Текст книги "Иероглиф"

Автор книги: Елена Токарева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

– Пусти его, Сципион, – тихо попросила Юлия.

Ливеншталь просиял и, отстранив охранника, буквально втек в палату. Он уселся на пол около Юлиной кровати и преданно, как собака, смотрел в опухшее лицо девочки.

– Смотри, девочка, – сказал он, закатав рукава своего белого костюма, вот, вот и вот…

Руки Ливеншталя украшали продольные и поперечные шрамы.

– Сейчас я тебе ноги покажу, – с готовностью произнес он, задирая штанину.

Глядя на этого идиота, можно было принять его за невероятно разросшегося ребенка. Он бормотал безответственные слова:

– Я так же, как и ты, люблю риск. Я идиот. Когда нет риска, я не живу. Мне скучно. И вот, Бог наказал меня… – Ливеншталь удрученно гундосил: – Прости меня. Я буду твоим рабом.

– Я вас прощаю, – произнесла Юля и закрыла глаза.

…Ливеншталь приходил в госпиталь каждый день и сидел в коридоре. Потому что Юлии сделали операцию и никого, кроме родителей, к ней не пускали. Родители появились в госпитале на следующий день после аварии.

Сципион вел переговоры с отцом Юлии, какую кару назначить Ливеншталю за его преступление.

– Может, пусть самолет подарит Юле? – спрашивал Сципион патрона.

– Зачем ей самолет? – озабоченно отвечал отец. – Пусть девка ходит по земле.

– Тогда пусть подарит ей дом во Франции.

– Дом? – задумался отец. – Дом – это хорошая идея. Подскажи ему.

Сципион понимающе кивнул. В голове он уже выстроил целый план сотрудничества с Ливеншталем. Сципион понял, что из этого клоуна можно будет выжать все. Такие люди на вес золота.

– У нашей Юленьки самая счастливая сломанная в трех местах рука, – себе под нос сказал Сципион, – ведь ее мог сбить какой-нибудь гопник из Тулы…

Славик Ливеншталь, как о нем говорили и писали в прессе, был третьим, младшеньким, сынишкой в семье крупного банкира, который ребенком попал в фашистский концлагерь, а после войны учился, крестился и работал в Госплане. Два братца старших владели какой-то нефтеналивной базой и танкерным флотом, доставшимися от папы. А Славику они кинули, как в сказке, какой-то незначительный бизнес, чтобы он забавлялся. Но благодаря своему удивительному обаянию Славик смог очаровать женщину, которая работала правой рукой у руководителя ведомственного авиаотряда. А она сумела приватизировать для Славика всю эту ведомственную авиацию. Славик стал играть в самолетики. А его жена делала деньги, организуя перевозки. Его очень мало интересовали деньги, он любил играть в игрушки. Их у него было огромное количество. Он владел парком картов и квадрациклов, мотоциклов и воздушных шаров. Симулякры были его настоящей страстью. Если он узнавал о каком-нибудь новом способе рискнуть своей жизнью, он сразу же брался за его осуществление. Постепенно он забыл о жене и о дочке, полностью погрузившись в игры…

8. Про родственную душу Славика Ливеншталя

«Если отказаться от нектара и пить отрицательную энергию, на ней вполне можно доехать до цели».

О, господи! Какой адский труд что-то лечить! Это нудное тяжелое занятие. Оно становится намного веселей, если начать изводить медсестру и доктора. Например, когда сестра вводит шприц в локтевой сустав, нарочно дернуть рукой или упасть в обморок.

– Что она делает! – кричит медсестра и роняет поддон со шприцами. – Держите ее! – шепчет она с ненавистью ко мне. И эта ненависть добавляет мне сил жить и бороться. Я разражаюсь плачем. На сестру укоризненно смотрит врач и говорит ей с чувством, что она жестокая к этой бедной девочке. А «бедная девочка» – она пьет отрицательную энергию из людей, которых она неимоверно раздражает. И, подобно грибам, которые растут, поглощая радиацию, постепенно выращивает новые клетки, аккумулируя чужую злость в свое выздоровление.

Для того чтобы жить полноценно, чтобы летать, мне нужно постоянно с утра до ночи испытывать полную гамму чувств: от восторга любви до ненависти. Мне нужно сиюминутно вызывать в людях чувства. Внутри меня живет убеждение, что если хоть на минуту оставить людей в покое – они забудут про меня… А люди должны все время замечать меня и помнить обо мне, даже когда я отсутствую. Особенное родство я ощутила с чувством страха. Ах, не было ничего ярче чувства страха. Тогда на горе, перед столкновением, как вспышка молнии, которая прошла через мозг и душу. Была смерть. Небытие. А потом – возвращение к жизни. Когда откачали. Волшебное чувство.

Славик Ливеншталь оказался родственной душой. Кроме того, что он любил демонстрировать шрамы, Славик вообще на всю катушку любил эту внешнюю раздражающую жизнь. Через его большую рыхлую душу ежедневно ходила туда-сюда шумная цветная улица. Развеселые качели. Расписные карусели. Он, как ребенок, требовал поминутной заботы и напоминал о себе. Это было его нутряной потребностью. И он никогда от этого не уставал.

Пока Юленька, то есть я, лежала в госпитале, Славик все время меня развлекал. То катался под окном на велосипеде с одним колесом – как циркач. То приезжал на ослике, украшенном розовой шляпкой. То пел серенады.

Госпиталь привык к этому идиоту.

К моменту моей выписки из госпиталя Славик сдержал слово, но не то, которое дал папе, а то, которое дал Сципиону: он подарил мне самолет. Это был немецкий А 210, Aquila, легкий двухместный самолетик семиметровой длины. На таких летают по просторам Европы зажиточные профессора европейских университетов, живущие в Швейцарии, а преподающие во Франции или Испании. Максимальная скорость полета у него двести сорок километров в час. И он беспосадочно и без дозаправки может пролетать больше тысячи километров. Самолетик был серебристо-изумрудного цвета, с закрытой герметичной кабиной. Игрушка, а не самолетик.

Я была в восторге! Свой самолетик! Да Господи! Разбиться на своем собственном самолете – это же по-настоящему круто! Об этом написали бы все газеты. Но летали на этом самолете Сципион и сам Славик Ливеншталь. Они летали и веселились, как дети, по окрестностям Лиона и Парижа.

Папа, узнав про самолет, так долго кричал, что убьет Ливеншталя, что тот поверил. И старался не попадаться папе на глаза.

Сципион прочно взял Славика Ливеншталя в свои лапы. Главное было, отвезя мое тело в школу (теперь я уже не жила в интернате), застукать Славика дома, пока он не удрал в притон.

Обычно Сципион звонил своему подопечному часов в одиннадцать утра, прямо из машины. Славик радостно рапортовал:

– Счас я очень занят. Счас освобожусь – позвоню. – Это значило, что Славик ушел в виртуальное казино.

Славик, ежели ему было лень ползти в игорный притон, играл виртуально. Везло ему поразительно. По стопроцентной формуле: дуракам – счастье.

Но Сципион уже понял, что Славик разбазарит все деньги, которые зарабатывает его жена на тягловой авиации, и решил повернуть поток в привычное для себя русло. А русло это было узкое, сырое и темное. Иначе говоря, сыскное и компроматное.

С утра он командовал Славику, куда они пойдут, куда полетят и что будут делать. Ливеншталь, радостный щенок, лаял у ног Сципиона, будто у ног хозяина, и крутил хвостом. Для Ливеншталя это было огромное благо – обрести руководителя. Потому что он хотел только играть в опасные игры, а в остальное время, если ему не подсунуть экстримальное занятие, он погружался в прострацию и нюхал кокаин.

Конечно, во многом их взгляды на жизнь расходились. Славик с утра хотел выпить шампанского и ехать играть в карты в какой-нибудь притон погрязнее.

А Сципион, как человек, который все время служил то государству, то хозяину, почувствовал, что настал его час заняться бизнесом и подумать о своем будущем. Работа возле меня была непыльная. А Славика ему послал его Бог.

Сципион понимал, что странная жизнь в Париже не продлится вечно, и готовиться надо к тяжелым трудовым будням на родине. И подготовиться ему хотелось как можно лучше. Чтобы в глубоких трюмах лежал хотя бы пятилетний «запас пресной воды и продовольствия», а проще говоря, «бабла». Чтобы под рукой всегда был человек, способный своими деньгами рискнуть за твой бизнес, а Сципион собирался поставить свой бизнес на широкую ногу. И таким банкиром и кассиром Сципион собирался сделать Славика Ливеншталя. В глубоко скрываемых планах Сципиона стояло пунктом первым – никогда не удаляться от Славика более чем на метр. Держать его при себе как кошелек. Ни на секунду не выпускать из вида. Главное было парализовать волю Славика, Сципион не собирался оставлять Славика одного в Париже. Как только шеф, то есть папа, даст сигнал переезжать в Россию, Сципион поедет, а с ним на родину вернется Славик.

Пока приходилось торчать в Париже, Сципион проводил в отношении Славика предварительные оперативно-следственные мероприятия – он искал на него компромат, чтобы иметь на доброго друга узду и нагонять на него тревогу и неуверенность.

К сожалению Сципиона, Славик был полный кретин, к серьезному бизнесу не способный. И потому серьезных прегрешений за ним не числилось, – так, две автомобильные аварии с тяжелым ущербом для пострадавших граждан, и это все – потому что он ничего в жизни не делал и ни к чему, кроме как к минутному удовольствию, не стремился. Одни и те же занятия ему быстро надоедали, как ребенку двух-трех лет, и Сципион своротил мозг, придумывая Славику все новые опасные развлечения. Иногда он принимался вправлять Славику мозги. Он рассказывал ему, как надо создавать правильный бизнес. Ливеншталь слушал пять минут. Делал серьезное лицо. Задавал вопросы. На следующий день Сципион между делом сам задавал Ливеншталю наводящий вопросик, чтобы закрепить пройденное. Но Славик уже ничего не помнил. Информация проходила сквозь его мозг, как свекла проходит через желудок, стремясь в дальнейшем выйти с другого конца. У Ливеншталя редкий мозг, он не понимает значения многих слов, все слова, произнесенные им самим и другими людьми, его мозг оценивает как полную ерунду, и Славик уверен, что за каждым словом не стоит ничего, одно лишь желание произвести впечатление.

Для меня встреча с этим милым дурачком Славиком оказалась роковой. Славик был тот самый воробей, который клюнул меня в голову… и, как там поется в песне, «он ее, голубушку, шмяк-шмяк-шмяк». Зато для Сципиона встреча со Славой Ливеншталем оказалась счастливым поворотным пунктом в судьбе. Сципион открыл Агентство на деньги Ливеншталя.

Часть третья
Проект «ЧТ»

1. Про науку китайских поклонов

«И вот что любопытно: соединяясь, народы приносят друг другу все. А усваивается – только худшее».

Мне как девушке полагалось ходить вокруг да около Чайна-тауна. Ждать, когда умные люди скомандуют вползать в его чертоги. Мир не открывается приличной девушке весь и сразу, девушку должны ввести в мир под белы руки мужчины или престарелая мать, что, впрочем, намного ниже рангом.

Моя «няня» Сципион обещал подогнать мне учителя китайского языка. Китайский учитель был необходим, чтобы подготовиться к поступлению в университет на китайское отделение. И это будет моя первая ступень на пути в тот самый сверкающий мир.

И вот раздался звонок в дверь, и, прильнув к глазку, я увидела, что на лестничной клетке Сципион стоит не один – с ним рядом стоит аккуратнейший китайский мальчик. Мальчик оказался обладателем скуластого, резко очерченного лица. Особо выделялись его губы – они были в форме лука.

Я открыла дверь, и они вошли. Мальчик был очень худ и чуть сутул. Пиджак на нем сидел не плотно, а слегка болтался. Волосы его были чем-то напомажены и разделялись пробором. Наверное, от природы его волосы предназначены были стоять стоймя, но это чем-то его не устраивало, и он их пригладил. Галстучек на шее мальчика был повязан аккуратным тугим узлом, без всякого кокетства. Китаец – он и есть китаец. Я видела в Париже много китайцев, и офисные китайцы все были вот такие. А уличные китайцы были другие: у них дыбом стояли волосы, и на них были широкие штаны. У этого брюки были прямые, ботиночки начищены. В руках – портфельчик.

Сципион пропустил мальчика вперед. Мальчик сделал шаг и дисциплинированно остановился. Затем сделал шаг в сторону, приставил ножку к ножке и вдумчиво поклонился, сложив ладони на груди. И замер. Как фарфоровая статуэтка.

На вид я дала бы ему восемнадцать лет. Но оказалось, что он старше меня: ему было уже двадцать пять и он закончил университет.

Это и был мой учитель китайского языка, Дун Дешин.

– Зовите меня просто Влад, – сказал он на правильном русском языке.

Сципион торопливо пожал китайцу руку и удалился. Китаец еще некоторое время осматривал свою руку, будто на ней остались следы рукопожатия.

Затем он стряхнул с себя оцепенение и снова мне поклонился. Я поняла, что такая у него отбивка такта. Музыкальная пауза.

Китайский Влад сказал, что работает в Чайна-тауне. Его родители, китайские оппозиционеры, еще при Мао бежали из Китая (совершили опрометчивый поступок – сказал юноша), очень сложным путем добрались до России. Его они родили уже здесь.

– Для начала мы с вами будем учить поклон. Много разнообразных поклонов. Это обязательно. Вам придется кланяться всю жизнь. Кланяться надо священному дереву, священному изображению Будды, кланяться вышестоящим, старшим по возрасту, учителям, врачам. Если стоишь на низшей ступени общества и молод, тебе придется кланяться всем. Поэтому позвоночник надо тренировать. Он должен быть гибким. Коленные суставы сгибать нельзя. Они должны быть прямые, твердые. Вот так. – И Дун Дешин сделал еще раз шаг в сторону, снова прижал ладошки к груди и поклонился. Головка его, аккуратно причесанная, с ровненьким проборчиком, ушла вниз и там задержалась на несколько секунд.

– А если я не хочу кланяться, а хочу чувствовать себя равной другим людям, как гражданин? Во Франции, где я училась, все равны. Закон для всех одинаков.

– Россия – не Франция. А Чайна-таун даже не Россия. Чувство иерархии у китайцев врожденное. Осознание природного неравенства обеспечивает стабильность китайского общества, точно так же, как и в семье. Ведь вы подчиняетесь воле своего отца?

– В основном воле матери, – механически произнесла я.

– Это одно и то же. А она подчиняется воле отца. Вот глубокий поклон, – сказал Дун, поклонившись еще раз. – Так кланяются очень уважаемым людям.

– А как с первого взгляда узнать, какой именно человек является глубокоуважаемым? Ну, чтобы не сделать опрометчивого, слишком глубокого поклона? – спросила я.

– Глубокоуважаемых в Китае можно узнать сразу. По одежде. И по поведению. Глубокоуважаемый человек никогда не забудет надеть на себя хороший, хотя, возможно, китайского производства костюм. На лацкане у него будет прикреплен личный пропуск в офис. У него будут чистые блестящие ботинки и безупречная рубашка. Он никогда не выйдет из машины сам, он обязательно дождется, когда ему откроют дверь и помогут выйти. Он сам не будет толкать дверь или дергать ручку – за него это сделают другие. Его всегда пропускают вперед. Ему оставляют лучшие места за столом и на зрелищах. Вы никак не ошибетесь. Глубокоуважаемый китаец все сделает для того, чтобы его глубоко уважали.

Дун Дешин меня успокоил. И я принялась кланяться, пока у меня не заболела спина.

Первая часть урока прошла увлекательно. Такой лапши мне еще никто на уши не вешал.

Потом был маленький перерыв. И я провела Дуна по нашей квартире. Я показала ему мамину гордость – старинные китайские вазы, бело-синего рисунка. Китаец внимательно рассматривал две вазы, которые стояли по обе стороны от дверного проема, как часовые. Он наклонил голову и долго всматривался в их темную глубину. Вазы были чуть более метра в глубину, однако очень тяжелые. Внешне ничего особенного в них не было. Никаких драконов, никакой китайской экзотики. Но мать сказала, что каждая из них стоит примерно полмиллиона долларов.

– Это вазы династии Мин, – наконец уверенным голосом сказал Дун Дешин. – Это очень дорогие и очень старинные вазы. Им по пятьсот лет. Внутри них тоже есть рисунок. А как это сделали китайские мастера – понять очень трудно.

– Когда у меня не будет денег на жизнь, я их продам, – сказала я.

Дун Дешин одобрительно кивнул головой. Ему нравился ход моих мыслей.

– Они бесценны, – сказал он. – Их цену определить невозможно.

2. Про уроки истории

«Нигде нет такого древнего свидетельства, которому шесть тысяч лет. Придется поверить на слово, что именно китайцы изобрели колесо, бумагу и порох».

Затем был урок истории. История – предмет вымышленный. Всегда ее ненавидела. Нутром чуяла ее фальшь. Зато Рома очень любил историю. Все это вранье про героизм наших предков на Куликовом поле – это все приводило меня в состояние полной неловкости. Вроде неудобно сказать учителю: «вы все врете», однако и слушать нестерпимо.

Точно так же, как с историей России, было у меня и с китайской историей.

– Китайская история насчитывает более шести тысяч лет, – сказал мой учитель. – Но ни одного свидетельства культуры того времени вы не обнаружите, – добавил он. – Даже Великая Китайская стена моложе. Ее построили в III веке до эры Христовой. И сейчас большая ее часть – это совершенно новая кирпичная кладка. В строительстве участвовала пятая часть тогдашнего населения страны, то есть около миллиона человек. Стена должна предохранять подданных Срединной империи от перехода к скотскому полукочевому образу жизни, от слияния с варварами из Монголии. Стена должна была четко зафиксировать границы китайской цивилизации, способствовать консолидации единой империи, только что составленной из ряда завоеванных царств.

Нигде нет такого древнего свидетельства, которому шесть тысяч лет. Ни в архитектуре. Ни в искусстве. Придется поверить на слово, что именно китайцы изобрели колесо, бумагу и порох.

Все рассказы о Китае упираются в Средневековье. В историю, которая не старше пятисот лет. В китайской истории очень много рассказов о китайских императрицах, об их коварстве, их наложниках и евнухах. Некоторые из этих историй мы будем учить наизусть…

Вот одна из них. Про Великую Китайскую стену, благодаря которой император Цинь объединил разрозненные княжества Поднебесной в одну великую страну Китай. И отделил Китай от врагов этой стеной. Великая Китайская стена, которую китайский император Цинь построил в III веке до нашей эры, соединила все участки старых оборонительных сооружений, которые строили другие китайские императоры, помельче разрядом. И он закрыл от злых врагов Великой стеной свой сокровенный проект – Поднебесную. Великая Китайская стена, однако, как и каждая большая стройка, одновременно есть самое большое кладбище в мире – на ее строительстве погибли сотни тысяч, а может, и миллионы, простых, безымянных людей. Их никто не считал – они гибли сотнями тысяч и миллионами. Они гибли и должны были ощущать себя счастливыми от соприкосновения с великой Вечностью, которой стала эта стена. Но не все, оказывается, счастливы, участвуя в великих деяниях великих людей. В Китае есть легенда про молодую женщину, у которой отняли мужа и увели на строительство стены. И год, и два, и три молодая новобрачная не видела своего мужа. И тогда она пошла пешком искать своего любимого. Она стояла на коленях перед каждым, кто мог знать его и соприкасаться с ним во время стройки. И везде она спрашивала, кто видел ее мужа. И вот, после многих дерзновенных усилий, женщина узнала, на каком участке стены прямо в ее толще замуровано тело ее погибшего на строительстве мужа. Она слезами упросила прорабов разрушить часть стены и достать оттуда тело мужа. Она хотела увезти тело на родину и похоронить его в родном селении.

Узнав об изумительной стойкости этой женщины и услышав рассказы о ее красоте, император Цинь возжелал принять вдову и вознаградить ее. Убедившись в ее красоте, император Цинь предложил вдове стать его наложницей, чтобы как-то компенсировать ей потерю мужа. Но молодая вдова не согласилась, она отвергла лестное предложение императора и вместе с телом своего мужа бросилась в воду с высокой скалы…

Говорят, император был потрясен политической близорукостью юной вдовы и непониманием той великой миссии, которая выпадает маленьким людям. Эта миссия – умереть во имя гигантских планов больших людей.

Дун Дешин замолчал.

– Это и вся философия? – удивилась я. – Вы хотите сказать, что маленький человек не должен делать даже попытки увернуться от колеса истории?

– Конечно, не должен, – сказал Дун. – Знаете китайский символ смирения? Это человек в лодке без весел. Течение реки времени определяет жизнь человека. Есть традиция, государство, природа, поэтому весла человеку особенно не нужны. Достаточно руля. Сколь бы ты ни выгребал против течения – как только ты сделаешь передышку, течение снова потащит тебя за собой. Бесполезно бороться. Каждый должен нести свою ношу до конца. Маленьких людей много. Маленьким людям, которых специально разводят на фермах, чтобы потом забить на мясо, на шкурку, сделать из них воинов или строителей Великой стены, не следует уворачиваться от своей судьбы. Иначе какой от них толк? Все маленькие люди должны быть готовы умереть во имя большого дела. По приказу. И страна, в которой маленькие люди отвыкли умирать за чужой интерес, погибнет. В Китае много маленьких людей, и они до сих пор никогда не могли избегнуть своей участи погибнуть во Имя.

Меня всегда поражали эти жуткие легенды, которые рассказывают туристам. И когда я была маленькая, и позже, став подростком, я знала одно: я не хочу попасть в колесо истории и стать одной из ее жертв. Я не хочу садиться в лодку без весел. Бог с ними – с веслами, я хочу сесть в современную лодку с мотором. И я хочу всегда быть над колесом истории. Я хочу его крутить, это колесо. И при этом я хочу быть счастливой. Как свободный европейский человек. Будь я простой девочкой, чей папа служил поваром или псарем или подметал бы улицы, наверное, я не так тяжело воспринимала бы свою нынешнюю участь. Насколько проще была бы моя жизнь. Но я уже была принцессой. И вдруг мне пришлось стать жертвой чьих-то интересов, и, как сказала мне гадалка Света, «у тебя не будет своей судьбы».

Уходя, Дун пообещал мне, что в следующий раз мы будем изучать педикюр и массаж стопы.

– В каком смысле? – спросила я.

– Вам надо научиться делать массаж стопы и педикюр. Это даст вам огромные преимущества перед теми, кто их делать не умеет.

Я – и педикюр… и массаж чьей-то потной стопы…

Эта перспектива меня потрясла. Интересно, на чьей потной ноге я должна буду тренироваться?