Текст книги "Поросло травой (СИ)"

Автор книги: Елена Новикова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)

– Вот ты хоть обижайся, Иван Палыч, хоть арестовывай меня, а я тебе так скажу, ты варвар. Ты не делишься информацией, ты не хочешь, чтобы в истории остался твой след.

– Коля, клей свою газету. Идём, Степан.

Спящую Окалинку поливал тёплый дождь. Пахло грибами и мокрой землёй. Иван Павлович сидел на веранде в старом кресле. Вчера Марья Сергеевна привычно уже накрыла ужин на троих, потом убрала посуду и оставила мужчин одних.

– Эх, такая версия была! – горевал Агеев.

У Зарубина оказалось железное алиби – начались подготовительные курсы для будущих абитуриентов. Камеры наблюдения фиксировали Анатолия Ивановича то там, то здесь. И так до самого позднего вечера.

Оставалась надежда на то, что скажет экспертиза. Но Сан Саныч безаппеляционно заявил, что смерть Фомина наступила в семнадцать-семнадцать тридцать. И была смерть не самой лёгкой – крысиный яд. Никакая не редкость, его можно без проблем купить в любом магазине для садоводов. По стакану из мойки экспертиза ничего не дала, посуду тщательно вымыли. Сомнений в насильственной смерти Фомина не осталось. Зато графологическая экспертиза показала, что "признание" написано именно рукой убитого.

– Ну чего ты расстроился, Стёп? Нам нужно-то всего ничего: установить, с кем Фомин закопал Толмачёва, – успокаивал Христолюбский. – Завтра, глядишь, фотографии появятся. Увидим, кто в такой рубашке ходил...

– И что дальше? Ну, ходил кто-то. Нам-то какая польза? – капитан совсем повесил нос. – Мало ли каким образом тот клок в руке трупа оказался? Подрались, он порвал рубашку, а лоскут себе на память оставил, как трофей. А потом пошёл куда-то ещё, где ему проломили череп Фомин с товарищем.

– Как же лоскут в руке оказался? Почему не в кармане?

– А злой был тогда Толмачёв, всё тискал этот клочок.

Спорили они до полуночи. Строили и отметали версии друг друга.

– Знаешь, что меня больше всего смущает? – спросил Христолюбский.

– Что Фомина устранили слишком уж своевременно? – догадался Агеев.

– Именно! Мы про него только подумали, а кто-то чуть не в это же время напоил его крысиным ядом. А прежде заставил...

– ... или убедил...

– ... или убедил, – кивнул Иван Павлович, – написать чистосердечное признание.

– Скорее всего, Фомин писал под диктовку, иначе бы вписал фамилию нашего начальника, – Степан прошёлся по веранде. – У меня от этого дела голова кругом.

– Иди спать. Завтра хоть что-то да прояснится.

Капитан ушёл. А Христолюбский так и остался сидеть. Он даже не заметил, как начался дождь.

– Чёртов дождь! Ну вот как так-то?! – Иван Павлович ходил по кабинету.

Ночью распахнулось окно, и дождь нахлестал в кабинет. Обиднее всего, что небольшая лужица растекалась прямо под системным блоком компьютера, так неудачно, как оказалось, под расположенным у окна столом. Технику Христолюбский не решился даже включить.

– Что-то мне всё это не нравится, – признался Агеев и принялся рассматривать предательское окно.

Христолюбский только рукой махнул. Участковый очень расстроился – жалко было и компьютер, и времени. Наверняка, в почте уже ждали хоть какие-то снимки. Ему не терпелось закончить дело, тянувшееся больше тридцати лет. Степан тем временем, вышел во двор и залез обратно через окно. Он сел на подоконник, перегнулся на улицу, что-то пробормотал себе под нос. Спрыгнул в кабинет. Присел на корточки у стола, почти спрятался под него.

– Стёпа! – действия капитана начинали раздражать.

– А что это у вас тут такое интересное? – в кабинет заявился Кулагин. – Нашли преступника?

– Вот только тебя мне здесь и не хватало! – разозлился Иван Павлович, что бывало с ним крайне редко.

– Добрый ты, мужик, Христолюбский, отзывчивый, – делано обиделся историк. – Есть что-то новенькое?

– Тебе чего надо? – настроения попусту болтать и Ивана Павловича не наблюдалось.

– Да вот, думал, фотографии вам прислали. Хотел себе взять. Восстановить, так сказать архив. Но вы тут совсем уже, – Кулагин сделал неопределённый жест рукой, – скоро зарычите.

– Какие фотографии? Не видишь – компьютер водой залило, теперь непонятно, когда мы в ту почту посмотрим.

– Да хоть сейчас, – сказал, вылезая из-под стола Агеев. – Доброе утро, Николай Егорович!

– Доброе! – отозвался историк. – А как это вы посмотрите?

– Легко, – Агеев продемонстрировал смартфон. – Двадцать первый век, всё-таки. А вы что-то принарядились. Свидание?

– Какой там, – отмахнулся Кулагин. – В отпуске я со вчерашнего дня. Вот собираюсь к приятелю поехать на Алтай. Давно звал, да всё не досуг. Ну бывайте.

– Ты чего молчал-то? – Иван Павлович забыл об учителе, едва тот переступил порог кабинета. – Я думал, придётся к племяннику идти. А у тебя всё под рукой!

Агеев улыбнулся и принялся нажимать на экран гаджета, входя в почтовый ящик. Не отрываясь от занятия, капитан медленно произнёс:

– А вода-то не дождевая, Иван Павлович.

– В смысле?

– Скорее всего из чайника она. Дождь был почти отвесный, я посмотрел на стены – до подоконника не достаёт. Сам подоконник сухой. Как в таком случае мог пострадать системный блок? Опять же на столе бумаги сухие, а под столом затёртая грязь.

– Хочешь сказать, ночью кто-то сюда пробрался и сознательно испортил технику? – Христолюбский был настроен скептически.

– Угу, – кивнул Агеев. – Кто очень не хочет, чтобы мы продвинулись в расследовании. Кто очень-очень этого не хочет. Я Сан Санычу уже написал, чтобы он сюда приехал. Пусть отпечатки поищет, следы какие-нибудь.

Иван Павлович чувствовал себя обманутым – никогда прежде ему ни с чем подобным не доводилось сталкиваться. Чтобы преступник шёл впереди на два шага, предугадывал их дальнейшие действия и, чего уж скрывать, у него хорошо получалось.

– Идёмте, фотки смотреть, – позвал капитан, открывая галерею.

Бывшие стройотрядовцы откликнулись почти все. Большую часть прислал Зарубин. Молодые ребята, запечатлённые на снимках, улыбались, позировали с кирпичами, мастерками и лопатами. Они же вовсю плясали на деревенской дискотеке. Были и портретные снимки, и групповые, и явно постановочные, и рабочие – такие, к каким никто не готовился.

– Ничего себе, я думал тогда только чёрно-белые были, – внимательно изучая кадры, сказал капитан Агеев, искренне удивляясь.

– Ага, и динозавры бегали за мамонтами, – отозвался Иван Павлович, нацепив очки. – Кулагин на фотографиях тогда уже помешанный был. Все новинки у него были. Марку держал.

– Посмотрите, это не та самая рубашка? – Степан уже перелистывал фотографию, когда заметил в углу кадра проходящую мимо стройки девушку.

– Ну-ка, ну-ка, – Христолюбский взял смартфон и поднёс его чуть ли не к носу.

– Вот так будет удобнее, – Агеев двумя пальцами увеличил фото, вызвав одобрительно-удивлённый возглас участкового.

– Настька! Точно Настька Косанова! Ну тогда ещё Мурзина. Ты что, такая красавица была, пол-деревни за ней бегало. А уж Колька со своим фотоаппаратом прохода ей не давал. Звал её своей музой, представляешь?

Ещё секунду Христолюбский улыбался своим воспоминаниям. Но его взгляд встретился с серьёзным взглядом капитана.

– Нет, – помотал головой Иван Павлович. – Да быть такого не может. Чтобы Колька...

– В каком платье была Марья Сергеевна на первом свидании?

– В платье, – фыркнул Христолюбский. – Джинсы-клёш на ней были и футболка.

– Значит, вы помните, а профессиональный, чего уж там, фотограф не помнит про рубашку своей музы? Да ладно! Погнали!

Дома они Кулагина не нашли. На веранде стоял собранный чемодан. Закрытые ставни однозначно говорили, что хозяин собирается надолго покинуть жилище.

– Ну и где его искать? – Агеев чуть запыхался, он только что обежал ещё раз дом, все пристройки и слазил на чердак по приставной лестнице.

– Давай рассуждать логически, – предложил Христолюбский, которого слегка потряхивало от нервов. – Кулагин избавился от Фомина, чтобы он нам его не выдал. Уж не знаю, каким образом эти двое связаны, но закапывали Толмачёва вместе. Потом он не дал нам фотографии и специально не узнавал Настькину рубашку. А теперь он знает, что нам пришли снимки и мы их всё равно увидим. Ты бы на его месте что делал? Когти драл без вещей?

– Я бы Настьку эту пристукнул. Она свидетель убийства, иначе бы её одежда не была стиснута в кулаке трупа. Она опасный свидетель.

Дом Косановой стоял на другой стороне улицы. Не садясь в машину, полицейские бегом помчались туда. Гаврош – огромный беспородный кобель – рвался с цепи. Казалось ещё чуть-чуть и кольцо выскользнет из крепления.

– Тихо! – приказал Христолюбский собаке.

Агеев вынул пистолет из кобуры и прыжками одолел пять ступенек, ведущих к дому. Прижавшись к дверям, Степан ловил каждый звук. В лае Гавроша зазвучали плаксивые нотки подскуливания.

– Давай! – Иван Павлович распахнул дверь, пропуская молодого коллегу.

– Пусто! – Агеев заглянул в кухню, расположенную ближе всего к выходу.

На полу раскатились продукты из лежащего тут же пакета. Христолюбский лишь мельком заглянул и прошёл дальше. В трёх комнатах и пристроенной с обратной стороны дома застеклённой веранды было пусто. Кое-где валялись перевёрнутые стулья, сброшенные с дивана подушки.

– Я осмотрюсь снаружи, – Агеев побежал к выходу.

– Неужели Настька с Колькой в бега подалась? – Христолюбский взялся за сердце, в боку нещадно закололо.

Под их ногами что-то упало и разбилось. Послышалась отчаянная возня. Иван Павлович тут же забыл про болячку. Участковый схватил край и без того задранного паласа и рывком отвернул его почти до середины комнаты.

– Люк! – Степан подскочил и столь же резко откинул крышку подпола.

Кулагин с совершенно обезумевшими глазами прижимал к себе брыкающуюся женщину. Под их ногами поблёскивали осколки трёхлитровой банки. Маринованные помидоры превратились в малоаппетитные лепёшки.

– Отпусти её и медленно вылезай! – Степан навёл на Кулагина пистолет.

Предыдущую ночь Иван Павлович спал, как младенец. Только голова коснулась подушки – сон тут же перенёс его куда-то далеко-далеко. Спал Христолюбский крепко и проснулся ещё до рассвета полный сил. И вот они сидели вдвоём со Степаном на складных стульчиках на берегу реки. Поплавки покачивались на ленивой ряби.

Анастасия Косанова дала показания. В тот вечер, тридцать лет назад, она возвращалась домой с танцев. Колька набивался в провожатые, но в очередной раз был послан в баню. По дороге Настю догнал Толмачёв. Он был чуть навеселе. Сначала шутил, потом начал приставать. Девушка отшучивалась, отбивалась даже. Но Толмачёв поволок её в кусты, одновременно пытаясь раздеть.

Сказать, что испугалась, Настя не могла – не успела. Внезапно за спиной Толмачёва возник Кулагин и камнем проломил тому голову. В момент смерти студент так сильно сжал кулак, что падая вырвал клок рубашки. От пережитого ужаса Настя и слова не могла вымолвить. Кое-как сведя края разорванной одежды, она помчалась домой. Заперлась в своей комнате и несколько дней не показывалась на улицу.

А потом к ней пришёл Кулагин и потребовал любви. Мол, он за её честь вступился, поэтому она должна быть с ним. Однако Настя в свою очередь предложила молчать о Толмачёве, если Кулагин оставит её в покое. И она молчала больше тридцати лет.

– Я вот понять не могу, как Колька заставил Фомина помогать себе? Ведь Фомин этот вообще никаким боком, – пожал плечами Иван Павлович.

– Он его шантажировал, – пояснил капитан. – Кулагину посчастливилось сфотографировать, как Фомин роется в чужих вещах. У вас тогда у приезжего из машины украли часы и сколько-то денег. Вот эта фотография и была сделана Кулагиным. Короче, был компромат, и Фомину некуда стало деваться.

– Значит, я мог бы его тогда арестовать, и первая ходка у него была бы гораздо раньше.

– Да. Но получилось, как получилось. – У тебя клюёт. Над речкой всходило солнце, золотя воду. Стрекозы затеяли выводить пируэты, разрезая воздух прозрачными крыльями. "Хорошо", – подумал Христолюбский.