Текст книги "Угрешская лира. Выпуск 3"

Автор книги: Елена Егорова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 13 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

– Ярочка, жаль расставаться. Воюй храбро, но не лезь на рожон понапрасну. И возвращайся к нам. Будем тебя ждать, – от души пожелала Аня.

– И ты береги себя, Анют. И роди крепкого пацана. До свиданья.

К концу рабочего дня сборы были окончены. Смеляков сдал коменданту койку в общежитии, собрал всё необходимое в вещмешок, летние вещи сложил в небольшой чемоданчик и понёс к Валентине. Ей уже передали, что Ярослав получил повестку, она приготовила ужин и с нетерпением ждала его. Валя понимала, что ему надо проститься с матерью и он не останется ночевать. Она проводила его как настоящая казачка – без слез и причитаний. Убрала на антресоли чемоданчик, вкусно накормила. Они крепко обнялись, поцеловались на прощанье, и Валя тихо сказала:

– Я буду тебя очень ждать. Пиши.

– Обязательно напишу. Можно я возьму твоё фото?

– Конечно, – она достала из рамочки снимок и сама положила ему в нагрудный карман. – Иди, Яра, а то на последний автобус опоздаешь.

Они простились у дверей. Ярослав пошёл на площадь, где останавливался автобус. Немного отойдя, он остановился закурить, оглянулся на знакомое окно, светящееся в темноте, и увидел, что Валя перекрестила его. «Как мать», – подумал Смеляков и, помахав ей рукой, быстро зашагал по освещенному фонарями заснеженному тротуару вниз к остановке…

Финская кампания оказалась неожиданно тяжёлой. Маленькая обречённая страна отчаянно сопротивлялась, и Красная армия, имея значительное превосходство в численности и технике, несла большие потери убитыми, ранеными, обмороженными, больными. Финляндия капитулировала только 13 марта 1940 года, удовлетворив все территориальные претензии СССР.

Смеляков воевал честно и отважно, за чужие спины не прятался. В январе во время затишья он написал два коротеньких письмеца матери и Валентине, а когда началось наступление на линию Маннергейма, стало уже не до писем. Ярославу повезло: пули его не задели, болезни и обморожения обошли стороной. Но скольких его товарищей по оружию поглотила эта короткая кровопролитная война! Он бережно хранил в нагрудном кармане фото Валентины и свой походный блокнотик со стихотворением «Луна закрыла горестные тучи…», посвященным погибшим, и другими стихами, набросанными в перерывах между боями.

Весной 40-го года Смелякова демобилизовали, он вернулся в Москву и поселился на квартире у матери. Друзья возобновили хлопоты за него, и Ярослава приняли наконец на работу в аппарат Союза писателей инструктором секции прозы. Пока он воевал, в «Молодой гвардии» вышла подборка его стихов, написанных в коммуне. Смеляков прихватил журнал с собой, когда поехал в Дзержинку выписываться из общежития и проведать Валентину: сильно по ней соскучился.

Она очень обрадовалась его приезду и поэтическому подарку. И вслух тихо, почти про себя, прочла последние строфы стихотворения «Давным-давно»:

 
Благодарю за смелое ученье,
за весь твой смысл, за всё – за то, что ты
была не только рабским воплощеньем,
не только точной копией мечты:
 
 
исполнена таких духовных сил,
так далека от всякого притворства,
как наглый блеск созвездий бутафорских
далёк от жизни истинных светил;
 
 
настолько чистой и такой сердечной,
что я теперь стою перед тобой,
навеки покорённый человечной,
стремительной и нежной красотой.
 
 
Пускай меня мечтатель не осудит:
 я радуюсь сегодня за двоих
тому, что жизнь всегда была и будет
намного выше вымыслов моих.
 

Они проговорили весь вечер о том, как Смеляков воевал, о событиях в посёлке и общих знакомых. Он остался у Валентины ночевать, любил её также самозабвенно и страстно, как раньше, и она ему отвечала не менее горячо.

Ярославу казалось, что чувство его к ней ничуть не померкло, но он ошибался. Это был последний взлёт их любви. Утром поэт простился с Валентиной, обещая часто приезжать. Они вместе вышли из дома: она – на работу, он – в паспортный стол со своим чемоданчиком, всю зиму хранившимся у неё.

Получив паспорт со штампом о выписке, Смеляков уехал в Москву, принялся там хлопотать о прописке, о постановке на учёт в военкомате и вскоре получил все необходимые советскому гражданину документы. Потом новые дела, сердечные увлечения, творческие командировки, подготовка сборника стихов захватили его так, что времени не находилось съездить в Дзержинку. Сама Валя не звонила, не в её правилах было навязываться. Её образ и воспоминания о годах, проведённых в

коммуне, стали отдаляться, уходить в прошлое. Нет, он не забыл ещё недавно так горячо любимую женщину. Проводя отпуск в Крыму, Ярослав купил ей, как и сестре Зине, дорогой флакончик настоящего розового масла и баночку душистого горного мёда, намереваясь наведаться в посёлок сразу после возвращения в Москву. Но поэтические вечера, заседания, застолья, командировки, текущая работа в Союзе писателей, собственные стихи и статьи, которые он часто писал по ночам, снова закрутили его. Положа руку на сердце, он мог бы выкроить время, но всё откладывал поездку.

Подходил к концу сентябрь, когда Смеляков наконец понял, что если в предстоящее воскресенье не поедет к Вале, то потом так и не выберется в Дзержинку. В субботу он позвонил Валентине на работу:

– Привет. Извини, долго не мог попасть к тебе. Работы много. Завтра в двенадцать буду у тебя.

– Приезжай, Яра, жду, – ответила она вежливым и непривычно холодным тоном.

В воскресенье вечером поэт отправлялся в очередную командировку, поэтому собрал вещмешок, чтобы из Дзержинки сразу ехать на вокзал. Он долго прождал автобус в Люберцах и добрался до Валиного дома только в половине первого. У неё, как всегда, был готов вкусный обед. Она встретила улыбкой, благодарила за подарки, сразу надушилась розовым маслом, но на поцелуй ответила сдержанно. Ярослав оживлённо рассказывал ей о своей работе, о друзьях, о готовящемся сборнике. Она слушала его, не перебивая, гостеприимно подкладывала в тарелку лучшие кусочки. Но за её внешним радушием таилась отчуждённость, которая чувствовалась во взгляде по-прежнему прекрасных больших глаз. Густые длинные ресницы, казалось, затеняли блеск этих серых глаз, придавая им печальное выражение. Валя оживилась, только когда Смеляков читал ей свои крымские стихотворения и «Казачью походную» – песню, пока не положенную на музыку. Краем глаза он заметил, что журнал «Молодая гвардия» с его стихами лежит у неё на прикроватной тумбочке. О себе Валя говорила мало: мол, всё у неё хорошо. Ни в чём не упрекала, ни о чём не просила. Ярослав не мог понять, обижена ли она его долгим отсутствием или её любовь к нему перегорела. А может быть, она, как всегда, не хотела навязываться, безошибочной женской интуицией давно почувствовав, что он уже не испытывает к ней прежней любви.

Пробыв у Валентины часа два, Смеляков стал собираться на вокзал:

– Ну, мне пора, как бы на поезд не опоздать.

– Подожди минутку, я тебе пирожков в дорогу дам, – она быстро вышла из комнаты, принесла с кухни бумажный пакет с пирогами, завернула его ещё в старый номер «Дзержинца» и положила в вещмешок. – Счастливого пути. Приезжай, если сможешь, – сказала она грустно, но без слёз в голосе.

На пороге они обнялись, Смеляков взял вещмешок и, попрощавшись, вышел из подъезда. На улице он оглянулся по привычке на Валино окно и увидел, что она перекрестила его, как год назад, когда провожала на фронт. В уголках её глаз блестели слезинки. И Ярослав понял, что она его отпустила. Без возвращения назад. Напоследок помахав ей рукой, он пошёл по усыпанной жёлтыми листьями дорожке в сторону площади на остановку. На душе он испытывал тяжесть и лёгкость одновременно. И был благодарен судьбе за любовь к Валентине, которая подарила ему столько счастья и скрасила его коммунарские годы.

Проходя мимо клуба, он вдруг услышал знакомый голос Ани Илюниной:

– Ярочка, здравствуй! Как я рада тебя видеть!

Она гуляла на площадке с полугодовалым сынишкой на руках, который всё время хныкал. «Как похудела, осунулась», – пожалел её Смеляков, но вида не подал:

– Здравствуй, Анют. Я тоже так рад, что встретил тебя! Как сына назвала?

– Кириллом. Он у меня такой беспокойный. Животиком день и ночь мается, плачет. Но доктор говорит, это неопасно, пройдёт со временем. А тут ещё зубик режется.

– Кирюшка, ты ж пацан, чего нюни распустил? – Ярослав состроил уморительную рожицу. – Плакса-вакса-гуталин, на носу горячий блин!

Малец перестал хныкать, улыбнулся и загулил.

– Агу! – передразнил его Смеляков. – Пойдёт ко мне? – спросил он Аню.

– Отчего нет. Кирюшка у нас любопытный, – ответила она. Ярослав поставил вещмешок на асфальт и взял мальчонку на руки. Тот притих: его заинтересовал блестящий козырёк на кепке.

– Ань, а как там Вишня, как Лёва?

– Сестра всё также в транспортном отделе работает, в гараже. Ей там нравится. Коллектив очень дружный. Лёва на службе пропадает и в театре. Завком наконец нашёл деньги на постановку. Кстати, Маша недавно вернулась на сцену. Она теперь Проворова. У неё такое горе случилось: Ромочка, сынишка её, умер.

– Жаль-то как, – расстроился Ярослав. – Хороший был мальчишечка. А чем он болел?

– Не знаю точно. Не то корью, не то скарлатиной. Температура очень высокая поднялась, сильные судороги пошли. Врачи ничего не смогли сделать. Другие дети тоже болели, но все выздоровели. Кстати, у Вани Ерастова сын родился, Колей назвали. Он на месяц старше моего Кирюши. Иван теперь начальником службы снабжения работает. Я с его женой в детской поликлинике иногда вижусь. А ты-то сам как?

– Я в порядке, в Союзе писателей инструктором в секции прозы работаю, новый сборник готовлю с Владимиром Владимировичем Казиным.

– Это который тебе первые книги редактировал? – Да.

– Успеха, Ярочка! Мы читали твои стихи о войне в журнале. Очень понравились.

– Я рад.

Тут Кирюша на руках у Смелякова стал кукситься: видно разглядывать козырёк на кепке и слушать взрослые разговоры малышу надоело. Аня сунула ему погремушку и взяла ребёнка у Ярослава, но мальчик опять расхныкался, бросив игрушку на землю.

– Кирилл свет Львович, что же ты мокроту разводишь? – шутливо обратился к нему Смеляков, опять состроив весёлую рожицу. – Не хнычь, не болей, гляди веселей!

Мальчик умолк, посмотрел на него удивлённо круглыми ясными глазками и сказал:

– Гу-у-у!

– Яра, спасибо. У тебя так здорово получается его развлечь!

– Вот видишь, какой я хороший нянь, – улыбнулся Ярослав, но взглянув на часы, погрустнел и заторопился:

– Анют, я на автобус спешу. В командировку сегодня уезжаю. Привет от меня Вишне, Лёве и всем знакомым.

– Обязательно передам. До свиданья, Ярочка.

– Прощай. Кто знает, свидимся ли ещё?

Он подобрал погремушку, положил её Ане в сумку, вскинул вещмешок на плечо и не оглядываясь пошёл на площадь к остановке. Через десять минут автобус увозил его на станцию Люберцы. Ярослав глядел в заднее стекло на знакомые улицы, на удаляющиеся барабаны бывшего собора. Куранты пробили три часа. Блеснул на прощанье из-за поредевших золотистых крон деревьев купол колокольни и скрылся из виду.

Смеляков печально вдохнул. Он словно почувствовал, что больше никогда не увидит здешних друзей и не вернётся в посёлок, где протекли три трудных и счастливых года его молодости, воспоминания о которых будут вдохновлять его в конце жизни.

Марина Бобкова. Ярослав Смеляков в Сталиногорске

Ярослав Смеляков – участник Великой Отечественной войны. С июня по ноябрь 1941 года был рядовым на Северном и Карельском фронтах. Попал в окружение, находился в финском плену, в котором пробыл три года. В плену Смеляков скрыл от финнов, что он известный русский поэт. Он возвратился на родину осенью 1944 года, когда заключили перемирие с Финляндией и был произведён обмен военнопленных. Смеляков, как и сотни тысяч других военнопленных, был несправедливо осуждён сталинским режимом и отправлен в лагерь под Сталиногорск, на 13-ю шахту, где исполнял обязанности банщика.

В 1930-ом году, когда молодой наборщик Смеляков встал впервые к типографскому станку, в котловане Бобриковского химкомбината закладывался первый камень. Года не прошло, как рабочие проложили широкий прокос на пустыре вблизи деревни Степановка, а проектировщики из Мосхимэнергостроя вбили на прокосе первые вешки. От этих-то вешек и пошло начало будущего гиганта большой химии и столицы угольного Подмосковья – города Сталиногорска (нынешнего Новомосковска).

Валерий Дементьев, автор книги о Я.В. Смелякове, так писал об этом городе: «…Если посмотреть с террикона шахты № 13 через овраги, поля и огороды, то будет видна панорама большого города. Характерный облик ему придают силуэты красных «стахановских» домов и одиннадцатиэтажное здание – «вышка», как попросту зовут его в Новомосковске. Напрямки до города рукой подать, но случается, что жизнь проложит некую невидимую черту, которую человек ни перейти, ни переступить не может. И тогда вечерний туман, волнистой гладью лёгший на поля, будет похож на морские дали, а город – на землю обетованную, которая, казалось бы, близка и бесконечно далека от человека».

Однажды сентябрьской ночью на шахту № 13 зашёл местный журналист Степан Поздняков в поисках газетного материала и совершенно случайно на шахтном дворе встретил Ярослава Смелякова. Когда-то они были знакомы по московскому литобъединению, и теперь это полузабытое знакомство вспомнилось, затем переросло в дружбу.

Автограф стихотворения «Пионерская зорька». 1948 г.

Автограф стихотворения «Рожок». 1948 г.

Единственное, что огорчало Смелякова, – разлука с матерью, её страдания. «А что касается меня самого, – признавался поэт, – это всё ерунда, были бы чернила да то, что этими чернилами можно излагать: ведь моим истинным увлечением всегда были и будут одни стихи, и хорошие стихотворения делают меня счастливым вопреки всему остальному».

Не без иронии Смеляков писал горячо любимой матери о своём положении: «Я теперь – страшно подумать! – помощник заведующего банно-прачечного комбината». Ещё один отрывок из письма является, несомненно, ярким штрихом к его портрету. «…Если я скоро выйду, стихи напечатаются сами собой, а если нет – печать ничем не поможет. А впрочем, я затрудняюсь сказать что-либо определённое. Бог его знает. Мне было только очень приятно узнать отзыв Светлова – его мнение я ценю: он поэт настоящий».

Условия, в которых жил Ярослав Васильевич, были действительно тяжёлыми. Не хватало бумаги, не было у него даже пера для ручки, не было лезвий для безопасной бритвы, не было обуви и мало-мальски сносной одежды. Друзья помогали, чем могли, но они сами бедствовали в этот последний военный год.

В бушлате с поднятым воротником, нахохлившийся, как больная птица, сидел Смеляков на чердаке банно-прачечного комбината. Возле его каморки находился распределитель горячей и холодной воды. У чердачного окна стоял топчан. Сквозь запылённые мутные стёкла поэт часами разглядывал один и тот же пейзаж: террикон в струйках горящей серы, голые деревья на шахтном дворе, суровый блеск осеннего небосвода.

В октябре 1945 года Ярослав Смеляков переехал в Ста-линогорск и стал работать ответственным секретарём в газете «Сталиногорская правда». Получить эту работу ему помогли два человека – главный редактор газеты Константин Разин и поэт Степан Поздняков.

«Он вошёл ко мне в кабинет страшно худой, в армейской телогрейке, подпоясанный солдатским ремнём, на голове военная шапчонка, но без звёздочки и какая-то сильно заношенная. Глаза, очень напряжённые глаза. «Я – поэт Ярослав Смеляков. Умею писать стихи, корреспонденции, репортажи… Думаю, что я мог бы быть полезным для вашей газеты», – вспоминал Константин Иванович Разин.

Смеляков пишет театральные рецензии, заметки, стихи, руководит городским литературным объединением. Сталино-горский период в творческой биографии поэта поразительно плодотворен и кипуч. При этом Смеляков отнюдь не чуждался и «черновой» работы – писал новогодние поздравления передовикам производства, составлял подписи к дружеским шаржам, посылал предпраздничные стихотворные приветы. Напряжённая, почти фронтовая обстановка в Мосбассе давала ему богатый материал как журналисту-газетчику.

Работа работой, но где-то надо было жить, спать и есть. Поэт Степан Поздняков, приютил его в своей комнате в коммуналке. Жили в тесноте да не в обиде: койку Ярослава отделял от хозяев большой самодельный шифоньер. По ночам Ярослав часто сочинял стихи и утром читал их Позднякову. Несмотря на тяжёлые обстоятельства, Смеляков сочиняет здесь светлые стихи о матери, сравнивая её с Родиной, которую надо оберегать.

В своей автобиографии Ярослав Васильевич писал, что одной из самых значительных своих книг считает сборник стихов «Кремлёвские ели», изданный в 1948 году. Стихотворение, одноимённое с названием этой книги, он написал в 1945 году, находясь в Сталиногорске.

Валерий Дементьев, автор книги о Смелякове «Сильный как тёрн», считал примечательной вещью стихи Ярослава «У насыпи братской могилы…». В строфах этого произведения – правда времени, глубокая народная правда. Она досталась поэту нелёгкой ценой. Она была оплачена многими ошибками и заблуждениями, но она звучала и звучит неумолчно в его сердце, окрыляет его стихи. Это стихотворение, созданное Ярославом Васильевичем на новомосковской земле, позднее вошло в его сборник

«День России», за который в 1967 году ему была присуждена Государственная премия СССР.

 
У насыпи братской могилы
я тихо, как память, стою,
в негнущихся пальцах сжимая
гражданскую шапку свою.
Под тёмными лапами елей,
в глубокой земле, как во сне,
вы молча и верно несёте
сверхсрочную службу стране.
 

Степан Поздняков, друг поэта, писал, что вдохновляли Смелякова на создание произведений в этот период живые прототипы, жители нашего города. Так, героем поэмы «Лампа шахтёра» стал горняк-новатор Михаил Фомченков. В образе пряхи из одноимённого стихотворения запечатлена известная сказительница Двинская. Стихотворение «Кладбище паровозов» навеяно посещением депо Урванка.

В послевоенные годы в Сталиногорске Ярослав Васильевич пишет многое из того, что впоследствии станет смеляковской поэтической классикой: стихотворения «Английская баллада», «Милые красавицы России», «Моё поколение», «Памятник», «Наш герб»…О двух последних стоит сказать особо. Строки стихотворения «Памятник», посвященного первой жене поэта Евдокии, Ярослав Васильевич однажды ночью нацарапал карандашом на пачке из-под папирос. Потом он несколько раз зажигал спичку и, зажав её в ладонях, светил себе, перечитывал написанное. А утром Степан Яковлевич Поздняков был первым, кому Смеляков прочёл:

 
И ты услышишь в парке под Москвой
Чугунный голос, нежный голос мой.
 

Когда Ярослав Васильевич задумал написать стихотворение «Наш герб», он закрылся в своей комнате, а ключ от неё в форточку отдал Позднякову. Раз в сутки Степан Яковлевич приносил поэту нехитрую еду: картошку, хамсу, квашеную капусту в железной чашке – передавал в форточку. Ровно трое суток провёл

Смеляков в затворничестве, истязая себя и своё воображение, но желаемого добился, социальный заказ выполнил на высочайшем уровне.

В 1948 году Ярослав Васильевич, благодаря содействию московских друзей, возвратился в Москву. Многое ещё предстояло пережить поэту: несправедливое осуждение по печально известной 58 статье УК на 25 лет лагерей; развод с женой Евдокией, (чтобы не подвергать её опасности репрессий); заключение в Инте…

Только в 1956 году Смеляков был реабилитирован и довольно скоро вернулся к литературной деятельности. В этом же году в 12-й книге журнала «Октябрь» была опубликована поэма Ярослава Смелякова «Строгая любовь». Свежесть чувств, чеканность языка, рельефность образов героев, как будто выбитых на медали, наконец, бережная памятливость поэта – вот высокие свойства «Строгой любви», которые сделали её одним из талантливейших лироэпических произведений нового времени.

Последние годы жизни Смелякова были вполне благополучными. Он стал председателем секции поэзии Союза писателей СССР, выступал на радио, в телевизионных передачах, ездил по стране, бывал в зарубежных командировках, встречался с молодыми поэтами. Многие из них с благодарностью вспоминают его строгую, но всегда доброжелательную и справедливую критику. В конце ноября 1972 года после тяжёлой болезни Смеляков скончался.

В 1981 году в музее города Новомосковска была открыта мемориальная комната Я.В. Смелякова. Личные вещи поэта, часть его библиотеки передала в музей в конце 1970-х годов его вдова Татьяна Валерьевна Стрешнева.

Комната эта невелика, но каждая вещь, находящаяся здесь, напоминает о большой, интересной и трудной жизни выдающегося советского поэта и просто человека. В витрине под стеклом – поздравительный адрес в связи с 50-летием поэта, подписанный его друзьями, известными писателями. «И наш народ, – говорится в адресе, – которому Вы так талантливо служите и который умеет ценить и любить настоящую поэзию, ибо по природе своей он поэтичен и песенен, по праву относит Вас к лучшим поэтам современности».

Главное в мемориальной комнате Смелякова – книги, подаренные ему, многие из них с автографами. Среди экспонатов – диплом лауреата Государственной премии, которой Смеляков был удостоен за книгу стихов «День России» в 1967 году.

Смелякову всегда был чужд культ вещей, о чем свидетельствуют простые и непритязательные предметы, находящиеся в его мемориальной комнате: массивный старый письменный стол, за которым работал поэт; на нём – телефонный аппарат старого образца, скромная настольная лампа, чернильный прибор с выгравированной надписью: «На память от нефтеразведчиков Черноземья, май 1968 г. п. Комсомольский», настольные часы, сделанные рабочим московского завода, почитателем Смелякова; большой прозрачный кристалл – его отгранил и подарил Ярославу Васильевичу любитель и поклонник его поэзии из Плёса; палка, собственноручно сделанная и подаренная Смелякову поэтом М. Дудиным.

В 2006 году депутатами Тульской областной Думы от города Новомосковска Д.В. Бычковым и С.Н. Мирко совместно с Тульским отделением Союза писателей России учреждена ежегодная областная литературная премия имени Ярослава Смелякова, которая присуждается лучшим поэтам и прозаикам области. Среди лауреатов премии такие известные авторы, как Валерий Савостьянов, Валентин Киреев, Галина Харламова, Валерий Маслов, Алексей Яшин, Галина Плахова, Алёна Кузнецова, Александр Топчий, Валентина Люкшинова, Александр Пешков, Вячеслав Кузнецов.

Материал подготовила

зав. экспозицией Новомосковского

историко-художественного музея

Марина Бобкова