Текст книги "Счастья нам, девочки! Обо всем понемногу"

Автор книги: Елена Маттис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 5 страниц)

Наскоро умывшись и приведя себя в порядок, я критически оглядела своё отражение в зеркале: м-да, красавица, угнетённая суровой фрау Бернхард рабыня Изаура!

Моё первое знакомство, похоже, оборачивалось полным фиаско. Впору было решать: начать расстраиваться по этому поводу прямо сейчас или всё-таки отложить это занятие на попозже.

Что ж, предполагаемая развязка с предложением руки и сердца или отсутствием такового откладывалась как минимум до сегодняшнего вечера, так стоило ли ломать себе голову и переживать об этом до завтрака? Пожалуй, что нет, решила я, и отправилась вниз, навстречу кофе.

* * *

Этот день Хартмут посвятил мне. Утром, усевшись в его просторный отполированный мерседес, мы отправились осматривать всё! Программа полностью соответствовала моему желанию. А каким оно могло быть, если до сегодняшнего дня о существовании города под названием Ганновер я знала лишь из школьной программы?

Возможно, в присутствии фрау Бернхард я попыталась бы сформулировать свой ответ более интеллектуально, но «старушка» осталась дома, великодушно позволив сыну остаться со мной наедине. Усиливать благоприятное впечатление мне предстояло лишь вечером, а пока я наслаждалась ездой и наблюдала за Хартмутом. В отсутствие мамы он заметно расслабился и даже насвистывал что-то тихонько себе под нос.

Минут через пятнадцать мы припарковались у первой ганноверской «достопримечательности»: вагончика с сосисками и картошкой фри. Толстый краснощёкий продавец лихо переворачивал на гриле разноцветные колбаски и выкладывал их на картонные одноразовые тарелочки рядом с аппетитными румяными картофельными ломтиками. Сей праздник живота по желанию покупателей заливался горчицей или кетчупом.

О, этот аромат! Мой рот предательски наполнился слюной. «Какой стыд, – одёрнула я себя, – ведь завтракали же только что!» А Хартмут тем временем уже протягивал мне вожделенную порцию.

«Пропадать – так с музыкой или с сосиской в руке», – решила я, уписывая за обе щеки жирную вкуснятину, нисколько не заботясь о чьём-либо мнении по поводу моего здорового аппетита и о лице, перемазанном кетчупом.

Хартмут наблюдал за мной с видимым удовольствием. Взяв со стола салфетку, он осторожно промокнул ею красные разводы на моих щеках.

– Вкусно?

– Ещё бы! – промычала я с полным ртом и потянулась в сумку за кошельком.

– Не нужно. Я рад, что тебе понравилось. Одно удовольствие смотреть на человека, умеющего так самозабвенно поглощать пищу! Жаль, у меня нет с собой фотоаппарата, – улыбнулся Хартмут.

«А у него приятная улыбка. Добрая и открытая, – невольно отметила я. – Да и сам он ничего, если мамы нет рядом».

Мы бродили по красивейшим улочкам старого города со старинными, восстановленными уже после войны домами. Хартмут оказался интересным рассказчиком и хорошим собеседником, державшимся сегодня свободно и непринуждённо.

Из нашей переписки я знала о его разводе.

– Мы расстались двенадцать лет назад. Биргит ушла к другому. По её мнению, я слишком много работал и слишком мало уделял ей внимания и времени. Патрика она оставила мне. С тех пор всем занимается мама, – рассказывал он, неспешно шагая рядом.

– И устройством твоей личной жизни тоже?

Хартмут усмехнулся.

– Я бы сказал, она принимает в этом самое непосредственное участие, и, надо сказать, не без основания.

– Это как? – удивилась я.

– Патрику было всего пять, когда он остался без матери. Она уехала за своим другом в Австралию и прервала все контакты не только со мной, но и с сыном. Кстати, у нас с ней тоже большая разница в возрасте.

– Тоже?..

– Десять лет, – пояснил он, отвечая на мой вопрос. – Мама изначально была против Биргит, считая её слишком молодой и легкомысленной для семейной жизни, но я любил её, и она меня, как мне казалось, тоже. Я всегда много работал. Это нормально, если у тебя есть своё дело и ты прикипел к нему всей душой с самого детства. Родился Патрик. Сбылась моя мечта о сыне, я был счастлив. Жизнь шла своим чередом, ничто не предвещало перемен к худшему, но, как это часто бывает, человек только предполагает… Вскоре после рождения Патрика скоропостижно скончался отец. Всё, чем мы прежде занимались вдвоём, легло на мои плечи. Я пропадал на работе с утра и до поздней ночи, а Биргит скучала дома с ребёнком, обвиняя меня в одиночестве и собственном скверном настроении. Казавшаяся счастливой жизнь катилась в тартарары, мне всё меньше хотелось возвращаться домой, а Биргит влюбилась. В один прекрасный вечер она без обиняков поведала мне об этом, собрала свои вещи и ушла. С тех пор мы её не видели.

– Что, вот так просто? – не могла поверить я.

– Именно так, – кивнул он.

Рассказ Хартмута поверг меня в шок.

– Наверное, я чего-то не понимаю… Ну ладно, допустим, можно по каким-то причинам разлюбить мужа, уйти от него, но ребёнка… Разве можно разлюбить и бросить собственного ребёнка?

Эта мысль казалась мне чудовищной!

Хартмут горько усмехнулся.

– Я не знаю, как бы всё сложилось дальше, если бы не мама. Вместо того, чтобы отдыхать и наслаждаться жизнью, как это делают её подруги, она переехала к нам и помогла мне вырастить Патрика. И не только. После смерти отца она стала моим равноправным финансовым партнёром. Не так-то просто не считаться с её мнением, как видишь.

Да-а, обстоятельства… С ними не поспоришь.

Некоторое время мы просто шли молча.

– О чём ты думаешь? – спросил Хартмут.

Я пожала плечами.

– Пожалуй, о нас и о наших родителях. Они нас так любят, что, стоит нам в жизни хотя бы чуть-чуть оступиться, как они тут же бросаются нам на выручку, а некоторые – даже с готовым рецептом работы над ошибками.

– Ты считаешь, это неправильно? – с интересом посмотрел на меня Хартмут.

– Кто знает? – усмехнулась я. – Спроси меня об этом позже, в то время, когда, если повезёт, у меня самой будут дети. Вообще-то, я не верю в счастье по предписанию. Это всё равно, что в угоду кому-то пить полезный, но противный рыбий жир, делая вид, что вкуснее нет ничего на свете. У нас ведь всегда есть выбор: ехать по накатанной или попытаться найти собственный путь и стать счастливым по собственному желанию – методом «тыка», проб и ошибок, конечно, но, если повезёт, есть надежда, что судьба воздаст нам за нашу смелость.

– Ты в этом уверена? – с сомнением спросил Хартмут.

– Во всяком случае, я очень на это надеюсь.

– А если не повезёт?

Я пожала плечами.

– Не знаю. У меня нет на всё готового ответа. У каждого он свой: опустить руки, просить у кого-то совета и помощи или начать всё сначала… Думаю, главное, даже совершив ошибку, не причислять себя навеки к разряду неудачников. По-моему, лучше рискнуть и испытать судьбу заново, чем, не рискуя, всю жизнь мучиться чужим, навязанным тебе счастьем.

* * *

Наступил вечер. Возвращаться в «гостеприимный» дом фрау Бернхард не хотелось. Радовала лишь встреча с Патриком. Представив себе его физиономию, подмигивающую мне за столом тайком от вездесущего бабушкиного ока, я улыбнулась.

Беседа за ужином не клеилась. Наш с Хартмутом разговор не прошёл бесследно, каждый из нас был поглощён своими мыслями. Наблюдавшая за нами фрау Бернхард, вероятно, делала собственные выводы, а Патрик, переводя недоумённый взгляд с одного из нас на другого, никак не мог взять в толк, что же, собственно, происходит.

С видимым облегчением я восприняла предложение фрау Бернхард «пойти к себе». Думаю, ей нетерпелось поскорее спровадить меня и получить наконец-то возможность обсудить прошедший день с сыном. Хартмут вызвался проводить меня наверх, но, поднявшись вслед за мной по лестнице, не спешил возвращаться к матери.

Я взялась за ручку двери, собираясь войти в комнату.

– Подожди, – остановил он меня. – Я хотел тебе сказать… – он замялся в нерешительности, – по-моему, сегодня был хороший день, во всяком случае, для меня…

– Для меня тоже. Спасибо тебе.

– Мария… – Хартмут смутился. – Ты мне очень нравишься… Если ты решишь…. В общем, дверь моей спальни рядом, – осмелился он наконец, покраснев, как мальчишка.

Мне даже стало чуточку жаль его.

– А как же мама? – я чуть наклонила голову набок. – Вдруг она услышит? Ведь её дверь – вот она, тоже рядом. Не боишься? Или ты больше не считаешься с её мнением?

Хартмут молчал. Другой реакции я, впрочем, и не ожидала. Слегка коснувшись губами его щеки, я вошла в комнату и закрыла за собой дверь.

* * *

Стрелки будильника мерно отбивали секунду за секундой, отсчитывали минуты и часы, а я всё ещё лежала без сна, ворочаясь с боку на бок. От бесконечных дум разболелась голова. Комната казалась тесной и душной, мне не хватало воздуха. Встав с кровати, я подошла к окну и, приоткрыв створку, вдохнула свежий, пропитанный ночными ароматами воздух.

Показалось ли мне, или я действительно услышала тихие шаги в коридоре? Я затаила дыхание. Приблизившись к моей комнате, шаги замерли.

Пулей отскочив от окна, я снова нырнула в постель и натянула на голову одеяло. Неужели, не дождавшись меня, Хартмут всё-таки решился сделать решающий шаг первым? Моё воображение рисовало его в длинном полосатом халате и шлёпанцах, а за его спиной – неусыпно бдящую, вездесущую фрау Бернхард. Я тихонько прыснула в подушку.

Лёжа в темноте, я гадала, что же произойдёт дальше. Минута за минутой время шло, но ничего, ровным счётом ничего не происходило. Откинув одеяло, я села в кровати. Снова послышались шаги, только теперь они отдалялись от моей комнаты. Скрипнула, закрываясь, соседняя дверь, и всё окончательно стихло.

Я с облегчением вздохнула. Смеяться расхотелось. Вдруг стало грустно. Я искренне жалела этого большого ребёнка – безобидного, нерешительного, трогательно-беззащитного. Смогла бы я полюбить его когда-нибудь, при других обстоятельствах, оценив его сердечность, порядочность и постоянство? Смогла бы я стать с ним счастливой? Кто знает… Я не исключала этой возможности. Всему мешало лишь одно огромное и весомое «но»: я не готова была встать между ним и его матерью. Я не вписывалась в рецепт счастья, уготовленный ею для сына. В свои сорок восемь он всё ещё довольствовался предписанным ею рыбьим жиром, а я мечтала о шоколаде – настоящем, с горчинкой, с заразительным и опьяняющим вкусом. Я предпочитала делать и исправлять свои собственные ошибки, а не расхлёбывать чужие. Мой будущий муж представлялся мне стеной, за которой я могла бы укрыться. Стены из Хартмута не получалось. Разве что шаткая картонная перегородка.

Бессонная ночь медленно таяла в предрассветной мгле. Медленно наступало утро. Решение пришло мгновенно. Стараясь двигаться бесшумно, я оделась и наспех побросала в сумку свои немногие вещи, затем, коротко подумав, вырвала из записной книжки чистый лист и, черкнув на нём несколько слов, оставила его лежать на самом видном месте – аккуратно прибранной мною постели.

Зажав в руке туфли, я бесшумно спустилась по лестнице вниз. К моему великому облегчению, входная дверь отворилась беззвучно. Она милостиво выпустила меня на волю и мягко закрылась, отрезая путь назад. Натянув на босые ноги туфли, я на цыпочках добежала до металлических ворот. Калитка недовольно скрипнула. Я оказалась на освещённой фонарями широкой улице.

«Где-то здесь за поворотом находится стоянка такси, – припомнила я из вчерашней поездки с Хартмутом. – Ничего, доберусь», – успокоила я себя и вздохнула с облегчением.

Шагая по незнакомой пустынной улице, я не испытывала ни страха, ни сожаления. За спиной остались гарантированное финансовое благополучие, непримиримая фрау Бернхард, славный смешливый Патрик и добрый, но нерешительный Хартмут. Я искренне желала ему счастья, но без меня.

* * *

– Сбежала! – ахнул Борис, вернувшись вечером с работы.

– Угу, – хмыкнула я и повисла у него на шее.

– Та-ак. Что-то случилось? Он тебя обидел? – забеспокоился Боря. – Дай-ка погляжу на тебя, – он покрутил меня из стороны в сторону. – Вроде всё на месте, жива и здорова. Тогда чего сбежала?

– По Ядиной стряпне соскучилась, – отмахнулась я и отправилась на кухню, где она уже выгружала из духовки целый лист горячих, ароматных пирожков.

– Не приставай к девочке, Боренька, – Ядя чмокнула его в щёку. – Лучше мой руки и садитесь за стол. Мы уже заждались тебя. А Машенька, если захочет, и сама всё расскажет, правда, ребёнок?

– Всенепременно, – кивнула я, хватая с листа и надкусывая умопомрачительно пахнущую вкуснятину.

– Ярчайший пример женской солидарности, – развёл руками Борис. – Ладно, загадочная ты наша, у нас для тебя сюрприз имеется.

Дядюшка хитро прищурился.

– Какой? – встрепенулась я.

– Подружки твои объявились, Алла и Дарья.

Я опешила.

– Как объявились? Приехали, что ли?

– Да нет, к твоему сожалению. По телефону отрекомендовались. Велели передать, что соскучились, жаждут узнать, не вышла ли ты замуж, и горят желанием кое-что поведать.

– И всё?! – не верила я. – Не томи, Борь, имей совесть!

– Ну если уж совсем быстро, то длиннющее послание тебя ожидает. По телефону-то много не наговоришь с их зарплатами, вот я им номер своего факса и дал. Целый роман накатали, сердечные. Уж расскажи потом, что там за страсти-мордасти, а то мы с Ядей от любопытства изойдём.

Борис не успел договорить. Не дослушав его, я выбежала из кухни. Девчонки мои золотые! Как мне вас не хватало! Весь свой мысленный раскардаш я в ту же секунду отбросила на потом. Сейчас волновало только одно: что за происшествие подвигло моих дорогих куриц на поиски Бориного номера телефона?

«Приветствуем тебя, о, дева Мария! – узнала я Дашкин почерк. – Ты там ещё дева, или как?»

«Дева, дева, – ухмыльнулась я. – Вот ехидина!»

«Пишут тебе оставленные в далёкой немытой России подруженции. Не забыла нас ещё? Ничего, мы люди негордые. Можем о себе напомнить или в гости прикатить, если уж совсем нос задерёшь на просторах дальней Дойчляндии».

Я покатывалась на кровати от смеха.

«Марусь, теперь постараюсь серьёзно. У нас с позавчерашнего дня жизнь забила ключом. Не поверишь, тихоня-то наша, Аллуся Христофоровна, опять письмо получила. От кого бы ты думала? Неужели догадалась? От дедушки Пауля. Почему, спрашивает, не отвечаешь, свет-Аллусик-Помпусик? Я тебя, как в каталоге увидел, сна лишился, давление скакать начало и всё такое… Хи-хи».

На этом месте Дашкин размашистый почерк прерывался по-детски аккуратным, Аллочкиным.

«Маш, не слушай ты дуру Дашку и её бред, хотя это вовсе и не бред, а чистая правда! Мне действительно написал мой дедуля. Зовёт в гости, хочет лично познакомиться, а я не знаю, что делать. С одной стороны – интересно, а с другой… Вдруг он маньяком окажется…»

«…в койку уложит деву нашу, – снова вступала Дашка. – А она боится, сердечная, что сама в него влюбится!»

Я представила себе картинку: мои девицы выхватывают друг у друга листок бумаги, торопясь выплеснуть на него последние новости, хохоча и переругиваясь одновременно, и некому их разнять в критический момент, потому что Марья, то есть я, занимается в Германии устройством собственной личной жизни.

«Маш, это опять я, Алла, – читала я дальше. А то я не вижу, чей почерк! – Будь другом, писани мне для него по-немецки пару строчек, а? Что я бы, дескать, с удовольствием, но жду отпуска. Мне его обижать не хочется, а решиться на что-то пока не могу, мне с мыслями собраться надо».

«Вот-вот, Маруся, передай дедушке от внученьки привет и пожелания здоровья. Пусть побережёт себя для будущих подвигов на любовном фронте! А мы тебя целуем, обнимаем и ждём новостей! Твои верные подруги».

«Да, Машенька, целуем и очень ждём! Не забудь про мою просьбу, пожалуйста! Чмок тебя!»

На этом литературный перл моих подруженций заканчивался.

Дела-а… Такие новости требовали осмысления. Знали бы мои девочки, как здесь всё «просто и ясно». Дома, издалека, наша затея казалась несерьёзной и невзаправдашней, нам помогали стены и присутствие друг друга. Здесь же, вдали от всех, каждая из нас оставалась одна-одинёшенька, предоставленная лишь самой себе и воле своего избранника. Как быстро я это поняла! И если я, живя в Германии, могла рассчитывать на помощь Бори и Яди, то что ожидало нашу тихоню Аллочку в Швейцарии – без родственников, знакомых и знания языка, в обществе незнакомого, пожилого Пауля? Вот если бы ей да Дашин характер! Та уж ни за что не дала бы себя в обиду!

Ох, девочки, как же я по вам соскучилась! Сколько мне хотелось бы вам рассказать!

– Как насчёт ужина, красавица? – заглянул в комнату Борис. – Пироги стынут. Твои любимые, с картошкой, между прочим. Избалует тебя Ядя здесь, что потом делать будешь?

– Пожалуй, наемся у вас впрок. На худой конец, выйду здесь замуж, – ухмыльнулась я.

– Ну если замуж, тогда пойдём подкрепляться, неровен час до послезавтра с лица спадёшь! – подмигнул мне Борис.

«Послезавтра? Хм… А что у нас, собственно, послезавтра? – задумалась я, и тут меня осенило: – Ну конечно! Как же я могла забыть?»

B суматохе последних дней у меня совершенно выпала из головы встреча с Клаусом. Ведь именно из-за него, в большей степени, я сюда и приехала!

* * *

Следующий день мы с Ядей посвятили активной подготовке к предстоящему свиданию, благо Борис отправился на работу и не имел возможности ехидничать по поводу и без.

Перемеряв всю, имеющуюся в моем распоряжении экипировку, я остановилась на российской легкомысленно-короткой юбке и немецкой благопристойной блузке. Обрадовавшись столь удачному выбору, я было взгромоздилась на свои драгоценные шпильки – непременный атрибут покорения российских мужчин, но под выразительным взглядом Яди переобулась-таки в «балерины».

– Будем брать элегантным стилем, ножками от ушей и интеллектом, – решила она за меня, а мне оставалось лишь довериться её мнению.

На этот раз я чувствовала себя гораздо спокойнее. Встреча с Хартмутом странным образом придала мне уверенности. В отличие от него, Клаус жил сравнительно недалеко: минутах в двадцати езды на электричке. Это существенно упрощало моё передвижение туда и обратно, я была вольна в своих решениях и ни от кого независима.

Клаус позвонил мне накануне, чтобы договориться о встрече. Мне нравился его голос – приятный, спокойный, немного ироничный. Он интересовался, всё ли в порядке, не передумала ли я приехать. Его не заботило наличие возможных конкурентов, он просто хотел со мной познакомиться, предоставляя судьбе развитие дальнейшего хода событий.

То, что наша встреча была назначена на субботу, я считала хорошим знаком: впереди два выходных, на работу ему только в понедельник. Посмотрим, во что выльется наше знакомство.

* * *

Я опаздывала – безнадёжно, катастрофически. Вместо того, чтобы прибыть в пункт назначения согласно расписанию, мой поезд остановился в чистом поле, не доехав до нужной станции каких-нибудь несколько километров.

«По техническим причинам, на неопределённое время», – мило прощебетала в громкоговоритель молоденькая проводница.

За неимением лучшей альтернативы, я вот уже почти сорок минут уныло рассматривала успевший порядком надоесть заоконный кустарниковый пейзаж и размышляла о превратностях судьбы.

Я не нервничала, не притопывала ногами и не кусала ногти, как некоторые другие вагонные товарищи по несчастью, имеющие, вероятно, куда более весомые основания потерять терпение, чем я с моим неудавшимся свиданием. К чему расстраиваться из-за обстоятельств, которые ты всё равно не в силах изменить? Да и жила же я до этого без Клауса – и ничего, а потому страшиться своего дальнейшего бесклаусного существования не имело для меня никакого смысла.

Поезд внезапно вздрогнул и – о, чудо! – сдвинулся с места, постепенно набирая скорость. Со всех сторон послышались вздохи облегчения. Доехав наконец до нужной станции, он остановился и распахнул двери, выпуская почти сроднившихся в общей беде пассажиров на волю.

Я посмотрела на часы. Около часа опоздания – неплохо для первого свидания! Смирившись с судьбой, я двигалась в людском потоке по направлению к подземному переходу, думая лишь о том, как бы поскорее добраться в обратном направлении до дома.

– Мария! – окликнул меня кто-то.

Голос показался мне знакомым. Оглянувшись, я с удивлением увидела перед собой Клауса, только не в элегантном рабочем костюме, как на фотографии, а в обычных джинсах и белой рубашке, с накинутым на плечи пуловером.

Высокий, почти на целую голову выше меня, плечистый, он выглядел так, будто сошёл с обложки журнала, с одной лишь существенной разницей: в его лице я не заметила ни слащавости, ни непоколебимой уверенности в собственной неотразимости. Либо он не догадывался о впечатлении, которое производил, либо не придавал ему ни малейшего значения.

Клаус взял меня за руку и высвободил из водоворота пассажиров, отгородив от него собой, как стеной.

События сменялись стремительно. Не успела я свыкнуться с мыслью о возвращения домой не солоно хлебавши, как передо мной оказался тот, ради которого я, собственно, и проделала весь свой долгий путь из России в Германию.

– Не ожидала? – улыбнулся Клаус.

– Н-нет… – я растерянно покачала головой. – Такое опоздание всё-таки…

– Ну, положим, на дорогу из Сибири сюда тебе потребовалось гораздо больше времени. Имело смысл подождать, – подмигнул он мне.

Странные происходили вещи. Я видела перед собой его улыбающиеся серые глаза и медленно, но верно пропадала. Что это? Неужели любовь с первого взгляда, когда подкашиваются ноги и глупеешь не по дням, а по секундам, когда превалируют чувства и полностью отключается рассудок?

Клаус всё ещё не отпускал мою руку. Слегка наклонив голову, он смотрел на меня так, как никогда ещё ни один мужчина в моей жизни. Или у нас в России слишком много красивых женщин, и избалованный мужской пол разучился оценивать их по достоинству?

Платформа опустела, мы остались одни.

– Как ты относишься к чашечке кофе? Посидим где-нибудь? Погода замечательная! – предложил Клаус.

Конечно же, я была не против, день и правда стоял чудесный.

* * *

Кафе оказалось маленьким и уютным. Сидя на открытой террасе, выходящей в живописный парк, я буквально впитывала необыкновенную атмосферу сегодняшнего дня: тёплый осенний воздух, запах капучино со взбитой молочной пенкой, присыпанной корицей, приглушенные голоса сидящих за соседними столиками посетителей.

Мы говорили обо всём и ни о чём, не напрягая друг друга излишними вопросами или подробностями, наслаждаясь каждой новой минутой узнавания друг друга и не торопя события, странным образом уверенные в том, что на это у нас ещё будет время. Казалось, мы понимаем друг друга с полуслова, с полувзгляда, знакомы тысячу лет или встречались в одной из наших прошлых жизней.

Клаус вызвался показать мне парк. Взявшись за руки, мы не спеша брели по пёстрой шуршащей листве.

– Как твои родители называют тебя дома, Мария? – неожиданно спросил он.

– Когда как, – улыбнулась я. – Марией редко: только если сердятся.

– Бывает и такое?

– А как же! Минут этак пять. На дольше папы не хватает.

– А мама?

– Мама ждёт, пока папа остынет, и тогда я снова становлюсь Машенькой, Марусей или Манюней. Последнее, правда, больше по части брата и Конфетки.

– Кого-кого? – не понял Клаус.

– Конфетки, или Светика – жены брата. Это, кстати, тоже её домашнее имя. Вообще-то она Светлана. Да, чуть не забыла! Есть ещё подруги, а у них – великое множество вариантов моего имени, в зависимости от их настроения.

– Надо же! – рассмеялся Клаус. – Никогда в жизни не слышал ничего подобного!

– Да уж! У нас, россиян, с фантазией и выдумкой всё в полном порядке.

– Тогда я буду называть тебя Магусья, можно?

Звучало забавно.

– Договорились, – тряхнула я головой. – Только не Магусья, а Ма-ру-ся! – произнесла я медленно по слогам

– Ма-гусь-я, – послушно повторил Клаус.

– Ладно. Магусья так Магусья.

Я не смогла удержаться от смеха. Что поделать, если для немцев наш русский всё равно, что для россиян китайский?

– Магусья из Сибири! Надо же! – Клаус недоверчиво покачал головой и посмотрел на меня. – Кто знает, может и не зря я так долго не мог распрощаться со своей холостяцкой жизнью…

– Разве ты до сих пор не был женат? – искренне удивилась я и вспомнила, что Клаус в своих письмах действительно ни словом не обмолвился о наличии в прошлом семьи и детей.

– Тебя это удивляет?

– Пожалуй, – неуверенно кивнула я.

– А что в этом такого необычного?

– Наверное, сам факт… Наши мужчины в твоём возрасте либо уже давно женаты, либо по разным причинам счастливо разведены и пребывают в поиске: кто-то приключений на свою голову, а кто-то – новой избранницы.

– И что же тогда с такими, как я – холостяками по собственному желанию?

Вот так вопрос! Действительно, а что же?

– По общепринятому мнению, с ними… не всё в порядке. Изъян какой-то… – я посмотрела на него и покраснела.

– Что-о? – Клаус согнулся от смеха. – Давно я так не смеялся, как с тобой сегодня! Надо же, изъян! – тыльной стороной ладони он вытер выступившие от смеха слезы и добавил, стараясь казаться серьёзным: – Ну что ж, поискать, конечно, можно, но, надеюсь, пока с этим всё в полном порядке.

О-о-о! Какой стыд! Какой бред! Что за глупость я сморозила, сама толком не зная, что имею в виду! Вот что он теперь обо мне подумает? Я опустила глаза и готова была тотчас же провалиться сквозь землю.

– Магусья, посмотри на меня! – Клаус остановился и, осторожно развернув меня к себе, заглянул мне в глаза. – Если я тебе поведаю, что все эти годы был один, ты ведь мне не поверишь, правда?

– Хм-м, – протянула я нерешительно.

– Ну так вот. Я не большой любитель распространяться о своих прошлых отношениях. Неблагодарное это занятие. Кто-то из двоих при этом обязательно предстаёт в нелицеприятном свете, хотя всё и всегда далеко не так однозначно, как кажется со стороны… Несколько месяцев назад я расстался с женщиной, с которой прожил вместе около пяти лет. Мне бы не хотелось говорить о причинах, – предупредил он мой вопрос, – но я рад, что не женился на ней.

– А поиск невест по каталогу? – вырвалось у меня.

Я тут же пожалела о своём вопросе, но, что поделаешь, сказанного не воротишь, тем более, что рано или поздно мне всё равно пришлось бы об этом узнать.

Клаус усмехнулся и провёл рукой по волосам:

– Было дело, грешен. Один знакомый посоветовал под горячую руку. Глупость, конечно, но иначе ведь мы бы с тобой не встретились, правда? Или ты жалеешь об этом?

Нет, я не жалела.

* * *

– Езус Мария! Боренька, иди скорее сюда! – всплеснула руками Ядя, открыв мне двери.

Стоя на пороге их квартиры, я глупо и счастливо улыбалась, всё ещё чувствуя на своей щеке прикосновение губ Клауса. Буквально минуту назад я вышла из его машины, попрощавшись до завтра.

– Ой-ёй-ёй, это кто же к нам такой красивый пожаловал! – возник рядом с Ядей Боря. – Заходи уже, явление природы, а то мы с пани Ядвигой, неровен час, с ума сойдём от переживаний, где наша Маша запропастилась.

– Не слушай его, Машенька, – вступилась Ядя. – Проходи, дорогая, садись.

– И рассказывай, – снова подал голос Борис. – Желательно всё. О последствиях не переживай, об успокоительном я заранее побеспокоился.

Усевшись рядком на диване, мои милые родственники притихли и приготовились внимательно слушать, а я молчала, не зная, с чего начать. Разве можно описать словами состояние счастья, пока ещё такого хрупкого, едва намечающегося? А если это сказка со счастливым концом, и я спугну её волшебство поспешными словами?

Борис присвистнул:

– Всё ясно, Яденька. Влюбилась наша девушка. Только теперь, похоже, не в Германию, а поконкретнее, – поставил он свой диагноз.

– Да я и сама пока не знаю, Борь. Давайте подождём хотя бы до завтра. Слишком уж неожиданно всё.

– Хорошо, Маруся. Я так понимаю, продолжение следует?

– Следует, следует, – я не сдержала улыбки. – Потерпите ещё денёк, а потом услышите всё сразу, со всеми подробностями!

* * *

Меня разбудил звонок Клауса.

– Доброе утро, Магусья! Как спалось?

– Спасибо, замечательно!

И это была правда. Вопреки ожиданиям, я спала, как убитая. Перегруженный страстями последних дней организм решил дать себе отдых и вернуть мне на плечи трезвую голову.

– Как ты смотришь на моё предложение вместе позавтракать? Минут через двадцать-тридцать я мог бы за тобой заехать.

– Через полчаса? – ахнула я, ощупывая всклокоченные после сна волосы. – Но я же ничего не успею, у нас тут ещё сонное царство! Который час, вообще?

– Половина девятого. Чем раньше мы встретимся, тем больше останется у нас времени. Как тебе моя мысль? По-моему, очень даже здравая, – я чувствовала, как Клаус улыбается на другом конце провода. – Сегодня можно просто в джинсах. Жду внизу, до встречи!

– Пока, – пробормотала я, уставившись на своё заспанное отражение в зеркале над комодом.

На пороге комнаты, зевая, возник Борис.

– Это что за шум с утра пораньше?

– Половина девятого, Борь! – стряхнула я остатки сна. – Хватит дрыхнуть, помоги лучше племяннице собраться с мыслями и гардеробом, а я помчалась в душ!

– Ну, дела! – почесал в затылке Боря. – Если такими темпами и дальше пойдёт…. Ядя, вставай, дорогая, воскресное отсыпание отменяется: Маньку на свидание провожать будем. Жених велел явиться непарадно. У нас там что-нибудь подходящее припасено?

Ровно в девять, выглянув в окно, я обнаружила внизу около дома серебристую ауди Клауса. Сам он, стоя у машины и подняв голову, изучал окна нашего дома.

– Хоть посмотреть на причину счастья в Маруськиных глазах, – изрёк Боря, подходя к окну. – Ничего вроде, мужик, видный. Как считаешь, Яденька?

– Главное, чтобы Маше нравился, – произнесла мудрая Ядя. – Где-то я его уже видела, Борь, мне его лицо знакомо.

– И мне так показалось. Ладно, надеюсь, вспомним потом. Счастливо, племянница, блюди себя там.

Боря повернулся ко мне, но я уже ничего не слышала, слетая по лестнице вниз, как на крыльях.

Клаус распахнул мне навстречу руки и крепко прижал меня к себе.

– Осторожно! Мы не одни! – рассмеялась я, показывая на прилипшие к окну физиономии Бори и Яди.

– Вот и познакомимся!

Клаус помахал им рукой и открыл передо мной дверь машины.

Я опешила: на переднем сиденье красовался огромный букет красных роз в стеклянной, под их цвет, вазе. Никогда ещё я не удостаивалась от мужчин такого знака внимания!

Клаус не переставал меня удивлять. Я невольно сравнивала его с моими соотечественниками, снова и снова убеждаясь в том, что эти сравнения оказывались далеко не в их пользу. Конечно же, и в России мне дарили цветы, старалась я быть объективной, тюльпаны или нарциссы на восьмое марта, например, но такой букет роз – просто так, на второй день знакомства, я видела впервые.

– Спасибо, – смущённо пробормотала я, прижимая к груди вазу с цветами и раздумывая, что мне теперь с ними делать.

Может, по-быстренькому отнести назад, к Боре? Возвращаться не хотелось. Говорят, плохая примета… Заметив мои колебания, Клаус всё решил за меня. Ловко пристроив вазу между задним и передним сиденьями, чтобы не опрокинулась за время дороги, он повернулся ко мне: