Текст книги "Счастья нам, девочки! Обо всем понемногу"

Автор книги: Елена Маттис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 5 страниц)

– Не получится, – услышала я себя и плотно сжала губы, чтобы они предательски не произнесли ожидаемое Глебом «конечно».

– Почему? – он удивлённо вскинул на меня глаза.

– У меня в воскресенье рано самолёт. Нужно собрать вещи.

– Вот как? Ты улетаешь? Куда? – брови Глеба поползли ещё выше.

Мой отъезд был действительно чем-то новеньким в моем привычном репертуаре. На протяжении всех лет нашего знакомства я каждый свой отпуск проводила рядом с телефонной трубкой: а вдруг он позвонит, а меня не окажется дома?

– В Германию.

Я не уточняла, к кому и зачем, а он и не спрашивал. Было тяжко и больно, но мне не хотелось дать ему это почувствовать.

– Что ж, счастливого пути, увидимся через три недели, – пожал плечами Глеб.

Я молча кивнула и вышла, закрыв за собой дверь его кабинета.

Глава 2

Что испытывает человек, оказавшись впервые в жизни в другом мире, где всё для него ново и незнакомо?

Самолёт приземлился. Пассажиры выходили на волю по длинному коридору-кишке, соединяющей его со зданием аэропорта. Я волновалась, как в детстве перед походом к зубному врачу. Только сейчас мои коленки дрожали не от страха перед жужжащей бормашиной, а от радости увидеть и познать этот новый для меня мир и, если повезёт, стать в нём счастливой.

Мюнхенский аэропорт напоминал огромный город с множеством улиц и переходов. Вокруг меня куда-то спешили люди – с чемоданами или кейсами, в элегантных костюмах или в джинсах и футболках. Они разговаривали, спорили, шутили – и всё это на чужом языке, который я не понимала!

«Ничего, Манюня, – припомнились мне слова мудрой Дарьи. – Сначала будет каша в голове: они же без нашего русско-народного акцента шпрехают, а потом привыкнешь. Так мне Валера Михалыч после своих командировок за бугор рассказывал. Дерзай, я в тебя верю!»

Вздохнув, я приготовилась дерзать. А что ещё мне оставалось делать?

Поразительно, но никто здесь не нёсся куда-то, как ошпаренный, не слышалось ни визгов, ни криков, ни «типично русских выражений». Даже очень спешащие бюргеры находили время легонько дотронуться до плеча возникшей перед ними «преграды» и, произнеся волшебное международное «сорри», элегантно протиснуться дальше на пути к цели.

Я не увидела типичных для нас замученно-упаренных тёток с дядьками, за неимением сидячего места устало прикорнувших прямо на полу, рядом со своими котомками и баулами, или кушающих припасённые из дома яички с огурчиками, потому что «больше нечего и негде». Здешнее помещение аэропорта казалось нашпигованным удобными креслами и кафешками со всевозможной вкуснятиной, которую я, к сожалению, не успела ни рассмотреть, ни попробовать, стараясь поспеть вслед за пассажирами нашего самолёта в место выдачи багажа и выхода в город.

С чемоданом в руке меня выплюнуло из лабиринтов аэропорта в радостный мир встречающих, целующихся, обнимающихся, с цветами и без, подпрыгивающих или плачущих от счастья.

Бориса я узнала сразу, хотя мы не виделись, наверное, лет десять. После того, как не стало Сузен, они с Петькой не приезжали к нам больше. Наверное, не хотели расспросов и слов сочувствия.

Я с детства обожала дядьку, считая его, скорее, самым старшим братом. Он всегда был для меня просто Боря. Кстати, одно его ухо топорщилось в сторону точно так же, как и моё – причина для вечного папиного подтрунивания. Что и говорить: гены – вещь серьёзная.

Как Боря выглядел? «Пляжно-вальяжно», сказали бы сейчас бы мои девчонки. Ухоженно-шикарно, решила я сама: голубая рубашка, джинсы, кроссовки, лёгкий запах мужского одеколона… Возраст и пережитое выдавали лишь поседевшие волосы и морщинки вокруг губ и глаз.

– Привет, племянница! – Борька обхватил меня своими ручищами.

– Боречка! – я радостно повисла у него на шее. – М-м-м, что за дивный запах, да и сам ты весь такой… заграничный!

Борис расхохотался.

– Маруся, красотуля наша! Как же давно я тебя не видел! Дай-ка хоть рассмотреть тебя, как следует! – взяв меня за плечи, Борис поворачивал меня в разные стороны, одобрительно прищёлкивая языком. – Где же у наших мужиков глаза-то, а? Ай-яй-яй! Ладно, не журись, племянница, будет и на нашей улице праздник. Пойдём-ка, дорогая, у меня для тебя сюрприз, хочу тебя с одним человечком познакомить.

«Сюрприз» ожидал нас у машины. Им оказалась миниатюрная, аккуратно сложенная женщина лет сорока, в светлой футболке и джинсах, сидевших на её маленькой попе, как влитые. На первый взгляд в ней не было ничего особенного – русые волосы, короткая модная стрижка, минимум косметики, но стоило ей, завидев нас, улыбнуться, как её лицо преобразилось, засветилось неподдельной радостью, став вдруг необыкновенно привлекательным.

– Знакомьтесь, девочки. Ядя – Маруся.

Сюрприз удался, что и говорить. Пока я решала, как на него реагировать, Ядя опередила меня, обняв и расцеловав в обе щёки.

– Как я рада с тобой познакомиться, – произнесла она по-русски, с едва заметным, приятным слуху акцентом. – Боренька мне столько про вашу семью рассказывал! Хоть один человечек вырвался наконец-то его проведать, а то ведь он тут почти одичал в полном одиночестве!

Я хмыкнула. «Почти одичавший» Борис выглядел вполне довольно и счастливо и лишь блаженно улыбался, глядя на нас.

– Что ж, девочки мои, первая встреча прошла в непринуждённой дружественной обстановке! Как я рад, как я рад!

– … что поеду в Ленинград, – допела я. – Вот, значит, какие у тебя сюрпризы и новости! А мы-то там, на Родине, в полном неведении! Вот вернусь домой, расскажу о твоих «сюрпризах» родителям!

– Ой, Машенька, да это всё я, – рассмеялась Ядя. – Меня на курорт в прошлом году в его клинику послали, коленку лечить. Угодила прямо к Бореньке на приём. Он до меня только дотронулся своими лапищами – и всё, пропала пани Ядвига! Не поверишь – влюбилась, не вставая с кушетки!

– Надеюсь, взаимно? – поинтересовалась я, зная Борин характер однолюба.

– Спрашиваешь, – улыбнулся Борис в ответ.

– Я в Германию из Польши приехала, – продолжала Ядя. – Там в школе русский язык преподавала. С замужеством как-то не вышло. Наверное, долго выбирала. А может, судьба мне была, встречи с Боренькой дождаться. После нового года перебралась вот к нему из Мюнхена, – Ядвига ласково посмотрела на Бориса.

– Значит, теперь за дядю можно быть спокойной, – подытожила я.

– Можно, Машенька, можно, – серьёзно ответил Борис. – Осталось только тебя пристроить и…

Боря с Ядей многозначительно переглянулись. Стало быть, продолжение следовало, и я от всей души желала им счастья.

* * *

Дорога домой заняла около часа. Я с интересом рассматривала проносящиеся мимо нас по скоростному автобану незнакомые мне марки автомобилей – чистые, ухоженные, а главное, по словам Бори, строго соблюдающие правила дорожного движения. Никто никого не «подрезал», не семафорил и не «наезжал на задницу».

Ядя вела машину уверенно и так заразительно спокойно, будто это не требовало никакого умения. Ненавязчиво, как бы невзначай задавая вопросы, она внимала моим излияниям про Глеба и немецких женихов, про желание иметь семью и детей, искренне сочувствуя мне своим добрым женским сердцем.

Я даже всплакнула от внезапной жалости к себе, размазывая по щекам потёкшую тушь и шмыгая носом. Борис молча подал мне с переднего сидения белоснежную мягкую салфетку. Просморкавшись и вытерев кое-как на щеках чёрные потеки, я собралась было аккуратно припрятать её в сумочку до следующего раза.

– Давай сюда, дитя социализма, – протянул Боря руку. – Сей предмет есть вещь одноразового пользования. Учись, пока я жив.

С этими словами дядюшка отправил ещё вполне пригодный к дальнейшему употреблению мягкий платочек в мусор. Подивившись этакому неслыханному разбазариванию, я лишь пожала плечами и решила не спорить. Настало время привыкать к странностям загнивающего капитализма.

* * *

Следующим утром было решено встать пораньше. Я проснулась от запаха кофе, корицы и блинчиков с яблоками Ядиного изготовления. Борису всё-таки несказанно повезло, укрепилась я в своём мнении, наворачивая их за обе щеки.

– Три недели – совсем немного, когда ставишь перед собой великие цели, – компетентно заявила за завтраком пани Ядвига.

Мне оставалось лишь с ней согласиться.

На сегодняшней повестке дня стояла культурная программа по осмотру Мюнхена параллельно с работой над образом – моим, разумеется.

– Мужайся, племянница, – подмигнул мне Борис. – Возражения не рассматриваются, благодарности принимаются по получении готового продукта.

День начинался славно!

* * *

Впервые очутившись в Мюнхене, я влюбилась сразу и на всю жизнь в его величественные старинные церкви, в дома с цветочными корзинками на окнах, в необыкновенно чистые извилистые улочки, в которых хотелось заблудиться, в уютные маленькие кафе с аппетитными пирожными и незнакомыми мне вариациями кофе: капучино, эспрессо, латте… А я-то всегда думала, что сей напиток бывает либо чёрный, либо с молоком, ну, пожалуй, ещё растворимый. А чего стоили баварские белые сосиски с пивом и бретцелем – по-нашему, калачом! Ах если бы мой желудок имел возможность вместить в себя все мюнхенские вкусности, да так, чтобы после этого не лопнуть!

Но больше всего меня поразили сами немцы: спокойные, уверенные в себе, приветливые, улыбающиеся друг другу, даже не будучи знакомыми. Это была любовь с первого взгляда – в город, в людей, в Германию. Я чувствовала себя здесь спокойно и уютно, будто вернулась из длительной командировки домой – усталая, но счастливая.

А тем временем Боря с Ядей перешли к претворению в жизнь плана по усовершенствованию моей персоны. Пункт первый – переодевание. Для начала в унисон был забракован мой выходной наряд, включая шикарные лакированные шпильки.

– Здесь, девушка, такую красоту разве что на бал-юбилей-свадьбу носють, – хихикал Борька. – Вы поедете на бал, мадам?

– Кончай издеваться! А ресторан как же? Вдруг меня туда пригласят, а я без прикида? – возмутилась я вполне справедливо.

– Пригласят – и славненько! Буду очень за тебя рад. Но здесь тебе, матушка, не Россия, где поход в ресторан – событие, и не каждый, к сожалению, себе такое удовольствие может позволить. В Германии это дело обычное, часто спонтанное. Немцы в ресторанах, заметь, не танцуют, а получают удовольствие, наслаждаются процессом еды и общения, – вещал Борис, поучительно подняв указательный палец. – Учись, старушка, пока мы живы! – повторил он свою любимую присказку.

Нет, ну это уже слишком! При всей готовности войти в образ сей пробел в немецкой культуре поверг меня в отчаяние. А как же Светиково платьице? В чём же мне своих кавалеров-то сражать?

Расстроенная, убитая, раздавленная, я живо представила себе реакцию темпераментной Конфетки: «Та шо воны там, зовсим з ума зъихалы, те немцы?!» Ой-ёй-ёй! Что будет, что будет!

Сопротивление моим родственникам оказалось бессмысленным. В качестве подопытного кролика я была отправлена в примерочную кабинку одной, как выразился Борис, «весьма приличной лавки». Через часок меня вывели оттуда взмокшую, но счастливо разжившуюся парочкой шикарных джинсов, футболками «на каждодневку», блузкой «на выход» и пиджачком в стиле «отпад», дополненных «балеринами» – элегантными туфельками без каблуков.

Я никогда не считала себя замухрышкой, но, увидев в зеркале шикарную девицу со стройными ножками и аппетитной пятой точкой, не без труда узнала в ней саму себя.

– Что и следовало доказать, – хмыкнул Борис, с гордостью осматривая результат их с Ядей трудов и подмигивая симпатичному немцу-продавцу, как-то уж слишком продолжительно пожимавшему мне на прощанье руку. – Предлагаю сие замечательное событие отметить! Что скажете, девицы-красавицы?

Девицы, то есть мы, были не против, но одна из них – я, естественно, и не предполагала плавного перехода к пункту второму: хочешь жить – умей культурно кушать. Урча проголодавшимся животом и не подозревая подвоха, в обществе своих милых родственников я удобно уселась за столиком уютной пиццерии. Боже, как здесь вкусно пахло!

На первое блюдо Боря посоветовал попробовать минестроне – итальянский овощной супчик. Минестроне, так минестроне – звучало красиво, и я согласилась.

Передо мной поставили маленькую глубокую пиалу с аппетитно пахнущей дымящейся жидкостью и плавающими в ней овощами и зеленью. Занавесившись салфеткой, я низко, чтобы не обкапаться, наклонилась над тарелкой: так меня в детстве учили родители.

– Стоп! – прогремело над ухом.

Вздрогнув, я чуть не выронила ложку, рискуя при этом обляпать супчиком не только себя.

– Смотри сюда, чудо цивилизации!

Борька уселся прямо и, вместо того, чтобы, как я до этого, «бороздить суп носом», подносил раз за разом ложку снизу-вверх, от тарелки ко рту, не пролив из неё ни капли. Это выглядело потрясающе… неудобно!

– Борь, отвали, а? Ну кушать хочется, правда!

– Цыть, старушка! Делай, как велено, потом благодарить будешь!

– Боренька, а может, не надо? – вступилась за меня Ядя.

Но не тут-то было! Под неумолимым Бориным взглядом я съела суп по всем правилам немецкого общественного питания, взмокнув от старания и не почувствовав его вкуса.

Больше как-то ничего не хотелось, но меня никто и не спрашивал. На «второе» передо мной водрузили спагетти со шницелем – плоским куском мяса в соусе. Дома я бы порезала всё это хозяйство на маленькие кусочки и уплела, натыкая на вилку, за пять минут. Теперь же я вертела в руках столовую ложку, принесённую вместе с ножом и вилкой, и раздумывала, каким образом я должна черпать ею лапшу и мясо.

Словно не замечая моих раздумий, Ядя, получившая то же самое, взяла левой рукой ложку, правой вилку, и начался высший пилотаж!

Спагетти наматывались на вилку, а ложка поддерживала сей клубок снизу, чтобы он не развалился. Готовая, похожая на гнездо конструкция отправлялась в рот. Это было так шикарно-заразительно, так естественно-легко!

Я представила себе разинутые рты и реакцию подруг на моё искусство по поеданию спагетти, и процесс пошёл!

Не скрою, на все виды лапши я, ещё некоторое время спустя, реагировала с содроганием, но чувствовала себя во всеоружии.

* * *

Первые несколько дней пролетели на одном дыхании. Мне было хорошо и уютно, я чувствовала, что меня любят, обо мне заботятся, совсем как дома мама и папа. Но ты ведь приехала сюда не за этим, нашёптывал мне мой внутренний голос. Надо было что-то предпринимать, звонить, назначать встречи, а я никак не могла собрать себя и свои мысли в кучу. Несмотря на переписку, все мои «женихи» оставались чужими людьми из незнакомого, неведомого мне мира. Мне и хотелось встречи с ними, и кололось: пугали страх неизвестности и возможное разочарование.

Судя по письмам, все они жаждали со мной познакомиться, имея при этом самые серьёзные намерения. Но отчего же им не найти счастье в своём отечестве? Вопрос вполне резонный. Я задавала его себе вновь и вновь, не находя ответа и мучаясь от непонятного беспокойства.

– Чего томишься, Марусь? Я ведь старый, опытный, всё вижу! Прогуляемся? Да и поговорим заодно, – предложил Борис, исподволь наблюдавший за мной.

Мы вышли на улицу и медленно зашагали по ней, вдыхая тёплый сентябрьский воздух, наслаждаясь вечерней тишиной. Искоса поглядывая на меня, Борис не торопил с ответом. Сама того не ожидая, я вдруг зашмыгала носом.

– Ну-ну, маленький! Нa-ка вот сопливчик…

Дядюшка выудил из кармана джинсов салфетку и протянул её мне.

– Борь, я влюбилась, – прогундосила я из-под неё.

От неожиданности дядюшка остановился.

– Это в кого же, разрешите спросить? И когда успела? Ничего не понимаю. Мы же всё время рядом были! Пропустили, что ль, чего?

– Да не в человека, – вздохнула я, комкая бумажный комочек в руках. – В Германию… Вот приехала, увидела – и всё. Такое ощущение, что я здесь всю жизнь прожила. Не представляю, как домой возвращаться буду…

– М-да, понятно, – протянул Борис. – Ну, так оставайся, Марусь! В смысле, выходи замуж и оставайся! Ты же за этим сюда и приехала?

– Вот в том-то всё и дело! Боюсь я, Борь. Мне всегда по-настоящему замуж хотелось. Чтобы влюбиться, чтоб чувства взаимные, дети… Как у мамы с папой, понимаешь?

Борис кивнул.

– Серьёзно излагаешь, девочка. Давай-ка я тебе расскажу кое о чём, а ты послушай внимательно. Не хотелось мне с тобой эту тему затрагивать, но, думаю, лучше тебя посвятить во всё, что сам знаю, заранее, чтобы ты потом не попала, как курица во щи.

Он помолчал, собираясь с мыслями.

– На самом деле всё не так просто, как нам хотелось бы… Сама ведь задумываешься, с какой это радости здешние бюргеры себе жён из дальних стран выписывают? Я тут наслушался всяких историй. В лучшем случае мужик и правда жениться хочет, а свои дамы на него не глядят: то, извините, рожей не вышел, то умом, то деньгами. Вот он и кидается то в Россию, то в Азию, это уж у кого какой вкус, в надежде, что девочки от тамошней нужды и безнадёги его и такого на руках носить будут. Вариант практически беспроигрышный, но с одним условием: три года надо вместе прожить, чтобы на законных основаниях в Германии остаться. Выдержишь своего «благодетеля» со всеми вытекающими от брака с ним «радостями жизни» – твоё счастье, ну а нет – билет в руки и айда в родные пенаты.

Я слушала, затаив дыхание, а Борис продолжал.

– К сожалению, имеются ещё и «товарищи проходимцы». Обещают жениться и золотые горы, приглашают познакомиться, пожить у себя, а по окончании гостевой визы или, если девочка просто надоела, отсылают её домой: не подходишь, дескать. Вдруг взял, да и разглядел её параметры, а они, понимаешь ли, вкусу не соответствуют. Грудь мала или попа широка, а может, просто храпит, спать мешает. Несовместимость – штука серьёзная! Одну девчонку сменяет другая, за ней третья и так далее… И ведь сделать по закону ничего нельзя, потому как наши дурочки сами добровольно едут – ублажают, обстирывают, варят-парят. Попадаются, конечно, и нормальные, серьёзные мужики, но, думаю, их меньшинство. Мне бы очень хотелось, чтобы твои знакомые были именно из их числа, и ты нашла среди них нужного тебе человека.

Борис закончил свой рассказ, и какое-то время просто молча шли рядом.

– Что скажешь, племянница? Напугал я тебя?

Я и вправду не знала, что ответить. Я не считала себя столь наивной, чтобы не подозревать в этой брачной затее какой-либо червоточинки, но червячок-то оказывался уж больно прожорливым.

– Спасибо, Борь.

– За что?

– За разговор, конечно. Как ушат с холодной водой. Но лучше услышать всё от тебя и сейчас, чем потом… Чтобы знать, на что иду, правда?

– Правда, девочка, – Борис остановился и, взяв меня за плечи, повернул к себе лицом. – Ты у нас умница, светлая головка. Я уверен, что ты всё решишь и сделаешь правильно. Главное, помни: ты здесь не одна, мы всегда и, что бы не случилось, рядом. Я, Петька, Ядя. А вместе мы что?

– Сила, Борь, сила!

* * *

Когда я больше волновалась: при первом звонке «моим мужчинам» или после, при первой встрече? Не знаю.

О чём вести разговор с совершенно незнакомым тебе человеком на другом конце провода? А если он меня не поймёт? Хотя это вряд ли. Скорее наоборот. Этот момент волновал меня больше всего.

Я хорошо запомнила слова Инны Иннокентьевны, повторяемые ею снова и снова: «Понять мой немецкий, имея солидный словарный запас, дорогие мои, большого труда не составит, а вот понять носителя языка, да ещё в разговоре по телефону…» Далее следовала многозначительная продолжительно-весомая пауза, позволяющая нашей фантазии додумывать возможные варианты.

Что ж, судя по комплиментам моих собеседников, телефонный экзамен я выдержала с честью, любимая учительница имела все основания мною гордиться.

Всё оказалось гораздо проще, чем я думала. И Клаус, и Хартмут действительно радовались предстоящей встрече. По-моему, сам факт того, что она состоится, был для них далеко не очевиден, слишком уж издалека я приехала. Да-да, конечно, что-то слышали… Судя по всему, слово «Сибирь» у обоих ассоциировалось с непроходимой тайгой и медведями, гуляющими по улицам. Жена из Сибири – какая экзотика!

Мой фаворит, импозантный баварец Клаус, к сожалению, отбывал в короткую служебную командировку, зато Хартмут – состоятельный владелец нескольких автомастерских в Ганновере, оказался в полном моём распоряжении. Во время нашего телефонного разговора он называл меня «майн шатц» – моё сокровище и волновался, не встретилась ли я за прошедшее время с конкурентами по переписке, деликатно прощупывая их наличие. Такое беспокойство, с одной стороны, льстило моему самолюбию, а с другой казалось несколько странным. Лгать во спасение не пришлось. С чистой совестью я заверила его в обратном: меня ведь не спрашивали о планах на будущее!

Вызвавшись оплатить все расходы, чрезвычайно обрадованный Хартмут тут же пригласил меня к себе в гости. В гости так в гости, согласилась я. Покажи мне твой дом, и я скажу, кто ты. Мысленно перефразировав известное изречение, я назначила встречу на завтра.

* * *

Поезд медленно подъезжал к Ганноверу. Пассажиры задвигались, зашевелились, кто-то проснулся и, зевая, потягивался в уютном кресле, готовясь через несколько минут встать и проследовать к выходу, а кто-то, особенно торопливый, уже стоял наготове, нетерпеливо поглядывая на часы в ожидании остановки.

Позади остались около пяти часов дороги и сегодняшняя, бессонная от волнений, ночь.

– Ну, не переживай ты уже так, Марусь, – увещевала меня Ядя перед отъездом. – Ничего же страшного не происходит. Приедешь, познакомишься с человеком, посмотришь, как он живёт, а не понравится – домой вернёшься. Всего-то навсего, а? – взглянув на меня, Ядя расстроенно покачала головой. – Да на тебе лица нет!

Его и правда не было. Во всяком случае, ещё сегодня утром оно выглядело весьма помятым. Синюшная бледность и синяки под глазами проступали даже сквозь пудру и румяна, делая меня похожей на больную невыспавшуюся Барби, а потому, наскоро смыв «неземную красоту», я решила предстать перед возможным женихом в своём натуральном обличье.

Хартмута я узнала сразу. Выйдя, как мы и договаривались, из вагона последней, я уже готовилась либо к долгому ожиданию, либо к перспективе и вовсе остаться «забытой и незабранной», но мои опасения оказались напрасными. Навстречу мне по железнодорожной платформе уверенной поступью шагал… «Жан Габен»? Что ж, среднего роста, плотный, коренастый, с лёгкой сединой в тёмно-русых волосах и правильными чертами лица Хартмут и в самом деле напоминал известного француза.

– Добрый день, – приветствовал он меня, протягивая руку. – Ты Мария? Я не ошибся?

«Да нет, собственной персоной», – подавила я вздох и, кивнув, пожала его руку.

– А я Хартмут. Приятно познакомиться. Тебя несложно было узнать, хотя в оригинале ты выглядишь ещё красивее, чем на фотографии, – улыбнулся он.

«Да уж конечно! Горазды же вы врать, молодой человек», – мысленно усмехнулась я, вспомнив о своём устало-умытом лице бледной поганки, но о вкусах, как известно, не спорят.

– Спасибо, и ты, – брякнула я первое, что пришло мне на ум, в замешательстве переминаясь с ноги на ногу.

Вдруг припомнилась фраза из старого кинофильма: «смотрите друг на друга и влюбляйтесь». Когда-то я хохотала над ней, а теперь сама оказалась в похожей, но, увы, совсем невесёлой ситуации. Хотелось лишь одного: вернуться в вагон, забраться в его самый дальний угол и отправиться в обратный путь, к Боре и Яде.

– Всё в порядке? – вглядывался в моё унылое лицо Хартмут.

Я лишь обречённо кивнула. Удовольствовавшись моим ответом, Хартмут подхватил мою дорожную сумку и направился к выходу из вокзала. Мне не оставалось ничего другого, как только следовать за ним по пятам.

Как долго мы ехали? Я не смотрела на часы. Сидя рядом с ним на заднем сидении такси, я чувствовала себя потерянной – в этом городе, в незнакомой стране, в обществе совершенно чужого мне мужчины. К моему счастью, Хартмут не досаждал мне разговорами. Думаю, от него не укрылось моё состояние, и он деликатно оставил расспросы до лучших времён.

«Вроде не гангстер», – успокоила я себя и приготовилась встретиться лицом к лицу с тем, что приготовила мне судьба, и во что вляпалась сама в результате нашей дурацкой жениховской затеи.

* * *

– Ну вот мы и дома.

Хартмут расплатился с таксистом и помог мне выйти.

Я огляделась. За довольно высокой живой изгородью из сочно-зелёного кустарника с блестящими жёсткими листьями, напоминающими по форме лавровые, поднимался внушительных размеров трёхэтажный особняк. Минуя массивные чугунные ворота, мы вступили на вымощенную светлым камнем дорожку, ведущую к дому и разделяющую этот участок сада на две, почти симметричные половины с ухоженным, аккуратно подстриженным газоном и роскошными цветочными клумбами из лилово-голубых гортензий, бордово-красных, источающих нежный аромат роз, цветных хризантем и прочих, незнакомых мне, осенних цветов.

– Нравится? – проследил мой восторженный взгляд Хартмут.

– Конечно! Разве такая красота может не нравится?

Он удовлетворённо кивнул.

– Неужели вы живете здесь только втроём? – невольно вырвалось у меня.

– Так уж вышло, а что в этом особенного?

«Действительно, что?» – усмехнулась я, вспомнив о родителях, считавших дворцом их малогабаритную двушку, но, дабы не выглядеть свалившейся с луны, решила впредь держать язык за зубами.

Открылась входная дверь, и на крыльцо вышли двое: строгого, почти неприступного вида пожилая женщина и молодой симпатичный парень, внешне очень напоминавший моего спутника.

– Знакомьтесь. Это Мария, – представил меня Хартмут.

– Анна Бернхард, – сухо приветствовала меня его мать, царственно протянув руку.

Среднего роста, худощавая, с короткими, белоснежными, волосами, уложенными в элегантную причёску, «старушка» рассматривала меня придирчиво, с лёгким оттенком неприязни. От её взгляда хотелось забиться в щель или спрятаться за чью-либо широкую спину.

Я невольно оглянулась, ища поддержки у Хартмута, но он в это время лишь вопросительно смотрел на мать. Помощи ждать было неоткуда. Я невольно втянула голову в плечи и съёжилась. На сердце снова сделалось тоскливо.

– Привет, Мария, я – Патрик! Сын и внук, – широко улыбаясь, юноша крепко пожал мне руку.

«Хоть один нормальный человек в святом семействе», – вздохнула я с облегчением.

Следуя за фрау Бернхард, мы прошли в дом. Всё в нём свидетельствовало об основательности, достатке и… полном отсутствии уюта. Время будто замерло здесь, потерялось в полумраке прихожей, укрылось среди громоздкой, купленной на века мебели, остановилось у подножия гранитной, с вычурными перилами лестницы.

Мне отвели одну из трёх комнат на втором этаже – гостевую. Слева и справа она соседствовала со спальнями Хартмута и фрау Бернхард. На самом верху обитал Патрик.

– Очень практично, – подмигнул он мне. – Бабушке до меня высоко, а папе – некогда. Делай, что хочешь!

В жизни своей я не видела ничего подобного в качестве жилища для такой маленькой семьи! Комната для гостей раза в два превосходила размером наши российские «залы». Вблизи широкого, занавешенного тяжёлыми тёмными портьерами окна располагалась громоздкая двуспальная кровать. У противоположной стены – шифоньер с раздвижными зеркальными дверями, в углу – туалетный столик. Весь этот мобильяр, как и прочая обстановка в доме, выглядел тяжеловесно и дорого.

Отпуская меня с дорожной сумкой наверх, фрау Бернхард велела мне «освежиться» и через полчаса спуститься вниз к ужину. Я посмотрела на часы. Из отведённых тридцати минут в моем распоряжении оставалась не более половины. Пришлось поторопиться. Сердить хозяйку дома, да ещё в первый же вечер, могло иметь весьма неприятные последствия.

Благоразумно оставив в сумке привезённый из дома выходной наряд: лакированные шпильки и Конфеткино, едва прикрывающее пятую точку мини, я появилась в дверях гостиной в «приличной» строгой блузке, джинсах и «балеринах». Окинув меня придирчивым взглядом, хозяйка кивком головы позволила мне занять место за обеденным столом. В самом его центре, окружённое тарелками и столовыми приборами, между салатом из свежих овощей, томатным соусом и оливками «царствовало» широкое блюдо спагетти. Вот когда я возблагодарила дядюшкину прозорливость!

Откушав так «полюбившуюся» мне, приправленную тёртым сыром лапшу, я с облегчением вздохнула.

Как же этот вечер отличался от наших, домашних! С каким удовольствием мы собирались вместе – по поводу и без, смеялись, шутили, болтали обо всём на свете, забывая о времени и необходимости расходиться по домам или кроватям!

Сегодняшний ужин не желал превращаться в уютный. Ощущение скованности не отпускало. Завершив «испытание спагетти», фрау Бернхард перешла к следующему пункту программы – моей родословной. С пристрастием, как на экзамене, расспрашивая о роде моих занятий и семье, она, казалось, мысленно присовокупляла к каждому моему ответу минус за минусом, заранее решив не оставлять мне ни единого шанса на «зачёт».

Хартмут практически не принимал участия в разговоре. Его присутствие за столом обозначалось лишь редкими скупыми улыбками и кивками головы в унисон с мнением матери. В пору было усомниться, что именно этот человек, не далее, как вчера оживлённо беседовал со мной по телефону, радуясь предстоящей встрече.

Комфортно я чувствовала себя лишь с Патриком. Моя кандидатура на роль будущей мачехи его, по-видимому, вполне устраивала. В отличие от отца он явно не испытывал благоговейного трепета перед строгой хранительницей их семейного очага.

– Мария, у тебя такой суперский акцент, его можно слушать бесконечно! – выпалил он, улучив момент, когда бабушка набирала воздух для следующего вопроса, и, к сожалению, совершенно не заботясь о последствиях. Фрау Бернхард осеклась, удостоив меня взглядом удава на кролика, а безмолвный Хартмут лишь нерешительно пожал плечами и беспомощно улыбнулся.

* * *

Проснувшись утром от равномерного и нудного писка будильника, я с удивлением огляделась в незнакомой комнате, не сразу взяв в толк, где нахожусь. Накануне вечером я провалилась в сон, едва коснувшись головой подушки. Сказывались предыдущая бессонная ночь и пережитые волнения.

Нехотя спустив ноги на пол и накинув халат, я прошлёпала к окну и раздвинула тяжёлые портьеры. Яркое, всё ещё тёплое сентябрьское солнце ворвалось в комнату, поднимая не особенно радужное настроение.

Послышался короткий стук в дверь. Секундой позже она приоткрылась, пропуская вовнутрь взлохмаченную голову Патрика.

– Привет будущей мачехе! Не спишь? Понятно. Не расстраивайся, бабушка не так страшна, как кажется, хотя… – он почесал затылок. – Ладно. Завтрак ровно в девять, не опаздывай!

Подмигнув мне, он снова скрылся за дверью, а вместо него в комнату ворвался ни с чем не сравнимый запах свежего горячего кофе и тёплых булочек. Поднимаясь из кухни наверх, он пропитывал собою весь дом, создавая в нём некоторое подобие уюта.