Текст книги "Калейдоскоп"
Автор книги: Елена Вольская
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 4 страниц]
Дельфин
«Как я тут оказалась? Почему я здесь?» – думала молодая женщина, недоуменно оглядываясь по сторонам. Эта растерянная женщина была необычайно хороша собой. Длинные густые пепельные волосы были собраны заколкой, легкий макияж, нанесённый умелой рукой, подчеркивал красоту ее бледного лица. Черный брючный костюм не прятал великолепной фигуры красавицы, а напротив, выделял все ее прелести. Серые выразительные глаза женщины сейчас были грустны. Проходящие мимо нее люди могли заметить, что красавица недавно плакала. Она одиноко стояла рядом с витриной, нервно сжимая в руке батистовый носовой платочек.
Марина, так звали женщину, еще раз оглянулась вокруг. Секция большого универмага была полна предметами, которые ранее ее совершенно не интересовали. Карандаши, краски, кисти, холсты и мольберты – все здесь было размещено почти в идеальном порядке.
– Вам предложить что-нибудь? – обратилась к Марине молоденькая продавщица.
– Нет, спасибо. Я просто посмотрю.
Девушка деликатно отошла в сторону и принялась выравнивать стопку альбомов для рисования.
Марина была в недоумении. Она никогда не заходила в этот отдел универмага. Она никогда не любила рисовать. Учась в школе, она еле-еле вытянула годовую четверку по ИЗО, но ни сколько по этому поводу не переживала. Ведь для рисования нужен талант или, уж во всяком случае, хоть какие-то способности. Но ни того, ни другого у нее не было.
Тем не менее, молодая женщина достала из красивой лакированной сумочки кошелек и пересчитала наличность.
«Да, денег достаточно. Для чего?» – подумала она.
Так, держа кошелек в руке, Марина неуверенно стала прохаживаться возле стеллажей.
Сначала она остановилась возле красок и долго не могла сделать выбор между маслом и акварелью. Ее выбор пал на акварель. Холст или бумага? Поскольку она выбрала акварель, значит нужна бумага. Марина отобрала несколько листов ватмана и пошла дальше. Вскоре карандаши, простые и цветные, ластики, краски и кисти уже не помещались в ее руках.
– Давайте, я вам помогу, – услышала Марина приятный голос продавца.
Марина благодарно кивнула и обе женщины направились к кассе.
Денег в кошельке хватило на все. И еще намного осталось на такси. Сейчас Марина хотела одного – поскорее оказаться дома и приняться за дело. Это желание было таким неожиданным и таким сильным, что она в нетерпении переминалась с ноги на ногу в ожидании чека. Наконец заветный чек получен и покупка упакована в большой пакет.
Марина бегом устремилась к стоянке такси. На счастье, свободная машина словно ожидала ее появления. Уже через полчаса, молодая женщина расположилась на кухне и принялась за работу.
Сначала она сделала набросок картины в карандаше. Она почти ничего не поправляла, словно кто-то невидимый водил ее рукой – уверенно и точно. В этот момент она была необычайно возбуждена и счастлива. Она была уверена в том, что если у нее все получится, то страшное не случится.
Марина влюбилась в одну минуту. Страстно. Она и сама не ожидала, что способна на такое сильное чувство. Любовь захватила ее целиком и не позволяла видеть вокруг ничего и никого кроме своей любви – Олега.
Марина познакомилась с Олегом на вечеринке у сокурсника и своего близкого друга Павлика Журавского. Павлик до института успел отслужить в армии и повоевать в Афганистане. Олег Новиков был однополчанином и закадычным другом Журавского. Молодые люди очень ценили свою дружбу. В одном бою они получили ранения и в госпитале лежали в одной палате. Одновременно выписались и вернулись домой. Эта фронтовая дружба связывала их сильнее братских уз. И когда с той памятной вечеринки Марина ушла с Олегом, Паша принял ситуацию как нечто неизбежное. Он уступил свою девушку другу без истерик и выяснения отношений. И так же мужественно принял приглашение на свадьбу лучшего друга, на которой исполнил обязанности шафера счастливого жениха.
Марина была счастлива. На свадьбе родители подарили молодоженам квартиру. Девушка буквально порхала из комнаты в комнату, обустраивая квартиру по своему вкусу. Олег соглашался со всеми приобретениями своей молодой жены и ни в чем ей не перечил. Единственное, чего не хватало новой семье, так это денег. Да и кому их хватает? Но Марина не огорчалась. Она была уверена, что муж обязательно найдет себе работу по душе. Ведь сейчас есть столько возможностей заработать. Хочешь – устраивайся в приличную фирму, хочешь – организуй свое дело и обеспечивай семью так, чтобы хватало и на хлеб, и на зрелища.
Но, увы. Олег или не хотел, или не умел зарабатывать. Он менял одно место работы на другое и всякий раз умудрялся увольняться со скандалом. Муж постоянно был всем недоволен, и в любом конфликте винил других, но только не себя.
Марина до поры не особенно задумывалась над сложившимся положением вещей. Она работала в большой страховой компании созданной ее матерью. Ольга Гавриловна была женщиной умной, напористой и властной. Всех сотрудников фирмы держала в ежовых рукавицах. Порой и Марине приходилось слышать от матери и упреки, и замечания, но работа Марине нравилась, она прилично зарабатывала и нисколько не обижалась на мать за выговоры. Работа есть работа.
Что до Ольги Гавриловны, то она не была в восторге от сделанного дочерью выбора. Но дочь полюбила, была счастлива, и мешать жизни Марины Ольга Гавриловна не хотела. Она считала, что каждый должен жить своей жизнью. И набивать шишки каждый должен сам, если того очень хочется. А то, что ее Мариночка эти шишки будет набивать, у мудрой женщины не было никаких сомнений. Она видела Олега насквозь и чувствовала, что жизнь дочери не будет безоблачной. Однако в отношения дочери и зятя не вмешивалась. И с нетерпением ожидала рождения первого внука.
Рождение сына изменило жизнь в молодой семье. Прибавилось хлопот и новых обязанностей. Марина полностью погрузилась в материнство. И все меньше внимания уделяла Олегу. А он, предоставленный сам себе, все больше времени проводил в компании друзей. Времени у молодого отца было в избытке, он по-прежнему нигде не работал. Олег все чаще стал требовать у Марины денег на выпивку, а когда у нее денег не оказывалось, он начинал срываться на крик. А однажды очередная ссора закончилась банальной дракой. Распущенность и невоздержанность мужа пугали Марину, но она любила и прощала ему и оскорбления, и побои. Прощала еще и потому, что знала – муж не совсем здоров. Ранение в голову, полученное в Афганистане, давало о себе знать. И нет вины Олега в том, что он так груб с ней. Виновата страна, которая отправила Олега воевать.
В один из дней, Марина неторопливо собиралась на прием к педиатру. Пришла пора делать сыну очередную прививку.
– Олег, ты поможешь мне? – позвала Марина мужа, одевая малыша.
– Я занят. Сама справишься, – лениво отозвался муж из соседней комнаты.
– Чем же ты занят?
– Собираюсь на работу. Пашка что-то подыскал мне. Надо сходить и посмотреть, что это за работа такая.
– Как здорово! – обрадовалась Марина. – Передай от меня Паше привет и огромное спасибо.
– Сама спасибо и скажешь. Он придет к нам вечером. Ладно, пока. Я пошел.
За мужем закрылась дверь, а Марина подумала: «Мог бы сходить со мной в поликлинику, или, во всяком случае, коляску вниз снести. Но с другой стороны, работа важнее. Хоть бы повезло ему на этот раз!»
В поликлинике на прием к врачу очереди не было, и Марина с малышом на руках вошла в кабинет. Марине нравилась участковый педиатр. Людмила Федоровна была женщиной приятной, излучающей покой, уверенность и доброту. Да и в кабинете у педиатра было как-то по-домашнему тепло и уютно.
– Марина Сергеевна, направления на прививку сегодня я вам не дам, – сказала мягко Людмила Федоровна, осмотрев малыша.
– Почему? – Испугалась вдруг Марина. – У сына что-то не в порядке?
– Вы не волнуйтесь, пожалуйста, Марина Сергеевна. Но меня немного беспокоит сердечко Андрюши. Необходимо сделать кардиограмму и УЗИ. Сейчас я вам выпишу направление на обследование. Когда все пойдете, и мы увидим результаты, тогда и будем думать, что делать дальше.
– Доктор, не пугайте меня, – еще больше разволновалась Марина. – Что у Андрюши с сердцем?
– Прослушиваются шумы. Необходимо выявить их причину.
– Это очень серьезно?
– Посмотрим. Проконсультируемся с нашим кардиологом. У нас в поликлинике очень хороший кардиолог. Так что раньше времени волноваться не будем, – Людмила Федоровна принялась выписывать направления, а Марина трясущимися руками принялась одевать сына. «Господи! Какой ужас! Бедный мой мальчик! А может быть все еще и обойдется? А может зря я раньше времени паникую?» – застучали страшные мысли в висках. Воображение подбрасывало одну за другой ужасные картины того, что может случиться с сыном.
По дороге домой Марина изо всех сил пыталась справиться со своим волнением, но колени предательски дрожали. На ватных, подгибающихся ногах Марина едва добралась до дома.
И волновалась, как оказалось, она не напрасно. Самые худшие опасения участкового педиатра подтвердились.
Марина ничего не поняла из заключения врачей и в поставленном ими сыну диагнозе, но она совершенно точно осознала, что ее малышу предстоит пережить серьёзную и сложную операцию. И от исхода этой операции будет зависеть вся дальнейшая жизнь и ее, и ее сына.
Время до назначенного страшного дня тянулись медленно. Марина чувствовала, что от горя и неизвестности сходит с ума. Она не отходила от своего сына ни на шаг. И не давала подойти к нему никому: ни мужу, ни свекрови, ни матери, которая на время поселилась в их с Олегом квартире.
– Мариночка, доченька, сходила бы ты на улицу, подышала бы свежим воздухом, – часто уговаривала Ольга Гавриловна дочь. – Я присмотрю за Андрюшей не хуже твоего. Тебе необходимо немного отдохнуть. Ты практически не спишь. А тебе нужно сил набраться.
Но Марина не слышала мать. Она все больше и больше погружалась в страх за жизнь сына. Но за сутки до того дня, когда она должна была лечь с сыном в клинику, Марина не стала спорить с матерью и отправилась на прогулку.
Вот так Марина и оказалась сейчас в своей кухне.
В квартире было тихо. Муж на работе. А мама, наверное, с Андрюшкой на прогулке. Ей никто не мешает. Вот уже закончен набросок. И теперь можно работать красками. Марина взяла разделочную доску. Это палитра. На ней она будет смешивать краски. Голубая, белая, синяя. Немного серой и зеленой. И желтая тоже пригодится. Хочется даже не желтого цвета, а золотого, яркого. Да, именно такого цвета она хотела добиться…
Когда Ольга Гавриловна вернулась с внуком домой, она застала дочь в кухне. Марина стояла возле стола и что-то рассматривала. С внуком на руках Ольга Гавриловна тихо подошла ближе и в удивлении воскликнула:
– Доченька, что это?
– Мамочка, теперь все будет хорошо! – радостно воскликнула Марина. – Теперь все будет просто отлично, – ее глаза сияли и она счастливо улыбалась. Такой Ольга Гавриловна не видела дочь давно.
А с картины на женщин смотрел их повзрослевший Андрюша. Он весело восседал на молодом дельфине, который только что вырвался из стихии голубых волн. Уверенное движение вперед говорило о том, что останавливаться ни дельфин, ни его счастливый наездник не собираются. Они будут плыть еще долго, пока не достигнут своей заветной цели.
Одной рукой мальчик держался за влажный плавник своего друга, а второй – приветственно махал восходящему из-за далекого горизонта солнцу. Солнце отбрасывало свои острые золотые лучи на успокаивающееся после бури море и отражалось в капельках воды, оставшихся на теле мальчика и дельфина. А большое темное густое облако, которое еще совсем недавно нависало над морем, уходило куда-то вдаль, освобождая все больше и больше места для небесной лазури.
Операция прошла успешно. И теперь только длинный шрам в области сердца мальчика, будет напоминать Марине о тех страшных днях.
Марина больше не рисует. Ведь у нее никогда не было таланта, или, уж во всяком случае, хоть каких-нибудь способностей к рисованию. Краски и кисти давно перекочевали в гараж, где и пылятся на полке вместе с необходимыми Олегу инструментами.
Картина, обрамленная тонкой рамой, висит на стене в гостиной. И когда на душе у Марины бывает тяжело или ее охватывает печаль, она садится на мягкий диван и смотрит на свое единственное творение и верит в то, что все в ее жизни будет хорошо.
Выбор
Когда-то давно, еще в юности, в одном из журналов она прочла французский роман. Тогда модно было читать толстые журналы. Она всегда читала очень много, не пропуская ни одного, хоть сколько-нибудь заметного произведения современной литературы. А все мировые литературные новинки печатались в «Москве», «Неве» и прочих толстых журналах.
Как попал к ней тот журнал, она теперь уже не помнила. И очень сожалела, что не запомнила и имя автора истории об Анне Редль. Но она хорошо помнила те чувства, которые вызвал у нее этот роман. Это были и смятение, и сочувствие, и жалость к мужественной женщине, которая оказалась способной на поступок. Она помнила, что в то время довольно много размышляла над тем, смогла бы и она сделать то, что сделала героиня французского романа.
И тогда она не знала, что и ее в свое время судьба поставит перед выбором, который встал перед Анной Редль.
На любом отрезке нашей жизни и особенно в ее переломные моменты нам всегда дается выбор в принятии того или иного решения. И она хорошо знала об этом. Она верила, что от каждого принятого решения зависит дальнейшая жизнь. И ляжет ли этот выбор на плечи тяжелым грузом, или предоставит право идти дальше по жизни свободной от душевных мук и терзаний, может показать только время.
Черный тоннель, которому нет конца. Она сидит за рулем машины. Она едет очень быстро, но это нисколько не беспокоит ее. Она не чувствует скорости и не поглядывает на спидометр. Она хочет поскорее вырваться их этого чертового тоннеля. Но ему не видно ни конца, ни края. И впереди нет ни одного огонька, возвещающего о конце пути.
Будильник зазвонил, как всегда в шесть.
В последнее время Наташа вставала ровно в шесть. Она быстро поднялась, сделала несколько упражнений, отдаленно напоминающих зарядку и отправилась в ванную. От сильной струи холодного душа она проснулась окончательно. Терпкий крепкий кофе и ложка обезжиренного творога – это ее ежедневный завтрак. Кофе – для бодрости, творог – для выведения из организма ненужных шлаков. Наташа где-то прочла, что творог и обязательно обезжиренный, прекрасно очищает организм. Так ли это на самом деле, Наташа не знала наверняка. Но уже на протяжении многих лет завтракала именно так. До полудня ей вполне хватало этой незамысловатой еды. А в двенадцать часов она всегда пила вторую чашку кофе, чтобы восполнить уходящую активность. И делала это всегда, где бы ни находилась. Она много лет мучалась ужасными мигренями, а кофе, расширив сосуды, помогал ей избегать приступов. В последнее время головная боль приходила все чаще и чаще. И для этого была своя причина. Она много нервничала последних два года. А расшатанные нервы, как известно, главный провокатор мигрени.
Мама еще спит и не зовет ее сделать укол. Это произойдет минут через сорок. А пока есть немного времени, чтобы подкраситься и приготовить маме завтрак. Сегодня была на редкость спокойная ночь. Ночью Наташа ни разу не вставала к маме. Только вот опять этот сон. Интересно, как долго он будет сниться ей? Но в глубине души Наташа чувствовала, что, когда все закончится, она перестанет видеть этот страшный тоннель, из которого нет выхода. Но выход всегда есть. Из любой ситуации.
– Доченька, ты уже встала? Я хочу в туалет.
Голос матери был тихим и слабым, но Наташа услышала бы его и за тысячу километров от дома. С некоторых пор ее даже звать не надо было. Она как будто кожей чувствовала, что мама нуждается в ней и приходила в комнату матери всегда в нужное время. Как пришла несколько недель тому назад, когда мама едва не сотворила ужасное, о чем и подумать страшно. Теперь все лекарства лежат там, куда мать добраться не сможет.
– Доброе утро, мамочка. Как спала сегодня?
Наташа прикоснулась губами к впалой щеке матери, откинула одеяло и подала судно.
– Хорошо, доченька, – спустя несколько минут ответила мать. – Мне снился такой яркий и красочный сон. Наташа, вода слишком горячая, разбавь.
– Так что же тебе снилось? – Наташа разбавила воду и влажной губкой начала осторожно протирать бледное лицо матери. – Ты сможешь немного повернуться на бок?
– Смогу.
Екатерина Васильевна, ухватившись руками за спинку кровати, попыталась повернуться на правый бок. Но это движение далось ей с большим трудом. Наташа немного помогла матери и продолжила свою работу, а Екатерина Васильевна заговорила вновь:
– Мне снилось, что я купила необыкновенной красоты большой дом. Такой, знаешь, из белого кирпича. Просто дворец. Вокруг дома был сад чудесный, и я ходила среди цветущих деревьев. Сама. Без палочки. Ты не представляешь, как здорово ходить своими ногами. Теперь причеши меня и дай мне зеркало.
– Ну зачем тебе зеркало? Ты прекрасно выглядишь, уж поверь мне на слово.
– Ну ладно, не хочешь – не давай, – легко согласилась Екатерина Васильевна. – Укол сейчас будем делать?
– Да.
– А когда Женя придет?
– Часам к девяти.
Евгения Станиславовна, подруга матери и известный в городе врач-онколог, навещала мать и дочь довольно часто. Наташе страшно было подумать, что было бы с ними, если бы не Женя. Без ее помощи и советов, Наташа не смогла бы выдержать весь этот ад. С самого первого дня болезни Екатерины Васильевны, Женя, высокая, полная и добрейшей души женщина, восприняла горе Наташи как свое. Женя и сама тяжело перенесла удар, который получила, когда окончательно подтвердился диагноз, ею же самой и поставленный. И теперь она дела все, чтобы помочь Кате и ее дочери в такое тяжелое для них время, словно была виновата в том, что сама вынесла своей самой близкой подруге приговор.
– Ты пойдешь на работу?
– Конечно.
– А Петровна придет сегодня?
– Обязательно. Мамочка, давай я тебя покормлю. Я сделала вкусный омлет с помидорами и зеленью.
– Мне бы только чаю.
– Если ты не будешь кушать, то у тебя не будет сил для поездки в Германию. Так что не капризничай и ешь.
Наташа аккуратно поставила перед матерью маленький столик, и та неохотно принялась за еду. Наташа видела, как мама слабой дрожащей рукой ковыряет вилкой в тарелке. Ее сердце сжалось от нестерпимой боли. Мама слабела с каждым днем. Но она, Наташа, не имеет права выдавать своих чувств. Она не должна показывать матери, как устала и как боится. И главное – она просто обязана выглядеть уверенной и спокойной, и до конца поддерживать в маме надежду на то, что страшная болезнь отступит и она поправится.
– А когда, доченька, ты планируешь нашу поездку? – Екатерина Васильевна выпила чай, но к омлету все же не прикоснулась. – Все, спасибо, Ната, я сыта.
– Где-то недельки через три. Я должна еще получить вызов из клиники. Потом быстренько оформим документы, и уж тогда поедем.
– Но я же не встаю с постели. Как ты меня повезешь?
– А кресло для чего? Сядешь и поедешь, как королева.
Эти разговоры о лечении в Германии происходили между женщинами практически каждое утро с тех самых пор, когда Наташа нашла клинику во Франкфурте, где согласились ознакомиться с историей болезни Екатерины Васильевны. Наташа переслала выписки по факсу и десять дней ждала ответа. Ответ пришел отрицательный. Немцы писали, что в данной ситуации они ничем помочь не могут. Слишком поздно. И последняя хрупкая надежда развеялась как дым.
В тот день, когда пришел ответ из Германии, Наташа не могла работать и сидела в своем кабинете тупо уставившись в бумаги, лежащие перед ней на столе. Только когда вошел Николаев, ее друг и компаньон по бизнесу и поинтересовался как дела, Наташа протянула ему факс и разрыдалась.
– Наташа, не плачь, – попытался успокоить Анатолий Викторович воющую в голос подругу, осторожно поглаживая ее по голове. От этого скупого мужского жеста Наташе стало еще хуже. – Ты ничего изменить не в силах. Каждому отмерено свое время. И видимо время твоей мамы пришло.
– Но это несправедливо! Она еще такая молодая. Ей ведь нет и шестидесяти. Она прожила трудную жизнь. Так почему господь ей дал еще и болезнь такую – страшную и мучительную. Толя, ты не представляешь, как она страдает. Я, правда, не даю ей сильно мучаться. Спасибо Жене. У меня всегда под рукой есть самые сильные препараты. Но…
– Наташенька, тебе остается только держаться. Соберись и не раскисай. Тебе необходимы силы. Хочешь, возьми отпуск и сиди дома столько сколько надо. Я управлюсь один. Только давай сделку с поляками доведем до конца, и ты можешь все свое время посвятить Екатерине Васильевне.
Наташа с благодарностью посмотрела на Анатолия Викторовича и попыталась улыбнуться сквозь слезы.
– Спасибо тебе, Толик. Я возьму отпуск чуть позже, когда уже буду видеть, что мама совсем плоха. С ней Петровна находится постоянно. А я на работе немного отвлекаюсь. Дома я не имею права нюни распускать и никогда не плачу. И никому не позволяю плакать в мамином присутствии. Я не хочу, чтобы она видела чьи-то слезы.
– Ты держишься хорошо. Ты мужественная и ты справишься. Я уверен.
Женя пришла, как и обещала ровно в девять.
– Наташенька, ну как Катя? – с самого порога поинтересовалась врач.
– Опять ничего не ела. Укол я уже сделала.
– Ты только ампулы все собирай. Мы их сдать должны.
– Женечка, я собираю. Спасибо тебе. Хорошо, что ты у меня есть. Ты так помогаешь мне. А то ведь, если бы я постоянно вызывала скорую, когда маме плохо, твои коллеги бы у нас здесь дневали и ночевали. Да и приезжают они на обезболивание не так быстро, как хотелось бы. Так что ты, Женечка, моя спасительница.
– Ну что ты, Наташа. Я закон нарушаю, когда морфий тебе оставляю. Но главное, чтобы Катюша не мучилась.
– Что это вы там шепчитесь? Женя, иди ко мне. И расскажи мне, какие такие секреты у вас с Наташей.
– Здравствуй, Катюша. Секретов у нас нет никаких. Наташа сказала, что ты не ешь ничего. Это плохо. Очень плохо, Катя, – пожурила больную Женя. – Давай, дорогая, я тебя послушаю, – Евгения Станиславовна достала из необъятной сумки стетоскоп, – потом и давление проверим.
Наташа стояла в проеме двери спальни и наблюдала, как Женя хлопочет возле матери. Всем своим видом Евгения Станиславовна демонстрировала надежность и уверенность.
– Женя, как мои дела? Я скоро встану? – Екатерина Васильевна немного оживилась с приходом подруги.
– Скоро, Катюша. Только тебе надо сил поднабраться. Поездка тебе предстоит тяжелая, – Женя присела на край кровати. – Я думаю, что для аппетита тебе можно винца красного попить.
– Женечка, Наташа и вино мне дает, и коньяк. Посмотри, у меня на столике и фрукты все есть. Только я ничего не хочу. Возьми, Женя, винограда попробуй. Дочь вчера с рынка принесла. Девочка моя все мне деликатесы таскает. И тратит уйму денег. Ты бы поговорила с ней, Женечка, пусть экономнее будет. Меня она не слушает. Все тратит и тратит деньги, – Екатерина Васильевна попыталась приподняться и присесть.
– Катя, давай я тебе помогу.
– Спасибо, Женечка. Тяжело постоянно лежать. Как бы я хотела пройтись по квартире, – мечтательно произнесла Екатерина Васильевна. – Женя, я надеюсь, вы мне не морфий колите? Уж очень яркие сны я вижу.
– Глупости, Катя. Какой морфий? Это просто коктейль из элементарных обезболивающих. Ты сама врач и должна понимать, что морфий только врачи скорой помощи делают. Или сестры поликлиники. Так что не думай, мы тебя наркотиками не пичкаем. Боли ведь не усиливаются?
– Нет, Женечка, слава богу.
– Ну и славно. Давление немного низковато. Поднимем. Я рецепт выпишу. Наташа купит таблеточки, а ты их попринимаешь. Ну, дорогая, мне пора. Через пару деньков заскочу тебя навестить. До встречи. Наташа, проводи меня.
– Женя, как тебе мама показалась сегодня? У меня такое ощущение, что ей лучше стало. И ночь она провела спокойно, – с надеждой в голосе произнесла Наташа, когда женщины вышли в коридор.
– Наташа, я не хочу, чтобы ты обольщалась. Кажущееся улучшение нехороший предвестник. Кате будет становиться все хуже и хуже. Следи за тем, как она себя ведет. При малейшем беспокойстве, делай ей укол. Боли будут усиливаться и колоть ее придется чаще.
– Женя, скажи мне, сколько ей осталось? – Наташе нелегко было задать этот страшный вопрос. – Сколько еще продлятся ее муки?
– Не знаю. Это только Господь бог один знает.
– Но я тебя спрашиваю, как врача, – настаивала Наташа.
– Десять дней, может, недели две… и все худшее еще впереди. Ты, милая, и так продлила Кате жизнь. По всему, она должна была умереть еще полгода тому назад. Мы все в больнице восхищаемся тобой. Только благодаря твоей заботе и уходу Катя еще жива. Ты сама как? Как твоя мигрень? Не беспокоит?
– Я в порядке, Женя, не волнуйся.
– Хорошо. Если Кате станет хуже, сразу звони. Я прибегу.
– Спасибо, Женечка.
Когда за Женей закрылась дверь, Наташе показалось, что земля ушла из-под ее ног. Десять дней! Как это ничтожно мало для жизни. И как много для физических и душевных страданий. Но пусть мама живет! Пусть хоть годами лежит прикованной к этой чертовой постели! Но только живет. Она, как дочь, будет делать все, что в ее силах, потому что потерять мать – это потерять часть себя. И остаться одной без мамы, просто невозможно. Она так любит маму. Это самый дорогой человек в ее жизни. Она просто не может ее потерять. Сегодня же она возьмет отпуск. И будет возле мамы каждую минуту. Если Женя права она, не будет тратить последние часы маминой жизни на все то, что сейчас уже не имеет большого значения. Для нее имеет значение только одно – она должна быть рядом с мамой сейчас и до конца.
– Наталья Алексеевна, что-то вы какая-то бледненькая сегодня.
За своими мыслями, Наташа не услышала, как в ее комнату вошла сиделка Нина Петровна.
– Вы на работу не опаздываете? Я сегодня принесла «Псалтырь». Можно я Екатерине его почитаю? Она вчера просила меня об этом.
– Если мама просила – почитайте, Петровна. Я вас очень попрошу, если маме станет хуже, звоните мне. Я на работу. Всего на пару часов. Быстренько сделаю дела и оформлю отпуск.
И сразу домой. Вы не видели мою сумку?
– Да вот она, на комоде. А что, Катерине хуже стало? – забеспокоилась Петровна.
– Нет. Но все же будьте повнимательнее сегодня. И одну ее не оставляйте надолго. Я скоро вернусь.
Наташа выскочила на улицу и побежала к стоянке. Села в машину, которая почему-то никак не хотела заводиться. Ей необходимо обернуться быстро. Времени очень мало. А тут еще как назло на перекрестках она попадает только на красный свет. Надо успокоиться, взять себя в руки. И остановить время. Чем медленнее она будет двигаться и что-то делать, тем медленнее будет идти время.
Десять дней!
Наташа вернулась домой, как и обещала Петровне, через два часа. Она застала сиделку сидящей на маленьком стульчике возле кровати матери. Тихим голосом женщина что-то нараспев читала, а мама внимательно слушала. На лице матери не было гримасы боли. Лицо ее было спокойным и каким-то одухотворенным. Наташа не стала мешать женщинам, осторожно притворила дверь и пошла в кухню. Пришло время пить вторую чашку кофе.
Этот день был таким же спокойным, как и предыдущая ночь. Наташа хлопотала по хозяйству и не заметила, как наступил вечер.
После ужина Наташа, как обычно, сидела в комнате матери и вязала. Процедуры все были сделаны, посуда вымыта. Мама смотрела телевизор. Шла ее любимая передача «Городок». Алейников со Стояновым рассказывали очередной анекдот. Но Наташа не слышала артистов, она была полностью погружена в свои мысли.
– Наташа, выключи телевизор. Я хочу с тобой поговорить, – неожиданно ясным и твердым голосом произнесла Екатерина Васильевна, когда закончилась передача.
– О чем ты хочешь поговорить со мной, мамочка? – Наташа отложила вязание, и выключила телевизор. – Хочешь, я апельсин тебе почищу?
– Нет, не хочу. Ты сама съешь. Ты днем сказала, что отпуск взяла?
– Да.
– Я рада, что ты теперь будешь со мной постоянно, – одними губами улыбнулась Екатерина Васильевна. – У меня к тебе есть просьба. Я не собирала белья и одежду на смерть, как это должны делать люди моего возраста. Я не думала, что болезнь меня так подкосит. Я еще долго жить собиралась.
– Мама, что ты такое говоришь? Я слушать этого не хочу. Какое белье? Тебе еще жить да жить.
– Доченька, ты спокойно выслушаешь меня и сделаешь так, как я скажу, – очень тихо, но твердо сказала Екатерина Васильевна, глядя на дочь. – Завтра сходишь в магазин и купишь мне все необходимое.
– Но заранее нельзя, – попыталась прекратить этот тягостный разговор Наташа.
– Можно и нужно. А оденешь меня в мой новый костюм, который ты мне из Лондона привезла. Я его всего один раз надевала. Он мне очень идет. И я буду в нем хорошо смотреться.
– Мама!
– Девочка моя, не перебивай меня и обещай, что сделаешь все так, как я тебе говорю. Я знаю, что скоро меня не станет. Я недавно сон видела. Мне сказали, что за мной скоро придут…
– Кто? – перебила Наташа и уже с нескрываемой тревогой посмотрела на мать.
– Мои родители. Я знаю, – продолжала Екатерина Васильевна, – что скоро я не смогу с тобой нормально разговаривать. И сейчас хочу тебе сказать, что очень люблю тебя. Но я умираю не со спокойным сердцем. Ты остаешься одна. Ты не замужем и у тебя нет детей. Так вот обещай мне, что ты найдешь себе хорошего человека и родишь ребенка. Тогда ты не будешь одна, и тогда будет кому о тебе побеспокоиться. Человек не должен жить один. Одиночество – это страшно…
Екатерина Васильевна замолчала. Наташа чувствовала, как непросто даются матери эти слова, но не перебивала ее.
– Ты обещаешь?
– Да, – кивнула Наташа, едва сдерживая слезы.
– Только не возвращайся к Полякову. Вы разошлись недавно, но я знаю, что он хочет вернуть тебя. Запомни, что человек предавший один раз, предаст и второй. А я не хочу, чтобы ты страдала. Обещаешь?
– Обещаю, мамочка.
Из глаз Наташи брызнули слезы и ее захлестнуло странное чувство. Нет, это была не жалость к себе и матери, но это была глубокая скорбь, словно сейчас в эту самую минуту мама прощается с ней.
– Хорошо, – устало произнесла Екатерина Васильевна. Помолчав немного, она продолжила: – Я знаю, что и ты меня очень любишь. Поэтому дослушай меня до конца и не перебивай. Я очень хорошо знаю, чем больна. Я знала это с самого первого дня. Но я не хотела показывать тебе, что я знаю. Так нам обеим было проще жить. И в Германию ты не повезешь меня. Если бы немцы согласились, ты бы уже давно меня отвезла. Значит они отказали. Я врач и знаю о том дне, когда ты начала вводить мне наркотики. И знаю, что ты увеличиваешь дозу. Я не хотела жить и влачить это растительное существование. Я хотела отравиться. Но ты не дала мне этого сделать. Я за это прошу у тебя прощения и благодарна тебе за все. Но я лишь хотела тебя освободить от лишних страданий. Я вижу, как ты устала и переживаешь. Ты хорошая девочка и делаешь для меня все, что в твоих силах.
