Текст книги "Две кругосветки"

Автор книги: Елена Ленковская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Глава 13. Был ли мальчик?

Шлюп мерно качало. Луша улеглась на узкую койку поверх шершавого шерстяного одеяла, заложила руки за голову и предалась размышлениям.

Итак, Руськи на «Востоке» не оказалось. Стоило, конечно, сначала всё хорошенько проверить, прежде чем что-то предпринимать. Луша оправдывала своё поспешное и не слишком обдуманное бегство из Рио тем, что узнала о существовании загадочно похожего на неё юнгу слишком поздно. У неё не было времени. Ведь наутро «Восток» уходил в море. Осталось бы ей потом только локти кусать…

Нет, ну прямо детективная история – говорят про юнгу, портрет его показывают, а где мальчик – не понятно. Да и был ли мальчик?

* * *

Прямо расспрашивать о Русе Луша не решалась. Существовали правила, обязательные для любого хронодайвера, и ребята их уже знали. Во всяком случае, Луша. Она твёрдо запомнила уроки Георгия Александровича. Подобные вопросы, а также рассказы о своём истинном происхождении были запрещены. Слушай, смотри, думай. Ты – вроде разведчика, хотя и ничего не имеешь против людей, с которыми ты рядом. Просто потому, что вмешательство в прошлое – штука опасная. Для всех.

У настоящего хронодайвера, как у разведчика, должна быть своя легенда. С легендой у Луши было не всё ладно – правдоподобно объяснить её появление в трюме португальского работорговца, приплывшего в Бразилию от африканских берегов, было бы наверное не под силу самому Г. А. Поэтому, когда её пытались расспросить откуда она, Луша просто делала вид, что ничего не помнит. Это было не сложно, потому как после всех этих событий у неё, и правда, первое время всё в голове путалось. В ответ на фразу, сказанную на одном языке, отвечала фразой на другом. Не нарочно, просто так получалось.

Вот-вот. Не нарочно. И в прошлое Луша нырять не собиралась. Всё произошло случайно, и она ничуть не виновата…

«Сильные неконтролируемые переживания – главная причина всех нырков, – постоянно твердил им Георгий Александрович. – Вы должны научиться сдерживать эмоции».

Ага, только вот если летишь в пропасть, почему-то трудно сдерживать эмоции. Почему бы это?

Луша поёжилась, завернулась в одеяло и какое-то время сидела, нахохлившись, с тоской перебирая в памяти события последнего школьного лета.

* * *

Последние полторы недели этих, таких неожиданно коротких каникул, она провела без Руси. Первый раз в жизни они с братом отдыхали порознь. Луша вспомнила, как уезжала в Зюкайку, как они долго стояли на перроне в ожидании посадки.

– Лошадки-лошадки… – повторял брат огорчённо. – Оставайся! Сколько можно туда гонять! Там даже рысью ездить не разрешают. Верховая прогулка – шагом… Скукотища! На черепахах и то, наверное, интереснее, – тараторил он, поминутно оглядываясь на пришедшего проводить Лушу Макара, словно призывая его в союзники. Макар только улыбался.

– О галопе я и не говорю. Они слова-то такого не знают, – всё больше распалялся Руська, не замечая, как розовеют Лушины щёки.

– Да ты ведь сам говохил, что всё хавно быстхо ездил, – влез в разговор младший брат Федька. Руся отвёл в сторону плутовато замаслившиеся глаза, закивал смущённо, согласился, понизив голос:

– Я, Федя, нарочно отставал от всех, а потом – догонял. Рысью. Шагом же не догонишь…

Вокруг засуетились. Началась посадка.

Внезапно став серьёзным, Руся повернулся к сестре:

– Лу, ты там поосторожнее. Шагом езди. И к лошади сзади не подходи.

– А то я не знаю! – возмутилась Луша, поцеловала брата и полезла в вагон.

Поезд тронулся. Мокрый после вечернего дождя перрон медленно поехал назад. И все они – Руська с Макаром, и мама с папой, и маленький Федюня – разом замахали руками, запрыгали, закричали что-то на прощание…

* * *

Луша тряхнула головой, отгоняя непрошеные слёзы. Может, Руська дома? Портрет – единственное серьёзное доказательство его пребывания в прошлом. Как портрет попал к Лангсдорфу – загадка. А может, рисунок этот ещё с 1812 года, со времени их первого погружения в прошлое, по истории болтается? Вполне мог сохраниться, всего-то пять лет прошло. Руся ничего такого не рассказывал, но мало ли…

Если так, всё довольно глупо получается.

Луша нахмурилась. Потом, кое-что сообразив, иронически постучала себя согнутым пальцем по бритому виску. Чего это я, в 1812 году у Руси волосы гораздо длиннее были.

Вдруг её осенило. Она вспомнила, как ещё весной, во время очередного визита Г.А, они сидели дома в гостиной и Г. А. рассказывал им о разных важных вещах. В конце разговора они уже немного устали. Руська то и дело подскакивал, с рассеянным выражением лица бродил по комнате, выглядывал в окно. Чувствовалось, что ему не терпится на улицу. Там, судя по всему, между ребятами затевался какой-то очередной фехтовальный турнир.

А Георгий Александрович рассказывал об «эффекте близнецов». «Между близнецами очень сильная связь, – объяснял хронодайвер. – Если нырнёт в прошлое один, то следом может „улететь“ и другой». С его слов выходило вот что. Бодрого человека в здравом уме и твёрдой памяти в прошлое, конечно, не утащит. А вот если заснёшь, вслед за братом или сестрой унесёт обязательно – люди во сне теряют над собой контроль.

«Эффект близнецов», точно! Допрыгалась с раннего утра по лесным тропинкам… Руська-то наверняка в такую рань ещё спал. Всё сходится. И портрет его.

– Я Руську за собой «утащила», – вслух сказала Луша, горестно качая головой, – я, стало быть, и должна его найти. Он-то ведь не знает, почему он здесь. И что я поблизости, не догадывается…

* * *

Честно говоря, почему она – здесь, Луша тоже не догадывалась.

Она как-то спрашивала у Георгия Александровича, как хронодайверы определяют, куда ребёнок нырнул. Он ответил – есть специалисты…

– А вы – специалист? – не отставала Луша.

– Ну, отчасти, – уклончиво ответил он. – Видишь ли, бывают простые случаи. Известно, например, про человека десяти лет, что он перед тем как исчезнуть, кино про Спартака три раза за последнюю неделю посмотрел. И дома у него на стенке щит римского легионера прибит, человек его сам из картона смастерил и раскрасил. А ещё у него есть меч-гладиус [17]17
  Гладиус – короткий, узкий обоюдоострый меч, удобный для нанесения как колющих, так и рубящих ударов, появился у римских легионеров во вторую Пуническую войну.


[Закрыть], тоже, правда, деревянный – это уж они вместе с папой выточили. И как ты думаешь, где этого человека искать?

– Ну, точно не в 1812 году, – улыбнулась Луша. – А он и пропал вместе со своим папой? – уточнила она озабоченно.

– Если бы! – Георгий Александрович вздохнул, потёр ладонью лоб, потом уточнил кратко: – Его папа – хронодайвер.

– А его нашли?

– Ищем.

Луша сделала большие глаза. Страшное дело! Куда мир катится, как сказала бы бабушка. Если уж хронодайверские дети пропадают, то что про обычных нырков говорить…

В целом, если следовать логике Георгия Александровича, получалось как-то странно. На что ей, Луше, этот 1819-й год сдался? Она вообще про Беллинсгаузена и Крузенштерна знать ничего не знала до этой весны.

А весной Руськиному дружку Макару попалась какая-то книжка про морские путешествия. «Водители фрегатов» называлась. И он увлёкся вдруг парусами и дальними плаваниями, стал и другие книжки о путешествиях читать, карта мира у него над кроватью появилась.

С этой картой вообще смешная история вышла. Она до того, как её торжественно на стенку водрузили, у Макара полгода за шкафом простояла. Дело так было.

Однажды на уроке Макар нулевой меридиан пытался отыскать. Долго искал. На карте России искал. И никак не мог взять в толк, отчего он не находится. Учительница тоже удивлялась. Она думала, уж Лазарев-то знает, к которой карте подойти, чтобы этот самый меридиан обнаружить.

Словом, к окончанию прошлого учебного года Лазарев карту мира в подарок получил. Лично от географички. Он взял, покраснел, поблагодарил вежливо. И долго эта карта у него дома трубочкой в углу стояла. А весной переворот случился. Макар сам карту достал, развернул и на стенку повесил. Какие-то стрелки на ней начертил, кораблики нарисовал. Увлёкся человек, что тут скажешь.

Словом, если кому и нырять ко всяким Крузенштернам и Беллинсгаузенам, так только Макару. Руська тоже, конечно, заинтересовался всем этим – с Макаром за компанию, – но настоящим фанатом, был конечно Лазарев.

Да, и Макар ещё страшно гордился, что он однофамилец адмирала Лазарева.

Ну, Михаил Петрович Лазарев пока ещё не адмирал. Но он – капитан шлюпа «Мирный», который плывёт в паре «Востоком». Луша улыбнулась. Вот наш Лазарев обзавидуется, когда узнает…

Ой, как это мне сразу в голову не пришло. Ведь в составе российской антарктической экспедиции два судна. Может Руся – на «Мирном»? Ладно, поживём – увидим.

Глава 14. Неожиданная встреча

Шли дни. Давно уже на корабле «Восток» отслужили обычный перед дальним плаванием молебен, для чего Беллинсгаузен вызывал с «Мирного» батюшку Дионисия. Вместе со священником на ялике [18]18
  Ялик – небольшая двух– или четырёхвёсельная шлюпка.


[Закрыть]приезжали сам капитан Лазарев и другие офицеры – лейтенант Анненков, мичман Новосильский. Беллинсгаузен передал капитану «Мирного» жалованье для команды на двадцать месяцев вперёд и предписание на случай разлуки: хоть шлюпы по возможности и должны были держаться вместе, но в непогоду могло случиться всякое. «Потеряв друг друга из виду – искать три дня на том самом месте и производить пальбу из пушек, – велела инструкция, – а по истечении оных независимо от результатов поиска следует продолжить плавание».

И только Луша, которой точно не помешало бы какое-нибудь умное предписание, (потому что сама она понятия не имела что теперь делать и как быть дальше), никаких инструкций, ясное дело, ни от кого получить не могла.

Она лишь окончательно убедилась, что кроме неё на шлюпах экспедиции нет ни одного «зайца». Призрачные надежды на то, что Руся поблизости, улетучились, а впереди её ожидали месяцы плавания в холодных и неприветливых антарктических водах.

* * *

«Восток» уходил всё дальше и дальше к югу. Тропическая жара сначала сменилась прохладой, а затем наступили настоящие холода с густыми, непроглядными туманами. Казалось, надвигается ненастная поздняя осень. На самом деле близился декабрь – первый месяц Антарктического лета.

Всё чаще они встречали китов – то и дело над поверхностью океана вскипали фонтаны. Луша с удивлением убедилась, что фонтаны эти были вовсе не струёй воды, как она привыкла видеть на картинках в детских книжках. Киты выдыхали белые столбы пара, который с шумом взлетал кверху, словно из носика гигантского чайника. Выпустив пар, всплывали на поверхность массивные китовые туши, и на них тут же опускались уставшие птицы.

Наконец, «Восток» приблизился к скалистому пустынному архипелагу [19]19
  Архипелаг – группа островов, расположенных близко друг от друга.


[Закрыть]Южная Георгия. Северный берег самого большого острова Георгии, покрытый снегом и льдом, изучил еще английский мореплаватель Джеймс Кук. Беллинсгаузен собирался описать и «положить на карту» его юго-западное побережье.

* * *

Пятнадцатого декабря на шлюпе все поднялись рано – каждому хотелось поскорее увидеть остров. Впрочем, на рассвете Георгию ещё не было видно. Оставалось с нетерпением вглядываться в чёрные тучи над горизонтом, сгустившиеся как раз в том месте, где по расчётам находился берег.

А вокруг кипела жизнь. Киты выбрасывали в воздух фонтан за фонтаном. Хохлатые пингвины обгоняли корабль, выскакивали из воды и перекликались друг с другом. Одиноко парили огромные дымчатые альбатросы. Буревестники – голубые, снежные, чёрные – летали стаями, тут и там сидели на воде. Смелые пеструшки подлетали совсем близко к шлюпу. Глядя на всю эту суету, опытные моряки сразу понимали – берег близко.

К восьми утра пасмурное небо немного очистилось. Сквозь облака стали видны покрытые вечным снегом суровые остроконечные вершины. Великая зыбь с шумом разбивалась об эти мрачные скалы. «Восток» подошёл к острову поближе и двинулся вдоль юго-западного берега Южной Георгии.

Вдруг из залива показался парусный бот [20]20
  Парусный бот – небольшое одномачтовое судно.


[Закрыть]. Он двигался навстречу «Востоку», гордо подняв трепещущий на ветру, изрядно вылинявший английский флаг.

Удивлённые этим неожиданным появлением, россияне тут же легли в дрейф [21]21
  Лечь в дрейф – расположить паруса таким образом, чтобы судно и без якоря оставалось на одном месте.


[Закрыть]и знаками просили бот пристать к шлюпу

Вскоре на ялике прибыли с бота штурман и два матроса. Они, как выяснилось, приняли «Восток» за «китобойца» и намеревались, получив плату за труды, провести его в залив. Там уже стояли два трёхмачтовых судна, принадлежащих английской компании для ловли китов.

Гости рассказали, что стоят здесь уже четыре месяца и промышляют охотой на морских слонов, вытапливая жир из туш убитых животных. Ездят для этого во все здешние бухты, а для ночлегов опрокидывают свои лодки и спят под ними. Растений здесь никаких нет, кроме мха, поэтому огонь разводят, поджигая жир морских животных, а на растопку употребляют шкуры пингвинов, которых в это время года здесь великое множество.

Беллинсгаузен, соблюдая обычаи морского гостеприимства, приказал предложить посетителям грог и сухари с маслом. После угощения в кают-компании повеселевшие гости снова поднялись на палубу. Тут-то Луша и подошла к англичанам – узнать, нет ли среди китобоев юнги её возраста – помня любимую бабушкину поговорку, что язык до Киева доведёт.

– Ноу! – хмуро помотал головой краснолицый рыжебородый китобой и отошёл в сторону, чтобы перекинуться парой слов с кем-нибудь постарше.

Такой ответ Лушу не слишком расстроил: особых надежд она и не питала. Так спросила, на всякий случай.

Второй матрос – жилистый, голубоглазый и русоволосый, с двумя серьгами в одном ухе – вообще ничего не сказал, только молча пожал плечами. Но уходить не торопился. Он стоял, широко расставив ноги, привычные к качке, и прищурясь, испытующе смотрел на Лушу. Будто сам хотел спросить у неё что-то, но раздумывал, стоит ли.

– Я – русский, – наконец, заговорил он. – Я уже рассказал вашему капитану, что бежал во время пребывания российских кораблей в Англии и теперь скитаюсь по промыслам. Рад встретить соотечественников в краях, где до Антарктического континента рукой подать.

Последние слова он произнёс легко, уверенно, как будто речь шла о соседнем переулке. Луша могла бы и заинтересоваться, откуда у гостя такая уверенность в том, что Антарктида существует.

Однако Луша пропустила мимо ушей столь интригующее заявление: приоткрыв рот, она восхищённо смотрела на две серьги, вставленные в ухо.

– А это… – она машинально коснулась пальцами своей мочки, – этот пирсинг… Ну, то есть, эти серьги… Только для красоты? Или что-то… символическое? Я хочу сказать, верно, это что-нибудь да значит?

Китобой прищурился. Ответил не сразу. Сначала удивлённо улыбнулся, подняв брови и качая головой, как будто только что узнал про Лушу что-то такое, что сразу сделало их… близкими, что ли.

Луша смутилась. Опять она что-то не то брякнула, что ли? Что уж, спросить нельзя.

Адамс упоминал как-то про обычай английских моряков вставлять серьгу в ухо – в знак того, что её обладателю довелось пересечь экватор. А потом клялся и божился, что «как он уже однажды экватор пересёк, то и серьгу теперь в ухо вставит всенепременно». А мичман Демидов спорил с ним – экватор пересечь недостаточно, нужно обогнуть мыс Горн, тогда можно будет серьгу вставлять. Словом, мнения разделились…

Подумав немного, Луша уточнила вопрос:

– Вы правда два раза экватор пересекали?

Матрос кивнул. Глаза его смеялись.

– Пересекал. И не только экватор, – загадочно промолвил гость.

Сквозь шум моря и пронзительные крики бурных птиц [22]22
  Бурные птицы, или буревестники, – морские птицы, которые встречаются у берегов всех океанов, большей частью, однако, в Южном полушарии.


[Закрыть]Луша услышала странное:

– А вы, юнга, по всей видимости, тоже?

Ветер гудел в снастях, шевелил, поднимал кверху концы Лушиного шейного платка.

– Что тоже? – испуганно переспросила она, машинально заправляя бьющийся платок поглубже за воротник.

Китобой выдержал долгую паузу, провожая взглядом огромного альбатроса, парящего в потоках ветра. Раскинув мощные крылья и не делая ни единого взмаха, птица плавно скользила вниз, к самой воде.

–  Тожепересекли не только пространство, но и время, чтобы здесь оказаться.

– Что-о?

Альбатрос, почти коснувшись волны, развернулся грудью к ветру и взмыл вверх. Луша вся подобралась, выпрямилась – как будто стала выше ростом. Покраснев от волнения, спросила звенящим голосом:

– Вы из будущего?

Матрос усмехнулся и молча кивнул.

– Вы – хронодайвер!

Хронодайвер слегка опустил веки и приложил палец к губам.

* * *

Киты у самого горизонта продолжали усердно обрызгивать белёсыми фонтанами тёмно-свинцовое небо. Адамс со скучающим видом слонялся по палубе, делая вид, что его очень интересует жизнь млекопитающих.

Давно настала пора гостям покинуть шлюп, а Луша и китобой по-прежнему оживлённо беседовали о чём-то. Вид у них был такой, будто они двести лет знакомы. Луша блестела глазами, и поминутно прижимала ладони к раскрасневшимся, пылающим щекам. Адамс недоумевая, косился на странную парочку, не зная, что и думать.

Но вот промысловики, распрощавшись, отправились восвояси. Сам не зная почему, Роман вздохнул с облегчением.

«Восток» наполнил паруса и двинулся дальше, вдоль изрезанного заливами, скалистого берега Южной Георгии.

Глава 15. Луша и пингвины

После Южной Георгии настал черёд обнаруженной когда-то Куком земли Сандвича, которая на поверку оказалась целым архипелагом. А затем стали встречаться и вовсе неизвестные берега. Что ни день – то новое открытие.

Первым из тумана показался остров, который назвали именем лейтенанта Торсона, со столь крутым скалистым берегом, что высадиться на него не было решительно никакой возможности.

Следом открыли остров с дымящимся вулканом посередине. Густые смрадные пары облаком поднимались из жерла, подобно дыму из гигантской пароходной трубы. Беллинсгаузен дал этому острову имя своего помощника, капитан-лейтенанта Завадовского.

Завадовский, чувствуя себя именинником, незамедлительно отправился на берег. Мичмана Демидова и профессора Симонова он захватил с собой. Луша тоже просилась. Но её не взяли, и она собиралась кукситься весь день.

Однако первопроходцы вернулись довольно скоро, да не одни – привезли с собой пингвинов! И ещё несколько хищных поморников, которых на «Востоке» называли эгмонтскими курами.

Луша тут же расцвела. Окончательно она утешилась, когда узнала, что как следует погулять по берегу исследователям помешал невыносимый запах птичьего помёта.

Помёт там повсюду, объяснял Демидов. Как, впрочем, и пингвины, которые сидят на яйцах едва ли не вплотную друг к другу, и уступать дорогу незваным гостям не собираются.

Когда мичман признался, что ему, чтобы пройти, приходилось пользоваться хлыстом, Луша обожгла его негодующим взглядом.

Тот лишь плечами пожал. Сделал большие глаза, засмеялся:

– Не девчонка – свирепая эгмонтская курица! – Раскинул руки как поморник крылья, и с пронзительным криком спикировал в Лушину сторону.

Он Лушу всерьёз не воспринимал.

* * *

Привезённые пингвины оказались двух видов.

Одних назвали «простыми». Эти были ростом поменьше, с чёрными клювами. Спина у них была тёмная, брюшко – белое, лоснящееся, а на голове – тёмная шапочка, от которой к подбородку шёл чёрный узкий «ремешок». Вид у этих пингвинов был довольно строгий, как у облачённых во фраки музыкантов филармонического оркестра.

Других, покрупнее и понаряднее, окрестили мандаринами. Они были красноглазые, красноклювые, с жёлтыми длинными перьями на голове.

Важные красавцы «мандарины» были весьма миролюбивы, в отличие от воинственных «простых». Те, по рассказам офицеров, у себя на острове даже попытались ввязаться с людьми в драку, и довольно сильно били по ногам своими ластами.

Представив себе мичмана, отбивающегося от пингвиньих ласт, Луша не сдержалась. Хихикнула мстительно.

Пингвинов посадили в курятниках и в ванне, поставленной нарочно для того на юте [23]23
  Ют – задняя треть палубы, место между бизань-мачтой и кормой.


[Закрыть], и отдали на попечение матросу Галкину, тем более что большинство его прежних питомцев уже было съедено.

Матрос изо всех сил пытался заботиться о странных птицах. Те, к его великому огорчению, скучно смотрели на своего опекуна, от предложенного корма отказывались, слабели и дохли.

– Может, они из воды есть привыкли? – предположила Луша.

– А и правда, – обрадовался Галкин. – Мы им вот что – свинину в лохань с водой накрошим. Молодец, Лукерья! Хорошо придумала.

Хорошо-то хорошо, но долго на такой еде пингвины всё равно прожить не могли. Вот и выходило с этими пингвинами одно расстройство.

* * *

Луша ходила мрачнее тучи, и все думали, что она кручинится из-за пингвинов.

И правда, она всё свободное время проводила рядом с ними. У пингвинов была забавная походка, и умные глаза с круглыми чёрными бусинами зрачков. Луша всё уговаривала их поесть, вздыхала печально.

Ей казалось, что у неё с пингвинами много общего. Она-то понимала, что значит быть существом, которое зачем-то – бог весть зачем – сорвали с родного места, сунули в мешок, и повезли в неизвестном направлении.

Да, она чувствовала себя немножко пингвином… А вовсе не злобной эгмонтской курицей, что бы там не болтал мичман Демидов! Ему лишь бы позубоскалить.

Причиной невесёлого Лушиного настроения были мысли о тяжёлой доле «хронодайвера поневоле». Чем больше она думала о своей и Русиной участи, тем мрачнее становилась.

Только не говорите, что это она, Лукерья Раевская, во всём виновата. Хотя… Ну, в общем, да. Она уже дважды сама, совершенно добровольно, сделала выбор. Первый раз – в солнечной Бразилии, второй – у холодного туманного побережья Южной Георгии.

Там, у Георгии, хронодайвер – русский матрос с английского «китобойца», – узнав обо всём, сказал, что может помочь ей вернуться.

– Прямо сейчас? – ахнула Луша.

– Да, – веско ответил он.

Луша замерла. Она даже дышать на мгновение перестала.

Она так хотела домой, к маме, папе, Федюньке… Но чтобы вот так, сразу? У Луши тоскливо заныло под ложечкой. А как же Руська? И потом…

Она растерянно оглянулась. Неподалёку качался на волнах «Мирный», кричали морские птицы, по палубе слонялся Адамс…

Она прижала к лицу ладони, потом подняла на матроса мокрые глаза.

Он смотрел испытующе.

– Да, ты можешь вернуться прямо сейчас, – повторил он. – Если, конечно, очень захочешь. – Дело в том, что есть два препятствия твоему немедленному возвращению домой.

Луша глядела на китобоя, не отрываясь.

– Первое – тебя потеряют на «Востоке». Это нехорошо, это против правил хронодайверов, только в экстренной ситуации можно было этим обстоятельством пренебречь. – Хотя… ребёнок в Антарктических водах по меркам изнеженного XXI века – это экстренная ситуация. Да ещё без спасжилета и каски… – подмигнул он Луше.

Луша криво ухмыльнулась. Какие ещё каски. Её волновало другое…

– А второе… препятствие? – дрожащим голосом спросила она.

Китобой нахмурился:

– Второе препятствие гораздо серьёзнее.

Этим препятствием был Руся. Луша уже в двух словах рассказала хронодайверу о брате, о портрете, поделилась своими подозрениями и надеждами.

– Если твой брат тоже нырнул, вам всё же лучше сначала встретиться, – сказал хронодайвер. – Вы – как два магнита. Лучший способ найти твоего Руслана – тебе оставаться в прошлом. В противном случае его поиски могут затянуться на месяцы, и даже годы…

Луша шмыгнула носом и в ужасе уставилась на своего собеседника.

– Хотя… – китобой с досадой прищёлкнул языком. – Нельзя быть до конца уверенным, что он вообще вместе с тобой нырнул. Да, мог сработать эффект близнецов. Но ведь мог и не сработать!

– А портрет? Откуда бы тогда он взялся?

– Портрет… – он усмехнулся скептически, огладил заскорузлой рукой шкиперскую бородку, – Поверь, в хронодайвинге вещественные доказательства – не самые верные. Предметы вообще нельзя считать доказательствами.

Этого Луша тогда совсем не поняла. Предмет, он ведь настоящий, он убедительный, его потрогать можно, это не чьи-то там рассказы или слухи… Не зря же говорят – «лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать»?

Китобой покачал головой:

– Нет. Времени на объяснения у нас мало. Просто поверь мне. Портрет, который ты видела – недостаточноедоказательство того, что твой брат сейчас в прошлом.

Луша недоверчиво пожала плечами.

– И вот ещё что. Есть такая особенность погружений – ныряльщики чаще попадают в те места, где плотность и значимость исторических событий велика. – А тут, – он даже присвистнул, – экспедиция длиной в несколько лет!!! Тебе придётся подождать. Если ты в двойном нырке «ведущая», то твой брат может оказаться в прошлом чуть позже тебя. Вполне вероятно, у него – «недолёт», и он ещё появится. Девяносто процентов вероятности, это будет как-то связано с кругосветной экспедицией. И появиться он должен в какой-нибудь значительный, важный, ответственный момент плавания.

Китобой оглянулся. Пора было идти. Он издали кивнул подзывавшему его товарищу, взял Лушу за плечи и сказал довольно жёстко:

– Ну, выбирай.

– Я Руську не брошу, – нахмурилась Луша. – Я подожду.

Голос китобоя смягчился, потеплел.

– Сделаем так, – быстро заговорил он. – Главное событие вашей экспедиции – открытие Антарктиды – должно состояться в ближайшем месяце. Вероятность появления твоего брата в это время велика, хотя это всего лишь вероятность. Следующая стоянка «Востока» – в Австралии.

Луша, блестя глазами, ловила каждое его слово.

– Если Руслан не появится, тебе ни в коем случае не следует покидать «Восток» и оставаться в Порт-Жаксоне. Насколько мне известно, в Австралии помощи ждать не от кого. Во всяком случае, в этом году… Твоя задача – остаться на шлюпе и плыть дальше, в Тихий океан. А там есть кое-кто из наших. Тебя найдут, и помогут, это я устрою. Всё!

Тут она не выдержала и громко всхлипнула.

– Ты молодец! А вот плакать не надо. Хронодайвер всегда должен держать себя в руках. – Матрос ласково похлопал её по плечу. – Прощай, Лукерья!

Луша кивнула, вытерла слёзы и молча махнула ему рукой.

* * *

И вот теперь она ждала – когда же появится на горизонте Антарктида. Но прошло почти полмесяца, а обещанная китобоем Антарктида что-то пока не появлялась.

Честно признаться, географические открытия волновали Лушу не так, чтобы очень.

Здорово, конечно, открыть новый материк, но она вполне могла бы обойтись и без этого. А заодно без вечной сырости в воздухе, да и под носом тоже. Без надоевших туманов, без промозглой слякоти, без мокрого снега. Она вообще кругосветными экспедициями не интересовалась, она просто на лошадках собиралась покататься…

А на этом, с позволения сказать, юге – холодно! Луша всё время зябла. В отличие, кстати, от пингвинов.

Ладно, придётся признать, что у неё с пингвинами не так уж много общего. Она – человек. А у человека всегда есть выбор!