Текст книги "Вечная любовь (СИ)"
Автор книги: Елена Кутузова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]
– Ты о чем? – не поняла Уля.
Вместо ответа Шон протянул руку, помогая встать, а подскочившая девушка тут же обула Улю в тапочки, которые, хотя и были мягкими, больше напоминали туфли, и накинула ей на плечи бледно-розовый халат, вышитый по поясу и рукавам мелкими цветами.
– Обопрись на меня, – Шон помог выбраться из клетушки и подвел к окну.
Уля так старалась не упасть, что времени осмотреть комнату не было. А когда она подняла взгляд, то голова снова закружилась. В этот раз от увиденного.
Казалось, она превратилась в птицу и смотрит на мир с высоты. Зелень всевозможных оттенков стекала по склонам, кое-где обрамляя небесно-голубые озера, реки и водопады. То тут, то там виднелись поросшие садами холмы, а за деревьями прятались дома. Да что там дома – настоящие дворцы! Многоярусные, открытые солнцу, сверкающие позолотой... А приподнятые края крыш словно тянулись к небу, стремясь взлететь. И над всем этим звенела песня жаворонка, и воздух наполнялся ароматом цветов.
– Как красиво! Что это?
Дыхание Шона коснулось шеи, и шепот шелестел, как листва на ветру:
– Помнишь, я рассказывал о крае озер? Мне удалось в него вернуться. И ты пришла сюда вместе со мной... В этот Благоухающий край. В место, которое в вашем мире зовется Раем...
От внезапного понимания Улю снова повело. Чтобы не упасть, она вцепилась в подоконник. Сзади мягко поддержал Шон:
– Ты рано поднялась. Нужно больше отдыхать.
– Подожди, – отстранилась Уля, не смея отвести взгляд от картины за окном. – Ты сказал – «в нашем мире»? А это...
– Это – тоже твой мир, – попытался уйти Шон от ответа.
Но Уля не сдалась:
– Нам нужно поговорить!
– Давай потом, – Шон явно не был расположен что-либо объяснять.
– Сейчас!
Уля дала себе слово ни на что не обращать внимания, пока не выяснит правду. И потянула Шона к ближайшему стулу.
Ожили девушки. С поклонами выстроились коридором, так что вместо стола пришлось подняться на небольшой помост, покрытый ковром. На нем стоял обитый желтой тканью диванчик, а вместо подушки для ног лежала тигриная шкура. Шон опустился прямо на неё, хотя Уля и подвинулась, давая место рядом с собой.
– Прости, но пока нельзя, – его губы улыбались, но в глазах застыла тоска.
– Рассказывай. С самого начала. Тот демон, и песчаная буря, и червяк с кислотой – это твоих рук дело?
– Конечно, нет! – в темных глазах плеснуло возмущение. – Это Стражи!
– К-к-какие Стражи?
Шон пояснял терпеливо, словно с ребенком разговаривал:
– Они охраняют дорогу в Благоуханный край. Здесь не существует смерти, и люди живут долго, очень долго. Сотня лет превращается в краткий миг. Подумай сама, если не будет стражей, все захотят попасть сюда, и что останется нам, любимым детям богов?
Уля схватилась за голову:
– Мы пришли. А... остальные? Они знали? И Джастин Одли знал?
– Он – нет. Прочие – да.
– Не знал... и погиб. Ты его убил!
Шон пожал плечами:
– Я не хотел его смерти. Но тела Юна и Джастина заставят поверить всех, что караван погиб. И нас не будут искать. Просто вычеркнут из списка живых. Уля! Что с тобой?
Только теперь она заметила, что сидит, вцепившись в подушки дивана так, что пальцам больно. А Шон привстал на коленях, потянулся успокоить и застыл, не смея пошевелиться. Потому что Уля отшатнулась.
В огромной комнате повисло молчание. Только щебет птиц, врываясь в распахнутое окно, нарушал тягостную тишину. А потом Уля заговорила:
– Ты и меня позвал, чтобы... замести следы? А я ведь верила тебе. И Джастин... верил. Мы шли к новым открытиям, к великой гробнице, которая оказалась обманом...
– Нет, – Шон поднял голову. – Гробница существует. И ты скоро её увидишь!
– Думаешь, теперь мне это интересно?
Но глаза Шона сверкали, он словно не слышал никого, кроме себя:
– Тебе откроются тайны, за которые ученые твоего мира душу готовы заложить! Ну разве это не прекрасно?
– Ты убил Джастина. И Юна. Ты – убийца! – твердила Уля, как заклинание.
Но Шон только пожал плечами:
– Цель оправдывает средство! Так, кажется, говорят в вашем мире. А я шел к этому ни одну тысячу лет и не отступлюсь от своего.
Уле стало нехорошо. «Не одну тысячу лет». Почему-то она сразу поверила. Но Шон уже снова стал милым и вежливым, как и тогда, при первом знакомстве:
– Сейчас ты поешь и отдохнешь. А потом... я покажу чудеса Благоуханной земли!
Сил на споры не осталось, и Уля подчинилась. Позволила уложить себя, накрыть одеялом и истыкать иголками. Шон оказался прав: после лечения стало легче, и даже прошла то и дело подкатывающая к горлу тошнота. Но память никуда не делась, и отвернувшись от столпившейся у кровати людей, Уля беззвучно плакала в подушку, пока не уснула.
18
Следующий день прошел как в тумане. Голова болела, и господин Шу лично заваривал травы, руководствуясь только цветом лица пациентки да её пульсом. И они действовали! Уля не могла не восхититься таким мастерством. Ей очень хотелось поговорить и с девушками, которых к ней приставили, и с врачом, однако без знания языка это не удавалось. Но видеть Шона все равно не хотелось.
Ему было безразлично. Явился как ни в чем не бывало и предложил прогуляться.
– Господин Шу настаивал, что тебе нужно двигаться. Ну и заодно я отвечу на вопросы. Их же много скопилось?
Он угадал.
Они не торопясь шли по плавно изгибающейся дорожке. Справа и слева цвели кусты и деревья, иногда за ними угадывался сверкающий на солнце пруд.
Уля не знала, как начать разговор, а Шон молчал, давая ей возможность освоиться.
Наконец, они подошли к беседке – изящная черепичная крыша покоилась на ажурных решетках, по которым вился дикий виноград и неизвестная Уле лиана, усыпанная крупными белыми цветами, похожими на граммофоны.
Шон протянул руку, помогая спутнице подняться по ступенькам. Уля огляделась: в центре стояли стол и стулья, повернутые так, чтобы можно было любоваться окрестностями. Проигнорировав предложение присесть, подошла к перилам.
Та же невероятная зелень, но теперь не леса – полей. Террасы тянулись вдоль склонов, и на них виднелись фигуры крестьян. До беседки долетела песня с простым, ритмичным мотивом.
– Здесь не бывает неурожая или голода. Поля убирают трижды в год и дважды снимают плоды с деревьев.
Услышав Шона, Уля вздрогнула, но с места не сдвинулась.
– В этом краю не существует болезней, и никто не умирает от голода...
– И чтобы скрыть путь сюда, ты убил двоих людей!
Шон пожал плечами:
– Одного. Юн погиб случайно. Он должен был пройти сквозь пустыню вместе с нами...
Уля молчала, хотя Шон явно ждал. Даже не одобрения – просто ответа. А не дождавшись, не сдержался от оправданий:
– Этому место много тысяч лет. Боги создали его для своих потомков, и все это время люди ищут сюда дорогу. Рай, Эдем, Шамбала... Как много названий...
– Это Земля?
– Прости, я не знаю ответа. Боги создали много миров, этот – один из них.
Уля думала, что её уже ничто не сможет удивить. Но мысль о множественности миров была... невероятна. А Шон продолжал:
– Сначала границ почти не существовало. Воспользовавшись простыми заклинаниями, можно было попасть из одного в другой без усилий. Люди благоденствовали и приносили богам щедрые жертвы в виде благовоний, плодов, дичи и рыбы, а те защищали их от наводнений, засухи, землетрясений... Поля зеленели, и трижды в год крестьяне снимали урожай. Тогда все миры были похожи на этот... А потом кто-то позавидовал богам и захотел стать с ними вровень. Так появились демоны.
Уля не знала, верить или нет. С одной стороны, все это походило на какой-то бред, с другой... она видела и костяной ужас и плюющегося ядом червяка. Видела смерть.
– Хочешь сказать... демонов создали люди?
Шон кивнул:
– Да. И кое-кто из небожителей. Нам ведь тоже свойственная зависть.
Уля прикусила губу. Боль помогла прийти в себя, слишком уж много информации вылилось за эти два дня. В голове царил хаос. И тут еще это «мы».
– Так ты – не человек?
В ответ Шон горько рассмеялся:
– Сейчас – человек, хотя и бессмертный. Но прежде...
Синие глаза заволокла пелена боли, когда он окунулся в воспоминания:
– Когда Небесный Владыка отпустил на землю любимых сына и дочь, дабы они несли людям свет знаний и учили высоким искусствам, он взял щепоть золы, холодный отблеск звезд и белизну снега на горных вершинах. Смешал все это и вдохнул жизнь в очередное творение. Так получился я – Белый Тигр, телохранитель Золотого Владыки. Я следовал за ним всегда и всюду, в зверином облике или в человеческом – как было необходимо в тот или иной момент. Я был его щитом. Я был его мечом. Я карал отступников и защищал господина от любых опасностей. И вот его больше нет... А я навсегда застрял в человеческом обличии!
Тень на песке. Тигр, приготовившийся к прыжку. Гибкий, могучий, страшный... Ульяна осталась стоять на месте, хотя инстинкты кричали, вопили, орали, требуя бежать.
– Ты не справился? Твоего... – Уля замешкалась, произнести это слово по отношению к живому человеку было непросто, – хозяина убили?
Шон тряхнул головой:
– Не хозяина – господина! Белый Тигр не был рабом! И наказали меня не поэтому.
– Значит, все-таки убили... Скажи, а разве можно убить бога?
– Боги не умирают. Они могут лишь развоплотиться, если нужда в них отпадает, и бесценная энергия растворяется в мировой. Так поступил и Золотой Император, и его отец...
– Подожди, я запуталась... Тебя ведь наказали из-за того, что не справился с заданием? Но твой господин остался жив?
– Причина в другом, – Шон заметно волновался. – Я осмелился полюбить дочь Небесного Владыки. Я, зверь. И она ответила взаимностью.
– Даже в мире богов существует неравенство, – ветер бросил в беседку пригоршню лепестков. Уля поймала один и растерла в пальцах, ощущая сладковатый аромат. – Слуга полюбил госпожу... и за это поплатился. А она?
По лицу Шона пробежала судорога:
– Нас наказали не за любовь. Но только Лишана могла запечатать Врата, отрезав уровень демонов от остальных миров. Это был её долг... но она им пренебрегла. Мы сбежали, и звери Небесного Владыки взяли наш след. А потом...
Шон отвернулся. Уля разжала пальцы, позволив измятому лепестку упасть. Спрашивать ни о чем не стала и лишь с трудом сдерживалась, чтобы не подойти, не обнять, не утешить. Прошлое и все беды показались такими мелкими! Реальность была больнее: страдающий Шон. Но мысль, что на самом деле он еще любит эту таинственную Лишану, сводила с ума. И мешала поддаться порыву.
– Ты же сам говорил, что боги не умирают, – прошептала скорее для себя, чем для него. – А она все-таки дочь бога.
– Она – Хранительница Врат, дитя Небесного Владыки... И она умерла.
Кулак впечатался в стол так, что подпрыгнули стоящие в центре чашки. Высокая полупрозрачная ваза опрокинулась, и на гладкой поверхности расплылось мокрое пятно. Оно огибало чашки и блюдца, захватывая пространство, и дерево темнело, впитывая влагу.
– Испортится! – охнула Уля, привычно ища, чем бы вытереть.
– Неважно! – Шон перехватил её руку. – Починят. Или выкинут. Здесь много мастеров.
Она отшатнулась. Прикосновение не было неприятным, напротив, но мозг продолжал посылать сигналы, что этот человек – опасен.
Шон не стал удерживать, но синие глаза на миг потемнели, словно он разозлился или... почувствовал боль?
Шорох отвлек от разговора. У входа в беседку согнулся в поклоне слуга. На нем была точно такая же высокая шапка, как на ученике господина Шу, но украшенная золотой накладкой, и цвет длинного балахона отличался.
– Чего тебе?
– Госпожа ищет вас. И говорит, что все готово.
– Я понял, – Шон отпустил посыльного взмахом руки.
Он казался спокойным, но пальцы лихорадочно пробежались по вышитому поясу, поправили одежду, проверили, туго ли затянута лента, удерживающая волосы.
И только справившись с минутным волнением, Шон повернулся к Уле:
– Ты ведь хотела увидеть гробницу? Пойдем, – и протянул руку.
Она отступила. Случившееся убило даже жажду знаний и любопытство исследователя.
– Не хочу, – перевела взгляд на поля. И задала вопрос, который волновал с самого утра: – Скажи, ты можешь вернуть меня домой?
Шон ответил не сразу. А потом выдохнул:
– Да. Я обязательно верну тебя домой, Принцесса.
19
Уля улыбнулась. Интуиция вопила, что верить ничему нельзя, но надежда не позволяла ей поднять голову.
– Когда?
Шон снова замялся:
– Чуть позже. Ну, пойдем?
И он опять протянул руку.
Уля шла по похрустывающему гравию дорожки и не понимала, почему так легко поверила обещанию. И почему, несмотря на убийство Джастина, она не боится.
У входа в дом Шон замедлил шаги:
– Тебе нужно переодеться.
Уля согласилась: двухслойный халат мало годился для выхода в свет, тем более – в гробницу. Как археолог, Ульяна не испытывала к костям особого пиетета, но в этом месте гробница почиталась, как святыня, и следовало проявить уважение.
Служанки были предупреждены. С поклонами провели в комнату, показали, что нужно встать на круглое возвышение. А потом началась пытка.
Сперва белье. Белые шелковые шорты, сверху – штаны до середины икры, которые снизу закрепили специальными ленами, скрепив их затейливыми узлами.
Затем подали блузку, края которой удерживались завязками, пришитыми по бокам. Потом был белый же халат, расшитый цветами. Второй оказался алым и очень тяжелым от золотой канители и жемчуга. К широкому поясу девушки подвесили длинные цепочки, которые тихо позвякивали при каждом движении.
Закончив с одеждой, служанки усадили Улю перед туалетным столиком и занялись волосами. Умело сворачивали пряди в послушные жгуты и закрепляли длинными шпильками, с которых свисали колокольчики. Завершила убранство осыпанная жемчугом диадема, чем-то напоминающая маленький кокошник. Напоследок принесли туфли: на высокой подошве, почти платформе. Загнутые носы цеплялись за подол, так что Уля не сразу поняла, как в них ходить. Да и вообще, как двигаться во всем этом великолепии.
К счастью, первые шаги ей помогли сделать, подхватив под руки. И поддержали на лестнице. А во дворе ждал паланкин.
Восемь носильщиков согнулись в поклоне. На них были просторные штаны и странные рубахи с одним рукавом. Мускулистые тела поблескивали то ли от масла, то ли от пота – солнце палило нещадно.
В носилках от него закрывал красный зонт, закрепленный за спинкой стула. В его ручки Уля вцепилась что есть силы, когда мужчины слаженным движением подняли паланкин, ставя себе на плечи.
Против ожидания, ничего не случилось. Никто не поскользнулся, не надорвался, не уронил. Но ехать, восседая на плечах живых людей, было непривычно.
Носильщики двинулись вперед странным скользящим шагом. А рядом, положив руку на край паланкина, шёл Шон.
Всегда разговорчивый, сейчас он молчал, и по взглядам, которые кидал на дорогу, по тому, как ускорял движение, становилось ясно: волнуется и торопится.
Постепенно его нервозность передалась и Уле. Чтобы хоть как-то отвлечься, она с преувеличенным интересом стала рассматривать окружающее.
Дорога, петляющая между холмов, пролегала между рисовых террас, огибала сады с деревьями, ветки которых склонялись под тяжестью зреющих плодов, а потом углубилась в лес. Улю оглушила тишина. Нет, в других местах тоже было нешумно, но здесь... Деревья словно отсекали лишние звуки, позволяя пению птиц звучать сильно и красиво. Солнечные лучи, пробиваясь сквозь сомкнутые кроны, приобретали едва заметный зеленоватый оттенок, и воздух как будто пропитался покоем.
В лесу тоже было на что посмотреть. Тут ивы склонились над звонким ручьем, там раскинули ветви крепкие дубы. Папоротник расстелил широкие вайи, образуя невероятный ковер.
– Он цветет? – вспомнила Уля легенду.
Шон ответил удивленным взглядом:
– Это папоротник. Он размножается спорами.
– Знаю, – поскучнела Уля. – Но ты так убеждал меня в необычности этого мира, что я подумала... Ох!
От урока ботаники её отвлекли развалины.
Давным-давно здесь стоял каменный дворец. Или храм. Или еще что-то, не менее величественное. Некогда белоснежные колонны оплетал вьюнок, а в широких расселинах свили гнезда птицы. Даже ласточки облепили камни глиняными корзиночками, хотя Уля всегда думала, что они предпочитают селиться поближе к жилью.
Дорога повернула, огибая величественные развалины, и в просвете показалась статуя. Божество сидело в позе лотоса, сложив на коленях руки, а печальное лицо выражало бесконечное терпение и смирение перед ударами судьбы.
– Это Будда?
Статуя отличалась от канонических изображений, но сходство, тем не менее, имелось.
– Нет, – Шон ответил слишком быстро и как-то нервно. – Возможно, это первый хозяин дома. После смерти их энергия служит потомкам, оберегая жилище.
Уля сдержала язык – не все нужно говорить вслух, но Шон понял:
– Видимо, этому не хватило сил.
Таких развалин оказалось немало. Часть из них попалась по дороге, часть было хорошо видно, когда путники выбирались из леса на вершину холма... Времени в пути они провели немало, но носильщики даже дыхание не сбили. Зато, когда дорога повернула в очередной раз, его перехватило у Ульяны.
20
Гробница напоминала ступенчатую пирамиду, ярусы которой украшали барельефы. Там, где их не было, цвели настоящие сады: кусты, деревья в кадках, подвесные кашпо... А между ними стояли, сидели и лежали статуи.
Уля разглядывала постройку, открыв рот, а носильщики поставили паланкин на землю и тихо отошли. Шон, окончательно ставший серьезным, протянул руку:
– Нас ждут. У тебя еще будет время рассмотреть все как следует.
Уля послушно поднялась, забыв, во что обута. Шон едва успел подхватить и, приподняв на руках, осторожно поставил на землю:
– Задерживаться нельзя, но и торопиться не стоит. Никто здесь не хочет, чтобы ты покалечилась.
– Никто? – Уля повисла на его руке, чтобы хоть как-то сохранять равновесие. – А тут что, меня кто-то знает?
– Вас тут знают почти все!
Голос поднялся под своды огромного зала, а потом растворился, оставив лишь отзвуки едва слышного эха.
Уля вздрогнула. Прямо перед ней, на вершине лестницы из четырех ступенек стояла девушка. Совсем молоденькая, даже младше самой Ули. Но её взгляд наполняла такая уверенность в себе, что стоять, опираясь на кого-то, стало стыдно. Тем более что Шон и сам отпустил руку спутницы. Уля беспомощно смотрела, как мужчина, бесстрашно вставший лицом к лицу с Костяным демоном, человек-тигр, который защищал её ото всех опасностей, независимый и хладнокровный воин, опускается на колени и припадает лбом к холодному камню.
– Я привел её, госпожа.
– Вижу, – девушка оглядела Ульяну.
Та ответила тем же.
Стройная и грациозная. Такой стройности одними диетами не добиться, нужна хорошая физическая подготовка. И судя по движениям, она у этой девушки была великолепная.
– Следуйте за мной, – скользнула по лицу обжигающе-льдистым взглядом и развернулась, не обращая внимания на распростертого Шона. Волосы засияли на солнце, как снежная вершина.
Ульяна решила не торопиться: свернуть шею на ступеньках желания не было. Но под ноги глядела не только из-за опасений: ей все меньше нравилось происходящее, а убегать в такой обуви чревато. К счастью, пол оказался ровным, гладким, почти зеркальным. Как и стены. Ульяна присмотрелась: то, что она принимала за зеркала, оказалось отполированным камнем пронзительно белого цвета. Как волосы её спутницы.
А та шла, не оглядываясь, словно не сомневалась, что остальные послушно следуют за ней. Только шаги сдерживала, за что Ульяна почувствовала легкую благодарность, но все-таки попыталась опереться на стену. Под ладонью тут же оказалась крепкая рука.
– Осторожнее! – прошипел Шон, когда Уля отшатнулась. – Неужели ты превратилась в феминистку?
– Нет, – она ответила таким же тоном, – просто не люблю врунов!
– Ну, я тебе не врал. Гробница – вот она.
Неожиданно полумрак коридора сменился ослепительным солнечным светом. Они стояли на балконе, а внизу плескалось море стального цвета, текучее и переливчатое.
– Ртуть! – охнула Ульяна, отшатываясь от перил.
– Храм Восьмилепесткового Лотоса, – благоговейно ответил Шон.
Поняв, что сбежать не поучится, она снова взглянула вниз. Из глубины текучего серебра поднимались золотые лепестки странной формы. Они образовывали своеобразные платформы, на которых стояли зеленоватые ящики, и Ульяна не сразу поняла, что напоминает это цветок. А потом, приглядевшись, охнула снова:
– Алатырь!
Этот символ она не раз и не два видела на раскопках, а с балкона открывался великолепный обзор, так что ошибиться было невозможно. Но почему здесь, в Гоби? И почему – из золота? Взгляд мазнул по стене. Золото! Весь храм Восьмилепесткового Лотоса, спрятанный в гробнице, был сделан из драгоценного металла! Что-то знакомое, но что...
Ведая по опыту, что если не можешь чего-то вспомнить, лучше отвлечься, Ульяна продолжала осмотр. И охнула в третий раз, поражаясь собственной невнимательностью: напротив балкона, на такой же высоте, располагались огромные двустворчатые двери. Их поверхность покрывали странные символы – выпуклые и сдавленные, выбитые прямо в металле. А справа и слева приникли к стенам огромные золотые драконы с распахнутыми в беззвучном рыке пастями.
Ульяна загляделась на безупречные скульптуры. Ювелир выгравировал каждую чешуйку на спине, каждый волосок в гриве, а голубе глаза из полированных камней казались живыми.
Мир, в котором загадок больше, чем ответов. Чарующий, волшебный... Ульяна забыла о злости и повернулась к Шону, чтобы расспросить. И осеклась, перехватив его взгляд: холодный, полный злобы и едва сдерживаемой ярости.
Он смотрел куда-то вдаль. Там, у самой стены, стоял распятый цепями молодой мужчина.
Его тело покрывали порезы, из глубоких ран текла кровь, которую никто не пытался остановить, и от подобной жестокости Ульяне стало больно: кем бы ни был этот человек, бросать его без медицинской помощи нельзя!
Девушка словно поняла, о чем думает гостья, и заговорила, чтобы отвлечь от раненого:
– Добро пожаловать в Храм Восьмилепесткового Лотоса. И в Гробницу Великой Хранительницы Врат! Меня зовут Аиджи и я – верховная жрица!
С этими словами она направилась к лестнице, что обрывалась вниз винтовым штопором. Уля поежилась, осознав, что на своих ходулях не сможет даже шагу вниз сделать. И вдруг поняла: на Аиджи была точно такая же обувь! Однако движений это не затрудняло.
– Вот что значит практика, – бурчала Ульяна, повиснув на перилах и вспоминая вузовскую подругу. Та тоже умудрялась бегать на двенадцатисантиметровой шпильке. Зато в обуви на плоской подошве едва ходила.
Шон снова предложил помощь. В этот раз Уля не отказалась и, схватившись за надежную ладонь, поинтересовалась:
– Кто он? Его нужно перевязать.
– Не надо! – В голосе Шона клокотала ярость, словно он ставил бедолаге в вину уже то, что его заметили. – Во-первых, это не человек. А во-вторых... он враг!
– Но даже к врагу нужно относиться с уважением!
– Он все равно скоро умрет, – пожал Шон плечами, и Уля похолодела, вспомнив, как он обрек людей на смерть там, в пустыне.
То, как резко она убрала ладонь, незамеченным не осталось:
– Не глупи! Ты не привыкла ни к этой обуви, ни к этой одежде! А ступеньки здесь крутые...
– Это угроза? – пальцы Ульяны вцепились в перила. Она сосредоточилась только на лестнице. Шаг. Второй. Поправить платье, чтобы подол в ногах не путался...
В один из таких перерывов она посмотрела вниз и испугалась: вблизи стало понятно, что это за ящики: на краях лепестков стояли гробы из нефрита. Их стенки оказались настолько тонкими, что видно было лежащие внутри тела.
Они все располагались ногами к золотому бутону лотоса, «растущему» прямо в центре. Из места смыкания лепестков поднимался тонкий конус. Приглядевшись, Ульяна узнала вершину ступы – такие возводят буддисты во славу своего божества.
Но этот храм меньше всего на свете напоминал дацан. На ум скорее приходили легенды о гробнице первого китайского императора, имени которого Уля забыла, едва прочитав.
Зато, зацепившись за эту, на память скользнула другая мысль. Ульяна вспомнила о связи Алатырь-камня и пустыни Гоби. Именно в её глубине, по преданиям, располагался Белый Остров, населенный светловолосыми голубоглазыми потомками богов. И именно отсюда, по той же легенде, началась цивилизация.
Она всю жизнь считала это эзотерическим бредом! И вдруг оказалось, что он имеет под собой реальную базу. Одна эта гробница чего стоила! А еще девушка с невероятно белыми волосами и пронзительно-безмятежным синим взором шла впереди. Да и Басан... Уля вздрогнула. У того были зеленые глаза, но волосы... А она-то считала его просто светло-русым!
Задумавшись, Уля не сразу обнаружила, что их маленькая процессия уже спустилась по лестнице и теперь идет по извивающемуся золотому мостику без перил. Он огибал Алатырь по дуге, соединенный с ним тонкими перемычками, и взгляд сам притянулся к гробам. Два из них оказались пусты. Но на тяжелых крышках стояли чаши – точные близнецы той, что она обнаружила в земляном плиточном захоронении на раскопках в далеком отсюда Степном Мамыково.
– Идем, – Шон потянул вперед. Аккуратно, ласково, словно на мгновение стал прежним.
Уля поискала глазами Чашу, боясь как увидеть, так и не понять, какая из восьми – её находка. Но не узнать пронзительный синий взгляд тигра было невозможно: он словно следил за Ульяной и её спутником.
А Шон увлек вперед, она ступала с камня на камень по узкому мосточку, подол платья почти касался переливающейся ртути, и когда все добрались до противоположной стены, Уля с облегчением вздохнула: между золотыми пластинами была широкая щель, а дальше открывался кажущийся бесконечным коридор.
Аиджи замерла, напряженно прислушиваясь, и, наконец, вдали замерцал огонек. Он увеличивался, пока не раздвоился, и стало понятно, что это фонари. Они покачивались на высоко поднятых палках, и круги света на полу двигались в такт шагов несущих их мужчин.
Процессия приближалась и вскоре вышла на открытое пространство. Уля почувствовала, как на плечо легла сильная рука. Она давила так, что колени подкосились, и девушка упала на пол, больно ударившись. Остальные опустились сами, встречая украшенные красными кистями носилки, на которых покоилось завернутое в простыню тело.
21
Оно лежало на боку, поджав ноги. Правая рука свешивалась с края и Уля поежилась, поняв, что это – мумия. Она рассматривала носилки и украшения, а золотая щель все выплевывала и выплевывала людей. Мужчины и женщины, старики и подростки... Наряженные в вышитые балахоны, они несли в руках музыкальные инструменты, подносы с едой, свертки ткани или просто – статуэтки. Вскоре на островке стало тесно, но вокруг Шона, Ули и Аиджи оставалось достаточно пустого места. Шагнув вперед, Жрица подняла простынь. Под ней обнаружилась мумия женщины. Что-то неуловимо-знакомое было в её позе, но что именно... Уля скользнула взглядом по потемневшей коже и ладони метнулись к лицу, заглушая вскрик: на носилках лежала похищенная недавно из музея Алтайская принцесса, Хранительница плато Укок. Ошибки быть не могло: вряд ли существовала еще одна мумия, тело которой покрывали такие же татуировки.
Уля озиралась, не понимая, зачем её привезли сюда, зачем здесь мумия и что произойдет дальше. Больше всего пугал Шон: его взгляд полыхал такой синевой, что становилось холодно.
Аиджи подняла руку, и вскоре только хриплое дыхание прикованного к стене пленника нарушало тишину. А потом её прорезал плачущий стон флейты.
Пронзительный, он поднимался ввысь, к невидимым отсюда сводам, заглядывал на балконы, отражался от золотых стен и заполнял собой все, так, что тихому рокоту барабана почти не осталось места. А вместе с ним металось по гробнице и чувство утраты. Тоска сжимала сердца людей, заставляла биться в унисон, и надлом мелодии прорывался то тут, то там сдерживаемыми всхлипами. Слезы блестели на глазах, но люди не двигались с места, пока Аиджи не приняла украшенный бубенчиками посох и не ударила о пол. Этот звук развеял оцепенение и несколько человек с подносами в руках выдвинулись вперед.
Под рыдания собравшихся, они брали одну вещь за другой, словно танцевали под музыку, одевая мумию, а когда жрицы отступили, Ульяна задохнулась: на носилках лежала точная её копия.
Алое платье, туфли на высокой подошве, даже орнамент шиться – все было одинаковым. Только лицо Принцессы прикрывал белый шелковый платок. Как завороженная, Уля протянула руку – приподнять, убедиться, что это не она там, на носилках, что не по ней рыдает флейта и плачут барабаны... Но сильные пальцы перехватили запястье:
– Не трогай...
Хриплый шепот походил на шелест пергамента. Грудь тяжело вздымалась, а голос прерывался, как будто для того, чтобы сказать слово, приходилось делать усилие.
– Не трогай, – повторил он. – Принцесса...
– Почему она здесь? И почему...
Шон разжал пальцы. Рука безвольно упала, а мужчина отвернулся, словно потеряв интерес ко всему, кроме мумии. А в воздухе, над Алатырем, над неподвижной поверхностью ртутного озера пролетел хриплый смех, напоминающий карканье далекого ворона.
– Спроси у него, Принцесса... Спроси...
Удар стоящего рядом мужчины заставил прикованного замолчать. Уля замерла: как он услышал? А пленник, отдышавшись, продолжал:
– Спроси, что за наряд на тебе, Принцесса, а главное – зачем ты здесь!
Новый удар, и надсадный кашель заставил мужчину замолчать. А Уля замерла, не смея верить собственным догадкам, которые клубком змей свернулись где-то на краю сознания, мыслям, которые упорно гнала прочь все это время. И не сразу поняла, что в Храме повисла тишина. Густая, тяжелая.
– Так ты хочешь знать?
Спокойный голос Аиджи заставил похолодеть.
– Тогда последуй совету Ланни и спроси...
Уля перевела взгляд с Аиджи на Шона. Тот, не отрываясь, смотрел, как качается прикрепленная к носилкам кисточка. Туда-сюда, туда, сюда. Туда...
– Шон?
Он вздрогнул, но не повернулся.
– Шон? – позвала Уля уже настойчивей.
И снова тишина.
А потом она разлетелась на тысячи, мириады осколков, вспугнутая ударом посоха о пол. Звякнули бубенцы, приказывая продолжать, и снова заплакала флейта, зарокотал, вторя ей, барабан, а люди двинулись по извилистому мосту к белоснежным камням Алатыря, и по мере их приближения, один из нефритовых гробов начал мерцать. Сперва робко, едва заметно, но все увереннее по мере приближения процессии, и когда сдвинули крышку, к сводам гробницы устремился ослепительный столб света. Флейта захлебнулась на высокой ноте, и барабан замолчал в тот же миг.
В наступившей тишине отчетливо слышался речитатив заклинания или молитвы, которую начала читать Аиджи.
Ульяна не понимала ни слова, лишь сейчас осознав, что до этого с ней разговаривали только Шон да жрица. А еще... Взгляд метнулся к пленнику.
