Текст книги "Вечная любовь (СИ)"

Автор книги: Елена Кутузова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

– Назад! – заорал тот близнецам.

Один немедленно выполнил приказ, вкторой же замешкался, выбирая цель пёоудобнее. И тут же рядом взметнулся бурунчик пеыли, вытянулся, как будто под сслоем песка полз кто-то живой и длинный, а потом, рванувшись верх, ударил под колени, отчего солдат упал и даже кувыркнулся несколько раз, оказавшись прямо у ног чудовища. Увенчанная огромным шипом-шпорой ступня поднялась и опустилась, дробя кости, вдавливая в землю... Предсмертный хрип утонул в реве ветра.

Уля даже всхлипнуть не смела. Прижалась к верблюду и замерла, не в силах отвести взгляда от происходящей бойни. На огромный движущийся скелет. На кровавое пятно, которое уже начал засыпать песок, на кричащего Яна или Юна, на мчащегося на врага Шона... И на огромную тень, что поднималась за спиной чудовища.

Она не могла принадлежать существу, обитающему на земле. Но и тот, кто буйствовал в сердце песчаной бури – тоже.

Напоминающий плеть хвост лупил по покрытой зеленоватой чешуей бокам, а из пасти вырывался громовой рев. Пятипалые лапы вгрызлись в песок, как коршун в добычу, и длинная шея изогнулась, направляя ветвистые рога в спину врагу. Уля поежилась: она узнала этого зверя. Именно он помстился тогда в темноте, в ночь перед выездом.

Взмах – и костяной демон взлетает в воздух, а потом падает переломанной куклой, но только для того, чтобы встать обратно и развернуться к новому врагу. А нежданный помощник прильнул к земле, готовясь к очередному удару, но костлявые руки перехватили рога и замерли в неистовой борьбе. Казалось, их силы равны, но в поединок вмешалась третья сторона: Шон, подпрыгнув, как отскочивший от асфальта мячик, вонзил клинки в основании черепа багрового скелета.

И тут же наступила тишина. Ни вскрика. Ни рева. Ни вопля. Только с неба осыпался оставленный ветром песок, забиваясь в глаза и уши. А солнце осветило застывших друг напротив друга человека и мифического зверя. Ульяна охнула: было в нем что-то от дракона, каким его рисуют на китайских гравюрах. Рога сверкали на солнце так, что больно было смотреть, а чешуя переливалась всеми оттенками зелени и золота.

И все-таки это был другой зверь. «Тело лошади, голова дракона, хвост быка, грива льва, рога оленя, лапы орла». Давно прочитанное описание диковинки крутилось в голове, но вот название... Силясь вспомнить, Ульяна отвела взгляд. Он скользнул по застывшей ряби красноватого песка, и увиденное заставило забыть обо всем: тень Шона тоже не принадлежала человеку. На земле застыл, приготовившись к прыжку, огромный тигр.

Уля зажала ладонью рот. Песок скрипел на зубах, но перед глазами разворачивалась новая битва.

Двое замерли в обманчивом спокойствии, но было видно – бой уже разгорелся. В глазах, в крохотных, едва заметных взгляду движениях мышц... А потом зверь закричал, поднявшись на дыбы, и сквозь чешуйки, словно разрывая его на сотни, тысячи кусочков, пробился золотой свет. Яркая вспышка взорвала воздух радужными всполохами, а когда они рассеялись, и зрение пришло в норму, рогатый зверь исчез. О случившемся напоминал только взрытый песок да холмик чуть в стороне, там, где ветер хоронил то, что осталось от демона, вышедшего из бури.

Шон же спокойно вытряхнул из ножен песок и убрал оружие. Только теперь Уля поняла, что это и не ножи вовсе, а очень короткие мечи, с которыми он управлялся виртуозно. Настолько, что внушал страх.

– Уля? Что с тобой? Ты ранена?

Шон приближался не торопясь, а она поймала себя на мысли, что хочет оказаться как можно дальше, в идеале – дома, за широкой Колиной спиной.

– Да что такое?

Шон одним прыжком оказался рядом и, схватив за плечи, с силой тряхнул, так, что зубы клацнули. Уля очнулась и, не смея посмотреть ему в глаза, уткнулась в песок, на котором плясали тени. Обычные человеческие тени.

– Шок, что ли? – Шон подхватил ей на руки. – Сейчас отдохнешь! Нам всем нужен отдых.

– Нет, – голос словно смешался с песком и царапал пересохшее горло. – Нет. Я хочу убраться отсюда... поскорее.

– Тогда убираемся!

Связанные верблюды не убежали далеко. Они просто залегли в песок и так переждали бурю. Караван почти не пострадал. Только проводник исчез, да пустовало одно седло: Ян не пережил схватки.

– Что это было?

Голос вернулся, но вместе с ним пришел и озноб. Улю трясло, как в морозный день, и солнце не могло прогнать холод.

– Костяной демон. Я же говорил – Гоби полна сюрпризов.

Стараясь не смотреть на потерявшего всадника верблюда, Уля вцепилась в седло своего. Сил на управление не осталось, и повод взял Шон. Перед тем как дать знак трогаться, он оглядел поредевший отряд. Уля последовала его примеру.

Басан сидел, двумя руками обхватив высокий горб своего верблюда. Оюн был рядом, готовый помочь другу. Китаец прятал глаза, а вот Джастин Одли, напротив, казался очень возбужденным. Он что-то эмоционально говорил в диктофон, потом делал снимки и снова говорил, иногда обращаясь к Шону и окружающим. Глаза фанатично горели, и археолог несколько раз порывался побежать к холмику, в котором покоились кости. Но держащийся поблизости китаец каждый раз его останавливал.

– Все верно, – кивнул Шон. – Не стоит их тревожить.

Уля удивилась: отрицающий мистику археолог просто не мог сказать такого! Но, с другой стороны, то, что она только что видела, никак не походило на реальность. Воспоминания были такими страшными, что даже думать об этом не хотелось, и очень кружилась голова. Покрепче вцепившись в сбрую, Уля шептала себе:

– Я выдержу. Я должна выдержать.

И изо всех сил надеялась, что это правда, даже когда в глазах потемнело.

Очнулась Уля от холода. Над ней трепыхался тканевой навес, по которому прыгали неровные отблески костра. Под головой лежал спальный мешок, второй служил одеялом. Он сбился, и холодный ветерок забирал тепло, которое отдавал остывающий песок.

– Проснулась?

Шон протянул флягу. Только теперь Уля почувствовала, как хочет пить, но первый же глоток заставил закашляться.

– Поешь?

Голод оказался не меньше жажды. Уля хотела перебраться к костру, но сил не было, и Шон принес ужин под навес.

– Кажется, я заболела... Извини.

– Ты просто устала. Вот, выпей, пока горячее, и к утру будешь в норме.

Горечь обожгла горло, и показалось, что рот онемел, но Уля выпила все до последней капли. А потом хватала губами воздух, стараясь отдышаться.

После еды потянуло в сон. Шон помог залезть в спальник и остался рядом.

– Можешь снять? – попросила Уля, указывая на навес.

Черно-фиолетовое небо походило на перевернутую чашу, усыпанную мелкими стразами звезд. Млечный путь пересекал его наискосок, сияя переливами от белого до багрового.

– Красиво, – выдохнула и повернула голову.

Вдали громадной тенью вставали скалы. Они казались изначальным мраком и словно поглощали те крупицы света, что посылал земле тонкий месяц. Но почему-то тревоги не было, как и страха. А все произошедшее утром казалось дурным сном.

Уля поискала взглядом Яна и проводника. И не нашла.

– Значит, правда, – прошептала, не смея поверить.

– Кто знает, что есть истина? – долетело тихое.

Шон смотрел в небо. Его тень тревожно металась по земле. Нормальная, человеческая тень. И Уле стало смешно:

– Представляешь, я с чего-то решила, что ты – не человек!

– Кто знает, что есть истина? – терпеливо повторил Шон и добавил уже нормальным голосом: – Нам всем пришлось нелегко.

Смех рассеял остатки тревоги. И возвратил уверенность в спутнике. От него Уля не ждала подвоха. Тигр мог и привидеться. Но вот костяной демон, да и тот зверь... Они мало походили на галлюцинацию.

– Шон? – решилась спросить. – А кто это был? Похожий на помесь дракона и лошади?

Он долго молчал прежде, чем заговорить снова. И ограничился всего одним словом:

– Враг.

15

Дни слились в сплошную линию. Уля привыкла и к песку, и к каменистой равнине, а главное – к верблюду! И даже подружилась со своим, оставляя ему кусочек галеты от ужина. Единственное, что портило настроение – невыносимая жара. Если от ночного холода можно было закутаться в одежду и спальник, то днем хотелось снять даже кожу.

Зато она научилась пить подсоленную воду и увидела такие красоты, каких и в кино не показывают.

Пустыня менялась каждую минуту. То спокойная, ясная, светлая. То – мрачная, готовая обрушить на путников плеть хлесткого ветра. Но в любом состоянии она была прекрасна!

Ужасы первого дня постепенно забылись. Уля подозревала, что этому помог отвар, которым Шон потчевал её каждый вечер, и пила с благодарностью. А еще очень полюбила ночные разговоры наедине. Обычно они отходили в сторону от костра и сидели прямо на каменистой земле, долго сохранявшей жар дневного солнца.

Шон рассказывал о чудесных местах, в которых успел побывать. Особенно тепло вспоминал озерный край:

– Такой красоты я не видел нигде. Представь себе равнину, со всех сторон окруженную горами. Они поросли непроходимым лесом, полным невероятных зверей, и между деревьями шумят чистые реки. Водопады звенят, приветствую рассвет, а озера так прозрачны, что можно пересчитать каждый камешек на дне и рассмотреть каждую рыбку. Дожди там теплы, а зима мягкая, и снежинки покрывают деревья невесомым одеялом, которое потом сбегает в реки звонкими ручьями. А пропитавшийся благоуханием дивных цветов воздух такой густой, что хочется его есть, как древние боги – амброзию и нектар.

– Ты любишь те места... Где это?

Улыбка Шона получилась грустной:

– Неважно. Я не думаю, что смогу туда вернуться.

Улю потрясла тоска в его голосе. И удивил ответ. Но лезть в душу не стала. Шон заговорил сам:

– Жизнь – это череда находок и утрат. Только обычно теряешь больше. И терять снова я не собираюсь!

В наступившей тишине Уля слышала, как ухало собственное сердце. Но почему её так взволновали простые слова? И почему так сладко и в то же время больно?

На миг показалось, что звезды Млечного Пути сдвинулись, и через небо вытянулся, плавно изгибаясь, сияющий дракон.

Ульяна моргнула, и все вернулось на свои места. Бездонное небо и пустыня. Уля поймала себя на мысли, что они невероятно подходят друг другу. С тем и заснула.

Разбудили её встревоженные голоса.

– Не двигайся! – прозвучало над самым ухом, и сверху кто-то навалился.

Первым порывом было высвободиться из захвата, но Шона что-то встревожило, и Уля сначала открыла глаза.

Неподалеку на земле извивался...

Она не могла понять, что это такое. Длинное, толстое и гибкое. Что-то, похожее на раздутого червяка, только кожа блестела на солнце, да оба конца приподнялись над землей и покачивались из стороны в сторону.

– Что за...

– Олхой-хорхой, – прошипел в ответ Шон. – Не двигайся! Куда, придурок...

И, сорвавшись с места, он ринулся наперерез возбужденному англичанину. Тот, беспрерывно щелкая затвором фотоаппарата, обходил существо по дуге, но в какой-то момент решил подойти поближе.

Оба конца дрогнули, выпустив две толстых струи. Одна попала Джастину в лицо. Тот завопил, уронив фотоаппарат, а олхой-хорхой выпрямился и, издав странный для своих размеров писк, начал вкручиваться в землю. Ему помешала длинная автоматная очередь.

Грязно-розовое тело побагровело, кожа покрылась синюшной сеткой сосудов и... все взорвалось. Ошметки крови, слизи и внутренностей разлетелись по сторонам. Большая часть упала на катающегося по земле Джастина, насквозь прожигая одежду.

Но он уже не заметил. Плоть оползала с рук и лица, плавилась в прорехах одежды.

– Говорил же – не двигаться, – в голосе Шона звучала горечь.

Он словно не слышал захлебывающегося воя, а остальные спокойно стояли рядом, глядя на мучения ученого.

– Да что же вы... – Улю как пружиной подбросило.

Но подойти ей не позволили. Шон перехватил и развернул, закрывая ладонью её глаза:

– Не трогай – погибнешь. Его не спасти. Разве что... – И, чуть повернув голову, скомандовал: – Оюн!

Раздался выстрел. Вой стих. Уля выскользнула из ослабевших объятий и на коленях поползла к Джастину.

Кости черепа скалились сквозь остатки кожи. Глаза вытекли, а под телом расплывалось темное пятно. Иссохшая каменистая пустыня впитывала кровь, как воду.

– Что... что вы наделали?

Истерика захлестнула, заставив забыть обо всем. Уля ползла к покойнику и одновременно пыталась отодвинуться от отдавшего приказ Шона. А тот надвигался, неотвратимый, как судьба.

– Не надо! Замри! Не трогай его! – крик взорвался паникой.

Отползая, Уля задела комочек начавшей подсыхать слизи, и руку тут же обожгло болью. От собственного вопля заложило уши. Все сделалось неважным, осталась только обжигающая, слепящая боль.

Уля не чувствовала, как Шон наваливается сверху. Как Оюн и Юн пытаются зафиксировать её руки и ноги. И только, когда сверхновая перед глазами погасла, смогла оглядеться.

Басан лил воду на обожженную руку. Не скупясь, не жалея неприкосновенный запас. Падая с высоты его роста, струя уносила с собой остатки слизи, но кожа уже покраснела и кое-где пошла пузырями.

– Отпустите, – прохрипела, не понимая, отчего болит горло.

– Не двигайся!

Шон скатился на землю и, подхватив Улю на руки, понес к погасшему костру. Там, усадив на расстеленное одеяло, поинтересовался:

– Поняла теперь?

Она помотала головой, сделав попытку отползти. Но с другой стороны уже подошел Оюн. Он принес аптечку. Шон покопался в ней и достал круглую коробочку с какой-то желтоватой мазью.

– Дай руку!

Когда Уля не послушалась, взял сам, стараясь не прикоснуться к ожогу. Мазь оказалась приятно-прохладной и почти сразу уняла боль.

– Ты только руку обожгла, а орала на всю пустыню. Представь, каково было Джастину! Кислотой в лицо!

– Но вы даже не попытались его спасти. И... убили!

Перед глазами встало обезображенное лицо, отчего по спине пробежали мурашки, заставив передернуть плечами.

– Это было милосердно, – Шон перевязывал руку и терпеливо объяснял. – Ты видела его лицо? Как думаешь, он выжил бы с такими ранами? И как долго? Предпочла бы смотреть, как Джастин мучается несколько часов, пока эта гадость прокладывает дорогу к мозгу? Уля, запомни: если в тебя плюнул олхой-хорхой – ты обречена. Куда бы он ни попал – ты труп, причем такой смерти и врагу не пожелаешь.

Закончив, Шон оглядел поредевший отряд:

– Все целы? В путь!

По мнению Ули, лучше было бы повернуть обратно, но в глазах спутников горел такой фанатичный огонь, что она не решилась возражать. А потом азарт захватил и её: судя по всему, находка стоила того, чтобы рискнуть.

И все-таки мысль, что Джастин Одли не напишет больше ни одной статьи, не сделает ни одной фотографии на радость фанатам археологии, убивала. И доверие к Шону пошатнулось очень сильно. Когда он попытался забрать повод её верблюда, воспротивилась, вцепилась в грязную веревку двумя руками:

– Я сама. Надо же привыкать.

Шон только кивнул и проехал вперед, оставив замыкать цепочку каравана Басану.

Тот почти оправился после нападения беркута. Не кривился при каждом шаге, да и движения стали свободнее. А в один из вечеров Оюн и швы снял. Уля старательно отводила взгляд, но он постоянно возвращался к багровым шрамам с красными точками там, где были нити.

– Если не будет таскать тяжести – скоро поправится, – Шон заметил её страх и постарался успокоить.

Ульяна разрывалась. С одной стороны, рядом с ней находились убийцы. С другой... Стоило закрыть глаза, тут же всплывал скрючившийся на земле Джастин, его лицо, лишившееся кожи и мяса... Эта картинка словно отпечаталась на внутренней стороне век, чтобы не давать покоя. После такого не выживают, в этом Шон прав, и, возможно, тот выстрел действительно оказался coup de grâce, ударом милосердия, ведь доставить раненного в больницу было невозможно, а пустынная буря заметет следы преступления... Но в глубине души Уля понимала, что всего лишь ищет оправдание человеку, который стал небезразличен.

Когда она впервые поняла, что её тянет к Шону, испугалась. Богатый, знаменитый, интересный... Это началось еще на раскопках? Уля старательно вспоминала и не могла вспомнить. Шон был не в её вкусе: худощавый, даже немного женственный. Но здесь, в пустыне, недостатки вдруг обернулись достоинствами: самоуверенность превратилась в надежность, жеманность – в осторожность, худощавая гибкость делала Шона прекрасным бойцом. Чего стоили те прыжки вокруг Костяного демона! Каждое движение – продумано, отточено, как лезвие чуть изогнутого клинка.

За ними он следил строго. Вот и теперь прежде чем забраться на верблюда, проверил, легко ли мечи выходят из ножен. И, поймав взгляд Ули, улыбнулся ободряюще.

Она отвернулась. Но, несмотря на страх, она была уверена в одном: ей Шон вреда не причинит. Почему – сама не знала.

Чтобы смыть яд олхой-хорхоя, ушло много воды, и Шон урезал дневные порции. Всем, кроме Ульяны. Она сначала возмутилась, но через несколько дней с благодарностью принимала дополнительные глотки теплой, начинающей попахивать затхлостью влаги.

– Потерпи. Скоро доберемся до колодца, отдохнем... А там и до гробницы рукой подать, – успокаивал Шон.

Уля верила, хотя и не понимала, как умудрились найти захоронение в подобных условиях. Это кого в такую даль понесло? Но мужчины только плечами пожимали, ссылаясь на судьбу.

В неё верили все. В судьбу и удачу. И радовались, что Ульяна согласилась ехать, хотя она сама была уже не уверена в правильности решения. То, как началась экспедиция, больше походило на фильм ужасов. И в один из дней Уля поймала себя на том, что молится. Раскачивается в такт шагов неторопливого верблюда и шепчет «Отче наш», – может быть, неправильно, забывая половину слов, но от всей души.

16

Как ни растягивали воду, настал день, когда последние капли были разлиты по фляжкам, а опустошенный бурдюк отправился в кожаный мешок, к своим собратьям.

– Потерпите, сегодня к вечеру должны добраться до воды, – успокоил товарищей Шон, но Уле показалось, что он больше к ней обращается, чем к мужчинам.

И, стиснув зубы, поклялась себе терпеть – быть единственной оберегаемой женщиной в коллективе, несомненно, приятно. А вот слабым звеном – не очень.

Солнце словно с ума сошло: палило, как ни в один день до этого. Даже небо казалось каким-то белесым, словно выгоревшим. Пустыня понемногу теряла цвета, окружающий песок с торчащими из посеченными ветром камнями не стали мертвенно-белыми, как вываренные кости. Их тоже хватало: тут и там ветер раскидывал песок, открывая взору то кусок позвоночника, то ребра, то череп, пялящийся в пустоту темными провалами глазниц. Кому они принадлежали, Уля не могла понять, но явно не людям.

Это радовало, но знойный ветер вызывал головную боль, а воды, чтобы перебить вкус горячего песка, не осталось.

– Потерпи еще немного!

Лица Шона не было видно за длинным шарфом, которым он укутывал не только голову, но и лицо, однако глаза улыбались. Это не могли скрыть даже темные стекла солнцезащитных очков.

И Уля терпела, потеряв интерес ко всему, кроме колодца, который, по словам спутников, находился поблизости.

Не удивила её и смена окружающего. Песок почти исчез, уступив место таким же белым камням. Мелкие, с горошину, и большие, с голову верблюда, они образовывали лунный ландшафт, а склоны вырастающих впереди скал только усиливали сходство.

– Где-то здесь...

Шон, остановив верблюда, оглядывался по сторонам. Подъехавший Басан вытянул руку, указывая на тонкую расселину правее тропы. И караван направился прямо туда.

Животные беспокоились. Ревели, упирались, взбрыкивали. И даже Улин спокойный верблюд тревожно вытягивал шею, с шумом вдыхая раскалённый воздух. Она заволновалась:

– Там точно... никого нет?

– Только ветер! – Шон на мгновение снял очки и зажмурился от яркого солнца. Но между ресниц льдисто сверкнули синие глаза, даря мнимую прохладу. – Верблюды воду чувствуют!

Расселина оказалась шире, чем казалось. Она закручивалась внутри скалы, так что сверху, наверное, это все напоминало гигантскую морскую ракушку. Изнутри тоже – ветер запутывался в паутине расселин и оставался у входа, так что стены казались гладкими, словно отполированными.

– Кто это сделал? – Уля наклонилась с седла, чтобы коснуться рукой поверхности. Показалось, погладила жесткую теплую шкуру какого-то животного. Скала словно дышала, а изнутри доносилось странное биение.

Снова вспомнился демон. Тот тоже стучал костями. Но мужчины не тревожились, заявив, что это ветер бьется о скалы снаружи.

Уля подняла голову. Просвет между стен сужался все больше, но еще виднелась крохотная щель, в которую глядело белесое небо. Вскоре исчезла и она, и все же зажигать фонари не понадобилось: потолок то тут, то там зиял круглыми дырами с кулак размером. Они, как червоточины, пронзали камень, и солнечные лучи умудрялись осветить пещеру. Особенно много их было в круглом зале, которым закончился ход.

Пол усеивали камни различных размеров. В стенах виднелись железные кольца для факелов и ниши для вещей. У некоторых валунов кто-то стесал верхушку, превратив в подобие столов. А в глубине пещеры виднелся загон для животных.

Провал в полу обрамляли плоские камни. Деревянное квадратное ведро рассыпалось, и веревка, к которой оно крепилось, почти сгнила.

– Давно сюда никто не заходил.

Шон глубоко вздохнул, принюхиваясь. И нахмурился:

– Водой не пахнет!

Мужчины разом бросились к колодцу. Кожаное ведро, привязанное к новой веревке, полетело в провал. Все напряженно прислушивались. Всплеска не последовало.

В пещере повисла гнетущая тишина. Никто не хотел озвучить выводы, но все знали: впереди – мучительная смерть от жажды.

А потом Шон хлопнул в ладоши, привлекая внимание. Звук гулко прокатился по коридору и затих вдали, а ему вослед уже неслись четкие приказы.

Басан разводил костер. Оюн и Юн повели верблюдов в загон, предварительно сняв с них поклажу. А Шон пояснил испуганной Уле:

– Несколько дней продержимся за счет верблюдов – кровь тоже можно пить. Не морщись, жить захочешь, не только сырое мясо жрать будешь. За это время что-нибудь придумаем. А для начала я хочу проверить колодец.

Шон обвязался веревкой и нырнул в темноту. Свет фонарика заметался по стенам, а потом пропал. Но почти тут же прозвучал голос, услышав который Оюн кинулся к кожаному ведру. Оно полетело вниз, и вскоре веревка натянулась. Все замерли у края, боясь даже дышать. А через минуту тишину пронзили ликующие выкрики: вода!

Следом показался Шон и первым делом махнул рукой Басану, который уже доставал сухое горючее, чтобы вскипятить чай:

– Повремени!

Сказав что-то товарищам, повернулся к Уле, чтобы пояснить:

– Колодец вел к подземной реке. Она ушла, остался только небольшой ручеек. Нам проще спуститься и разбить лагерь на его берегу. Заодно и от жары отдохнем.

Лезть в темноту не хотелось, и Уля ухватилась за единственную пришедшую в голову мысль:

– А верблюды?

– Тут побудут. Один из нас за ними присмотрит. Вон, Басан, например. Да не бойся ты! – он понял её сомнения и улыбнулся так светло, что все тревоги рассеялись. – Я буду внизу, ты ни на минуту не останешься в одиночестве! К тому же там неглубоко.

Шон не обманул. Переступив камни на краю колодца и повиснув на веревке, Уля зажмурилась. Она покачивалась, но открыть глаза не осмелилась, пока не услышала тихий смех:

– Да все уже! Все! Приехала!

Ноги уперлись в землю, и только тогда Уля решилась открыть глаза.

Темноту слегка рассеивал маленький костерок. Его языки отражались в поверхности спокойно текущего ручейка, от которого тянуло сыростью.

А еще здесь было холодно. Даже не верилось, что наверху – пышущая жаром пустыня и беспощадное, выжигающее все солнце. Вспомнились катакомбы, в которых как-то пришлось вести раскопки. Тогда, несмотря на жару, почти все простудились, и лагерь наполнялся чиханием и кашлем.

– Давай к огню! – велел Шон и натянул веревку, помогая спуститься Оюну.

Вместо того чтобы послушаться, Уля окунула руки в воду. И тут же почувствовала, как горло сжал спазм от жажды. Оценив высоту потолка и слой почвы над головой, Уля поинтересовалась:

– Как думаешь, её можно пить сырой?

Шон ответил удивленным взглядом:

– Сырой? А, ты так некипяченую воду называешь. Я бы не рискнул. Возьми фильтр!

Трубка размером с велосипедный насос лежала в кармане рюкзака. Холодная вода была восхитительна! И даже небольшой химический привкус не испортил удовольствия.

Мужчины тем временем спустили все необходимое и тоже кинулись к ручью. Басану вода отправилась в ведре, его фильтр остался наверху.

Ужин готовили на сухом топливе – кизяка и привезенных с собой дров было мало, их экономили для костра, чтобы хоть немного осветить пещеру. Густой суп из сублимированных овощей и вяленого мяса, кофе, которого было немного и заваривался он в особых случаях, галеты... Уля сидела на спальнике, и от сытости её клонило в сон. Тени плясали по ближней стене, возле которой выстроили стоянку, а дальняя терялась во мраке. Туда и убегал, чуть перекатываясь по плоским камешкам, ручей.

– Интересно, что там дальше? Какие тайны скрывают эти камни?

– Кто знает, – Шон присел рядом и протянул уже ставший привычным отвар. – Залпом!

Уля вздохнула. Шок от произошедшего давно прошел, и она не видела надобности в лекарстве. Но Шон был неумолим:

– Еще несколько дней! Кто знает, что случится завтра. Смотри на это, как на профилактику.

Пила на выдохе – так горечь казалась меньше. Ей показалось, что вкус немного другой, словно положили еще какие-то травы. Но спросить не успела: усталость и сытный ужин одолели. Уля, поддерживаемая сильной рукой, улеглась на спальник и громко зевнула. И, словно в ответ, из темноты долетел звук. Эхо шагов, не заглушающий голоса. Шон повернул голову, и улыбка тронула губы: к костру, один за другим, выходили люди.

Уля попыталась сесть, но тело не слушалось. Руки и ноги словно лишились костей, а веки налились свинцом. Через минуту сон сковал крепче кандалов.

17

Голову словно зажали в тисках. Ульяна застонала, не в силах повернуться. И тут же чьи-то руки помогли приподняться, а в губы ткнулся край чашки.

Питье пахло цветочным медом и ветром. Как так, Уля понять не могла, но и других ассоциаций не возникло. Как только чашка опустела, руки исчезли, позволив улечься обратно. Сверху над кроватью нависал тканевой потолок. Уля попыталась повернуться, чтобы оглядеться, благо боль прошла, и теперь это можно было сделать, не опасаясь потерять сознание.

Пальцы скользнули по гладкой ткани. Уля глазам не поверила: шелк! Натуральный, белоснежный, как горные пики Тибетских гор. Она их никогда не видела, но была почему-то уверена, что они именно такого цвета. Почему на ум не пришли Анды, Монблан или тот же Эверест, Уля не задумывалась. И продолжала оглядываться.

Первое, что бросилось в глаза, – затейливая деревянная решетка. Она окружала кровать с трех сторон, образуя подобие ажурной комнаты. С четвертной стороны « вход» закрывала занавеска из ровных круглых бусин. Они еще покачивались, потревоженные рукой отступившей от кровати девушки.

– Где я?

Вместо ответа девушка присела в реверансе. Колокольчики на воткнутых в прическу шпильках закачались, наполняя комнату мелодичным звоном.

– Что это за место?

И снова тишина в ответ!

Уля испугалась. Последнее, что она помнила, – это ручей, голоса и какие-то люди с факелами. Судя по поведению, Шон их знал. Шон!

Первым порывом было узнать, где он и потребовать объяснений. Но от резкого движения перед глазами завертелась карусель, и девушка, вскрикнув, кинулась помогать.

Нежный голос зачирикал что-то, снаружи донеслись шаги, и кто-то зашептал на незнакомом языке. Через пару минут рядом с кроватью материализовался седовласый мужчина.

Длинный балахон, украшенный на груди вышивкой, зацепился за порожек, и сопровождающий молодой человек в высокой шапке, чем-то напоминающей кивер, опустился на колени, чтобы освободить его. Все терпеливо ждали.

Отвесив поклон, мужчина заговорил. Приятный баритон, хорошо поставленный голос... но вот Уля не понимала ни слова.

– Простите, а вы по-русски говорите?

И по тому, как переглянулся мужчина с девушкой, все еще сидящей на краю кровати, поняла, что нет.

Мужчина снова заговорил и, согнувшись, подошел вплотную. Его помощник тут же подал девушке маленькую подушечку, которую та примостила Уле под запястье, а сверху накрыла невесомым платком из нежнейшей газовой ткани. И только после этого врач прикоснулся к её руке.

Он даже прикрыл глаза, прислушиваясь к пульсу, но лицо оставалось непроницаемым. Зато у остальных эмоции били через край: и девушка, и молодой человек так следили за мужчиной, словно от результатов их собственные жизни зависели.

Наконец, врач отступил и, снова поклонившись Уле, заговорил. Медленно, нараспев. Юноша тут же открыл принесенный с собой лаковый ларец и протянул наставнику футляр, из которого тот извлек иглы.

Акупунктура!

Уля тут же вспомнила, как Шон лечил Басана, и на всякий случай помотала головой: пока не выяснит, куда попала, никакого лечения! Кто знает, что это за люди?

Взгляд врача стал растерянным. Он снова заговорил, но Уля только плечами пожала и отодвинулась подальше.

То, что произошло в следующий момент, её испугало.

Мужчина, покряхтывая, опустился на колени. В шаге за ним рухнул на пол юноша, а через мгновение к ним присоединилась и девушка. За решеткой кровати почудилось движение и, всмотревшись, Уля совсем растерялась: кроме них в комнате находились еще люди! Шесть девушек распластались на блестящем полу, уткнувшись лбами в сложенные руки.

– Встаньте! Сейчас же!

Голос прервался, чем вызвал настоящую панику. Мужчина сдавил футляр так, что пальцы побелели, а остальные просто пытались вжаться в пол.

– Спокойно!

Знакомый голос заставил сердце ухнуть в пустоту, а потом заколотиться от облегчения. Уля откинула одеяло, порываясь вскочить навстречу Шону, но он успел раньше:

– Не вставай! Еще рано.

Уля послушно улеглась обратно – голова кружилась, и пальцы подрагивали от слабости. А Шон наклонился к врачу и заставил его подняться, поддерживая под локти. Выслушав жалобы, повернулся к Уле:

– Чем тебе не угодил господин Шу? Лучший целитель Благоуханного края никогда не причинит вреда своим пациентам.

– Он хотел лечить меня иглоукалыванием!

– Что в этом страшного? Ты боишься?

– Нет. Я просто не понимаю. Что, отчего, почему...

– Тогда я буду переводить.

И Шон встал за левым плечом господина Шу, справа от которого по-прежнему стоял коленопреклоненный ученик.

– Попроси их встать, – простонала Уля.

Шон даже говорить ничего не стал – просто взмахнул рукой. Послышался тихий шелест ткани, и Уля вздохнула с облегчением.

– Теперь ты готова лечиться?

– А что со мной?

Повинуясь сигналу Шона, господин Шу заговорил. Уля вслушивалась в перевод.

– У тебя истощение жизненной энергии, что неудивительно. Видишь ли, переход всегда вызывает упадок сил, даже у привычных... людей.