Текст книги "Водоворот чужих желаний"

Автор книги: Елена Михалкова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Глава 6

Дополнительной информации Макару и Сергею пришлось ждать дольше. Они не вели никаких дел, и Бабкин видел, как тяжело дается Илюшину бессмысленное ожидание.

– Сережа, а что за жизнь была у Макара до того, как он встретился с той девушкой, Алисой? – осторожно спросила Маша, когда Бабкин рассказал ей о том, чем они занимаются.

– Ты же знаешь Илюшина: он никогда ничего о себе не рассказывает. Скрытный, как шпион. Я даже не уверен, что родители его умерли, хотя он как-то упоминал об этом.

– Ты его не спрашивал?

– Он бы не ответил. Машка, если человек скрывает о своем прошлом все, кроме последних десяти лет, значит, у него есть на то причины.

Маша согласно кивнула. Она видела, как на глазах меняется Макар, которого они привыкли видеть всегда одинаковым: чуть насмешливым, чуть азартным, если шло расследование очередного дела, всегда глядящим на них чуть свысока. Он почти никогда не выходил из себя, не изменял привычке иронизировать над всем без исключения. Маша не знала ни об одном его друге, кроме Сергея, и даже не была уверена, считает ли его другом сам Илюшин.

Последние четыре дня Макар по утрам ездил в больницу, где поправлялась Белова, оставлял ей продукты, ничего не говоря, платил медсестрам и врачам и уезжал. Сергей с Машей звали его к себе, и он охотно соглашался, но почти не поддерживал их легкую болтовню, а просто сидел, слушая, иногда вставляя пару фраз. И с удовольствием болтал с Костей «ни о чем», когда тот возвращался из школы.

На пятый день у них появилась информация о людях, которых они искали. Только сухие данные, сказавшие им не меньше, чем все подробности уголовного дела, вытащенного из архива.

– Сковородовых много, но имена, названные Беловой, совпадают только с одними, – сказал Сергей. – Алексей, Николай и Кирилл Степановичи. Ты уверен, что она не перепутала фамилию?

– Уверен. Она хорошо знала их мать, а мальчишки росли на ее глазах. Зинаиде Яковлевне не было известно, что они переехали в Москву, и первый раз за много лет она увидела их в тот день… пятого мая.

– И больше никогда не видела?

– Нет.

– И до сих пор живет в страхе, что они ее найдут… – протянул Бабкин. – Не знает, бедная…

Илюшин кивнул, соглашаясь. Возможно, Беловой было бы легче жить, знай она о том, что двоих братьев уже нет в живых.

– Итак, по нашим данным, Сковородов Николай Степанович, шестьдесят четвертого года рождения, скончался в девяносто пятом году. Сковородов Алексей Степанович, шестьдесят третьего года рождения, пережил его на пять лет и покинул этот мир в двухтысячном. О третьем брате, самом младшем, известно только то, что он родился в шестьдесят шестом году. Данных о его смерти нет. И где находится в настоящее время – неизвестно.

Бабкин с тревогой взглянул на молчащего Илюшина и, сделав едва заметную паузу, спросил:

– Ты знаешь, кто из них?…

Макар вспомнил, как Зинаида Яковлевна, лежа на больничной койке, тихо рассказывала о том дне, беспрерывно вытирая слезящиеся глаза: «Двоих я увидела – младшего и среднего. Батюшки, говорю Алисе, это ж Кирилл с Колькой! Ничего-то я, дура, не поняла. А они переглянулись так странно… глазами оба на Алису зыркнули, а потом Кирилл к ней шагнул и… ударил ее, ласточку. Она и не вскрикнула даже. Обернулся ко мне и говорит Кольке: я ее уберу, а ты в машину, живо. А глаза-то у него страшные-страшные! Колька ему отвечает: ты что, это ж тетя Зина! Я глаза опустила – а на асфальте Алиса ничком лежит. Вот тут-то у меня сердце стукнуло два раза и вроде как остановилось. Очнулась я уже в машине. Кирилл сказал, что если я кому полслова скажу, он из меня колбасу кровяную сделает и всех родных моих перережет, одного за другим. И добавил, чтобы я убиралась из города. Я как вышла на дрожащих ногах из машины, так чуть и не повалилась обратно. Они мне сумку вслед выкинули, дверь захлопнули и уехали. А я и домой заходить не стала: до автобусной станции доковыляла – и скорее прочь».

– Знаю, – сказал Илюшин. – Младший. Единственный, оставшийся в живых.

– Итак, что мы имеем? – рассуждал Бабкин после того, как они снова, уже внимательнее, изучили архивные документы. – Мы имеем два дела, а не одно. Первое – нападения на квартиры стариков трех отморозков, вернувшихся из армии. Второе – ограбления и убийства, связанные с похищением икон.

– Странно.

– Что странно?

– Кое-что не складывается. Сковородовы – типичные деревенские парни, выросшие в селе и подавшиеся в столицу за лучшей жизнью. Каким образом они стали похитителями икон?

– Их кто-то нанял? – предположил Бабкин. – Вполне возможно, почему бы и нет. Скорее всего именно так оно и было: их нанял кто-то из среды коллекционеров – это объясняет, откуда они знали адреса и имена жертв. Хотел добыть какую-нибудь редкость, затем продать ее за границу, обеспечить себя до конца жизни.

– Редкость… – пробормотал Макар, роясь в бумагах. – Редкость, говоришь… Нет, Серега, все не так просто. Вот, смотри: свидетельница первого нападения, мать коллекционера, утверждает, что грабители что-то искали. Тайник с деньгами к этому моменту они уже нашли, а следовательно, дело было не в деньгах. Ее сын, Кричевский, собирал исключительно иконы, и в квартире их было не так уж много. Грабители взяли половину – те, что были в самых дорогих окладах, а более древние ценные иконы оставили. Что это значит?

– Они не понимали, что берут. Значит, идея с коллекционером не годится, – признал Бабкин.

– Да. Они польстились на оклады, а это говорит о глубоком невежестве. Но это еще не самое главное. Вот показания двадцатичетырехлетнего Игоря Пуделко: он утверждает, что человек в маске приставил к его горлу нож и потребовал рассказать, где хозяин квартиры, то есть дядюшка Пуделко, хранит русалку.

– Кого хранит? – поразился Бабкин.

– Русалку. Можешь сам прочитать.

Сергей пробежал глазами показания Пуделко, в которых ясно говорилось: один из грабителей заставлял его признаться, где Виктор Пуделко, его дядя, прячет деревянную фигурку русалки.

– Младший Пуделко ничего не знал, – сказал Илюшин, забирая дело. – Он не понял, что от него требуют. А старшего не было дома. А теперь посмотри, чем закончилось майское нападение на квартиру некоего Зильберканта: хозяина убили, весь дом перерыли. Жена Зильберканта, которой во время нападения дома не было, рассказала, что у них пропало. Взгляни на перечень.

Бабкин пробежал глазами по подробным описаниям старинных шкатулок и остановился на перечислении деревянных фигурок, изображавших мифологических существ славянских народов.

– Русалка, водяной, леший… – нахмурившись, прочитал он, – домовой большой, домовой малый… Макар, это что?

– Там же сказано: мифологические существа. Покойный Зильберкант собирал деревянные фигурки на одну тематику. У него и шкатулки были с соответствующей росписью.

– И ты полагаешь, что грабители искали именно русалку? И остановились после того, как ее нашли? Тогда я голосую за версию с коллекционером, заказавшим себе какую-нибудь редкость вроде той русалки. Бандитам она была ни к чему.

– Или же, – сказал Макар, – мы имеем два не связанных друг с другом факта: то, что нападения прекратились, может не зависеть от того, что грабители забрали у очередной жертвы. Они могли остановиться просто потому, что совершили два убийства за один день.

Сергей посмотрел на дату, когда ограбили и убили Якова Зильберканта, и кивнул – пятого мая девяносто третьего года.

– Русалка, русалка… Зачем грабить квартиры из-за русалки? Может, это ключ? Недостающая часть шифра? Ерунда какая-то… Она же деревянная!

– Вот именно.

– Не золотая, не серебряная… Деревянная! Нет, Макар, что-то здесь не складывается. Неужели фигурка была настолько уникальной? Почему не взяли остальные?

– В чем заключается ее уникальность, мы можем узнать двумя путями: отыскать родственников покойного Зильберканта, если они остались, и поговорить с ними. Либо спросить у самого Сковородова.

– Надо подумать, как найти Кирилла Сковородова, – неохотно сказал Бабкин. – Попросить Мишу Кроткого сделать запрос – самое очевидное.

– Попроси. Но что-то мне подсказывает, что таким простым путем мы его не отыщем. Он мог залечь на дно, сменить имя… Пока мы не поймем, что ему было нужно пятнадцать лет назад, не узнаем, где он может быть сейчас.

Бабкин пожал плечами, не совсем понимая, что имеет в виду Илюшин, но решил согласиться. Он задумался о том, что станет делать Макар, если найдет Сковородова, и ответ ему очень не нравился.

* * *

На следующее утро Катя проснулась с тяжелой головой и опухшими от слез глазами. Накануне она позвонила маме, и та изъявила желание приехать к дочери в Москву.

– Посмотрю, как вы устроились. Ты всю осень в новом институте учишься, а я о нем ничего не знаю. Ты ко мне не приезжаешь, значит, я к тебе приеду. Рассказывай – как учеба?

Катя пыталась переубедить мать, но Ирина Степановна была непреклонна. Артур, Седа и свекровь, узнав об этом, запаниковали.

– Нам еще мамы твоей не хватало! – возмущалась сестра мужа. – Пускай сидит дома в своем Гукове и никуда не едет. Где мы ее спать положим?

– Да не в этом дело! – Артур был как-то странно возбужден. – А вдруг она про нас в Ростове расскажет? Что тогда?

– Мама не бывает в Ростове, – устало сказала Катя, потирая ноющие виски. – Что ей там делать? Приезжать маме, конечно, нельзя, только я не знаю, как ее в этом убедить.

Свекровь взволнованно ходила по комнате, шелестя подолом цветастого халата.

– Собственную мать убедить не можешь? – фыркнула Седа. – Всех нас подставишь!

– Да не всех нас, а меня! – выкрикнул Артур. – Меня, черт возьми!

– Не орать! – Диана Арутюровна бросила на сына такой взгляд, что тот отшатнулся. – Тихо! Что-нибудь придумаем. Вот что: Катерина позвонит матери и скажет, что сама приедет на Новый год. Вот и все.

– А если ее мать весной захочет приехать? – заныла Седа. – Что тогда?

– А если летом? – поддержал ее Артур.

Катя медленно обвела их недоумевающим взглядом.

– Какой весной? Каким летом? – оторопело спросила она. – Я думала, мы летом уже вернемся в Ростов! Вы же говорили…

И замолчала. Артур, Седа и Диана Арутюновна смотрели на нее так, что она отчетливо поняла: ни в какой Ростов летом они не вернутся.

– Вы же говорили, что ваш дядя Тигран поможет разобраться с теми бандитами! Что же он не помогает?

– Не твое дело! – отрезал Артур. – Не помогает – значит, не может. Летом мы будем здесь жить, о возвращении и думать забудь.

Мать бросила на него предостерегающий взгляд, перехваченный Катей.

– А я что буду делать? – растерянно спросила она. – А как же моя мама? Я ей по телефону с трудом вру, а при встрече и подавно не смогу…

– Захочешь, чтобы Артур был жив и здоров, – сможешь, – жестко сказала свекровь.

– А то хорошо устроилась! – Красивое лицо Седы исказилось. – «Ой, я мамочке соврать не смогу!» Деньги на операцию могла брать, а соврать, чтобы мужа спасти, нет?

– Седа!

Катя ушла в свою комнату, не говоря ни слова, ощущая себя не просто выжатой – выцеженной по капле. Ей казалось, что вздумай она лечь на пол – сквозняк подхватит ее и унесет в открытую форточку. А в квартире останутся крепкие, живые, сочные Седа, Артур и Диана Арутюновна.

«Ты не можешь на них сердиться, – сказала себе Катя себе. – Они ни при чем. Они просто пытаются защитить Артура, и ты должна делать то же самое».

Она легла на диван, поджав ноги. Усталость и отчаяние навалились на нее, словно накрыв с головой тяжелым, пыльным покрывалом, под которым не хватало воздуха. Из-за закрытой двери доносились сердитые голоса. Катя тихонько заплакала и так, плача, и уснула.

Поднимаясь на другое утро по лестнице на восьмой этаж, она услышала женские голоса на лестничной клетке и замедлила шаги. Что-то насторожило ее. Разговаривали возле квартиры Вотчина. Катя бесшумно прошла еще один пролет и застыла на месте.

– Господи, кошмар-то какой, а?! Ну что же такое творится, господи?! Боже, накажи ты этих мерзавцев, чтоб всем жить стало легче!

– Анна Петровна, а когда милиция приедет?

– Я двадцать минут назад позвонила, обещали скоро быть. Да разве вы наших ментов не знаете? Может, они и вовсе не приедут! И лифт кто-то сломал… Поленятся пешком идти – и не будет никакой милиции!

– Да что вы, Анна Петровна! Чтобы на убийство милиция не приехала – такого не бывает!

– Еще как бывает, голубушка, поверьте мне! Я уж столько на своем веку повидала… А все равно – как увидела Олега Борисовича, так сердце и застыло. Дверь-то к нему в квартиру открыта была, вот я и прошла. А он лежит. И кровь с головы натекла!

– Ой, батюшки!

– Вот вам и «ой». Убили нашего Олега Борисовича, не пожалели! И собачку его не пожалели!

– Неужто и ее убили?

– Да нет, собачка-то цела! Но раз хозяина убили – значит, и ее не пожалели! Пропадет теперь собачка!

– Верно, верно, Анна Петровна. Ой, что творится, что творится…

Катя бесшумно спустилась вниз по лестнице и вжалась в стену возле своей квартиры, заслышав шаги внизу. «Олега Борисовича убили, – стучало у нее в голове. – Олега Борисовича убили…»

Первым ее побуждением было броситься прочь от этого места как можно дальше. «Оперативники начнут опрашивать всех жильцов, и, если я скажу, что гуляла с его собакой, у меня попросят документы. Прописки нет, начнутся вопросы. Так могут и на Артура выйти. Этого нельзя допустить, нужно уходить немедленно, пока милиция не приехала. Сделать вид, что я ничего не знаю».

Катя быстро сбежала вниз по лестнице и увидела, что возле подъезда разворачивается на асфальтовом пятачке машина. «Быстро, быстро, – подгоняло что-то изнутри. – Тебя никто не видел, никто не знает. Ты ни при чем». Она прошла мимо машины, чувствуя, как скользнул по ней взглядом один из вышедших оперативников, и стараясь не переходить на бег, направилась к остановке.

Снег под ногами превратился в грязную жижу, вымешенную ногами десятков людей. Катя прошла по жиже до остановки и остановилась перед большой лужей, которую по краям обходили прохожие, пытаясь не сорваться со скользкого бордюра в черную муть. Снежинки падали на эту муть, и через секунду их уже не было – белое превращалось в черное, исчезало на глазах. Кто-то все-таки оступился и, подняв брызги, выругался, а по поверхности лужи пошли волны.

Катя представила Антуанетту, брезгливо поднимавшую лапки над каждой лужицей. Сейчас она там, в квартире, возле тела мертвого хозяина. Или спряталась под диваном, когда в ее дом вошли чужие люди – много чужих. Может быть, ее возьмут соседки. А может, и не возьмут, и тогда Антуанетту отправят в приют. Если ей повезет и кто-то захочет приобрести взрослого терьера, то у нее появятся новые хозяева. Но это потом. А пока она в квартире, где убили Олега Борисовича.

– Это всего лишь собачка, – прошептала Катя, пытаясь убедить себя обойти лужу. – Чужая. Я даже не люблю маленьких собачек!

Прохожие огибали Катю, застывали на секунду перед лужей и сворачивали в стороны.

«Наши проблемы – как грязная холодная лужа», – вспомнила Катя слова своей новой знакомой.

– Не как лужа. Как водоворот, – вслух сказала она.

Затем развернулась и пошла обратно к дому, на ходу вытаскивая телефон, чтобы позвонить на работу и предупредить, что задержится.

В квартире Вотчина работала оперативная группа. Когда Катя тихонько постучала в дверь, отчего-то опасаясь звонить, и изнутри что-то неразборчиво крикнули, она толкнула ее и вошла в прихожую. Тотчас навстречу ей выскочил низкорослый хмурый мужик в мятом костюме, заросший щетиной, и грубовато рявкнул:

– Куда? Нельзя на место преступления! Родственница?

Катя начала говорить, что нет, не родственница… И тут из-за двери, поскальзываясь на линолеуме, выскочила Антуанетта и с отчаянным визгом ринулась к девушке. Она подпрыгнула, как мячик, и Катя подхватила крошечное дрожащее тельце, прижала ее к себе. Тонька спрятала взъерошенную голову у нее под мышкой, и, плача и скуля, начала рассказывать на своем собачьем языке, что случился ужас, и ей было очень страшно, хотя она тявкала, тявкала изо всех сил и боялась, что ее ударят, а потом бросят одну…

– Разве я тебя оставлю? – спросила Катя, глотая слезы. – Собачонка ты глупая, мелкая…

– Мелкая, а лаяла на нас так, что мы чуть не оглохли, – заметил вышедший в прихожую опер. – Барышня, вы у нас кто?

– Меня зовут Екатерина Викулова, – сказала Катя. – Я знала Олега Борисовича. Я могу вам чем-нибудь помочь?

Сорок минут спустя Катя, не веря, что ее отпускают без всякой дополнительной проверки, вышла из кухни, где с ней беседовал следователь. Антуанетта мелко семенила внизу, не отставая ни на шаг.

– Посмотрите картины, – попросил следователь. – Может быть, что-то пропало?

Катя вошла в комнату, в углу которой возле кресла небрежно накрытое простыней лежало тело. Она покосилась в сторону простыни, но следователь мягко взял Катю под локоть.

– Вы не бойтесь, не бойтесь. Посмотрите внимательно на стены. Вы сами говорили, что он не раз показывал вам свою коллекцию.

– Кажется, все на месте. – Катя растерянно обвела взглядом нагромождение полотен. – Даже иконы. Странно…

– Вот и нам тоже странно.

– Подождите…

Она прошла в соседнюю комнату, движимая неясным чувством, и уверенно отстранила оперативника, закрывавшего ей проход к полке с деревянными фигурками.

– Что? Что такое? – спрашивал опер.

Катя молча смотрела на полку. Что-то внизу коснулось ее ног, и она вздрогнула. Антуанетта!

– Здесь, – тихо произнесла Катя.

– Что – здесь?

– Здесь не хватает одной вещи.

– Какой?

– Деревянной русалки. Той, которая исполняет желания.

Лето 1984 года. Село Кудряшово

Пару месяцев спустя после смерти тракториста Мишка заглянул к Кольке Котику. Приятеля дома не было. В огороде хлопотала его молчаливая жена Наталья, похожая на полную унылую корову, и Мишка с ностальгией вспомнил, как хорошо, бывало, они сидели, уговаривая под водочку Натальины соленья.

– Что, Наташка, огурчики-то будешь в этом году солить? – с деланой веселостью спросил он.

– Как не солить, – отозвалась та, откидывая с потного лба прядь волос. – Приходи, первая проба твоя будет. Ты к нам в последнее время и не заглядываешь.

– Дел много, – соврал Левушин. – Дом у нас с Ленкой достраивается, там пригляд нужен. Сама знаешь…

Наталья кивнула.

– Добрая ты душа! – вдруг вырвалось у Мишки. – Закуску нам с Колькой приносила… Не гнала нас!

Жена Котика удивленно взглянула на него.

– Зачем же вас гнать? Коли вы дома сидите, у меня на виду, так я за вас спокойна. А то пойдете по чужим дворам пьянствовать, ничем хорошим это не закончится.

Она снова наклонилась над грядкой. Левушин посмотрел на ее широкую спину, и ему вдруг пришло в голову, что Наталья при нем ни разу не улыбнулась. А ведь не старая баба – двадцати трех еще нет.

– Наташ, что ты неулыбчивая такая?

– А от чего мне улыбаться? Или жизнь у нас с тобой больно веселая?

Левушин покивал головой в такт своим мыслям и неожиданно для себя решился.

– У меня для тебя подарок есть. Хороший. Может, хоть тебе от него веселее станет.

Он достал из кармана русалку, сжал в кулаке.

– Держи.

– Что там?

Левушин нехотя разжал кулак и положил фигурку на широкую Натальину ладонь.

– В общем… это самое… как сказать-то, елки-палки! – Он смутился, почувствовал себя неловко под ее вопросительным взглядом. – Короче, если загадаешь желание и русалке его скажешь, оно исполнится. Вот. У меня исполнилось, теперь пускай она у тебя будет.

Наталья перевела взгляд на лежавшую в ее ладони фигурку.

– Надо же, – без удивления сказала она, – вот люди мастерят-то! Красивая. Спасибо.

Мишка почувствовал раздражение.

– Ты поняла, что я сказал-то? Не простая это русалка. Загадаешь желание – оно исполнится.

– Какое желание?

– Твое желание! Вот что хочешь загадай – и жди, когда сбудется.

– А зачем ждать?

– Тьфу!

Левушин хотел обругать Наталью дурой, но сдержался.

– Ума себе попроси, – сухо сказал он, испытывая одновременно и горечь, и облегчение от того, что отдал русалку. – Или еще чего-нибудь важного. Да не показывай ее никому, отберут.

– Спасибо, – повторила Наталья, разглядывая русалку.

Мишка махнул рукой и пошел к калитке, так и не разобравшись, поняла его Наталья или нет.

– Миш! – окликнула его женщина, когда он уже стоял у забора.

– Что?

– А ты сам какое желание загадал?

Левушин помолчал, глядя на ее вытянутое лицо.

– Плохое я желание загадал, – признался он наконец. – Эх, да что теперь говорить! Смотри, выбери себе что-нибудь хорошее.

И ушел.

Наталья постояла, глядя ему вслед, затем вошла в дом и уселась у окна, положив перед собой на стол русалку.

Левушину она поверила сразу. Не просто поверила – у нее не возникло и тени сомнения в том, что он говорит правду. Наталья Котик, которую близкие люди, включая ее мужа, считали глупой, обладала одним редким качеством – она интуитивно отличала правду от лжи. Эта способность была у нее с детства, и девчонкой она частенько удивлялась, глядя, как родители верят врущему ребенку. Ведь видно же, что врет! Видно по тому, как стоит, как в глаза смотрит, как руками кренделя выкручивает. А уж про то, что по голосу слышно, и говорить нечего!

Жизнь у Натальи и в самом деле была невеселая. Замуж она вышла по большой любви, но быстро поняла, что муж ее чувств не разделяет. Ему важнее было, что она хорошая хозяйка и смирная жена: в его дела не лезет, скандалов не устраивает. Что еще надо?

Но сама Наталья знала, что нужно мужу. «Некрасивая я для него, – думала она, глядя по утрам на себя в зеркало. – Потому и не любит».

Зеркало она не переносила. Оно показывало сутулую крепкую бабу с широкими ладонями, крепкими плечами, одутловатым лицом. Одним словом, корова. Она знала, что Колька за глаза ее так и зовет – «коровенка моя». В шкатулочке с простенькими украшениями, доставшимися ей от матери, у Натальи хранилась фотокарточка популярной артистки. Она была ее главным сокровищем – не чета драгоценностям! Иногда, оставшись дома одна, Наталья доставала снимок, рассматривала прекрасное отретушированное лицо и мечтала о том, что это ее лицо. Она, Наташа Котик – красавица! Губы резные, кожа белоснежная, плечи такие, что только платки пуховые на них накидывать – тончайшего кружева, мягчайшей нити. А глаза! Длинные, чуть раскосые, с такими ресницами, что, кажется, взмахнет ими – и ветерок повеет. Ах!

«Никогда тебе такой не бывать, – нашептывал правдивый голос. – И не мечтай, только раны свои бередишь. Живи с таким лицом, какое есть, радуйся тому, что у тебя есть. Коленька твой ненаглядный мог бы и на другой жениться, вот тогда бы ты настрадалась».

Наталья с ним соглашалась, убирала карточку на дно заветной шкатулки. А через месяц доставала опять и любовалась, представляя себе, как счастлива она была бы, если б хоть чуточку походила на известную артистку.

Сегодня вместо портрета Наталья держала в руках деревянную фигурку. Она не задавалась вопросом, откуда Левушин взял русалку, откуда узнал про исполнение желаний, как такое вообще может быть… Она молчаливо приняла, как само собой разумеющееся, что ей сказали чистую правду. Детская вера и надежда на чудо были в ней так сильны, что Наталья от всей души поверила: сейчас она произнесет желание, и оно сразу же сбудется.

– Хочу, – проговорила Наталья, сжимая русалку в кулаке так, что побледнели костяшки, – хочу, чтобы я стала красивой! Прямо сейчас! Посмотрю в зеркало – а я красавица!

Счастливая, раскрасневшаяся, она обернулась к зеркалу для подтверждения чуда. И горестно вскрикнула. Зеркало показывало ей все ту же нелепую бабу, какой она была.

– Почему же… – выговорила Наташа, давясь слезами. – За что же так? Выходит, соврал мне Левушин? Посмеяться хотел? Или ты не можешь мою просьбу исполнить?

Она посмотрела на русалку и вытерла слезы.

– Видно, не можешь.

Обреченно кивнула, соглашаясь – действительно, кто ж из такой коровы сможет красавицу сделать? Так только в сказках бывает. Была лягушка, стала царевна. И то – лягушка, не корова!

Неожиданно ее охватил гнев – и на собственную доверчивость и глупые ожидания, и на Левушина, и на русалку… Она выскочила во двор, стремительно добежала до калитки и швырнула фигурку в густые кусты, начинавшиеся сразу за их участком.

– Ну и пусть! – ожесточенно бормотала она, возвращаясь домой. – Пусть! Какой уродилась, такой уродилась! Не нужно мне это…

Зайдя в дом, она не удержалась и снова взглянула в зеркало. Лицо было опухшее от слез, покрасневшее, некрасивое. Наталья покорно вздохнула и, заставив себя не думать больше о русалке, занялась домашними делами.

Пообедав на скорую руку, она собралась убраться, как вдруг к горлу неожиданно подкатила тошнота. Ей пришлось выскочить из дома, и под кустом калины ее долго выворачивало наизнанку. Две дворовые собаки удивленно смотрели на хозяйку.

Наталья умылась, вернулась в дом, взялась за веник… И тут снова накатила тошнота, да такая, что до куста Наташа еле успела добежать.

– Это что ж творится-то, а? Неужто заболела?

Наталья прислушалась к себе. Она с детства ничем не болела, да и сейчас чувствовала себя не хуже, чем обычно. Не считая того, что запах каши, допревавшей в печи, вызывал у нее рвоту. Она прошлась по дому, принюхиваясь по всем углам, и точно вычислила причину. Так точно, что чуть не пришлось третий раз выскакивать во двор.

– Что за напасть такая… – начала Наталья, и тут неожиданная догадка осенила ее. – Господи, – тихо сказала она, садясь на стул. – Батюшки светы!

Она провела рукой по животу, затем метнулась в комнату и взяла в руки маленький календарь, на котором отмечала приход месячных. Цикл у нее приходил строго вовремя, как часы, но она все равно за две недели обводила в кружок число, когда следовало ожидать «неприятностей».

– Два дня уже прошло, – ошеломленно пробормотала Наталья, увидев отмеченную кружочком дату. – Как же я забыла-то, а? Два дня, а ничего и нету…

Она отложила календарь в сторону и снова погладила себя по животу. То же чутье, которое помогало ей отличать правду ото лжи, подсказало, что у нее родится сын.

– Мальчишка… – по лицу Натальи текли слезы, но она их не замечала. – На Кольку будет похож… Мальчишку рожу!

На нее волной накатило такое счастье, что грезы перед фотокарточкой известной артистки показались ей несерьезными девчачьими переживаниями. Какая красота? Зачем? У нее будет ребенок – вот что в тысячу раз важнее! Он уже в ее животе, питается ее соками, радуется ее радостью! Наталья вскинула голову и пошла вытанцовывать по кругу, приговаривая:

– Не любишь меня, Коля? А и не люби! И я не буду к тебе со своей любовью липнуть. Эх! Рожу нашего детеночка, котеночка, лебеденочка! Выношу, выкормлю, человеком воспитаю. Радостью называть буду, солнышком!

Она смеялась в голос, молола всякую чепуху и продолжала танцевать. В себя ее привел стук в дверь. Наталья спохватилась и выбежала наружу, торопливо заправляя за уши выбившиеся пряди волос.

– Стучу-стучу… – ворчливо начала соседка, старуха Марья Авдотьевна, – а никто не отзывается. Ба! – она прищурилась на Наташу. – Что это с тобой случилась, красна девица?

– Что такое?

Старуха отступила на шаг, оглядела молодую соседку с ног до головы. Та стояла перед ней раскрасневшаяся, с растрепанными волосами, грудь высоко поднималась и опускалась.

– Ты там с полюбовником, что ли? – подозрительно спросила Марья Авдотьевна.

Наталья вспыхнула.

– Да вы что, тетя Маша! Заходите в дом, не стойте на пороге.

Старуха прошла внутрь и сразу поняла, что чужим мужиком в доме и не пахнет. Вон ведро с водой стоит, вот веник, там тряпка брошена. Нет, так любовников не принимают! Она поводила носом по сторонам и убедилась, что не в любовнике дело.

«А похорошела-то как, голубушка! – подумала она, оглядывая Наталью. – И не узнать! Откуда что взялось!»

– Красавица моя, – ласково начала старуха, и Наташа вздрогнула от непривычного обращения, – ты отвар какой выпила, что ли? Ну-ка живо признавайся, в чем дело!

– Да о чем вы, Марья Авдотьевна? Загадками говорите!

– Загадками, значит? Я-то понятно говорю. А загадка у нас вот где!

Она подхватила хозяйку под локоть и проворно подтащила ее к маленькому зеркалу на комоде. Схватила его цепкой рукой и сунула Наташе под нос.

– Вот загадка, вот! Голову-то мне не морочь, я уже стара для этого.

Наташа взглянула на себя и обомлела. Из зеркала на нее смотрела красавица. Глазищи огромные, так и сияют из-под темных бровей. С губ рвется улыбка, от которой на щеках появились мягкие ямочки. Голову на высокой шее держит, как лебедь. Она провела рукой по лицу, и сама поразилась плавности своего жеста.

– Вот! – довольно заявила соседка, отбирая у нее зеркало. – Налюбовалась? Теперь говори, к какому колдуну ходила. Может, я тоже пойду. Хоть в гробу полежу красавицей.

– Сын у меня будет, – тихо сказала Наташа с той же прекрасной улыбкой, которая преображала ее лицо. – Маленький…

И рассмеялась звонко и счастливо.

– Не полежу, – проворчала себе под нос Марья Авдотьевна. – Способ, конечно, хороший, ничего не скажу, но не для меня. А ты, Наталья, молодец! Кольке-то сказала?

Та покачала головой:

– Вечером узнает.

– Ну и хорошо. Эх, забыла, за чем приходила!

Она махнула рукой, неожиданно обняла соседку и смачно поцеловала ее в румяную щеку.

– Красавица моя! Рожай, деточка, рожай. И тебе на радость, и Кольке твоему… И мне, Наташенька. Детки – это счастье. Ох, дожить бы…

Она заковыляла прочь. Когда закрылась дверь, Наталья неожиданно вспомнила, что единственный сын Марьи Авдотьевны погиб в последний год войны.

Через пять минут она бродила в кустах, раздвигая ветки руками и внимательно глядя под ноги.

– Куда же она делась? – бормотала Наталья. – Сюда бросила, кажется… Или вон туда…

Она ободрала кожу об колючие ветки, но в конце концов нашла то, что искала, когда уже решила, что фигурку подобрали деревенские ребятишки.

Русалка лежала в траве и внимательно смотрела на нее. Наталья прижала фигурку к груди, поцеловала ее. И бросилась к дому соседки.

– Неужто ты вспомнила, зачем я приходила? – удивилась та, увидев ее. – А я все мучаюсь…

Не слушая старухи, Наташа сунула ей в руки фигурку и отошла.

– Что такое? Зачем? – прищурилась Авдотьевна. – Игрушку мне принесла? Да ты что, красавица моя! Я все ж не до конца в детство-то впала!

– Она одно желание исполняет.

– Чего?!

– Она не простая. Исполняет одно желание. Какое хотите, такое и загадайте. А я свое уже исполнила!

Наталья улыбнулась и пошла к калитке.

– Совсем девка от счастья сбрендила, – проворчала под нос старуха.

Она сунула фигурку за поленницу и пошла к сараю. Но на полпути передумала, вернулась, достала русалку и, обтерев ее фартуком от налипшего сора, сунула в карман.

– Пусть дома валяется. Все ж старался кто-то, вырезал. Ох, дел других у людей нету…