Текст книги "Жизнь под чужим солнцем"

Автор книги: Елена Михалкова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

– Похоже, Алина, он вас задел за живое, – без улыбки заметила Маша.

– А с вами, Маша, я как раз хотела поговорить, – проигнорировав ее реплику, сказала Алина. – Хочу обсудить некоторые вопросы, касающиеся экскурсий. Откровенно сказать, рафтингом я не совсем довольна.

– Ну, пойдемте, – пожала плечами Маша, – обсудим, что вы хотели.

Выйдя из номера, все разошлись кто куда. Алина, Маша и Лева уселись за столиком в кафе, и Даша, посмотрев на их напряженные лица, решила не дожидаться окончания разговора. По-видимому, он предстоял не из приятных для представителей принимающей стороны. Борис с Аллой пошли к себе в номер, Никита направился к бару и потащил было за собой и Дашу, но она, сославшись на то, что хотела посмотреть волейбол, ушла в сторону моря. Не дойдя до волейбольной площадки, с которой раздавались громкие голоса, среди которых она узнала и голос Максима, Даша повернула и медленно побрела по берегу в сторону соседнего отеля. Здание было недостроенным и, по-видимому, заброшенным: во всяком случае, никаких строительных работ здесь не велось. Даша уходила по берегу все дальше от своего пляжа, голоса людей становились тише, тише и наконец почти стихли, заглушаемые криками чаек и шумом моря. Даша опустилась на гальку и задумалась.

Ей казалось, что между утонувшим Николаем и пропажей кулона Аллы есть что-то общее. Совершенно непонятно, что могло бы объединять два столь разных события, но ощущение не проходило. Даша немного поразмыслила на эту тему, но мысли были неприятными, и она постаралась отогнать их. «Да, детектив из меня не получился бы, – грустно усмехнулась она. – Детектив должен быть таким… возбужденным, азартным, что ли, должен стремиться найти преступника и покарать. А я что? Шарахаюсь от собственной тени и наживаю паранойю». Ей вспомнилось, как ей казалось, будто кто-то слушал ее разговор с Сонечкой и Женечкой около бассейна, и она твердо решила больше не выдумывать всякой ерунды. Да, напомнил ей внутренний голос, на удивление серьезный в этот раз, но ведь аниматор не купался. Его… Даша гнала от себя противное, страшное слово, но оно возвращалось, как бумеранг. Его утопили. Да, утопили. А ей даже Алина не поверила. «Ну все, хватит! – приказала она себе рассерженно. – Так точно можно паранойю нажить. Мама еще в Москве говорила, что у меня нервы расшатаны, и была совершенно права. На расшатанные нервы и наложился несчастный случай с аниматором. Больше ничего не выдумывай!»

Даша уставилась на камни у себя под ногами, и ей совершенно некстати вспомнилось, что точно так же она рассматривала серые и черные камешки в горшке на столе у генерального директора их фирмы, когда он вызвал ее к себе и сообщил о том, что она уволена. Даша поморщилась. Сообщил – слабо сказано: «проорал» было бы гораздо точнее. Так вот, в горшке на столе у него рос какой-то совершенно экзотический цветок, названия которого Даша, конечно же, не знала. Она вообще в комнатных растениях не разбиралась, не считая любимого розана. Цветок имел какой-то сакральный смысл, что-то там этакое символизировал, по словам дарителей, и директор поставил его на свой необъятный стол, на котором хватило бы места на небольшую оранжерею. Тогда, два месяца назад, она стояла перед ним, потому что он даже не предложил ей присесть, и внимательно разглядывала серые и черные камешки в горшке.

– Нет, вы вообще что себе позволяете?! Вы понимаете, где ваше место в фирме?! Нет, где БЫЛО ваше место в фирме, потому что работать у меня вы больше не будете, даже не надейтесь!

Даша не надеялась. Обычно за дверью генерального было шумно, но сейчас все как будто вымерло, словно офис был совершенно пуст. Даша не обольщалась на этот счет, прекрасно понимая, что как только выйдет, сразу же будет окружена толпой любопытствующих. Просто сейчас все прислушивались, желая узнать, как же Главный прочистит мозги идиотке, составившей такой разгромный отзыв на «Стандарты оценки квалификации переводчиков». И ведь знала, с кем связывается, но все равно написала. Ладно бы ее мысли, изложенные зачем-то на бумаге, остались между теми пятью сотрудницами, которые сидели в одной с Дашей комнате и вместе хохотали над ее остроумными замечаниями, так нет же: кто-то доброжелательный разослал Дашины комментарии по всем сотрудникам, и то, что все думали про себя, обрело явственную форму. Форму документальную, почти официальную.

– Кто вам вообще позволил высказывать свое мнение, я вас спрашиваю?!

Вопрос директора был, по-видимому, риторическим, но Даша ответила, не отрывая взгляда от камней под цветком:

– Вадим Викторович, вы же сами просили всех переводчиков написать свои отзывы на предложения Светланы Андреевны, поскольку сама она иностранных языков не знает и может допустить некоторые неточности.

– Да, я просил написать отзывы! – рявкнул директор. – А вы… вы что написали? И не смейте меня перебивать! Вы что, полагаете, если вы неплохо тексты переводите, мне и взять на ваше место будет некого?

Даша хотела что-то ответить, но передумала. Ей было противно. «Ну зачем же ты, милый, передо мной так распинаешься, если все равно я уже уволена?» – подумала она. «Да он не перед тобой распинается, – подсказал внутренний голос, – а перед теми, кто слушает за дверью». Все, все передадут двадцатилетней Светочке, автору бреда, раскритикованного Дашей, и будет у них с Вадимом Викторовичем полная гармония в отношениях. Камешки в горшке с растением, призванным открывать чакры и стабилизировать энергетические контуры, матово отсвечивали и просто просились в руки. Даше всегда в детстве больше нравилось играть с такими вот камешками, чем с песком.

– Вадим Викторович, я могу быть свободна? – спросила она, перебив шефа на полуслове.

Тот опешил, но быстро пришел в себя:

– Нет, моя дорогая, вы будете слушать, пока я вам все не выскажу! Потому что я здесь решаю, кто и сколько будет меня слушать, а не какая-то там… которая никто, ничто и звать ее никак!

После этих его слов спокойная Даша выкинула такое, о чем потом сотрудники фирмы еще долго шептались по углам. Глядя директору прямо в глаза, она опустила руку в горшок с уродливым растением, зачерпнула оттуда горсть камешков и медленно, с наслаждением, рассыпала их по поверхности стола. Изумленный Главный смотрел, как на документы сыплется земля вперемешку с камнями, а Даша все перетирала камешки в правой ладони, словно на ощупь чувствуя их матовость.

– Ну, правильно, наорал на девчонку, она и съехала слегка! – заметила потом, узнав об этом, главбухша, напоминавшая продавщицу в пивном ларьке, злоупотреблявшую собственной продукцией.

Рассыпав почти все, Даша внимательно посмотрела на серо-зеленого уродца в горшке и аккуратно отломила верхний листочек.

– Маме покажу, – объяснила она потерявшему дар речи шефу. – А то она никак из моего описания не поймет, что за чудо-юдо у вас растет.

Затем повернулась и вышла из кабинета.

Вечером плачущую Дашу успокаивала мама.

– Господи, Дашка, да ладно тебе! – говорила она, аккуратно переворачивая лопаткой тоненькие блинчики. – Ты что, другое место не найдешь, что ли?

– Мам, ты у меня просто инопланетянин какой-то, – всхлипнула Даша. – Знаешь, сколько переводчиков безработных место ищет? Да пол-Москвы!

– Но ты ведь не поэтому ревешь, – проницательно заметила мама, шмякая на сковородку новую порцию теста. – Ты ревешь потому, что тебя обидели. Ну и наплюй на них сто раз! Директор твой скотина редкостная, я тебе давно говорила. А вот про коллег своих ты преувеличиваешь, вовсе они не радовались твоему увольнению, я же многих знаю.

– Да ты просто не видела, как они потом на меня смотрели. И никто даже толком не попрощался!

Она собралась было опять зареветь, но мама ловко сунула ей в рот ложку варенья.

– Дашка, это ты у меня инопланетянин, ей-богу! А что ж они должны были делать, на шею тебе кидаться? Да у вас обстановка в фирме хуже, чем в эсэс, все друг за другом следят, и каждый за свое место обеими руками держится. Ты же не маленькая, должна понимать такие вещи. На вот тебе блинчики, лопай. С работой ты разберешься, а те девчонки, с которыми ты дружила, тебе позвонят. Не сегодня, так завтра позвонят. И знаешь, что я думаю? – продолжала мама, задумчиво глядя на тарелку с блинчиками, от которых поднимался пар. – Тебе нужна смена обстановки. Езжай-ка ты отдохнуть туда, где не очень дорого, в Египет там какой-нибудь. Нет, в Египте жара страшная сейчас, а вот Турция – очень даже неплохая страна. Пофлиртуешь с турками, глядишь, оживешь слегка. А то ты похожа на ежика в тумане – бледная, и колючки в разные стороны.

Слегка ошеломленная Даша жевала блинчик, не зная, что ответить.

– Вот и договорились! – подытожила мама удовлетворенно.

Глава 7

Анжелика Пронина была ориентирована на ребенка. Это было ее собственное выражение, которое ей очень нравилось. Произнесенное вслух, оно рождало у нее ассоциацию: она стоит на носу корабля и плывет по лазурным волнам к острову, который чуть виднеется вдали, ветер треплет ее волосы, дельфины выныривают из воды, а с берега ей машет рукой прекрасный маленький мальчик, ее сын. Чудное видение и было внутренним образом слов «ориентирована на ребенка». Анжелика часто повторяла его, объясняя, почему она так и не защитила диссертацию.

– Видишь ли, Света, я полностью ориентирована на Бореньку, – говорила она подруге, ласково гладя пухлого мальчика по голове. – Его нужно водить на дополнительные занятия, с ним нужно читать по вечерам, в общем, тратить кучу времени. Правда, все это мне в радость, но о диссертации пришлось на время забыть. Может, когда Боря в школу пойдет…

Света кивала и восхищалась правильным поведением Анжелики. А то вот есть матери, которые сбагрят ребенка на бабушек-дедушек – и ну карьерой заниматься. Спрашивается, зачем они его рожали?

И Анжелика, и ее муж, Аркадий, действительно души не чаяли в Борисе, который рос спокойным, не плаксивым, в меру резвым ребенком. В меру резвым – это было самое главное, потому что Анжелика Сергеевна терпеть не могла шумных детей, а уж Аркадий и подавно. Нет, ребенок должен быть таким, чтобы его не было ни видно, ни слышно, и их собственный Боренька полностью отвечал родительскому требованию.

Только мать Анжелики, Вера Семеновна, отказывалась признавать спокойное Борино поведение за достоинство.

– Что ты с сыном делаешь, а? – регулярно выговаривала она дочери, приезжая в гости. – Туда не ходи, сюда не ходи, это в руки не бери, то в ротик не тяни. «Боренька, положи камушек, он может на ножку упасть и пальчик ушибить», – очень точно передразнивала мать капризный тон Анжелики. – У тебя не мальчишка растет, а не пойми что! Мальчик должен бегать, плавать, лазать, все ронять…

– Пусть другие бегают и все роняют, – защищалась Анжелика, – а мой будет уравновешенный.

– Да где ты тут уравновешенность видишь? – взывала к ней Вера Семеновна.

Но Анжелика и слышать ничего не хотела о том, чтобы что-то изменить в Борином характере. У нее был самый лучший, самый правильный мальчик на свете.

А поскольку одного лучшего мальчика ей было вполне достаточно, то внеплановая беременность повергла Анжелику Сергеевну в ужас. Аборт оказалось делать поздно, а о том, чтобы рожать, и речи быть не могло. В конце концов она собиралась через пару лет плотно засесть за диссертацию! Да и нельзя было бросать преподавательскую деятельность в институте, где она работала, – на ее место метила куча завистников.

Аркадий, узнав о перспективе повторного отцовства, настроился решительно.

– Делай справку – и марш на аборт! Куда только смотрела, корова! – упрекнул он супругу. – Образованная женщина в наше время вообще не может забеременеть без своего желания. Вся медицина на вас работает, столько врачей стараются…

Но Анжелика Сергеевна в грубой форме посоветовала мужу не нести ахинею и подумать, что же им делать дальше. Связи у них обоих были исключительно в преподавательской среде, и как покупаются справки с показаниями к аборту на таком позднем сроке, они не знали.

– Ладно, поговорю с Иницкой, – решила в конце концов Анжелика. – Она, конечно, ужасно противная баба, но опытная. Что-нибудь подскажет.

Но разговаривать с противной Иницкой не пришлось – в дело вмешалась Вера Семеновна. Услышав, что дочь беременна, она предложила, не задумываясь:

– Рожай, а ребенка я у тебя возьму. Аборт делать поздно, ребенок вам с Аркадием лишний. А я его воспитывать буду, вам на выходные отдавать.

– Да что ты, мама, не по-человечески как-то… – растерялась Анжелика.

– Почему же не по-человечески? – удивилась Вера Семеновна. – Ты ж не в детский дом собираешься его пихнуть, а к родной матери пристроить. Уж если я тебя воспитала, то и ребенка твоего как-нибудь смогу.

– А как же ты с работой? – вопросительно протянула Анжелика Сергеевна, и Вера Семеновна рассмеялась, поняв, что вопрос решен.

– Как-нибудь договорюсь, – весело ответила она. – Переводы можно и дома делать, так что об этом пусть твоя голова не болит.

Никита Пронин только в школе начал задумываться, почему все дети живут с родителями, а он – с бабушкой. До тех пор его картина мира была проста и понятна: есть он и бабушка, а есть папа с мамой и Борькой. Иногда он приезжал к родителям на выходные, иногда у них с бабушкой оставался Борька, но такое случалось редко. Пара дней, от силы – три, и все возвращалось на свои места к полному удовлетворению сторон. Живому, подвижному, любознательному Никите было скучно у родителей, которые все запрещали и ничего не предлагали взамен. То есть, конечно, предлагали – например, поиграть в настольные игры. Но они совершенно не интересовали Никиту. Из вежливости мальчик сидел за каким-нибудь развивающим лото или домино, послушно бросал кубики вслед за Борькой, но через пять минут ему так надоедало, что он выскакивал из-за стола, сшибая кубики, стул и коробку. Анжелика тяжело вздыхала, Аркадий тер виски, а вечно полусонный Борька плелся за младшим братом играть в прятки или гонять по квартире маленький резиновый мячик. Когда Никита наконец уезжал к бабушке, вся семья Прониных вздыхала с облегчением.

А Никита радовался тому, что возвращается в свою квартиру, где можно висеть на турнике, качаться на канате и даже прыгать с каната на тахту. Бабушка кормила его супом с гренками, расспрашивала о маме с папой, и по тому, как выразительно она закатывала глаза в некоторых местах его рассказа, Никита понимал, что бабушке тоже было бы скучно в доме его родителей.

– Баб, а почему мы так живем? – спросил он как-то раз, вернувшись из школы. В тот день училка объявила о родительском собрании, и Никита первый раз задумался, что родительское собрание потому и назвали родительским, что приходить на него должны именно мамы и папы, а не бабушки.

– Ты имеешь в виду, почему живем отдельно? – уточнила бабушка.

Никита кивнул.

– Потому что так лучше для всех нас, – ответила Вера Семеновна. – Конечно, большинство людей считают, что дети должны жить со своими родителями. Но вот я считаю, что дети должны жить с теми, с кем хотят. Если бы ты выбирал, с кем тебе поселиться, кого бы ты выбрал?

– Тебя, конечно, – пожал плечами Никита.

– Вот видишь. Ты сам и ответил на свой вопрос.

Бабушка вышла, а Никита обдумал услышанное. У него было чувство, что бабушка в чем-то перехитрила его, чего-то недоговорила, но где – он никак не мог понять. В самом деле, он выбрал бы жить с бабушкой. Разве тут могут быть вопросы? Но что-то неясное все равно осталось.

Решив, что попозже он расспросит бабушку еще раз, Никита побежал гонять мяч с дворовыми мальчишками.

Институт Никита так и не закончил, вылетев из него за неуспеваемость. Когда он вернулся из армии, его старший брат заканчивал аспирантуру и собирался защищать диссертацию с каким-то невыговариваемым названием. Родители всячески помогали сыну, так что Борька шел по проторенной дорожке. Мать хотела привести Бориса в пример младшему сыну, но Никита только фыркнул: образование он ни в грош не ставил и был уверен, что всего можно добиться и без идиотских «корочек». Анжелика попыталась прочитать сыну наставление на тему, как важно в современном мире быть образованным, но Никита только отмахнулся от нее.

– Да ладно тебе, – сказал он. – Бабушка правильно говорит: мужику нужны не эти ваши… диссертации, а воля и удача. Первого больше, второго меньше.

– Ну-ну… – неопределенно высказалась Анжелика, подразумевая про себя, что с таким мировоззрением Никите ничего в жизни не добиться.

Откровенно говоря, и она, и Аркадий в глубине души злорадствовали, когда младшего сына отчислили из института. Это свидетельствовало о полном бабушкином фиаско, особенно на фоне успехов Бориса. Но вернувшийся Никита развил бурную деятельность и для начала устроился работать водителем такси. В таксопарк его устроил невесть откуда взявшийся знакомый, с которым они, по выражению Никиты, «скорефанились» в армии.

– Он у тебя выражается, как уголовник! – закатывала глаза Анжелика Сергеевна, разговаривая с матерью. – Скорефанились… Подумать только!

– Пусть выражается как хочет, зато деньги зарабатывает, – парировала Вера Семеновна. – А твой Борька как был воблой, так воблой и остался.

– Да Борис уже практически защитился! – возмущалась Анжелика.

– Значит, станет защитившейся воблой.

Такими ссорами неизменно заканчивалась любая их встреча. В конце концов Никита и Борис стали для Анжелики и Веры Семеновны чем-то вроде скаковых лошадей, на которых поставлено очень многое, хотя, конечно, ни первая, ни вторая никогда бы не признались в этом самим себе.

Борис благополучно защитился, устроился работать в тот же институт, где преподавали Пронины-старшие, и карьера его обещала идти по той же дороге, по которой шли родители. Это полностью устраивало и Анжелику, и Аркадия, видевших в сыне интеллигента, продолжателя семейной традиции. Никита работал в таксопарке, заводил знакомства с какими-то странным личностями, которых Аркадий именовал деклассированными, и регулярно ночевал неизвестно где, очень радуя бабушку.

«Настоящий мужик будет, – думала Вера Семеновна. – В молодости перебесится, побегает по бабам, а потом остепенится. Лишь бы не окрутил его кто раньше времени».

Начавшаяся перестройка застала семейство Прониных врасплох. Мир вокруг завертелся с какой-то удивительной скоростью, и изменения, происходившие в нем, были непонятными, страшными. Институт, где работали Анжелика, Аркадий и Борис, стал разваливаться на глазах, преподавательский состав разбегался, а зарплата, которой со всеми надбавками раньше вполне хватало на жизнь, превратилась в пустые бумажки. К тому же нагрянувший кризис съел их сбережения, и Анжелика с мужем с оторопью озирались вокруг, ощущая себя пришельцами, окруженными враждебными племенами. Многие из их коллег как-то общались с этими племенами, создавали непонятные ТОО, уезжали по обмену в другие страны, но ни Анжелика, ни Аркадий не были способны на подобное. «Мы же не торгаши!» – возмутился Аркадий, когда ему предложили заняться репетиторской деятельностью. А Борис был слишком ленив и инертен, чтобы самому добиваться чего-либо.

Зато Никита чувствовал себя как рыба в воде. Перед ним открывались возможности, которых он давно ждал, и Никита постарался не упустить их. Он пробовал себя во всем, что только подворачивалось под руку, но пару раз попав в очень неприятные ситуации, со временем стал осторожнее. Никита понял, насколько важны в любом деле верные люди, и стал присматриваться к Борису, влачившему полунищее существование вместе с родителями. В конце концов на родного брата можно было положиться, а это Никита стал ценить не меньше, чем хватку и способность делать деньги.

Четыре года спустя он был совладельцем небольшой, но успешной мебельной фирмы, которая специализировалась на изготовлении детской мебели под заказ. Бизнес развивался успешно. Еще через год Никита выкупил долю партнера и стал единоличным собственником.

Должность Бориса, работавшего на Никиту, гордо называлась «директор по маркетингу», однако на деле все идеи по развитию бизнеса исходили от его заместителя, а Борис лишь контролировал процесс. Для него было унизительно получать оклад в пять раз меньше, чем у собственного заместителя, но тут Никита оказался категоричен: хорошо оплачиваются только ценные сотрудники. Он выделил брату хорошую служебную машину, но кормить его за счет фирмы не собирался, о чем прямо и сказал еще в начале совместной работы.

Вера Семеновна к тому времени умерла, и Борис переехал в ее квартиру, поскольку себе Никита купил другую – просторную, с высокими потолками и окнами, выходящими на парк. После смерти бабушки он стал чаще навещать родителей, и Анжелика с Аркадием очень радовались его визитам – в том числе и потому, что каждый раз получали от младшего сына деньги, позволявшие им не думать о том, где раздобыть средства на жизнь.

Никита относился к матери и отцу уважительно, понимая, что не отдай они его бабушке, он сам, Никита Пронин, мало на что годился бы. А вот Борис отца с матерью искренне презирал и при каждом удобном случае напоминал, как они чуть не искалечили ему жизнь, запихав в ненавистный институт и заставив заниматься нелюбимым делом. Он и диссертацию-то не хотел защищать, но они настояли на своем, как всегда! После ухода старшего сына Анжелика Сергеевна частенько плакала, вспоминая, каким чудесным, послушным мальчиком он был когда-то. С портрета на комоде на нее смотрела Вера Семеновна, и Анжелике казалось, что во взгляде матери мелькает ехидная усмешка.

* * *

С самого утра Алина что-то писала. На вопрос Даши она ответила, что не бросает слов на ветер и собирается составить грамотное заявление, как вчера и пообещала. Правда, добавила Алина, теперь это практически бесполезно, поскольку вор, если только действительно имела место кража, наверняка успел перепрятать камень, и искать его смысла уже нет.

Даша перед зеркалом сушила свою шевелюру феном под неодобрительным взглядом Алины.

– Ну что я сделаю, если они расческой не укладываются как надо! – оправдывалась она, пытаясь изобразить хотя бы подобие аккуратной, как у Алины, прически.

– Укладываются, если средствами для укладки пользоваться, – отрезала та. – Если хочешь, возьми мое.

Даше не хотелось. В маленькой стеклянной баночке, стоявшей на Алининой тумбочке, находилось вещество, напоминавшее ей посиневшую от ужаса медузу, причем не только по внешнему виду, но и по консистенции. Когда-то Даша прочитала, что во времена Людовика XIV был в ходу цвет, обозначаемый как «цвет тела испуганной нимфы», причем, как она смутно припоминала, за впечатляющим образом скрывался всего лишь оттенок серого. Даше представлялась бедная, голая, посеревшая от страха нимфа, дрожащая почему-то на дубу. Так же живо Даша воображала и улепетывающую изо всех сил от рыбаков медузу, пытающуюся мимикрировать под цвет моря, которую все-таки ловят и сажают в баночку, а потом ею намазывают волосы, чтобы они хорошо лежали. Она вообще не любила что-либо постороннее на волосах.

– Алин, а Алин… – позвала Даша, чтобы увести разговор от вопросов укладки. – Слушай, неужели камень в кулоне настолько ценный, чтобы из-за него такой шум поднимать? Кстати, как он называется?

– Черный опал, – ответила Алина, продолжая писать. – Я удивляюсь, до чего ты нелюбопытная! – Она отложила ручку и обернулась к Даше. – Спрашиваешь, как камень называется, только после того, как его украли. Я вот сразу на него обратила внимание.

– Да я тоже обратила, просто спрашивать было как-то неудобно. Так он дорогой?

– Я поняла со слов Никиты, что украшение стоит что-то около сорока тысяч долларов.

– Сколько?! – ахнула Даша. – Так дорого?

– Кстати, не очень дорого. Обычно черные опалы стоят дороже, но, по-моему, то ли камень не очень чистый, то ли еще там что-то не так. Никита говорил, но я не запомнила. А он про камень много знает, поскольку сам же его и покупал где-то в Европе ей в подарок на свадьбу.

– Славный подарок, – вздохнула Даша. – Хорошо, когда у твоего жениха есть такой щедрый младший брат, правда?

– Не уверена, – непонятно отозвалась Алина. – Кстати, младший брат, по-моему, решил, что полностью покорил меня своим обаянием. Все-таки до чего смешна самовлюбленность мужчин!

– Он же тебе нравился, – робко сказала Даша.

– Уверяю тебя, не настолько, чтобы я им всерьез заинтересовалась, – фыркнула Алина. – Ладно, Даш, не мешай гонорар отрабатывать, иди позавтракай.

– А ты?

– А я не пойду. Вон банан съем, и хватит.

– Ладно, я тебе что-нибудь вкусненькое принесу. Постой! – спохватилась Даша. – Так ты и впрямь деньги получишь за составление заявления?

Алина обернулась к Даше и прищурилась:

– А ты думаешь, я стала бы вступать в конфликт с хозяином отеля, не говоря уж про местную полицию, бесплатно?

– Ну, не знаю. Вчера же ты это предложила просто так, правда?

– Вчера – да, а сегодня вполне могла бы и передумать. Я ж тебе говорю, смысла-то теперь никакого нет, камень наверняка хорошо спрятан. Но если Никите взбрело в голову деньги на ветер выкидывать, то я только рада, раз ветер в мою сторону. Все, все! – замахала она руками в сторону Даши, собиравшейся еще о чем-то спросить. – Иди наконец, а то я до обеда не закончу, совсем английский забыла.

Завтракая в одиночестве, Даша незаметно разглядывала окружающих и пыталась представить, кто из них мог бы оказаться вором. К примеру, вон та седая дама с колоссальным количеством бижутерии. Неважно, что ее не было на рафтинге, ведь мог быть сообщник. Боже мой, вздохнула Даша, так обвешивать себя украшениями могут только русские, у нас сорока – любимая национальная птица. В этот момент к даме подкатился низенький лысый старичок, и парочка начала быстро обсуждать что-то по-немецки, поглядывая в сторону столов с фруктами. Даша рассмеялась.

– Я вижу, у вас хорошее настроение с утра. Доброе утро! – раздался голос Максима, и Даша тут же пожалела, что не воспользовалась Алининым гелем для укладки. Да и подкраситься бы не мешало.

– Да я тут играю сама с собой, – улыбнулась она. – Присаживайтесь.

Незаметно рассматривая сидящего напротив нее Максима, Даша пыталась представить, как он мог бы выглядеть в офисе. Наверное, не очень хорошо, решила она. Свободный стиль идет большинству мужчин, а вот носить костюм с такой же легкостью умеют немногие. Хотя к светлым волосам, наверное, очень идет темное…

– Ну что? Как я вам сегодня? – иронично поинтересовался у нее Максим, прервав Дашины размышления. Она покраснела и ответила невпопад:

– Я просто про Алину задумалась, как она там заявление пишет.

– Какое заявление?

– Ну, по поводу вчерашней пропажи.

Даша коротко рассказала, к каким выводам пришел Никита, и про столкновение с полицейским тоже, умолчав лишь о том, что Алина работает за обещанный гонорар. Объяснила, что если написать заявление, то тогда полиция вынуждена будет расследовать дело, вот Алина и пишет, причем сразу на английском.

– Я что-то не понял, при чем здесь английский, – нахмурился Максим. – Заявление-то она пишет в турецкую полицию, или сразу в Страсбургский суд?

– В полицию, конечно, – кивнула Даша.

– А почему в турецкой полиции должны принимать заявление на английском языке? Вообще-то государственный язык здесь, насколько мне известно, турецкий.

Даша задумалась. Действительно, почему они решили написать заявление на английском?

– Не знаю… – неуверенно сказала она. – Вообще-то это Алина предложила, а все остальные как-то дружно поддержали.

– Ну, так ерунду полную предложила ваша Алина. К тому же какой смысл в расследовании теперь? Впрочем, если вам так уж хочется поднять большую бучу и здорово подпортить настроение соотечественникам, обратитесь к гидам нашим… как их там… к Маше и Леве. Кто-то из них совершенно точно знает турецкий, и не только разговорный. Напишут они вам ваше заявление, вот и все дела. А что там писать-то? Перевести с русского обстоятельства кражи, и больше ничего.

Максим говорил рассерженно, и Даша удивилась:

– Что вдруг вас так задело? И при чем здесь «подпортить настроение»?

– Да при том, что если все-таки заведут дело, в чем я, правда, сильно сомневаюсь даже при наличии заявления, то здесь будут проводить обыск, причем у каждого. Вы себе представляете, как проводится обыск? Потные вонючие турки перетрясут все ваши вещи, будут лапать ваше нижнее белье, а потом еще и вас саму, не дай бог.

Увидев гримасу на Дашином лице, он добавил:

– Не подумайте, что я вас пугаю, просто на что же другое вы рассчитывали? Ладно, я вам дал ценный совет, можете им воспользоваться совершенно бесплатно: обратитесь к гидам, они все напишут. А когда закончите фигней заниматься, приходите на волейбольную площадку, хоть поболеете за меня.

Даша хотела было ответить, что за него есть кому болеть, но Максим поднялся, с усмешкой поклонился и быстро пошел к корпусу.

Посидев над остывшим кофе, Даша пришла к выводу, что все они сваляли большого дурака, и пока не начали валять еще большего, следует направить ход дела в указанное Максимом русло. К тому же, говорила себе Даша, он ведь юрист, значит, у него должен быть аналитический склад ума. Для Даши с ее гуманитарным образованием и вечной тройкой по математике, которую преподаватель ставил исключительно из жалости к ней, аналитический склад ума означал принадлежность к какому-то высшему, недоступному классу. «Я – питекантроп, – подумала Даша. – Пойду обрадую еще одного такого же». Взяв для Алины большое красное яблоко, она торопливо вышла из столовой.

Алина сидела, склонившись над своей тумбочкой, и что-то вычеркивала в блокноте. Прикрыв за собой дверь, Даша подбросила яблоко, и оно упало на кровать.

– Слушай, Алин, Максим говорит, что мы полной ерундой занимаемся.

Алина резко обернулась, и Даша поняла, что вступительная фраза была выбрана неудачно.

– То есть не совсем ерундой, а…

– Какой Максим? – металлическим голосом спросила Алина. – Твой белобрысый юрист? Знаете что… – Она встала, и Даша даже попятилась, увидев выражение ее лица. – Проваливайте-ка вы со своим юристом на все четыре стороны! Ты меня поняла?

Даша схватила пляжное полотенце, лежавшее с краю на тумбочке, и попыталась у себя за спиной открыть захлопнувшуюся дверь. Та, как назло, не поддавалась.

– Мне еще вашего мнения не хватало, твоего и какого-то безграмотного самоучки! Ты вообще хоть что-нибудь понимаешь в законах, а? Ты кто? Ты переводчик, вот и переводи на здоровье. И не смей лезть в мои дела, последний раз тебе говорю!

Алина сделала несколько шагов к Даше, и та, внезапно перепугавшись, дернула ручку с такой силой, что дверь распахнулась. Даша вылетела в коридор, а вслед ей раздался полный ненависти голос: