Текст книги "Свидание на пороховой бочке"

Автор книги: Елена Логунова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Я упаковалась в два приема и сразу же направилась к выходу, по дороге всего лишь раз-другой приложившись высоким медвежьим челом об антресоли. Хорошая видимость в число достоинств моего костюма, увы, не входила.

Простой и дерзкий план сработал замечательно! В сказочном мире Русляндии самоходные искусственные медведи были явлением обычным, потому что на просторной территории парка, рассредоточившись, одновременно работали сразу пять аниматоров в одинаковых костюмах. Одним медведем больше, одним меньше – кто это мог заметить?

Никто и не заметил! Я беспрепятственно вышла из офисной избы и не отказала себе в удовольствии минутку полюбоваться беготней охранников. Они сновали вокруг терема, как тараканы.

Ухмыляясь, чего никто не мог увидеть, я сорвала с куста пышную алую розу, заложила ее за мохнатое ухо, сделала лапой трень-брень по воображаемой балалайке и, косолапо приплясывая, влилась в толпу гуляющих.

Полагаю, для них я выглядела как типичный ярмарочный медведь – добродушный и веселый. Меня то и дело останавливали, чтобы сфотографироваться в медвежьих объятиях, и мне все труднее было сдерживать недовольное рычание.

В меховом комбинезоне было адски жарко, а медвежья башка тяжело давила на плечи и кренилась набок, уводя в сторону и прорези для глаз. После того как я сослепу едва не загремела в пруд, я наплевала на медвежью гордость и стала придерживать голову лапами.

Это добавило образу мишки глубины и драматизма. Проходя мимо столиков пивного ларька, я услышала, как мужской голос сочувственно произнес:

– Не пей больше, Миша, козленочком станешь! – и поняла, что основательно укрепила типичный имидж русского народного медведя.

Стараясь не бежать, чтобы не выдать себя нехарактерным для хозяина тайги легкомысленным галопом, я проследовала на выход. У турникета прихватила со стойки пачку буклетов Русляндии и, помахивая одним из них, как фольклорная плясунья платочком, вышла за ворота.

Меня по-прежнему не останавливали! Впрочем, в этом не было ничего удивительного: на торном шляхе к железнодорожной станции постоянно работали, завлекая народ в тематический парк, костюмированные аниматоры.

– Ты на смену? Тогда я на обед! – обрадовался моему появлению красноносый клоун в тельняшке.

Не знаю, какого сказочного персонажа он изображал. Может, спившегося дядьку Черномора – командира неполной роты древнерусских морских пехотинцев?

Черномор отдал мне свои буклеты и вернулся в парк, а я продолжила движение в направлении железнодорожной станции. И даже в этот непростой для меня момент я честно и добросовестно отрабатывала свой гонорар рекламщика-пиарщика, одаряя прохожих раздаточной печатной продукцией.

Последний буклет я с игривым книксеном вручила охраннику на перроне железнодорожной станции.

Потом вошла под высокие гулкие своды вокзала, в укромном тупике нырнула в дамский туалет, там заперлась в кабинке и буквально спустила с себя шкуру.

Уф-ф-ф-ф! Как же я в ней запарилась!

«Медведь в России больше, чем медведь», – с намеком, который я не сразу поняла, сказал мой внутренний голос.

– Мишка – это не только ценный мех, – согласилась я.

И поняла, что мне не хочется расставаться с костюмом. Такая роскошная маскировка! Вдруг еще пригодится?

Но как его нести? Набросив мех на плечи, а-ля витязь в медвежьей шкуре, и при этом держа башку в руках, как добычливый таежный охотник? Однозначно, в таком необычном виде меня не заметит только слепой, но не стоило бы привлекать к себе внимание…

Подумав, я вывернула меховой комбинезон на-изнанку. Изнутри он был совсем лысый, прорезиненный, и в застегнутом виде напоминал собой большой брезентовый мешок. Медвежья голова легко поместилась в него, еще и место осталось.

Я выдернула из джинсов ремень и стянула им в тугой пучок четыре лапы комбинезона – получился оригинальный рюкзак. Он выглядел не более странно, чем та мексиканская торба из войлока, которую горделиво таскает на горбу наш модник Зяма, и я постановила считать, что ручная кладь у меня просто шикарная.

Забросив мешок за плечо, я вышла из клозета, в кассе купила билет до конечной станции ближайшей электрички и уже через пять минут расслабленно полулежала в удобном кресле «Ласточки».

Побег удался!

Алке Трошкиной выпала честь дожидаться допроса в кабинете голландского директора, и, изучая внутреннее убранство помещения, узница тоже первым делом обратила внимание на окно.

Большое, квадратное, опушенное по подоконнику кудрявыми цветочками в длинном ящичке, оно не порадовало глаз заключенной, потому что снаружи было плотно закрыто резными деревянными ставнями. Трошкина поняла, что сбежать не удастся, и расстроилась.

Алка категорически не хотела беседовать с операми, потому что знала: бессовестно и нагло соврать представителям закона она не сможет. Язык не повернется! А говорить правду, всю правду и только правду, пожалуй, не следовало. Трошкина высоко ценила дружбу и не могла подвести под монастырь сестру по разуму Кузнецову!

Узница наскоро прикинула вероятный план допроса.

Надо полагать, первым делом от нее потребуют представиться, а потом поинтересуются, знаком ли ей убитый мужик.

Затем попросят рассказать о случившемся – что она видела, что слышала и что себе, дура, думала, когда орала на весь парк: «Дайте мне шило!»

А вот потом ей зададут в высшей степени неудобный вопрос: «Кто ваша подружка?» И тогда-то хорошей девушке Трошкиной придется либо соврать следователю, либо навредить подруге.

Сказать, что это Индия Кузнецова?

А у той в сумке паспорт на имя Марии Сараховой!

Считай, обвинение в мошенничестве Инке уже обеспечено.

Трошкина всхлипнула.

А если сказать, что Кузнецова не Кузнецова, а Сарахова?

Трошкина вздохнула.

Врать она не хотела, не любила, а главное – не умела. Стоит ей открыть рот – и опытные сыщики вытянут из нее всю возможную информацию.

Значит, нужно молчать.

А с этим тоже имелась проблема.

Трошкина, признаться, всегда любила поговорить. Похвальное умение держать язык за зубами к ее достоинствам не относилось. Алка даже во сне иногда разговаривала, на что ей неоднократно указывал недовольный этим обстоятельством Зяма.

В жизни милой болтушки лишь раз был период, когда она молчала, как Герасим, аж целую неделю. Это случилось на педагогической практике в пионерском лагере, когда вожатая Аллочка вынужденно перекупалась в холодной воде и потеряла голос. Тогда она с утра до вечера держала при себе горластого пионера и озвучивала приказы отряду шелестящим шепотом на ухо адъютанту.

Алка пытливо поглядела на кулер в углу.

Что, если напиться холодной воды? Может быть, она снова потеряет голос и по этой уважительной причине уклонится от допроса?

Но ведь тогда ей предложат дать ответы письменно, а не может же интеллигентная девушка с двумя высшими образованиями сказаться неграмотной и покрыть бумажный лист корявыми кладбищенскими крестиками?!

Или же ей нужно не только голос потерять, но еще и руку сломать, чтобы лишиться как устной, так и письменной речи… Трошкина поежилась: сурово калечить себя ей не хотелось даже ради лучшей подруги.

В коридоре вдруг сделалось шумно. Алка встрепенулась, вскочила, мягким кроликом метнулась к двери, секунду послушала, удивленно вздернула бровки, прыгнула к столу – за стаканом – и обратно.

С привычной ловкостью она приставила пустой стеклянный сосуд к дверному полотну и снова прислушалась.

– Она сбежала! – отчетливо прозвучало в коридорном гаме.

– Слава тебе, господи! – Алка закатила глаза и перекрестилась стаканом.

Логика всегда была сильной стороной отличницы Трошкиной. Она безошибочно рассудила: задержанных было четверо, и из них только двое женского пола – сама Алка и ее душенька-подруженька Инка. Сама Алка никуда не сбежала, продолжала сидеть под замком. Следовательно, если «она сбежала», то кто «она»?

– Индия Кузнецова, она же Мария Сарахова, она же Сонька Шмаровоз! – нервически захихикала измученная переживаниями Трошкина. – А я сошла с ума, ах, какая досада!

Она пружинисто похлопала себя по губам, сделала серьезное лицо и сообщила невидимой публике:

– Итак, дамы и господа, Индия Кузнецова пошла по стопам графа Монте-Кристо! Она обрела свободу, каковой, несомненно, воспользуется для разрешения сложившейся ситуации. А я тем временем должна… Гм, а что же я должна?

Алка потерла лоб, почесала в затылке, пошевелила бровями. Невидимая публика терпеливо ждала.

– А знаете? Получается, я все равно должна помалкивать, чтобы ничего не испортить, – правильно рассудила Трошкина и посмотрела на стакан в своей руке.

Потом она подошла к кулеру, пощупала его пластмассовый бок и огорчилась:

– Не очень-то холодный…

И тут ее взгляд упал на мини-бар:

– О!

Алка открыла холодильник. Бутылки в кармашке на дверце приветствовали ее нежным хрустальным звоном.

– Есть виски – будет и лед! – обрадовалась Трошкина.

Она потянулась к морозилке, и тут у нее возникла идея получше.

Виски!

Водку, виски и иные крепкие алкогольные напитки хорошая девушка Аллочка не любила, принимать их не умела и после пары рюмок сорокаградусного стремительно переходила из вертикального положения в горизонтальное, а упав – засыпала.

А заснув – молчала как убитая! Вот и нашелся простой и верный способ не сболтнуть чего лишнего!

– Молчанье – золото! – провозгласила изобретательная Трошкина и щедро плеснула в свой стакан из бутыли с желтой жидкостью.

Она должна была успеть напиться до состояния нестояния прежде, чем ее пригласят на допрос, и не стала зря терять драгоценное время.

Когда дверь кабинета открылась, Алка со страдальческой гримасой, как невкусное лекарство, допивала мелкими глоточками второй стакан односолодового. На скрип двери и повеление выходить она отреагировала торопливым бульканьем, после чего с вызывающим стуком припечатала к столешнице пустой стакан, встала, икнула, улыбнулась, закрыла глаза и упала плашмя, как складная гладильная доска, компактно поместившись в промежуток между холодильником и столом.

Майор Кулебякин не должен был находиться на службе. У майора Кулебякина еще не закончился отпуск, который он самоотверженно использовал для поездки на курсы повышения квалификации, чем крайне рассердил свою любимую девушку Индию Кузнецову.

Индия пребывала в убеждении, что во внеслужебное время майор Кулебякин должен всецело принадлежать ей одной, и потраченный на служебные курсы отпуск расценила как подлое предательство.

Поэтому Денис ничуть не удивился тому, что по возвращении не застал свою любимую девушку дома, у окошка, высматривающей, не возвращается ли из дальних далей одинокий странник. Он заранее знал, что Индия не станет и пробоваться на роль Пенелопы.

Тем не менее майора задело то, что любимая исчезла без предупреждения и объяснения. Могла хоть записку оставить!

Сердясь и досадуя, Денис бесцельно слонялся по квартире, а верный пес Барклай томно наблюдал за ним из-под полуприкрытых век с дивана, на котором он не лежал бы, будь дома Индия.

Не так, ох, не так майор Кулебякин планировал провести этот день! Не выдержав тоски и безделья, Денис наплевал на отпуск и отправился туда, где ему никогда не бывало скучно – в криминалистическую лабораторию ГУВД края.

– О, шеф вернулся! Кончилась наша счастливая жизнь! – с притворной грустью вздохнул непочтительный салага лейтенант Карабасов, разглядывая бутерброд с паштетом.

У болтливого салаги Карабасова был невероятный глазомер, позволяющий иной раз обходиться вовсе без приборов – качество для эксперта, зачастую работающего вне лаборатории, весьма ценное.

В повседневной жизни применение карабасовскому глазомеру тоже находилось: бутерброды он делал такие ровные, что штангенциркуль отдыхает!

– Несчастные они! – фыркнул майор Кулебякин, забрав у Карабасова бутерброд с идеальным, один к одному, соотношением хлеба и паштета. – Мумуму-мумуму?

– Да все по-старому, – правильно расшифровав начальственное мычание как дежурный вопрос «Что у нас нового?», ответил капитан Данильченко.

Телефон на столе Дениса издал приветственную трель, щелкнул и вытолкнул из себя ленту факса.

– Кому малява из РОВД Сочи? – с треском оторвав бумажный лист, спросил Денис.

– Если по убийству в Русляндии, то мне! – поднял руку Данильченко.

– Убийство в Русляндии? – насторожился капитан.

По причинам личного характера знаменитый парк Русляндия со вчерашнего дня ассоциировался у него с неприятностями на любовном фронте: именно в Русляндию, уклоняясь от почетной роли верной Пенелопы, сбежала «в командировку» – по словам ее родни – Индия Кузнецова.

В свою очередь, Индия конкретно и четко ассоциировалась у видавшего виды майора с приключениями столь широкого диапазона, что и убийство в нем без труда нашло бы себе место.

– Там мужика пырнули шилом, прямых улик нет, а с главной подозреваемой интересная неувязочка: она по чужому паспорту жила, настоящая владелица документа сейчас за границей, – наскоро объяснил капитан Данильченко. – В базе пальчики подозреваемой отсутствуют, так коллеги попросили глазками посмотреть – на всякий случай.

Денис машинально кивнул. Все коллеги знали, что у капитана Данильченко феноменальная зрительная память.

Так же машинально Кулебякин развернул гладкий свиток факса и посмотрел на отпечатки, запятнавшие среднюю часть листа.

– Е-мое!

Чего-то в этом роде Денис подсознательно ожидал, но все равно с трудом сдержал эмоции.

– Что? Давай, я посмотрю. – Капитан Данильченко протянул руку.

Майор Кулебякин отстранился:

– Я сам.

Он аккуратно свернул факсовый лист вчетверо, нарочито неторопливо спрятал его в карман, подхватил недоеденный бутерброд и пошел к двери, через плечо обронив:

– С Русляндией я разберусь.

Во рту у него стало горько, как будто идеальный бутерброд лейтенанта Карабасова был присыпан хиной. Спускаясь по лестнице, майор выплюнул хлебно-паштетную жвачку в мусорку на площадке между этажами, вытер увлажнившиеся ладони о джинсы и снова развернул маляву сочинских коллег.

Зрительная память у Дениса была обычная, соревноваться с компьютером он не решился бы, но эти пальчики отождествил с абсолютной уверенностью. Сомнений не было: отпечаток правого большого пальца, украшенный приметной звездочкой старого шрама, принадлежал гражданке Кузнецовой Индии Борисовне. В младые годы неугомонная Индия Борисовна опасно напоролась нежным пальчиком на гвоздь, в итоге получив особую примету, по которой теперь ее с легкостью можно было узнать. Индии Борисовне Кузнецовой с малых лет было свойственно напарываться на неприятности, из которых тот злополучный гвоздь был самой мелкой.

Нет, в полицейской базе данных отпечатков Индии пока еще не было. Рисунок пальчиков любимой Денису запомнился благодаря дилетантскому исследованию Трошкиной, которая одно время очень сильно увлекалась хиромантией и затейливо пыталась увязать эту лженауку с серьезной дактилоскопией.

– Уже уходите?

Денис скользнул невидящим взглядом по фигуре дежурного на входе-выходе и пробормотал что-то невнятное. Ему хотелось в голос выругаться и в кровь разбить кулаки. Во что там вляпалась эта прелестная дурочка?! Убийство! Проблему серьезнее трудно придумать!

Однако Индия Кузнецова совершенно напрасно опасалась, что капитан Кулебякин по соображениям служебного долга предаст интересы своей любимой. Денис не раздумывал и не медлил.

Еще раз побеседовав с мамой и бабушкой Инки, он выяснил, что о ЧП в Русляндии они не знают, и гуманно не стал их просвещать. Договорившись о временном проживании в служебном питомнике персонального бассета, капитан Кулебякин ближайшим рейсом вылетел в Сочи.

«Ласточка» стояла на перроне, ожидая отправления. Вагон постепенно наполнялся пассажирами. Я незряче смотрела в окно и размышляла: что мне делать дальше?

Трошкина утром сказала, что майор Кулебякин уже вернулся из командировки и живо обеспокоен моим отсутствием. Я могла бы явиться к Денису, чтобы он, как верный рыцарь, спас меня от дракона. Однако в данном случае враждебный мне дракон проходил по одному ведомству с любимым майором, и я обоснованно подозревала, что Кулебякин по идейным соображениям и из чувства долга может выбрать не ту сторону. А смычка полицейского-рыцаря с полицейским же драконом не обещала принцессе в моем лице ничего хорошего.

– Котлеты доешь! – ворвался в мои размышления визгливый женский голос.

Его рулады неприятно напоминали соло на бормашине модели прошлого века.

Я повернула голову и уперлась взглядом в могучий зад, обтянутый пышно-складчатым батистом в оптимистично-розовых пионах. Из-под рюшей торчали неожиданно худые загорелые лодыжки, похожие на полированные деревянные трости. Их обладательница сломалась в пояснице, уткнувшись лицом в герметично закрытое окно, так что нижняя половина ее организма в цветах и оборках здорово смахивала на декорированный в пасторальном стиле торшер. Только это был не осветительный прибор, а звуковой.

– И волосы подстриги! – ввинтился мне в мозг очередной визгливый императив. – И побрейся! И геморрой свой лечи!!!

За окном, покорно внимая даме-торшеру, переминался неопрятный сивый мужичок. Его ответы, если они и звучали, до находящихся в вагоне пассажиров не доходили, а вот голос дамы-торшера запросто мог поднять и мертвого.

И я воздвиглась. Злость, страх, обида и разные прочие недобрые чувства копились во мне долго, и рано или поздно непременно должен был случиться шумный взрыв. Непосредственным поводом для него могло стать что угодно, так что вопли дамы-торшера пришлись даже кстати.

– Да! Ты доешь-ка котлеты, отец! – гаркнула я, настойчиво потеснив у окна покачнувшийся торшер на хлипких ножках. – Волосы сбрей, бороду подстриги, смени имя, пароли и явки, ляг на дно и затаись, чтоб тебя не нашли по кровавым следам геморроя!

Наконец-то визгливая дама заткнулась.

– Спасибо, до свидания, – на два тона ниже сказала я ей, уже стыдясь своей хамской выходки.

Однако мне полегчало. Стесняясь внимания, которое я сама же к себе привлекла, я перешла в другой вагон, забилась в уголок и вернулась к своим размышлениям.

Что будет, если меня найдет полиция или ее отдельный представитель майор Кулебякин? В лучшем случае меня запрут в высотной башне на девятом этаже, и я буду находиться под личным надзором Дениса до тех пор, пока его коллеги не найдут убийцу. Или пока они не утвердятся в ошибочном мнении, что этим убийцей и впрямь являюсь я!

«Ну уж, нет! – сказал мой внутренний голос. – На оперов надейся, а сама не плошай!»

Я кивнула. Мне уже доводилось разматывать запутанные истории, так что я убедилась: Шерлок Холмс – мое второе имя! Индия «Шерлок Холмс» Кузнецова!

«Звучит как название болливудского фильма», – съязвил мой внутренний голос.

А я вспомнила про Алку «Ватсон» Трошкину и загрустила. Спасаясь бегством, я оставила на растерзание дракону-закону свою правую руку и как минимум половину головного мозга, ведь мы с Трошкиной стопроцентно эффективны в команде.

Я утешала себя тем, что Алке ничего не грозит, ее лишь немного помучают вопросами и отпустят, и все же совесть меня терзала. Я решила воссоединиться с подружкой при первой же возможности и как-нибудь отблагодарить ее за то, что в Русляндии она приняла удар на себя. Я обязательно сделаю Трошкиной что-то хорошее! Например, придумаю, как отвадить от братика Зямы ту бабу на красном «Пежо».

– Чай, кофе, бутерброды, шоколад, олимпийские сувениры, лотерейные билеты! – призывно возвестил женский голос.

Я обернулась. По проходу между рядами кресел двигалась барышня с тележкой. В нижнем ярусе ее пестрели незабываемой расцветкой а-ля лоскутное одеяло, волонтерские бейсболки и шапочки.

Я беспокойно завозилась, только сейчас сообразив, что совершенно напрасно не изменила свою внешность, ограничившись обратным превращением из медведя в человека. Очень может быть, что длинноволосая блондинка в розовом пиджачке уже объявлена в розыск и кто-нибудь на станции вспомнит, что такая гражданочка уехала в электричке.

Я остановила девушку с тележкой:

– Что тут у вас?

– Чай, кофе, бутерброды, шоколад, лотерейные билеты и сувениры: значки, брелочки, кружки, бейсболки, а также набор пассажира! – затарахтела барышня. – В наборе разовые тапочки, мыло, шампунь, зубная паста и щетка, влажные салфетки и губка для обуви.

– С гуталином? – с надеждой спросила я, поджимая ноги, чтобы не сбивать собеседницу с толку демонстрацией своих белых парусиновых туфель.

– Черный крем есть отдельно.

– Давайте!

Я купила бейсболку, дорожный набор и гуталин, потратив на это почти все деньги, доставшиеся мне от Алки.

Девушка с тележкой переместилась к следующему покупателю.

– Простите, а туалет в этом поезде есть? – спросила я.

– В последнем вагоне, в пятом и в первом, – не обернувшись, ответила девушка.

– Спасибо.

Я поднялась, взяла свой вещмешок и пошла в конец поезда. Туалет оказался чистым, просторным и с зеркалом, на что я очень рассчитывала. Первым делом я сняла приметный розовый пиджачок. Под ним у меня была простая белая футболка, в сочетании с голубыми джинсами образующая в высшей степени заурядный наряд.

Потом я расплела косу, которой поутру украсила себя в подсознательном стремлении соответствовать стилистике русского парка, и собрала волосы в хвост на макушке – во времена моего детства такая прическа называлась «пальма». Она меня не красила, а вот я ее – очень даже, причем буквально: с помощью губки из дорожного набора и обувной краски я густо зачернила нижнюю треть хвоста и тщательно высушила это подобие грязной малярной кисти феном для рук.

Потом я разобрала хвост на пряди и распределила их так, чтобы волосы закрыли лоб, щеки и шею.

Аккуратно нахлобучила сверху бейсболку, посмотрела на себя в зеркало и удивилась тому, как похожа я стала на героиню популярного некогда мексиканского телесериала! То немытое дитя фавел звали Марианной, и я отличалась от нее только ростом и отсутствием буйных кудрей: мои черные волосы были прямыми, как у лошади.

«Индианна! – предложил мне обновить имя внутренний голос. – Почти как Марианна, но можно с одной «н», как Индиана Джонс».

– Индиана Холмс! – поправила я, держа в уме сверхзадачу – расследовать преступление.

Индиана Холмс выглядела экзотично, но симпатично. Правда, негнущиеся черные космы, торчащие из-под бейсболки, плохо сочетались с аккуратными коричневыми бровями. Пришлось и их нескупо намазать гуталином.

В результате всех этих гримерных работ разыскиваемая полицией длинноволосая блондинка превратилась в коротко стриженную брюнетку, не интересную никому, кроме завзятых фанатов латиноамериканского синематографа.

Я затолкала пиджак и новоприобретенные пожитки в медвежий вещмешок, вышла из туалета и заняла место в другом вагоне. Девушка с тележкой, которую я встретила по дороге, не обратила на меня никакого внимания, и я поздравила себя с удачной маскировкой.

Поезд плавно скользил меж мягкими волнами зеленых гор, ничего не происходило, и я настолько успокоилась, что даже задремала. Разбудил меня светлый и ясный, как майский день, женский голос из динамиков:

– Мы прибываем на станцию Зеленогорское! Следующая станция – Кипучеключевск!

До поселка Зеленогорского мы всем семейством катались вот так же, на электричке, много-много лет подряд – до тех пор, пока туда не проложили дорогу, по которой гарантированно могли проехать не только тракторы и танки. В хорошую погоду и засветло от Зеленогорского лесами-горами можно было минут за сорок дойти до нашей дачи в деревеньке Бурково.

Условный рефлекс сработал раньше, чем проснулся мозг. По команде «Зеленогорское!» я десантировалась из вагона на перрон, едва не сбив ведро с грибами.

Разнообразные емкости с опятами, кизилом, ежевикой, орехами, каштанами и прочими дарами леса стерегла суровая усатая бабка, похожая на Чапаева. Сходство было бы полным, замени бабуся платочек на папаху, а плащик на бурку, но и в цивильном облачении старуха выглядела грозно, что по-своему помогало торговле.

– Хрыбочки, яхотки берем! – рявкнула она мне в ухо.

Я машинально выскребла из кармана монеты, оставшиеся после спонтанного шопинга в поезде.

– И шо? – окинув презрительным взглядом серебристый курганчик мелочи на моей ладони, бабушка Чапай фыркнула, как четвероногий друг кавалериста.

Я пожала плечами, но спрятать деньги не успела.

– Дай сюда. – Бабка сгребла монеты, ссыпала их в карман плаща и объявила: – Пирох с хорохом.

– Шо? – не поняла я.

– С хорохом, грю!

Непререкаемо хрюкнув, бабка наклонилась, с танковым лязгом сдвинула крышку с эмалированного ведра и ловко извлекла из него большой золотистый пирог, похожий на помятый лапоть.

Ловко обмотав нижнюю половину пирога обрывком газетки, протянула его мне:

– На!

– А! Пирожок с горохом!

Я обрадовалась. Не то чтобы я очень любила горох, просто уже подошло время ужинать, а я ведь еще даже не обедала.

– Спасибо!

Я закинула медвежмешок на плечо и, энергично работая челюстями, зашагала к лесу. В последний раз марш-бросок со станции до дачи я совершала в семейной группе под командованием папули, и было это лет пятнадцать тому назад. В то время и тропа была пошире да поглаже, и у меня не имелось необходимости запоминать дорогу, потому что отряд полковника Кузнецова бойцов на марше не терял.

Теперь все стало по-другому! Тропинка, поначалу хорошо утоптанная, после первой же полянки с благоустроенным костровищем сузилась в ниточку, а затем и вовсе превратилась в нечеткий пунктир.

Некоторое время я шла наугад и уже начала волноваться, когда набрела на песчаную канавку. Желтая на зеленом, она виднелась так же ясно, как царапина на шерстистом боку, и я зашагала по ней, решив, что нашла потерянную дорогу.

Канавка становилась все глубже и шире. Ее дно, поначалу гладкое, проросло камнями, калибр которых все увеличивался, пока я не начала весьма чувствительно спотыкаться. Наконец дорогу мне преградила сухая и гладкая, как старая обглоданная кость, коряга, а в ямке от вывернутого ногой булыжника с прямым намеком блеснула темная вода.

Пришлось признать, что я трагически ошиблась и сбилась с пути, свернув в сторону по руслу высохшего ручья.

– Поздравляю тебя, Шарик, ты балбес! – раздраженно сказала я сама себе.

Цитата из веселого детского мультика не соответствовала суровой взрослой реальности.

Я заблудилась в лесу! Вдали от цивилизации, без компаса, карты, снаряжения и провизии!

Темнело, и температура воздуха понижалась так же быстро, как мое настроение. У меня появилось и моментально окрепло малодушное желание разреветься. Я опустилась на лавочку, за которую сошла костлявая спина сухой коряги, поставила на косматую кочку медвежмешок и неуверенно, как бы пробуя голос, издала первое жалобное «хны».

«Не реви, – ворчливо, как Карлсон, сказал мой внутренний голос, в борьбе с пугающей безнадежностью опять обращаясь к добрым мультикам. – Я говорю, не реви!»

– А что же мне делать?

Будь у меня мобильник, я бы позвонила в службу спасения, а в отсутствие современных средств коммуникации могла лишь аукать.

Я сложила ладони рупором, неуверенно продудела:

– Ау, ау? – и обессиленно уронила руки. – Нет, это глупо. О боже…

Машинально – просто потому, что это естественно дополняло реплику «О боже», – я подняла глаза к небу и увидела, что в темном кружеве листвы уже поблескивают стразы первых звезд.

Это меня напугало, и я сделала большую глупость: подхватилась и побежала в гору, инстинктивно стремясь забраться повыше, туда, где светлее и лучше видимость. В результате забега я запыхалась, забрела в колючие заросли ежевики, исцарапалась и лишь тогда додумалась до дельной мысли. Надо надеть костюм!

«Он защитит и от колючек, и от комаров, и от ночного холода! – воодушевленно пустился в перечисление плюсов медвежьей экипировки мой внутренний голос. – Он даже спальный мешок собой заменит, а почему нет? Костюм непромокаемый и мягкий, меховой!»

Я неуверенно улыбнулась. Незапланированная ночевка в лесу перестала казаться мне смертельным номером. Пока не стало совсем уж темно, я нашла подходящее местечко для своей первобытной стоянки: над ручьем, под пышной юбкой старой ели.

Забравшись в этот импровизированный шалаш, я облачилась в медвежий костюм и осторожно улеглась на хвойный матрас.

Хм… А и ничего, достаточно мягко! Медвежью башку я сначала планировала использовать как подушку, но она оказалась слишком большой. Я надела ее на голову, снова легла – о, нормально! И воздуха достаточно – затянутые сеточкой глазищи сойдут за форточки и не подпустят ко мне комаров.

Меховая снаружи, поролоновая изнутри, медвежья башка заглушила незнакомые и пугающие звуки ночного леса, и я почувствовала себя совсем как в детстве, когда устраивала себе уютный домик из маминого письменного стола и бабушкиного стеганого одеяла. Я успокоилась, согрелась и уснула.

– Где она?!

Взбешенный майор Кулебякин едва не снес с декоративных петель красивую резную дверь полулюкса. Замок вздрогнул, всей своей каменной шкурой ощутив холодок узнавания.

Генетическая память, на ровном месте привитая новому строению архитекторами и декораторами, подсказывала замку, что правильной линией поведения в данной ситуации будет расслабиться и подчиниться насилию. Сотни лет регулярных вторжений с последующими грабежами научили прекрасные замки узнавать захватчиков по походке, прищуру и модуляциям злобного рева.

При первых звуках подобного вопля мирные обитатели замков, теряя свои сыромятные тапки, спешили прятаться в часовнях, тайных комнатах и вместительных дубовых сундуках.

– Где Инка?! – гаркнул Кулебякин, пинком отшвырнув с порога домотканый коврик с приветственными рунами.

– Вымерли, – прошелестела Алка Трошкина, возлежащая на кровати как воплощение слепого, глухого и тупого, как пробка, но безусловно мирного обитателя замка.

Учитель географии за такой ответ поставил бы Трошкиной «пять», но полицейский варвар интересовался вовсе не судьбой коренных обитателей Перу.

– Где эта идиотка?! – продолжал настаивать безжалостный захватчик Кулебякин.

– Сам дурак, – пролепетала Алка, из последних сил храня верность женской дружбе.

Это было неразумно. За такие слова уважающий себя захватчик убил бы ее на месте. Однако Трошкина была бы даже рада такому повороту событий, потому что умереть ей хотелось с самого момента пробуждения.

С тяжелого похмелья в голове у оступившейся трезвенницы стоял гул, образующий гармоничный аккомпанемент сольному реву Дениса, которого Алка узнала лишь потому, что он назвал пароль – «Где Инка?».

Трошкина и сама задавалась тем же самым вопросом. Где Инка? Алка надеялась, что где-то далеко от Русляндии, и появление злобного Кулебякина эту ее надежду укрепило.

– Трошкина, колись! – потребовал майор и врезал кулаком по матрасу.