Текст книги "Наследница Шахерезады"

Автор книги: Елена Логунова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 11 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

– Старик, ты меня обижаешь. – Дирк умело притворился оскорбленным. – Я лучше всех знаю, что «Ли и Лили» – прекрасная группа. Не забывай, я ваш директор! Но, Ли, я почитал прессу. Ты знаешь, чего ждут от участников Дортмундского молодежного рок-фестиваля?

– Взносов за участие, – буркнул Ли.

– Это организаторам нужны взносы, а чего ждут пресса и зрители, ты в курсе?

– Прекрасной музыки! – воскликнула Лили и красиво, как делала это на сцене, тряхнула длинными волосами.

– Нет, милая, не только. – Дирк погладил блондинку по бедру и вздохнул. – Музыка – это само собой, но главное – выступление должно быть концептуальным!

– Как ты сказал? – нахмурилась Лили.

– От нас ждут ответа на вызовы, – сказал Дирк.

– Слушай, парень, мы это уже обсуждали, не так ли? – неохотно включился в дискуссию Ли. – Да мы отвечаем на такое количество вызовов, что «Гринпису» за нами нужно стенографировать! У нас и загрязнение атмосферы, и тающие ледники, и умирающий Гольфстрим, и невинно убиенные киты и дельфины – и все это в одной песне! Скажи, чего тебе еще не хватает?

– Дирк, правда! У нас такое шикарное соло кита! – Лили запрокинула голову и издала печальный долгий визг, отозвавшийся за барной стойкой звоном разбитого бокала.

– Соло кита выше всяких похвал, – поторопился сказать Дирк. – Однако…

– А наши хрипы в зеленых легких планеты? – Лили набрала воздуха, готовясь продемонстрировать хрипы, но Дирк поспешно закрыл ей рот ладонью.

– Не надо, милая, не выдавай раньше времени все наши секреты, – попросил он. – Даже здесь могут оказаться конкуренты, которые похитят идею.

– Короче, Дирк, что тебе не нравится в нашем выступлении? – прямо спросил Ли.

– Ну-у-у… Если я скажу, что мне не очень нравится название «Ли и Лили», вы сильно обидитесь?

– Дирк! – Лили сделала большие глаза. – Но мы же ПРАВДА Ли и Лили! Даже те из нас, кого зовут Майк и Тони, отчасти Ли, потому что фамилия у них – ЛИпкин! А наш клавишник – КолЛИнз!

– А я Брук, – сказал Дирк. – И как единственный Брук среди многочисленных Ли, должен прямо сказать: «Ли и Лили» звучит как название дуэта в стиле кантри!

– И ты, Брук! – пробормотал в стакан с молочным коктейлем Ли. – Дирк, мы не можем поменять название. Во всяком случае, не сейчас. В программе фестиваля мы заявлены как «Ли и Лили».

– Ну да! – надула губки солистка. – Что-что, а мое имя обязательно должно остаться в названии, я же специально выхожу на сцену вся в белом, как лилия!

– Вот именно! – Дирк щелкнул пальцами. – Милая, не обижайся, но именно это имеет смысл поправить, пока не поздно. Ты возникаешь в круге света – такая нежная, чистая, воздушная, разительно контрастирующая с загрязненной окружающей средой. Но это слишком беззубо! Я понял, мы должны шокировать зрителей!

– Как? Вытащить на сцену полуразложившийся труп гренландского кита? – съязвил Ли.

– Фу! – сморщила носик Лили.

– А было бы эффектно, – задумался Дирк.

– Старик, извини, но труп гренландского кита мы не взяли, – опять съязвил Ли. – У нас и без того был перевес багажа.

– Ладно, не надо ничего такого грандиозного! Просто немного поменяем сценографию, – предложил Дирк и потянулся за салфеткой. – Понимаешь, чистая девушка, оплакивающая поруганную и умирающую природу, – это красиво, но нам нужно безжалостно ткнуть публику мордой в грязь!

– Я не выйду на сцену грязной! – воспротивилась Лили.

– Да не ты! – Дирк дернул салфетку и вытянул сразу нескольк штук. – Не ты, а… Что это?

Он брезгливо выронил несвежую салфетку.

– Тут что-то написано, – заинтересовалась Лили. – Кажется, по немецки?

Она с усилием прочитала по слогам:

– Ом-нес хо-ми-нес, кви ин кор-по-ри-бус апо-ди-териум!

– Ого! По-моему, это латынь, – удивленно сказал начитанный Ли, перебирая салфетки. – Но есть и на немецком, и на французском, и еще на каком-то славянском языке… О! А вот и английский: «Скажите всем, что в туалете сидят трупы!»

– Что за глупая пакость – испортить шокирующими надписями все салфетки! – возмутился Дирк, перебрав бумажные квадратики. – И этот текст омерзительный! Зачем?

– Панки, что с них возьмешь! – пожала плечами Лили.

– Дирк! – позвал Ли, напряженно глядя на исписанную салфетку.

– Что?

– Дирк, а ведь это мысль!

– Какая?

– Вот эта! – Ли постучал пальцем по салфетке. – Представь: мы начинаем, но прожектор выхватывает из темноты не Лили в белом платье, а страхолюдного зомби на унитазе!

– Символ сдохшего и разлагающегося общества потребления? – оживился сообразительный Дирк. – Неплохо!

– Тошнотворно громко звучит бурчание спускаемой воды! – блестя глазами, продолжил Ли.

– И тут же страдальческий крик кита! – подхватил Дирк.

– А где же девушка в белом платье? – заволновалась Лили.

Дирк успокаивающе похлопал ее по бедру:

– Она идет и плачет! А зомби на унитазах тянутся к ней пятнистыми руками!

– Убери от меня свои руки! – Обиженная Лили вырвалась и пошла прочь.

– И ты же сможешь добавить в нашу песню что-то вроде припева, чтобы это звучало как убойный рефрен: «Трупы! На унитазе! Трупы! На унитазе!»? – даже не обернувшись на подружку, требовательно спросил приятеля Дирк.

– Естественно, – ответил Ли, распихивая по карманам салфетки с надписями.

Он помнил, что конкуренты не дремлют, и не собирался давать им шанс.

24 января, 14.40

– На шубу не смотри! – потребовала я на подходе к салону меховых изделий.

– Ладно, – мурлыкнула довольная Ирка.

Она спустила в магазине косметики кучу денег, а я – небольшую кучку, но дефицит теней и кремов мне уже не грозил, и это радовало.

Что огорчало и тревожило, так это возмутительное безразличие, которое полиция аэропорта проявляла по отношению к двум трупам в туалетных кабинках!

Почему уборная до сих пор не оцеплена? Почему не работает следственная группа?

Неужели и на этот раз наш сигнал не получен?

Но ведь после того как мы с подружкой исписали выразительными оповещениями аж на пяти языках целую пачку салфеток в кафе, шокирующая правда уже должна была стать известна международной общественности!

– Ты знаешь, я думаю, что мы действовали слишком тонко, – с сожалением сказала я подруге.

– Ты про мою подводку?

Ирка встревожилась и полезла в сумку за новой пудреницей, чтобы рассмотреть в новом зеркальце новые стрелки, нарисованные новой подводкой для глаз.

– Надо мне было взять кисточку потолще, да?

– Я не про стрелки, я про трупы, – сказала я.

– Что такое? Кого-то еще пристрелили?! – за клацаньем пудреницы не расслышала подружка.

– Надеюсь, что нет!

– Так, послушай! – Ирка полезла в карман. – Я ведь не зря изучала эту карту, я выяснила, сколько тут, в транзитной зоне, туалетов – два комплекта на втором этаже и один на первом!

– Нет, это ты послушай! – Я застонала. – Прошу тебя, не надо больше о туалетах…

– Надо, Федя, надо! – Подружка настойчиво совала мне в лицо развернутый буклет. – Смотри, в этой изолированной части здания на нашем этаже два женских туалета, два мужских и два – для инвалидов. Я полагаю, что концентрация мертвых тел в первой мужской уборной уже критическая, там больше нельзя архивировать трупы, потому что живым скоро негде будет присесть по нужде. Таким образом, можно предположить, что наш маньяк вот-вот перейдет к освоению уборной номер два.

– Вот-вот? – нервозно переспросила я. – Нельзя ли поточнее?

– Ну, я не знаю! – Ирка развела руками. – Давай прикинем. Второе тело ты нашла когда?

– Примерно четыре часа назад.

– То есть где-то в одиннадцать. А первое когда?

– В шесть.

Ирка уставилась на тележный циферблат курантов в магазине часов, прищурилась, произвела вычисления и сообщила:

– Можем предположить, что маньяк совершает убийство раз в шесть часов.

– Почему это? Может, первый убитый уже вторые сутки в сортире сидит?

– Невозможно. – Подружка развернула меня к табло вылетов. – Во-первых, в этом аэропорту стыковки между рейсами в самом неблагоприятном случае не превышают шесть часов. Если бы не погода, маньяк давно уже улетел бы из Вены.

Я не стала спорить и спросила:

– А во-вторых?

– Твой телефон в режиме непрерывной эксплуатации сколько работает?

– Примерно семь часов, а что?

– А то, что у вас с первым убитым одинаковые мобильники. И если в одиннадцать часов его телефон продолжал исправно воспроизводить запись звуков кишечных спазмов, значит, начал он этот непрерывный концерт не ранее четырех часов утра!

– А! – Я поняла. – Значит, мы можем предположить, что маньяк сработал в половине пятого и в половине одиннадцатого. И если он огорчительно пунктуален…

– Конечно, он пунктуален, я знаю маньяков, – авторитетно заявила Ирка.

– …Тогда очередное убийство случится примерно в шестнадцать тридцать!

Мы обе посмотрели на куранты.

– У нас не больше двух часов, чтобы предотвратить убийство номер три! – вздохнула подружка. – И у меня все меньше надежды на местную полицию. Может, нам стоит действовать активнее?

– Это как же?

– Ну, я не знаю! Как ловят маньяков?

Я вспомнила голливудские фильмы и уверенно ответила:

– На живца!

– Прекрасно. – Ирка кивнула. – Значит, первым делом нам нужно понять, какой тип жертвы привлекает маньяка. Ну-ка постарайся вспомнить, чем похожи жертвы?

– Ну-у-у-у…

Я замялась.

Не слишком-то я их разглядывала. А кто бы разглядывал? Не то это зрелище, чтобы таращиться…

– Оба убитые – мужского пола!

Я наконец нашла что сказать и втайне обрадовалась, ибо у меня уже зародилось подозрение, что Ирка вот-вот объявит кастинг на ответственную роль живца и вынудит меня его выиграть.

– Оба они не толстые, не лысые, но на этом общее заканчивается, потому что первый покойник загорелый блондин, а второй – белокожий брюнет.

– М-да, негусто.

Подружка задумалась.

– Я не пойду их рассматривать дополнительно! – предупредила я вполне возможное смелое предложение.

– И не надо, я думаю о другом…

– О том, чтобы все-таки подключить полицию, я надеюсь?

– В конце концов, да… Слушай, а если просто разблокировать двери кабинок? Если они не будут заперты, кто-нибудь из страждущих – а они ведь идут в туалет косяком! – дернет дверь, увидит внутри жмурика и ка-а-ак заорет! И вуаля – вот и полиция!

Ирка улыбнулась, чрезвычайно собой довольная.

– А как же мы разблокируем замок снаружи, если он заперт изнутри? – резонно спросила я.

– А как маньяк их запер снаружи? – резонно спросила Ирка.

– А…

Мы замолчали, синхронно уронив челюсти.

Е-мое, а действительно – как он это сделал?!

– Ничего себе! Это же получается классическое преступление в запертой комнате! – Поломав голову и ничего разумного не придумав, я невольно восхитилась нашим маньяком. – Получается, он совершил идеальное убийство!

– Причем дважды, – напомнила Ирка. – А это уже никак не может быть случайностью, это уже система, а система – это всегда технология. Подержи-ка!

Она сунула мне в руки свой пакет из дьютифтри и полезла в сумку. Нашла полузатупившийся сувенирный карандаш с миниатюрной копией дома Хундертвассера на конце и досадливо выругалась:

– А, ч-ч-черт, у нас же нет бумаги!

– В кафе еще есть салфетки, – напомнила я. – А зачем?

– Затем, что нужно кое-что начертить.

Ирка сунула под мышку ридикюль, взяла у меня пакет, потом помотала головой и сказала:

– Нет, так не пойдет, надо развязать себе руки! За мной! – И решительно зашагала в магазин кожизделий.

«Для каких это действий вам нужно развязывать руки, интересно? – пробормотал мой внутренний голос. – Вы вроде и до сих пор не особо стеснялись!»

– Это что за гнусный намек? – оскорбилась я. – Мы законов не нарушали!

«Скажи это австрийской полиции», – съязвил мой внутренний голос.

– Подумаешь, небольшое недоразумение с визовым режимом! – отмахнулась я. – Зато законы морали и нравственности мы соблюдаем неукоснительно!

– Ленка, у тебя монеты есть? – требовательно спросила подружка, успевшая добежать до прилавка. – Два сорок евро мелочью найдешь, чтобы я без сдачи расплатилась?

– За что? – спросила я, приблизившись.

Тема расплаты за содеянное меня уже живо интересовала.

– За эту сумку. – Ирка показала свою покупку.

Она не произвела на меня сокрушительного впечтления: сумка как сумка, ничего особенного, типичная ручная кладь для авиаперелетов – на колесиках и с длинной ручкой, за которую котомку удобно тянуть. Стиль унисекс, цвет серо-зеленый, как те тени «Мечта Рэмбо», которые произвел мой сын.

– И что такого в этой сумке? – спросила я с недоумением.

– У нее идеальная форма.

– Ты находишь?

Я с сомнением осмотрела квадратный чемоданчик, но воздержалась от высказываний, вспомнив одну беседу с мужем.

Как-то вечером после сытного ужина Колян подпер подбородок кулаком и, глядя в глубь вселенной, задумчиво спросил меня:

– Кыся, а ты кем хочешь стать в следующей жизни?

Признаюсь, я растерялась:

– Эй, не спеши, я еще в этой жизни не стала всем, кем хотела!

– Понимаю, – философ снисходительно кивнул. – А вот я хочу стать правильным шестиугольником.

– Кем?!

– Ну а что? Это просто и красиво…

– А почему шестиугольником-то? – проглотив комментарии, полюбопытствовала я. – Квадрат еще красивее и проще!

– А я буду совершенствоваться из жизни в жизнь, – мечтательно сказал Колян, и я не нашлась что ответить.

– Интересно, кем ты была в прошлой жизни? – шепотом спросила я квадратную сумку. – Неужели шестиугольником?

– Что ты говоришь? – Ирка перегрузила в свою новую сумку-тележку щегольский шарпеевидный ридикюль и увесистый пакет с покупками из отдела косметики. – Все, вот теперь мне будет гораздо удобнее!

– Гораздо удобнее будет что? – уточнила я.

Кажется, назрело время для плана В.

– Все! – ответила Ирка и выкатилась из магазина. – Идем, займемся схемами.

– Схемами чего?

Подружка не ответила и устремилась к кафе.

24 января, 14.55

В кафешке яблоку негде было упасть.

Занято было все: стулья, столы, подоконники, проходы между столами. Даже на бортике кадки, содержащей в себе хилую пальмочку, сидели люди. Будь пальмовые ветви покрепче, на них тоже кто-нибудь уселся бы, я уверена.

– Что им всем тут, медом намазано?! – не выдержала я.

– Это инстинкт, – авторитетно сказала Ирка. – В трудные времена люди всегда стараются держаться поближе к источнику пищи.

Самих нас кафе в настоящий момент интересовало как источник салфеток.

Нахально стянув со стойки пачку бумажек, мы с Иркой переместились к книжному ларьку.

К источнику знаний люди почему-то не очень тянулись, и за полками с печатной продукцией образовалась тихая гавань.

Ирка обильно послюнявила карандаш и принялась старательно черкать на салфетке.

Из опасения, что подружке приспичило написать еще пару строф великой педагогической поэмы для потомков, я поначалу следила за ее действиями с подозрением, но вскоре успокоилась. Ирка не писала, а чертила.

Я уважительно притихла.

Первое образование у моей подруги инженерное – политех. Будучи гуманитарием до мозга слуховой косточки – а это, чтобы вы знали, самая маленькая из костей в человеческом организме, – я с большим почтением отношусь к тем, кто разбирается в точных науках. Без этих людей мы, гуманитарии, до сих пор сидели бы в пещере, жаря мамонтовый хобот на открытом огне и скрашивая себе жизнь во мраке невежества волшебными сказками.

– Ну, вроде того, – сказала наконец подружка и повертела так и сяк исчерканную салфетку.

Я не смогла без объяснений догадаться, что на ней изображено:

– Это ступеньки? А почему они разной высоты?

– Потому что это НЕ ступеньки, – ответила Ирка. – Это упрощенная схема манипулятора.

«Круто!» – обрадовался мой внутренний голос.

А воображение живо нарисовало Сигурни Уивер в манипуляторе-погрузчике.

Сигурни Уивер – она чем-то похожа на нашу Ирку. Тоже рыжая и могучая. Добрая голливудская баба, которая и Чужого на лету остановит, и в горящий космолет войдет.

Только Сигурни Ирка не нарисовала.

Или нарисовала, но в стиле кубизма?

– Не дошло? – Подружка оценила выражение моего лица и решила помочь. – Я прикинула, каким инструментом можно закрыть замок туалетной кабинки снаружи, и вот это, думается мне, самый простой вариант. Нужна такая, типа, кочерга из толстой проволоки, но не просто буквой «Г», а вроде гибрида «Г» и «П», понимаешь?

– Похоже на скобку, – сказала я.

– Точно, как скобка! – Подружка обрадовалась подсказке. – С ее помощью можно было бы через верх двери дотянуться до защелки внутри и подвинуть ее так, чтобы дверь закрылась.

– Здоровенная скобка, – сказала я.

– Ну-у-у… Да, не маленькая. – Ирка сверилась с чертежом. – По длинной стороне около метра, наверное… Я смогу сказать точнее, когда сделаю замеры.

Подружка круто повернулась и целеустремленно зашагала – не знаю куда.

– Стой! Ты куда идешь? – покричала я ей в спину.

– Ты просила не произносить это слово, – не оборачиваясь, ответила Ирка.

«Значит, в туалет», – сделал единственно возможный вывод мой внутренний голос.

Потому что другое слово, которое нельзя произносить, это тайное имя Господа, а на богословские темы мы с Иркой сегодня вроде не беседовали.

Деваться было некуда – не бросать же подругу на стадии снятия замеров и проведения полевых опытов!

Я поспешила за ней.

24 января, 15.05

Лиза могла бы поклясться, что всего лишь на минуточку смежила веки и совсем не дремала. Тем не менее когда по истечении той воображаемой минуточки она открыла глаза, кое-что существенно изменилось.

Кое-что – это ее жизнь, карьера, взаимоотношения с отцом, надежды и чаяния.

Драгоценная сумка-тележка, для защиты от воров запертая на два замка и упакованная в многослойный полиэтилен, просто-напросто исчезла! Вместе с замками, полиэтиленом и мечтами об обеспеченном будущем!

Тетки, шушукавшиеся у сонной Лизы над ухом, тоже исчезли, и это их здорово компрометировало.

– Украли сумку!

Лиза жалобно всхлипнула и запоздало заметалась по залу, расспрашивая людей, не видел ли кто, куда делась небольшая серо-зеленая сумка, вот тут она стояла, на этом самом месте? А куда делись две женщины, одна рыжая, другая блондинка, вот тут они сидели, на этих самых местах?

Как обычно бывает в подобных случаях, никто ничего не видел.

Лиза в сердцах прокляла папулю, выбравшего для транспортироваки груза такую неприметную сумку. А мог ведь взять розовый с золотым кантом и стразами чемоданчик производства глубоко секретного – не известного головному офису в Италии – китайского филиала фирмы «Гуччи»! Этот чемоданчик даже слепой не пропустил бы, потому что позолоченные колесики грохотали, как мельничные жернова!

Тусклая серо-зеленая сумка яркого следа в памяти присутствующих не оставила, и настойчивыми нервными расспросами Лиза добилась лишь того, чего ей категорически не советовал делать папуля: привлекла к себе внимание.

– Леди, если у вас пропала сумка, необходимо обратиться в полицию! – посоветовал кто-то из доброхотов.

– Да, да, обязательно, конечно, всенепременно, – сказала Лиза, ретируясь.

Как она могла обратиться в полицию? С чем, с заявлением: «Господа, у меня тут украли полную сумку замечательных контрафактных украшений из Китая?!»

– Папа, папочка, караул! – прикрываясь ладошкой, зашептала Лиза в телефонную трубку. – У меня сумку украли! Что делать?

– Я тебе сейчас не папа, а бизнес-партнер, – сердито сказал ей отец и доходчиво объяснил, что теперь уже нечего делать, надо было раньше думать, намного раньше.

Настолько раньше, чтобы вообще не рождаться и не портить жизнь добрым людям.

Лиза захлюпала носом, и папа немного подобрел, перестал ругаться и дал совет:

– Обойди весь аэровокзал, смотри в оба, ищи сумку. Пока небо не открыли, похититель никуда не улетит, будет сидеть в аэропорту, так что у тебя еще есть шанс найти его и вернуть наш груз. Я уже на железнодорожном вокзале, но сейчас вернусь в аэропорт и помогу тебе. Не ной!

Лиза вытерла слезы, изобразила спокойствие и приступила к поискам на местности.

24 января, 15.20

Решительно шагая в направлении уборной, Ирка на ходу рассматривала свою схему и с озабоченным видом и салфеткой в руке выглядела именно тем человеком, которого соображения высокого гуманизма требуют пропустить в клозет без очереди.

Поэтому я не удивилась, когда небольшая толпа у дверей в уборную расступилась и пропустила мою подругу к удобствам без всяких просьб и комментариев.

Хотя кто-то все-таки спросил, но безадресно, уже в закрывшуюся за Иркой дверь клозета:

– Что, там нет туалетной бумаги, надо идти со своей?

– Это весьма возможно, – довела я до сведения собравшихся свое личное мнение и недавно полученную полезную информацию. – Ведь сейчас в аэропорту находится в разы больше людей, чем обычно. А расчетное количество пипифакса на одну кабинку общественной уборной в сутки – всего пятьдесят рулонов. Если, конечно, эта туалетная бумага однослойная.

Вот и пригодились мне сведения из школьного курса математики за шестой класс!

«Приятно бывает блеснуть эрудицией, да?» – подколол меня внутренний голос.

Я захихикала, и выступившая из уборной Ирка посмотрела на меня с неодобрительным удивлением:

– Чему радуемся?

– Тому, что знания – сила!

– Да, это точно.

Не дождавшись, пока мы отойдем в сторонку, подруга возбужденно сообщила:

– Вот тебе новое могучее знание: инструмент у него был длиной девяносто сэмэ, представляешь?!

– Ай, красавица, не бывает таких инструментов, этот коварный тип тебя обманывает! – донеслось из очереди в мужскую уборную.

Ирка сердито зыркнула на весельчака, затащила меня в комнатку с символическим изображением младенца в подгузнике и сердито стукнула кулаком по пеленальному столу:

– Я знаю, что не могла ошибиться в расчетах, но это же просто невозможно!

– Давай по порядку, – попросила я. – Что там с твоими расчетами?

– Я измерила расстояние от замка до верхнего края двери, – сказала Ирка. – Это девяносто сантиметров.

– А чем ты меряла? У тебя тоже есть рулетка?!

– Что значит – тоже? Я измеряла собственным ремнем, в нем от пряжки до первой дырочки как раз девяносто сэмэ. А у тебя что, была рулетка?!

– Не важно. Итак, инструмент для закрывания двери кабинки почти метровой длины. И?

– И как же он его пронес в аэропорт, скажи на милость? Думаешь, на досмотре пропустили бы здоровенную железную кривулю? – скептически фыркнула Ирка. – Нет, это невозможно. Хочешь шоколадку?

Она достала из кармана батончик «КитКат».

– Хочу. А это точно невозможно?

Я задумалась.

«А можно я отвечу, можно я! – зайчиком запрыгал мой внутренний голос. – Может, наш маньяк одноногий, а эта штука – его протез? И он пронес его сюда как часть себя, а потом отстегнул и использовал по другому назначению!»

– Может, это была не какая-нибудь посторонняя железяка, а протез ноги или руки? – сказала я вслух, и подружка посмотрела на меня как на ненормальную.

– А может, это протез головы? – съязвила она, постучав батончиком по моему лбу. – Неужели ты действительно можешь представить себе одноногого маньяка, специализирующегося на убийствах в общественном туалете?

– Запросто, – честно ответила я.

– Вот поэтому я пишу поэмы, а не детективы, – вздохнула Ирка и хрустнула батончиком. – Фантазии мне не хватает! Короче, я сдаюсь. Не понимаю, как он закрывает кабинки снаружи.

– А может – никак? – внезапно осенило меня. – Ирка! Может, двери на самом деле вовсе не заперты?

– Если бы они были не заперты, окошко в замке было бы не красным, а зеленым! – напомнила Ирка. – Я только что еще раз внимательно рассмотрела замок. Чтобы открытый сектор попал на красное, необходимо повернуть защелку.

– А если просто сунуть в открытый сектор что-то красное?

Я пристально посмотрела на кумачовую обертку шоколадного батончика.

Подруга проследила направление моего взгляда, подумала, охнула и сказала:

– Беру назад свои слова про протез головы!

– Бери свои слова и давай мою часть шоколадки, – поправила я. – Только бумажку не выбрасывай, она нам пригодится для следственного эксперимента.

И мы вышли из уборной для младенцев, чтобы снова занять очередь к удобствам для дам.

24 января, 15.25

– Если люди нас не видят, это не значит, что мы не видим людей! – любил повторять инспектор группы Борман, намекая на ведущееся в аэропорту видеонаблюдение.

Но даже стажеры знали, что камеры просматривают не всю территорию аэровокзала. Само собой, не велось наблюдение в приватных зонах – туалетах и санитарных комнатах, лаунджах и ВИП-зале. Не было камер и в лифтах, переходах, коридорах, а также на площадках, свободных от коммерции.

Таким образом, достижения инженерно-технической мысли не распространились пока настолько широко, чтобы можно было отказаться от регулярного патрулирования. А с учетом избыточного количества скопившихся в здании людей количество рейдов пришлось увеличить вдвое.

В итоге у стажера Йохана Фунтеля вовсе не осталось времени на перерывы между обходами, и о чашечке кофе с конфеткой он мог лишь мечтать.

Как назло, в залах ожидания густо пахло едой.

Кто-то из пассажиров уже успел получить бесплатный обед, остальные разживались провиантом в магазинах и кафетериях и жевали, глотали, чавкали так энергично, как будто запасали подкожный жир на случай долгой голодовки.

Стажера Фунтеля всегда удивляло, как быстро приличные цивилизованные люди скатываются по лестнице эволюции, меняя манеру поведения на допотопно-пещерную.

Всего за три часа Йохан разнял пару мужских драк, укротил три женские истерики, принял два заявления о краже личного имущества и по горячим следам в виде мятых конфетных оберток изловил шестилетнего грабителя в кондитерской лавке. А еще поймал удравшую из переноски кошку и сделал предупреждение компании чокнутых музыкантов, надумавших порадовать публику бесплатным концертом.

Этим последним, признаться, хотелось даже заплатить, чтобы не слышать их странных песен про мертвецов и унитазы.

– Хер полицай, хер полицай!

Аккуратная старушка с голубыми кудельками на трясущейся голове призывно помахала Йохану венозной рукой. Стажер послушно приблизился и был ловко схвачен за рукав.

– Хер полицай, у одной милой девушки украли сумку, вы непременно должны ей помочь! Запоминайте: сумка серо-зеленая, почти квадратная, на колесиках и с длинной ручкой, а девушка светловолосая, похожа на известную киноактрису, я забыла ее имя, но она такая, знаете, нордическая…

– Где эта девушка? – прервал поток сознания Йохан.

– Ушла, такая расстроенная, бедняжка, вся в слезах!

В голубых глазах сердобольной старушки тоже заблестели бриллиантовые слезки.

Сержант Фунтель вздохнул. Он уважал старичков, но предпочитал иметь дело с людьми помоложе. Слишком уж шаткие показания дают те, кто годами балансирует на грани маразма!

– Спасибо, леди, мы обязательно окажем всю возможную помощь тем, кто в ней нуждается, – уклончиво пообещал старой фрау дипломатичный стажер.

И поспешил продолжить обход, мысленно сделав себе зарубку на память: не соваться больше в этот зал без особой нужды.

Иначе добрая старушка всякий раз будет цепко хватать его за рукав и живо интересоваться трагической судьбой неизвестной ограбленной девицы.

У той девицы же еще нет маразма, так пусть сама обращается в полицию.

24 января, 15.30

Парень в полицейской форме был хорош и пригож, но досадно серьезен.

– Что это вы ищете, леди? – вежливо поинтересовался он, незаметно возникнув за плечом Лизаветы.

Близоруко щурясь, та бродила по залам ожидания, отличаясь от азартного грибника только отсутствием палки, которой можно было бы шерудить в завалах в поисках вожделенной добычи.

– Ой, я сережку потеряла! – ответила Лиза, существенно преуменьшив свою потерю.

Сережек в ее сумке было ровно семьдесят пар.

– Сочувствую, леди, желаю удачи в поисках, – любезно сказал полицейский, уяснив, что осложнение не по его профилю.

Потеря – это не кража, огорчительно, но не криминально.

Одной проблемой меньше.

Йохан приятно улыбнулся и проследовал дальше.

Лизавета улыбнулась криво и поспешила в противоположном направлении.

24 января, 15.35

Стоять пришлось минут десять.

Я задумалась о делах наших скорбных и не сразу заметила, что моя подружка подергивается в ритме, выдающем острую физиологическую нужду. Я отреагировала на ее притопы и прихлопы лишь тогда, когда к ним добавилась озвучка:

 
А в кабинке туалета
Я увидела скелета!
 

– Чего?! – Я очнулась. – Какого еще скелета ты увидела?!

– Не я, а ты, – ответила мне подружка. – Я решила временно отложить сочинение педагогической поэмы и описать с натуры наши нынешние приключения.

Я почувствовала укол ревности. Вообще-то я сама собиралась их описать, даже приступила уже – настрочила почти полстраницы, сидя в участке!

– А следующую пару строк я свяжу классической рифмой «сидел – глядел», – подружка продолжала делиться со мной своими творческими планами.

– Так, во-первых! – Во мне проснулся желчный литературный критик. – Никаких скелетов я не видела с тех самых пор, как благополучно закончила изучение школьного курса анатомии! А во-вторых, ты неправильно склоняешь это слово, в винительном падеже будет не «скелета», а «скелет».

– Захожу я в туалет – вижу, там сидит скелет! – Поэтесса моментально внесла коррективы.

– Не скелет, а просто труп! – повторила я сердито.

– К трупу трудно рифму подобрать, – пожаловалась Ирка. – Вот если бы этот туалет был деревянный, типа будки, тогда можно было бы написать: «Вот сортир – дубовый сруб, в нем сидит какой-то труп», но я же не могу настолько переврать правду жизни!

Я фыркнула.

Тут как раз подошла наша очередь и мы вошли в уборную, сразу вдвоем. Ирка к тому же закатила за собой свою новую сумку, и в небольшом помещении стало тесно.

– Иди куда подальше, – подтолкнула меня в спину подружка.

– В смысле?!

– В смысле проходи к самой дальней кабинке, я закрою тебя от чужих взглядов собственным телом.

Я не стала спорить, и нашей экспериментальной площадкой стала дальняя кабинка по левой стороне коридора.

Следственный эксперимент ставила я, прикрывала меня Ирка, а ее отгораживала от публики сумка, выдвинутая на стратегическую позицию посреди коридора.

Будучи блекло-зеленой, строгой формы, сумчатая колесница с вытянутой на максимальную длину ручкой имела грозный вид портативной военной техники.

Преступить охраняемые милитаризованной сумкой рубежи никто не рвался.

– У тебя пальцы тоньше, ты и действуй, – распорядилась Ирка, вручив мне прямоугольник обертки – серебристый с одной стороны и кумачовый с другой.

Чтобы порвать его на кусочки, мне пришлось пустить в ход и ногти, и зубы.

Со стороны я, наверное, смотрелась зверски дико. Как Маугли, дорвавшийся до сладкого новогоднего подарка. Благо никто меня не видел, кроме подружки, а ту разнообразием моих ярких образов не удивить, она всякого насмотрелась.

Выкроить подходящий кусочек бумажки удалось только с пятой попытки, Ирка уже заволновалась и стала ворчать, что я плохой экспериментатор, совсем неэкономный, не то что Ньютон, например, которому для совершения величайшего открытия всего одного яблока хватило.