Текст книги "Руссо туристо, облико морале"

Автор книги: Елена Логунова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

9. Алла

– Что она говорит? – напряженно прислушиваясь к звукам незнакомой речи, шепотом спросила я Зяму.

– Чертова баба ругает нас благим немецким матом, – уверенно сказал он.

Я не усомнилась в его правоте. Иностранных языков Зяма не знает, но в бабах (особенно – чертовых) разбирается прекрасно.

– Старая грымза говорит, что мы зря шумим, ее соседа нет дома, – скороговоркой перевел Кулебякин и сладенько зажурчал по-немецки.

В ответ долговязая фрау протявкала длинную фразу, в которой отчетливо слышался зубовный скрежет.

– Дядя Миша позавчера вечером уехал, – перевел капитан. – Она не знает, куда. Ее это не интересует. Хоть к черту! Сейчас я спрошу старую кошелку, не видала ли она тут нашу Инку.

Наш бравый мент снова перешел на немецкий и, видимо, даже на чужом языке сумел разговорить свидетельницу. Минут пять они с сердитой фрау облаивали друг друга на языке Шиллера и Гете, потом тетка визгливо выкрикнула:

– Ауфвидерзеен! (это даже я поняла) – и вернулась в дом, шумно захлопнув за собой дверь.

– Ну что? – Мы с Зямой вопросительно уставились на Кулебякина.

– Что? Все, – невозмутимо выговорив ответное немецкое прощание, сказал он, развернулся и зашагал в сторону более оживленной улицы.

– Что значит – все? – наперебой загомонили мы с Зямой, топая за нашим вождем по пятам.

– Докладываю, – остановившись на краю дороги и устремив испытующий взор на приближающееся такси, сказал капитан. – Никого, похожего на нашу Инку, старая грымза не видела, но, вообще-то, русские идут к дяде Мише толпами, как на поклон к чудотворной иконе. У Крамера, похоже, золотые руки, он в автомеханике царь и бог.

– А еще он может недорого и без хлопот организовать прокат автомобиля, – напомнил Зяма.

– Точно. – Кулебякин согласно кивнул, заодно остановив такси.

Белозубый чернокожий водитель открыл дверцу и приветливо улыбнулся.

– Землячок, нам в отель «Пента Вьенн Ренессанс». Подбросишь? – забыв, что мы не на родине, по-русски спросил Зяма.

– Руссия? – афроавстрияк улыбнулся еще шире.

– Она самая, – вздохнула я.

Мы сели в такси и по дороге к отелю конспиративно хранили молчание, не распространяясь о своих детективных делах, так как чернокожий водитель с ходу с гордостью продемонстрировал нам определенные знания великого и могучего – со слов «руссо туристо» он выучил главным образом ругательства, которые с подачи тех же туристов полагал универсальными средствами русской речи. Было довольно забавно слушать, как венский эфиоп – дальний родич А.С. Пушкина по линии деда – восторженно живописует местные красоты, сопровождая существительные нецензурными определениями на разные сомнительные буквы русского алфавита. Зяма откровенно веселился, и даже я не удержалась, стыдливо хихикнула пару раз, только капитан Кулебякин хранил суровость. Я догадалась, что он рассказал нам не все, и поделилась этой мыслью с Зямой.

– Думаешь, наш кэп что-то замышляет? А давай прямо спросим его! – предложил он.

И, едва мы выбрались из машины, действительно спросил:

– Мистер Фикс! У вас есть план?

Мне этот мультяшный вопрос не показался по-настоящему прямым, и я подступила к Кулебякину по-другому:

– Признавайся, что не так?

– Отстань, я думаю, – невежливо отмахнулся Кулебякин.

– О чем? – настойчиво спросила я, всем своим видом давая понять, что не отстану.

– Я думаю, что мальчик…

– Ты начал думать о мальчиках?! – шокировался Зяма. – Эй, человече, опомнись! Рано менять ориентацию! Не отчаивайся, может, Дюха еще найдется!

– Это не тот мальчик! – покраснев, свирепо рявкнул капитан.

– А какой тот? – тут же переспросил неугомонный Зяма.

– А что за мальчик? – спросила я, наступив приставале на ногу, чтобы замолчал.

Он не совсем замолчал, но болезненное шипение разговору мешало не так сильно.

– Не знаю, мы не знакомы! – злее прежнего гаркнул Кулебякин. – Мальчик – какой-то родственник дяди Миши. Когда Крамер уезжает, он оставляет мальчика на хозяйстве. И на этот раз тоже оставил, только мальчик днем и ночью у дяди Крамера не сидит, обычно он приходит к девяти и уходит в пять.

– Видимо, не русский мальчик, австрийский, – заметил Зяма.

– Видимо, – согласился Кулебякин. – Грымза соседка так и сказала: хороший мальчик, работает строго по расписанию. Но!

– Видимо, сейчас будет кульминация рассказа, – шепнул мне догадливый Зяма.

У моего милого мама – известная романистка. Близкое знакомство с живой и действующей писательницей научило Зяму разбираться в тонкостях сюжетного построения.

– Позавчера вечером, когда уже зажглись фонари, грымзовидная соседка слышала удаляющийся рев мотора. Машина выехала со двора Крамера, – сказал Кулебякин и очень многозначительно посмотрел сначала на меня, а потом на Зяму.

По моему непрофессиональному мнению, на кульминацию эта информация не тянула. Зяма, похоже, тоже так подумал, потому что совершенно хладнокровно вопросил:

– Ну и что?

– А то, что у мальчика нет своей машины, – еще более веско сказал Кулебякин. – У мальчика велосипед.

– Велосипед мы там видели, – вспомнила я.

– Вот именно. – Эта его реплика была уже такой веской, что дальше просто некуда. Как урановый слиток!

Все замолчали. Я терпеливо подождала продолжения, не дождалась и осторожно спросила:

– И что это значит?

– А я почем знаю? – Кулебякин снова рассердился. – Сказал же – отстаньте, я думаю!

Тогда я тоже стала думать, причем в отличие от эгоиста Кулебякина не утаивала свои мысли от общественности:

– Кузнецова пропала позавчера вечером. А позавчера днем она узнала адрес Крамера у какой-то твоей, Зямка, гадкой горничной…

За разговором мы вошли в холл, поэтому ругательные слова в адрес гостиничной служащей я произнесла потише. А вот Зяма даже не подумал прибрать громкость, проорал в полный голос:

– Почему это моя горничная гадкая?!

Чтобы не терять время на объяснения, я снова наступила ему на ногу, после чего мы сделали вынужденную остановку, и под змеиное шипение милого друга я продолжила:

– Может, Кузнецова тем вечером устала гулять пешком, поехала за машиной к дяде Мише и там познакомилась с мальчиком? А мальчик, само собой, в нее отчаянно влюбился…

– Что ты мелешь?! – снова рассердился капитан.

– Все мальчики всегда в нее отчаянно влюблялись, – уверенно сказала я. – Зяма, подтверди!

Зяма сквозь скулеж и писк послушно подтвердил. Тогда ревнивец Кулебякин сник и позволил мне закончить фразу.

– Сделавшись отчаянно влюбленным, австрийский мальчик перестал быть хорошим и правильным. Он бросил свой велосипед, взял дядин автомобиль и повез Кузнецову кататься!

– Что-то долго они катаются, – пробурчал капитан.

– Может быть, они попали в аварию?! – ахнула я.

– Если влюбленный мальчик дал порулить моей сестрице, то они запросто могли попасть куда угодно, – мрачно сказал Зяма. – Хоть в аварию, хоть в полицию, хоть в Книгу рекордов Гиннесса.

– Точно, Кузнецова водит автомобиль, как пьяный гонщик, – вздохнула я. – Даже когда она трезвая…

– Черт! – Кулебякина, видимо, все сказанное нами проняло. – Возвращаемся к грымзе, будем искать этого мальчика! Так, нам тоже срочно нужен автомобиль…

Он оглянулся на портье, а тот ответил на его вопросительный взгляд широкой улыбкой и длинной фразой. В общем невразумительном шпреханье я разобрала пару очень интересных слов.

– Мне показалось или он действительно сказал что-то про авто и про Кузнецову? – недоверчиво удивилась я.

Капитан Кулебякин не удостоил меня ответом. Он тигром прыгнул к стойке и с ходу включился в оживленную беседу с портье. Причем наш эмоциональный милицейский друг не ограничился словесным общением, а пустил в ход жесты и мелкие предметы. Сначала он настойчиво продемонстрировал служащему свое служебное удостоверение, потом показал затребованный у Зямы загранпаспорт, а после еще мой электронный ключ от нашего с Инкой номера. Наконец портье сделал ответный жест и торжественно вручил капитану серебристые ключи.

– Надо же, ключики! – удивился Зяма. – А я думал, в этом отеле все двери карточками открываются.

– Кажется, эти двери не в отеле, – заметила я, провожая Кулебякина заинтересованным взглядом.

Он сцапал ключики и, звеня ими, как первоклассница, открывающая праздник Первого сентября, устремился к выходу. Мы с Зямой заторопились следом.

Капитан выскочил на улицу, с хорошей скоростью пробежал стометровку вдоль длинного крыла гостиницы и скрылся за углом. Мы с Зямой, который слегка припадал на одну ногу, от него поотстали.

– Не спеши, давай тут подождем, – сжалилась я над охромевшим милым.

– Чего ждать-то?! – Мой колченогий Бонд отчаянно рвался навстречу новым приключениям.

Я пожала плечами и присела на одну из кривоватеньких, с виду – старинных скамеек из толстых коричневых брусьев и чугунных штуковин, которые в бытность отеля кайзеровской конюшней могли чудненько украшать собой интерьер лошадиных апартаментов. Зяма присесть отказался и бегал туда-сюда до тех пор, пока его не отбросил в сторону мощный гудок автомобильного клаксона.

– У, какая машинка! – восхитился Зяма. – Просто сказка!

– Ага, «Колобок», – поддакнула я, намекая на карикатурное сходство округлой машинки неизвестной мне марки с этим хлебобулочным изделием.

– Отставить пиво! – В щель приоткрытого окошка прикрикнул на нас капитан Кулебякин. – Не время пьянствовать! Садитесь в машину!

В голосе нашего друга звучали непререкаемые командирские интонации. Мы с Зямой переглянулись, пожали плечами и подчинились.

– Отпадная тачка! – похвалил Зяма, устроившись на переднем сиденье и оглядевшись. – Это выгодное приобретение или аренда?

– Понятия не имею, – пожал плечами Кулебякин. – Лишь бы не угон! С твоей сестрицы станется и машину свистнуть.

– А, так это Инкина машина? – обрадовался Зяма. – А где же она сама?

Он снова принялся оглядываться, что выглядело очень глупо, но неожиданно возымело результат.

– Смотрите, тут написано имя моей сестры! – воскликнул Зяма, подобрав с пола квадратную бумажку цвета фуксии.

Капитан Кулебякин мгновенно выхватил у него листочек:

– Индия Кузнецова, «Пента Вьенн», номер 336!

Я сунулась вперед, тоже посмотрела на интригующую бумажку и сказала свое веское слово:

– Написано рукой самой Кузнецовой! Кстати, я припоминаю, что перед уходом на ту роковую ночную прогулку Инка положила в карман пачку розовых стикеров.

– То есть моя сестрица планировала рассыпать бумажки со своим именем и адресом в стиле сеятеля? – съязвил Зяма.

– Да ничего подобного! – заметив, как насупился ревнивец Кулебякин, я поспешила защитить подругу от несправедливых нападок. – Я сама посоветовала Инке взять эти яркие бумажки, чтобы отмечать ими свой путь. Чтобы вернуться по ним назад, если она вдруг заблудится!

– Метод Мальчика-с-пальчика, а также Ганса и Гретель! – важно кивнул начитанный Зяма.

– Я вижу, Инке этот сказочный метод не помог, она все-таки заблудилась, – буркнул Кулебякин.

– Наверное, слишком далеко зашла, – пробормотала я. – На всю Вену стикеров не хватило.

– Просто не надо было их раздавать кому попало, – желчно заметил капитан.

– А вот, кстати, для кого она это написала? – Зяма вернул себе бумажку, засмотрелся на нее и задумался.

– Для мальчика, – буркнул Кулебякин.

Я было подумала, что мы продолжаем чтить память сказочного Мальчика-с-пальчика, но выяснилось, что капитан говорит о юном родственнике Крамера.

– Портье из нашей беседы в холле уловил фамилию «Кузнецова» и слово «автомобиль», – объяснил он. – Это волшебное заклинание и побудило его к нам обратиться. Оказывается, этой ночью какой-то юноша пригнал данное транспортное средство в гостиничный гараж и оставил у ночного портье ключи для фрейлейн Кузнецовой из триста тридцать шестого номера. Зяма, посмотри в бардачке, я полагаю, что где-то должна быть еще одна бумажка на имя твоей сестрицы.

– Есть такая бумажка! – шустрый Зяма победно стукнул крышкой бардачка. – Не такая красивая, не розовая, но зато с автографом дяди Миши Крамера. Это документец на прокат автомобиля!

– Значит, Инка не просто гуляла, она отправилась к Крамеру и арендовала у него вот эту машину, – рассудила я. – Точнее, не у самого дяди Миши, а у его мальчика. Получается, что крамеровский мальчик – последний, кто видел нашу Инку?

– И если он не расскажет мне все, что знает, то последним, кого он увидит в этой жизни, буду я! – сказал капитан Кулебякин так грозно, что понятливый Зяма тут же начал насвистывать похоронный марш.

С третьего такта капитан к нему присоединился. Мальчики художественно и с большим чувством насвистывали самый известный «Реквием» – моцартовский, что можно было бы считать данью уважения прекрасной Вене, если бы на лицах исполнителей не читалась суровая решимость раскатать сей прекрасный город по камушку.

Я подумала: если Инка не найдется достаточно быстро, столица Австрии рискует не досчитаться пары дворцов и энного количества жителей – начиная с хваленого хорошего мальчика дяди Миши.

Среда

1. Не Катя

Номер был двухкомнатный, очень даже неплохой. Помпезный стиль, в котором неведомый дизайнер выдержал его убранство, мне не слишком понравился, но просторная кровать под малиновым бархатным балдахином с золотыми кистями оказалась неожиданно удобной. Муня похвастался, что сто лет назад на месте этой гостиницы была конюшня императорской гвардии. Ныне величие былых времен приятно дополнил современный комфорт, а лошади, что было не менее приятно, затерялись во мгле веков.

Я сразу же задумалась – с кем же мне придется делить роскошное ложе? Выяснилось, что с Моникой. Из всех возможных вариантов этот казался самым скучным, но зато позволял беспрепятственно насладиться ночным отдыхом. Уже не знаю, какой жизнью я жила до своего второго рождения в проволочном гнезде на австрийской стройке, но последние сутки выдались на редкость утомительными. Вдобавок ко всему Муня-Маня-Моня еще затащили меня на какую-то безумную ночную дискотеку, где я за какой-то час растратила последние остатки сил. Короче говоря, спать хотелось до одури.

Я первой совершила вечернее омовение в псевдомраморной ванне, без промедления удалилась в наш с Моней будуар, распростерлась под сенью балдахина и уснула раньше, чем мои новые друзья собрались пожелать мне спокойной ночи. Зато они не упустили случая разбудить меня поутру.

– Гутен морген, Катиш! – с безупречной дикцией школьной учительницы произнесла Моника, похлопав меня по теплому розовому плечику сухой и твердой, как деревянная лопаточка, ладошкой.

– Гутен морген, гутен таг! – пробурчала я и поспешно прикрыла рот ладонью, пряча зевок и рвущееся с губ продолжение агрессивного стишка: «Бьем по морде, бьем и так!»

Бить Моню я не стала, хотя швырнуть в нее подушку очень хотелось.

Людям, которые прежде имели несчастье будить меня на рассвете, везло гораздо меньше, чем Монике. Но я вовремя вспомнила, что обязана огорчительно ранней австрийской пташке Моне и ее русским кавалерам ночным отдыхом в комфортных условиях королевской опочивальни. Поэтому я усилием воли трансформировала злобный оскал в добрую улыбку и подарила ее Монике.

Взглянув на нее, я немного удивилась: моя новая подруга предстала передо мной в купальнике, а на голове у нее была шапочка для плавания. Резиновая шапочка лишь с большой натяжкой (прошу прощения за каламбур) могла сойти за модернизированный вариант классического бюргерского ночного колпака, да и купальник, что ни говори, был очень странной заменой традиционной пижаме. Сразу же захотелось посмотреть, что Моничка обула вместо комнатных тапочек – уж не ласты ли?

– Прикольная у тебя ночнушка, – вежливо сказала я.

– Свимен, – заявила на это Моника.

Сказала – и стоит, ждет моей реакции!

Я потерла лоб, помассировала виски, почесала в затылке (это у меня такой экспресс-массаж мозга). Нет, слово «мен» я хорошо понимаю, мен – по-английски мужчина. Мен – это я люблю (особенно если супермен). Мне только подозрительное «сви» не очень понравилось.

– Свинмен? – с подозрением повторила я.

– Ага! Суперсвин, летящий на крыльях ночи! – мгновенно развеселился внутренний голос.

– Свимен! Фахрен! – занервничала Моничка.

Хамское упоминание какого-то хрена положило конец нашей едва начавшейся дружеской беседе.

– Знаешь, милочка, свин этот твой мен или не свин, а я бы на твоем месте мужиками не разбрасывалась, – ехидно посоветовала я, окинув откровенно соболезнующим взором тщедушную фигурку в купальном костюме. – Если бы я была такой же переборчивой, знаешь, сколько народу пошло бы фахрен?

За бархатной занавесочкой послышался сдавленный смешок.

– А там кто? – напряглась я. – Маня и Муня в уютных водолазных скафандрах?

Смешок превратился в радостный хохот.

– Катенька, Моня зовет тебя в бассейн! «Свимен» и «фахрен» – по-немецки «плавать»! – сквозь смех прокудахтал невидимый за шторкой Муня.

– Ах плавать! – Я тоже рассмеялась. – Это я с удовольствием, но только у меня купальника нет!

– Купальник есть! Правда, открытый, закрытого я не нашел. – Муня перестал скрываться, заглянул к нам под балдахин и окинул заинтересованным взглядом мою фигуру, небрежно задрапированную сбившимся одеялом. – Бюст – четвертый номер, правильно?

– Отличный глазомер, – слегка смутившись, похвалила я.

– Отличный бюст!

Моня вручила мне купальник и ушла из комнаты, вытолкав впереди себя и Муню, который хотел остаться, ссылаясь на необходимость помочь мне с завязками купальника.

Он оказался ничуть не хуже, чем Монин глазомер. Оба предмета – и верх, и низ – сидели на мне идеально.

– Это потому, что у тебя идеальная фигура! – польстил мне внутренний голос.

Его правоту дружно подтвердили Муня и Маня, которым я не замедлила явиться во всей своей красе. Думаю, этот выход в купальнике был достоин финала национального конкурса красоты. Только Моня ничего не сказала, молча набросила мне на плечи казенный махровый халат.

– Завидует, замухрышка! – не без сочувствия сказал по этому поводу мой внутренний голос.

Я вообще-то девушка не злая и внешностью своей не кичусь. Ну повезло мне родиться красивой, зато счастья особого что-то не видать… По этой причине я едва не загрустила, но тут мальчики подхватили меня под белы рученьки и повели в бассейн. Не охваченная мужским вниманием Моня топала в авангарде нашей тройки с полотенцами.

Вообще-то, от бассейна при гостинице я ничего особенного не ожидала, полагая, что это будет бонусное приложение к сауне – лоханка три на пять метров (бывшая поилка для четвероногой половины гусарского полка).

Я ошиблась: бассейн оказался не так уж плох – двадцатиметровый, и даже с дорожками. В голубой водичке барахтались два упитанных мужичка. Плавали они настолько медленно, что было непонятно, каким чудесным образом такие крупные организмы держатся на поверхности воды. Это заставляло вспомнить русскую народную поговорку о том органическом продукте, который никогда не тонет, и эта ассоциация сильно компрометировала незнакомых мужичков. Впрочем, я на них не засматривалась, гораздо больше меня интересовали собственно водные процедуры.

Сбросив на руки предупредительному Муне махровый халат (непотопляемые толстяки восторженно ахнули), я рыбкой ушла в воду.

– А ты умеешь нырять! – удивленно пробулькал внутренний голос.

В голубых глубинах я ловко перевернулась, вынырнула на спину и пошла махать руками, как ветряная мельница Дон Кихота, стремительно приближаясь к дальнему краю бассейна.

– Да и плавать ты умеешь! – пуще прежнего восхитился внутренний голос.

Если бы я не боялась сбить дыхание, то ответила бы ему, что нырять и плавать умею не я. Это все мое тело, оно само ловко машет руками, бьет ногами и в результате скользит по воде, как легкая лодочка.

– Слушай, может, ты русалка?! – выдал очередную завиральную идею мой внутренний голос. – Помнишь, в сказке Андерсена Русалочка получила ноги и взамен потеряла голос? А ты потеряла память! А что? За такие ноги ничего не жалко!

Мысль была бредовая, но в моем положении не стоило пренебрегать и ею, поэтому на протяжении примерно десяти метров я серьезно обдумывала этот вариант.

Столица Австрии расположена вдали от моря, но зато рядом Дунай, а это большая река, и вода в ней очень чистая (во всяком случае, так было написано в той туристической брошюре, которую я бессовестно свистнула в чужом отеле). Стало быть, в Дунайских волнах вполне могут плескаться уважающие себя русалки. Но как в таком случае я попала на стройплощадку в центре города?

Услужливое воображение мгновенно нарисовало пугающую картину весеннего половодья и меня – русалку, спасающуюся от разгула стихии в тихой гавани городской сливной канализации. Может быть, я вынырнула позагорать в уединенной водосточной канавке? Или меня выбросило приливной волной из открытого люка?

На фантазию я пожаловаться не могла и придумать что-то более или менее правдоподобное не затруднилась бы, но тут двадцатиметровая прямая закончилась. А я не остановилась у бортика, нет! Мое во всех смыслах замечательное тело, уверенно действующее в отсутствие руководящих указаний разума (занятого сочинением новой сказки про Русалочку), с поразительной ловкостью совершило кувырок и, не снижая скорости, поплыло в обратную сторону.

– Никакая ты не речная Русалка! – понял внутренний голос. – Ты совершенно явно натренировалась плавать в ограниченном пространстве бассейна, вишь, как привычно развернулась под тумбочкой! Может, ты спортсменка? Плавание – определенно, твоя сильная сторона.

С этим я согласилась без возражений и вновь подумала о том, что моим предыдущим воплощение вряд ли была Екатерина Максимовна Разотрипята, старушка семидесяти (да еще с гаком!) лет. Древние бабушки не ставят спортивные рекорды.

– Ну, знаешь, старушки бывают разные! – заспорил со мной внутренний голос.

Я снова эффектно кувыркнулась под тумбочкой и погребла назад, размеренно дыша и сосредоточенно размышляя о Екатерине Максимовне.

Что мне достоверно известно об этой славной старушенции? Что ей больше семидесяти – это раз, что она самозабвенная любительница шарад и головоломок – это два.

– И что у нее есть действующая карточка VISA, непонятным образом оказавшаяся у тебя, – подсказал внутренний голос.

И я стала думать о банковской карточке Екатерины Максимовны. И чем больше я об этом думала, тем отчетливее понимала, что страстная любительница загадок должна была воспринимать процесс выбор пин-кода как прекрасный случай поупражняться в любимом занятии.

– То есть ты думаешь, что этот набор цифр не случаен? – заинтересовался внутренний голос. – Думаешь, в последовательности четырех знаков скрыта какая-то тайная закономерность? А с чем она может быть связана?

Мы оба понимали, что она может быть связана с чем угодно, но отправная точка для поиска разгадки у меня была только одна, поэтому я предпочла думать, что цифры пин-кода имеют какое-то отношение к имени хозяйки банковской карточки. А с чем еще? Не с возрастом же он все время меняется.

– Она Екатерина Максимовна Разотрипята… Буква «Е» в русском алфавите стоит пятой, «М» – тринадцатой, а «Р» – семнадцатой… Нет, 5-13-17 – это уже не четыре цифры, надо искать другую версию, – бормотал внутренний голос под плеск волн, возникших в бассейне в результате моих спортивно-плавательных занятий.

Сосредоточившись на упражнениях для тела и ума, я не обращала внимания на окружающую действительность. Вроде мои новые друзья Маня, Моня и Муня тоже плавали, потом куда-то уходили, потом снова вернулись и полезли в воду…

– Катька, я понял! – гаркнул вдруг мой внутренний голос так громко и неожиданно, что я едва не захлебнулась. – То есть ты не Катька, но я все равно понял! Знаешь, в чем фишка? В фамилии, будь она неладна!

– То есть? – отплевавшись и восстановив дыхание, спросила я.

– То есть надо разобрать на части фамилию Разотрипята! Ну же, давай! Препарируй ее!

И я послушно завела:

– Разотрипята, Раз-о-три-пя-та, Раз… О!

– Дошло? – обрадовался внутренний.

А до меня и вправду дошло! Раз – это один, единица! О – это нолик! Три – понятно, троечка! И пята – это пятерка! Секретный код «Визы» Екатерины Максимовны – один-ноль-три-пять! Сто процентов, это именно так! Уж очень красиво фамилия на цифры раскладывается, бабуля Разотрипята, коль скоро она фанатеет от головоломок, не могла этого не заметить.

– Катя, ты гений! – в полном восторге постановил внутренний голос. И тут же поправился:

– Катя ты или не Катя, но ты точно – гений!

– Я молодец, – скромно согласилась я, устало зависнув под тумбочкой в начале дорожки.

– Еще бы не молодец! Отмахала не меньше километра! – уважительно присвистнул Муня, приглашающим жестом развернув для меня большое полотенце. – Вылезай, чемпионка! Ты заслужила плотный завтрак!

Я была согласна с этим на сто процентов и не заставила себя долго ждать, вылезла из воды и прошествовала по краю бассейна к выходу, где уже переминалась Моня, в лохматом белом халате и с взъерошенными белыми же волосами, похожая на мокрую курицу. Энергичный заплыв меня изрядно утомил, так что шла я, слегка пошатываясь, но даже в таком небезупречном исполнении мое дефиле в мокром купальнике имело большой успех у публики. Мужички-толстячки, продолжающие болтаться в воде, как два больших поплавка, громко залопотали что-то откровенно одобрительное.

– Аста ла виста, бэбики! – насмешливо крикнул им балагур Муня, фамильярно приобняв меня за плечи.

Усталые, но довольные, мы вернулись в номер. Я сразу же прошла на нашу с Моникой половину и переоделась из дареного купальника в свои джинсы, джемпер и курточку. Процесс облачения удовольствия мне не доставил: все мои вещи были несвежими. По запылившимся джинсам горько плакала стиральная машина, а по запачканной оранжевой куртке – и вовсе мусорная корзина.

– Не расстраивайся, теперь ты знаешь пин-код «Визы» и сможешь разжиться деньгами в любом банкомате! – утешил меня внутренний голос. – А в приличных магазинах можно и карточкой расплатиться, главное – подобрать правильный маршрут для шопинга.

– Готова? – в комнату заглянул Муня.

– Всегда готова! – повеселев, отсалютовала я.

– Тогда вперед, завтрак ждет!

Все остальные уже собрались у выхода, ждали только меня. Я немного удивилась, что Маня и Моня собрались идти на завтрак с чемоданами, но оказалось, что мы уже съезжаем из гостиницы, и обещанный плотный завтрак ждет нас в каком-то из попутных городских кафе. Перекусить в ближайшем к отелю заведении венского общепита мои новые товарищи почему-то не захотели.

Покинув гостиницу, мы быстрым шагом проследовали к станции метро, проехали в подземке три остановки, вышли на любимую туристами торговую улицу Марияхильфештрассе и там банально зависли в «Макдоналдсе». Бигмак, картошка фри и большой стакан коричневой газировки наполнили мой пустой желудок и вернули как физическое, так и моральное равновесие.

Я почувствовала, что готова к новым приключениям, и ответила на вопрос живчика Муни: «А не устроить ли нам небольшую экскурсию?» одобрительной улыбкой.