Текст книги "Руссо туристо, облико морале"

Автор книги: Елена Логунова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

7. Алла

Я прикатила в аэропорт на такси, потому что этот вариант показался мне более надежным, чем бюджетная поездка на рейсовом автобусе. Не зная, как тут у них в Австрии с дорожными пробками, я на всякий случай запланировала время на переезд с часовым запасом, и весь он вместе с бонусным двадцатиминутным довеском от лихого венского таксиста достался мне в единоличное пользование.

Полтора часа я бродила по пустому и неуютному залу ожидания! Галопировала по кругу, нервно чертыхаясь, взволнованно заламывая руки и вызывая живой интерес только у раздвижных дверей, которые с намеком разъезжались всякий раз, когда я пробегала мимо них. А по окончании девяностоминутной пытки затянувшимся ожиданием выяснилось, что мои жертвы были напрасны, с тем же успехом я могла кружить по своему гостиничному номеру, оттаптывая золоченые львиные лапы помпезным табуреткам. Оказывается, наши мальчики вообще не нуждались в том, чтобы их кто-то встречал!

Во-первых, Инкин любимый мужчина капитан Кулебякин – я раньше этого не знала – в своем Институте МВД вполне сносно обучился немецкому. Во-вторых, мой собственный любимый мужчина, Инкин братец Казимир, перед лицом реальной опасности остаться единственным ребенком в своей нескучной семейке опустошил фамильные золотовалютные закрома и явился в капиталистическую Австрию состоятельным, как младой олигарх. Во-третьих, Инкин любящий папа Борис Акимович (настоящий полковник!) поднял по тревоге боевое братство от Москвы до самых до окраин и подключил к спецоперации по спасению дочурки такие силы, о которых мирные граждане говорят исключительно почтительным шепотом.

В результате эти два чудо-богатыря – Кулебякин и Зяма – волшебным образом получили шенгенскую визу за один день и прилетели в Вену как особо важные персоны. Их даже не выпустили в общую дверь, как всех остальных пассажиров аэрофлотовской «тушки», а почтительно свели по особому трапу две красотки стюардессы. И прощались с ними прелестные воздухоплавательницы так горячо и нежно, что я, глядя на это эротическое безобразие, испытала труднопреодолимый порыв окончательно осиротить Бориса Акимовича и Варвару Петровну, собственноручно лишив жизни их беспутного великовозрастного сынка.

Впрочем, самонадеянный Зяма даже не понял причины, по которой я попыталась задушить его в объятиях.

– Вижу, ты соскучилась! – одобрительно похлопав меня пониже спины, сказал он.

И поверх моего плеча послал обольстительную улыбку стюардессам, которые увязались за ним с летного поля, как мерзкие голохвостые твари за Гаммельнским крысоловом.

В отличие от Зямы Кулебякин был суров и непокобелим. На стюардессочек он не глядел, да и мне подарил лишь один-единственный долгий взгляд. В нем, залакированный скупой мужской слезой, светился немой укор: «Что ж ты, Трошкина, не уберегла подругу?» Я виновато шмыгнула носом и развела руками.

Позу вешалки я приняла совершенно напрасно – бессовестный Зяма тут же нацеплял на меня своих хурджинов. Мужественный капитан Кулебякин, услышав мой слабый стон, обернулся, благородно освободил меня от Зяминого багажа и с досадой спросил нашего общего друга:

– Не пойму, Зямка, зачем ты столько тряпок набрал?

– Ну привет! – обиделся наш франт. – Не в деревню, чай, приехали! В столицу просвещенной Европы! Что же, мне тут в самых обычных посконных портах ходить?

Я фыркнула. Казимир Кузнецов не только знатный ловелас, но и великий художник-дизайнер, сильно озабоченный соответствием своей наружности своему же творческому потенциалу. Ничего самого обычного он и дома-то не носит. В дальнюю дорогу Зямочка оделся почти непритязательно: снизу на нем были штаны из болотно-зеленого, в широкий рубчик, вельвета, с большими присборенными карманами из изумрудной с золотом парчи, а сверху – узкий бархатный камзольчик цвета увядшей травы, украшенный большими золотыми пуговицами, похожими на среднего размера елочные шары. Стройную шею изящного кабальеро обвивал платок из кремового шифона с узором из крошечных бурбонских лилий, буйную мелированную голову венчал зеленый замшевый берет с настоящим павлиньим пером. Картину дополняли мягкие сафьяновые сапожки и ювелирный гарнитур из желтого золота с красными кораллами, выточенными в форме больших кривых зубов – комплект составляли брутальное ожерелье и одна пиратская серьга. Разноплеменный люд в международном аэропорту города Вены на скромное убранство моего возлюбленного дизайнера засматривался вплоть до остолбенения.

– Ну рассказывай! – скомандовал капитан Кулебякин, когда мы разместились в такси.

Вообще-то, я уже рассказывала ему историю таинственного исчезновения Кузнецовой по телефону, но тогда необходимость экономить каждый евроцент (международный звонок – удовольствие дорогое!) лишила меня обычного красноречия. Теперь я развернулась во всей красе, выдав двадцатиминутный драматический монолог с классическим вопросом в финале: «Что делать?» Однако у многоопытного опера Кулебякина нашлось с полсотни более узких вопросов. Далеко не все из них я сумела укомплектовать ответами, которые могли удовлетворить нашего милицейского товарища. Поэтому сразу по прибытии в гостиницу капитан распихал по карманам стребованные с Зямы австрийские деньги и собственные российские документы, надвинул поглубже бейсболку с патриотичным значком зимней Олимпиады в Сочи-2014 и отправился выжимать оперативную информацию из венских коллег.

Зяма в образе невинно любопытствующего («Ну-ка, ну-ка, посмотрим, как ты тут устроилась!») заглянул ко мне в номер и, легко преодолев мое слабое сопротивление, примерно на полчасика устроился в нем вместе со мной. Затем он принял душ, переоделся из дорожного в домашнее (коричневые с металлической нитью джинсы в художественных разводах бронзовой патины, мягчайший джемпер из кашемира цвета «мокко» и замшевые мокасины) и отправился искать источник информации среди гостиничного персонала.

Я уже знала, что в числе горничных есть разбитные девахи украинского происхождения, и нисколько не сомневалась, что обольстительный Казимир Кузнецов быстро найдет с ними общий язык. То, что поиск общего славянского языка пройдет по большей части в горизонтальной плоскости уединенных горниц, также не вызывало у меня никаких сомнений, но я наступила на горло своей ревности и не приковала Великолепного Казимира к изголовью своей кровати противоугонной цепью для велосипеда (прикупленной в скобяной лавке венского захолустья двумя днями раньше как сувенир для соседского пацаненка Васьки).

Мое собственное времяпрепровождение между обедом, который я пропустила, болтаясь в аэропорту, и припозднившимся ужином было бессодержательным и неинтересным (получасовое общение с Зямой не в счет). Я уныло бродила от стены к стене, воображала то Инку, томящуюся в плену маньяка, то Зяму, сдающегося в сексуальный плен добровольно и с большой охотой, тихо свирепела и шумно грызла ногти.

В половине седьмого вернулся Кулебякин. Он выглядел усталым, но не угнетенным и еще не утратил желания задавать людям многочисленные и разнообразные вопросы.

– Где мы будем ужинать? – требовательно спросил он. – И когда мы будем ужинать?

– И с кем? – спросила я, имея в виду, что наш третий товарищ безвозвратно (увы, не безразвратно!) канул в перины.

– И что мы будем ужинать? – добавил Зяма, волшебным образом материализовавшись на пороге.

Он тоже выглядел усталым, но довольным. В связи с этим мое желание собственноручно лишить славный род Кузнецовых прямого продолжателя усилилось и стало почти нестерпимым. Я непроизвольно взмахнула сувенирной велоцепью, и капитан Кулебякин понял этот жест по-своему:

– Выкатимся из отеля и перекусим в городе?

– Можно и перекусить, – согласилась я, пристально глядя на открытое горло распутника Зямы и чувствуя, что в глубине моей грешной души пробуждается вампир.

– Я все узнал, тут самая дешевая кормежка в «Макдоналдсе» и в индийских пиццериях, – оживленно сообщил беззаботный развратник, следуя к моей ванной комнате и на ходу непринужденно стягивая с себя джемпер. – Одну минуточку, я сейчас быстренько ополоснусь, переоденусь, и мы сразу же выкатимся!

– Я его убью! – беспомощно пробормотала я.

Правильный мент посмотрел на меня укоризненно, покачал головой и даже погрозил пальцем, но минут через десять (Зяма плескался в ванной, как утица, и распевал, как соловушка) кардинально поменял точку зрения на убийство данного конкретного индивидуума и сам крикнул:

– Зямка, я тебя убью! Сколько можно ждать? Жрать хочется – спасу нет! Еще минута – и мы уйдем без тебя!

Это заставило безмятежного купальщика ускориться, и уже через двадцать минут мы сидели в какой-то афганской забегаловке, с уважением разглядывая огромную, с тележное колесо, пиццу, густо посыпанную молотым перцем и пряностями. Треугольный порционный кусочек поместился в моей тарелке только после того, как я разрезала его на четыре части и сложила их башенкой.

На вкус пицца оказалась так себе, с перцем афганский повар сильно переборщил, но пиво мальчики похвалили. Едва промочив горло, они начали докладывать.

– Рассказываю, – веско сказал капитан Кулебякин и со стуком опустил тяжелую пивную кружку на кружок с портретом Моцарта, отчего на картоне образовалась кольцеобразная вмятина и благородные черты великого композитора мучительно исказились.

Я в ожидании весьма вероятных дурных вестей скроила очень похожую мину.

– Есть две новости: хорошая и плохая, – сообщил капитан. – Сначала хорошая: подключать к поискам Инки моих австрийских коллег не понадобилось, они уже и сами ее ищут.

– Какие молодцы! – обрадовался Зяма. – Надеюсь, они ее найдут!

– Надеюсь, что нет! – покачал головой Кулебякин. – Эта воистину многогранная личность – моя невеста, а ваша подруга и сестра – разыскивается по подозрению в причастности к ряду преступлений, совершенных бандой организованных преступников.

– Небось сама же ее и организовала, – пробормотал Зяма, продемонстрировав неверие в лучшие качества своей сестрички – с одной стороны, и отличное знание ее худших черт – с другой.

– И как же нам теперь быть? – огорчилась я. – Не найдет полиция нашу Инку – плохо, найдет – еще хуже.

– Просто мы должны найти ее раньше, чем полиция, – сказал Зяма.

И мы заспорили о том, следует ли нам сидеть тихо, дожидаясь результатов полицейского расследования, или же имеет смысл начать выездной концерт нашего маленького коллектива детективно-художественной самодеятельности. Я считала, что мешать полиции не следует, надо внимательно следить за ее успехами со стороны, а в последний момент выскочить вперед, чтобы вовремя перехватить Кузнецову и не дать ей загреметь на австрийский цугундер. У Зямы было другое мнение. Ему хотелось самой бурной деятельности, приключений, активных перемещений в пространстве, восхищенных взглядов публики – короче, мой милый жаждал примерить на себя костюм Джеймса Бонда (который при наличии подходящей публики женского пола обещал трансформироваться в костюм Адама). Я все менее спокойно объясняла любимому, сколь неразумна его позиция, мысленно сожалея о том, что оставила в номере велосипедную цепь. Она могла бы стать прекрасным аргументом в нашем споре!

Кулебякин во время этого сумбурного разговора сосредоточенно ел пиццу, пил пиво и безжалостно трамбовал кружкой благородный лик Моцарта. Изувечив его до неузнаваемости и методично зачистив блюдо от остатков еды, капитан заказал еще пива, откинулся на спинку скамьи и непререкаемым начальственным тоном сказал:

– А теперь слушаем все сюда. Мешать австрийской полиции мы не будем.

Я показала язык разочарованному любителю приключений Казимиру Бонду, но оказалось, что торжество мое преждевременно.

– Ссориться с местной полицией мы не станем, наоборот, будем максимально близко дружить. Я уже сообщил иностранным коллегам, что женщиной, которую они объявили в розыск, живо интересуются и российские органы охраны правопорядка в моем лице. Мы с австрияками будем искать Инку параллельно, заботливо держа друг друга в курсе событий и регулярно обмениваясь полезной информацией. Естественно, наиболее ценную информацию, добытую нами в режиме частного сыска, мы будем придерживать при себе.

Теперь уже Зяма-Джеймс Кузнецов 007 скорчил мне насмешливую гримасу.

– Не гримасничай, а то появятся ранние морщины! Как вот у него! – сердито сказала я, ткнув пальцем в сильно гофрированную физиономию картонного композитора.

У Моцарта, многократно битого кружкой, был тот еще видок. Зяма зримому предупреждению внял, послушался меня и перестал корежиться. Чтобы закрепить свою моральную победу, я перешла в наступление и потребовала:

– А теперь, Зямка, отчитывайся ты! Какую бесценную информацию удалось найти в разворошенных постелях?

– Вот я сейчас все по порядку! – кивнул самозваный Бонд и заерзал на лавочке, вытягивая из заднего кармана пижонских штанов лист бумаги. – У меня тут все записано!

– Ты начал писать порнографические рассказы? – оживился капитан Кулебякин.

– А что? Все данные для этого у меня есть! – похвастался Зяма. – Я имею…

Кулебякин, сострадательно взглянув на меня, быстро пихнул его локтем.

– Я имею наследственную склонность к писательству, – как ни в чем не бывало закончил Зяма. – Итак, вот что я узнал.

Узнал он всякую чушь – а что толкового могли поведать эти тупые развратные горничные? Что мы с Инкой в первый же вечер в отеле в честь благополучного прибытия на австрийскую землю ополовинили мини-бар, вылакав три бутылки вина на двоих. Что чуть позже, ночью, вдохновленный нашей национальной принадлежностью, нам в номер звонил русскоязычный ночной мотылек, и нетрезвая Кузнецова не сразу послала его туда, куда он нас приглашал, а сначала заинтересованно прослушала подробнейший перечень предлагаемых интимных услуг и даже сделала бескорыстную попытку поторговаться. Что поутру мы бегали поплескаться в бассейне, где не столько плавали, сколько строили глазки мужикам и продолжали это делать за завтраком…

Знатный ревнивец Кулебякин, слушая разболтавшегося Зяму, все больше каменел лицом, а я все ниже опускала голову. Вот правду говорят, что людям свойственно судить о других по себе! С точки зрения тупых развратных горничных, наше с Инкой поведение выглядело как-то уж очень некрасиво. Убить Зяму, накопавшего столько компромата, хотелось все сильнее.

Впрочем, в большой навозной куче никчемной информации попалось одно жемчужное зерно. Его тренированным взглядом высмотрел наш опытный опер.

– Стоп! – Он поднял руку, оборвав Зямин чрезмерно обстоятельный рассказ. – Повтори, что ты сейчас сказал.

– Я сказал, что Инка интересовалась у горничной, где в Вене можно недорого и без проблем взять напрокат автомобиль, а что? – послушно повторил Зяма. – Глупое женское любопытство, Дюха в своем обычном репертуаре. У нее и прав-то нет!

– Ошибаешься. – Некультурный мент напоследок особенно крепко дал по сопатке Моцарту, со скрежетом отодвинул стул и встал. – Есть у твоей сестрицы водительские права, я сам помогал ей их оформить. Это был мой подарок на Восьмое марта.

– Кто бы мне такой подарок сделал, – завистливо пробормотала я.

Я давно мечтаю переквалифицироваться из пешеходов в автомобилисты, даже гараж уже купила и водить почти научилась, но никак не сдам теоретический экзамен в ГАИ. Вроде все вопросы знаю (и ответы на них тоже), а как начну решать задачки – обязательно запутаюсь. Вот и у Инки была та же самая проблема, только еще более трудная, потому что она самостоятельно решать ничего не хочет, норовит по старой школьной привычке списать у соседа по парте.

– Еще только один вопрос! – пророкотал Кулебякин, нависая над столом. – Что ответила та горничная на этот Инкин вопрос? Где в Вене интурист может легко, быстро и дешево арендовать автомобиль?

– Тоже интересуешься? Правильно, пешком ходить неохота, а на такси тут разориться можно, – сказал Зяма, всматриваясь в собственные каракули. – Вот я тут записал адресочек одной конторы, ее хозяин из бывших наших, поэтому он не так жестко, как местные, проводит границу между законным бизнесом и не очень. Вообще-то, иностранному туристу взять напрокат машину не так просто, но с этим добрым дяденькой всегда можно договориться. Черт, да как же эта улица называется, не разберу? Грузин, не грузин…

Венская улица имени какого-то грузина – это интриговало. Мы с Кулебякиным, едва не столкнувшись лбами, заглянули в бумажку. Я и Зяма затянули по слогам, как пара малограмотных дьячков:

– Грю-зин-ге-стра…

– Грюнзингештрассе! – уверенно провозгласил наш немецкоязычный капитан. – В переводе – «Улица Зеленого Кольца».

– Название звучит очень романтично! – мечтательно улыбнувшись, заметила я.

– Значит, само место окажется жуткой дырой! – сказал прожженный циник Зяма.

Увы, он оказался прав. Грюнзингештрассе, найденная исключительно благодаря интуиции нечистопородного австрийского таксиста из Сенегала, поразила наше воображение заодно со зрением и обонянием: это была извилистая улочка, очень похожая на сточную канаву. С одной ее стороны тянулся стилистически чуждый Вене среднерусский забор из покривившихся серых досок, а с другой – стояли подслеповатые двухэтажные домишки, напоминающие допотопные чугунные утюги, выстроенные тесным рядком. Я бы предпочла, чтобы мусорных баков на этой улице было поменьше, а исправных фонарей – побольше. Никаких причин подарить сему малоприятному местечку красивое название «Улица Зеленого Кольца» я лично не нашла. Единственное кольцо, которое я там увидела, было свернуто из толстого телевизионного кабеля, пропущенного сквозь спицы заднего колеса велосипеда. Провод змеился по чахлому газону и уходил в кусты зеленой изгороди.

Пока я рассматривала эту примитивную противоугонную систему, с чувством глубокого превосходства вспоминая свою собственную велоцепь, Кулебякин успел сориентироваться на местности и найти нужный нам номер. Хотя час, по нашим русским меркам, был еще не поздний – без каких-то минут девять вечера, в доме, похоже, уже спали или готовились ко сну. В окнах второго этажа не было света (а в первом этаже не было окон).

Простые правила приличия требовали, чтобы мы перенесли разговор с хозяином этого сонного царства на завтра, но с учетом серьезности ситуации даже я без раздумий наплевала на этикет. Мальчики тем более не деликатничали, они зашумели, точно дружина Вещего Олега у ворот Царьграда. Щитов к воротам, правда, не приколачивали (просто не было с собой щитов), но дощатую калитку кулаками побили изрядно и ржавую решетку ограды потрясли до основания. При этом Кулебякин отрывисто покрикивал по-немецки:

– Герр Крамер! Битте, герр Крамер!

Зяма вторил ему на подозрительной смеси языков:

– Герр, слышь, ты, герр?

А я, как бедная родственница, взывала по-простому, на не замутненном русском народном:

– Дядь Миша! Ау, дядь Миш!

Ответ мы получили минут через пять.

8

– Проклятые русские!

Фрау Кох сердито выругалась и слишком энергично вонзила иглу в суровую ткань, затянутую в пяльца.

– Магдалена, дорогая, не надо так нервничать! – примирительно сказал герр Кох, не поднимая головы.

Фридриха Коха господь наградил кротким голубиным нравом и – очевидно, для компенсации – женушкой с диаметрально противоположным характером. Герр Фридрих всех любил, фрау Магдалена всех ненавидела. И если на протяжении многих лет ее глубочайшая неприязнь к представителям вида Хомо Сапиенс была абстрактной, то в последние годы она конкретизировалась и сфокусировалась на личности нового соседа Кохов – Микаэля Крамера.

Крамер, которого его многочисленные русские родичи и знакомые запросто звали дядей Мишей, по мнению фрау Кох, был отпетым негодяем, по которому австрийская тюрьма не просто плакала, а рыдала в полный голос с мелодичными тирольскими переливами. Крамер официально числился безработным, но чувство благодарности за исправно выплачиваемое ему пособие не мешало беспринципному дяде Мише бесконечно устраивать какие-то сомнительные дела и делишки. Причем он не ограничивал свою полуподпольную деятельность никакими временными рамками и принимал клиентов днем, ночью и даже в выходные дни, чего ни один порядочный гражданин делать не должен. За высоким забором во дворе дяди Миши то и дело бодро стучал молоток, гулко гремело железо, натужно жужжали электроинструменты и победно взревывали автомобильные моторы. Фрау Кох, сознавая свой гражданский долг, не единожды уведомляла о происходящем безобразии местные власти. Однако проныра Крамер всякий раз умудрялся внушить проверяющим, что машины, бесконечной чередой курсирующие через его домовладение, принадлежат его братьям, зятьям и сватьям, которым он помогает с мелким автомобильным ремонтом совершенно бескорыстно, исключительно по-родственному. Фрау Кох не сомневалась, что ее соседушка подкупил кого надо в полиции и в мэрии. В противном случае власти давно должны были понять, что таким количеством родни дядя Миша мог располагать только в том случае, если абсолютно все женщины его фамилии на протяжении нескольких поколений заслуженно получали звание мать-героиня.

– Ладно, предположим, что их действительно так же много, как тараканов! В конце концов, общеизвестно, что именно нищие имущественно и духовно размножаются особенно охотно, – разорялась фрау Магдалена, не смущаясь тем, что мужественный слушатель реагирует на ее крики не больше, чем на комариный писк. – Но почему именно я должна терпеть неудобства от этого нашествия варваров?!

В данный момент фрау Кох действительно терпела определенное неудобство. Очередная группа гостей, явившаяся к соседу в неурочный час, заслонила от нее фонарь, которым Крамер не скупо подсветил кнопку звонка. Хотя фрау Магдалена неоднократно и громогласно сетовала на то, что соседская иллюминация мешает ей спать, она не упустила случай малость поживиться за счет дяди Миши: дежурное вечернее вышивание производилось ею исключительно при свете Крамеровского фонаря, который светил в окно спальни Кохов не хуже прожектора.

– Нет, это решительно невозможно! – возмущенно вскричала трудолюбивая вышивальщица, уколов себе палец.

Она отбросила пяльцы, встала и решительно направилась к двери.

– Дорогая, я думаю, тебе не стоит вмешиваться! – сказал ей в спину добродушный и рассудительный герр Кох. – Подумай сама, что ты скажешь этим людям? Ты же не говоришь по-русски!

– Тем лучше! – не обернувшись, огрызнулась фрау Магдалена.

Сдернув с вешалки в прихожей большую шаль, она закуталась в нее, как живой символ тридиционной культуры нелюбимого ею народа – кукла-матрешка, открыла дверь и выступила на крыльцо.

Старый домик Кохов был сложен из известняка. Желто-серая стена образовывала идеальный фон для фигуры фрау Магдалены, скромно и достойно одетой в коричневое. Она выразительно кашлянула разок-другой, после чего соседские гости не могли не заметить долговязую пожилую даму. Телосложение фрау Кох не меньше, чем ее нрав, оправдывало издевательскую кличку, данную ей насмешником дядей Мишей – Палочка Коха.

Компания, пожаловавшая к Крамеру, была разнополой: двое мужчин и одна женщина.

– О! – увидев фрау Кох, обрадовался один из мужчин. – Гутен таг!

Добрый или не добрый, но день давно закончился, о чем Палочка Коха не затруднилась проинформировать собеседника в выражениях, далеких от парламентских.