Текст книги "Кактус Нострадамуса"

Автор книги: Елена Логунова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 11 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Зяма озадаченно моргнул и посмотрел на меня. Я кивнула, показывая, что да, ему стыдно, и даже очень. Зяма приподнял бровь, спрашивая, почему ему, собственно, стыдно. Я показала ему глазами на Трошкину, быстро нарисовала в воздухе сердечко и стукнула по нему кулаком – мол, разбиваешь Алке сердце.

– Такой удар! – с преувеличенным сожалением вздохнул тупица Зяма и замолчал, ожидая следующей подсказки.

Я покрутила пальцем у виска.

– Я идиот?

Я покивала.

– Мне стыдно, что я такой идиот, – с чувством посетовал Зяма.

Трошкина вздохнула. Этот смиренный вздох без слов говорил: «Ты идиот, но я тебя люблю». Зяма расплылся в улыбке, которая без слов говорила: «Я знаю».

– Я знаю, что я ничего не знаю, – пробормотала я.

– Ты это о следствии? – по-своему поняла меня Алка.

– О каком следствии? – Зяма перестал улыбаться. – Ты же сказала, что гибель Лизоньки считается случайной!

– Полиция не знает про картинки в мобильнике, – напомнила Трошкина. – А картинки эти очень похожи на прямую угрозу! Мол, смотри, как мы утопили мужика – так и тебя сейчас утопим!

– Вот зачем ты это сказала? – Зяма расстроился. – Разве ты не понимаешь, что ставишь меня перед трудным моральным выбором? Что я теперь должен делать? Довести до сведения полиции информацию об угрожающих снимках, рискуя попасть под подозрения, или скрыть этот факт, тем самым, может быть, сыграв на руку убийце?

– Ты порядочный человек, Казимир Кузнецов, – сказала Трошкина. – Я знаю, ты поступишь так, как подсказывает тебе твоя совесть.

– Позвольте представиться: Индия Кузнецова, ум, честь и совесть младшего поколения нашей семьи, – вмешалась я. – Алка, не дави на Зяму. Зяма, не дрейфь. Я знаю, что делать!

– Нет, – простонала Трошкина, прочитав мои мысли.

– Да, – сказала я и наконец сделала то, что мне давно хотелось сделать: спрятала золотой мобильник в свой карман. – Мы разберемся в этой истории сами, без привлечения полиции!

– Тогда потише говори! – Алка прислушалась, но не к моим словам, а к звукам, доносящимся с лестничной площадки.

Это были стук, царапанье и скулеж, с головой, хвостом и лапами выдающие Барклая – четвероногого друга майора Кулебякина.

– А вот и полиция! – вздохнула Трошкина и пошла открывать.

Больше тем вечером мы о преступлениях и наказаниях не говорили.

Уля Блиндухова не имела никаких знакомств в Госавтоинспекции, так что «пробить» машину идеального мужчины по номеру она не могла. Зато блогерша могла попросить помощь зала, вернее обитателей соцсетей, и сделала это безотлагательно.

В своем блоге коварная Уля разместила фотографию с удобочитаемым номером авто, сопроводив ее слезной просьбой к прогрессивной мировой общественности: «Люди добрые, помогите найти владельца этой машины! Он сбил моего котика и даже не остановился!»

Общеизвестно, что котиков мировое сообщество в социальных сетях считает священными животными. Обида, нанесенная коту, по умолчанию приравнивается к особо тяжкому преступлению и карается моральным уничтожением на месте.

За несколько часов Улино сообщение разошлось по Интернету как вирус гриппа, накрыв всю Россию и страны СНГ такой частой сетью, какой никогда не было даже у КГБ. Комментарии растянулись на километры, и, если бы слово могло убивать, владелец пресловутого авто не только не проснулся бы поутру, но и не имел бы последующих воплощений ни в каком виде, за исключением мерзкого насекомого, обреченного на смерть под тапком.

Негодяй, обидевший «котэ», был приговорен.

К утру у блогерши Блиндуховой имелась вся необходимая информация о владельце интересующего ее автомобиля, и даже сверх того. Уля не только узнала ФИО мужчины-мечты, его телефон, домашний и электронный адрес, но также получила исчерпывающую биографическую справку, краткую характеристику и небольшой (нелестный) критический анализ творчества К.Б. Кузнецова.

Стоит ли удивляться, что этой ночью Зяма спал плохо и проснулся в холодном поту?

Вторник

Ночевала я у Дениса – ну, так уж вышло. Милый соскучился, поэтому разговоров мы не разговаривали, и меня это полностью устраивало. Меня вообще в ночевках у Дениса устраивает все, кроме отсутствия сытного горячего завтрака, за которым, впрочем, мне нетрудно спуститься домой – всего на один этаж ниже.

Зяма еще спал, добросовестно следуя режиму, без которого члены нашей доброй семьи давно истребили бы друг друга в утренней битве за санузел.

У нас первым просыпается и припадает к удобствам бабуля (у нее бессонница), за ней папуля (он спозаранку ходит на рынок), потом я (мне к девяти на работу). Мамуля и Зяма, будучи богемой, могут позволить себе поздний подъем. В выходные эта схема частенько дает сбои, но в будни работает прекрасно. Конечно, за исключением тех дней, когда бабуля больше страдает от склероза, чем от бессонницы, и забывает правильную последовательность посещения клозета. Тогда на ближних подступах к санузлу образуется пробка.

Сегодня утро шло по расписанию.

Папуля уже ушел, освободив купальню для меня и оставив на столе пояснительную записку: «В Японии за столом принято сидеть на татами в позе сэйдза: ноги поджаты под себя, спина прямая, словно камыш на озере Масю. Чего не следует делать с хаси: майебаси категорически воспрещается! Сагурибаси тоже нельзя! Сасибаси – ни в коем случае! Татэбаси тем более нельзя!»

На кухонном диванчике лежала свернутая рулетом синяя туристическая «пенка» – надо полагать, наш аналог татами.

Я пожала плечами и пошла в ванную, а по возвращении застала в кухне бабулю. Спустив на нос очки, она изучала папулино послание.

– Доброе утро, ба, – сказала я, приступая к исследованию емкостей на плите. – Хаси хочешь?

– Не знаю, – засомневалась бабуля. – Я поняла, что нам тут ничего нельзя.

– Я поняла, что нужно сидеть на татами в позе сэйдза и не рыпаться, – сообщила я. – А больше ничего не поняла. Особенно я не поняла, что у нас на завтрак?

В одной из кастрюлек был обыкновенный рис, в двух других – что-то загадочное.

– Я не могу в позе сэйдза! – возразила бабуля, задом потеснив на диване рулет из татами. – В моем возрасте органичны только две позы: лежа в гробу и стоя буквой «Г»!

– Тут рис и что-то еще, – проинформировала я ее, пропустив мимо ушей разговоры про гроб – типичное стариковское кокетство. – Тебе положить?

– Рис давай, а что-то еще не надо, – решила ба.

Я положила ей кашки, дала ложку, налила чаю – позаботилась, в общем.

Мне самой и риса не хотелось, поэтому я пошла к себе, быстро собралась и спустилась на пятый этаж к Трошкиной. Авось у нее найдется что-нибудь повкуснее, чем скудный японский брэкфест.

Трошкина уже оделась для выхода на работу и как раз завтракала.

– Чем угостишь? – прямо спросила я, без задержки проследовав в кухню.

– Кефиром и ржаным хлебом с отрубями! – доложила Алка.

Я круто развернулась. Пожалуй, попробую я папулино хаси!

– Стой! – не выдержала демарша Трошкина. – Тебе могу предложить бутерброд с колбасой! Все равно она пропадет, если ее не съесть.

– Тащи свою колбасу, – согласилась я, возвращаясь к столу.

Алка достала из холодильника «Докторскую», майонез, сливочное масло и баночку соленых огурчиков, а из хлебницы – четвертушку белого каравая. Все вредное, но вкусное.

– Пей свой кефир, – разрешила я и соорудила себе роскошный многослойный бутерброд.

Трошкина посмотрела на него с такой тоской, которую я часто вижу во взоре голодного Барклая.

– Хочешь бутербродик?

– Хочу, – подружка вздохнула. – Но не буду! У меня диета.

– Фот фкавы вне, Твофкина, фафем феве виефа? – спросила я с набитым ртом.

– Я фигуру берегу, – ответила Алка.

Я хрюкнула.

– Фтовы верефь…

Я проглотила жвачку со вкусом колбасы.

– Чтобы беречь фигуру, надо сначала создать фигуру! Ты же худая, как кишечная палочка, Алка! А ну, возьми бутерброд!

Трошкина с готовностью схватила бутер, но для приличия еще немножко поспорила, хотя и не по делу:

– Кишечная палочка вовсе не худая, я видела в микроскоп, она вполне пропорционально сложена!

Светски беседуя, мы прикончили «Докторскую», хлеб, масло, огурчики, а заодно и кефир.

– Ты в офис или со мной? – спросила я Алку уже в лифте.

– С тобой, конечно! – ответила верная боевая подруга. – А куда?

Я с удовольствием отметила, что она ни секунды не колебалась.

– К Смеловскому в телестудию. Уговорим его помочь нам с «Бетабанком».

– К Максиму, так рано? И с пустыми руками? – заволновалась деликатная Алка.

– Нормально, не рано, – успокоила ее я. – У него же утренний эфир, так что он с половины шестого в студии. Но ты права, с пустыми руками в этот час идти негоже, Максимка небось еще даже не завтракал, заливается кофе.

– Купим ему кефира, – предложила добрячка Трошкина. – И черного хлеба с отрубями, это очень полезно.

– Лучше купим ему пончиков! – возразила я. – С вареной сгущенкой и шоколадом, это очень вкусно.

Мы немного поспорили, а потом пришли к компромиссу: решили совместить, и пришли в гости к другу и товарищу с большим пакетом горячих жирных пончиков и двухлитровой бутылью однопроцентного кефира.

Максим Смеловский – известный в нашем городе телеведущий и режиссер – с важным видом сидел в аппаратной. Слева от него щелкал тумблерами звуковик, справа работал выпускающий прямого эфира, в углу сидела на телефоне ассистентка, принимающая звонки телезрителей.

– Тук, тук! – сказала я, открыв дверь, на которой белела бумажка «Не стучать, идет эфир!».

«Не входить» написано не было, так что теоретически я была вправе вторгнуться.

Звуковик и выпускающий вторжения не заметили, ассистентка, не отрываясь от телефона, скривилась, а Макс сначала метнул на голос гневный взгляд, а потом просиял и кинулся мне навстречу.

Нет, не мне – Трошкиной.

– О! То, что надо! – Смеловский выхватил у Алки бутыль с молочным продуктом. – Базилио, отнеси Машке!

Появился дюжий парень в операторской жилетке с бесчисленным количеством карманов в самых неожиданных местах. Макс вручил ему бутыль, и посыльный умчал наш кисломолочный презент в студию.

– Не думал, что ты смотришь наш эфир, – сказал Смеловский, наконец-то обратив внимание на меня.

Я загадочно улыбнулась.

– Я смотрю, когда успеваю! – сообщила Трошкина.

Она вежливая девочка, никогда не упустит возможность сказать человеку что-то приятное.

– Три секунды, – объявил выпускающий, пристально глядя на экран, где появилась финальная заставка рекламного блока.

Макс метнулся к пульту, подхватил оставленные наушники и быстро произнес в микрофон:

– Маш, есть секрет, имя – Индия Кузнецова.

Я не успела даже вякнуть.

На экране появилась ведущая – приятная в общем-то девушка с некоторым переизбытком зубов в голливудском оскале.

– А у нас есть еще один секрет красоты, которым любезно поделилась с нами наша телезрительница Индия Кузнецова! – оживленно сообщила она.

Ассистентка режиссера пришлепнула мне к левому уху телефонную трубку.

– Звонок в студию! – провозгласила ведущая.

– Вывожу, – сказал звуковик.

– Говори, – шепнул мне в правое ухо Максим.

– Э-э-э, здравствуйте, – произнесла я. – Доброе утро!

– Бонжур, привет, хэлло! – засмеялась ведущая. – Индия, расскажите нам свой секрет.

– Ага, сейчас, разбежались! – мрачно пробормотал мой внутренний голос.

– Вообще-то это не мой секрет, – находчиво проговорила я. – Это секрет моей лучшей подруги Аллы Трошкиной, и сейчас она сама вам все расскажет.

Я отклонилась от трубки, и Макс тут же подвинул на мое место опешившую Алку.

– Э-э-э, здравствуйте, – жалобно сказала она.

– Здравствуйте, здравствуйте, Алла! – с энтузиазмом вскричала ведущая. – Ну же, расскажите нам, что нужно делать с кефиром?

Чья-то волосатая рука бесцеремонно сунулась в кадр, чтобы поставить на стойку перед ведущей этот чертов кефир.

– Ну-у-у-у… Обычно его пьют, – протянула Алка.

– Секрет красоты! – шепотом подсказал ей Макс.

– И это само по себе способствует красоте, потому что улучшает цвет лица и фигуру, – Алка заговорила увереннее. – А если еще к кефиру взять немного черного хлеба с отрубями…

Смеловский настойчиво потянул из моих рук бумажный пакет.

– Это пончики, идиот! – прошипела я. – Они ни фига не способствуют красоте, потому что портят фигуру! Убери руки, грабитель, пончики я не отдам!

Трошкина осмелела и заливалась соловьем, рассказывая, как полезны малокалорийные натуральные продукты. Ведущая кивала и мелкими глоточками пила кефир, всем своим видом показывая, как ей вкусно. Я обратила внимание, что этикетку с логотипом производителя с бутылки успели убрать. Профессионалы, однако! Никакой бесплатной рекламы!

Это вернуло меня непосредственно к теме визита.

– Нам нужно поговорить, есть деловое предложение, – шепнула я Максу.

Он кивнул и показал мне палец. Не средний, к счастью, а то я бы обиделась окончательно.

– Одна минута, – сообщил звуковик.

Трошкина закончила свою вдохновенную речь, ведущая пообещала, что отныне будет пить кефир каждый день. На экране запестрела заставка – эфир закончился.

– Какая гадость эта ваша заливная рыба! – донеслась до нас претензия из студии.

Я покрепче ухватила свой пакет с пончиками (врешь, не возьмешь!) и язвительно поздравила Трошкину с успешной презентацией.

– Всем спасибо, все свободны! – сказал Макс и с хрустом потянулся. – Ох, тяжела наша доля… Инка, Алка, пойдемте ко мне. Люся, сделай нам кофе.

Мы устроились у Макса в кабинете. Я дождалась, пока он съест пару пончиков – на пустой желудок мужчины злы и несговорчивы! – и изложила наше дело.

– Занятная идея, – ухмыльнулся Смеловский. – «Грабят самые лучшие банки!» – да?

– Да, – потвердила я. – Посыл такой: только у хорошего, серьезного, надежного банка так много клиентов, пользующихся его услугами через терминалы, что банкоматы ломятся от денег круглосуточно, даже в субботу, которая для банков поменьше вообще выходной день.

– В лучшем банке – все лучшее, даже условия для грабителей! – засмеялся Макс.

– Для клиентов, даже застигнутых ограблением! – поправила я. – Заметь: никто не пострадал, даже не испытал каких-то неудобств. На людей не орали, не пугали пистолетами, не укладывали их на пол. Они даже психологического шока от увиденного не испытали, потому что их заранее попросили закрыть глаза!

– Мне кажется, это больше заслуга грабителей, чем банка, – заметил Смеловский.

– Тебе перестанет так казаться, когда ты узнаешь, каков рекламный бюджет, – пообещала я. – Дай мне ручку и бумажку.

Макс развернул ко мне свой ежедневник, дал карандаш, и я уверенно вывела ряд цифр.

– Это ваша доля.

– Хм, – Макс откинулся в кресле и покрутился из стороны в сторону, глядя на потолок. – Пожалуй, для начала мы можем дать серию коротких интервью с людьми, присутствовавшими при ограблении. Они расскажут, что это было нестрашно, даже весело, занимательно, познавательно и тэ дэ. Заодно похвалят банк, услугами которого пользуются постоянно и с неизменным удовольствием. Только это надо сделать быстро, пока не утратил свежести информационный повод.

Макс отклеил взгляд от потолка и зачеркал в блокноте.

– Потом, позже, мы сделаем целое ток-шоу с героями этой истории, и туда можно будет пригласить и представителей банка, и полицейских, и грабителей, если их к тому времени найдут. Так. Что еще? – Макс посмотрел на меня.

– Аналитический материал в международное обозрение, – подсказала я. – Подборку историй про ограбления самых крутых иностранных банков, чтобы зритель понял: грабят самых лучших.

– Супер! – Макс записал и мое предложение. – Задача мне ясна, будем думать.

– Аванс хочешь?

– А можно?!

– Я могу договориться, если ты окажешь мне еще маленькое личное одолжение.

– Инна! – Смеловский прижал руку к сердцу. – Ты же знаешь, для тебя – что угодно!

– Что угодно не надо, спасибо, – привычно отказалась я.

Макс ухлестывает за мной со студенческой скамьи.

– Ты пробей для меня один номерочек.

Я посмотрела на Алку, и она достала из сумочки заранее приготовленную бумажку. На нее мы вчера торопливо списали номер, с которого Лизоньке прислали пугающие снимки.

– Я знаю, тебе не откажут, у тебя ведь душевные отношения с оператором сотовой связи.

– Душевно-денежные, – уточнил Смеловский. – Откатываем, да, что греха таить… Давай свой номер, сделаю.

Мы распрощались, довольные друг другом, кофе и пончиками.

– Теперь в офис? – спросила Алка.

– Теперь в офис, – согласилась я. – Надеюсь, что у нас там все тихо-спокойно, и мы сможем подумать, что делать дальше.

Талантливые люди талантливы во всем, а Казимира Кузнецова не зря считали гениальным дизайнером.

Кошмары, которые снились Зяме этой ночью, восходили к вершинам искусства и даже искусств, потому что объединяли в одном порыве творчество Сальвадора Дали, Альфреда Хичкока, Стивена Кинга и группы «Раммштайн». Краткий пересказ одного лишь эпизода сошел бы за синопсис полновесного ужастика, способного стать бестселлером, и, если бы Зяма этим утром мог рассуждать здраво, он записал бы свой сон для мамули, которая заработала бы на этом кучу денег.

Но Зяма всю ночь боролся с плохими снами, призывая сон добрый, глубокий, формата «без задних ног».

В ходе этой затяжной битвы он пересчитал три миллиона восемьсот тысяч овец, многих из которых запомнил в лицо, и выпил два стакана теплого молока с медом, полную кружку горячего отвара ромашки, тридцать капель валерьянки, сто пятьдесят граммов коньяка, столовую ложку сиропа «Новопассит» и таблетку элениума. Все это подействовало как-то сразу, в результате чего уже под утро Зяма впал в спячку, из которой ненадолго вышел только во второй половине дня, да и то в туалет: принятые им снотворные средства выясняли, кто сильнее, уже в кишечнике.

На обратном пути из клозета прямо в ухо ему ударил истошный вопль телефонного звонка, но Зяма даже не поморщился. Акустический удар бесследно растворился в вязком, как домашний кисель, тумане, заполнившем его черепную коробку. Зяма обрушился в постель, твердо намереваясь побить рекорд Рип Вап Винкля, имевшего редкое счастье проспать двадцать лет.

Прошли годы. Телефон все звонил. Наконец его сменил оглушительный крик, проигнорировать который было чуточку труднее, чем трубы Страшного Суда.

– Зя-а-ама! Зя-а-а-амка! – распевалась в прихожей бабуля. – Тебя к телефо-о-о-ону!

Крещендо пароходной сирены внезапно оборвалось, но спустя мгновение мажорно грянуло Зяме в ухо:

– Встава-а-а-а-а-а-а-ай!

– Господи! – вскинулся конкурент Рип Ван Винкля.

– Нет, это пока только я, – довольным голосом протрубила бабуля. – Возьми уже трубку, малыш, я устала отвечать на звонки твоих подруг. В моем возрасте не к телефону бегать, а в гробу лежать!

Зяма, однозначно понявший одно только слово «лежать», спрятал голову под подушку, но бабуля стянула с «малыша» одеяло и бесцеремонно шлепнула его по заду, обтянутому высокохудожественными трусами с модным принтом, убедительно изображающим розовую голую попку.

– Встава-а-а-а-ай!

Знакомая до боли в ягодицах ситуация вернула Зяму в реальность с погрешностью примерно в двадцать пять лет. Он снова почувствовал себя бесправным школьником и прохныкал:

– Еще минуточку…

– Казимир Кузнецов! По-дъем! – рявкнула железная старая леди, и Зяма покорно встал, покачиваясь и бурча:

– Понятно, почему папуля не вырос выше полковника – в доме уже был один генерал!

– Иди, малыш, иди, – подпихивая внука ладошками и коленкой, бабуля вытолкала его в прихожую, подвела к телефону и дала в руку трубку. – Скажи тете «алле»!

– Алле, – послушно сказал малыш.

– Казимир? – уточнила какая-то тетя.

– Да, – лаконично ответил Зяма, экономя силы.

– Казимир, я хочу с вами встретиться…

– Нет, – сказал Казимир, который хотел встретиться только с подушкой.

– Но это очень важно, Казимир, вы не пожалеете!

Зяма повесил трубку и побрел к себе.

– А-а-а-а-а-а-а! – протестующе заорал телефон.

– Зяма, сними трубку! – покричала из глубин квартиры бабуля.

С тем же самым успехом она могла взывать из недр земли: никакие тектонические слои не заглушили бы звук такой силы.

Зяма развернулся и снова взял трубку:

– Алле.

– Казимир Кузнецов?

– Да.

– Казимир, вы пожалеете!

– Вы уж определитесь, пожалуйста, – мучительно зевнув, попросил Зяма. – Пожалею или не пожалею?

– Очень пожалеете!

– Ладно, – согласился Зяма, у которого не было сил на споры. – Когда и где?

– В восемь вечера в парке Горького, у лодочной станции.

– Договорились, до свиданья, – он повесил трубку.

Очередной телефонный звонок настиг его на ближних подступах к кровати.

– Я убью тебя, лодочник! – с чувством произнес Зяма и рысью вернулся к телефону, не дожидаясь команды бабули. – Алле! Казимир! Что еще?!

– Казимир, нам все-таки необходимо встретиться…

– Парк Горького, лодочная станция, двадцать ноль-ноль! У вас склероз?! – время вежливости закончилось.

– Почему?

– По кочану!

Зяма бросил трубку, сделал зверское лицо и с корнем вырвал телефонный провод.

– Кстати, о кочанах! – воззвала из недр бабуля. – Папа потушил морскую капусту, ты не хочешь?

– Единственное, что я хочу потушить – это свет! – проорал в ответ раздерганный Зяма. – Я ложусь спать, и не трогайте меня, а то все пожалеете!

Он с грохотом захлопнул дверь своей комнаты и с вызовом подпер ее изнутри массивным противотанковым креслом.

Тихо шаркая тапками, бабуля подобралась под дверь и послушала. Из комнаты внука доносился храп, в тоне которого угадывалась невысказанная детская обида. Старушка покачала головой, вернулась в гостиную и сказала невестке, невозмутимо читающей книжку:

– Басенька, что-то Зямочка нервный стал, может, ему валерьяночки попить или ромашки?

– Мама, он взрослый парень, какие травки? – с великолепным спокойствием ответила ей знаменитая писательница Бася Кузнецова, бестрепетной рукой переворачивая страницу жутчайшего ужастика. – Свежий воздух, спорт, режим – вот что ему нужно. И мальчик это сам прекрасно знает, вы же слышали, он собирается вечером в парк, чтобы кататься на лодке!

– Хороший мальчик, – растрогалась бабуля.

– Просто прелесть, – пробормотала писательница и развернула книжку, чтобы взглянуть на обложку.

На обложке был нарисован очень бледный, астенического телесложения брюнет со впалыми щеками и синюшными пятнами по всему организму. Ногти у него были длинные, загнутые, как у модной барышни, но с черной каемкой, как у сельского агронома, а сверкающие острые зубы радовали глаз белизной, хотя формой неприятно напоминали свисающие с крыши сосульки. Длинноватый левый клык был отчетливо запачкан чем-то красным.

– Прелесть, – убежденно повторила мамуля и хладнокровно продолжила чтение.

«Капризный парень, но уговорить его можно», – подумала Уля Блиндухова, положив телефонную трубку.

Она была довольна тем, как все складывается.

Во-первых, мужчина ее мечты оказался не кем-нибудь, а известным дизайнером. Сантехника или трамвайного кондуктора Уля с ее высокой самооценкой сочла бы неподходящим кавалером.

Во-вторых, у известного дизайнера было красивое и редкое имя – Казимир. Уля представила, как распорядитель церемонии вручения какой-нибудь престижной премии объявляет: «Казимир и Ульяна Кузнецовы!» – и решила, что это звучит замечательно.

В-третьих, телефонные переговоры с Казимиром увенчались успехом: пусть со второго раза, но он согласился с ней встретиться. На лодочной станции у озера! Так романтично!

В-четвертых, Уля уже успела пополнить свой гардероб яркой одежкой, которая гарантированно понравится дизайнеру Казимиру. Для начала совсем неплохо, не правда ли? А там, глядишь, симпатия распространится с отдельной вещи на Улю в целом!

Она умчалась на свидание в парке в приподнятом настроении и раньше времени.

Смеловский позвонил уже под вечер и не мне, а Трошкиной.

– Кузнецова, ты включила телефон? – прикрыв трубку ладошкой, спросила меня Алка. – Максим тебе не может дозвониться.

– Скажи ему, что я перезвоню через минуту! Только симку поменяю.

Вчера вечером я пущей секретности ради вытащила сим-карту из золотого телефона Лизоньки, и сам аппарат оставила дома, а симку принесла с собой на работу в кошельке для мелочи. Я думала, что найду время изучить телефонную книжку абонента и списки входящих и исходящих звонков, а также почитать сообщения, но промахнулась. Ничего такого на симке просто не было.

– Темная ты, Инка! – снисходительно обругал меня Эндрю, к которому я смиренно обратилась за технической помощью. – В современных телефонах, особенно смартфонах, эти данные не записываются на сим-карту. Они хранятся в памяти телефона, поскольку сим-карта жестко ограничивает формат и объем хранимых на ней данных.

Объяснение я без труда поняла и с сожалением приняла, а поменять чужую симку на свою родную просто забыла, так что пропустила несколько звонков. Кроме Максима со мной пытались связаться Зяма, Денис и Владимир Леонидович из банка, но Смеловский был настойчивее всех. Или сообразительнее, раз додумался найти меня через Трошкину.

– Записывай! – сказал он, когда я ему перезвонила. – Владелец интересующего тебя телефонного номера – Поливанко Михаил Сергеевич. Паспортные данные нужны?

– Не помешают, но лучше не под запись, а эсэмэсочкой, чтобы я ничего не перепутала, – попросила я. – Спасибо тебе, Максик! Сейчас схожу к бухгалтеру и вытрясу для тебя аванс.

– Итак, теперь мы знаем, кто прислал бедной Лизе пугающие картинки мужика с ведром, – сообщила я Трошкиной, вытащив ее из офиса под предлогом необходимости вымыть кофейные чашки. – Это некий Михаил Сергеевич Поливанко. Год рождения – восьмидесятый, адрес по прописке – улица Голенко, шесть.

– Я знаю, где улица Голенко! – встрепенулась Алка. – Это там, где станция юных туристов, помнишь, мы ходили туда классе в четвертом или пятом?

Я кивнула. Никогда не забуду тот единственный поход, в который мы с Трошкиной сходили вместе с юными туристами! Тогда я натерла ноги кроссовками, а Алка – плечи лямками рюкзака, и обе мы получили расстройство желудка от сырой речной воды. В результате вечером, когда более крепкие телом и духом туристы громким хором пели песни у костра, мы с Трошкиной тихим дуэтом сидели в темных кустиках с большим запасом лопухов вместо туалетной бумаги.

– Сходим сейчас? – спросила Алка.

– В поход?! – ужаснулась я.

– Да нет же, на улицу Голенко, шесть! Пять минут ходу от нашей старой школы, запросто можем после работы заскочить! – самозванный детектив Трошкина преисполнилась энтузиазма.

– Зачем же после работы? Давай лучше вместо работы, – ввела поправочку я. – Скажем Броничу, что поехали в банк, а с Владимиром Леонидовичем все решим по телефону. Идет?

– Идем!

И мы пошли.

Улица комиссара Голенко – до революции Ремесленная – расположена в старом квартале в двух шагах от центра города, но в весеннюю распутицу эти два шага желательно делать в резиновых сапогах. Трошкина быстро промочила лапки и больше не горела желанием продолжать детективную деятельность, но я уже настроилась на расследование и не хотела отступать. Тем более что успела придумать простой и надежный способ получения информации о гражданине Поливанко от его соседей.

Идею мне подсказал одинокий плакат на заборе. Он призывал сознательных граждан на выборы депутатов городской Думы. Под призывом скупыми штрихами и скудными красками был нарисован длинный темный тоннель, в конце которого ослепительно сиял узнаваемый силуэт старинного особняка купца первой гильдии Петрова-Расторгуева, в котором ныне гнездятся наши местные законотворцы.

– Полагаю, художник хотел сказать, что Гордума – это свет в конце туннеля, но у меня лично эта картинка ассоциируется с выражением «Наше дело – труба!» – высказалась Трошкина, пока я задумчиво созерцала плакат.

– Сколько людей, столько и мнений, – ответила я. – На том мы и сыграем!

– На чем?

– На разнице потенциалов.

– На чем, на чем?!

– Сейчас объясню.

Я остановилась напротив дома номер шесть по Голенко и присмотрелась к этому зданию и соседним с ним строениям.

– Дом номер шесть ничего особенного из себя не представляет, так? Небольшой, одноэтажный, но добротный, крышу явно недавно перекрывали, вон, ондулин положили турецкий, синенький. Забор металлический, тоже синий, и краска нигде не облупилась. А рядом что?

– А рядом двухэтажный особняк из точеного кирпича, крыша черепичная, забор трехметровый, каменный, – добросовестно перечислила стати соседнего здания Алка.

– Это справа, а слева?

– А слева сараюшка-развалюшка, сама хата саманная, крыша шиферная, замшелая, вместо забора плетень, в котором колья кренятся как пьяные!

– Во-о-от! А посмотри на штакетник между шестым домом и этой хатой. Видишь, как затейливо он тянется – крутой волной в обход яблони? О чем это говорит?

– У соседей плохой глазомер? – предположила Алка.

– У соседей был спор по поводу границы между участками! И вряд ли теперь отношения между ними мирные, товарищеские, – заключила я. – Идем!

– Вот так сразу, без подготовки?

Оробевшая Трошкина отстала, а я решительно подошла к облезлой кособокой калитке и придавила кнопочку прилепленного рядом звонка. Алка встала за моей спиной и тихо спросила, что ей делать. Я велела ей приготовить служебное удостоверение и достала из сумки свои собственные корочки, а также ручку и блокнот.

Со скрипом отворилась облезлая дверь хаты, на крыльцо неспешно выдвинулся небритый мужик в тельняшке, тренировочных штанах с пузырями на коленях и нечистых калошах на босу ногу.

– Хто такие, шо надо? – хриплым боцманским голосом вопросил морячок.

– Мы агенты! – незатейливо представилась я. – Есть вопросы о соседе вашем, не ответите ли за вознаграждение?

– Шо? Доигрался Мишка? Уже и вознаграждение за него назначили? – обрадовался мужик.

Я подождала, пока он спустится и подойдет поближе. Теперь нас разделяла только калитка.

– А скоко дадите? – прищурился боцман.

– От года до трех в ЛТП, – тихо пробормотала Алка.

Когда-то она работала тренером по лечебной физкультуре в наркологическом диспансере и теперь алкашей с наркоманами за версту узнает.

– У нас ставка – сто рублей каждому участнику опроса, – под прикрытием калитки несильно лягнув Трошкину, миролюбиво сказала я. – Мы готовим рекламную кампанию кандидата в депутаты городской думы Михаила Сергеевича Поливанко, собираем отзывы людей, которые хорошо знают этого уважаемого человека…

– Шо-о-о?! – Боцман затопал калошами, расплескивая жидкую грязь.

Я на шаг отодвинулась от калитки, фонтанирующей черной жижей.

– Это Мишка-то уважаемый?! Кем и за что?!

– А вот вы нам и расскажите!

– А вот и расскажу!

Я приготовилась стенографировать и краем глаза заметила вытянутую руку Трошкиной – Алка оказалась сообразительней меня и включила диктофон в мобильнике.

– Во-первых, Мишка жадный козел, – сказал мужик и решительно загнул желтый от никотина палец. – Хорошую работу нашел – не проставился, машину купил – не обмыл. Ни посидеть с ним, ни выпить, ни за жисть поговорить по-человечески – его только бабки интересуют.