Текст книги "12 невест миллионера"

Автор книги: Елена Логунова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 13 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

– Сдается мне, мы с тобой виделись в зеркале!

– Ой, точно! – Не по-рязански темпераментная Катя спрыгнула с шезлонга и встала рядом со мной плечом к плечу: – Так, посмотрим… Ты немного выше, а я чуть-чуть полнее, у тебя ноги более длинные, но зато грудь у меня больше, пожалуй, аж на два номера!

– Увы, – с прискорбием признала я очевидное.

Сложены мы были не как близнецы, а жаль: я бы не отказалась от бюста четвертого размера.

– Только лица похожи, – успокоившись, Катя вернулась на свой шезлонг и похлопала ладонью по соседнему: – Устраивайся! А у тебя, случайно, нет родни в Рязани?

Ясно было, что Катя пытается как-то объяснить наше сходство.

– Вроде нет. – Я присела на край пластмассового лежака, размышляя, не сгонять ли мне наверх за купальником? Глупо упускать возможность позолотить себе ручки и ножки греческим загаром. – Но с моей фамилией, ты же понимаешь, свободно можно быть в родстве с половиной России!

Катя кивнула:

– Да и с моей тоже.

– Я тебе больше скажу, – гиперобщительная Тяпа потянула меня за язык. – Как-то летом в пионерском лагере я оказалась в одном отряде со своей полной тезкой. Девочку тоже звали Таней Ивановой, только была она низкорослой, черноволосой и узкоглазой дочерью чукотского оленевода. Тогда-то я и поняла, как велика страна моя родная: много в ней лесов, полей, рек – и Татьян Ивановых!

Катя откинула голову и захохотала.

– У нее есть чувство юмора, это тоже вас роднит, – с удовлетворением заметила моя Тяпа.

– Все мы кузены по Адаму и Еве, – процитировала О'Генри моя начитанная Нюня.

Голосок у нее был встревоженный. С чего бы это?

Я присмотрелась к прочим «кузинам», присутствующим у бассейна, и тоже ощутила беспокойство. Поначалу оно было смутным, но очень быстро прояснилось.

ВСЕ девицы были похожи друг на друга, как родственницы!

– Однако широко распространились по планете Татьяны Ивановы! – пробормотала моя Тяпа.

– Кать, а ты с другими девочками знакома? – понизив голос, спросила я соседку.

– Нет еще, – беззаботно ответила мне кузина Кузнецова. – Я только вчера вечером прилетела, еще не успела установить международные контакты. Тут, кроме нас с тобой, по-русски никто не говорит, а у меня английский не очень…

– А зрение у тебя хорошее?

– Нет, я близорука, как крот! А как ты догадалась? Я неровно нанесла автозагар?

Катя заинтересованно похлопала белесыми ресницами.

– Вставай, – я потянула ее с шезлонга. – Хочу тебе кое-что показать.

Мы прогулялись вокруг бассейна, попутно знакомясь с другими барышнями.

Софи, Камилла, Клара, Роуз – какие-то имена мне запомнились, какие-то нет, но назревающую проблему я видела не в этом. В конце концов, между нами, не закомплексованными европейскими девочками, принято обходиться без китайских церемоний, так что я всегда могу обратиться к той, чье имя не запомнила, универсально – «милочка» или «дорогуша».

Серьезная проблема крылась в том, что все девицы оказались на одно лицо, так что привязать конкретное имя к конкретной персоне не представлялось возможным в принципе.

Я пустила в ход обезличенное «милочка» и осталась вполне довольна результатом: на это обращение охотно откликались все девушки.

На то, чтобы с остановками для разговоров обойти бассейн по периметру, у нас с Катей ушло с полчаса. В исходную точку к своим шезлонгам мы пришли утомленными, но не физически, а морально. Катерина явно была огорчена полученной нами информацией, да и я не видела особых поводов для радости.

Ушлый джентльмен из лондонского брачного агентства бессовестно умолчал о том, что я – не единственная невеста прекрасного греческого принца. Своеобразно проявив широту благородной души, принц не стал мелочиться и собрал на своем острове всех претенденток на его корону оптом!

– Дюжинами нас считает, – обиженно проворчала моя Тяпа.

Мне показалось неприличным с места в карьер расспрашивать всех наших новых знакомых, прибыли ли они на остров в надежде на замужество, но Катерина без всяких просьб с моей стороны рассказала мне свою собственную историю, и я предположила, что она вполне типична.

Катя Максимова отправилась в Грецию с подачи двенадцатилетней сестры, которая, по причине юного возраста и соответствующих ему минусов – в виде патологической застенчивости, отсутствия бюста и наличия скобок на зубах, – не вела пока что активной личной жизни, зато как рыба в воде чувствовала себя в Интернете.

Развлекаясь и оттачивая мастерство бесконтактного флирта, предприимчивая Лиза Максимова разместила на сайтах брачных агентств фотографию старшей сестры и дополнила ее своим собственным электронным адресом.

Катино парадное фото имело успех, виртуальная жизнь младшей девицы Максимовой заметно обогатилась, и ее светлую радость по этому поводу омрачали только легкие угрызения совести. Лиза любила сестру и не могла безмятежно развлекаться за ее счет. Как только маленькая мошенница получила предложение, показавшееся ей интересным и серьезным, она повинилась перед Катей и предоставила ей полное право самой сыграть главную роль. Катя не возражала – предложение и ей показалось чрезвычайно заманчивым.

– Кто меня в Рязани-то замуж возьмет? – рассуждала она, сидя рядом со мной на бортике бассейна и болтая ногами в лазурной воде. – Либо неимущий студент, либо трижды разведенный потаскун пенсионного возраста. Нормальные мужики при деньгах – они ведь уже и при женах, и при детях. Была бы я писаная красавица, могла бы в Москву податься, олигарха поискать, да только там и без меня невест как грязи. А этот греческий дядечка, видать, небедный, а красоты неземной уже по горло наелся, вот и ищет девушку вроде меня.

– Или вроде меня, или вроде них, – я кивнула на девиц, «откисавших» в бассейне.

Наше сходство меня смущало.

Может, греческий дядя – никакой не жених, а, скажем, импрессарио, собирающий с миру по нитке выдающийся кордебалет? Из дюжины девиц, похожих, как сестры, получился бы роскошный ансамбль мажореток!

Я представила себя в короткой плиссированной юбочке, гусарском кивере с позументом и ментике с плюмажем. В высоких белых сапогах! С барабаном на груди!

– Ать-два, ать-два! – с энтузиазмом затарахтела моя Тяпа.

Я мысленно дополнила воображаемую картину еще одиннадцатью моими копиями в аналогичном облачении и уважительно кивнула.

Несомненно, наша группа дрессированных клонов могла иметь большой успех.

Хотя на обед мы шагали вразнобой, но при этом уже имели вид формирующегося коллектива. Не только благодаря физическому сходству, но и потому, что на узкой дорожке мы вынужденно разбились на пары, так что получилась колонна по два.

На белой террасе, огороженной невысоким глиняным парапетом, нашу группу в полосатых купальниках ждали столики. Их было только три, так что как раз хватило на всех.

И, скажу я вам, очень странно это было – обедать в окружении собственных более или менее точных копий! Меня не оставляло ощущение, будто я трапезничаю у трехстворчатого зеркала.

Это помешало мне получить удовольствие от обеда. Впрочем, я не так давно позавтракала и еще не успела проголодаться.

Мне также нисколько не хотелось спать, поэтому я нарушила режим, по умолчанию, как нам с Катей рассказали, принятый в нашем девичьем лагере, и не пошла подремать после обеда.

На тихий час у меня были совсем другие планы.

Я решила обследовать территорию и заодно найти телевизор, а в программе какой-нибудь новостной канал.

Греческое солнце еще не растопило в моей душе леденящую тревогу, вызванную ЧП со взрывом в берлинском кафе. Более того, немного поразмыслив на досуге, я обеспокоилась случившимся сильнее, чем прежде.

Вчера, во всех смыслах оглушенная взрывом, я была озабочена лишь тем, чтобы поскорее и подальше убраться с места трагедии. Сегодня мне пришло в голову, что взрыв в Берлине мог быть продолжением трагедии в моем родном городе.

Журавлева ведь тоже взорвали! Что, если в Берлине покушались на меня?!

– У Мегабосса длинные руки, – мрачно согласилась реалистичная Тяпа и выразительно замолчала, позволяя нам с Нюней в полной мере прочувствовать ситуацию.

Я представила себе эти зловещие руки, вырастающие из подкрашенной алым закатом вечерней мглы на востоке. Они слепо пошарили в Берлине, замерли, задумчиво побарабанили пальцами по северо-западной Германии и с пугающей неторопливостью потянулись к Пиренеям.

Я машинально оглядела горизонт. Пока что небо было чистым, но расслабляться не стоило.

– Надо бы выяснить, как продвигается официальное расследование, – подсказала мне Тяпа.

Я сомневалась в том, что отголоски берлинского взрыва докатятся до уединенного греческого острова, но в Интернете наверняка уже можно было найти массу сообщений на интересующую меня горячую тему.

Большой проблемой оказалось отсутствие Интернета, во-первых, и сотовой связи – во-вторых!

Как это так?!

– А говорили, в Греции все есть! – съязвила Тяпа.

Я тоже не могла поверить в то, что на острове, где отдыхают миллионеры, нет жизненно важных для деловых людей коммуникаций.

Или у меня неправильное представление об идеальном отдыхе миллионеров? Может, максимальная изоляция от Большой земли – это для них высший кайф?

Я-то никакой радости от отсутствия связи не испытывала. Правда, я не миллионерша, к сожалению.

С недоверчивым изумлением я рассмотрела свой дорогой навороченный мобильник, превратившийся в громоздкий аналог простейших электронных часов. Время он продолжал показывать, это да. Вот только какое именно время? Московское, стамбульское, берлинское, афинское, местное? Я изрядно запуталась.

– А GPS работает? – неожиданно подала голос умничка Нюня. – Спутниковая система навигации должна работать вне зависимости от наличия или отсутствия сотовой связи и Интернета.

– Вроде работает, – я пожала плечами. – И что с того? Мне не нужно определять свое местоположение, я и так знаю, что нахожусь на острове Санторини.

– Вот и прекрасно! – бодро воскликнула неунывающая Тяпа. – Считай, отправная точка географического экспедиции у тебя есть! Можно приступать к детальному исследованию островной территории.

Протикал третий час пополудни. Солнце пекло так, что звенело в ушах, да еще цикады стрекотали, как заведенные. Была у меня в раннем детстве такая игрушка – заводная курочка из танкового железа, точно так же тарахтела…

Несмотря на то, что во всех каморках, мимо которых я проходила, двери и окна были распахнуты настежь, я была уверена, что моих тихих шагов никто не услышит. И вряд ли кто-то меня увидит – наверняка все живое на острове (кроме меня, ящериц и заводных цикад, чтоб им лопнуть!) погрузилось в тягучий сон.

Я осмелела настолько, что стала заглядывать в помещения, и вскоре нашла то, что искала: превосходный большой телевизор.

Современная плазменная панель весьма своеобразно гармонировала с неровной стеной в волнистых разводах густой побелки. Напротив экрана стоял диван, на нем с удобством расположились две девицы-сестрицы из нашего кордебалета очаровательных клонов. Имена их я, конечно, не вспомнила, но это было неважно.

Я сказала:

– Привет, дорогуши!

Получила в ответ рассеянное «Хай!» – и мягко уронила себя на свободный угол дивана.

Барышни смотрели англоязычную программу из тех, которые призваны убедить телезрительниц, что быть неуклюжей коровой со складками на животе и редкими сальными волосами – совсем не плохо. Совсем плохо не иметь при этом знакомого волшебника-стилиста, который в любой момент на «раз-два-три» преобразит кошмарную корову в прелестную газель, всего лишь поменяв ей наряд, прическу и настроение. По умолчанию предполагалось, что карма при этом тоже радикально изменится.

– Может, расскажешь этим модным девчатам про главные тренды нынешней осени? – предложила мне общительная Тяпа. – Вот кто наверняка по достоинству оценит твои актуальные знания о жизнерадостной шотландке, блистательном металлике и сексуальном питоне!

Приоткрыв ротики, девчонки завороженно наблюдали за тем, как очередная стокилограммовая Золушка волшебным образом превращается в Принцессу. Метаморфоза, на мое счастье, подходила к концу: две ассистентки стилиста в четыре руки затягивали на героине корсет вечернего платья, а третья стояла наготове с накладным шиньоном и короной королевы бала.

Я терпеливо дождалась, пока накладные локоны счастливой героини увенчает диадема с бриллиантами, и спросила растроганных девочек:

– А можно новости посмотреть?

– Новости? – рассеянно повторила ближайшая ко мне девица-сестрица.

В ее карих глазах бензиновыми пятнами плавали радужные отблески чужих бриллиантов.

– Какие новости?

– Хоть какие-нибудь, – мягко попросила я, аккуратно высвобождая из кулачка сестрицы пульт дистанционного управления.

Но странное дело: ничего, кроме модной программы про Золушку, прекрасный современный телевизор показывать не хотел!

Я заподозрила неладное:

– Это спутниковое ТВ или эфирное?

И тут мне вспомнилось, что в своем недолгом странствии по террасам я нигде не видела ни одной антенны!

– Кабельное, – ответила очнувшаяся сестрица и забрала у меня пульт. – И еще DVD с фильмами есть, целая коллекция. Ну, что мы посмотрим?

– Лично я – сладкий сон.

Я зевнула, подарила сестрицам смущенную улыбку и удалилась.

– Обманывать нехорошо, – попеняла мне Нюнечка.

Она знала, что я не собираюсь на боковую.

– Это кого еще тут обманывают! – возмутилась Тяпа. – Коварными посулами выгодного брака заманили бедную девушку в средиземноморскую глушь и лишили всякой связи с внешним миром! Что это, если не гнусный обман и бессовестный произвол?

– Ну, ну, не надо драматизировать, – пробормотала я и шустро, как ящерка, шмыгнула в тень парусинового навеса.

В моем родном городе сорокаградусная летняя жара – норма жизни, и, как большинство краснодарцев, я приобрела стойкую привычку перемещаться из пункта А в пункт Б не по прямой, а короткими зигзагообразными перебежками с одного островка спасительной тени на другой. Приезжие, которые поступают иначе, рискуют попасть из пункта А прямиком в травмпункт – с тепловым ударом и солнечными ожогами.

Навес над моей головой был ярко-синим и, подобно воздушному шарику, отбрасывал цветную тень. С головой погрузившись в голубое озерцо относительной прохлады, я цепким взглядом окинула окрестности: лабиринт искрящихся стен, ступеней, арок и крыш. Крыши меня особенно интересовали. Мне представлялось логичным высматривать антенны именно на них.

Хотя высматривать что бы то ни было в этом царстве ослепительной белизны было крайне вредно для глаз. Даже дорогие солнцезащитные очки не спасали!

Я сощурилась так, что наверняка приобрела фамильное сходство с моей чукотской тезкой из пионерлагеря. Глазам сделалось не так больно, но видимость заметно ухудшилась.

Окружающий мир в моих глазах сделался черно-белым, с легким флером влажной радуги на ресницах. Я повертела головой и почувствовала головокружение.

– А я говорила, надо было шапочку надеть, чтобы голову не напекло! – голосом заботливой бабушки попрекнула меня Нюня.

Никакой шапочки у меня не было. Та бумажная треуголка, которую я давеча соорудила из газетки, уже почила в бозе. Кажется, я поспешила с захоронением ее в мусорной урне.

Белый свет перед моими глазами дрогнул и поплыл.

– Стоять! – гаркнула моя Тяпа и миру, и мне, стремительными темпами созревавшей для обморока.

И тут же все замерло.

Что за чертовщина?!

Презрев мучительную резь в глазах, я приспустила очки и поверх них уставилась на белую стену метрах в десяти от меня.

Вот хоть убейте – она двигалась!

– У кого-то едет крыша, а у кого-то – стены! Оригиналка ты, милая! – уязвила меня Тяпа.

– Но она действительно едет! – поддержала меня Нюня. – Может быть, это мираж?

Я вернула на место темные очки и решительно зашагала к предполагаемому миражу.

В разношенных замшевых балетках у меня была такая мягкая походка, что ей позавидовала бы сама королева миражей – Фата-Моргана.

Без шума и пыли я подобралась к подозрительной стене, по мере приближения к ней все более ясно и отчетливо видя волнение на ее белой поверхности. В конце концов, мне стало очевидно, что довольно большой белый квадрат медленно, но верно продвигается в сторону дубовой двери. Он ехал по стене, как окошко по логарифмической линейке, с той разницей, что в данном случае окошко это было не прозрачным. Наоборот, накатив на дверь, белый квадрат закрыл ее так, словно стена вдруг стала цельной.

– Белеет парус одинокий! – продекламировала моя романтичная Нюня.

Я приблизилась вплотную, бесцеремонно заглянула за белый переносной экран и присвистнула.

Нюня не ошиблась, проассоциировав сие видение с парусом: это действительно был квадратный кусок белого полотна, закрепленный на горизонтальной рейке. Рейка же, в свою очередь, крепилась к швабре, образуя прелюбопытный гибрид ширмы, хоругви и белого флага.

– Таня?! Тьфу, напугала меня! – выдохнула прятавшаяся за конструкцией знаменосица.

– Привет! Тебе тоже не спится?

Я одобрительно улыбнулась своей рязанской сестренке и выразительно пощупала полотнище:

– Ты нашла очень необычное применение для простыни!

– Ты меня выдашь! – Катерина втащила меня за свой ширменный флаг. – Стой тут и не дергайся, а лучше подержи палку, мне одной рукой шурудить неудобно.

Я без возражений приняла хоругвь и с интересом посмотрела, что это она делает одной рукой. Оказалось – нечто неожиданное: ковыряется отверткой в дверном замке!

– Давно ль, усталый раб, замыслил я побег? – спросили мы с Нюней, слегка переиначив Пушкина.

– Чего?!

Катя сдула упавший на лоб локон и покосилась на меня с подозрением.

Я упростила вопрос:

– Ты хочешь дать деру из этого райского уголка?

– Удрать? Да нет, зачем? – Катя повернула отвертку и потрясла дверь. – Я просто хочу на море сходить, в бассейнах-то я и дома могу купаться сколько влезет!

– А от моря нас отрезали так же, как от Интернета, да? – сообразила я. – Дверь закрыта, стены высокие… Но ведь не неприступные! Может, проще через стенку перелезть?

В роли взломщика Катерина успеха явно не имела.

– Альпинистка моя! Стенолазка моя! – напела моя Тяпа.

– Через стену я уже пробовала, – призналась Катя. – Дважды! В разных местах.

– И что?

– И то! Всякий раз, откуда ни возьмись, прибегает какой-то черт нерусский и стягивает меня вниз за пятку.

– Интересно…

Я отдала Кате простынный парус, взяла у нее отвертку и тоже попробовала себя в качестве медвежатника.

С тем же успехом.

Замок отозвался издевательским скрежетом.

– А как этот черт узнает о твоих попытках прорыва блокады? Он за тобой следит? – спросила я, смекнув, что простыня на швабре – это вовсе не рукотворный вариант солнечного зонта, а защита от взоров нерусского черта.

А непростая девица эта Катерина Максимова! Изобретательная и предприимчивая. Может быть, и впрямь мы с ней какая-то родня? По Тяпиной линии?

– Не знаю я, как он узнает! – Катерина злобно пнула неотзывчивую дверь ногой. – Как из-под земли вырастает, зараза! Видно, где-то прячется и наблюдает.

– Вряд ли тут найдется точка, с которой можно увидеть всю территорию сразу, – возразила я, потому как сама битый час безрезультатно искала эту самую точку в надежде углядеть с нее антенну. – Погоди-ка… – Я шлепнула себя по лбу: – Камеры наблюдения!

– Ну да, я так и подумала: черт сидит где-то в домике и смотрит на экран, – кивнула Катя. – Я ведь почему за простынкой спряталась? Может, эта камера не такая зоркая, как человеческий глаз, и на расстоянии не покажет разницу между стеной и тряпкой. Тогда, может статься, на этот раз не заметит меня шустрый черт!

– Надо, чтобы заметил, – немного подумав, решила я.

Камеры в моем представлении естественно дополнялись мониторами и компьютерами.

Вполне возможно, что там, где прячется Катин черт, есть все то, чего мне так сильно не хватает: спутниковое телевидение и Интернет!

– Катька, давай объединим усилия, и ты поможешь мне, а я помогу тебе! – предложила я. – Обещаю, позже мы непременно прорвемся к морю, но сначала узнаем, где логово сторожевого черта!

– Давай. А как мы это узнаем?

Она не колебалась ни секунды!

– Наш человек! – уважительно сказала моя Тяпа.

Определенно, Катерина Максимова из Рязани и Татьяна Иванова из Краснодара были сестрами – если не по крови, то уж точно – по разуму.

– Педи му, – что по-гречески означает «дитя мое», с утра сказала Косте мама. – Педи му, у меня очень дурное предчувствие!

– Ай, мана! Налей мне лучше еще кофе! – отмахнулся от встревоженной родительницы взрослый сын.

Тридцатисемилетний Коста нисколько не расстроился из-за обращения «мое дитя», ибо чадолюбивые греки называют так своих отпрысков вплоть до глубокой старости последних. А вот мамины дурные предчувствия его угнетали. Как нормальный грек, Коста предпочитал сложным переживаниям простые радости.

Заканчивая завтрак, он выпил вторую чашку кофе и поспешил самостоятельно ее вымыть, чтобы озабоченная мама не принялась разглядывать разводы гущи на дне. Разговоров о предчувствиях, да еще дурных, Косте ничуть не хотелось.

Он предвкушал приятный долгий день в прохладной затемненной комнате. Удобно расположившись в кресле у монитора, он будет с детским интересом рассматривать картинки в шестнадцати окошках, время от времени увеличивая то или иное изображение, чтобы изучить его получше.

Обычно самые интересные картинки приходили с камеры у бассейна, но иногда также радовали его балконы и террасы, куда сонные девицы, бывало, выскакивали нагишом. А не далее как вчера Косту неожиданно побаловала камера, направленная на глухую ограду. Обычно там вовсе не на что было посмотреть, но чудеса случаются и на пустом месте. Одна из девушек потеряла сережку, а потом долго искала ее, следуя вдоль стены в глубоком поклоне и настойчиво демонстрируя камере свою плавно покачивавшуюся пятую точку в микроскопических стрингах.

Нормальные греки – не трудоголики, и прежде Коста воспринимал необходимость регулярно работать как разновидность божьей кары. К тому же раньше, когда в имении не было девушек, сидеть за монитором было откровенно скучно. Теперь – совсем другое дело!

Теперь Коста свою работу почти любил.

Но человек предполагает, а боги располагают. Новый день превратил беднягу Косту в игрушку всей команды древнегреческих небожителей, и, должно быть, олимпийцы здорово повеселились, наблюдая за ним.

Русскую поговорку «Где тонко, там и рвется» Коста никогда не слышал, но по опыту знал, что неприятности, уж если они случаются, происходят в самый неподходящий момент.

Сиеста, с точки зрения нормального грека, совершенно точно являлась неподходящим временем для всплеска бурной деятельности. К сожалению, заполонившие имение девицы коренными жительницами Эллады не были, а потому и не имели уважения к свято почитаемой древнегреческой традиции послеполуденного отдыха.

Симпатичная, как все они, особа с серебристыми, словно ветви оливы, волосами начала свое первое восхождение на трехметровую стену сразу после обеда.

Изображение карабкающейся на ограду девицы передала на монитор охранника камера номер три.

Сначала Коста не поверил своим глазам.

Он бы еще понял, если бы стену имения штурмовали с внешней стороны – в конце концов, захват чужих угодий, городов и даже целых островов был вполне в духе другой древнегреческой традиции, давно пресекшейся, но незабытой. Однако девица лезла не в имение, а из него, и вот это было очень странно! Ни одна нормальная греческая девушка не стала бы рваться на скудные вольные хлеба, имея неограниченную возможность кататься, как овечий сыр в оливковом масле.

– Иностранка! – закатив глаза, пожаловался Коста вентилятору на потолке.

Вентилятор зарубежного производства ответил ему неопределенным гудением.

Коста выбрался из кресла, сердито натянул поглубже кепку с длинным козырьком, глубоко вздохнул – и вынырнул из прохладного затемненного помещения в белый ад.

Белыми были раскаленные камни, стены, солнце в небе, сами небеса и холщовые штаны свободолюбивой иностранки.

Вовремя подоспевший Коста ухватил ее за лодыжку и сдернул вниз, при этом урезонивающе рокоча «Спокойно, спокойно!» – на греческом, которого девица явно не знала.

В свою очередь, Коста не понял длинной энергичной фразы на русском.

И слава богу, что не понял! Мог бы обидеться за маму.

– Я к морю хочу! Море! Плавать!

Непонятливый Коста покачал головой.

Языковой барьер казался непреодолимым, но девушка с оливоподобными волосами штурмовала его так же решительно, как и стену. Она перешла на язык жестов: сначала сделала волнообразное движение рукой, затем сложила вместе ладони, немного подержала их перед грудью, потом широко развела руки в стороны и одновременно шумно выдохнула.

Любому, кто плавает брассом, эта пантомима была бы однозначно понятна.

Однако Коста не разбирался в спортивных стилях, практикуя исключительно доморощенные саженки. Продемонстрированные ему молитвенно склеенные ладошки и тяжкий вздох он проассоциировал с религиозной экзальтацией, а волнообразные движения руки – с многократными поклонами.

Очевидно, зарубежная гостья испытывала мощный позыв к отправлению некоего религиозного обряда, но при этом не знала, что на территории имения есть небольшая, но очень симпатичная часовня.

– Пойдемте, я провожу вас! – сказал он похвально набожной иностранке и крепко взял ее за запястье.

– Да иди ты сам куда подальше! – сказала на это неробкая дева.

Она ловко вывернулась, а затем и убежала под сень серебристых олив, где прекрасно замаскировалась – благодаря цвету волос и штанов.

– Больная какая-то, – поправив кепку, подумал вслух Коста.

– Больной какой-то! – бурчала девица, сотрясая кусты.

Сориентировавшись по солнцу, охранник понял, что набожная иностранная гражданка лезла через стену не куда-нибудь, а точно на восток. Это наводило на мысль о мусульманстве. Может, именно поэтому девицу не устроила христианская часовня?

Размышляя на богоугодные темы, Коста вернулся на свой пост и успел к монитору как раз вовремя. Шустрая иностранка пересекла просторный многоуровневый двор и теперь штурмовала трехметровую стену на западной стороне.

С учетом того очевидного Косте и неизвестного иностранке факта, что именно с запада ограда отделяла имение от крутого обрыва, энергичные физкультурно-религиозные движения в указанном направлении категорически не приветствовались!

Коста скверно выругался и полетел на перехват, уже понимая, что может не успеть. Еще чуть-чуть – и сумасшедшая девица доберется до гребня стены, перевалит через нее – и бухнется в пропасть!

И воздаст хвалу Господу своему уже при личной встрече на том свете…

– Девушка! Девушка! – закричал Коста.

По-гречески – «Корицы! Корицы!».

Для русского слуха это звучало оскорбительно.

– Ты кого курицей обозвал, черт нерусский?!

Девица обиделась, передумала убегать, спрыгнула со стены во двор и уперла кулачки в бока.

– Спиты! – что по-гречески означало «дом», попросил раздерганный Коста и потыкал пальцем в направлении гостевых домиков.

– Сам спи! Я к морю хочу! – огрызнулась девица и ушла, часто оглядываясь на хмурого охранника и невнятно бормоча.

– Педи му! – отчетливо произнес Костин внутренний голос. – У меня очень дурное предчувствие!

Наш с Тяпой новорожденный план был изящен и прост.

Оставив Катерину с ее простынно-шваберной конструкцией куковать под забором, я юркой змейкой шмыгнула в роскошный жасминовый куст.

Роскошным его делали не цветочки – они давным-давно осыпались, а длина и пышность гибких ветвей. Спускаясь до земли, они образовали плотную круговую завесу. Укрывшись за ней и под ней, я оказалась в непроглядном зеленом шатре. Даже если где-то поблизости имелась камера наблюдения (а я на это очень надеялась и даже твердо рассчитывала), в жасминовой юрте она меня высмотреть не могла.

На всякий случай, я проверила, нет ли специальной камеры непосредственно под кустом. Ее там не было. Очевидно, происходящее под сенью кущ наблюдателей не волновало.

Не случайно, значит, Аполлон Санторинский и его рыжекудрая Афродита сливались в экстазе в зеленях, а не на простынях.

Устроившись поудобнее и дождавшись, пока жасминовые ветви перестанут волноваться, я подала голос:

– Катя, давай! Я готова.

– Занавес! – по-своему скомандовала моя Нюня.

Она у меня натура артистичная и тонко чувствует художественный момент.

Катерина широким жестом отбросила в сторону закрывавшую ее простыню, и присобаченная к тряпке швабра забилась в конвульсиях на неровностях вымощенной камнем дорожки с сухим стуком, похожим на нервную барабанную дробь.

Это добавило художественному моменту нотки драматизма.

Я посмотрела на дисплей мобильника, разжалованного в хронометры, и засекла время.

Охранник появился через три минуты четырнадцать секунд.

Катькин «нерусский черт» оказался невысоким коренастым мужиком, кудрявым, смуглым и с бакенбардами, как у Пушкина, в длинных шортах и свободной рубахе в белых, серых и бежевых пятнах.

Этот летний средиземноморский вариант маскировочной окраски а-ля остромодный «сексуальный питон» был бы хорош для игры в прятки под деревьями и на мозаичной плитке у бассейна. А вот на фоне непорочно белых стен «нерусский черт» бросался в глаза, как таракан в операционной.

Отлично! Следить за ним будет легко.

– Опять следить?! – заволновалась Нюня.

Она вспомнила мое берлинское фиаско в роли «мышки-наружки».

Мы с Тяпой не удостоили трусиху ответом.

Мы с наслаждением созерцали представление, устроенное Катериной.

Зубы у охранника были превосходные, но страдальческий оскал не позволял по достоинству оценить его улыбку. Скривившись так, словно он только что единолично употребил в пищу половину всего греческого урожая лимонов, мужик прижал руку к сердцу и произнес короткую пламенную речь. Незнание языка Гомера не позволило мне ее понять.

– Одно из двух: или он жалуется, что Катерина разбила ему сердце, или, наоборот, очень просит не доводить его до инфаркта, – предположила знатная физиономистка Нюня.

– Второе, – уверенно сказала знатная нервомотка Тяпа.

Катя Максимова в роли кающейся грешницы была хороша!

Она ковыряла носком каменный пол, часто кивала низко опущенной головой, трясла серебристыми волосами и вздыхала с таким великим прискорбием, что растрогала бы даже Карабаса Барабаса.

Охранник посмотрел на нее, на валявшуюся под забором простынную хоругвь, на небо…

– Я больше не буду! – проникновенно сказала Катя и похлопала ресницами.

Языковой барьер они перепрыгнули, как пара скаковых лошадей.

Сделав из пальцев убедительное подобие мохнатого паука, охранник изобразил подъем вверх по стене, а потом сложил руки перед грудью косым крестом и пытливо посмотрел на Катьку.

– Не буду, не буду! Честное пионерское! – пообещала она и помотала головой, а потом еще осенила себя идейно чуждым пионерам крестом.