Текст книги "Мистика и реальность."

Автор книги: Елена Хисамова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 7 страниц)

      Николка проснулся от звона. Мама мыла банки под молоко. Он чувствовал себя абсолютно здоровым.

 «Как ты, сынок? Мы так перепугались с отцом. Какой Виталик молодец, настоящий друг, не бросил тебя. Я не знаю, как бы мы без тебя, сынок», – начала мама, увидев Николку.

 «Не волнуйся, всё хорошо. Я люблю тебя, мам!» – мальчик налил в большую отцовскую кружку молока, отломил огромный ломоть хлеба и вышел на крыльцо.

 Он уселся на нагретые солнцем ступеньки и стал уплетать хлеб, запивая его ещё тёплым парным молоком. Все было необыкновенно вкусным сегодня. И день необыкновенно ярким. Солнце нежно грело кожу, а не обжигало раскалёнными лучами.

 «Это всё таким мне кажется, потому что я мог умереть вчера. Я почти умирал там, под водой. Кто она, эта девочка?» – неспешно размышлял он.

 Вдруг Николка замер с непрожёванным куском во рту. На тропинке перед домом, в пыли стали отчётливо проявляться следы, словно шёл невидимый маленький человек или ребёнок. Следы дошли до травы, где их увидеть уже было невозможно. И опять Николка явственно услышал хрустальный смех из сна. Он побежал в дом, чтобы матери рассказать, но передумал. Не дай бог, испугает её. Ещё подумает, что у него с головой непорядок после вчерашнего утопления.

      Мальчик прошёл в комнату, прилёг на кровать и задумался.

 «Не мог меня Виталька спасти, и всё тут. Я видел, как он убегал по тропинке. И волосы у него были совершенно сухие, когда я очнулся. Плавает он хуже меня, и нырять вообще не умеет. Надо честно признаться хоть самому себе, что мой друг трус. А может это он? Просто померещилось всё: побег Витальки, девочка, теперь ещё следы невидимых ног. Может это следы девочки? Несуществующей, да? Привидения что ли? Или ожившего мертвеца? – зябко передёрнулся Николка. – Теперь я, как Виталька, во всякую муть загробную верить начинаю».

 Мальчик взглядом блуждал по комнате. Стоп. Что это блестит на подоконнике? Николка приподнялся на кровати, присмотрелся, и сердце сначала ухнуло в пятки, а потом подпрыгнуло к горлу и застучало часто-часто. На подоконнике лежали командирские часы Генашиного деда.

      После долгих раздумий Николка надел белую рубаху, пригладил с помощью воды и гребня непокорные вихры и отправился на кладбище. Единственное разумное объяснение появления часов на подоконнике, пришедшее мальчику в голову: тётка Зинаида нашла их и, незаметно подойдя к окну, оставила там. Он подошёл к кладбищенской сторожке и робко постучал в дверь.

 «Тётка Зинаида, можно войти? Это я, Никола Авдеев», – громко сказал мальчик и, не дождавшись ответа, постучал ещё раз.

 Тишина. Он толкнул дверь, она, протяжно скрипнув, отворилась. Мальчик с опаской ступил в тёмные сени. По стенам висели пучки сушёных трав, которые пахли остро и пряно. Дверь в комнату была открыта. Николка с опаской заглянул туда, но тётки Зинаиды и там не было. Он решился войти. В комнате было чисто и приятно пахло свежестью и цветами. На огромном старом комоде стояло  много фотографий и свечей. Николка приблизился и с интересом стал разглядывать снимки. Это были очень старые фотографии. Николка видел такие в книге по истории: мужчины во фраках и мундирах царской армии, женщины в кружевных платьях и огромных шляпах. И красивая молодая девушка с маленькой белокурой девчушкой на руках. Николка остолбенел. Как в замедленной съёмке, он протянул руку и взял фотографию смеющейся девочки с длинными белыми волосами. Той самой подводной русалки. Снимок был в тонкой чёрной рамке под стеклом.

 Но тут же услышал: « Положи на место».

 Мальчик вздрогнул и выронил фотографию. Рамка треснула, а стекло разбилось вдребезги. Николка растерянно смотрел под ноги, потом присел на корточки и стал собирать осколки с пола.

  «Я что, звала тебя в гости? Зачем заявился, да ещё по дому лазаешь? Отвечай, кого спрашивают!» – притопнула ногой рассерженная старуха.

 От испуга рука мальчика дрогнула, и он порезался осколком. Несколько капель крови упали на фотографию. Николка подумал, что теперь тётка Зинаида начнёт ругать его ещё сильнее. Он втянул голову в плечи и замер, как нахохленный птенец. Мальчик покосился на фотографию и с удивлением увидел, что капли крови, попавшие на снимок, исчезают на глазах, словно втягиваются внутрь изображения. Тётка Зинаида охнула, схватила его за руку и потащила прочь из дома.

 «Откуда ты только на мою голову взялся? Вот не было печали. Сгинь, чтоб я тебя не видела больше!» –  «Постойте, тётка Зинаида, да послушайте же меня!» – взмолился Николка, и откуда только смелость взялась.

 Он начал сбивчиво рассказывать об озере и девочке под водой, и о следах в пыли и, наконец, спросил: «Вы ведь принесли и на подоконник положили Генкины часы? Ой, забыл! Спасибо Вам, тётка Зинаида!»

 За рассказом Николка не заметил, как изменилась в лице старуха. Поначалу сердитое его выражение к концу Николкиной речи и вовсе стало мрачнее тучи.

 «Вот что, парень! Ты больше не ходи сюда. Слышишь? Как бы худа не было!» –  приказала старуха.

 «Да какого худа, тётка Зинаида! – взмолился Николка. – Девочка на вашей фотографии вылитая та, что меня спасла. Скажите мне, где она живёт? Я пойду к ней. Она же необыкновенная!»

 Лицо тётки Зинаиды дрогнуло, и Николке показалось, что оно искривится в жалобной гримасе, и старуха заплачет. Но через секунду оно опять окаменело, а тётка Зинаида сказала: «Я знаю». Отвернулась, вошла в избу и закрыла дверь.

      Николка вернулся домой с твёрдым решением, чего бы ни стоило, выпытать у матери про тётку Зинаиду всё, что она знает. Конечно, сохранив в тайне девочку и следы. Ни к чему мать пугать. Та, как всегда, была занята их обширным хозяйством. На подворье были свиньи, корова, пяток коз, куры, гуси и даже «экзотический», смеялась мать, индюк Хоттабыч. Прозвище придумал отец, которого вредная птица любила и  всегда бегала за ним, как собака. При виде Николки индюк раздувался, начинал злобно курлыкать и трясти бородой. И не попадайся тогда ему под клюв, обязательно щипнёт. А потом важный ходит по двору, как хозяин. Мальчик его невзлюбил и остерегался.

      Николка помогал матери, а сам, пытаясь зайти издалека, про историю деревни спрашивал. Но все его вопросы непременно к тётке Зинаиде сводились. Мать – не глупая женщина, прекрасно все Николкины уловки видела  и отговаривалась от них, как могла. Но за день мальчик замучил её расспросами. Она уж и прикрикивала на него. Нет, прилип, как банный лист. Решила мать рассказать сыну правду о тётке Зинаиде, вон какой парень большой стал. Посадила она мальчика перед собой.

 «Не отстанешь ведь ты. Так слушай. Давно это было. Тётке Зинаиде годков уже девяносто, поди. Родилась она в прошлом веке. Знатного рода, говорят, была. Какая-то княгиня. Ну, не важно. Влюбилась она в простого селянина, а обручена была с сыном богатого графа, и свадьбу скоро играть собирались. Матушка графского сына, то есть графиня старая, спиритизмом занималась. Духов разных из загробной жизни вызывала. В общем, колдунья. Тьфу-тьфу-тьфу, не к ночи будет помянуто, – мать быстро перекрестилась три раза. – Так вот. Зинаида убежала с возлюбленным прямо из-под венца. Молодой граф позора такого не пережил, взял и застрелился в ту же ночь. А старая графиня прокляла Зинаиду и её будущих детей и внуков, и правнуков до седьмого колена. Только никаких колен не будет. Родилась у Зинаиды дочка единственная – Маруся. Они с мужем души в ней не чаяли. Девочка умница была, да красоты, говорят, сказочной. Тяжело жилось Зинаиде с мужем и дочерью, бедствовали они сильно, но ещё тяжелее стало, когда кормильца на Первую Мировую войну забрали, в шестнадцатом году она началась. Остались они с дочкой вдвоём, потом революция, Гражданская. Сгинул муж Зинаиды, без вести пропал».

 «А девочка?» – с замиранием сердца спросил Николка.

 «А девочка – лет десять ей тогда было, зимой пошла за хворостом к лесу. Мать не разрешила, но она не послушалась, тайком убежала. Уже и смеркаться начало – нет Маруси. Бросилась Зинаида на улицу, бегала, звала. Мужики деревенские с ней к лесу с самодельными факелами и топорами пошли. Искали, кричали, да всё без толку. Только в глуши леса волк выл – завывал протяжно и тоскливо. В неверном свете факела заметила Зинаида нечто тёмное на снегу. Ближе подошла, пригляделась и упала женщина без чувств: не снегу Марусины валеночки стояли, в них только ножки до колен остались целыми, всё остальное съели волки. Так потом и похоронили эти ножки вместе с валеночками. Зинаида с той поры странная стала, нелюдимая, говорят, колдовством занялась. На кладбище поселилась, Марусину могилку охраняет. Но не верю я всему, что люди болтают».

      Мальчик был ошарашен: «Что же это получается? Значит прав был Виталька, когда говорил, что мертвяки оживать могут? Люди уже в космос почти двадцать лет летают, атомы – нейтроны всякие изучают. А тут мёртвые из могилок выходят? Но по-другому объяснить всё, что происходит со мной, невозможно».

 С такими мыслями Николка и уснул той ночью. Опять ему девочка снилась и смех. Так Николке хорошо и радостно от смеха того становилось,  что душа пела.

      Утром он собрался и, невзирая на запрет, снова отправился к тётке Зинаиде на кладбище. Ещё топорик с собой захватил, который отец подарил весной. Он заметил, что не переколотые дрова рядом с избушкой навалены. Ну как это старуха девяностолетняя, скажите на милость, переколоть их сможет? Тётки Зинаиды возле дома он не нашёл. Сторожка была закрыта, так Николка, чтоб время зря не терять, сразу за дрова принялся. Колол он долго.

 Больше часа прошло, пока голос за спиной услышал: «Опять ты, настырный?» – «Я, тётка Зинаида! Только батя говорит, что я настойчивый». –  «Молодец, за словом в карман не полезешь. Ладно, настойчивый, пойдём, я тебя чаем напою. Заслужил».

 Николка поначалу ушам не поверил. Потом они с тёткой Зинаидой долго пили чай с таким вкусным малиновым вареньем, что мальчик чуть язык не проглотил. Ещё с баранками, которые старушка в местном сельпо купила. И разговаривали. Тётка Зинаида его обо всём спрашивала: и про мать с отцом, и про хозяйство, и про школу, и особенно про друга, Витальку. Когда он стал сокрушаться, что Буран уже два дня домой не возвращается, странные слова сказала тётка Зинаида: «Ты пока не жди его, вдвоём им в деревне не ужиться».

 Мальчику совсем не хотелось уходить от старушки. Она знала множество интересных историй, да и рассказчицей была знатной. Провожая его, тётка Зинаида сказала ещё нечто любопытное: «Ты, Николка, отныне наблюдай, что за люди рядом с тобой. Может, ненужный человек близко, для тебя опасный».

 Николка даже фыркнул, не удержался. Это кто же опасный: мать с батяней что ли, или Виталька? А тетка Зинаида рассердилась: «Ты не фыркай, а слушай старуху. Зря говорить не буду. Беда, видать, где-то рядом притаилась».

      Так Николка и повадился к старушке ходить. То дрова порубит, то воды натаскает, то на маленьком огородике гряды польёт да сорняки выполет. Подружились они. Тётка Зинаида не гнала его больше. Полюбила она мальчика за открытость, доброту и честность. Незаметно пролетело лето.

      Начался учебный год. В первый школьный день, на торжественной линейке, на виду у всей школы председатель сельсовета вручил медаль «За спасение утопающего» и самому первому в их классе повязал пионерский галстук его другу Витальке. Николке хотелось закричать на весь свет, что  всё неправда, лгуну и трусу не повязывают галстук, и медаль заслужить надо. Но как он всё объяснит? Меня привидение спасло? Да его в школе потом засмеют. Целый день Николка ходил сам не свой. А Виталька, наоборот, надутый от гордости. «Прямо, как наш индюк Хоттабыч, – думал Николка. – И ведь не стыдно ему ни капельки».

 Витальке было не стыдно. Он грелся в лучах славы. Девчонки крутились вокруг него и пищали: «Ах, какой ты смелый! Ой, какой ты бесстрашный!» Ребята тоже без конца подбегали посмотреть на медаль. Даже десятиклассники подходили, чтобы ему руку пожать. Николке всё это было неприятно. После уроков он постарался быстрее уйти, чтобы не возвращаться вместе с Виталькой.

 Вечером мальчик не утерпел, пошёл к другу и прямо спросил у того: «Зачем обманываешь, Виталя? Я же видел, как ты к деревне убегал. Ты ведь и плавать не умеешь толком, и нырять. Не ты меня спас. Кто-то другой, но не ты». Виталька молчал, сопел и смотрел в сторону. Лицо у него стало пунцовым, глаза налились слезами. «Кто-то? Нет у тебя доказательств никаких! Моя медаль, моя! Ни за что я её не отдам! Ты просто завидуешь!» – вскинулся на крик Виталька.

 «Подлости не завидуют…» – тихо сказал Николка и ушёл. С того дня их дружба дала трещину.

      Николка всё так же бегал к тётке Зинаиде: то по хозяйству помочь, то просто поговорить со старухой. С Виталькой он не гулял, виделись мальчики только в школе. Ребята в классе осуждали Николу. Учительница говорила ему, что надо уметь быть благодарным, ведь друг тебе жизнь спас. Николка только зубы сжимал крепче. Так до Нового года и шло: Николка сам по себе, и Виталька тоже. Но детские размолвки скоротечны. На Новогоднем утреннике в школе друзья помирились. Все обиды были забыты, мальчишки веселились от души. Вместе домой пошли, и опять Николке пришлось провожать мнительного приятеля. Виталька всю дорогу озирался, вздрагивал и хватал Николку за руку.

 «Ну что ты, как девчонка, вечно всего боишься? Ещё медаль носишь и галстук пионерский», – подначил его Никола.

 «Да-а-а-а… – заныл Виталька. – Хорошо тебе говорить. Со мной в последние дни странные вещи происходят. Вот я что-нибудь положу, потом ищу, ищу – найти не могу. Помнишь, пару по географии за контурную карту получил, ну, что не принёс её? Помнишь?»

 Виталька выжидающе посмотрел на Николку и опять принялся жаловаться.

 «Я эту карту обыскался, а потом её маманя на скотном нашла. Как она туда попала? Ты же знаешь, меня мать не заставляет за скотиной ходить, не как некоторых, – не удержался он в ответ подковырнуть друга. – И спать я стал плохо, то трещит, то стучит что-то в стене. Мухтар воет каждую ночь. Мать волнуется, мол, это нехорошо, к покойнику. И ещё поутру я следы вокруг дома видел. Ночью снега много нападало, он нехоженый лежал. А следочки маленькие такие, возле моего окна весь снег ими утоптан».

 Проводил Николка друга, у самого тревожно на душе. Прямо сейчас бы к тётке Зинаиде побежал, рассказал о следах.

 «Может из класса кто озорничает?» – успокаивал себя мальчик.

 Утром, чуть рассвело, он помчался на кладбище. Николка передал старушке вечерний  разговор и обеспокоенно спросил: «Что делать, тётка Зинаида? Что вокруг Витальки происходит? Он, конечно, не порядочно иногда поступает, но он мой друг. Я зла ему не хочу». Старуха сидела, молчала, только губами шевелила, будто жевала. Никола ждал. Наконец, она резко встала, словно приняла важное решение. «Пойдём…» – тихо ему сказала и начала одеваться. Ещё взяла она с собой воды в ведре и кружку.

 Шли они недолго. Остановились у Марусиной могилы, возле которой стояла раскидистая, покрытая инеем берёза. Крест на могилке большой деревянный, в него фотография под стеклом вставлена: красивая смеющаяся девочка с длинными белыми волосами. «Поливай!» – приказала тётка Зинаида.

 «Что поливай?» – не понял Николка.

 «Могилу поливай, да помалкивай! – прикрикнула старуха и тут же громко начала: –  Душа, душа, где ты бродила?

 
 Где б ни была, ступай до тела.
 До Марусиных очей,
 До Марусиных костей.
 До Марусиных рук,
 До Марусиных ног».
 

 Так отчитала тётка Зинаида три раза. Николка всю воду из ведра вылил, и пошли они в сторожку. Пили чай, как всегда, с вкусным малиновым вареньем, только тётка Зинаида молчала, да и мальчику разговаривать не хотелось.

      Через три дня Виталька прибежал: весёлый, довольный. Стал звать на горку кататься. Обычно ребята в Глиняном лоску катались, горы там крутые. Что в этот раз их привело к реке, Николка сам не мог понять. Речка протекала между двух очень крутых берегов. Пожалуй, горы здесь были ещё выше, чем в лоску. Так как ребята катались на оцинкованном корыте, то скорость, с которой летало их средство передвижения, была прямо таки сверхбыстрая. Дети катались довольно долго. Зимой рано темнеет. Уже луна на небе появилась. Она была огромная, как блин, и ярко – ярко оранжевая. Зловещая, сказал бы Николка. Они решили скатиться последний раз, уселись, оттолкнулись и покатились. Всё быстрее и быстрее, и быстрее! Их вынесло на середину реки. Корыто остановилось, мальчики встали, чтобы вылезти. Вдруг раздался резкий треск, лёд лопнул, и корыто вместе с ребятами погрузилось в воду. Виталька завизжал и начал цепляться за Николку, топя его. Николка, с трудом оторвал его руки от себя и попытался снизу выпихнуть друга на лёд. Сначала лёд обламывался под весом мальчика, но в какой-то момент получилось, лёд выдержал. Вот уже Витальке удалось вылезти до бёдер, потом ещё и ещё. Он полз по льду, оставляя Николу, барахтавшимся в полынье.

 «Опять бросил, предатель», – думал мальчик.

 Тяжелая мокрая одежда и валенки тянули камнем вниз. Никола замёрз. Он надеялся, что Виталька пришлёт помощь. Время шло, а помощь не приходила. Последнее, что увидел мальчик перед тем, как впасть в забытьё, были маленькие валенки. Они быстро пробежали по льду возле полыньи перед лицом Николки, и его сознание отключилось. Потом мальчику казалось, что его били по щекам, переворачивали, трясли, несли. Кто, куда, зачем, он не понимал. И ничего не хотел, только спать, спать. Сон наваливался, как толстое душное одеяло. Тяжело дышать, нечем. И опять смех. Хрустальные колокольчики.

 «Маруся, Маруся…» – шептал он в бреду долгие три дня.

 …Его нашла тётка Зинаида. Что привело старуху на речку, родителям мальчика она так и не сказала. От счастья, что сын жив, они её не очень расспрашивали. А потом спросить стало некого. Пока Николка болел, тётка Зинаида умерла. Мама говорила, что старуха радостная уходила и у порога сказала, что её девочка своё предназначение выполнила: спасла чистую душу. Теперь всем покой будет. С тем и ушла…

      Витальку он больше не встречал. Родители приятеля на заработки в город подались, всё продали спешно и уехали. Да и к лучшему. Друг Виталя был никудышный. Буран снова вернулся домой: худющий и с оборванным ухом. Никогда пёс больше не убегал и везде бегал за Николкой.

      На могилки Маруси и тётки Зинаиды Никола по сей день ходит. Только не два раза в год, перед праздниками престольными, а как на душе тяжело, да выговориться хочется. Ни следов, ни валеночек маленьких он больше не видел. Зато точно знает, что летая в космос и изучая атомы – нейтроны, можно верить в чудеса.

Проклятье Гипербореи.

Изрядно выпивший Игнат шептал что-то на ушко новенькой, которая разделила в этом году с Ольгой женскую составляющую их сплочённой в ежегодных вылазках на Север команды. Она так и не поняла толком, кто её пригласил, эту фифу по имени Лика, которая понятия не имела о походной жизни. Парни мямлили что-то нечленораздельное и отводили глаза. А все бытовые проблемы так и остались на хрупких плечах Ольги, только ещё утяжелённые расфуфыренной лентяйкой.

     Игнат поначалу не обращал на новенькую внимания, но Ольга несколько раз ловила его взгляд, остановившийся на девице, и выражение глаз ей совершенно не нравилось.

«У него кобелиный взгляд», – так всегда говорила ей мать, когда Ольга приводила домой познакомиться парня, с которым встречалась, но дальше невинных поцелуев дело не зашло.

– Оль, давай, дальше рассказывай! Сказочница ты наша… – окликнул её Сашка –

закадычный дружок Игната, заметив, как она смотрит на сидящую чуть в стороне от костерка и шепчущуюся парочку.

– Да, конечно. Итак, пресытившиеся жизнью гипербореи бросались в море или озеро. А ещё, говорят, в отместку за надругательство над священными камнями и знаками, могут они наслать на вандала странную болезнь – мереченье называется. Человек становится похож на зомби, выкрикивает непонятные предсказания, идёт, сам не ведает куда.  А потом бросается в воду и гибнет.

В этот момент, как нарочно, хрипло захохотала где-то поблизости чайка, заставив всех вздрогнуть от неожиданности.

– Вот чертяка! – сплюнул в сердцах Сашок. – Пристрелить её – заразу, и весь сказ!

– Не вздумай, беду накличешь! – сердито начала Ольга.

– Ой, не начинай! Это ты – филологиня наша, веришь во все сказки и суеверья. Ладно, спать пора. А эту разбойницу всё равно шлёпнуть надо. Замучила уже, нашу рыбу воровать. И так есть нечего. Вот её и съедим.

***

     Седьмые сутки стояли они лагерем на берегу священного водоёма – Сейдозера [2]2
  Сейдозеро – озеро в Ловозерских тундрах на Кольском полуострове.


[Закрыть], огромной нерукотворной ендовы, наполненной чистейшей водой. С трёх сторон озеро окружёно горами, которые защищают укромный уголок от пронзительных ветров. В благодарность за это природа не поскупилась на щедроты и дары. Вместо берёзового криволесья тундры здесь растут остроконечные вековые ели, в изобилии ягоды черники, морошки и голубики. Первые дни ребята не могли наесться лакомством, но оно быстро набило оскомину и приелось. Девушки терпели и не роптали, а парням  хотелось более существенной пищи – мяса, запас которого иссяк два дня назад. Ольга ругала себя, что так опрометчиво поступила и доверила на этот раз сборы продовольствия Игнату, не проконтролировав его.

     Они встречались уже четыре года. Первое опьянение чувством схлынуло, и Ольга ясно понимала, кого выбрало её сердце. Игнат ненадёжный, непостоянный. И все остальные определения с приставкой «не» – это о нём. Но всё равно любила и надеялась, что подует ветер перемен и вынесет шелуху из беспутной головы любимого.

     За месяц до похода она вдруг почувствовала себя плохо. Проклятая тошнота начиналась, как только из горизонтального положения её тело принимало вертикаль. Запахи раздражали, звуки тоже, а еда стала не долгой гостьей в желудке Ольги. Зато появилось неясное ощущение наполненности внутри. Протягивая в аптеке девушке – провизору деньги за экспресс тест, она уже знала заранее ответ. Мать смотрела на худеющую Ольгу с подозрительностью и недоверием, и интересовалась, что за диету дочь экспериментирует в очередной раз.

     Оля мечтала, что расскажет любимому о ребёнке светлой северной ночью на берегу святого озера, и он, наконец, предложит жить вместе. Одновременно навязчиво и противно скреблась мысль, что получить предложение по залёту не говорит о том, что ты выиграла счастье. Только всё совсем иначе обернулось.

     Из-за новенькой Игнат устроился в палатке с парнями. А Ольга, стиснув зубы, согласилась на женское царство. Сначала девица глупой пустой болтовнёй лишь слегка её раздражала, как москит, звенящий в ночной тишине, стоит только задремать. Оля умела слушать и не слышать, смотреть на собеседника, делая заинтересованное лицо, и кивать согласно в подходящие моменты. Сама при этом отвлечённо в уме вспоминала любимые стихи или читала молитву. Только когда Игнат стал оказывать сопернице явные знаки внимания, Ольга почувствовала, как на смену раздражению ядовитой лавой вползла ненависть. Последней каплей стало то, что девица заявилась в палатку почти под утро, нисколько не таясь. Наоборот, она нарочито шумно возилась со спальным мешком, долго укладывалась и шуршала вещами. Ольга молчала, лёжа с открытыми глазами. Наконец, навязанная компаньонка улеглась, и воцарилась тишина, но не успокоительная, а странно напряжённая. Словно воздух, заполнивший небольшое пространство туристической палатки сгустился в предгрозовом ожидании. Душащую тишину молнией вспороли слова соперницы: «А  вы с ним тоже на сейде [3]3
  Сейд – священный объект северо-европейских народов, в частности, саамов (лопарей). Может представлять собой чем-то особенное место в горах, тундре, тайге, чем-то выделенную скалу, приметный камень, пень, озеро, иное природное образование. К понятию сейда также относятся артефакты – сооружения из камней


[Закрыть]сексом занимались?» И обильным ливнем пролились Ольгины слёзы.

     Утром Игнат делал вид, что они с Ольгой просто друзья и никогда не делили одну постель. Зато перед новенькой выкаблучивался, разве что из штанов не выпрыгивал и, вообще, вёл себя, как идиот.

Сашка, обеспокоенный такой рокировкой, несколько раз подходил к Ольге, жалостливо смотрел ей в глаза и быстро проговаривал: «Да, ерунда, перебесится кобелина. Это на него воздух здешний так действует. Не убивайся ты сильно, Оль. На тебя смотреть страшно».

Она криво улыбалась ему и, молча, отходила. Ей непреодолимо хотелось остаться одной, без людей. Сославшись на то, что надо набрать ягод к чаю, с трудом отвязавшись от слонявшегося за ней по пятам Сашки, она, наконец, осталась одна. Не думая об опасности встретить медведя – большого любителя полакомиться сочной черникой, Ольга уходила всё дальше от стоянки. В лесу было теплее. Деревья преграждали путь пронизывающему ветру, с утра трепавшему озеро, словно огромный серый лоскут. Зловредное комарьё попряталось в лесных тайниках, может предчувствуя приближавшуюся непогоду, а может гнус проявлял сострадание и просто жалел обманутую дурочку. Слёз уже не было. Она бесцельно бродила между деревьями, пока резкий  звук выстрела не вытряхнул девушку из мысленного кокона. Сердце сжалось в страшном предчувствии. Она побежала к лагерю.

     ***

     Ольга не вышла из палатки к ужину. Впрочем, она отказалась и готовить его. Игнат, красуясь перед новой пассией, решил изобразить бывалого охотника и подстрелил чайку. Когда Оля добежала до лагеря, большая прекрасная птица была ещё жива. Распластав крылья по земле, чайка билась в предсмертной агонии. Игнат с глупой кривой улыбкой потерянно стоял над ней.

     А потом они выпотрошили птицу, ощипали и сварили из неё суп. Только мясо есть всё равно не смогли: жёсткое и рыбой воняет.  Сашка несколько раз пытался сунуться в палатку к Ольге, но та лежала в спальнике с закрытыми глазами и заткнутыми наушниками от плейера ушами и не отзывалась.

***

     Северная ночь опустила на землю дымчатый с нежными разводами бледно – жёлтой акварели балдахин. Стих птичий пересвист. Озеро обрело глубину зеркала, позволив небесам любоваться волшебной красотой отражения.

     Ольга не могла уснуть. Подсознательно, она чувствовала, что произойдёт что-то страшное, необъяснимое. Девушка несколько раз пыталась вылезти из спальника, чтобы рассказать парням о предчувствии, только у неё не хватило на это сил. Она вдруг разом обессилила, словно после тяжёлой болезни. Тело стало чужим, и даже голос звучал еле слышным шёпотом. Соседка по палатке так и не пришла на ночь. Но Ольгу волновали  не сексуальные упражнения разлучницы с отцом её будущего ребёнка, а знание неотвратимо надвигающейся беды. Оставив тщетные попытки вытащить себя из мешка, девушка замерла, вся обратившись в слух. Неожиданно резкий порыв ветра толкнул палатку, через минуту ещё сильнее и ещё. Вскоре хрупкое убежище дрожало от неистового ледяного дыхания. Там, за тонкими стенами из полиэстера, возилось, двигалось какое-то грозное чудовище – разъярённое и свирепое. И так же неожиданно всё стихло. А через секунду ночную тишину пронзил отчаянный визг.

     Слабость отступила, она выбралась из спальника и выскочила из палатки. Парни, заспанные и растерянные топтались около входа в их обиталище. Игната среди них не было. Сашка бросился девушке навстречу.

– Оль, ты слышала? Где Лика? Игнат?

– Да не знаю я!

     Они нашли Лику через час. Девица сидела, прислонившись спиной к гурии [4]4
  Гурии – каменные пирамидки, служившие указателями и оберегами.


[Закрыть], вдруг совершенно не к месту напомнившей Ольге большую детскую пирамидку. Одежда на ней  была изодрана в лохмотья, открывая кровоточащие порезы и царапины на коже. Девушка дрожала, закрыв лицо руками, и дико закричала, когда Сашка прикоснулся к ней. Игната не нашли. Лику перенесли в палатку и оставили на попечение Ольги. А парни отправились на дальнейшие поиски исчезнувшего друга. Девица металась в бреду, стонала и бормотала неразборчивые отрывочные слова. Вскоре она затихла. Ольга обеспокоенно наклонилась к ней, и тут Лика ясно и чётко, чужим гортанным голосом произнесла : «В озере он! Не ищите. Нет ему прощения».

***

     Ольга опустила венок, сплетённый из веток и лесных фиалок, на воду, и тот, увлекаемый лёгкой волной, начал медленно удаляться от берега. Все ребята, кроме пострадавшей Лики и пропавшего Игната, стояли у кромки воды и, молча, вглядывались вдаль с надеждой на чудо. И оно произошло. Неизвестно откуда, словно из воздуха, появилась над венком огромная чайка. Она не улетала, а просто раскинув крылья, зависла в парении.

– Прощай, Игнат! – тихо прошептала Ольга.