Текст книги "Третье пророчество"

Автор книги: Елена Ханга

Соавторы: Олег Вакуловский
сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

12

В тот момент, когда российский консул в Анталии переживал свалившиеся на него из Москвы неприятности, старший научный консультант архивного отделения Российской государственной библиотеки Александр Воронцов еще и знать ничего не знал ни о существовании, ни тем более о таинственном исчезновении модели Людмилы Волковой. Воронцова тогда интересовали совершенно иные материи.

Он бродил по тихим тропинкам кладбища Донского монастыря и всерьез размышлял о том, что, наверное, стоит уже подумать о докторской диссертации. Собственно, вопрос был не в том, пора или нет писать диссертацию. Просто неожиданно на днях пришла в голову эта идея – написать исследование о национальной культуре надгробий. Толком эту тему в истории искусства никто еще не исследовал, а открытий здесь можно было сделать немало. В конце концов, история надгробных памятников – это история того, как менялось отношение к вопросам жизни и смерти. Есть ли на свете какая-нибудь более серьезная тема для размышлений?

По старинному Донскому кладбищу он мог бродить часами. Больше это место напоминало даже не кладбище, а музей под открытым небом. Со временем территория монастыря превратилась в своеобразную кунсткамеру. Здесь странным образом сохранялись кусочки истории. Например, когда-то разобрали Триумфальную арку, которая теперь стоит на Кутузовском проспекте. Ее разобрали, чтобы потом собрать снова, но при этом многие детали – скульптуры и барельефы – почему-то оказались лишними. Тогда их привезли и оставили в Донском монастыре. Еще здесь стояли желтые столбы с воротами из одной княжеской усадьбы. Ворота были культурной ценностью, поэтому их тоже привезли сюда. Они стояли перед входом в небольшую рощицу с райскими яблонями. Сами ворота были почему-то закрыты на замок, но никакого заграждения вокруг них не было. Ворота стояли как памятник.

А еще на кладбище Донского монастыря можно было увидеть очень интересные памятники.

Один из них как раз и рассматривал сейчас Воронцов. Это был памятник человеческому эгоизму. На солидной плите еще в девятнадцатом веке был выбит любопытный текст. Из него следовало, что под этим камнем покоится жена действительного статского советника, потомственного дворянина, почетного гражданина, кавалера таких-то орденов, безутешного отца и супруга... Информации на камне было так много, что собственно места для имени почившей супруги статского советника так и не осталось. При этом скульптура, установленная здесь безутешным супругом, изображала как раз его самого, но уж никак не его жену.

Любопытный был статский советник, подумал Воронцов. В этот момент он увидел, как на дорожке появился еще один посетитель. Это был пожилой высокий мужчина с довольно живым взглядом. Заметив Воронцова, мужчина приветственно помахал ему рукой.

– Откуда вы узнали, что я здесь? – с удивлением спросил Воронцов.

Мужчина развел руками – дескать, даже не спрашивайте. Вопрос действительно был лишним.

– Интересно, что же такого должно было произойти, чтобы вы сюда приехали, Николай Дмитриевич? – покачал головой Воронцов.

– Случилось нечто серьезное, – кивнул гость. Они теперь уже вместе тихо прохаживались среди старинных памятников.

– И что же именно, позвольте полюбопытствовать?

– У нашего близкого знакомого пропала девушка.

– Хорошая шутка, – оценил Воронцов.

– А мне почему-то показалось, что вас это дело заинтересует, – не замечая сарказма, сказал гость.

– Что, девушка настолько хороша?

– Хороша, – равнодушно подтвердил мужчина. – Она модель. А он банкир.

– Как интересно. Скажите, вы меня ни с кем не перепутали?

– А еще у нас есть некоторые основания полагать, что ко всей этой истории может иметь отношение ваш старый знакомый, – продолжал гость, никак не реагируя на реплики. С этими словами он достал несколько фото из внутреннего кармана твидового пиджака и протянул их Воронцову.

– Не понял, – сказал Воронцов.

Выражение его лица совершенно изменилось, когда он увидел эти фото. Обаятельный мужчина средних лет с яркими южными, но при этом весьма холодными глазами сидел за столом, похоже, на какой-то международной конференции. Именно этот мужчина был честно «отщелкан» неведомыми фоторепортерами в разных ракурсах. Попавшие с ним в кадр соседи по круглому столу явно остались на снимке случайно. Впрочем, в одном из этих соседей Воронцов без труда опознал как соотечественника крупного стального магната. Но потом он опять вернулся глазами к южанину. Джузеппе Торно совсем не изменился за те пять лет, что они с ним не виделись.

– Где это снято?

– В Москве, представьте себе. На этот раз синьор Торно посетил нас в составе официальной делегации европейских инвесторов.

* * *

Пять лет назад Джузеппе Торно вовсе не интересовала инвестиционная деятельность, подумал Воронцов. Он столкнулся с этим итальянцем при довольно странных обстоятельствах. Воронцова тогда пригласили для консультации во Францию. Речь шла о деле Фатимы, впрочем, не столько о нем самом, сколько о шагах, которые могли бы помочь вернуть в Россию очень известную и знаковую для нее икону. История ее была переплетена с историей трех секретов Фатимской Девы очень тесно. Вот тогда-то на горизонте и нарисовался обаятельный Джузеппе, потому что секретная служба Ватикана слегка занервничала, узнав, что русские проявляют активность, связанную с Фатимой.

– Вы что же, хотите сказать, что теперь секретная служба Ватикана заинтересовалась русскими барышнями? Наконец-то! – хмыкнул Воронцов.

– Почти что так... Как мы теперь понимаем, Торно приехал в Россию исключительно потому, что его интересовал здесь один банкир.

– И это, разумеется, тот самый близкий вам банкир, у которого пропала его девушка?

– Причем пропала через некоторое время после того, как на нашего банкира всеми силами пытался выйти Торно. Забавно, правда?

– Как бы меня из-за этих ваших забав не уволили со службы, – заметил Воронцов. – Хотя бы какие-то приличия в библиотеке мне нужно соблюдать. Прошлый раз меня там не было почти месяц...

– Приличия мы соблюли, – сказал мужчина и протянул Воронцову маленькую серенькую бумажку. Бумажка извещала, что гражданин Воронцов А. В., согласно Закону о всеобщей воинской обязанности, призывался на военные сборы сроком на два месяца.

– И в какие же войска вы меня определили?

– А это в повестке не указывается.

* * *

Они договорились встретиться на следующий день, когда должен был прилететь человек из Турции. Но встретиться пришлось в тот же вечер. Все контакты и передвижения Линдермана теперь на всякий случай отслеживались. Поэтому информацию о похищении еще одной сотрудницы агентства «Мадемуазель Икс» на вечеринке у олигарха Милорадова собеседник Саши Воронцова в Донском монастыре получил на этот раз быстрее, чем милиция.

* * *

– Ну уж не знаю, что и сказать, – задумчиво произнес старенький заведующий архивным сектором, когда утром консультант Воронцов со скорбным видом положил перед ним военкоматовскую повестку.

– А что тут скажешь? – грустно заметил Воронцов. – Закон есть закон.

– По-моему, вы великий жулик, дорогой мой, – сказал со вздохом завсектором. – Но доказать я этого, к сожалению, не могу. В современных документах я мало что понимаю.

* * *

«Три девицы... трам-там-там... пряли поздно вечерком», – повторял про себя Воронцов, засыпая в ночном поезде Москва – Ярославль. Его раздражало, что он никак не мог вспомнить рифму к вечерком. Все три девицы были рыжими. И все три девицы были частыми гостьями у банкира Кадочникова. Но в невесты царь-батюшка выбрал себе только одну из них. Хотелось бы знать, почему именно ее. И еще хотелось бы знать, куда они теперь все пропали. И заодно понять, что за царство такое странное у царя-батюшки... «Три девицы вечерком... Может быть, пряли что-то там узелком? Никак не вспомнить».

– Сосед, коньячку?

– Пост, – слабо возразил Воронцов.

– Командировка, – уверенно контраргументировал сосед по купе.

В последние годы это был самый популярный среди сограждан диалог. Сначала в стране резко увеличилось число граждан, вспомнивших про церковные правила и про пост. Затем чрезвычайно модным стало напоминать друг другу о том, что в правилах существует важное исключение, согласно которому прихожанам, находящимся в дороге, пост нарушать не возбранялось.

Выпив по первой, они умиротворенно помолчали, после чего воронцовский сосед посмотрел через грязное окно на широкие российские просторы и с каким-то необъяснимым подъемом сказал:

– Куда катимся!..

Он явно имел в виду не поезд.

– Двадцать первый век, – неуклюже вставил Воронцов, не зная, что еще сказать в этой ситуации.

– Во-во, – неодобрительно заметил сосед. – Допрыгались...

И налил по второй.

* * *

«Три девицы под окном... – вспомнил наконец Воронцов правильную рифму, находясь уже в городе Тутаеве Ярославской области. – Пряли поздно вечерком... „Кабы я была царицей“, – говорит одна девица... Вот с этого у нее и начались в жизни большие неприятности. Потому что царь-батюшка у нас какой-то оказался мутный. И банк его непонятный.

Жила себе первая девица Люська Волкова в этом тихом городке и горя не знала. Но начиталась она журналов, насмотрелась вредных программ по телевизору, и потянул ее черт в Москву – стать моделью, а потом и вовсе царицей...»

Вот и нужный адрес. Улица Коммунаров, двенадцать. Длинный бревенчатый дом состоял из двух этажей и покосился сильно на сторону, судя по его виду, уже несколько лет назад. Таблички у входа сообщали, что в доме проживали несколько семей сразу. Была тут и фамилия Волковых.

Не так уж много в этом доме собирался узнать Воронцов. Хоть что-нибудь, хоть какую-нибудь информацию про закадычную подругу или про тайного друга. Все, что угодно, потому что в Москве Люся Волкова умудрилась не оставить никаких следов своей личности. Но и этого Воронцову не удалось. Хотя как посмотреть...

* * *

– Вам кого? – спросила девчонка лет десяти.

– Мне бы Люсю, – сказал Воронцов. Дальше план был простой. Он с ней познакомился в Москве, она ему дала этот адрес. В Москве она куда-то пропала, и вот он, влюбленный по уши, теперь ее ищет, как только может. Но план не сработал. Услышав про Люсю, девчонка почему-то сделала круглые испуганные глаза и убежала в недра мрачного дома. Вскоре на пороге появился мрачный, давно не бритый мужик. Был ли он отцом Люси Волковой, сказать было сложно. С тем же успехом он мог быть и ее дедушкой. Мужик странно посмотрел на Воронцова, словно оценивая, куда бы лучше его для начала ударить.

– Чего надо? – спросил мужик.

– Я Люсю ищу... – неуверенно объяснил Воронцов.

– Какую Люсю? – прищурился мужик.

– Волкову.

Воронцову показалось, что мужик слегка вздрогнул.

– И давно ищешь?

– Да неделю где-то...

– Поздно ты спохватился, придурок, – с нехорошей насмешкой сказал мужик и сделал шаг вперед.

– Ладно, стой! – неожиданно резко сказал ему Воронцов. – Похоже, меня одна сволочь разыграла. Это не я ее ищу, я ее никогда не видел.

– Большая сволочь тебя разыграла. Умерла наша Люська.

– Как то есть умерла?

Откуда же здесь могли узнать? Агентство Линдермана исключается – Воронцов успел это проверить, агентство по тутаевскому адресу ничего не сообщало. Консульство в Анталии? Они отдали все бумаги прилетевшему срочно офицеру. Телефона здесь вообще быть не должно. Что же за чертовщина?

– Ты скажи-ка мне лучше, кто это тебя надоумил сюда прийти? – уже спокойнее спросил мужик.

– Ну, знакомый один. Наверное, он и не знал ничего...

– Ага, не знал, – мрачно кивнул мужик. – Люська наша умерла десять лет назад, а он не знал, да? Ты мне скажи только, как эту суку зовут...

* * *

На всякий случай Воронцов все-таки сходил на местное кладбище и нашел могилу. «Людмила Волкова, – было написано на деревянной дощечке с покосившимся крестом. – 1980 – 1996». Портрета на могиле не оказалось. Портрет ему показали до этого в доме на улице Коммунаров. Ничего общего у него с московской Люсей Волковой, конечно, не было.

Как такие дела называются в милиции? «Глухарь» – в смысле глухо, то есть ни следов, ни зацепок, ни намеков. В странной сыскной карьере Александра Воронцова, а еще вернее сказать – в его параллельной жизни, о которой не было ничего известно никому из посторонних, «глухарей» до сих пор еще не было.

Может быть, так все бы и закончилось на этой мертвой точке, так бы ничего и не сдвинулось с места, если бы не чистая случайность. Если бы загадочные приключения не продолжали преследовать несчастного директора модельного агентства, жуликоватого светского сводника Женю Линдермана.

13

Женя Линдерман тосковал в Каннах. Его не радовали ни Лазурный берег, ни ласковое Средиземное море, ни уютные открытые кафешки на набережной.

Во-первых, срабатывало проклятие полковника. Прав полкан. Деловая репутация Жени Линдермана дала глубокую трещину – его начали сторониться. Пока с ним еще продолжали здороваться, но приветствия эти были холодны как лед. Причем при каждой встрече с давними знакомыми, которые теперь лишь слегка кивали ему, отчетливо слышалось: «Я здороваюсь с тобой, Линдерман, только потому, что я хорошо воспитан. Не более того».

В Каннах происходила грандиозная тусовка под названием «Русский фестиваль», на который съезжались все нужные Линдерману клиенты – массивные фигуры из министерств и ведомств родного Отечества, начинающие магнаты и состоявшиеся олигархи, которые мерились здесь стоимостью своих яхт, а также всякая сопутствующая шушера в виде творческой интеллигенции с именами. Именно здесь с особым русским размахом отмечались нужные дни рождения, юбилеи и помолвки. Здесь завязывались знакомства и контакты, здесь на новичках ставили штамп, подтверждающий их принадлежность к высшему обществу. И именно сюда каждую осень стремились душа и тело Линдермана. Только на этот раз его треснутая репутация прибежала на Лазурный берег на своих кривых, но быстрых ножках раньше, чем сам Линдерман.

Вторая причина его глубокой тоски заключалась в том, что он страшно не хотел возвращаться в Москву. Какая-то шакалья интуиция подсказывала ему, что ничего хорошего на родине на этот раз его не ждет. Вообще к родине Линдерман испытывал смешанные чувства. Иногда она пугала его обилием правоохранительных органов и тем вниманием, которое они время от времени проявляли к нему и его бизнесу. Что и говорить, иногда она казалась ему недостаточно приветливой. Но по большому счету Женя Линдерман был искренним патриотом России. Потому что она единственная принимала его таким, какой он есть. Иными словами, только здесь Линдерман, во-первых, мог нормально заработать. А во-вторых, заработать тем, чем он умел – его специфическим модельным агентством. Когда Женя в порыве минутной слабости представлял свою жизнь где-нибудь на Западе, куда он в мечтах иногда все-таки переезжал насовсем, мрачные перспективы быстро отрезвляли его. Женя понимал, что он никогда не впишется в эту правильную иностранную жизнь с ее строгими уголовными законами и причудливыми этическими правилами. А главное, здесь не было таких шальных денег, которые он мог бы заработать у себя дома. Вспоминая все это в тяжелые минуты сомнений, Линдерман сразу искренне и сильно опять начинал любить Россию и тосковать по залу прилета Шереметьево-2.

Но на этот раз, как он ни старался, Линдерман так и не смог уловить в себе никакой, даже самой слабенькой, тоски по родине. Родина его теперь пугала. Там его ждал подозрительно вежливый полковник, одетый в явно чужую милицейскую форму. Там его ждали неприятности. И главное, все теперь там стало очень непонятно и зыбко. И ведь не было никакого даже намека, который бы помог разгадать тайну свалившихся на него несчастий, догадаться, что за злодей стоял за ними.

* * *

Попытка провести расследование в Москве собственными силами не удалась. Главный охранник Линдермана Соловьев, велевший называть себя начальником службы безопасности, получив задаток за проведение расследования, надолго скрылся с горизонта. Он появился перед Линдерманом спустя только неделю – крайне довольный собой и одновременно очень таинственный.

– Во гад, нашел время пить! – попрекнул его Линдерман, глядя в опухшие от пьянства маленькие глазки Соловьева.

– Все это время я работал, Евгений... Давидович? – гордо ответил ему Соловьев, стараясь как можно четче выговаривать слова.

– Аронович. И что, есть результат? – подавляя бешенство, очень тихо спросил Линдерман.

Соловьев с видом фокусника выложил перед хозяином тощую серую папку, открыв которую Женя обнаружил листок бумаги с непонятными рисунками. Издали картина напоминала произведение сумасшедшего авангардиста. Приглядевшись повнимательнее, на листке можно было обнаружить множество квадратиков и кружочков, соединенных между собой стрелочками. В квадратиках и кружочках были поставлены чьи-то фамилии, а иногда просто буквы неведомых сокращений.

– Что это? – упавшим голосом спросил Женя.

– Как что? – самодовольно откликнулся Соловьев. – Аналитика, Евгений Давидович.

Некоторое время Линдерман ползал растерянным взглядом по бумажке, пытаясь уловить хоть какую-нибудь логику в стрелочках и кружочках, но быстро понял, что это занятие было совершенно безнадежным.

– Мы проанализировали все ваши связи, – наглым голосом заявил Соловьев, при этом слово проанализировали ему далось с особым трудом.

– Прямо все-все проанализировали? – тихо уточнил Линдерман, на что Соловьев охотно кивнул, не почуяв опасности в голосе шефа.

– ...Выявили скрытых и очевидных недоброжелателей... Вот они тут помечены крестиками, – ткнул Соловьев пальцем в свой причудливый чертеж.

Линдерман с интересом глянул на бумажку. Крестиками оказались помечены практически все его знакомые, обозначенные кружочками и квадратиками. Надо сказать, это расстроило его больше всего, потому что, наверное, было правдой.

– И что теперь? – поинтересовался Линдерман уже почти ласково.

– Теперь это... – слегка замялся Соловьев, пытаясь скрыть отрыжку. – Теперь бы надо профинансировать следующий этап.

– Ах вот как?! – восхитился Линдерман, даже ручками всплеснул. Несколько мгновений он молча, с зоологическим интересом рассматривал лицо Соловьева. Отчасти восхищение Линдермана было настоящим. – То есть ты, Соловьев, за мои же деньги на меня досье составляешь...

– Помилуй Бог, – обиделся Соловьев. – Как можно?!

– Доносы я и сам писать умею, – очень искренне заметил Линдерман. На этом попытки провести собственное расследование были прекращены.

* * *

– Пусик, я тебя еле нашла! – услышал Линдерман радостный визг за своей спиной. Издавать такой визг здесь, на открытой клубной веранде, могла только Лорик – последняя находка Линдермана. У нее было два огромных плюса: невероятно соблазнительные формы и патологическая глупость. С такой не страшно было пойти даже в разведку, – она бы все равно ничего не поняла и не смогла бы ничего рассказать врагу. Хотя в разведку Линдерман идти никогда не собирался. Но непрошибаемая глупость Лорика оказалась тем не менее для него крайне ценным качеством. При ней можно было говорить и думать о чем угодно. Она не задавала дурацких лишних вопросов – по той простой причине, что они у нее никогда не возникали. Именно благодаря этим волшебным качествам Лорик и отправилась на Лазурный берег Франции с самим владельцем агентства «Мадемуазель Икс» и проживала теперь с ним в одних апартаментах.

Лорик немедленно повисла на Линдермане, уединившемся было на балконе с рюмкой коньяка, и потащила его поближе к светской публике. Коньяк, надо сказать, был паршивым, если не вообще паленым. Но деваться было некуда – этим халявным коньяком от спонсоров мероприятия были заставлены все столики на вечеринке, альтернативой ему была только пепси-кола, производители которой были вторым спонсором. А поскольку эти спонсоры оплатили еще и отель, и местный транспорт, не выпить этот коньяк было никак нельзя.

* * *

– Пусик, ты только посмотри, кто там стоит! – восторженно прошептала Лорик в самое ухо Линдермана. Недалеко от счастливой пары собрала небольшой кружок благодарных слушателей известная и модная в Москве телеведущая. Линдерман ее недолюбливал. Его неоднократные попытки проникнуть на ее ток-шоу всякий раз оборачивались неудачей. Хотя деньги ее администраторам и редакторам Линдерман предлагал, по его понятиям, немалые. Но Лорик так мощно подтолкнула тело Линдермана поближе к ведущей, что та его сразу же заметила и с ехидством кивнула.

– Здрасьте! – полупоклоном ответил Женя.

– Вы знакомы? – зачарованно шепнула Лорик – и опять в самое ухо.

– Уровень растет? Поздравляю! – ехидно подмигнула стерва ведущая, кося глазом на Лорика, а затем отвернулась к публике и продолжила свой, судя по всему, увлекательный рассказ: – ...Итак, представьте себе, в этот момент в студию входит мой первый гость. Нуда, наш великий актер...

Услышав имя великого актера, Лорик побледнела от счастья. Речь шла о бородатом секс-символе нескольких поколений как советских, так и российских женщин.

– Да-да, тот самый, что должен задать тон всей программе. А программа, натурально, должна бичевать алкоголизм. Я уж не знаю, какая сволочь вообще придумала эту тему – «Алкоголизм и творчество», но редактор мне гарантировала, что все участники скажут, насколько несовместимы алкоголь и творчество... Так вот, входит этот первый гость. И пока он еще идет, у меня уже закрадываются нехорошие сомнения, что идет он как-то уж очень странно. Но когда он прошел мимо меня и я почувствовала это амбре... Короче, ноги у меня подкашиваются, но поскольку это прямой эфир, деваться уже некуда. Я с ужасом слышу не то, что он говорит, – это уже даже не важно. Я слышу, как он говорит...

* * *

Когда раздался очередной взрыв хохота вокруг ведущей, Линдерман вежливо посмеялся – так, чтобы ведущая это заметила, и потихоньку выполз из тусовки. Лорик настигла его уже у выхода из клуба на набережную:

– Пусик, куда ты от меня убегаешь?

– Иди в отель и жди меня там, – строго сказал Линдерман.

– Ну Пусик! – капризно затянула Лорик. – Почему ты уходишь? Здесь так весело...

– Так надо, – со значением произнес Линдерман. – Марш в отель.

Лорик восхищенно посмотрела ему вслед. Кажется, она всерьез полагала, что на самом деле Линдерман был разведчиком.

Линдерман разведчиком, конечно, никогда не был. И никаких дел по большому счету у него сейчас тоже не было. Зато была большая депрессия после всех этих неприятностей, из-за которой ему хотелось зарыться поглубже в песочек на местном пляже и забыться хотя бы на время. В Каннах стояла чудесная теплая ночь, но душно уже не было. Самое время для прогулок пешком.

* * *

Он прошелся сначала по набережной, потом поднялся чуть повыше в город, продолжая бесцельно двигаться вперед и пересекая одну за другой узенькие аккуратные улочки. Иногда он заходил в бары, пропускал в них по стаканчику виски, чтобы отделаться от гадкого привкуса спонсорского коньяка, а потом опять шел дальше. Наконец он устал и понял, что пора возвращаться в отель – под теплый и мягкий бок Лорика. И вот тут-то оно и случилось...

* * *

Озираясь по сторонам и стараясь понять, в каком направлении ему идти к отелю, Линдерман вдруг заметил стройную женскую фигурку. Молодая женщина шла по брусчатке, звонко цокая каблуками. Он сразу даже не сообразил, почему обратил на нее внимание. Дело было привычное – Линдерман все-таки был профессиональным ценителем женской красоты, и чувство прекрасного было в нем натренировано, так сказать, до автоматизма. В каком бы состоянии он ни находился, он всегда замечал красоту в режиме фиксации. Но здесь было что-то другое. Когда дамочка попала под свет уличного фонаря, Линдерман похолодел. Теперь он понял, в чем тут было дело. Перед ним по пустой каннской улочке шла не кто иная, как модель его агентства рыжая Кира, которую совсем недавно почти на его глазах сначала вроде бы убили, а потом вроде бы похитили.

В первое мгновение он просто испугался, будто бы увидел привидение, но потом заставил себя вспомнить, что убийство было инсценировано. Он вспомнил, как врач «скорой помощи» сказал, что это была краска, а не кровь и что потом никакого тела не обнаружили. Тогда Линдерман совладал с шоком и прибавил шагу.

Услышав шаги позади себя, Кира обернулась. Странное дело, она скользнула по Линдерману совершенно равнодушным взглядом. Она даже не вздрогнула. Сыграть такое было невозможно. Или он все-таки ошибся?

– Кира! – позвал Линдерман сначала вполголоса, а потом громче: – Кира, подожди!

Каблучки продолжали стучать в том же ритме. Она не остановилась и не ускорила шаг, потому что была уверена, что Линдерман обращается не к ней. Но потом, наверное, сообразила, что на улице больше никого нет, и снова обернулась. Она была слегка удивлена, но не более того.

Тогда Линдерман забежал к ней спереди. Никаких сомнений быть не могло. Это была Кира, даже ее родинка на левой скуле темнела на нужном месте.

Кира остановилась и непонимающе посмотрела на застывшего перед ней Линдермана. То, что она действительно не узнавала его, – был факт. Линдерман был готов поклясться в этом.

– Кира, – очень тихо сказал он. – Деточка, очнись, это я...

Изумление его было так велико, что он даже не заметил, откуда вынырнул некий господин лет тридцати и что-то строго сказал ему по-французски. Линдерман, конечно, ничего не понял. Зато у Киры при виде этого господина лицо почему-то прояснилось, будто она что-то вспомнила; она взяла его под руку, и эта парочка, обойдя Линдермана, пошла вниз по улице.