Текст книги "Бедная Настя. Книга 2. Превратности любви"

Автор книги: Елена Езерская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Глава 3
Судьба любви и будущее государства

– Входите, Егор Францевич, – Александр сдержанно кивнул вошедшему в его кабинет министру, финансов.

– Я, быть может, не вовремя? Вижу, Вы чем-то озабочены.

– Что вы! Моя озабоченность совершенно иного свойства. Она не касается государственных дел, и не стоит обращаться на нее слишком большого внимания. Присаживайтесь, я имею все намерения серьезно поговорить с вами о вашем проекте.

Канкрин с благодарностью поклонился и присел в одно из кресел напротив рабочего стола цесаревича. Он видел: Александр был явно расстроен и сейчас всеми силами старался справиться с эмоциями, отвлекавшими его от предстоящего разговора. За несколько лет, проведенных подле наследника и своего ученика, Егор Францевич хорошо изучил характер Александра и не торопил его.

Чувствительность была чертой, разительно отличавшей цесаревича от отца. С прагматичным Николаем Канкрин быстрее находил общий язык. Александр же, не питавший склонности к цифрам, воспринимал идеи министра финансов постепенно, с неоднократным обдумываем и возвращением к сути обсуждаемого вопроса. И поэтому наследник был для Егора Францевича трудным учеником. Но император настаивал на самом широком образовании для сына, и Канкрин читал Александру курс лекций по экономическому положению в России с преподаванием азов финансового дела.

Вообще просвещением Александра император занимался самым серьезным образом. Остановив, в конце концов, свой выбор на поэте Жуковском, Николай отправил будущего наставника в двухгодичную поездку по Европе, чтобы тот познакомился с традициями и новшествами заграничного образования. В результате Жуковский представил императору 12-летний план образования цесаревича, в котором были учтены все дисциплины и науки, знание которых должно было помочь будущему императору России в управлении огромным государством.

В компании с Канкриным учительствовали историк и знаток статистки К. И. Арсеньев, законотворец М. М. Сперанский, дипломат Ф. И. Врунов. Александр, завершивший к 19-ти годам составленный для него Жуковским курс образования, написал отцу из своей поездки по России: «Я чувствую в себе новую силу подвизаться на дело, на которое Бог меня и предназначил».

Именно это предназначение побудило министра финансов заиметь в лице наследника единомышленника, коих у Канкрина при дворе практически не было, за исключением самого государя императора.

Пожалуй, со времен голштинских генералов, насильственно впихнутых в армейское сообщество Петром Третьим, русская знать не испытывала столь сильной ненависти к варягу на службе российскому престолу, как к нынешнему министру финансов.

Георг фон Канкрин из гессенских дворян, перешедших в российское подданство еще в конце 18-го века, приехал в Россию вслед за своим отцом Францем-Людвигом, известным ученым, стоявшим у истоков соляного и горного дела в России. Образованный и инициативный молодой инспектор немецких колоний в Петербургской губернии не любил сидеть без дела и кроме исполнения своих прямых служебных обязанностей писал всевозможные трактаты на экономические и общеполитические темы. Вскоре после выхода в свет размышлений о военном искусстве император Александр I назначает Канкрина на должность генерал-интенданта действующей русской армии.

Егор Канкрин представлял собой тот редкий, особенно для России, тип чиновника, который превыше всего ставил интересы государства. Он преследовал взяточников и первым предложил поэтапный план ликвидации крепостного права в стране. В общении Канкрин был прямолинеен и обладал настолько едким и саркастическим умом, что его остроты только увеличивали число его недругов.

Ему не могли простить и стремительной карьеры, и нелюбви к российскому климату, и так и не давшейся ему премудрости русского языка. При дворе Канрина за глаза называли нелюдимым ворчуном, немецким мизантропом, и поэтому отстаивать каждый свой проект ему приходилось через жесточайшее сопротивление членов Государственного совета, в целом совершенно не симпатизировавших ему.

Что, кстати, было совершенно необоснованно, если принимать во внимание ту роль, которую сыграл этот жесткий и принципиальный человек в деле улучшения экономики страны, на службе которой состоял. Канкрин не позволил окончательно превратить войну с французом в черную дыру, куда прежде с легкостью утекали деньги государства. И именно Канкрин оказался способным в шесть (!) раз снизить долг России ее союзникам в войне с Францией.

Заняв в 1923-м году пост министра финансов, Канкрин, пожалованный впоследствии графским достоинством, со временем приостановил падение курса рубля, и теперь был озабочен проведением реформы, которая должна была окончательно стабилизировать денежное хозяйство империи. Однако суть его предложений мало кто понимал, и поэтому заседание Государственного совета могло превратиться для него в настоящее поле брани. А рассчитывать министр мог только на здравомыслие Николая и поддержку Александра.

– Вы плохо себя чувствуете? – спросил цесаревич на немецком языке, с сочувствием глядя, как с трудом Канкрин сдерживает подступивший кашель.

– Имеет значение только то, что я еще что-то чувствую, – скривившись, улыбнулся тот.

Состояние здоровья министра финансов было известно. Его организм так и не смог привыкнуть к промозглости северной столицы, Канкрин был тяжело болен легкими и с разрешения Николая регулярно отлучался на лечение, на воды в Бадене или к солнцу в Италии или Ницце.

– Быть может, нам все-таки стоит перенести встречу?

– Если это случится, то, боюсь, наш следующий разговор будет воображаемым, если только я не воскресну после смерти, – отказался Канкрин в свойственной ему манере подтрунивать надо всем, что не касалось экономики и финансов.

– Как скажете, Егор Францевич, – Александр откинулся на спинку кресла и посмотрел прямо в лицо своему недавнему учителю. – Но прежде я хочу извиниться перед вами, что так долго переносил наш разговор. Вы знаете, экономическая наука – не моя страсть, но тем не менее мне не хотелось бы предстать перед советом полным дилетантом, и поэтому я потратил довольно много времени на детальное ознакомление с вашим проектом.

– Это именно то, на что я надеялся в первую очередь.

– При дворе считают, что я не интересуюсь государственными делами, но я все же стараюсь по мере сил освоить науку руководства великой державой. Ответьте мне, не собираетесь же вы в самом деле вернуть Россию к металлическому рублю? Мы не можем сегодня без бумажных денег!

– К сожалению, Ваше высочество, их количество в России превысило все допустимые нормы. И наши нынешние деньги не имеют реального обеспечения ни серебром, ни золотом.

– А вы не боитесь, что новые деньги будут также ненадежны, как и старые?

– Нет, потому что у нас будет время на их обеспечение. Реформа будет проводиться в два этапа. На первом происходит выкуп старых ассигнаций, а в течение второго выпуск новых кредитных билетов будет происходить с таким расчетом, чтобы бумажные деньги были обеспечены драгоценными металлами.

– Мне почему-то кажется, что этим предложением вы наживете себе еще больше врагов. Когда вы обложили наших дворян акцизным налогом и ввели таможенные пошлины на ввозимые в страну товары, вы укрепили казну, но при этом заставили раскошелиться нашу знать. Это ведь то же самое, что украсть?

– Одной из величайших бед России мне представляется тот факт, что здесь многое воспринимается через призму кривого зеркала. И если государство заставляет богатого поделиться с ним и заплатить налог на нужды общества, то это называется грабежом и посягательством на частную собственность. А если богатый не додает государству в свою пользу, то это объявляется умелым ведением индивидуального хозяйства.

– Егор Францевич, а как оценивает ваше предложение государь?

– Я уже просил Его величество об отставке, но Он в очередной раз не принял ее.

– И все же, узаконить решение о реформе может только император, а так как оно до – сих пор не принято, значит, отец против перемен?

– Любая реформа – это риск. Предугадать все последствия очень трудно. Мнения министров разделились, и Его величество перенес заседание Государственного совета, чтобы были подготовлены самые серьезные и неоспоримые обоснования необходимости нововведений. Ваш голос может сдвинуть стрелку весов в правильном направлении.

Я бесконечно благодарен вам за доверие, но позвольте и мне быть с вами откровенным. – Александр на секунду задумался. – Дело в том, что мои отношения с государем в последнее время осложнились. Более всего Его величество опечален появлением у меня того, что принято называть личным взглядом. А так как зачастую на многие вещи и обстоятельства мы смотрим по-разному, то мои суждения объявляются сумасбродством, а его – ответственной позицией. И потому я опасаюсь, не вызовет ли мое заступничество вашему проекту необоснованный гнев императора? И не поставит ли это окончательный заслон на пути все тех преобразований, о которых вы с таким тщанием и горячностью печетесь?

– Всю свою жизнь я верю в разум и молю Господа даровать его другим.

– Я буду поддерживать вас на заседании Совета, но прошу тем не менее заранее простить меня, если этот поступок будет императором неверно истолкован и повредит вашему проекту, – Александр поднялся из-за стола и, прощаясь, протянул Канкрину руку.

Министр вздрогнул – он был педантом и ярым сторонником субординации, и так и не смог привыкнуть к русской эмоциональности, позволявшей в аффекте или благородном порыве нарушать общепринятые рамки и условности. Канкрин осторожно пожал протянутую ему наследником руку, а про себя подумал: возможно, Александр в своих опасениях прав. Ревность вообще плохой советчик.

Оставшись один, Александр не сразу вспомнил, что не успел составить ответ своей прекрасной и таинственной «незнакомке» – фрейлине Репниной. Проклятая политика и малопонятная экономика совсем заморочили ему голову, и он забыл о том, что составляло смысл его жизни – новое чувство, новая любовь. Он потянулся было к листку с наброском очередного поэтического послания, которое должно, по его разумению, стать решающим в объяснениях со столь прелестным корреспондентом. Александр после разговора с отцом чувствовал себя совершенно свободным от каких бы то ни было обязательств по отношению к принцессе Дармштадтской.

Но в этот момент дозволения войти испросил Жуковский, и наследник нехотя согласился принять его. Василий Андреевич был им уважаем, хотя и бывал порой чрезмерен в нравоучениях.

– Надеюсь, этот визит ненадолго? – не очень вежливо осведомился Александр. – Я обещал министру Канкрину, что подготовлюсь к заседанию Государственного совета.

– Я рад, что Вы нашли время и для этого.

– Нашел время? Да я потерял такое количество времени, пока разбирался во всей этой экономической галиматье, да еще имел беседу только что с Егором Францевичем, и он вынудил-таки меня разложить все по полочкам, так что теперь я не только все понимаю сам, но и готов просветить любого в содержании его проектов.

– Думаю, Его величество будут этому рады.

– С чего бы это?

– Похоже, Вы завершаете круг приготовлений к своей главной миссии. Вы получили надлежащее образование, Вы стали принимать горячее участие в государственных делах и, наконец, Вы женитесь.

– А вот с последним вы явно поторопились, дорогой наставник!

– Что Вы хотите этим сказать, Ваше высочество?

– Недавно я виделся с отцом и просил его отослать принцессу Марию обратно. Свадьбы не будет.

– Значит, это правда? – растерялся Жуковский.

– Так вы знали? – в свою очередь удивился Александр.

– Государыня рассказала мне, и собственно, это и стало причиной моего прихода к Вам.

– Государыня? Как же она все-таки к вам неравнодушна! Да не возражайте, вы, Василий Андреевич! При дворе мало найдется людей, не осведомленных о вашем безответном чувстве. Но имейте в виду, я боле никому не стану дозволять мной командовать и за меня решать! Ни моим родителям, ни вам, хотя вы и любите меня, как родного сына. Время наставлений прошло! У меня есть своя жизнь, и я намерен распорядиться ею сообразно своим о ней представлениям.

– Мне казалось, что кандидатуру принцессы Вы назвали сами, не так ли?

– Дорогой мой Василий Андреевич, когда родители потребовали от меня срочно выбрать себе невесту, мною двигало желание наказать их за эту поспешность. Я был не прав, я был жесток по отношению к принцессе. Но я надеялся, что меня поймут – я только что потерял Ольгу. Мне казалось, я вообще никогда больше не смогу полюбить!

– И что же изменилось? Впрочем, не отвечайте, я и сам догадался – Вы влюблены!

– Да! – воскликнул Александр. – Я вновь дышу, живу, я верю в жизнь и ее радости. Я любим и хочу быть любимым той, что потрясла меня своим чувством.

– Ее имя – секрет?

– Нет, для вас – нет. Это-княжна Наталья Репнина.

– Но разве она не выходит замуж за любимого ею человека?

– Думаю, что нет.

– А почему вы так решили?

– Хм, – улыбнулся цесаревич. – А зачем, по-вашему, она стала бы писать мне все эти письма?

Александр подошел к столу и достал из потайного ящика, открывавшегося малозаметной кнопкой – выпуклостью с тыльной стороны крышки стола, пачку листков, исписанных аккуратным витиеватым почерком.

– Так я и знал, – вымолвил Жуковский, просматривая послания таинственной незнакомки. Я знал, что этим все и кончится. Ваше высочество, вы позволите мне на несколько минут отлучиться? Но Вас я настоятельно прошу дождаться моего возвращения.

– Для чего?

– Я не могу Вам сразу всего объяснить, но, зная, как Вы обожаете тайны, умоляю, не уходите, Вы будете приятно и весьма неожиданно удивлены.

– Хорошо, – Александр почувствовал себя заинтригованным.

– Так помните – Вы обещали мне, – Жуковский поклонился ему и стремительно вышел из его кабинета.

Но еще раз сосредоточиться цесаревичу снова не удалось. Адъютант доложил ему о приходе принцессы Марии. «Этого мне еще только не хватало! – раздраженно подумал Александр. – Слухи по Зимнему разносятся стремительно, конечно, она пришла убеждать меня не отсылать ее обратно!»

– Проси, – раздраженно бросил он адъютанту и быстро спрятал злополучные письма в тайник в столе.

– Ваше высочество! – Мария вошла в кабинет, неся что-то мягкое в руках, она вся лучилась каким-то особенным светом. – Я хотель принесть вам сувенир.

– Что это? – Александр брезгливо отстранился от копошащегося под белой тканью мягкого комочка.

– Кролик, – торжественно сказала Мария, снимая тряпочку с подарка.

– Кролик? Зачем?

– Вы сказаль, что хотель по-травить заяц. Но заяц нет. Я дарить вам кролик. Кролик любит по-травка. Свежий и зеленый.

– О, Господи! – Александр картинно возвел глаза и руки к небу. – Принцесса! Я говорил с вами об охоте. Да, я люблю травить зайцев. Но по-русски «травить» означает загонять в угол и убивать!

– Убивать? – глаза принцессы мгновенно наполнились слезами, она тут же схватила со стола кролика и прижала его к груди, словно хотела защитить. – Ви не любить, вы убивать! Ви жестоки!

– Ну, вот, теперь я еще и палач, – рассмеялся Александр вслед убегавшей из кабинета Марии. – И что еще интересного мне принесет этот день, а?

И хотя вопрос был чисто риторический, ответ на него цесаревич получил, едва только в комнату вернулся Жуковский.

– Я столкнулся в приемной с Ее высочеством. Она рыдала, и княжна Репнина вынуждена ее сейчас успокаивать.

– Натали здесь? Зачем?

– Это она Вам сама сейчас и объяснит, а Вы отвечайте, чем Вы обидели принцессу?

– Малышка принесла мне презент. Она решила, что я люблю травить, то есть кормить травой ушастых. В общем, мне пришлось популярно объяснить ей значение этого слова, раз уж вы не потрудились это сделать прежде меня, – самодовольно ухмыльнулся Александр.

– Как же я ошибался в Вас! Мало того, что самонадеянны и глупы, так Вы еще и жестоки, mon prince.

– Помилуй Бог, Василий Андреевич, я всего лишь хотел раскрыть ей глаза…

– В таком случае пришла пора и мне раскрыть Вам глаза, – прервал его Жуковский и, вернувшись к двери, открыл ее настежь и громко сказал. – Войдите, сударыни, и объяснитесь!

– Что это значит? – вскричал Александр, глядя на вошедших Репнину и Марию, все еще не утешившуюся от слез.

– Ваше высочество! – Наташа решительно шагнула ему навстречу. – Я прошу у вас прощения, но я даже и представить себе не могла, что Вы посчитаете меня за автора тех писем.

– О чем это вы? – нахмурился Александр.

– О вашей переписке с прекрасной незнакомкой, – Наташа повернулась к принцессе и взяла ее за руку. – Позвольте мне представить Вам Вашу корреспондентку: Ее высочество принцесса Гессен-Дармштадская!

– Что? – только и мог выговорить цесаревич.

– Да, – кивнула Наташа. – Принцесса Мария и есть та таинственная особа.

Александр с ужасом переводил взгляд с Жуковского на Наташу, с Наташи на принцессу и снова возвращался к улыбающемуся Жуковскому.

– Так это я с вами вел переписку? – Александр, наконец, обрел дар речи и обратился к принцессе Марии.

– О, да, – смущенно ответила Мария, оглядываясь на подбадривающую ее Наташу. – Но ви биль такой страсть на бумага и такой лед, когда видеть меня!

– Принцесса, я польщен – нет, я потрясен. Я не ожидал получить от Вас такие стихи… Так могла написать только русская девушка…

– Что лишний раз доказывает, насколько сильно желание принцессы стать достойной спутницей будущего российского императора, – Жуковский поспешил сгладить возможное недоразумение от ответа цесаревича.

– Но я предполагал…

– Что предполагал? – спросила Мария.

– Мне понятно, почему у Его высочества возникли сомнения! Все послания были написаны неизвестной ему рукой, – вставила свое слово Наташа.

– А принс знать всех почерк во дворе? – удивилась Мария. – У принс так много кто писать?

– Не во дворе, а во дворце, – тут же отвлек ее внимание Жуковский.

– Его высочеству пишут многие, – добавила Наташа, успокаивая принцессу, – но Александр Николаевич переписывался только с одной. С вами, Ваше высочество, с таинственной и прекрасной незнакомкой.

– Но как же это? – Александр все еще не мог прийти в себя от изумления.

– Это было нашей маленькой тайной, – сказала Наташа. – И до поры до времени принцесса стеснялась открыть ее. Она сочиняла, а я переписывала.

– Я не ожидал, – растерянно повторил цесаревич, – я не ожидал, что столь застенчивая и юная особа может так открыто и талантливо выражать свои чувства. Я не подозревал, что в вас дремлет такая страсть…

– Герр Жуковски говорить, надо не бояться показать льубов. Но мне чуть-чуть стыд.

– Что вы, принцесса, – воскликнул растерянный и польщенный Александр. – Ваше чувство прекрасно!

– О, нет! Это ваша стих так прекрасный, так поэт, что я должен быть искренность.

– Благодарю вас, Мария, – потрясенный цесаревич подошел к ней и поцеловал руку. – Это для меня комплимент. Я не считал себя поэтом.

– Александр Николаевич никогда не согласился бы на столь романтичный поступок, если бы не чувства, которые он к вам испытывает, – поспешила подсказать Репнина.

– Вы правы, Натали, – вздрогнул тот. – В своих стихах я выразил свои истинные чувства. Скажите мне, Натали, это была ваша идея?

– Нет-нет! Просто принцесса не знала, как еще убедить Вас в своей любви.

– Что же, ей это вполне удалось, – сдержанно признал Александр. – Но вместе с тем я хотел попенять вам, княжна. Этой игрой в тайную переписку вы ввели меня в заблуждение, я предполагал, что эти строки принадлежат перу другой дамы.

– Ви не думаль – это я? – расстроилась Мария.

– Я вообще ни о ком не думал, – цесаревич тут же исправил свою оплошность. – Я просто придумал себе прекрасную девушку. Я ее вообразил. Но теперь все кончено – я знаю, как она выглядит.

– Почему кончено, Ваше высочество? – насторожился Жуковский.

– Я хотел сказать, что фантазии закончились. И для чего теперь что-то придумывать, когда для тайн больше нет оснований?

– В таком случае, мы можем сообщить об этом государыне? – многозначительно спросил Жуковский.

– Да-да, – кивнул Александр. – Можете сказать ей.

– Что сказать? – тут же заметила их переглядывания Наташа.

– Правду, – остепенил ее любопытство цесаревич. – А сейчас, когда все разъяснилось, я прошу вас, сударыни, дать мне возможность сосредоточиться. Я приглашен Его величеством на заседание Государственного совета и хотел бы оговорить предварительно с Василием Андреевичем кое-какие детали предстоящего обсуждения. Принцесса. Натали.

Александр еще раз поцеловал Марии руку, а Наташу, направившуюся было вслед за принцессой, за руку удержал.

– Я думал, что она – это вы, прошептал Александр ей на ухо.

– Я?

– Разве я мог подумать, что вы, такая умная, такая красивая, будете всего лишь посыльной!

– Раньше это вас вполне устраивало, – так же шепотом отвечала Наташа.

– Сейчас все по-другому. Еще немного – и я признался бы вам в любви.

– Но… вы представляете, к чему бы это привело? К очередной дуэли. С Андреем.

– Значит он… у вас с ним все хорошо?

– Да.

– Ну, что ж, – Александр нахмурился и сказал громко: «Я желаю вам счастья».

– Спасибо, Ваше высочество, – Наташа поклонилась ему. – Я тоже хочу, чтобы у Вас с Марией все было очень хорошо. А как мне отблагодарить Вас за Ваше участие в моей судьбе?

– Не стоит, Натали, – Александр равнодушно махнул рукой. – Вы мне уже отомстили… то есть я хотел сказать – отблагодарили. Вы мне очень помогли.

Смущенная и ничего не понявшая Наташа быстро ушла вслед за принцессой, а цесаревич обернулся к Жуковскому.

– Василий Андреевич, я собирался просить у вас прощения за резкость, с которой давеча я говорил с вами.

– В ответ я хотел бы сделать то же самое. Мы говорили с Вами на повышенных тонах. Но это всего лишь признак кризиса, который требовал разрешения. И мы, надеюсь, разрешили его?

– Разумеется, – кивнул Александр.

– А посему хотел бы обратить Ваше внимание на кризис иного свойства, в разрешении которого Вы могли бы принять самое непосредственное участие.

– Если вы говорите о заседании Государственного совета…

– Именно о нем.

– Дорогой мой, Василий Андреевич, – тяжело вздохнул Александр. – Я всегда любил вас за то, что вы, как никто другой, хорошо понимали меня. Вы да еще разве что безмерно уважаемый мною Карл Карлович, упокой, Господи, его душу!

– Ваше высочество, речь идет о деле огромной важности.

– Да-да, знаю, – отмахнулся Александр. – Знаю, понимаю! Но что может быть важнее того, что только что в этой комнате произошло?!

– Но ведь это уже произошло. Как говорится, plus quam perfectum – давно прошедшее время.

– Почему же давно прошедшее? Ничего не прошедшее! – возмущенно воскликнул цесаревич. – Вы несколько минут назад разрушили мою мечту. Разбили надежду. И желаете уверить меня, что переживать по этому поводу – значит попусту тратить время?

– Драгоценное время наследника престола! – напомнил Жуковский.

– Я не хочу этого! Я никогда этого не желал! Моим единственным стремлением было желание найти достойную подругу, которая украсила бы мой семейный очаг и доставила то, что мне представляется единственным и высшим счастьем на земле – счастье быть супругом и отцом.

– Но разве принцесса Мария не та, о ком Вы мечтали?

– Я хотел бы видеть в ней единомышленницу, но она всего лишь предмет торга. Станет или не станет она будущей императрицей… Я мечтал о Женщине – нежной, ласковой, преданной, домашней!

– Все это Вас еще ждет после свадьбы.

– Да неужели вы всерьез думаете, что мне дадут спокойно наслаждаться простыми человеческими радостями, лишь только совершится эта церемония? Даже я при всей своей наивности прекрасно понимаю, что тут же навалится такой груз новых и еще более ответственных обязательств! Я должен буду обеспечить трону наследственность, а потом превратить своих детей в игрушки в руках царедворцев и политиков!

– Но Ваше высочество…

– Вы думаете, я забыл тот страшный холодный день в декабре, когда отец передал меня гвардейцам, чтобы в случае удачи бунтовщиков они могли бы защитить меня. Я до сих пор ощущаю этот запах пота, смешанного с водкой и вижу во сне их красные от морозного ветра бородатые лица.

– Доля властителя никогда не была беспечной. И если помните, я написал тогда для Вас в своей оде:

 
Жить для веков в величии народном,
Для блага всех – свое позабывать,
Лишь в голосе Отечества свободном
С смирением Дале свои читать…
 

– А я хотел другого, – в глазах Александра, кажется, блеснули слезы. – Поселиться где-нибудь в теплой Европе. Например, в Италии, в Падуе. Жить – просто, может быть, даже в гостинице. Жить с той, что для тебя всех милее, нянчить малышей, дышать волшебным италийским воздухом и вечерами смотреть с балкона на горы в лучах заходящего солнца. И ежедневно навещать капеллу с фресками Джотто, слушать ее тишину и наслаждаться вечностью и покоем!

– Ваше высочество, Александр Николаевич, позвольте помочь Вам однако спуститься с небесных вершин на нашу грешную землю.

– А зачем?

– Знаете, в чем главная слабость мечтательства?

– В ее иллюзорности?

– Нет. Самое грустное зрелище – это мечта, ставшая явью. Сбывшаяся мечта – это крах надежды.

– А не это ли самое вы только что проделали со мной, когда раскрыли тайну моей прекрасной незнакомки?

– Мы не раскрывали тайны, мы пытались объяснить Вам, что Вы еще так мало знаете о своей невесте, и ваше будущее сулит Вам еще много сюрпризов.

– То есть, вы хотите сказать, что мне следует остановиться?

– Ни в коем случае. Просто перенаправьте ось вашего поиска. Перестаньте смотреть кругом и получше вглядитесь в то, что рядом.

– Вы меня совершенно запутали! Я говорю, что хочу дальше, а вы говорите – глубже.

– Вам, мой дорогой ученик, всегда не хватало усидчивости.

– Зато у меня хватает терпения выслушивать бесконечные нотации и нравоучения!

– Боюсь, Вы путаете эти сомнительные деяния с советами, которые даются Вам для Вашего же блага.

– Господи! Да почему же все знают, что такое благо для меня, кроме того единственного, кого это касается напрямую, кроме меня самого?! – Александр стал гневен, но как-то по-детски и очень мелодраматично.

– А для этого. Вам надо сделать не так уж много, – улыбнулся Жуковский. – Вам стоит лишь научиться управлять и стать тем, кому подчиняются.

– А я что делаю все это время? – растерялся Александр.

– Вы? Вы капризничаете. Да-да! Вы ведете себя, как самоуверенный и легкомысленный мальчишка. И вместо того, чтобы доказать свое право быть услышанным, устраиваете малоприятные сцены Их величествам и помыкаете бедной принцессой.

– Но я же исправился, – растерялся Александр.

– Неужели? – Жуковский эффектно выгнул дугой брови. – Вы были настолько упоены своим потрясением, что даже не соизволили хорошенько успокоить бедную Марию.

– Я извинился… – начал было цесаревич.

– А должны были предложить ей руку и сердце!

– Опять должны! Должен, должен… – Александр собрался произнести по этому поводу целую тираду, но по лицу Жуковского понял – его снова заносит. – Хорошо, хорошо. Я пойду к принцессе и скажу ей все, что должен. И что я там еще должен?

– Мне кажется, Вам стоило бы уже на ближайшем заседании Государственного совета заявить о себе как о будущем главе государства. Вы должны высказаться по столь важному вопросу, как денежная реформа.

– А я-то преклонялся перед вами за то, что вашей политикой как воспитателя было отсутствие политики в наших отношениях, – грустно пробормотал Александр, уступая настойчивости Жуковского. – Впрочем, что вы хотели мне сказать?

– Я хотел напомнить Вам, что на сегодня ситуация, как говорят шахматисты, патовая, равенство мнений, за и против совершенно равны. И только Ваше вмешательство может повлиять на расстановку сил.

– Да не лукавьте со мной, Василий Андреевич, к моему мнению никто не станет прислушиваться, – Александр обреченно махнул рукой.

– И все же Вам стоит попытаться…

– Стукнуть кулаком по столу, оказаться гласом вопиющего в пустыне?

– Вы должны попытаться стать государем. Хотя бы раз представьте себе, что от Вашего решения зависит судьба страны, и примите решение.

– Решения принимает отец!

– Так будьте же ему наследником, а не просто сыном!

Пока Александр думал, что еще ответить Жуковскому, явился его адъютант и сообщил, что пора ехать на заседание Государственного совета. Под выразительным взглядом своего воспитателя цесаревич кивнул выжидательно замершему графу Каверину и направился к выходу.

В обсуждение проекта Канкрина Александр решил вмешаться лишь тогда, когда председательствующий на заседании князь Илларион Васильевич Васильчиков попытался подытожить все мнения, представив их в сложившейся противоположности высказанных суждений.

– С одной стороны, – неторопливо произнес рассудительный Васильчиков, – очевидны мотивы, которые движут уважаемым Егором Францевичем, ибо финансовое положение России не может нас не настораживать. С другой – понятны и сомнения в том, что столь прекрасно изложенная теория может быть так же легко осуществима на практике.

Александр насторожился. Васильчиков, недавно произведенный в князи из графов за заслуги перед императором, был для Николая тем же, что и немец Лефорт для Петра Великого. Князь Васильчиков был единственным человеком при дворе, а быть может, и во всей России, кто мог в любое время и по любому поводу потревожить государя даже в его опочивальне. Именно он был его главной поддержкой и советником в памятные дни декабрьского восстания и советовал не рассуждать, а действовать, и притом жестко – разогнать бунтовщиков картечью. Васильчиков сопровождал государя в походе на Турцию, за что и получил впоследствии графский титул. И вот уже второй год он являлся Председателем Государственного совета. Александр знал – к его мнению император прислушивался с особым вниманием и почитал старого друга, как никого другого подле себя.

– Вы позволите мне краткую реплику? – спросил Александр, сидевший напротив государя. Николай кивнул. – В дни, предшествующие заседанию, я детально изучил документы, представленные в Правительство и Сенат достопочтимым Егором. Францевичем. И хотел бы на правах присутствующего высказать свое мнение по этому вопросу. Мне представляется, что осуществление реформы необходимо начать незамедлительно.

– Изложите ваши доводы, Ваше высочество, – попросил Васильчиков, прежде этого немым вопросом получив разрешение у императора на продолжение дискуссии. – Взгляд молодого, современного человека, наследника престола, быть может, окажется более прозорливым и прольет свет на реальные перспективы.

– Российскую торговлю душат бумажки, которые ничего не стоят. В сравнении с английской и германской российская мануфактура отстает по качеству и разнообразию. Разве это не повод к решительным действиям?