Текст книги "Бедная Настя. Книга 1. Там, где разбиваются сердца"
Автор книги: Елена Езерская
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]
Елена Езерская
Бедная Настя
Книга 1
Там, где разбиваются сердца
ЧАСТЬ 1
ЛЮБОВЬ И КОРОНА
Глава 1
Что позволено Юпитеру?
Зима в Петербурге ужасна, но даже ее свинцовые тучи над головой и пронзительный ветер с залива ничтожны по сравнению с тяжестью и гнетом белых ночей. Это время, когда исчезают границы и тени, и больше нет тайн и личной жизни. И невозможно спрятаться и скрыться под дружеской защитой ночи – все на виду, и все равны под низким, светлым небом держать ответ за сокровенное…
Александр Николаевич Романов, цесаревич и наследник российского престола, в который раз с тоской взглянул на белое пятно окна. Он лежал на спине, запрокинув голову, и смотрел в перевернутый мир.
– Саша, ты весь дрожишь, – донесся до него шепот Ольги – его прекрасной возлюбленной и фрейлины императрицы.
Ольга обвила руками его голову, утопила его лицо в ароматных нежнейших кружевах ручной работы, украшавших ее ночное неглиже.
– Оленька, мне страшно, мне все время чудится, что мы не одни. И еще этот свет – он никогда не кончается, он как будто следит!..
– Саша, милый, здесь нет никого! Только ты и я. И наша любовь. Ты просто немного устал от обязанностей, которые государь возложил на тебя…
– Обязанности! Долг! А где же я? Где мои желания, мои чувства? Зачем мне то, что разлучает нас с тобой? Почему я должен пренебрегать твоей красотой во имя какой-то абстракции? Я люблю тебя и хочу быть с тобой!
Александр смутился – кажется, он был слишком резок и напугал Ольгу. Александр потянулся к ней, поймал ее тонкие пальцы в ладонь и стал осыпать их нежными поцелуями, медленно поднимаясь от перламутра ногтей все выше и выше по мраморной коже ее руки.
– Я бы хотела уехать с тобой, – просто сказала Ольга. – В Польшу, в Европу, туда, где мы сможем жить, не опасаясь за нашу любовь.
– Я не менее тебя же чаю этого, – кивнул Александр, с неохотой отрываясь от своего сладостного занятия. – Ты знаешь, друг мой, как претит моей душе обещанная мне корона, и кажется, что она уже сейчас точно обруч сдавливает голову. Мне так трудно отвлечься, и даже здесь, в твоих покоях, я не чувствую себя совершенно свободным от будущего!
– Ты как будто недоволен мною?..
– Я недоволен лишь тем, что должен расставаться с тобою каждое утро. И я даже толком не знаю, утро ли это.
Александр уткнулся головой в ее колени. Ольга наклонилась над ним и ласково пригладила его чуть влажные волосы. Александр вздохнул и затих. А Ольга заговорила – медленно-медленно, словно загадывала судьбу.
– Мы всегда будем вместе. И никто, и ничто не сумеют разлучить нас. Мы с тобою друг другу даны Небом, и оно благословит нашу любовь перед Богом и перед людьми…
Вот уже год ночь за ночью Александр II проводил в ее комнате. Эти посещения, как и сам роман наследника, ни для кого не были тайной, но их обычность для двора доводила Александра до исступления. Ему казалось, что он познал блаженство подлинной страсти. И то небрежение и понимающие улыбки, коими сопровождалось любое появление Ольги в ассамблеях и на приемах, оскорбляли и бесили наследника. Он всеми силами старался доказать особенность своих отношений с польской принцессой, и преуспел в этом рвении настолько, что сам с головой увяз в амурной драме и заставил встревожиться императора. С некоторых пор Александр стал рассеян, заметно нервен, и обеспокоенный его поведением государь велел с особым пристрастием следить за каждым шагом наследника.
Александр вообще по натуре был чувствительным. Он, видимо, унаследовал эту склонность к романтическому от матушки, в православии признанной как Александра Федоровна, но сохранившей немецкую предрасположенность к мистике и волшебным сказкам. И поэтому его живой ум, возбужденно отзывавшийся на все возвышенное, так счастливо и легко воспринял идеалы и настроения придворного наставника наследника – поэта и сибарита Василия Андреевича Жуковского.
Сам когда-то испытавший на себе немало несправедливостей, Жуковский прекрасно понимал гнетущую тяжесть долга и необходимости следовать чуждым душе уставам и уложениям. Причиной тому была двусмысленность его незаконнорожденного происхождения. Записанный сыном обедневшего дворянина Жуковского, приживала в доме своего настоящего отца, видного придворного Бунина, Василий не мог на равных общаться со своей крепостной матерью, хотя всегда любил ее нежно и глубоко. При дворе хорошо знали и другую личную драму Жуковского, рожденную свойственными времени предрассудками. Его любовь к сводной племяннице Маше, отвечавшей поэту взаимностью, объявили неблагоразумной и волею матери девушки разрушили чувство в самом его благородном и пылком расцвете.
Спокойный, порой медлительный, всегда располагающий к себе Жуковский был прямой противоположностью отца-императора – властного политика, изощренного в лицедействе и тяготеющего к прусскому военному орднунгу. Поэт, сам плохо переносивший кабалу распорядка, пришелся по душе первенцу Николая Павловича. Александр обожал праздники и веселые игры. Он знал наизусть правила проведения парадов и смотров и всем этим страшно увлекался. Но ровно до тех пор, пока военное дело оставалось игрой, правила и механизм которой еще хранят аромат новизны для пытливого исследователя. А едва игра превращалась в реальность, она теряла для наследника свое очарование, и цесаревич начинал тяготиться ею, как обузой.
Жуковский видел в этой легкомысленности наследника склонность к гуманитарному и поэтому изначально, принимая должность воспитателя при Александре, оговорил перед императрицей приоритет наук художественных над военными и техническими. Жуковский развивал в Александре умение мыслить о чувствах и внушал уважение к незыблемым основам разумного государства – неприкосновенности личности, порядочности, равенству. С его легкой руки цесаревич научился ценить поэзию и литературу и сам приобрел известное изящество слога.
Николаю же все эти тонкости в воспитании наследника престола казались неуместными. Он требовал от Жуковского уделять больше внимания укреплению в Александре духа преемственности трона и государственного умонастроения. Николай был и сам прагматичен во всем – в том числе и в отношениях с женщинами, и настоятельно требовал от наследника подобной рассудительности и готовности к самопожертвованию чувствами во имя высшего предназначения – власти и государства.
За два года до этого император отправил обоих – наследника и воспитателя – в путешествие по России, из которого Александр возвратился в Петербург почти обновленным – он возмужал и посерьезнел. В его рассуждениях появилась мудрость будущего правителя нации, и смягченный этими переменами государь снисходительно воспринял даже заступничество сына за декабристов.
Однако, как показали дальнейшие события, ослабление надзора за наследником оказалось преждевременным. В тот момент по настойчивой просьбе, исходившей из Варшавы, императрица приблизила ко двору Ольгу Калиновскую. Поначалу Николай был этим решением недоволен – бывшее польское королевство всегда оставалось для него напоминанием о самых неприятных событиях его царствования. Но советники, и тот же Жуковский, со временем сумели убедить императора, что жест доброй воли – появление при дворе юной польской принцессы – позволит ему выглядеть в глазах западных держав человеком, не помнящим зла, и хорошим дипломатом. Но уже через несколько месяцев Николай пожалел о своем мягкосердечии.
Польская красавица сразу же покорила сердце Александра, и наследник буквально потерял голову. Он стал заметно манкировать делами государства, его обычная мечтательность превратилась в рассеянность, и все его мысли крутились только вокруг одной планеты – Ольги Калиновской. И подобного пренебрежения к своему долгу наследника император вытерпеть не мог. Николай стал намеренно приближать Александра к решению тех государственных вопросов, которые обычно обдумывал и решал единолично. За цесаревичем неотступно следили десятки глаз, и практически каждый шаг сановного сына был известен императору. И поэтому желание влюбленных уехать и всему вопреки обвенчаться в Европе, высказываемое ими не раз наедине друг с другом, приводило Николая в крайнее негодование. Он уже с раздражением подумывал отослать Ольгу обратно, но императрица и Жуковский, потворствовавшие человеческим слабостям наследника, всячески удерживали Николая от столь решительного шага, который, как они были уверены, мог привести только к одному – к катастрофе в душе наследника и, возможно, к окончательному разрыву отношений между отцом и сыном.
Александр остро чувствовал настроение окружающих, но его тяга к Ольге оказалась сильнее разумных доводов матери и воспитателя и угроз отца. Ольга затмила весь свет – Александр всюду видел одну ее. Он задыхался от нежности, чутко улавливая ее щебет в гомоне светской болтовни фрейлин. Он восторгался ее изяществом и прелестной фигурой. Он сравнивал с ней каждую даму на балу или официальном приеме и не находил в других представительницах прекрасного пола очарования и притягательности, хоть сколько-нибудь сравнимых с тем, что излучала прекрасная полячка. И с трепетом юноши мучался в ожидании вечера, когда, вырвавшись из дворцовых тенет, он приходил в комнату Ольги и падал в ее объятия, погружаясь, как в омут, в любовную негу.
Александр и сам был умелым любовником, но Ольга имела над ним власть необъяснимую, почти колдовскую. Она заставляла его забыться на ложе любви, отрешиться от сдержанности и благоразумия. И Александр учился у нее всецело отдаваться желанию – его страсть казалась неутолимой, под стать ее пылкости. И самым страшным был миг расставания – каждый раз Александр уходил от Ольги, превозмогая великую боль, словно отрывал от сердца самую большую, свою лучшую часть. И только одно лекарство могло облегчить его участь – войти вечером в комнату, ставшую приютом их любви, и снова окунуться в мир грез и неземного блаженства. Ощутить тепло и истому, в которых растворялось все – суета сует и прочая суета… «И плыть по воле волн, по воле Рока навстречу райским берегам любви!..».
* * *
Александр не успел застегнуть воротник на мундире, как ударили в крепости. Пушечный выстрел долетел до дворца вязким облаком и переполошил ворон на площади. Густая черная стая дружно снялась с мостовой и, обкаркав Зимний, устремилась в сторону Невского. Александр вздрогнул, ногти противно скребнули по гербу на верхней части пуговицы. Умиротворение и благость сняло как рукой. Цесаревич вздохнул. Боже, как кратко, как хрупко счастье! Он боялся оглянуться, но чувствовал, что Ольга там, на постели, тоже замерла в ожидании неизбежного расставания. А она так всегда хороша по утру – томная, нежная и еще соблазнительнее, чем ночью!
Александр одернул мундир и бросил взгляд в зеркало на туалетном столике. Подтянутый и строгий в кителе прусского образца, он даже самому себе показался чужим. Что же говорить об Ольге, в глазах которой – он уловил ее отражение в зеркале – застыло столько неизбывной тоски и страдания. «Ольга! Ах, Ольга!.. Любовь моя, мука моя крестная, ангел небесный, богиня ночного огня!..» Александр не додумал строчку – на глаза попался билет с золочеными вензелями и виньетками, приглашение на бал к графу Потоцкому. Кровь бросилась ему в голову.
Александр потянулся за билетом – хотел смять, изорвать этот атласный клочок бумаги, но усилием воли сдержался. Он старался погасить ревность, от которой перехватило горло. Александр знал, что Потоцкий недавно отстроил новый особняк на набережной Фонтанки и в ознаменование этого события устраивал бал-маскарад, коих был превеликий мастер и любитель. Его балы стали чрезвычайно популярны у светской молодежи, и мысль о том, что Ольга – украшение этого бала – будет блистать и вальсировать в окружении других мужчин, едва не вывела наследника из равновесия. Александр задержал дыхание, глубоко вдохнул и сказал ровным, чужим голосом:
– Ольга, я хочу поговорить с вами…
– С вами? Что это значит, Саша? Чем я вдруг стала тебе не мила?
– Ты собираешься на маскарад? – смягчился цесаревич – он всегда уступал под этим взглядом, полным любви и бесконечной преданности.
– Да, я обещала Наташе…
– Опять эта твоя Репнина! Репнины окружают меня повсюду – здесь, в твоей комнате, в моем кабинете! Ты знаешь, что ее брат приставлен ко мне адъютантом?
– Но Саша, милый… – Ольга плавно соскользнула с постели и подбежала к цесаревичу, обняла его за плечи. – Наташа не враг нам. Она – единственный мой советчик и помощник. И брат ее, как я наслышана, весьма порядочный и верный человек. Да и разве бы я посмела отправиться на бал без подруги, которая будет мне и свидетелем, и защитой!
– Но я бы хотел провести этот вечер с тобой!
– Я боюсь, что император станет гневаться – мы и так слишком много времени проводим вместе!
– При чем здесь мой отец?
– При всем, Сашенька! Я так боюсь его немилости…
– Я никому не дам тебя в обиду!
Ольга прижалась к нему, и Александр снова почувствовал, что слабеет, а потому спросил ее холодно, словно продолжая испытывать:
– И ты собираешься танцевать?
– Если ты позволишь….
– Позволю, – его голос дрогнул.
– Мне грустно думать, что мы не сможем танцевать вместе.
– Ольга, Ольга, если бы ты знала, как мне надоело прятаться!.. – Александр тяжело вздохнул и бережно отстранил Ольгу от себя. – Но я обещаю тебе – когда-нибудь мы будем танцевать вместе на глазах всего мира!
Оставив Ольгу, Александр решительно вышел из ее комнаты – словно спасался бегством. На повороте в галерею, ведущую к покоям императрицы, он неожиданно столкнулся с Натальей Репниной. От резкого движения изящные туфельки девушки разъехались, и Наталья упала прямо на руки цесаревича.
– Я поймал вас, – насмешливо сообщил Александр, приминая пышные юбки ее платья.
– Ваше высочество, – Наташа ловко вывернулась из объятий наследника и склонилась в реверансе, – простите меня, я такая неловкая.
– Надеюсь, это у вас не семейное. Ваш брат – теперь мой адъютант, а я предпочитаю видеть рядом с собой людей расторопных и умелых.
– Я уверена – вы оцените его по достоинству, Ваше Высочество. Мишель так взволнован своим новым назначением!
– Уверен, что человека более преданного, чем он, не найти, – кивнул ей Александр. – Вы, говорят, сегодня вечером будете у Потоцкого на маскараде?
– Непременно.
– Туда, я полагаю, приглашены все фрейлины императрицы?
– Вы осведомлены гораздо лучше меня, Ваше Высочество. Жаль, что вас там не будет.
– Не стоит сожаления! Меня ждут важные государственные дела. А вам желаю от души повеселиться.
– Ваше Высочество, – Наташа жестом остановила собравшегося уйти Александра. – В действительности вы хотели знать, будет ли там Ольга Калиновская?
– С чего вы взяли, что мне это интересно? – слукавил Александр. – Вы знаете, что высочайшим соизволением мне запрещено видеться с фрейлиной Калиновской в присутственных местах, и я не должен кого-либо расспрашивать о ней.
– Понимаю, но этот запрет не распространяется на меня, и я вправе говорить о своей подруге, где угодно и с кем угодно…
– А я не стану вас перебивать.
– Она сегодня будет на балу…
– Одна или с кавалером?
– Она не хочет, чтобы ее сопровождал кто-либо, кроме меня.
– Это похвально, но, полагаю, такой красивой девушке, как Ольга, негоже быть одной…
– Ваше Высочество, – Наташа вдруг уловила в голосе и во взгляде наследника какое-то решение и испугалась, что угадала его. – Умоляю вас, будьте осторожны!.. Судьба и будущее Ольги – в ваших руках!
– В моих руках, быть может, завтра, окажется судьба всего государства российского. Так что к ответственности мне не привыкать!
Александр церемонно раскланялся с Наташей и прошел по галерее к себе. Цесаревич шел и улыбался – Репнина подтвердила сказанное Ольгой. Она любила его – он был для нее единственным! Наташа же еще какое-то время грустно смотрела ему вслед, а потом снова заторопилась – она спешила к Ольге. До Наташи дошли слухи, что императрица желает видеть свою молодую фрейлину, и этот вызов казался Репниной недобрым предзнаменованием. Наташа знала, что императрица столь же пристально, как и государь, следит за развитием отношений Калиновской с наследником, но свои чувства государыня выражала не так откровенно и бесцеремонно, как это делал ее державный супруг.
Долгие годы совместной жизни с Николаем научили Александру Федоровну терпению и рассудительности. Юная принцесса, воспитанная в духе протестантизма, была потрясена солдатским нравом своего царственного супруга. И поэтому мигрень и слезы в первые годы их совместной жизни стали верными спутниками настроения императрицы. Но постепенно Александре Федоровне удалось укрепить свою волю, а Николай радовался, что сумел обуздать плаксивый характер сиятельной фройляйн.
«Нервы? – как-то пошутил он в разговоре со своим наместником на Кавказе в ответ на его жалобы по поводу здоровья своей жены. – У императрицы тоже были нервы. Но я приказал, чтобы никаких нервов, и их не стало».
* * *
Когда Наташа вошла в комнату Ольги, та все еще сидела на пуфе перед туалетным столиком и то ли с укором, то ли с недоумением рассматривала свое отражение в зеркале трюмо, медленно водя гребнем по пышным волнистым волосам. Глядя на подругу, Наташа почувствовала жалость к ее несчастливой любви. Весь этот год она была верной наперсницей отношений Александра и Ольги. Ольга открывалась ей во всем и советовалась, как с самым близким человеком.
Ольга впервые жила при дворе столь великой державы и многого не знала. Наталья же давно пользовалась честью быть фрейлиной императрицы. Умная, красивая и разносторонне образованная девушка отличалась на редкость покладистым нравом и исключительной порядочностью. Она не участвовала в интригах и покровительствовала Ольге, вынужденной выдерживать осаду колких придворных дам, откровенно ревновавших счастливую избранницу Александра. Наталья видела, что чувства обоих влюбленных – искренни и благородны, но, понимая всю безысходность этой страсти, старалась удержать подругу от соблазна верить в будущее ее отношений с наследником.
– Александр меня так любит, – словно раздумывая, тихо произнесла Ольга, кивнув вошедшей Репниной. – Он ради меня готов отречься от престола.
– Он сам тебе об этом сказал? – с сомнением спросила Наташа, подходя ближе и пытаясь поймать в зеркале отраженный взгляд подруги.
Но Ольга ускользала, погруженная в свои мысли и еще не остывшая от ночи любви.
– Нет, так прямо не сказал, но все возможно. А почему он должен стать императором? Почему он не может отправиться со мной в Польшу и жить там? Его дядя, великий князь Константин, так и сделал, когда полюбил.
– Ольга! – всплеснула руками всегда эмоциональная Наташа. – Ты грезишь наяву. Наследник престола неволен свободно уехать и жить по своему разумению. Поверь, это опасные мечты.
– Но я люблю его!
– Если ты хочешь любви, то, смею думать, Александр – не единственно возможный кандидат для воплощения твоих желаний…
– Нет! Он единственный, так же, как я единственная для него! И я не могу довольствоваться редкими моментами, которые удается украсть у судьбы.
– Мне вполне понятны твои чувства, – примирительно сказала Наташа. – Даже больше, чем ты себе представляешь. Но, если ты все же решишься упорствовать и далее, тебя ожидают страдания. Прислушайся к голосу разума – у вас с Александром не может быть будущего…
В дверь невежливо постучали, и в то же мгновение в комнату вошла камер-фрейлина императрицы. Не давая девушкам опомниться и не отвечая на приветственный реверанс, она сказала весьма требовательным тоном, пристально и небрежно разглядывая полуодетую Ольгу:
– Ее Императорское Величество Александра Федоровна желает видеть вас…
* * *
Прежде чем побеседовать с Ольгой, императрица попробовала поговорить с мужем. Николай работал в своем кабинете. Перед ним на столе лежали наброски новой военной формы, и Николай даже не поднял голову, когда адъютант доложил ему о приходе императрицы. Александра Федоровна жестом дала понять офицеру – «Оставьте нас!» и подошла к мужу.
– Я хотела говорить с вами…
– Не сейчас, mein herz… Я занят! – Николай говорил резко, он не любил, когда ему мешали. – Я должен просмотреть все эскизы, пока не появился ваш нерадивый сын. Я велел разыскать его и сообщить о моем приглашении…
– Вы говорите об Александре? – в голосе мужа императрице почудилась недобрая ирония. Александра Федоровна насторожилась – обычно подобные интонации предшествовали буре, последствия которой бывали непредсказуемы и чреваты жестокими решениями.
– Разумеется, – Николай, наконец, поднял голову и пристально посмотрел на императрицу. – Вы слишком избаловали его, мадам! Все эти чувства сделали его изрядно впечатлительным, а новое увлечение – так и просто безрассудным! Ведь это ваша кандидатка!..
– Мне кажется, вы заблуждаетесь насчет Ольги…
– Вероятно, но я уж точно не заблуждаюсь в отношении Александра. Он любезничает с этой полячкой, забыв обо всем на свете. Он упрям и упорен, а главное, делает все это мне назло. Он ведет себя, как вздорный мальчишка, а не как наследник Российского престола.
– Но, быть упрямым в его возрасте – не порок.
– Это не только упрямство! Это непокорность, неповиновение отцу и императору!
– Не горячитесь, Ваше Величество. Вспомните – еще не так давно он был без ума от графини Ростовой. И мы должны быть благодарны Ольге за то, что она вовремя отвлекла Александра. Я думаю, что и это увлечение столь же несерьезно.
– Когда Александр явится сообщить нам о своем намерении жениться на Калиновской, будет поздно оценивать достоинства и недостатки этой связи! – парировал Николай, откидываясь на спинку стула.
Он выглядел раздраженным – жене все-таки удалось оторвать его от дела и втянуть в нелепый разговор о том, что не давало ни малейшего повода для обсуждения. Затянувшийся роман наследника с фрейлиной – это плохо! Это мешает ему, императору, и угрожает безопасности государства! И когда только женщины научатся мыслить масштабно!
– Вы полагаете, что Саша видит в ней свою будущую жену? Вы шутите? – не сдавалась Александра.
– Отнюдь нет! И боюсь, Александр тоже. Я уже говорил ему, что Ольга недостойна быть рядом с будущим императором. И, знаете, что он мне ответил? «Это я недостоин ее». Каково, а?
– Может быть, мне следует поговорить с ним прежде вас, мой друг?
– Нет, разговоры здесь впустую. Нужно действовать, и немедленно!
– А мне позволено будет узнать, что вы намерены предпринять?
– Я выбрал к нему адъютанта, поручика Репнина. Я думаю поручить ему присматривать за ним.
– Вы считаете, что это удачная мысль? Не стоит обходиться с наследником, как с ребенком.
– А между тем, именно он ведет себя, как дитя!
– Но он еще ни разу не ослушивался вас напрямую, – сдержанно напомнила мужу императрица. – Поверьте, нам стоит показать Александру, что мы доверяем ему. Ведь если вы не доверяете ему в выборе спутницы жизни, то как доверите престол?
– Александру еще далеко до короны. Ему еще многому необходимо научиться. И, прежде всего, держать свои чувства в узде! Не поддаваться страстям и капризам!
– Вспомните себя в его годы! Разве страсть не захватывала вас всецело?
– Моей единственной страстью были и остаетесь вы, Шарлотта.
– Единственной, Никс? – Александра слегка улыбнулась.
Любовные интриги императора уже давно стали ее хронической головной и сердечной болью, но она научилась и это терпеть, потому что знала – увлечения временны, а она – Императрица, мать его детей и наследников!
– Оставьте, Шарлотта! Речь сейчас о другом. Александру нужно властвовать собой. Он будущий император! А император должен быть безупречен…
– Рискую огорчить вас, Ваше Величество, но вы и сами далеко не безупречны, – храбро сказала императрица.
– Вот как? – Николай с интересом взглянул на супругу – что-то она сегодня не в меру настойчива. – И в чем вы видите мои недостатки?
– Я вижу мужчину с добрым сердцем и храброго духом, мужчину, которого я люблю, однако, вы мните себя образцом безупречности. И именно в этот момент чаще всего вы и совершаете ошибки.
– Но, Шарлотта, когда я совершал ошибки?
– Вы совершаете их, как любой человек. Как я, как Александр. Безупречен один Господь!
– Стало быть, вы считаете, что я…
– В мире мало людей, столь близких к совершенству, как вы, – Александра не хотела дать мужу ни малейшей возможности опомниться и перейти в наступление, – я люблю вас всем сердцем, и благодарна судьбе за то, что я – ваша жена.
– И мои дети когда-то тоже благодарили судьбу и Бога за то, что я их отец, а теперь…
– Они по-прежнему верны вам и любят вас, но Александр вырос и изменился, как и его отец. Кажется, в юности вы также были своенравны.
– Очевидно, вы правы, однако я не понимаю, почему он все время спорит со мной!
– Вы слишком строги с ним, поэтому он и бунтует. Будьте с ним терпеливы, и тогда, возможно, он снова станет смотреть на вас как на Бога.
– А вы… вы по-прежнему будете считать, что я не безупречен? – Николай поднялся из-за стола и подошел к императрице.
Он взял ее руку в свою и церемонно поцеловал.
– Я по-прежнему буду любить вас, мой друг. Как и ваш сын любит вас, – Александра снова вздохнула – Николай не умел быть нежным, он боялся чувств, как опасной заразы. – Я думаю, что, в конце концов, он послушается, и Калиновская исчезнет из его жизни, как сон – страшный для нас, счастливый и краткий – для Александра. Я уверена в этом…
* * *
– Выпад! Еще выпад! Туше! – в один голос вскричали два молодых офицера, неопасно приставив клинки к горлу друг друга.
И тут же, пару секунд насладившись победой, рассмеялись и бросились обниматься. Разминка опять завершилась вничью, и тот, что постарше, остался этим заметно недоволен. В отличие от своего соперника он радовался деланно и с плохо скрытым раздражением. Но его визави напряжения не замечал – он был упоен своей удачей. И не одной!
Этот день должен был стать для молодого князя Репнина началом новой жизни. Сегодня его ожидало представление наследнику престола, коему его рекомендовали в качестве адъютанта. Сегодня он сражался против своего друга Владимира Корфа и устоял – это тоже весьма почетно! Молодой барон Корф славился своей смелостью и мало кто мог превзойти его в искусстве боя.
Они подружились несколько лет назад. Их как-то познакомил на балу приятель Михаила, молодой князь Андрей Долгорукий, сосед Корфов, имение которого находилось в том же, Двугорском, уезде и отцы которых дружили с незапамятных времен. Владимира прочили в мужья старшей дочери Долгоруких – Елизавете Петровне. Репнин запомнил ее – очаровательная девушка, настоящая барышня, из тех, что далеки от светских забав, но всегда готовы составить счастье порядочному человеку. Он даже поспешил поздравить Владимира с прекрасным выбором невесты, но потом понял, что разговор этот Корфу почему-то неприятен, и счел неуместным вдаваться в подробности при первой встрече.
О Владимире Корфе говорили разное, но вскоре и сам Михаил почувствовал, что причина его прославленной храбрости – не в одном только стремлении с честью исполнять свой долг офицера и воина. Владимир все время лез на рожон. Он сам напросился участвовать в кавказской кампании и проявил храбрость, достойную всяческих похвал и уважения сослуживцев. Но многие из них между тем подозревали, что на передовой Владимир Корф искал скорее не славы, а смерти, хотя и пули и острый горский клинок его счастливо миновали. Несколько раз Владимир был на острие дуэли, но однополчане не дали вспыльчивому храбрецу дойти до выбора пистолетов. Потому что, несмотря на байронический вид, который Владимир сохранял постоянно, его ценили и берегли.
Со временем знакомство Репнина с Владимиром Корфом укрепилось, несмотря на то, что они оказались во многом противоположны. Репнин отличался нравом более ровным, характером открытым, был начитан в литературе и искусствах. Корф же представлял собою тип офицера, почитаемый императором – прямолинейный, сосредоточенный, проявлявший отличную выучку в воинском ремесле. Он весьма нравился дамам, но был с ними самоуверен и порою излишне циничен. Михаил даже заподозрил в его прошлом несчастную любовь, но Владимир все отрицал и объяснял свою холодность издержками нрава.
– Ты помнишь, что сегодня бал-маскарад! У графа Потоцкого? – напомнил Репнин, собираясь в Зимний.
– Да, да. Сегодня в десять. Непременно.
– Желаю, чтобы тебе повезло, и ты встретился с нею.
– О чем ты? – сухо переспросил Владимир.
– О твоей юной красавице! Она действительно так хороша?
– Да.
– А как же Лиза Долгорукая? Ты же ее любишь?
– Любил, когда был мальчишкой. Сколько воды утекло с тех пор, – пожал плечами Владимир.
– А Лиза знает, что для тебя все изменилось?
– Надеюсь, она давным-давно нашла мне замену, – Владимир поднялся, давая понять другу, что разговор окончен.
Репнин не стал настаивать, весело подмигнул Корфу и отправился собираться. К назначенному часу в Зимнем дворце его ждал Жуковский.
От казармы Репнин поехал в двуколке. На съезде с Невского лошадь, заслышав пушечный выстрел из крепости, вдруг понесла и едва не раздавила девушку, поднимавшую с мостовой прелестную, свежую розу. Репнин спас положение, бросившись на помощь кучеру – вдвоем они осадили лошадь, уже нависавшую над растерянной девушкой. Репнин выскочил из коляски и подбежал к незнакомке.
– Вы не пострадали? – участливо спросил он. – Кучер, каналья, гонит как сумасшедший!
– Благодарю вас, – ответила девушка, и звук ее голоса, серебристый и нежный, заставил Репнина искать ее лица взглядом. Девушка оказалась так же хороша, как и ее голос – прелестное создание с небесным взором, в котором таилась грусть и доверчивость юного существа. Репнин утонул в ее глазах и растерялся. Прекрасная незнакомка заторопилась под его восторженным взором. – Все хорошо, и не ругайте кучера, это лошадь понесла.
– Хорошо, я не буду ругать… – пробормотал Репнин.
Ее взгляд был так убедителен в своем укоре, что Михаил смутился своей излишней суровости.
– Барин, – робко раздалось от коляски, – извиняйте, однако, но ехать пора.
– Да, да, – кивнул Репнин кучеру и оглянулся. Прекрасная незнакомка исчезла, словно приснилась, но искать ее не было времени, и Михаил в расстроенных чувствах вскочил в коляску и крикнул кучеру: – Погоняй!
В Зимний дворец Репнин приехал с опозданием, но едва он бросился объяснять Жуковскому причину, как тот остановил его:
– Во-первых, друг мой, я рад вас видеть. Во-вторых, я назначил вам встречу заранее, чтобы оговорить перед аудиенцией у государя ряд вопросов, которые, несомненно, важны для вас на новом и столь важном для империи и вашей карьеры поприще.
