Текст книги "Невозможное счастье"
Автор книги: Елена Езерская
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 8 страниц) [доступный отрывок для чтения: 2 страниц]
– Домой я поеду, там маменька с папенькой волнуются, – объяснила Соня. – К ним вернусь. Довольно с них и одной пропавшей дочери.
– Дома оно завсегда лучше, – не стала с ней спорить Варвара и вышла проводить их с Никитой до крыльца.
– А теперь – в лес! – скомандовала Соня, когда Никита вывел сани со двора имения Корфов.
– Это зачем же? – растерялся Никита.
– То, что Лиза пропала, – моя вина! Не могу я, Никита, сложа руки сидеть. Поедем и мы к Сычихе, ты дорогу-то знаешь?
– Как не знать, – кивнул он. – А вы, барышня, однако, смелая.
– Виноватая – потому и смелая. Ты уж поторопись, Никитушка, глядишь, и князя с бароном догоним.
– Да уж больно быстро они уехали, – крикнул ей через плечо Никита, подхлестывая лошадку. – Впереди даже снежного дымка не видать.
– Может, они через лес короткой дорогой поехали? – удивилась Соня.
– Да там сугробы – в рост, не могли они через лес. Разве что к батюшке вашему сначала направились, чтобы все рассказать?.. – предположил Никита.
– Тогда мы точно первыми приедем! – обрадовалась Соня. Ей так хотелось искупить свою вину перед сестрой. – Ты только погоняй, погоняй!..
Соня торопилась догнать выехавших раньше Репнина и Корфа, но не знала, что направились они совсем в другую сторону.
Когда Григорий подвел господам оседланных лошадей, Репнин замешкался садиться, и Корф поторопил его – лес большой, кто знает, куда безумную ведьму черт понес. Хорошо, если спряталась в своем вороньем гнезде, а то ведь блуждает по зарослям в поисках неприятностей.
– Я знаю, мы должны спешить, – кивнул Репнин, – но прежде я обязан тебе кое в чем признаться… Дело в том, что Сычиха сейчас не там, где ты собираешься ее искать.
– Как так? – не понял Владимир.
– Сычихи нет в ее доме, и она вряд ли там появится. Это мы с Лизой помогли ей бежать и отвезли ее в старое имение Долгоруких, где уже давно никто не живет.
– А с чего это ты надумал помогать Сычихе? – нахмурился Корф.
– Я полагаю, ты к ней несправедлив, – твердо сказал Репнин. – Да и Лиза хотела узнать у Сычихи правду о своем рождении.
Интересно, – протянул Корф. Эта новость добавила пикантности событиям нынешнего утра. Сегодня все словно сговорились доводить его, и мелькнула мысль – очевидно, судьба готовит его к последнему шагу, и Владимир махнул рукой. – Интересно, но не важно. Сейчас главное – вернуть домой Лизу…
* * *
– Вернулась? – глухо спросила Марфа, когда Сычиха появилась на пороге гостиной старого имения Долгоруких. – А мы уже тебя заждались…
– Ты? Лиза? – Сычиха непонимающе переводила взгляд с одной на другую. Она ходила в лес за хворостом. Рубить дрова, припасенные князем Петром еще во время его жизни в имении с Марфой, оказалось Сычихе не под силу. – Зачем вы здесь?
– Хочу, чтобы ты рассказала моей дочери правду о том, кто ее настоящие родители, – Марфа взяла Лизу за руку и нежно пожала ее пальцы.
Лиза смущенно посмотрела на нее – все происходящее казалось ей сном. Еще вчера она испытывала муки сомнения и обиды – Лиза хотела знать правду, но, когда она открылась ей, облегчения не ощутила. Откровения Марфы принесли ей еще большие страдания, и теперь Лиза с тоской ожидала приговора Сычихи. Она уже была не рада упорству своего характера, который гнал ее на поиски истины. Вероятно, Соня по своей детской наивности была права, останавливая ее порыв, – прошлое всегда обещает нам разгадки страшных тайн, но иногда то, что мы узнаем, скорее, пугает, чем радует нас.
– Я не понимаю, о чем ты, – пожала плечами Сычиха, проходя к камину и принимаясь ломать хворост.
– Сычиха, милая, – взмолилась Лиза, – ответь!
Да разве она скажет правду?! – гневно промолвила Марфа, вставая с дивана. – Столько лет она держала меня в неведении, и теперь еще убеждает в том, что моя девочка умерла! Ты – грешница, Сычиха, великая грешница, Бог не простит тебе этой лжи!
– Марфа, – устало сказала Сычиха, – не ищи Божьего промысла там, где его нет. И не мучай Лизу своими подозрениями. Она – не дочь тебе.
– Врешь! – Марфа бросилась с кулаками на Сычиху, но Лиза немедленно схватила ее за руки и попыталась успокоить.
– Сычиха, ты нарочно дразнишь нас? – спросила она, с трудом удерживая Марфу. – Я же сама видела церковную книгу. И потом – это кольцо. Ты мне говорила, помнишь, – если я найду кольцо, узнаю правду.
Вот именно – правду, а не то, что ты считаешь ею. Говорю тебе – Марфа не мать тебе! И на том покончим, – Сычиха подожгла щепу в камине, и огонь с удовольствием принялся пожирать сухие ветки. Комната осветилась, и потянуло теплом. Тут только Лиза заметила, что на крюке, чуть в стороне от каминной вытяжки, висел металлический чайник. Видать, Сычиха приспособила, чтобы на кухню пореже бегать.
– Не дочь? – Марфа побледнела и стала оседать. – А где же… где же тогда моя Настенька?
– Э, да ты что! – Сычиха бросилась на помощь Лизе, которая не могла удержать падавшую на пол Марфу. – Давай-ка посадим ее на диван. Вот так, хорошо… Я сейчас чаю налью. У меня здесь отвары хорошие – быстро в чувство приведут и сил прибавят.
– И мне налей, – попросила Лиза, – я так устала! Где мы только не были с Марфой – в церковь ходили, и на ту могилку в лесу… Господи, да неужели все понапрасну? Что же я маменьке скажу?
– Мать – она завсегда мать, – успокоила ее Сычиха. – Пообижается да простит.
– Но ведь она так жестоко обошлась со мной!
– Родительская любовь – не сахар. И родители ошибаются, но любят всегда. Знаю, что матушка твоя нрава сурового, от нее разного ожидать можно, но тебя она любит – по-своему, и не обессудь – уж какая она есть.
– Что это со мной? – Марфа подняла голову и с недоумением посмотрела на Сычиху, подносившую ей ко рту солдатскую металлическую кружку с отваром – памятную, оставшуюся в доме от последнего сторожа, прослужившего весь рекрутский срок и вернувшегося живым и невредимым.
– Сознания ты ненадолго лишилась, – по-доброму улыбнулась Сычиха. – А я уж думала – с ума тронулась. Вот выпей-ка лучше, в мыслях-то и посвежеет.
Марфа слабой рукой взяла чашку и отпила глоток.
– Вот и славно, – кивнула Сычиха. – Ты попей, попей, а я потом для Лизы еще налью.
– Да чего ждать, мне уже довольно, – тихо сказала Марфа, – пусть барышня этот чай допьет. Если не побрезгует.
Лиза улыбнулась и, взяв из ее рук чашку, сразу выпила весь отвар. Она чувствовала себя неловко. Марфе почти удалось убедить ее в том, что она – ее настоящая мать и зовут ее не Елизавета, а Анастасия. Эта женщина была с Лизой так, нежна и заботлива, как уже давно никто не обращался с ней. В Марфе Лиза встретила понимание и тепло, которого так не хватало ей с того времени, когда «умер» папенька. И теперь она сама умирает… Лиза не успела додумать и упала, уткнувшись лицом в колени Марфы.
– Лиза! – не на шутку испугалась Сычиха, бросаясь к ней. – Да что с тобой?!
– Она спит, – усмехнулась Марфа, поднимаясь ей навстречу и осторожно высвобождаясь из-под моментально отяжелевшего тела Лизы.
– Ты чего наделала, чего удумала, подлая? – растерялась Сычиха.
– А ты что же – решила, что я так просто позволю тебе дочь еще раз у меня отобрать и на погибель Долгоруким спровадить?! – Марфа встала перед ней, уперев руки в бока. – Иль забыла, как сама мне зелья сонного для Петра приносила, чтобы он из дома пореже выходил да о бывшей семье поменьше думал? Вот теперь эта травка для Насти послужит. Не отдам я ее никому, слышишь, ведьма? Не отдам!
– Ты никак совсем рехнулась, Марфа?! Не твоя это дочь, чем хочешь поклянусь!
– Только кто тебе теперь поверит? Я-то думала – совесть в тебе заговорит, и ты во всем ей признаешься. Но раз по-другому вышло – и я иначе поступлю! Я ее отсюда увезу с глаз подальше, а ты мне во искупление своих грехов сейчас же еще того зелья добавь.
– Нет у меня его здесь, в избушке все! Но мне, сама знаешь, туда дорога заказана – схватят меня.
– А ты вороной обернись, ты же ведьма, – зло рассмеялась Марфа. – Слетай туда-сюда да поскорее возвращайся.
– Ничего я тебе не дам, – покачала головой Сычиха. – Больна ты, в голове разума не осталось.
– Значит, я сама в твой домик наведаюсь, а тебя пока свяжу для верности, чтобы опять не вздумала меня с дочерью разлучить.
Марфа набросилась на Сычиху, но встретила достойный отпор – Сычиха оборонялась, как могла, но была все же слабее Марфы. Еще немного – и Марфа одержала бы над нею верх, когда в гостиную ворвались Корф с Репниным. Сычиха оглянулась, услышав возглас Корфа от двери, и в этот момент Марфа, выхватив спрятанный в одежде нож, ударила ее в бок.
Сычиха вскрикнула и с удивлением уставилась на окровавленный нож в руке Марфы. Репнин от неожиданности остолбенел от ужаса, а Корф, зарычав, бросился на Марфу и оттолкнул ее от Сычихи. Нож выпал из руки Марфы и с глухим звуком ударился об пол. Марфа застонала от бессилия и медленно опустилась на колени.
– Да не стой ты истуканом! – прикрикнул Корф на Репнина. – Помоги мне!
Вместе они усадили Сычиху на кресло. Корф, тотчас сбросив с себя шубу и сюртук, оторвал рукав рубашки и приложил его к ране Сычихи.
– Свяжи ее, – велел он Репнину, кивая на Марфу. – И срочно поезжай к Долгоруким! Скажи, Лизавета Петровна нашлась, и пусть немедленно едут за доктором.
– Что с ней?! – Репнин заметался перед диванчиком, на котором лежала Лиза.
– Спит она, – прошептала Сычиха, – это всего лишь сонное зелье.
– Вот видишь, с ней все в порядке, – обернулся к другу Корф. – Поторопись, нам нужен врач.
– Нам? Я не ослышалась? – Сычиха взглянула в лицо племянника. – Ты сказал – нам?
– Ааа… – застонала Лиза.
– Прости, я помогу ей, – Корф оставил Сычиху. и подошел к Лизе, помогая ей подняться.
Руки у Лизы были чуть теплые и безвольные.
– Что это со мной? – слабым голосом спросила она, оглядывая комнату. Увидела полулежавшую в кресле Сычиху, прижимавшую к боку белую тряпицу, сквозь которую просачивалось что-то красное, потом – Марфу, связанную, лежащую на полу возле камина. Она сверкала глазами и тихо рычала, точно побитая хозяином собака. – Что здесь случилось? Владимир, как вы оказались здесь?
– Мы искали вас, – объяснил Корф. – Соня навела нас на мысль, что вы ушли с той женщиной (он кивнул на Марфу) искать Сычиху, а Михаил рассказал мне, где вы спрятали ее. Все очень просто. И, как выяснилось, мы появились вовремя.
– Но почему я не помню вашего приезда?
– Вы спали. Марфа хотела тайно увезти вас и попыталась усыпить. Сычиха помешала ей, она ранена, а я жду возвращения Михаила – он поехал за помощью.
– Странно, – тихо сказала Лиза, – вы опять спасли меня, но я нисколько этому не рада.
– Скажите, – вдруг спросил Корф, – та ночь, что мы провели вместе, что-нибудь значила для вас?
– Почему вы спрашиваете сейчас об этом? – удивилась Лиза. – Неужели вы не нашли другого времени и места?
– Я не настолько бессердечен, как вы думали. Я просто боюсь, что другой возможности поговорить начистоту нам с вами может и не представиться. Так вы ответите мне или нет?
– Поначалу – да, – пожала плечами Лиза. – Мне было так больно, так тяжело… Но боль утихла, и потом я встретила человека, с которым у нас много общего…
– Кто он? – быстро и не очень вежливо спросил Корф.
– Вы собираетесь устроить мне сцену ревности?
– Нет, – побледнел Корф, – я всего лишь хотел знать, кого мне благодарить за свое спасение…
– Спасение? – не поняла Лиза.
– Человек, который сделает вас счастливой, избавит меня от одного весьма щекотливого обязательства.
– О чем вы говорите, Владимир?
– А о ком говорите вы?
– Я люблю князя Репнина, и, насколько могу судить, он отвечает мне взаимностью, – призналась Лиза.
– Вот как, – Корф явно выглядел растерянным, – но разве он не…
– Его влюбленность в Анну – в прошлом, равно, как и мои мечты о вас. Мы оба с ним прошли испытание утраченной любовью, выжили и готовы рука об руку идти навстречу новому счастью, нашему общему счастью.
– Я… я рад за вас. А вот и он!
От двери донеслись быстрые шаги, и на пороге появился запыхавшийся Репнин.
– Лиза! – он кинулся к ней, но смутился присутствия Корфа и сказал уже более официальным тоном: – Елизавета Петровна, я сообщил князю и княгине, что вы нашлись, что целы и невредимы. И мы немедленно возвращаемся домой.
– А как же Сычиха? – заволновалась Лиза.
– Она поедет с нами, – кивнул Репнин. – Князь Петр Михайлович уже послал человека за доктором Штерном. Мы спасем ее.
– Вы так замечательно всем распорядились, мой друг, – улыбнулся Корф, и Репнин почувствовал в его словах едва уловимую иронию. – Но позвольте и мне принять в этом деле некоторое участие. Если вы не возражаете, я отвезу "Марфу в уезд и сам сдам ее исправнику.
– Да-да, конечно, это будет весьма кстати, – отозвался Репнин.
Он был так горд, что участвовал в спасении Лизы, так упоен своим успехом, что с трудом скрывал это чувство.
– В таком случае – разрешите откланяться, – Корф подошел к Марфе, которая казалась совсем безумной, и помог ей встать. – Идемте, сударыня, довольно вам чудить. Пора одуматься! Вот посидите немного взаперти, и быстренько поправитесь. А вам, дамы и господа, желаю счастья!
– О чем это он? – Репнин удивленно посмотрел на Лизу.
– Ума не приложу, – улыбнулась она.
Глава 2
Семейный узел
– Соня, где тебя носило?! – вскричала Долгорукая, едва младшая дочь вошла в гостиную. – Мы чуть с ума не сошли, разыскивая Лизу, а потом спохватились – и тебя нет!
– Маменька, простите! – Соня бросилась к ней на шею. – Я тоже хотела искать Лизу, но мы заблудились…
– Мы? – Долгорукая отстранила дочь и внимательно посмотрела ей в глаза.
– Я… – растерялась Соня, – я попросила помочь мне Никиту, он все дорожки в лесу знает.
– И как же вам в таком случае удалось заблудиться?
– Ну, мы не то чтобы заблудились, – смутилась Соня. – Я ногу подвернула, а Никита меня на руках нес…
– Только и всего? – подозрительно прищурилась Долгорукая. – А чего ты тогда краснеешь, точно маков цвет? И вообще, что это еще за новости – бегать по лесу неведомо куда с неизвестно кем?! Не маленькая – пора бы уже и себя блюсти!
– О чем вы, мама?! – возмутилась Соня и действительно порозовела – случайно или нет, но Долгорукая попала в самую точку.
То ли время пришло, то ли случайно все совпало, но Соня сегодня вдруг впервые увидела, что Никита – сильный, красивый, добрый и внимательный. И больше он уже не казался ей просто соседским конюхом на посылках. Соня так уверенно и защищенно чувствовала себя в его руках. Она действительно поскользнулась на обледеневшей ступеньке Сычихиного дома. Никита успел подхватить ее и внес в горницу. С легкостью хорошего лекаря он вправил вывих и растер лодыжку – нежно и заботливо.
Соня и не заметила, как это случилось, – рука с благодарностью сама потянулась к его голове, утонула в шелковых волнистых волосах. Никита как будто тоже испугался этого прикосновения и мягко отстранился – не хотел обидеть или боялся верить в искренность этого по-женски взрослого жеста. Он собрался пойти за помощью, но Соня настояла – будем ждать. Она верила – Сычиха не могла не вернуться домой. Но часы проходили, за окном темнело, и девушку незаметно сморило – нога согрелась, первая боль утихла, и тепло разлилось по всему ее телу…
Когда она проснулась, то поняла – Никита все это время так и просидел подле нее. Было понятно, что он даже шелохнуться боялся. Замер на месте и почти не дышал, охраняя ее покой. И от его преданности и покорности в душе Сони родилось странное, прежде неизвестное и необъяснимое чувство.
Занятая его осмыслением, она не поторопилась домой, а затеяла с Никитой разговор о Татьяне и их предстоящей свадьбе, и потом поняла, что задела кровоточащую рану, нанесенную ему неразделенной любовью. Романтическая по природе, чутко ощущавшая тончайшие движения души и перемены настроения, Соня умела видеть то, что скрывается от глаз. Она и раньше замечала в Никите неожиданную для дворового человека одухотворенность и потому время от времени просила позировать ей для карандашных портретов, отрабатывая технику рисунка. Но только сейчас Соня разглядела за античной мужественной красотой его профиля и статью глубокую натуру и… позавидовала Татьяне.
Соня увлеклась – незаметно для себя, и потому не осознала этого с определенностью, способной воззвать к осторожности. По-матерински же чуткую княгиню эта странность озадачила, но события, предшествовавшие возвращению Сони, развивались столь стремительно и горячо, что новое в поведении младшей дочери ей оказалось совершенно некстати. И поэтому, слегка попеняв Соне за самоуправство и наивность, Долгорукая велела ей немедленно отправляться отдыхать. Она хотела остаться одна и подумать над всем произошедшим в ее доме.
Когда приехавший за помощью Репнин сообщил, что нашел Лизу, ее сердце взыграло радостью, но, услышав его просьбу срочно вызвать доктора Штерна, она едва не лишилась чувств. Княгине вдруг привиделось, что Лиза умерла, и отчаяние мгновенно поглотило ее. Но потом все прояснилось, и страхи отступили от ее сердца.
Долгорукая непременно хотела ехать с Михаилом за дочерью, но тот убедил ее дожидаться дома. И, пока князь Репнин с мужиками ездили за Лизой, Долгорукая места себе не находила – она извела Петра, попрекая его за все, что помнила, смешав в один нескончаемый монолог и мужнину измену, и когда-то не купленный сувенир. Она извлекала из .потаенных уголков своей памяти все обиды первых лет их совместной жизни и, приукрашивая их безмерно, придавала им значение событий, определивших в дальнейшем несчастливую судьбу их брака.
Князь Петр, все еще не пришедший в себя после откровения дневника Лизы и болезненно взволнованный разговором с Корфом, сносил ее претензии молча. Он искренне винил себя вслух, но внутренне мучался непониманием своей ответственности за сумасбродство взрослых детей и нелепости склонной к фантазированию супруги. Поначалу он умолял жену хотя бы немного помолчать, но потом понял, что ее молчание будет еще более ужасным испытанием. Ибо молчать княгиня умела столь красноречиво, что ее неугомонная брань воспринималась спасительной тишиной или райским пением.
Между делом досталось и Татьяне – княгиня терзала ее причудливыми капризами, то гоняя в погреб за холодненьким, то требуя согреться. И при этом ворчала на ее медлительность и нерасторопность и грозила отдать Дмитрию на скорую расправу. В конце концов, Татьяна зарыдала и попросила разрешения уйти. Хозяйка позволила, но с такой откровенной и театральной вынужденностью, что женщин вполне можно было принять за классическую комедийную пару – ни дать, ни взять старуха-опекунша и великовозрастная воспитанница на попечении маразмирующей тетушки.
Однако с приездом Лизы ни спокойнее, ни легче не стало. Прижав на мгновение измученную и бледную Лизу к материнской груди, Долгорукая быстро взяла себя в руки и принялась изводить ее жалобами до тех пор, пока она, уставшая от перенесенных потрясений, не взмолилась отвести ее в свою комнату. Княгиня хотела проводить дочь, но увидела, как в гостиную вносят раненую Сычиху, и тотчас взорвалась столь бурным словесным потоком, который никто не мог ее остановить.
И поэтому приехавший следом доктор Штерн первым делом принялся успокаивать княгиню, а потом уже пошел осматривать раненую, которую отнесли в комнату Татьяны. Штерн сделал Долгорукой кровопускание и, дождавшись, когда лицо ее примет здоровый оттенок, закрыл надрез. Он велел князю Петру заставить супругу выпить успокоительное – темную ароматную жидкость из какого-то пухлого пузырька – и не позволять ей некоторое время вставать с диванчика. Князь Петр благодарно кивнул Репнину, уводившему Лизу к себе, и взял жену за руку – одной ладонью ласково пожимая ее пальцы, другой – поглаживая ее, точно маленькую. К его радости княгиня неожиданно затихла, и доктор Штерн в сопровождении Татьяны направился к раненой Сычихе.
– Будет жить, – по возвращении кивнул он князю Петру, вопросительно поднявшему на него глаза. Князь по-прежнему сидел подле жены. – Рана неопасная, лезвие прошло по касательной, жизненно важные органы не задеты.
– Но там кровь… – удивился князь Петр.
Если кровь течет, значит – человек жив, – улыбнулся Штерн. – Учитесь, Петр Михайлович, и в плохом видеть признаки доброго. Я думаю, физическому здоровью Сычихи ничего не угрожает – она быстро пойдет на поправку. При условии, однако, что ей будет обеспечен постельный режим и хороший уход.
– В этом можете не сомневаться, – сказал князь Петр. – Я безмерно благодарен этой женщине за спасение Лизы. Князь Репнин сообщил, что она защитили мою девочку от той, безумной…
– Да, кстати о безумии, – покачал головой доктор Штерн. – Похоже, Сычиха испытала серьезное душевное потрясение, и это вызвало шок. Я говорил с ней о произошедшем и понял, что она практически ничего не помнит.
– Вы хотите сказать, что старой ведьме разом отшибло всю память? – зловещим тоном спросила «вдруг» очнувшаяся Долгорукая.
Доктор и князь Петр с удивлением посмотрели на нее. Мария Алексеевна с легкостью, словно и не испытывала недавно приступа, поднялась с диванчика и позвонила в колокольчик.
– Машенька, – только и мог вымолвить князь Петр, – тебе лучше?
– Ничто так не поправляет здоровье, как известие о болезни твоего врага, – хищно усмехнулась Долгорукая.
– Пожалуй, я пойду, – смутился доктор Штерн, – позвольте откланяться. Князь, княгиня…
– Но вы еще навестите нас? – поторопился остановить его князь Петр.
– Вне всякого сомнения, – кивнул Штерн. – Днями я непременно навещу ваш дом и проведаю раненую. Все доброго!
– Быстро вы, однако, мой друг, превратили имение сначала в лазарет, а теперь еще и больницу для умалишенных! – с нескрываемым раздражением бросила Долгорукая, едва доктор Штерн вышел из гостиной.
– Звали, барыня? – хриплым от волнения голосом спросила явившаяся на зов колокольчика Татьяна.
– Ты чего так долго? – нахмурилась Долгорукая.
– Так Сычиха в жару металась, а я… – начала оправдываться Татьяна.
– Сычиха?! – закричала Долгорукая. – Ты к кому отродясь приставлена, дура?! Ты о Елизавете Петровне заботиться должна, а тратишь время на какую-то убогую! Лиза устала, невесть где пропадала, и никому до нее дела нет!
– Так с нею же Михаил Александрович… – хотела объяснить Татьяна, но Долгорукая снова оборвала ее.
– Молчать! Князь ей – не муж и не брат. Тоже мне, сиделка нашлась! Петя! Ты почему молчишь и ничего не делаешь? Ступай, разберись с князем…
– Но Маша, – развел руками Долгорукий, – князь оказал нам неизмеримую услугу – спас нашу дочь.
– И поэтому ты позволил ему выступать еще и в роли утешителя? – озлилась Долгорукая. – Может быть, и в кровать его уложишь рядом с Лизой, чтобы она побыстрее все беды забыла?!
– Маменька, да что вы тут такое говорите? – раздался от двери голос Андрея, вернувшегося вместе с Наташей из города.
Долгорукая разом сникла, опечалилась и принялась вздыхать о горькой материнской судьбе. Наташа бросилась ее утешать, князь Петр схватился за голову и со словами «Я так больше не выдержу!» удалился из гостиной. Андрей с притворной суровостью посмотрел на Татьяну и строгим тоном осведомился, что здесь произошло.
Пока Татьяна, сбиваясь и путаясь, рассказывала, княгиня позволяла Наташе обнимать себя по-родственному и украдкой утирала слезы. Андрей то и дело хмурился и по завершению сей прискорбной летописи подошел к матери, нежно обнял ее и поцеловал.
– Все будет хорошо, родная, – ласково произнес он. – Я тотчас поднимусь к Лизе.
– Я пойду с тобой, – быстро сказала Наташа.
– И Татьяну возьмите, пусть посидит там, вдруг Лизе что понадобится, – велела Долгорукая.
Спустившегося в гостиную вскоре после их ухода Репнина она встретила с заметной холодностью.
– Я чем-то обидел вас, Мария Алексеевна? – растерялся Репнин, почувствовав ее колкий, ледяной взгляд.
– А как вы полагаете, я должна расценивать ваше вторжение в мой дом?
– Вторжение?
Именно так. Ведь это вы привезли к нам эту ужасную ведьму и насильно возложили на нас обязанность выхаживать ее. А между тем, у нее есть своя семья, и родной племянник живет не в лачуге!
– Но я подумал, что вы лучше отблагодарите ту, что спасла жизнь вашей дочери…
– Спасла? – надменно рассмеялась Долгорукая. – Да не она ли растревожила ее своими нелепыми бреднями? Не она ли заморочила Лизе голову, и та вообразила, что она – не моя плоть и кровь? Не по ее ли вине моя девочка едва не отказалась от меня, обвинив во всех смертных грехах?!
– Я думаю, если бы вы были откровеннее с Елизаветой Петровной и не пытались искалечить ей жизнь этой противоестественной женитьбой, – Репнин уже пришел в себя от неожиданности ее нападения и заговорил резко и с достоинством, – то вряд ли бы она засомневалась в вашей любви к ней.
– Да вам-то какое дело до моей дочери! – гневно воскликнула Долгорукая.
– Я люблю Елизавету Петровну, – просто ответил Репнин.
– Что? – Долгорукая покачнулась и принялась искать ручку дивана, чтобы опереться. – Что значат ваши слова, князь?
– Не более, чем я сказал, – я люблю вашу дочь.
– И что же вы… тоже были с ней? – прошептала Долгорукая, хватаясь рукою за Сердце.
– Как можно! – возмущенно покраснел Репнин и спохватился: – Но почему – тоже?
– А разве вы не знаете, что стало истинной причиной побега Лизы? – Долгорукая пристально посмотрела на Репнина и, видя, что он действительно не понимает, о чем речь, пояснила: – Между Лизой и Владимиром Корфом была связь, и он бросил ее.
Елизавета Петровна говорила мне о своих чувствах к барону, – после минутной паузы кивнул Репнин. – Но это – в прошлом. И я готов предложить ей руку и сердце, как только будет официально решен вопрос о ее разводе с господином Забалуевым.
– Вот как? – Долгорукая с интересом взглянула на Репнина. – Князь, пожалуйста, присядьте рядом со мной.
И, когда Михаил с холодной вежливостью опустился на краешек диванчика, продолжила:
– Простите меня, князь, если я в пылу отчаяния держалась с вами слишком высокомерно. Признаюсь, ваше известие для меня – удивительная новость и символ надежды. Да, я никогда не одобряла увлечения дочери Корфом и, к сожалению, поторопилась избавить ее от него, выдав Лизу замуж за того подлого обманщика и грязного игрока. Но вы – совсем другое дело! Я была бы несказанно рада, если бы Долгорукие и Репнины породнились еще и через вас с Лизой. Это во всех отношениях достойный брак, а уж коли он также построен на взаимном чувстве, то это просто моя мечта.
– Мария Алексеевна… – начал Репнин, но Долгорукая жестом остановила его.
– Я искренне рада, и мне приятно, что вы не дрогнули, услышав сообщение о романе Лизы с Корфом. Но все же я прошу вас – до тех пор, пока не решится судьба брака с Забалуевым, и Владимир своей кровью (Репнин вздрогнул) не искупит вины за позор нашей дочери, не приходите к нам, не испросив разрешения, и не встречайтесь с Лизой наедине.
– Вы хотите меня обидеть, Мария Алексеевна? – Репнин встал.
– Нет, нет! – Долгорукая схватила его за руку и пожала ее горячо и нервно. – Я лишь прошу вас не унижать мою дочь более того, чем она уже испытала. Я верю в вашу порядочность, князь, и надеюсь, что вы правильно воспримете мою просьбу.
– Хорошо, – скрипя зубами, согласился Репнин. – Счастье Лизы для меня – превыше всего! И я хочу, чтобы вы одобрили этот брак. Я обещаю, что впредь не сделаю ни единого шага в направлении Елизаветы Петровны, не заручившись вашим благословлением. И Петра Михайловича, разумеется, тоже.
– А вот это лишнее, – заговорщически улыбнулась Долгорукая. – Думаю, Пете о нашем соглашении знать совсем необязательно. Уверена, вы понимаете, что последнее слово в этой семье все равно останется за мной. А я обещаю вам всемерное содействие и поддержку.
– Благодарю вас, княгиня, – Репнин склонился поцеловать ей руку, а она милостиво притянула его голову к себе и по-матерински поцеловала в лоб.
Новость и впрямь была превосходная – каким-то чудом Лиза вытянула-таки свой счастливый женский билет. И, проводив ласковым взглядом уходившего Репнина, Долгорукая почувствовала прилив сил и ощутила подъем настроения. Она и мечтать не могла, что ее девочка пойдет по стопам своего благоразумного брата и выберет наконец-то себе достойную пару. Репнины – род столь же старинный и благородный, как и Долгорукие, и, закрепив это объединение еще одним браком, Долгорукие смогут вернуть себе утраченное могущество и вес при дворе.
О, если бы Петр понимал ее замыслы! Если бы он видел далеко идущие цели, а не тратил время попусту на любовные утехи в объятиях смазливой крепостной! Господи, сколько горя принесла им всем эта отвратительная интрижка! И, быть может, если бы Петр не придавал ей такого большого значения, объявив любовью всей своей жизни, княгиня и сама, поплакав, со временем с пониманием приняла бы эту связь, как данность. Простить – не простила бы, но несла бы эту боль точно муку крестную… Ведь считала же ее маменька обычным делом похождения папеньки с прислугой и дворовыми девками.
– Ах, Петя, Петя… – вздохнула Долгорукая. – Все могло быть иначе, мы оба были бы счастливы, и дети наши не испытали бы обмана и унижения!..
Приход Сони отвлек ее от размышлений о прошлом и несбывшемся будущем, но слишком долго Мария Алексеевна говорить с ней не стала – есть проблемы и поважнее, чем мелодраматические настроения художницы Сони. Долгорукая для блезира построжила младшую дочь и вскоре отослала ее.
Итак, надо было решить, что делать с Сычихой… Мария Алексеевна встала с дивана и нервно заходила по гостиной, скрестив руки.
Волею судьбы в ее доме поселился враг, и по некоторому размышлению княгиня пришла к выводу, что решение Репнина привезти раненую Сычиху к ним в имение – это дар фортуны. Провидение само отдало эту ведьму в руки княгини и наделило властью распорядиться ее никчемной жизнью. Что там сказал доктор Штерн?.. Сычиха впала в забытье и не узнает никого вокруг себя? Превосходно! Да мало ли что способна сделать с собой слабоумная… Или еще проще – спала, спала и не проснулась… Конечно же! Как это просто – Сычиха должна уснуть… Вечным непробудным сном! Упокой Господь ее душу!..
Долгорукая вдруг почувствовала азарт охоты – она трепетала, словно гончая перед решающим прыжком. Сычиха должна умереть! И княгиня решительно направилась в комнату Татьяны.
Раненая лежала на подушках – бледная, с осунувшимся острым лицом. Долгорукая прислушалась – ей показалось, что в комнате еще кто-то есть, но потом она поняла – это бредила Сычиха. Она вымучивала горлом какие-то слова, словно грозила кому-то, обещая осуществление проклятья. Видеть и слышать это было для Долгорукой невыносимо – даже в бессознательном состоянии эта чертовка продолжала сеять раздор и пугала грядущим наказанием. Словно черный демон вселился в нее и теперь чревовещал – свободный от телесных оков и запретов христианского разума.
