Текст книги "Невозможное счастье"
Автор книги: Елена Езерская
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 8 страниц) [доступный отрывок для чтения: 2 страниц]
Елена ЕЗЕРСКАЯ
НЕВОЗМОЖНОЕ СЧАСТЬЕ
Глава 1
Похищение
Проводив Андрея и Наташу в город, Мария Алексеевна Долгорукая впервые за последние дни вздохнула с облегчением. Она чувствовала, что между сыном и его невестой происходит что-то весьма небезопасное для их будущего брака. В ее разговорах с княжной стало больше недомолвок, да и Андрей ходил мрачный и раздражался по любому поводу. Наблюдая за молодыми, Долгорукая пыталась угадать причину их отчуждения, но, в конце концов, отнесла все на счет обычной предсвадебной нервности.
Разумеется, брак – дело серьезное и шаг ответственный. А ни ее рассудительный и педантичный Андрей, ни эмоциональная, но все же склонная к основательности в своих поступках, Наташа никоим образом не походили на людей, способных очертя голову броситься в семейную жизнь, как иные – в любовную авантюру. Их брак был продуман и продиктован здравым решением двух равноправных персон соединиться во славу их старинных родов и вместе с тем – по велению души и сердца.
Наташа нравилась княгине – она была принята при дворе, благородна по происхождению и обходительна в жизни. Долгорукая отмечала в будущей невестке характер, способный держать супруга и свои чувства в узде, и вполне искренне и страстно желала ей научиться направлять его на укрощение мужской строптивости и неразборчивости в телесных утехах и наслаждениях на стороне. Княгиня присматривалась к Наташе, и с каждым днем укреплялась ее уверенность в том, что брак сына окажется куда более счастливым и правильным, нежели ее собственный.
Она знала, что Андрей – далеко не ангел, но мечтала, чтобы в его женитьбе сбылись ее иллюзии о добродетельном семействе, как и положено но обычаям, все менее и менее чтимыми современными молодыми парами. Долгорукая была наслышана о свободе нравов, которая вслед за французскими романами проникла в головы юных. Она и сама время от времени листала какой-нибудь из них на досуге, но в жизни оставалась противницей всего этого вольнодумства.
В отличие от испорченной литературными сказками Лизой и тянувшейся за нею Соней Мария Алексеевна с большим уважением относилась к старым традициям, согласно которым жених долго добивался согласия родителей, а уже потом являлся своей невесте, с их разрешения и одобрения. Романтические игры непокорной молодежи и небрежение устоями – вот в чем видела Мария Алексеевна причину и своих собственных, семейных бед. Опасное увлечение свободомыслием проникло в ее дом, сбивая с пути истинного подрастающее поколение и затронув образ мыслей воспитанного в добрых старых традициях князя Петра.
Нельзя сказать, чтобы Мария Алексеевна была пуританского нрава. Она в юности любила пококетничать на балах и с удовольствием вела обычную для молодежных ристалищ переписку – черкала записочки для «голубиной почты», безобидно и с разрешения maman флиртуя с возможными кандидатами на ее руку и сердце. И, хотя настоящая любовь к Петру Михайловичу пришла к ней уже после замужества, это чувство оказалось страстным и даже яростным. Княгиня и мысли не допускала о неверности, оставалась преданной своему супругу и ждала от него того же самого.
Нечаянная интрига Петра с крепостной стала для нее подлым кинжальным ударом в самое сердце. Долгорукая знала о грубых нравах поместных дворян, но была воспитана в правилах здоровой моногамии. По молодости она слышала рассказы о гаремах, устраиваемых в имениях, и поклялась, что никогда не допустит подобного сраму в собственной семье. Ее муж – ее крепость, говаривала Долгорукая, и Петр поначалу без видимого сожаления посвятил себя молодой красавице-жене.
Конечно, это вызывало некоторое удивление у окружающих, снисходительно относившихся к забавам мужчин-дворян со своими крепостными, но Мария Алексеевна ни с кем делить Петра не собиралась – ни с какой-либо придворной мадмуазелькой, ни, тем более, с грязной крестьянкой. Княгиня была однолюбкой и полновластной хозяйкой супружеского ложа.
Предательство Петра потрясло ее больше, чем она сама могла этого ожидать. Наверное, ее состояние в тот момент вполне можно было назвать безумием, но, узнав причину частых отлучек мужа из дома, Долгорукая потеряла сон, аппетит, ей стал безразличен собственный маленький сын – ее первенец. Княгиня пыталась следить за супругом, но тому удавалось ускользать от нее, правда, недолго, ибо жизнь устроена так, что все тайное в ней рано или поздно становится явным.
И тогда месть стала ее главной заботой. На какое-то время она сделалась – что казалось невероятным даже ей самой – нежной и желанной мужу. Мария Алексеевна видела, как он разрывается между новым чувством и тягой к ней, и наслаждалась его муками. Княгиня ощутила сладость этого торжества, и восторг реванша придавал ей новые силы для борьбы с неожиданным врагом.
Она не знала Марфу, но ненавидела ее с таким жаром, что, чудилось, и сама могла сгореть в этой адской печи. Да, Мария Алексеевна вполне отчетливо осознавала дьявольскую природу своей ненависти, толкнувшую ее на убийство мужа, но своей смертью Петр искупил грех прелюбодеяния, а она была готова сколь угодно долго отмаливать свои прегрешения перед Господом. Ибо потом пришел час старого Корфа, потворствовавшего роману Петра с крепостной. Еще следовало подумать о детях и, прежде всего об Андрее, чтобы он в будущем не повторил ошибок своего папеньки. И – чтобы девочки выросли без романтических завихрений в голове…
Мария Алексеевна улыбнулась – княжна Репнина станет хорошей управой для Андрея, Соня… Соня пока еще слишком мала, чтобы противиться ее материнскому руководству, а вот Лиза… Конечно, она виновата перед дочерью – этот подлец Забалуев обвел ее вокруг пальца, как какую-нибудь деревенскую простушку. Она-то вообразила, что заручается поддержкой могущественного и богатого предводителя уездного дворянства, а вытянула карту-пустышку.
Но все же плохо было не это. Хуже, что Лиза оказалась не способной к верным решениям, и все ее поступки говорили только о том, что она выросла барышней нервозной и отравленной современными романтическими бреднями. Лиза не смогла повернуть брак с Забалуевым в свою пользу, впала в депрессию и, вместо того, чтобы договориться с ним, сделала их разрыв окончательно неизбежным и почти кровавым. Глупая, сентиментальная девчонка!
Кстати, а где она?
Долгорукая нахмурилась. Она вдруг вспомнила, что давно не видела Лизу. Княгиня позвонила в колокольчик и осведомилась у медленно и плавно вошедшей Татьяны, почему не показывается на глаза Елизавета Петровна.
– А я ее уж день второй не замечаю, – растерянно призналась Татьяна, бочковато переминаясь с ноги на ногу.
– То есть как – второй день? – ахнула Долгорукая. – Она что – не ночевала дома?!
– Утром я к ней поднималась, – кивнула Татьяна. – У барышни даже постель не разобрана.
Что?! – княгиня побледнела и бросила на Татьяну взгляд, не предвещавший ничего хорошего. – Так почему же ты только сейчас об этом говоришь? Ты о чем думаешь, дура? Мне, матери, в заботах о большом семействе было недосуг, а ты – ты к ней приставлена! Ты мне первым делом чуть что докладывать должна! А случись с нею беда – с кого спрос? У Лизы-то с головою и так не в порядке, а ты молчишь… Погоди у меня, если несчастье с ней какое – я с тебя с живой шкуру спущу, мерзавка! Беги на двор, зови Дмитрия, пусть ждет меня здесь. А я пока в ее комнату поднимусь, все сама посмотрю. Господи, и Андрюша, как назло, не вовремя уехал!..
Долгорукая стремительно прошла мимо отшатнувшейся от нее Татьяны и еще раз обожгла служанку колючим и ненавидящим взглядом.
Нет, это надо же! Дочери какой день дома нет, а она и не заметила! И все эта подлая Марфа – явилась со своими глупостями про пропавшего ублюдка и довела ее до мигрени. Долгорукая поморщилась. Стоило лишь чуть разволноваться, и тупая боль, тихо сидевшая у затылка, подползала к самым вискам и принималась стучаться, застилая глаза кровью и совершенно оглушая.
Рассказ Марфы о побочном ребенке Петра разорвал ее сердце. В какой-то момент княгине померещилось, что все вернулось на круги своя. Петр снова был дома, дети – рядом и устроены. Прошлое отступило, и стало легче дышать. Но явилась эта разлучница и поманила Петра за собой наивными сказками о таинственной спящей царевне! И вот со вчерашнего дня он сидит в своем кабинете и – Мария Алексеевна была в том уверена – думает о приблудной Насте, позабыв о законных детях и отвергая перед Богом венчанную жену.
Лишь ненадолго Марфа дала ей насладиться семейным покоем и вновь растревожила их дом, перепугав Петра и взбаламутив Лизу, которой в голову пришла такая глупость – вообразила себя брошенным отродьем никчемной крепостной! Лиза, доченька моя, деточка! Ты – моя, только моя, ты вернула мне Петра тогда, двадцать лет назад, и никому я тебя не отдам! И пусть эта сумасшедшая попробует – задушу, своими руками задушу стерву!..
Долгорукая решительно толкнула дверь в комнату Лизы и вздрогнула – сердце сразу же почуяло неладное. Было незаметно, чтобы Лиза куда-то собиралась, если решила замыслить побег или отправиться на розыски, подобные тому, когда она выслеживала Забалуева. Все выглядело так, словно она на минутку вышла из комнаты и не вернулась.
Да что же могло случиться? – княгиня пристально оглядывала каждый предмет каждую вещь. Она стояла неподвижно у порога и настороженно, по-звериному вдыхала воздух ноздрями, словно брала след. И, ничего не почувствовав, зарычала от горя – Лиза пропала! Точно пропала!
Мария Алексеевна заметалась по комнате дочери, выискивая хотя бы какую-нибудь деталь, что помогла бы ей понять все, объяснить произошедшее. Витая ручка ящичка, притаившаяся полукружьем под крышкой туалетного столика, не выдержала и отлетела. Замок оказался запертым, и княгиня несколько раз с силой дернула ручку, пытаясь выдвинуть ящик. Закрытый замок вывел Долгорукую из себя – секреты, опять эти секреты, из-за них все проблемы, все беды! Надо во что бы то ни стало узнать, что там! И Мария Алексеевна бросилась к двери.
Она пробежала по лестнице и по коридору и, в растрепанных чувствах ворвавшись на кухню, принялась выдвигать ящики столов в поисках ножа или чего-нибудь острого. Взгляд ее упал на маленький топорик для разделки мяса. Княгиня схватила его и кинулась обратно. Дмитрий, терпеливо ждавший хозяйку под дверью в гостиную, вжался в стену и торопливо перекрестился, когда Долгорукая с обезумевшим, горящим взглядом и с топориком в руке, пробежала мимо него наверх.
Разбить замок сразу ей не удалось – предназначенный для разделки нежных мясных частей топорик с трудом преодолевал сопротивление вековых колец красного дерева. И тогда княгиня с размаха разнесла край стола, где язычок замка входил в крышку. Дерево обиженно и глухо простонало – обнажилось рваное отверстие. Долгорукая вставила в него угол лезвия топорика и всем телом навалилась на топорище, как на рычаг. Ящик скрипнул и выпрыгнул из пазов. Мария Алексеевна отбросила топор и принялась рыться в бумагах и безделушках, оставленных Лизой на память по каким-то случаям.
Здесь был веер, купленный ею для первого бала. Еще – ожерелье из мелких морских раковин, привезенное Петром из Италии. Томик inquarto на французском – какая-то лирика и старинное гусиное перо – таким, думала Лиза, отец писал любовные послания матери до женитьбы. А вот образок – подарок от крепостной няньки, Долгорукая помнила, что разрешила Ефросинье повесить его на шею дочери. И какая-то в кожаном переплете книжица… Мария Алексеевна смутно припомнила, что Петр однажды заказал для Лизы в Петербурге блокнот для излияния душевных мыслей.
Дневник! – вздрогнула Долгорукая. Это был дневник Лизы! Княгиня глубоко вдохнула, словно собираясь прыгнуть в воду, и открыла его на том месте, где проходила шелковая сиреневая лента закладки. Потом она стала читать, и бледность покрыла ее лицо, точно восковая маска.
«…Сегодня ночью впервые я, кажется, была счастлива, но счастье подобно солнечному лучу в пасмурный день – светит коротко и слепит уже привыкшие к полумраку глаза. Владимир дал мне надежду и отнял ее – немедленно и безжалостно. Я поняла, как могла быть счастлива в любви, и чего лишил меня его приговор. Он был так трогательно нежен и ласков в постели, но все это предназначалось не мне! О другой он думал, чужое имя шептал во сне… И может ли быть большее потрясение, чем увидеть в глазах своего пылкого возлюбленного удивление, когда он поутру узнает в тебе тебя, а не ту, о которой мечтает в глубине своего холодного сердца! После этого умереть – не страшно, ибо худшее уже произошло…
Я не знаю, как мне жить дальше. Все кончено – иллюзий не осталось. Унижение любовью – о таком ли я думала, желая стать его верной женой и преданной матерью наших будущих детей? Я ждала счастья, а попала в объятия жестокого обольстителя, который воспользовался моей слабостью к нему и потом с легкостью предложил мне забыть все, что между нами случилось. Владимир, я любила тебя, я ненавижу тебя! Я сама себе противна, и несмываемым позором эта ночь останется в моей жизни и в моей душе…»
– Будь ты проклят, исчадие ада, отпрыск мерзкого рода! – простонала Долгорукая, захлопнув дневник Лизы. – И не думай, что это сойдет тебе с рук! Ты ответишь за все, как и твой отвратительный батюшка – сгоришь в аду, но прежде муки адовы пройдешь на Земле! Я клянусь – честью своей дочери клянусь, ты мне заплатишь, за все заплатишь, негодяй!
– Что случилось, Маша? – испуганно спросил князь Петр, глядя на жену.
Долгорукая вошла в его кабинет, бледная как смерть, она нетвердо стояла на ногах, и глаза ее лихорадочно блестели.
– Лиза пропала, – страшным голосом сказала Долгорукая. – Ее больше нет.
– Откуда такие мысли? – растерялся князь Петр.
Он встал и, хромая, подошел к жене, предлагая ей руку, чтобы поддержать. Мария Алексеевна покачнулась, но руки не приняла – она двигалась, словно в забытьи, и с отсутствующим видом смотрела по сторонам.
– Она умерла, – прошептала Долгорукая, – он довел ее до греха.
– О ком ты? Маша, да очнись же! – князь Петр взял жену за плечи и слегка встряхнул, желая привести ее в чувство.
– Оставь меня! – закричала она. – Ты – такой же, как и он! Это вы виноваты! Вы убили мою девочку!
– Маша, что ты такое говоришь?! – голос изменил князю – предательски дрогнул и захрипел.
– Ты, он! Вы все! – не унималась Долгорукая. – Ты предал ее, променяв на крепостную девку! И он – он тоже бросил ее ради крепостной актерки! Вы – гадкие, грязные, я ненавижу вас!
Князь Петр понял – у жены начиналась истерика, и иного способа остановить поток брани и оскорблений не было. Он резким движением повернул княгиню к себе и ударил по лицу. Ее голова дернулась, как тряпичная, и на мгновение Долгорукая потеряла сознание, упав ему на руки. С трудом подтянув тело жены до кресла, князь Петр усадил ее поудобнее и достал из ящичка стола пузырек с нашатырем. От его резкого аромата княгиня очнулась и открыла глаза.
– Наконец-то ты пришла в себя, – сдержанно улыбнулся ей князь Петр. – А теперь, дорогая, объясни, почему тебе пришла в голову такая бредовая мысль, будто Лиза лишила себя жизни.
– Он обманул ее, – тихо проговорила Долгорукая, – он был с ней и бросил ее.
– Кто? – нахмурился князь Петр.
Твой любимчик Корф! – зло воскликнула Долгорукая, окончательно приходя в себя. – Он соблазнил твою дочь и потом прогнал, как простую девку! Попользовался и вышвырнул на улицу, как ненужный хлам!
– Этого не может быть! Ты сошла сума!
– Нет, это ты, как идиот, защищаешь эту семейку негодяев и развратников!
– Да кто тебе сказал…
– Она сама! Я читала ее дневник! Корф обманул Лизу, и она больше не хочет жить! Ее надо найти, ее надо спасать! – Долгорукая попыталась подняться, но силы оставили ее.
– Если это правда, – сказал князь Петр, удерживая ее в кресле, – то я сам разберусь с бароном. Сейчас же поеду к нему и выясню все обстоятельства этого дела.
– Я поеду с тобой!
Нет, – покачал головой князь Петр. – Андрей оговорил с Корфом условия твоей свободы, и одно из главных – наше обещание, что впредь ты не ступишь на порог его дома ни при каких обстоятельствах. Он не желает больше видеть тебя…
– А я желаю! – перебила мужа Долгорукая. – Я хочу плюнуть ему в лицо, я его растерзаю!
– Маша! – прикрикнул на нее князь Петр, и под его взглядом Долгорукая осела и ушла в себя. – Возможно, это всего лишь недоразумение. Ты же знаешь – девичьи фантазии…
– Она ушла, – Долгорукая подняла на мужа глаза, полные слез. – Ее нет дома второй день. Никто не знает, где она.
– Ты говорила с Татьяной? – строго спросил князь Петр.
– Она ничего не знает и сама испугалась.
– Хорошо, покажи мне этот дневник. Я имею право знать, что произошло…
Прочитав последнюю запись, князь Петр велел Дмитрию запрягать карету и пошел переодеться. Когда он вернулся в кабинет, Долгорукая недобро усмехнулась – она давно не видела мужа одетым официально, при всех регалиях, так, будто он собирался ко двору.
– Я приказал Дмитрию снарядить поиск, – сухо сообщил жене князь Петр, – а после намерен заехать в уезд и подать заявление об исчезновении Лизы.
– После чего? – уточнила Долгорукая.
– После разговора с Владимиром. Он должен ответить мне на несколько вопросов. И, смею заверить тебя, разговор этот будет не из приятных…
– Куда это папенька отправился? – удивилась Соня, выглядывая из-за плеча Татьяны, не позволявшей ей выйти из гостиной в коридор. – И что за суета? Зачем Дмитрий мужиков собрал?
– Лизу искать будут, – хмуро ответила Татьяна. – Говорят, барышня опять сбежала.
– С чего ты взяла?
– Так Лизаветы Петровны, почитай, второй день нет.
– А когда ты ее в последний раз видела?
– Да я не видела ее после того, как та женщина приходила, – кивнула Татьяна, словно что-то припомнив.
– Какая женщина? – вздрогнула Соня.
– Красивая, в цветном платке. Ее еще Дмитрий за порог выгонял, а она все кричала, что никому свою Настю не отдаст.
– Господи! – воскликнула Соня. – Это она!
– О чем вы, барышня?
– Танечка, милая, – заволновалась Соня, – помоги! Мне надо срочно в имение Корфов попасть, князя Репнина предупредить. Лиза не ушла из дома – ее похитили!
– Да за что же?! – всплеснула руками Татьяна.
– Это я виновата, – путаясь, торопливо принялась объяснять Соня. – Эта женщина искала свою дочь, а Лиза вообразила, что она – она и есть. А я ей все рассказала, и она сюда пришла…
– Да погодите вы, Софья Петровна, – остановила ее Татьяна, – что-то я совсем запуталась – ее, она! Голова кругом идет. Давайте я Никиту позову, он на санях – мигом вас к Корфам домчит. Вы там все господам и объясните. Они умные, поди, разберутся.
– Хорошо, – кивнула Соня, успокоенная ее ласковым и тихим голосом, хотя на душе у нее скребли кошки.
Нет-нет, это не совпадение, думала она, когда Никита с веселым гиком подбодрил лошадку к бегу. Все сходилось – Лиза, возомнившая себя пропавшей Анастасией, эта женщина, приходившая искать свою дочь в их доме, и это странное исчезновение…
Соня была почти уверена – женщина увела Лизу, ведь она сама подтолкнула ее к этому, рассказав о сомнениях своей сестры. Именно она невольно стала причиной исчезновения Лизы, но сознание того, что вышло все случайно и не по злому умыслу, не принесло ей покоя…
* * *
На повороте к имению Владимир нагнал карету Долгоруких и с седла поклонился прильнувшему к окну князю Петру, который немедленно подал кучеру сигнал остановиться и жестом дал понять Корфу, что просит его последовать его примеру. Владимир удивился, но вежливо кивнул в знак согласия.
Это утро не переставало изумлять его. Сейчас он возвращался с прогулки, которая должна была помочь ему развеяться после странного пробуждения, когда он с ужасом обнаружил в своей постели Ольгу Калиновскую. Конечно, такое с ним бывало – он мог не вспомнить имя своей случайной ночной спутницы, но не сам факт их связи! Это было уже слишком!
Владимир предположил в этом еще одну игру, затеянную неугомонной Ольгой, но доказать свою невиновность, равно, как и опровергнуть ее слова, было непросто. Голова гудела от тяжелого похмелья и безуспешной погони по лесу в пьяном угаре за неуловимым цыганом. Мысли и воспоминания путались, и, честно говоря, он даже стал сомневаться, не было ли все, случившееся вчера, обычным кошмаром, вызванным воздействием горячительного напитка, возлиянию которого он отдался с удовольствием и давно подзабытым пылом.
И поэтому, прогнав от себя надоедливую и бесцеремонную Ольгу, он решил проветриться быстрой ездой. Мерный, но ритмичный стук копыт да колкий морозный ветерок действительно взбодрили его, и Владимир очнулся, о чем свидетельствовало вновь возникшее раздражение на наивные претензии госпожи Калиновской – необоснованные и наглые. Теперь Корф был вполне уверен в их несостоятельности и знал, что более просто так поймать себя не даст.
И вот эта встреча на дороге! Да неужели дело настолько безотлагательное, что нельзя повременить еще пару минут и провести разговор в теплой гостиной за рюмочкой коньяка, от которого обязательно посвежеет в голове?! И потом – ему смертельно надоели Долгорукие. И хотя он был рад счастливому воскрешению князя, но даже в память об отце не желал продолжать это знакомство в прежних, близких связях. Столько всего произошло, что тяжесть утраты перевесила память о недавней крепкой дружбе их семей.
– Доброе утро, Петр Михайлович, – Корф спешился и еще раз почтительно поклонился князю. – Я чем-то могу вам помочь?
– Да, – холодно кивнул тот, не отвечая на приветствие Корфа, – вы должны немедленно разыскать мою дочь. И только ее возвращение живой и невредимой позволит мне изложить вам свои условия!
– Вашу дочь? Ваши условия? – удивился Корф. – Что это значит, Петр Михайлович?
– Лиза пропала, и советую вам не терять времени на напрасные препирательства. Верните ее домой, а что касается ваших объяснений, то я выслушаю их Позже.
– Объяснений? Да за кого вы меня принимаете, князь?! – воскликнул Корф, теряя терпение. Он ничего не понимал, и с каждой следующей фразой этого нелепого разговора его неведение только усиливалось. – Вы хотите сказать, что Лиза опять убежала?
– Вот именно, сударь! И причина ее исчезновения – вы!
– Господи Боже! Опять я?! Больше никогда не стану пить в трактире.
– Вы пытаетесь меня оскорбить?
– Нет, это вы пытаетесь выставить меня идиотом! Останавливаете на дороге и грозите объяснениями по поводу событий, о которых мне неведомо. Если вы просите меня о помощи в поисках Елизаветы Петровны – я вернусь в имение, встречусь с князем Репниным, и мы присоединимся к этим поискам.
– Князь Репнин? Да при чем здесь князь? "Не он виновен в оскорблении чести моей дочери.
– Вы, верно, шутите? – побледнел Корф.
– А вы станете утверждать, что Лиза не была в вашей спальной вместе с вами? И вы не отвергли ее после того, как провели с нею ночь? – казалось, князь Петр сейчас задохнется от апоплексического удара.
– Этого я, пожалуй, не стану отрицать, – кивнул Корф, – но…
– Я уже сказал вам, барон, что принимать ваши извинения буду лишь после того, как Лиза вернется домой…
– Извинения?
– И я не могу заверить вас, что они будут приняты.
– Да что же это такое?! – вскричал Корф.
– Научитесь отвечать за свои поступки, Владимир, – князь Петр гордо вскинул голову и высокомерно посмотрел на Корфа. – Надеюсь, ваш отец учил вас этому.
– Не смейте упоминать всуе имя батюшки!
– Не забывайте – мы были друзьями, а я нянчил вас, как родного сына.
– Не удивляюсь, что Лиза опять ушла из дома. Если вы так жестоки с сыном вашего друга, то представляю, как вы третируете своих собственных детей.
– Это похоже на вызов, – с угрозой произнес князь Петр.
Послушайте, Петр Михайлович, – Корф устало махнул рукой. Утро и впрямь не задалось. – Я понимаю, что в вас говорит тревога о вашей дочери. Я и сам беспокоюсь за нее. Если вы добивались этого, то вам удалось внушить мне опасения за ее жизнь. Я готов присоединиться к ее поискам и обещаю, что сделаю все возможное, чтобы найти Лизу. А пока, прошу вас, возвращайтесь домой и позвольте мне сдержать только что данное вам слово. Что же касается темы, которую вы невольно, я полагаю, затронули, не зная всех обстоятельств и действуя исключительно под давлением вполне понятных родительских волнений, то, если позволите, мы вернемся к этому позже. Когда утихнут все страсти, и вы сможете спокойно выслушать меня. И, я уверен, Елизавета Петровна присоединится к нашему разговору и сама разъяснит вам все.
Князь Петр хотел что-то сказать ему, но Корф не стал ждать, пока он решится ответить, и вскочил в седло. Бросив разгневанного Долгорукого на дороге, Владимир со злостью пришпорил коня. Корф торопился уехать, пока душившая его ярость не вырвалась наружу, превратившись в какой-либо резкий и страшный своими последствиями поступок.
Только этого еще не хватало! Оскорбленный отец и позор на его голову! Но Лиза-то какова – раскрыть тайну той злополучной ночи и преподнести ее в своем рассказе совсем в ином свете, представив его отвратительным негодяем, покусившимся на женскую честь! Владимир негодовал. Не он добивался Лизы, она сама пришла к нему. Лиза просила об утешении, а он – тогда еще стоявший на перепутье своих отношений с Анной – ответил ей с зыбкой надеждой на спасение в ее объятиях от разъедавшей его душу тоски и неразделенной любви.
И что он получил взамен? Боль в сердце не прошла и стала всепоглощающей. Лиза, вообразившая, что найдет в нем благородного героя, возненавидела его. И вот только что он встретил презрение человека, которого уважал с детства. А еще услышал обвинение в насилии. И, вполне возможно, его ждет скорая дуэль с тем, кто не способен противостоять его военным умениям.
Корф сосредоточенно подгонял коня хлыстом и жестоко вонзал шпоры в его бока. Бедное животное хрипело и порывисто несло его к цели – освобождению от мук. И поэтому казалось, что конь летит по дороге, словно парит на крыльях. Развернувшись у крыльца, конь стал как вкопанный, замерев под седоком. И Владимир вдруг почувствовал угрызения совести – он легко соскользнул с седла и обнял коня за шею. Прости меня, друг! Ты один такой преданный и верный…
Владимир сам отвел коня в стойло и велел хорошенько накормить его и почистить.
Но на этом душевные страдания Владимира не закончились. На пороге гостиной он столкнулся с Анной. Она смотрела на него с такой болью и обидой, что Корф снова ощутил невыносимую тяжесть на сердце. И оттого стал груб – словно заслонился стеной равнодушия. Выяснять сейчас отношения еще и с Анной было выше его сил.
– Простите, дорогая, но мне некогда. Я только что узнал о том, что пропала Елизавета Петровна Долгорукая, и должен тотчас присоединиться к ее поискам.
Ты хочешь сказать, что Лиза опять ушла из дома? – воскликнул Репнин, входя в гостиную. Он собирался поздороваться с Анной, но девушка, смертельно побледнев, вдруг убежала, закрыв лицо руками, словно прятала от него свои слезы. – А что это с Анной?
– Пустое! – с намеренным безразличием отмахнулся Корф. – Вечно эти женские капризы! Никогда не угадаешь, от чего они.
– Какой ты все-таки солдафон, Владимир, – поморщился Репнин. – Так что все-таки случилось с Лизой?
– Ее отец утверждает, что она сбежала из дома.
– Но почему? – растерялся Репнин. – Все было так хорошо…
– В каком смысле? – Корф с подозрением воззрился на него.
– Понимаешь… – замялся с объяснениями Репнин, но не успел договорить – в гостиную стремительно вошла Соня и с рыданиями бросилась к нему на грудь.
– Михаил Александрович! Помогите! Лизу похитили!
– Как это может быть? – Корф с нескрываемым удивлением посмотрел на нее.
– Софья Петровна! – Репнин усадил Соню на диван и ласково, как ребенка, погладил по голове. – Пожалуйста, успокойтесь и объясните, что значат ваши слова.
Соня всхлипнула и принялась рассказывать – о загадочном перстне (Репнин кивнул), о таинственной Анастасии, о красивой женщине в цветном платке, разыскивавшей свою дочь… Корф был потрясен – неудивительно, что Лиза вела себя столь неразумно. Было бы странно, если бы девушка ее чувствительности и нежного воспитания сохранила в подобных обстоятельствах здравость мысли и ясность поведения.
– А вы уверены, что причина исчезновения Елизаветы Петровны связана с появлением вашей незнакомки? – задумчиво переспросил Корф.
– О да! – убежденно закивала Соня. – Все сходится, да и какие еще могут существовать причины?
Корф пожал плечами – мало ли что случается в жизни.
– Нет, нет! – запротестовала Соня. – Я знаю – Лиза последнее время была одержима Анастасией, а я подтолкнула эту женщину к ней. Она увела Лизу с собою, поверьте!
– Но кто она? – растерянно спросил Репнин. – И куда она могла повести Лизу?
– Это Марфа, – раздался от двери голос Варвары.
Увидев, что барин вернулся с прогулки, она поспешила принести в гостиную чаю и услышала рассказ Сони.
– Чего тебе, Варвара? – нахмурился Корф, обернувшись к ней.
– Это Марфа, – прошептала Варвара.
– Откуда тебе это известно? – удивился Репнин.
– Марфа была здесь крепостной, – кивнула Варвара, – но потом Иван Иванович освободил ее, и она куда-то пропала. А теперь, вишь, объявилась… Приходила давеча, Сычиху искала. Говорила – та знает, что с ее дочкою сталось.
– Сычиху? – переспросил Корф. – Но разве она не в тюрьме?
– Так бежала ведь она, барин… – Варвара собиралась еще что-то добавить, но Репнин быстро прервал ее.
– Таким образом, мы знаем, где следует искать Лизу.
– Да-да, – поддержал его Корф. – Что бы ни случилось с Сычихой, она обязательно придет к себе. Едем туда – и немедленно! Варвара, проследи, чтобы мои гости были сыты и ни в чем не нуждались. А мы с князем отправляемся на поиски Лизы.
Софья Петровна, – Репнин поднял заплаканное лицо девушки за подбородок и ласково посмотрел ей в глаза, – утрите слезы и положитесь на нас. Мы непременно разыщем Елизавету Петровну. Все будет хорошо!
– Располагайтесь здесь и чувствуйте себя, как дома, – кивнул Корф и подал знак Михаилу. – Нам надо спешить, время не ждет!
– Выпейте пока чайку, – сердобольная Варвара поднесла чашечку Соне, – и не тревожьтесь понапрасну.
Соня улыбнулась, хотя никак не могла прийти в себя от пережитого потрясения – все-таки Лиза накликала на себя беду. Нельзя тревожить старые могилы – прошлое не прощает вмешательства в дела давно минувших дней. Недаром, в народе говорят – кто старое помянет…
– Здравствуй, Варвара, – в гостиную с поклоном вошел Никита. – Так как вы решили, барышня, – здесь дожидаться станете или поедем?
– Поедем! – Соне решительно поднялась с дивана, ей вдруг в голову пришла одна идея…
– Да куда же вы? – всплеснула руками Варвара. – Барин велел вас обогреть и приветить.
