Текст книги "Цена сокровищ: Опасные тайны Китеж-града"

Автор книги: Елена Езерская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Глава 3. Наваждение

– Да! – Я не стал дожидаться включения автоответчика и схватил трубку сразу – а вдруг это Олег?

– Карцев Игорь Сергеевич? – Тембр голоса позвонившего и официальная структура речевого оборота заставили насторожиться, мне почудилось в них что-то милицейское. Оказалось – не показалось.

– Парчевский Валентин Леонидович, старший следователь генеральной прокуратуры. Могу я просить вас приехать к нам для разговора? В любое удобное для вас время. И без каких бы то ни было обязательств с вашей стороны.

– А предмет разговора? – задал я глупый вопрос, не от наивности или неожиданности – чтобы успеть оценить происходящее.

– Тогда уж скорее объект. – Человек на том конце провода явно разулыбался, и от его оптимизма у меня все похолодело внутри. – Речь пойдет об адвокате Емельянове Олеге Викторовиче. Мы расследуем дело о его исчезновении, как вы, наверное, уже догадались, если, конечно, смотрите телевизор, и сейчас проверяем всех, с кем он встречался и разговаривал в последнее время.

– У меня какая-то особая роль в вашем списке? – Я попытался придать своему голосу как можно больше легкомысленности в интонациях.

– Вы спрашиваете, можете ли отказаться от нашей встречи? – снова усмехнулся звонивший. – Это ваше конституционное право, но я подумал, быть может, вам небезразлична судьба вашего друга…

Ну да, вздрогнул я, три дня назад я уже согласился вернуться в прошлое, и каков результат?

– Извините, я не понял вашего ответа, – снова переспросил голос из прокуратуры.

– Это допрос? – уточнил я.

– Боже сохрани, – примирительно сказал следователь. – Если для вас существует какое-то табу на наше учреждение, можем встретиться в неофициальной обстановке. Подскажите, где и когда вам будет удобно. Единственная просьба, чтобы место было не слишком многолюдное и шумное, не хотелось бы перекрикивать друг друга. Вы согласны?

– Сегодня, в четырнадцать, торговый центр у высотки на Баррикадной, итальянское кафе на втором этаже, устроит?

– Нормально, – подтвердил звонивший. – Я буду.

– Интересно, а как вы узнаете меня? Или я вас? – почему-то растерялся я.

– У меня есть общая фотография встречи одноклассников, – пояснил следователь. – Марианна Вячеславовна любезно показала мне семейный архив. Правда, фото не новое, но надеюсь, вы не слишком изменились за последние пять лет?

– Я не сижу на диете и не пользуюсь услугами косметолога. – Ко мне неожиданно вернулась моя всегдашняя самодостаточность, отдававшая раздражением.

– Вот и отлично, – по-видимому, кивнул говоривший. – До встречи, и – спасибо вам.

Вообще-то Марианна могла бы и предупредить о возможном появлении на моем горизонте человека из прокуратуры – я позвонил Олегу домой в тот же вечер, как увидел сообщение в бегущей строке. Марианна рыдала в трубку и все твердила – я так и знала, я всегда боялась, что эти его громкие дела до добра не доведут, я ему говорила – черт с ними, с деньгами, как-нибудь проживем, был бы жив и здоров, но, честно говоря, я не очень ей верил.

Я знал Марианну еще до их свадьбы с Олегом – он привел ее на десятилетие класса. Я видел – ей льстило, что ее друг – перспективный молодой адвокат, и почти весь вечер Марианна без умолку трещала о его очередном грандиозном успехе, кажется, фирма, в которой в те годы работал Олег, защищала какого-то предпринимателя, подозреваемого в заказном убийстве компаньона по бизнесу. Олег тогда был помощником известного законника и после этого дела стал получать собственные заказы. Он очень резко пошел в гору и вскоре при посредничестве своего учителя и мэтра Калиновского создал собственную юридическую контору. Стал мелькать на телевидении, не гнушался привлекать к себе внимание скандальными заявлениями, потом так же искренне отказывался от них, но все время оставался на плаву. Его считали душкой, ему доверяли, и его профессиональный рейтинг неизменно оставался высоким. По числу побед и количеству самопиара.

Марианна недолго работала секретарем в его конторе, потом Олег сделал ее помощницей, а когда пошли дети – неработающим партнером. И мне не надо было собирать о них сведения, вмешиваться в их личную жизнь, чтобы понять, насколько Олег дорожил своими близкими. Достаточно было взглянуть на то, как Марианна и трое их детей одеты, насколько они ухожены и спокойны, насколько упакован их быт и чем заняты их, и особенно ее, мысли – дом, дети, дети, дом, хороший отдых и понятные жизненные удовольствия: еда, сон и немного «гламура».

Олег был помешан на семье, еще в школе я отметил, что идея мужского продолжения – построить дом, посадить дерево, вырастить сына – для него не просто слова. Шесть лет назад он затеял строительство большого загородного дома и той же зимой уже приглашал меня приезжать к ним на Николину покататься на лыжах. Дерево Олег собственноручно недавно посадил во дворе дома своей московской квартиры – ради этого принял участие в субботнике по озеленению и теперь регулярно заботился о своем саженце. А мальчишек у него было двое. Старшего он определил в кадетский корпус, о младшем они с Марианной еще спорили. Что до единственной дочери – тут он и подавно был типичным сумасшедшим отцом и самозабвенно обожал ее… Я спохватился и вздрогнул – кажется, я сказал «был»? Нелепая мысль и нелепые страхи.

Я бросил взгляд на часы автоответчика – десять утра. Через полчаса у меня начинаются две пары предсессионных консультаций, а потом от академии до Новинского – рукой подать. Я подумал, что должен успеть. Я оделся и вышел – захотелось немного прогуляться до занятий. Продышать и проветрить мозги. Старый испытанный способ душевной саморегуляции – хождение меня всегда успокаивало. Особенно при такой погоде. Весна стояла по-летнему теплая, все вокруг расцвело вне сезона, быстро и густо. В ближайшие дни ожидали затмения – второго в этом году. Старый центр задыхался от пекла в районах пересечения магистралей и Садового кольца, но на узких улочках в прибульварных кварталах можно было укрыться в тени дворовой зелени и маленьких скверов у школ. Я любил здесь ходить – переулками и проходными дворами, в тишине, без потока рядом спешащих людей и шума проезжающих мимо машин.

Есть поверье – в одну воду дважды не вступают. Не примета – философия. Веками проверенная рекомендация для каждого следующего поколения людей. Прошлое очень опасно. Переступил порог – не возвращайся. Слово – не воробей… Сделанного не воротишь… Человеческое суеверие в отношении прошлого во все времена руководствовалось единственной аксиомой: чем дальше от него, тем лучше. Отряхни прах со своих ног. Не беспокой тени предков. Не вызывай духов умерших. Не разрывай могил. Археологов долго считали падальщиками. О проклятии гробницы Тутанхамона шептались как о заслуженной каре за вторжение в посмертный мир обитателей Долины фараонов. Страх перед тем, что прошло, перед тем, кто ушел, настолько велик в человеке, что породил много табу, исполнение которых приводило к огромным лакунам в истории отдельных племен и народов. В одной из моих любимых книг Джеймс Фрезер приводил примеры того, как из страха перед прошлым из жизни той или иной общности выпадали целые столетия, а вместе с ними становились мертвыми целые языки или отдельные лексемы, отсутствие которых в живом языке и в летописи делало невозможной саму историческую науку. Соприкосновение с прошлым всегда и неизбежно несло гибель человеку и его душе. Жена библейского царя Лота оглянулась и обратилась в соляной столб. Древнегреческий Орфей потерял возможность вернуть из царства мертвых свою возлюбленную, не удержавшись от того, чтобы не обернуться и не посмотреть на нее. У индейцев Амазонии есть верование в повелителя вод – демона по имени Ипупиара. Его ступни всегда вывернуты пятками вперед, и поэтому, когда вы убегаете от него, вы все время бежите к нему, и он неизбежно заманит вас в болотную гниль. Герой одного не очень успешного голливудского фантастического фильма пытался изменить прошлое и спасти свою невесту, но прошлое каждый раз повторялось и отнимало у изобретателя его девушку. Отчаявшись справиться с прошлым, ученый попал в будущее и там нашел новую любовь, которая избавила его от призраков давно минувших лет. Право же, только остроумный марксист мог пугать людей призраком будущего, призраки изначально – признак прошлого.

Я вступил на запретную территорию. Я позволил прошлому заманить меня в свое болото – я услышал печальную и прекрасную песню лесного демона и попал в расставленную им ловушку. И ничего другого – ни обязательств дружбы, ни клятвы верности школьному братству, ни пионерства с его максимализмом и стремлением помочь, спасти, поддержать, ни жалости к слабому и невинно страдающему. Только зов из прошлого, завораживающий, как голос Сирены, который, как известно, ведет корабли на рифы и мели.

Олег пришел ко мне из прошлого, заблудился в нем сам и потянул меня за собой. А я-то хорош – с какой легкостью дал себя провести! Не врал хотя бы самому себе: записная книжка Чернова – фальшивка, состряпанная для того, чтобы подловить меня на научном честолюбии, красивый повод поиграть на моих детских чувствах к Стелле, которая, вполне возможно, не так невинна и несчастна, как мне все это было представлено. И теперь меня станут дергать прокуратура, милиция, пойдут разговоры и, как всегда, просочатся за пределы служебных кабинетов правоохранительных органов, появится пресса, начнутся звонки и расспросы – кем вы, кому и для чего… Это называется – сам погибай и товарища не забудь.

Стоп! Я споткнулся о бордюр, проложенный поперек тротуара во дворе перед аркой, выходящей прямо к академии, и мысленно дал по тормозам. Кажется, я испугался? Неужели это я? Задрожал от одного звонка из прокуратуры, как будто речь шла об измене родине? Я трус или дело в чем-то другом? Чего я боюсь? Наверное, только одного – вновь обрести в себе восемнадцатилетнего мальчишку, который любил и был покинут. Я опасался не себя и не Стеллы, я хотел избежать власти иллюзии, которая внушает нам несбыточные мечты и надежды. До разговора с Олегом я жил спокойно и по-мужски довольно беззаботно. Я не желал становиться рыцарем на белом коне, я уже почти поверил в то, что могу быть кем-то обычным и немного занудным. Но – где там! Опять труба! Опять в поход! Сначала беда приключилась со Стеллой, теперь пропал Олег, а я-то тут при чем?..

– Еще раз спасибо, что пришли. – Парчевский поднялся из-за стола и протянул мне руку для пожатия. Он приехал раньше и не сказал ни слова о моем опоздании. – Садитесь, что-нибудь закажете?

– Пожалуй, я выпью минеральной, – кивнул я, пожимая в ответ его ладонь. Пожатие оказалось крепким, что внешне трудно было предположить в этом крупном, немолодом уже мужчине с одутловатым лицом человека, страдающего хроническим недосыпанием.

– Мои верительные грамоты… – Следователь потянулся правой рукой во внутренний карман пиджака, собираясь достать свое служебное удостоверение, но я остановил его жест – это лишнее. – Как хотите… Но для нас на самом деле важна эта встреча и этот разговор. Дело в том, что вы, судя по всему, последний человек, который общался и разговаривал с Емельяновым и его подследственной Черновой.

– Что значит – последний? – Я в недоумении взглянул на него. – И при чем здесь Стелла?

– Видите ли. – Парчевский посмотрел по сторонам, вздохнул и понизил тон голоса. – Эта информация не разглашается, но адвокат Емельянов – не единственный исчезнувший по этому делу.

Я невольно потянулся ближе к следователю, поставив локти на стол.

– Продолжайте, если, конечно, дальнейшее не служебная тайна.

– Разумеется, тайна… – Разговор опять на минуту прервался, следователь заказал подошедшему официанту бутылку минеральной воды – «с газом – без газа?», «без газа»; себе попросил капуччино и эклер с шоколадным кремом, подождал, пока официант отойдет, и снова продолжил свой рассказ.

– На основании уже собранных данных мы реконструировали события вечера того дня, когда пропал ваш друг адвокат. Вы не курите, нет? Хорошо, я потерплю. – Парчевский не закурил, но так и вертел пачку в руках в течение всей нашей беседы. – В шестнадцать он заехал за вами домой, потом вы отправились в «Лефортово», там состоялось ваше свидание с Черновой… Нет-нет, это не намек, это профессиональный жаргон. После этого адвокат отвез вас обратно и тоже поехал домой. Куда он не доехал, а почему-то оказался в незнакомом дворе за три квартала от места назначения.

– Откуда так быстро узнали об этом? – Вопрос, волновавший меня уже несколько дней.

– Стечение обстоятельств, – кивнул следователь, – вы же знаете эти московские дворики, всегда у окна есть какая-нибудь старушка, которая наблюдает за всем, что происходит во дворе. Так вот именно такая народная оперативница со своего балкона увидела, как во дворе припарковалась незнакомая, то есть не соседская и не друзей соседей, машина, из нее выбежал человек, оставив дверцу открытой, и стремительно скрылся в ближайшей проходной арке. Старушка первым делом подумала о теракте и позвонила в панике в милицию. По звонку на место немедленно выехали отряд специального назначения и МЧС, машину проверили, убедились, что она чиста, успокоили бабушку и рассудили так, что «мерседес», наверное, в угоне. Пока машину везли на милицейскую стоянку, пробили по базе данных владельца. Оказалось – известный адвокат, тут же позвонили ему домой, где и выяснилось, что Емельянов обещал быть к ужину, но вот уже три часа его нет дома и его мобильный не отвечает. Дальше можете себе представить – крики, слезы, подозрение в убийстве. Наверное, кто-то из прессы отслеживает все, что связано с вашим другом, возможно, это просто работа его пиар-агентов. В общем, в последних новостях уже появилось сообщение об исчезновении Емельянова. А утром Стелла Чернова не вышла на перекличку – ее нашли в камере с перерезанными венами. Слава богу, стояла жара, и кровь быстро спекалась, текла медленно, да и порезы были неумелые. Сначала ее увезли в тюремный госпиталь, но потом у нее начался сердечный приступ, пришлось вызывать реанимацию и везти в ближайшую больницу, где ее поместили в отдельную палату и оставили милиционера для охраны…

У нашего столика опять возник официант и принес заказы. Едва дождавшись его ухода, я заторопил следователя:

– И?..

– А дальше ничего, – он отхлебнул кофе, поморщился – горячий, взял всей горстью миниатюрный эклер, и тот утонул в его огромной ладони. – Ночью госпожа Чернова скончалась, но тело ее таинственным образом исчезло из больничного морга.

– Что значит «скончалась»? – Я почувствовал, как земля уходит у меня из-под ног.

– На это имеются соответствующие документы, – кивнул Парчевский, – их сейчас проверяют мои коллеги, специализирующиеся в вопросах медицинских ошибок. Уже допросили охранявшего палату милиционера, продолжают брать показания у медперсонала… Пока это все. Вот и получается – до тех пор, пока на сцене не появились вы, все шло совершенно обычно. Прокурор вынес постановление на передачу дела в суд, Емельянов готовился к первому заседанию, но вот он привел вас, вы говорили с Черновой, и после этого адвокат пропал, а его подзащитная мертва.

– Но об этом… – дрогнувшим голосом начал я и не смог продолжить фразу.

– Все, кто оказался замешан в эту историю, дали подписку о неразглашении, и мы отслеживаем процесс, так что, как видите, уже два дня, и никакой утечки информации. – Следователь поискал рукой внизу где-то справа от себя и поднял с пола дорогой кожаный портфель, раскрыл его и достал какую-то папку. – Вам, кстати, тоже придется подписать этот документ, но потом. А сейчас я хотел бы знать, для чего вам была необходима встреча с Черновой и почему после этого она пыталась покончить с собой, а ее адвокат бесследно исчез, без каких бы то ни было заявлений о выкупе с чьей-либо стороны?

Я с ужасом посмотрел на него – Стелла мертва, а он так спокойно сообщает мне об этом?! И вообще – о чем он говорит? При чем здесь я?

– Я не понимаю…

– Мы тоже. – Парчевский поднес было ко рту указательный палец левой руки, обмазанный шоколадным кремом, но спохватился и потянулся за салфеткой. – Я не поленился выяснить кое-что о вас и совершенно ничего не понял. Вы – ученый, и, кроме десяти лет учебы в одном классе, вас с делами Емельянова, а уж тем более с Черновой, ничего не связывает. Скажите, что произошло на этом свидании в тюрьме? Может быть, она или он что-то случайно сказали, а вы просто тогда этого не заметили? Подумайте, вспомните ваш разговор.

– Послушайте, это нелепо! – воскликнул я и осекся – громко, слишком громко.

– Хотите убедить меня в том, что это простое совпадение? – Следователь с сомнением покачал головой. – Совпадений в таких делах не бывает. И куда пропало тело Черновой? Исчезло столь же таинственно, как и тело Емельянова… Извините, извините, как и он сам. И все сходится на вас. Либо вы знаете что-то важное для них обоих, либо вы сами в этом замешаны.

– Вы в своем уме? – растерялся я. – Вы меня подозреваете?

– Пока только разговариваю, – сказал мой собеседник, – если бы у меня были хотя бы какие-то доказательства, мы бы с вами так мирно не беседовали.

– Вы, кажется, мне угрожаете?

– Боже упаси! – Он шутливо поднял руки, почти так же, как Олег в прошлое воскресенье. – Я всего лишь прошу вас помочь нам. Сосредоточиться и вспомнить – зачем Емельянов взял вас с собой на свидание с Черновой, о чем вы говорили, что он сказал вам после этого посещения? Или, быть может, отдал? Чернова ждала от вас или от него какой-то весточки с воли? А услышала об исчезновении Емельянова и испугалась? Или это было заранее согласовано? С кем – с вами?

– Я что, по-вашему, крестный отец? – рассердился я.

– Не знаю, – развел руками Парчевский, – вы для нас «темная лошадка», возникли неожиданно, с кристально чистой биографией и совершенно не в теме. Или это только видимое?

– Вы говорите ерунду. – Я подал знак официанту, что прошу счет. – Мне следует рассчитаться и уйти. Полагаю, вы не станете препятствовать мне?

– Зачем? Мы и так стараемся избежать лишней огласки происходящего. Нам разные счета, как я понимаю, – сказал он, обращаясь сразу и к подошедшему официанту, и ко мне.

– Правильно понимаете. – Я извлек из портмоне кредитную карту и подал ее официанту. – Я брал минеральную. Чаевые включите в счет.

– Игорь Сергеевич, – следователь буквально уперся в меня взглядом, когда парень ушел, – поймите, мы с вами на одной стороне, пусть и с разных позиций. У вас пропали друзья, я потерял фигурантку по делу и ее адвоката. Я должен знать, что в действительности произошло, и, может быть, тогда пойму, как это связано с вами.

– Никак не связано, – отрезал я. – И никакой моей связи с этими событиями нет. Друг попросил меня составить ему компанию, чтобы поддержать нашу одноклассницу, которой грозит тюремное заключение, возможно, на очень долгий срок. Я согласился поехать с ним – я единственный не был на последней встрече после окончания школы…

– Да-да, я знаю, тридцать лет.

– А вам не кажется, что для «темной лошадки» для вас в моей биографии подозрительно почти нет белых пятен?

– Ну вот, опять рассердились, – вздохнул Парчевский, – можно подумать, мы с вами враги.

– Нет, вы – следователь, а я – случайный свидетель, совершенно бесполезный свидетель, потому что ничему свидетелем не был. Простите, мне пора. – Я с самым решительным видом поднялся из-за стола.

– Ваша карточка, – вернувшийся официант подал мне «пластик», мой собеседник рассчитался наличными. – Спасибо, приходите еще.

– Я не верю в случайности, – сказал следователь, провожая меня взглядом. – Полагаю, мы еще встретимся.

– Надеюсь, что нет. Всего хорошего, – откланялся я.

– Вашими бы устами…

Эта словесная перепалка уже начинала надоедать мне, но я был готов ответить на подтекст, который следователь вложил в свою заключительную фразу. И в этот момент неожиданно проснулся мой мобильный. Звонила Анна Петровна. Она делала это в исключительных случаях, так что я невольно вздрогнул, словно ощутив какое-то недоброе предчувствие. Говорить на шумной улице не хотелось, и я, повернувшись спиной к следователю, ответил:

– Слушаю…

А мне ответил совершенно незнакомый мужской голос:

– Игорь Сергеевич? Вас беспокоит оперуполномоченный Иванов Василий Степанович. Здесь, в вашей квартире, случилось несчастье с Горчаковой Анной Петровной, вашей соседкой. Она дала нам этот телефон и попросила перезвонить вам. Пожалуйста, приезжайте домой. Это срочно.

Дежа-вю… Земля снова куда-то поплыла. И что-то случилось с резкостью в глазах.

Наверное, жара.

– Мне надо идти. – Я вынужден был повернуться к следователю, который с неподдельным вниманием наблюдал за этим разговором. – Прощайте.

– Как скажете. – Парчевский тоже поднялся из-за стола, и я чувствовал на себе его пристальный взгляд до тех пор, пока не вышел из торгового центра…

Дома творилось что-то невообразимое. За столом консьержки сидел какой-то молодой человек и что-то писал со слов дежурной, которая стояла рядом с виноватым и страдальческим видом. Вездесущая Глафира Игнатьевна, которая на сегодня взяла выходной и собиралась ехать на дачу, когда все произошло, встретила меня еще у подъезда и сопровождала до самого лифта, без умолку тараторя про то, что вот, если бы я сегодня дежурила, такого бы не случилось. А еще жалела меня, вещи и Анну Петровну. Она так и преследовала бы меня до самой квартиры, но споткнулась о мой взгляд и замерла перед входом в кабину. «Как же вот это все…» – были ее последние слова, которые я расслышал, двери лифта закрылись, и я поднялся в кабине один.

На лестничной площадке было непривычно многолюдно, я узнал в стоявших на лестничных пролетах и у двери моей квартиры соседей с четвертого, седьмого и даже двенадцатого этажей. При моем появлении кое-кто из них засуетился и исчез, но у большинства любопытство пересилило сочувствие – каждый так и норовил заглянуть в мою квартиру и получше рассмотреть, что там происходит. А посмотреть действительно было на что! Не знаю, откуда ко мне пришло странное чувство непоколебимого спокойствия, но только оно и помогло выдержать натиск людей и обстоятельств. Кажется, в обиходе это состояние называют чувством самосохранения.

Бардак начинался уже от входной двери. Дверцы гарнитура в прихожей были раскрыты, я бы сказал – демонстративно распахнуты, вещи сброшены с вешалок, выкинуты из шкафов и беспорядочно свалены на пол, обувь вынута из обувного шкафчика и разбросана по всему коридору. В зале картина дополнялась перевернутыми стульями, поднятыми с кресел и дивана подушками сидений, тремя незнакомыми мне мужчинами, в которых угадывались небольшие оперативные чины, которые все осматривали, фотографировали, замеряли и описывали, и мамой, сиротливо сидевшей на подлокотнике дивана и тихо всхлипывавшей от каждого звука. Увидев меня, она соскочила с места и бросилась меня обнимать и что-то причитать про мебель и паркет. Я осторожно ее отстранил – ну влез кто-то в квартиру, что я – первый? Меня больше беспокоила Анна Петровна, я оглянулся и нигде не увидел ее.

– Вы Игорь Сергеевич? – обратился ко мне молодой человек с острым веснушчатым лицом. – Лейтенант Иванов.

– А где Анна Петровна? – спросил я.

– Ее уже повезли в больницу, как-никак сотрясение мозга. По внешнему осмотру, говорят, незначительное, но, наверное, там сделают рентген. Вы не волнуйтесь, думаю, с нею все будет хорошо. Хотя, конечно, такие стрессы в ее возрасте…

– Как это случилось? – Что-то в картине происшествия смущало, но я пока еще не мог понять, что именно беспокоило меня.

– Пока у нас нет полного представления о случившемся, но в общих чертах можно восстановить очередность событий. – Оперуполномоченный посмотрел в свои записи. – Около двенадцати часов двое неизвестных вошли в подъезд, представились консьержке сотрудниками милиции, показав какие-то корочки, сказали, что у них есть ордер на обыск вашей квартиры, и попросили проводить их к вам. Консьержка сказала, что вы ушли еще в десять и дома никого нет, тогда они предупредили, что поднимутся на этаж и будут вас ждать около квартиры. Лиц она, конечно, не запомнила, судя по всему, старушка не на шутку перепугалась…

– Конечно, – немедленно встряла с комментариями мама, – вот была бы сегодня Глафира Игнатьевна, она бы сама за ними до квартиры поднялась, а прежде еще и в милицию позвонила и удостоверения проверила.

– Это правда. – Я кивнул удивленно приподнявшему брови лейтенанту. – Есть у нас такой персонаж, добровольный помощник милиции и родителей. Я не шучу – у нее редкая наблюдательность и для ее возраста невероятно цепкая память на все. Кстати, она там внизу мается от скуки, вы ее порасспрашивайте, у Глафиры Игнатьевны есть привычка наблюдать за всем, что происходит вокруг и около подъезда, из окна своей лоджии.

– Учту, – кивнул лейтенант и продолжил: – Далее все происходило примерно так: оказавшись на этаже, неизвестные, как я предполагаю, прозвонили квартиры соседей и, убедившись, что из них дома никого нет, на всякий случай позвонили и к вам. И тут их встретила ваша соседка, как я понял, она поливала цветы и у нее есть ключ от вашей квартиры (краем глаза я увидел, как неприязненная судорога пробежала по маминому лицу). Итак, она открыла дверь, неизвестные и ей тоже заморочили голову своими удостоверениями и ордером, прошли в квартиру, стали осматриваться, а Горчакова взялась звонить вам, чтобы предупредить. Дальше она ничего не помнит – получила удар по голове. Сколько она так лежала, не знает, но, судя по хронометражу, не менее получаса. Вполне достаточно, чтобы навести шмон по всей квартире.

– Шмон? – взвилась мама.

– Умоляю, – сердито обернулся я к ней, – не надо благородного филологического возмущения, ты слышишь эти слова каждый день в своих любимых сериалах.

– Да уж, эти сериалы, – многозначительно усмехнулся лейтенант, – в общем, когда Горчакова пришла в себя, она вызвала милицию, а дежурная, принявшая ее звонок, – уже «скорую помощь». Потом приехали мы, Горчакову при нас увезли в больницу, с ней поехал пожилой мужчина, как я понимаю, ваш отец. Им Горчакова тоже успела дозвониться.

А я поставил мобильный в бесшумный режим и даже ни разу не взглянул, звонил ли кто мне за время разговора с человеком из прокуратуры. Бедная наша Анечка!

– Вы не могли бы все здесь внимательно осмотреть и сказать, что пропало? – попросил лейтенант.

– Да как тут сразу это увидишь! – воскликнула мама. – Все раскидано, разворочено!

– Мне можно пройти в кабинет, в спальную? – Я сделал вид, что не услышал ее слов.

– Разумеется, это ваша квартира, – сказал лейтенант, – и вы нам очень поможете, если постараетесь сосредоточиться и ничего не пропустите.

Мне хватило самого беглого взгляда, чтобы понять – это не ограбление, это инсценировка. Бумаги на столе были не перерыты – просто сброшены, ноутбук даже не сдвинули с места. Для виду опрокинули стакан для карандашей и ручек, часть из них лежала на столе, часть рассыпалась по ковру. Несколько книг снято с полок, растрепано и брошено на паркет – типично для вандала, но не для грабителя.

– У вас в квартире есть сейф? Ценности? Где вы их храните? – Лейтенант наблюдал за мной, стоя в проеме двери в кабинет.

– Какие ценности у одинокого ученого? – раздался мамин голос из-за спины оперуполномоченного. – Его книги и его мысли.

– Мама! – Я чувствовал, что начинаю терять терпение.

– Ну, – протянул лейтенант, – некоторые из этих книг – раритеты, не говоря уже о картинах. Я вижу три весьма неплохих и дорогих этюда маслом, да и рамы сами по себе уже антиквариат. Это передвижники?

– Да, – кивнул я, – приходилось сталкиваться?

– Разыскивать, – подтвердил лейтенант, – так что скажете?

Он мне понравился, не то что этот – следователь из прокуратуры. Стоп. Опер сказал, что псевдограбители предъявляли скорее всего фальшивые удостоверения. А я ведь так и не удосужился взглянуть на бумаги господина Парчевского. К тому же он обещал мне подписку о неразглашении, но никаких документов мы с ним не подписали. Неприятный холодок зигзагом скользнул по моей спине.

– Если честно, лейтенант, то сейчас я, пожалуй, соглашусь с матерью, мне понадобится время, чтобы во всем разобраться. Расставить вещи по местам, в моей квартире очень много мелких деталей, вполне возможно, что-то я пока просто не вижу из-за общего беспорядка. Вы дадите мне полдня, чтобы навести здесь порядок и определиться с пропажами, если они есть? А что до сейфа или ящика с драгоценностями, то их здесь нет и никогда не было, но картины, как вы сами видите, все на своих местах.

– Надо проверить столовое серебро, – обрадованная моим послушанием, снова вставила свою реплику мама.

– Еще коллекцию столетних вин и китайские вазы династии Мин. – Я увидел, как округлились ее глаза и поползли вверх брови лейтенанта. – Это шутка. Просто шутка.

– Что же, – опер покачал головой, – мы в квартире закончили, еще пройдем опросим соседей. Вот вам моя визитка, позвоните, когда закончите наведение порядка, хорошо? Мы оформим протокол и будем дальше разбираться в этом деле.

Нет никакого дела, хотел сказать я, но промолчал, мне самому еще стоило в этом убедиться. А пока сначала надо увезти отсюда маму и навестить Анну Петровну.

Я вышел в коридор проводить милицейских и соседей-понятых. Потом позвонил отцу. Он сказал, что уже собирается возвращаться, Аню положили в двухместную палату… «Почему? – нахмурился я. – У них что, не было люкса?» «Я предложил ей, – извиняющимся тоном объяснил отец, – но Аня сказала, что устала от одиночества в собственной квартире, так хотя бы в больнице с людьми пообщаться». «Глупости, – буркнул я, – это вечная ее щепетильность». «Я тоже так ей сказал, но ты же знаешь женщин, упрямство у них в характере, в общем, скоро буду, ждите меня».

Насчет упрямства так и есть. Выходя, я попросил маму ничего не трогать, вернувшись, застал ее за приборкой. Упираясь коленями, она вталкивала подушки сидений в углубление в диване, кресла уже стояли собранными. Я взял ее за руки и не без сопротивления увел на кухню. «Если хочешь помочь, сделай мне пару бутербродов и чаю». «Тебе с колбасой или сыром?» – Похоже, она с трудом сдерживала слезы. «Все вместе, а еще порежь помидор и положи лист салата». Мама открыла холодильник и, насупившись, начала доставать продукты. «Только бутерброды, никаких разговоров», – предупредил я, услышав, как она бормочет: «А все эта проклятая Анька, если бы она не была такой дурой, то не впустила бы в дом посторонних». «Они предъявили удостоверения», – заметил я. «По мне хоть сто таких удостоверений, я бы все равно не открыла», – парировала мама. И надо признаться, так оно и было бы – мама всегда отличалась подозрительностью и сомневалась буквально во всем и в каждом. Возможно, поэтому у нее особенно не было подруг, кроме разве что Глафиры, да и то я скорее отнес бы ее к категории верных холопов.