Текст книги "Суженый-ряженый (СИ)"
Автор книги: Елена Крылова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 12 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]
– Ладно, сначала так сначала, – проявила покладистость Таня. – Ты ведь знаешь, папа, что мы совсем погрязли в инвентаризации, и эта статья совершенно вылетела у меня из головы. Екатерина же Анатольевна, которая всегда напоминает заранее, на сей раз, уж не знаю почему, позвонила только накануне. А я в тот день жутко устала и, естественно, ужасно злилась, что придется работать ночью. Так получилось, что к дому мы с Захаровым – его я, разумеется, узнала сразу, – подъехали практически одновременно. Мы с ним даже на лифте поднимались вместе. Только он вышел раньше. – Таня была очень довольна тем, что сдержала дважды данное слово, не сказав при этом ничего, кроме правды. Пусть и не всей. – А ночью его сигнализация...
– Воодушевление, с которым мне ее живописали, говорит само за себя, – вставил Николай Николаевич. – Я только не пойму, как с двенадцатого этажа можно понять, на какой машине сработала сигнализация.
– Еще как можно. К тому же Захарова я и с двенадцатого этажа рассмотрела. – Таня не стала вдаваться в подробности о том, как ей это удалось. – Так вот, со статьей у меня не ладилось, получалось как-то... вяло...
Николай Николаевич хмыкнул.
– Ну, что поделаешь, если именно от злости на меня снизошло вдохновение? – Таня передернула плечами. – Наверное, моя муза тоже разозлилась из-за того, что ее разбудили столь беспардонно. Между прочим, узнав во мне свою попутчицу по подъему в лифте, – собственная формулировка Тане не слишком понравилась, но в общем-то это было правдой, – Захаров счел, что ему еще повезло. Ведь я могла обвинить его вообще во всех смертных грехах. Естественно, это было уже после того, как мы познакомились и выяснили, что именно я являюсь автором той самой злостной статьи.
– Послушай, Стася, а Захаров, случайно, не упоминал...
– О твоей шуточке над Линденбаумом? Упоминал. Но это было уже позже, когда в знак признательности я поила его кофе. Между прочим, речь шла о профессоре Головине, читавшем у нас историю архитектуры, а вовсе не о моем отце.
– Жаль, – вздохнул Николай Николаевич, – знай он всю подоплеку, вот тогда он действительно смог бы оценить мою шутку по достоинству.
– Ничего, он и так оценил, – заверила его Таня. – Сказал, что это – высший пилотаж, а тебя, папочка, восхищенно назвал настоящим искусствоведом.
Лицо Николая Николаевича осветила довольная улыбка, и, подняв свой бокал, он торжественно провозгласил:
– Ну что ж, за нас! За искусствоведов!
15
Отец уехал на следующий день. А вечерком в сопровождении Агаты и с Анюткой под мышкой забежала за статьей Лера. Быстренько просмотрев Танин опус, она потребовала от подруги автограф и, прихватив журнал, умчалась укладывать ребенка спать.
Ирочка почему-то не зашла.
Захаров не позвонил.
Прошло еще четыре дня. И все четыре жара стояла просто ужасающая.
С родителями Таня регулярно общалась по телефону, а в субботу поехала к ним в Петергоф. Леру, Анечку и Агату Макс отвез на дачу еще в пятницу вечером.
Ирочка все не появлялась.
Захаров не звонил. Впрочем, на визитке был лишь Танин рабочий телефон, застать же ее на месте в эти дни было чрезвычайно трудно. Раза три ей, правда, передавали, что ее спрашивал какой-то мужчина, хотя вряд ли это был Захаров. То есть один раз точно не он, что же касается остальных двух... А почему, собственно, он должен был ей звонить? Да и не ждала она его звонков, просто думала, что, может быть, позвонит.
Дни шли, и Танины нервы стали потихоньку успокаиваться. Она уже не вздрагивала каждый раз, завидев ярко-красную машину, да и Глеб Захаров перестал ей повсюду мерещиться. Так, иногда...
Наконец в понедельник, который, как ему и полагается, оказался днем тяжелым и все таким же жарким, к Тане пожаловала Ирочка Булыгина. Естественно, идеально одетая, идеально причесанная, идеально накрашенная, с идеальным маникюром. Легким облачком идеальную женщину окутывал аромат каких-то новых духов, наверняка дорогих и модных.
Сегодня соседка проявила гуманность и возникла на пороге не сразу, а только минут через двадцать пять после Таниного возвращения домой, за что Таня была весьма ей признательна, поскольку успела принять душ и переодеться.
Ирочка явно была настроена по-деловому. В одной руке она держала блюдо с тортом, под мышкой у нее была зажата бутылка вина, а к груди она еще прижимала плоскую коробку, на которой красовалась знакомая надпись "Lapponia", это был, кажется, клюквенный ликер. В другой руке, подобно опытному жонглеру, соседка удерживала стопочку пластиковых контейнеров. Сквозь их прозрачные стенки виднелись разнообразные яства, совершенно бессовестным образом дразнившие Танин голодный взгляд.
– Привет, Танюша! – улыбаясь, пропела Ирочка, и ее идеально розовые губки на миг коснулись щеки хозяйки. После этого символического поцелуя губки, разумеется, остались все такими же идеально розовыми. – Возьми, пожалуйста!
– Привет! – Подавив вздох, Таня тоже улыбнулась и подхватила бутылку, готовую выскользнуть у Ирочки из-под мышки. Она собиралась сказать, что в холодильнике у нее полно еды, но... взглянув на этикетку, лишилась дара речи.
Это оказалось марочное французское мерло. На Таниной памяти Ирочка впервые принесла сухое вино. Впрочем, с тортом дело обстояло еще круче. Домашнее происхождение данного кондитерского шедевра выдавало совершенно непомерное количество свежей клубники, утопавшей в белоснежном облаке взбитых сливок.
Гостья деловито зашагала в сторону кухни, а хозяйка с бутылкой в руках и отвисшей челюстью смотрела ей вслед. Нет, Тане решительно не нравились алкогольно-кулинарные нападки соседки. Не стоило ходить к гадалке, чтобы понять: Ирочку привело сюда не одно лишь праздное любопытство. Впрочем, думать об иных движущих силах Тане категорически не хотелось, да и некогда было. Обреченно вздохнув, она поплелась на кухню.
Ирочка опередила ее максимум на полминуты, однако стол каким-то непостижимым образом был уже практически накрыт, даже салфетки лежали около каждого прибора. Соседка успела уже вытащить из шкафа посуду, которая в большей степени, нежели пластиковые контейнеры, отвечала эстетическим запросам ее утонченной натуры, и теперь Ирочкины идеально наманикюренные пальчики резво мелькали, перекладывая принесенные из дома яства. Почти как в сказке о Царевне-лягушке: легкое движение правой руки – и аккуратная горка свеженарезанного салата с витиеватым майонезным вензелем возвышается в стеклянной миске. Плавный взмах левой рукой – и глянцевые кусочки заливного языка плотненько уложены на фарфоровой тарелке. Еще одно неуловимое движение – и все стыки между кусочками аккуратно прикрыты мелкими кустиками кудрявой петрушки.
Загипнотизированная этим волшебным зрелищем, Таня опять упустила возможность сообщить соседке, что еда у нее есть. С другой стороны, наличие оной гостья и сама должна была заметить, когда пристраивала в холодильнике свой торт.
Пожав плечами, Таня водрузила бутылку вина посреди стола и пошла за штопором.
Быстро выложив в плетеную корзинку нарезанный хлеб, тоже, кстати, принесенный с собой, Ирочка без обиняков, в манере совершенно ей несвойственной приступила прямо к делу.
– Танюша, речь идет о жизни и смерти! – воскликнула она с изрядной толикой патетики.
В ее мелодичном голоске, привычно ласкающем слух, Тане вдруг послышались металлические нотки. Но может быть, ей это лишь показалось.
– Только ты можешь меня спасти! – снова воскликнула Ирочка, но уже более проникновенным тоном. На этот раз никаких металлических ноток слышно не было. Она умолкла, давая собеседнице возможность прочувствовать всю безграничность своего к ней доверия.
– Вот как?.. – обронила Таня и тоже умолкла. Нет, ей решительно не хотелось брать на себя ответственность ни за жизнь, ни тем более за смерть Ирочки Булыгиной. В безграничном доверии соседки она также совершенно не нуждалась. К сожалению, избежать тяжкого бремени ответственности не представлялось никакой возможности. Либо за то, либо за другое. Третьего просто не было дано.
Таня прочувствовала и осознала всю тщетность сопротивления судьбе, но покориться уготованной ей участи вот так сразу... Нет, она просто не могла себя заставить! И пусть это было ужасно невежливо по отношению к гостье, но, не сказав больше ни слова, голодная хозяйка приступила к трапезе. Впрочем, всегда такая деликатная и ранимая Ирочка на сей раз ничуть не смутилась.
– Во-первых, хочу сказать тебе, что я все знаю, – деловито сообщила она.
Таня удивленно воззрилась на свою собеседницу, весьма озадаченная этим "все". С другой стороны, теперь уж у нее точно не осталось никаких сомнений в том, что соседку к ней привело отнюдь не праздное любопытство.
– Тебя, Танюша, не было, поэтому я позвонила Глебу, – говорила между тем Ирочка, – и он мне все рассказал...
Опять это интригующее "все"!
– ...и про то, что вы примерно в одно время учились в Академии художеств, и про то, как вы познакомились. Ты не беспокойся, я знаю, что между тобой и Глебом ничего нет и быть не может...
Было бы из-за чего беспокоиться! Конечно же, между ней и Захаровым ничего нет! И быть не может. Совершенно верно. Уж после ее статьи так точно не может. Надо полагать, бывший любовник... впрочем, может, и не бывший рассказал Ирочке о статье. Таня отрезала кусочек заливного языка и, подцепив его вилкой, отправила в рот.
– ...но поскольку все равно все считают, что есть...
– Что все считают? – спросила Таня, звякнув ножом о тарелку. Разумеется, она и сама знала, что все считают, но хотела, чтобы ей сказали об этом прямо.
– Что Глеб твой любовник, – с готовностью пояснила Ирочка и затараторила: – Понимаешь, Танюша, все дело в Мише. Глеб уже согласился, и теперь все зависит от тебя. Если бы знамя не упало прямо на Никиту...
– Погоди, при чем здесь знамя? Какое знамя?
– Какое, какое... Такое. Сине-бело-голубое. Со стрелочкой, внутри которой написано "Зенит". Дело в том...
Ну да, разумеется, сине-бело-голубое. Как это она сама не догадалась? Ведь Миша всегда вывешивает его в день матча, а Никита Клюев живет как раз этажом ниже Булыгиных. Так что если уж какому-то знамени и суждено было на него упасть, то, конечно, именно тому, что регулярно свешивалось сверху. Во всяком случае, это логично. А ронял знамя наверняка Захаров. В ту самую ночь. Тоже вроде логично.
16
Не просто логично, так, оказывается, все и произошло на самом деле. Ирочкин рассказ получился, правда, немного сбивчивым и скупым на подробности, однако не в меру разыгравшееся Танино воображение легко заполнило образовавшиеся пробелы. Подробностей, в том числе пикантных, получилось даже с избытком. Но тут уж Таня ничего не могла с собой поделать: воображение работало не только против ее желания, но и помимо ее воли.
Ирочка во всем винила футбол и электронику. Впрочем, возможно, следовало винить механику, но в таких технических тонкостях она не разбиралась.
Однако все по порядку.
Перед матчем Миша, как всегда, вывесил в лоджии знамя с символикой любимой команды. "Зенит" выиграл, и Булыгин, отбывая с утра в командировку, оставил сине-бело-голубой стяг реять почти на высоте птичьего полета. Это свисающее из лоджии знамя всегда ужасно раздражало его супругу, и она целый день собиралась его снять, однако руки у нее так и не дошли.
Сегодня Ирочка избавила Таню от длинных путаных объяснений по поводу визита архитектора, сразу же определив свои отношения с ним как деловые. А Таня, меланхолично поедая салат, думала, что таковыми они, возможно, и остались бы, случись ее соседке услышать захаровскую сигнализацию раньше. До того, как назначить ему свидание у себя дома.
К сожалению, подобной возможности ей не представилось. До сих пор сигнализация включалась лишь дважды, и тоже по ночам. Бог знает, почему это происходило, но поднятый по тревоге Захаров ни разу не обнаружил рядом со своей машиной ни одного злоумышленника. С другой стороны, какой злоумышленник решится продолжать свое черное дело под такой аккомпанемент? Да еще посреди белой ночи? Кстати, причины, по которым она выключалась, также были ведомы только Богу. И возможно, еще производителю этого чуда техники.
Той ночью, когда Захаров засиделся у Ирочки в гостях, его сигнализация опять включилась совершенно непонятно отчего. Он долго всматривался в сгустившиеся сумерки – мешало укрепленное на поручне лоджии знамя, – но никого рядом со своей машиной так и не увидел. Совершенно уверенный в том, что сигнализация и на этот раз отключится сама еще до того, как он спустится с двенадцатого этажа, Захаров вниз сломя голову не помчался.
Время, однако, шло, секунды складывались в минуты, а она все продолжала квакать. Потеряв наконец терпение, Захаров все-таки ринулся вниз. На пульт он стал жать, едва только выскочил на улицу, но без всякого толку.
А сигнализация действительно отключилась сама, как только он оставил пульт в покое.
Чертыхаясь, Захаров убедился в том, что с машиной все в порядке, после чего вернулся к Ирочке. Вероятность того, что через пару часов начнется новое светопреставление, по его мнению, была близка к нулю. Точнее, он ее вообще не рассматривал, поскольку, согласно имевшейся у него статистике, его своенравное противоугонное устройство должно было молчать по меньшей мере еще неделю. До утра уж точно. А он отнюдь не собирался так долго задерживаться.
Хуже всего было то, что в следующий раз сигнализация включилась куда более некстати, чем в предыдущий. Подойдя к этой части своего рассказа, Ирочка стала мямлить совсем уж невнятно, однако Таня прекрасно помнила, в каком виде был тогда Захаров. В тот момент ему при всем желании было не высунуть носа дальше лоджии.
Перегнувшись через поручень, он первым делом посмотрел на свою машину: как и следовало ожидать, никого возле нее видно не было. Зато из окон всех двенадцати этажей то тут, то там торчали головы перебуженных людей. Ближайшая голова высунулась из соседней лоджии. Захаров узнал молодую женщину, с которой ехал в лифте, не возникало сомнений и в том, что женщина также его узнала.
Когда она резко от него отвернулась, он тоже сделал слишком резкое движение, совершенно позабыв о торчащем рядом знамени. Оно сильно накренилось и как-то сразу стало падать. Ни страшно раздраженный Захаров, ни совсем оторопевшая Ирочка подхватить его просто не успели.
Оставалось надеяться на то, что, падая, знамя не причинит никому никакого ущерба. Осторожно глянув вниз, они увидели сначала только сине-бело-голубую шелковую волну, однако уже в следующее мгновение стало ясно, что буквально через долю секунды знамя угодит своим древком точно по темечку нижнему соседу.
Слабый Ирочкин вскрик явился запоздавшим предупреждением. Хорошо, что Никита Клюев был боксером, выступал в тяжелом весе и умел держать удар. Он даже попытался ухватить полотнище пролетающего мимо него знамени, но чуточку промахнулся. Проводив взглядом развевающийся шелк, Никита посмотрел наконец вверх. Туда, откуда знамя упало и откуда раздался вскрик.
Ирочка и Захаров этого даже не заметили. Они оба как завороженные следили за падением довольно тяжелого предмета с весьма приличной высоты и молили Бога о том, чтобы футбольный символ не встретил больше никаких препятствий на своем пути. Не у всех ведь головы такие крепкие, как у боксеров-профессионалов.
Все, однако, обошлось, и оба вздохнули с облегчением.
Рыцарский порыв Захарова помочь ей достать из кустов знамя Ирочка решительно отклонила. Береженого, как известно, Бог бережет. Вдруг кто-то увидел бы их вместе? Или даже одного Захарова, но с ее, вернее, с Мишиным, знаменем, эффектный полет которого только что наблюдали десятки, а то и сотни пар соседских глаз? О том, что вместе их Никита уже видел, она даже не подозревала.
Вытаскивать знамя из зарослей сирени Ирочка отправилась минут десять спустя после отъезда Захарова. По дороге она никого не встретила и ничьих косых взглядов не заметила. В общем, все действительно вроде бы обошлось.
Вернувшись домой, Ирочка почувствовала ужасную усталость, и тут на нее снизошло прозрение. Она вдруг осознала, что ее увлечение современной архитектурой прошло без следа. Но чтобы вновь обрести душевное равновесие, ей просто необходимо было нейтрализовать соседку. Этот камень свалился с ее души к вечеру следующего дня, как только Ирочка узнала, что Таня твердо придерживается принципа невмешательства в чужие семейные отношения.
Что касается упавшего на Никитину голову знамени, Ирочка в случае чего собиралась сказать, что это она его уронила. Тут никаких проблем не предвиделось.
Проблемы, однако, возникли именно там, где меньше всего ожидались.
В прошедшую субботу опять играл "Зенит" и опять на выезде. Возможно, не все это знают, но страсть к футболу точно так же, как и страсть к собакам, способна объединить самых разных людей, а поскольку болеть в компании гораздо интереснее, Миша с Никитой довольно часто смотрели телевизионные репортажи вместе. Так было и на сей раз.
Когда закончился первый тайм, мужчины вышли в лоджию покурить.
Поглядев на обвисшее от полного безветрия знамя, Никита улыбнулся, будто припомнил что-то.
– А ниче ты меня огрел, блин, тогда по кумполу!
– Что? – не понял Булыгин.
Боксер-тяжеловес провел ладонью по древку, затем потер коротко остриженную голову.
– Не, шишки-то, можно сказать, не было...
– Погоди, Никит, ты о чем? – снова не понял Булыгин.
– Как, блин, о чем? О том, как твое знамя на меня свалилось. Красиво летело! – поделился Клюев волнующими воспоминаниями. – Да ты, Миш, и сам видел!
– Не видел я, – хмуро возразил Булыгин.
– Да ты чё, Миш? Я сам тебя видел...
Ирочка опешила. Вот это сюрприз! Хорошо еще, что Никита принял Глеба за Мишу! И как он только мог спутать худощавого темноволосого Захарова с ее упитанным мужем, к тому же блондином? Загадка! Не иначе в глазах у Клюева двоилось. Наверное, удар по голове оказался не таким уж безобидным.
– ...тогда еще, блин, у того козла... – Далее Никита изъяснялся в выражениях, которые Ирочка понимала, но воспроизвести вслух никогда не решилась бы. Впрочем, для ее ушей они и не были предназначены.
Мужчины вообще понятия не имели, что она их слышит. Когда начинался футбол, Ирочка всегда демонстративно покидала комнату. Ее утонченной натуре были абсолютно чужды низменные футбольные страсти. Кто же знал, что сегодня она столь радикально отступит от своих привычек.
Попытка всколыхнуть булыгинскую память привела к тому, что и без того мрачный Миша помрачнел еще больше, а красная до корней волос Ирочка покраснела еще сильнее. Впрочем, сейчас ей было не до утонченности собственной натуры. Нужно было немедленно вмешиваться и спасать положение.
– Никита, это я уронила тебе на голову знамя, – при первой же возможности вклинилась она в разговор. – Извини, пожалуйста.
Заметив всего в двух шагах от себя совершенно пунцовую Ирочку, Клюев начал неуклюже извиняться:
– Блин! Прости, Ир, блин! – Он выглядел слегка смущенным, однако с толку сбит не был. – Ты чё, Ир? За кого меня принимаешь? По-твоему, я бы не отличил тебя от мужика?
Быстро взглянув на мужа, напряженно следившего за их препирательствами, Ирочка картинно возвела глаза к небу:
– Никита! Знамя уронила я, оно, наверное, здорово стукнуло тебя по голове, потому что ты все перепутал! Миша был тогда в командировке. Но мужик... то есть мужчина, действительно был. – Ирочка бросила еще один быстрый взгляд на еще более напрягшегося мужа и произнесла: – Только в соседней лоджии!
На лице Булыгина отразилось явное облегчение, а Никита, сдвинув брови, озадаченно переспросил:
– В соседней?
– Ну да, у нашей соседки Тани Амельченко. Он как раз высунулся...
– Ха! Не смеши меня, Ир, это просто исключено! Танька, блин, лесбиянка!
17
Таня чуть не подавилась языком. Заливным, разумеется. Она попыталась откашляться, и вместе с кашлем из горла ее вырвался не то сдавленный смех, не то всхлип, честно говоря, она и сама этого не поняла.
– Я не...
– Да нет, Танечка, ты погоди! – перебила ее Ирочка. – Я Никите сказала, что собственными глазами видела тебя на руках у мужчины, возможно даже, того самого, которого он видел той ночью.
Таня испытала огромное облегчение от того, что соседка не поверила Никите, и, значит, нет никакой необходимости ей что-либо объяснять.
– А он мне сказал, – говорила в это время Ирочка, – что насчет мужика... мужчины не знает, но "тойота" точно была та самая, которая надрывалась той ночью. И что он, подъезжая к дому, тоже видел, как Глеб... то есть по имени его Никита, конечно, не называл, подхватил тебя на руки. Он сказал, что сначала удивился, но потом заметил, что у тебя сломан каблук. Затем очень язвительно добавил, что в определенных обстоятельствах даже лесбиянок мужчины носят на руках, но спать предпочитают с настоящими женщинами. И что Глеб тоже не исключение, поскольку через час или полтора он сам, Никита то есть, видел отъезжавшую от дома красную "тойоту". Он как раз выходил из парадной, собирался съездить за пивом, – зачем-то пояснила Ирочка.
О чрезмерной любви Клюева к темному пиву Таня знала. Ковыряя вилкой салат, она вполуха слушала соседку, а ее мстительное воображение, не скупясь на подробности, рисовало образ вконец отяжелевшего от пива боксера, которому иного пути не оставалось, как только переквалифицироваться в борцы сумо.
Между тем Ирочка продолжала свой рассказ:
– У "Приморской" он снова увидел "тойоту", Глеб останавливался там, чтобы купить цветы. По этому поводу Никита очень ехидно заметил, что, как правило, в одиннадцать вечера букеты покупают не для собственной мамы. – Тут Ирочка не удержалась от завистливого вздоха.
Таня ей даже посочувствовала. Похоже, из соображений конспирации Захаров никогда не дарил бедняжке цветов.
– Я ему, правда, ответила, что для собственной жены букеты покупают в любое время... – Ирочка передернула плечиками и развела руками. – А что еще я могла сказать? Но Никита только отмахнулся и заявил, что в данном случае это не имеет никакого значения, поскольку ты сама говорила ему... сказала ему... что ты лесбиянка, – выпалила Ирочка и в замешательстве уставилась на Таню.
Таня тоже была в замешательстве. Выходит, соседка все-таки поверила Клюеву, она просто не хотела, чтобы муж ее тоже ему поверил. О том, как чета Булыгиных восприняла Никитино разоблачение, Ирочка ни словом не обмолвилась. Вероятно, из деликатности. Однако ее упущение без труда восполнило Танино разыгравшееся воображение. Больше всего порожденное им видение напоминало финал бессмертной комедии Гоголя "Ревизор". Так ли это было на самом деле, принципиального значения для Тани не имело. Что же касается клюевских откровений, то он, черт возьми, сказал чистую правду: об этом она ему говорила сама! То есть нет, не говорила, а только подтвердила, но, по существу, эти нюансы ничего не меняют.
А дело было так.
Однажды в канун Нового года Танина подруга Ксюша, открыв бар в дедушкином кабинете, рядом с бутылкой коньяка, за которым, собственно, ее и послали, обнаружила весьма занятную книгу, которую никогда раньше не видела. Книги вообще заполняли практически все свободное пространство кабинета, не занятое огромными, от пола до потолка, шкафами, в которых тоже, естественно, были книги. Таким образом, временно пустовавшее местечко в баре было ничем не хуже любого другого. Лежавшая там книга сразу же привлекла Ксюшино внимание. Не столько своим называнием "Русский народ, его обычаи, обряды, предания, суеверия и поэзия", собранные М. Забылиным, сколько своим почтенным возрастом. Изданная в Москве книгопродавцем М. Березиным, она датировалась 1880 годом*./*Данная книга, безусловно, представляет интерес не только для героев данного романа, однако достать издание 1880 года весьма затруднительно. Гораздо доступнее его репринтное воспроизведение 1990 года, которое вышло в свет сто десять лет спустя тоже в Москве./
Рассудив, что в ту пору народ еще знал толк и в обрядах, и в суевериях, Ксюша не устояла перед искушением и решила быстренько пролистать труд господина М. Забылина. Вместе с коньяком она прихватила из бара чуть потертый фолиант и уселась с ним прямо на ковер. Бутылку, чтобы не мешала, Ксюша поставила рядышком с собой.
Согласно длинному перечню на титульном листе книга содержала сведения о народной медицине, кладах, а также колдунах, ведьмах и нечистой силе. Кроме того, в ней говорилось о ложных убеждениях и разного рода симпатиях, приметах, заклинаниях, заговорах. Рубрика с незатейливым названием "домашняя жизнь" обещала описание костюмов, охоты, музыки, песен, присловий и чего-то еще, скрытого под многозначительным "и проч.".
О том, что бабушка ждет коньяк, необходимый ей для пропитки торта, Ксюша забыла в тот момент, когда открыла оглавление.
Как человека молодого и здорового, народная медицина ее интересовала постольку-поскольку, другое дело – ведьмы вкупе с нечистой силой. Вся эта нечисть с юных лет будоражила Ксюшино воображение. И еще ей просто до зарезу нужен был клад, чтобы купить наконец мебель. Такой способ получить сразу много денег виделся Ксюше наиболее перспективным.
Подзаголовок "О кладах" скромненько затесался между "народной медициной" и "домашней жизнью". Пока она искала нужную страницу, перед ее внутренним взором промелькнули кадры знакомого с детства мультика "Трое из Простоквашина". Там дяде Федору, Матроскину и Шарику тоже понадобился клад, так они отправились за ним в лес и, выкопав приличных размеров яму, обнаружили сундучок, набитый сокровищами. В общем, получалось, что найти клад – раз плюнуть, не сложнее, чем набрать корзину грибов.
К большому своему сожалению, Ксюша не умела искать ни грибы, ни клады, но теперь с книгой, буквально набитой народной мудростью, у нее появлялся шанс.
Наконец она нашла нужную страницу и прочитала, что кладом называется сокровище, зарытое в землю либо от разбойников, либо самими разбойниками. Однако недостаточно было зарыть клад в землю, его следовало оберегать. Единственно доступными мерами безопасности в те давние времена были заклинания, заклятия и заговоры. Разной степени сложности и ужасности. Зачастую в них даже условия завещания содержались. В общем, из книги следовало, что поиски клада были сопряжены со всяческими страхами и опасностями. Но вот о том, как их искать, ни слова.
С другой стороны, коль скоро существовали заговоры против кладоискателей, логично было предположить, что кладоискатели тоже имели если не заговоры, то хоть приметы какие-то, помогающие в их трудном деле. Ксюша вновь принялась изучать оглавление. Так и есть, в части третьей под общим названием "Чары и обычаи" первым шел как раз "Заговор при искании клада", который начинался словами: "Когда покажется счастливцу клад..."
Увы! Никаких практических советов относительно действий, предшествующих этому счастливому моменту, она не обнаружила. Таким образом, народная мудрость ее надежд не оправдала. Быть может, у каждого кладоискателя было свое ноу-хау? Ведь оберегающих клады заговоров в книге также не приводилось. Похоже, ни один уважающий себя владелец сокровищ столь конфиденциальной информации народной молве не доверял. А почему уважающий себя кладоискатель должен был поступать иначе?
Зато господину Забылину посчастливилось собрать множество историй о кладах Стеньки Разина. Оказывается, слывший колдуном и чародеем, лихой атаман лучше, чем кто-либо, умел оберегать свои несметные богатства. Как утверждает все та же народная молва, ужасные заклятия не раз останавливали охотников за его добром, иные из них даже жизнью поплатились за свою алчность. Мало кому удалось добраться до Стенькиных сокровищ, а уж сумевших ими воспользоваться было и того меньше.
Прочитав все это, Ксюша задумалась. Если допустить, что в стародавних преданиях имеется хоть доля правды, то на просторах от Волги до Дона, где гулял со своей шайкой удалой разбойник, земля и по сей день должна хранить запрятанные в ней клады. Только это ведь все равно, что искать иголку в стоге сена, который к тому же находится очень далеко. Так что Бог с ними, с кладами, жизнь, в конце концов, прекрасна даже без мебели. И вообще заработать на обстановку, пожалуй, гораздо проще, чем связываться с кладами и всякими там средневековыми заклятиями...
Как раз в момент принятия этого судьбоносного решения в дверь кабинета заглянула возмущенная бабушка и, обнаружив внучку на полу с раскрытой книгой, пришла в еще большее возмущение. Таким образом, ведьм, домовых и прочих кикимор Ксюше пришлось отложить на потом. К счастью, дед позволил ей взять раритет к себе домой.
Изучение сего фундаментального труда она начала с самого начала, а именно с праздников и обрядов. Первыми в оглавлении шли святки. Неожиданно для себя самой Ксюша заинтересовалась святочными гаданиями. Более того, у нее появилась просто гениальная идея устроить на православное Рождество девичник со святочными гаданиями.
В самом деле, несправедливо как-то получалось: католическое Рождество скромно, но весело отметили на работе, Новый год – традиционно семейный праздник, его и встречали всей семьей. А как же друзья и вновь обретенный официальный праздник православного Рождества?
Своей новаторской идеей Ксюша поделилась с тремя лучшими и к тому же незамужними подругами. Вообще-то в ближайшие планы Тани, Юли, Вики и самой Ксюши отнюдь не входили целенаправленные поиски суженого. Но грех ведь было не воспользоваться таким потрясающим поводом для встречи!
Девочки дружили еще с первого курса, но теперь, во взрослой своей жизни, виделись до обидного редко. Даже при том, что все четверо остались в родной Академии в аспирантуре. Только Ксюша и Таня выбрали кафедру зарубежного искусства, а Вика и Юля – кафедру русского искусства. Подруги, однако, не только диссертации писали, они еще и деньги зарабатывали, работая на двух-трех работах каждая. Так что общались в основном по телефону, воздавая время от времени хвалу техническому прогрессу, который дошел до такой замечательной штуки, как мобильная связь.
До Рождества оставалось еще несколько дней, и девушки с огромным энтузиазмом принялись готовиться к вечеринке, пользуясь забылинским трудом в качестве методического пособия. Гадать собирались у Ксюши. И вовсе не потому, что инициатива наказуема, а просто только у нее была собственная квартира. Правда, как уже упоминалось, почти без мебели. Особенно остро ощущался дефицит спальных мест. Впрочем, стараниями господина Забылина таковые и вовсе могли не понадобиться: уж очень плотный график ночных мероприятий наметили себе подруги.
