Текст книги "Брошь с черным опалом"

Автор книги: Елена Дорош

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)

Ниночка Корц

Работу в приличном юридическом агентстве он получил через четыре года, а еще через пять стал его руководителем. Сама компания принадлежала дяде того самого университетского приятеля – Бориса Жовнера. Наверное, бездетный дядя мечтал, чтобы контору возглавил племянник, но с Борюсиком этот номер пройти не мог. Сибарит и эпикуреец, Жовнер почти с радостью сбросил груз ответственности на друга и остался при нем, работая по мере сил и желания.

Марку нравились его работа, жизнь в Петербурге и даже одиночество, когда можно не спешить домой и знать, что никому ничего не должен. На земле у него был единственный родной человек – дед. И этого было достаточно.

Кайфа от свободы и одиночества хватило на пять лет. Разумеется, схимничеством тут и не пахло, девушки в его жизни случались и нередко. Но они появлялись всегда как-то невзначай и так же ненапряжно уходили в небытие. Марк уже было привык к этакой облегченности своего бытия, но тут в его жизни появилась Ниночка.

Он оформлял сделку для постоянного клиента Генриха Корца. Сделка была не то чтобы очень проблемной, но требовала от юриста осторожности и тщательности. Корц зашел в контору по делу и мимоходом похвалил работу молодого человека. Зашел не один, а с дочерью. Марк не разглядел ее тогда, собственно, просто не обратил внимания, но через три дня девушка позвонила. Ей нужна была консультация по вопросу долевого участия при покупке недвижимости и что-то там еще. Марк помог.

Через неделю Ниночка позвонила опять, на этот раз насчет проблем с разделом имущества у подруги. Марк помог снова. Еще через неделю Ниночка просто пригласила его на ужин в качестве благодарности. Все было яснее ясного, но Марк, продолжая проявлять удивительное тупоумие, и на этот раз никакой ответной активности не проявил. Если бы не Борюсик, игра в одни ворота могла продолжаться долго. Он назвал Марка сельским идиотом и популярно объяснил, что когда девушка сама приглашает тебя в ресторан, то ты по меньшей мере должен в ответ отвести ее сначала в театр, потом в еще более фешенебельный ресторан, а потом, проводив домой, напроситься на кофе. Марк так и сделал, только на кофе напрашиваться не стал. Ниночка сама предложила. Не сразу, а после третьего свидания. К тому времени сельский идиот уже понял, к чему все движется. Ниночка совсем не походила на его приходяще-уходящих подруг, это была женщина другого сорта. Поэтому с ней все должно быть не так, как раньше. Он вполне отдавал себе отчет, что за годы после Евы-разрушительницы оброс комплексами и просто боится серьезных отношений. Но Ниночка нравилась ему. Она была умна, образованна, мила. От нее веяло спокойствием и какой-то мягко обволакивающей силой. Она приближалась к Марку все ближе, осторожно входя в его жизнь, принося с собой заботу, внимание, каких он никогда не получал от женщины.

Все случилось очень просто.

Они занимались любовью в ее небольшой милой квартирке, потом сидели на балкончике с видом на Фонтанку, пили вино и болтали. Марку казалось, что с его души словно смывается ржавчина. Все было просто замечательно. «Так и должно быть», – подумал он.

За полгода встреч с Евой он практически ничего о ней не узнал. Только один раз она громко крикнула в трубку:

– Идите к черту! Я никогда не вернусь в этот ваш Псков!

Наверное, если бы он стал расспрашивать, она что-то рассказала бы. Но он не расспрашивал. Мир, в котором жила Богиня, просто не предполагал каких-то задушевных разговоров, откровений и проникновений во «внутреннюю вселенную». Это был суровый мир с жесткими законами. Довольно скоро он осознал, что его желание стать нужным, близким, родным – наивный бред. Ева не просто сжилась с этим миром. Она стала его частью. Ей было комфортно в нем. Она не нуждалась в нежности. По большому счету она не нуждалась и в любви.

Нина охотно и интересно рассказывала о семье, особенно об отце. Марк узнал, как Генрих Корц создавал свою уникальную коллекцию, как в поездки по разным странам часто брал дочь, учил ее разбираться в драгоценных камнях и хотел, чтобы она тоже стала геммологом.

– А почему не стала?

– Это скучно.

Ниночка улыбнулась, и Марку показалось, что он ее прекрасно понимает. Мертвые камни и жизнь, древо которой, как сказал бессмертный Гете, «пышно зеленеет».

О матери она говорила всегда коротко. Видимо, не хотела бередить рану. И это тоже было объяснимо и понятно.

С Ниночкой все было иначе. Постепенно Ева стала забываться, образ ее стал расплывчатым и побледнел. Марк почувствовал себя свободным.

Через полгода они с Ниночкой поженились.

Благовещенские

Обретя, как ему казалось, твердую почву под ногами, Марк занялся наконец поисками следов рода Благовещенских на берегах Северной столицы.

В его распоряжении была могущественная всемирная паутина, и Марк не сомневался, что при определенной интенсивности поиска быстро узнает все, что хочет. Облом он осознал примерно через полгода. Информации было полно, но очень неравноценной и часто неоднозначной. Сайтов, пытающихся аккумулировать сведения по родословным русских фамилий и истории известных дворянских родов, нашлось немало, но скоро выяснилось, что авторы просто искали способ заработка, принимая заказы на поиск предков. Дальше хуже. Благовещенские – все-таки не самая редкая фамилия. И на берегах Невы тоже. Кто из них имеет отношение именно к его Благовещенским? Промаявшись почти год и накопив гору информационного мусора, Марк не то чтобы отчаялся, но подустал.

Все-таки таким специфическим поиском должны заниматься те, кто этому учился. Негоже, когда пироги печет сапожник. Эта здравая мысль, наконец осенившая разум Марка, привела бедолагу в один серьезный архив. Получить доступ к этому Клондайку информации оказалось так сложно, что пришлось подключать тяжелую артиллерию. Генрих Исаакович, пожав плечами в безупречном пиджаке, похлопотал, и перед враз оробевшим Марком разверзлись двери хранилища памяти рода человеческого.

Около недели ушло на оформление заявки и заполнение всяческих форм. В конце концов Марк оказался лицом к лицу с девушкой средних лет со славной русой косой, перекинутой на грудь.

Девушка, назвавшись Александрой, смотрела приветливо и внимательно. Марк несколько приободрился.

– Вы ищете сведения о Благовещенских. А какая именно ветвь рода вас интересует?

Марк выложил все, что было ему известно. Александра слушала и что-то записывала в блокнот. Закончив, Марк взглянул на архивариуса, как он обозначил ее про себя, с надеждой. Поможет?

– Поможем, – словно услышав его вопрос, ответила она, – перечень документов будет готов через неделю.

Ровно через семь дней Марк получил список и подробную консультацию, как следует с ним работать.

– Вы знаете, – неожиданно услышал он, – у нас раньше работала одна Благовещенская. Год назад ушла. Тоже искала информацию о родственниках.

– А можно с ней как-нибудь связаться? Телефон не дадите?

– К сожалению, не могу. Вы сами ее найдете. Она в Ельцинской библиотеке сейчас работает. Только учтите, во-первых, Благовещенская она по мужу, во-вторых, возможно, ваши предки только однофамильцы. Ну а в-третьих, ее может в Питере не быть. Они с мужем часто уезжают.

На Сенатскую площадь он помчался в тот же день. Все же в библиотеку, хоть и Президентскую, попасть было проще. Он стал спрашивать, где найти Благовещенскую. По глупости Марк не догадался узнать в архиве ее имя.

Оказалось, зовут ее Ольгой Васильевной. Пожилая женщина с классической внешностью библиотекаря, как его представлял себе просвещенный ум Марка, смотрела заинтересованно и с любопытством.

Представившись, Марк снова выложил тот скудный запас информации, которым владел, и спросил:

– Вы что-нибудь об этих Благовещенских знаете?

Оказалось, женщина, сняв очки, внимательно его разглядывает.

– Знаю. И даже больше, чем вы надеялись. Дело в том, что мой муж, Александр Николаевич Благовещенский, приходится вашему прадеду Арсению Благовещенскому, как я понимаю, внучатым племянником.

У Марка непроизвольно открылся рот. Ольга Васильевна заулыбалась, довольная произведенным эффектом.

– Мой муж по образованию историк. Почти двадцать лет, как только это стало возможным, он восстанавливает родословное древо именно наших с вами Благовещенских.

Марк молчал, потрясенный степенью своей глупости. Какого хрена он столько времени прожигал жизнь в интернете?

– Я рада, что мы встретились. И именно сейчас. Дело в том, что муж задумал написать книгу. Его давнишней идеей было разыскать всех потомков. Так сказать, собрать семью, столь долго разобщенную. Что скажете?

– Даже не знаю, что сказать. Я просто обалдел. То есть, простите, обомлел.

Благовещенская весело засмеялась. Смех у нее был славный, звонкий и задорный.

– Не тушуйтесь. От своих внуков мы регулярно слышим и не такие неологизмы. Русский язык прекрасен во всех своих проявлениях. Так что балдейте на здоровье.

Марк почувствовал, что любит эту женщину.

– Могу я познакомиться с Александром Николаевичем?

– Надеюсь, что не только познакомиться. Но прямо сейчас он работает во Франции. Ищет сведения по тем из Благовещенских, которые иммигрировали в первую и вторую волны. Затем поедет в Канаду. Там тоже обнаружились следы. Так что полгода мы с вами его не увидим. Правда, потом мы уже вместе собирались поработать с архивами тех лагерей, где отбывали срок наши с вами предки. Арсений был не единственным репрессированным, как несложно догадаться. И тут нам может помочь ваш дедушка. Так что мы будем весьма признательны, если вы нас отрекомендуете. Я уже готовлю поездку. Это будет на следующий год.

– Так что же, выходит…

– Выходит, извините, то, что завтра же он свяжется с вами по скайпу. Или в любой системе для видеоконференций. Вы сможете?

– Конечно. Буду ждать сигнала.

– Я думаю, что некоторые сведения Александр сможет вам выслать на почту.

Марку хотелось расцеловать эту замечательную женщину. Ничего себе! Столько искать и столько найти! Не было ни гроша, да вдруг алтын!

Они обменялись контактами, и счастливый Марк вывалился на улицу, чувствуя головокружение от успехов. Прямо по Ленину.

Благовещенские оказались прекрасными людьми. Реликтовыми, как сказал бы Генрих Исаакович. Их, в буквальном смысле, подвижничество, преданность своей цели, интеллигентность и бескорыстие впервые заставили Марка задуматься о том, что эти качества взращивались в его предках столетиями. Глядя на Ольгу и Александра Благовещенских, он понял, что значит иметь за спиной, так сказать, в анамнезе десятки поколений русских дворян. Его дед был точно таким же. Интересно, передались ли лучшие родовые черты ему самому? Что ж, вскрытие покажет.

Они общались в сети уже довольно долго, но увидеться все не удавалось. Благовещенские собирали материал для книги и в Петербурге бывали не так часто, как хотелось Марку. Впрочем, Александр Николаевич присылал интереснейшие материалы, а Ольга Васильевна иногда звонила. Понемногу Марк узнавал историю своего рода.

– Дом Благовещенских, в котором появился на свет ваш прадед, находился неподалеку от Исаакиевского собора, поэтому родители Арсения и он сам являлись прихожанами этого храма. Семья была очень верующая.

Благовещенская говорила неспешно и интересно. Марк заслушался.

– Они даже дружили с настоятелем, Леонидом Богоявленским. К сожалению, в двадцать втором он был арестован. Потом собор передали Главнауке и сделали антирелигиозным музеем с маятником Фуко, подвешенным под куполом. Вы его, конечно, уже не застали.

Ольга Васильевна хмыкнула и рассказала, что Арсения арестовали, когда он стоял возле маятника и молился.

– Исаакий был для Благовещенских словно центр вселенной. Там крестили, отпевали. Оттуда и забирали.

«Прошу тебя, храни меня, не дай пропасть в изгнании, собор с библейским именем – мой центр мироздания», – вдруг вспомнились Марку слова когда-то услышанной песни Розенбаума.

В этот день ноги сами принесли его на Исаакиевскую площадь. Он купил билет и вошел в собор. Стоя под куполом, поднял голову и долго смотрел вверх, пытаясь понять то, что понимал и во что верил его прадед, Арсений Благовещенский.

Тогда он обрел нечто важное. Место, связавшее его с родом Благовещенских. С тех пор Марк стал приходить и стоять в центре собора, под самым куполом. Там, в вышине, парил белый голубь. Марк смотрел, и ему казалось, что связующая нить становится крепче.

Блинное наслаждение

Питерский октябрь в этом году обещал быть теплым. И, как водится, обманул. На улице было холодновато и серо, но это не портило Борюсику настроение. Покончив с таким противным и нудным делом, как работа с документами строительного концерна, он вырулил из кабинета и собирался уже посвистеть, как вдруг из бокового коридорчика появилась женщина и, не заметив его, пошла к выходу.

Женщина была незнакомая, по крайней мере, со спины. Она шла неторопливо, неся в руке пальто, и Борюсик, тоже притормозив, залюбовался высокой шеей, узкой спиной, тонкой талией и плавными движениями бедер. Вдруг произошло неожиданное. Женщина подняла руку, что-то сделала с головой, и ей на спину хлынул целый поток волос, упал вниз и рассыпался блестящими черными завитками в районе колен. Это было так неожиданно и красиво, что Борюсик остановился, потом прибавил шагу, чтобы догнать ее, но когда выбежал на площадку, услышал только звук опускающегося лифта. Борюсик зачем-то повертел головой, хотя и так было понятно, что незнакомка укатила, достал сигарету из пачки и, закурив, стал спускаться по лестнице.

На следующий день он спросил Марка о женщине, но тот даже не предполагал, о ком может идти речь. Сотрудниц оба знали в лицо. На клиентку незнакомка была не похожа. Да и что ей делать в офисе в девять вечера?

– Откуда же она взялась?

– Черт ее знает. Чего ты так всполошился? Неужели так хороша?

– Я ее сзади видел.

– А вдруг спереди она орк?

– С таким задом все равно, какая она спереди. Ты бы видел! Богиня! Юдифь! Далила! А потом я всегда говорил, чтобы увидеть красоту Лейлы, надо смотреть на нее глазами Меджнуна!

– Уже чувствуешь себя Меджнуном?

– Таки да. А будешь стебаться, я тебя, поц недоделанный, укушу!

Об этом разговоре Марк забыл через три минуты.

Борюсика чудесное видение волновало чуть дольше. Для начала он поспрашивал сотрудников, однако безуспешно. К Алле Петровне тоже заглянул, но и тут его ждал «афронт»: на эту неделю у офисной феи был больничный. Борюсик приуныл, но ненадолго. Его двоюродная тетка, дама приятная во всех отношениях, решила посетить открытие выставки Рембранта в Эрмитаже. Пропустить такое развлекалово Борюсик не мог. Тетка, хоть и считала себя редкостной интеллектуалкой, была баба разбитная и всегда заканчивала общение с высоким искусством в пабе на Казанской. Кроме того, с теткой у Борюсика были общие секреты, по большей части, фривольные. На следующий же день он кинулся в пучину легкого и необременительного разврата. Образ Далилы померк в его сознании.

Агата не заметила идущего за ней Бориса Жовнера. Она даже не знала о его существовании. Агата спешила к себе и мечтала о том, чтобы лечь и вытянуть усталые ноги.

Дома она с наслаждением стащила с себя свитер и потянула вниз молнию на брюках. Последнее время одежда сидела на ней намного свободнее. Штаны так вообще можно было снимать, не расстегивая. Отворив дверцу шкафа, она посмотрела в зеркало. Да… Немного осталось привлекательного. Питерская жизнь обстругала-таки бока.

– Скучная картина! Тучи без конца, – продекламировала она детский стих, рассматривая свое отражение.

Картина уж точно – скучнее некуда. Даже грудь как-то скукожилась и стала казаться меньше. Про лицо и говорить нечего. Глаза словно провалились, и скулы стали острыми. Если и дальше так пойдет, то в случае чего можно будет прятаться за швабру. «Доска – два соска», – сказала бы бабушка Фая. Она худых терпеть не могла. Она просто не могла этого вынести. По ее словам, у нее сразу начиналась «сердечная дистрофия, нет, аритмия, тьфу, атрофия». Поэтому, когда она видела внучкины мосластые коленки, тут же начинала откармливать «бухенвальдску дитину», как рождественского поросенка. Иногда Агата даже сбегала от вареников, пирогов и пампушек, но Фая всегда ее находила и усаживала за стол. Этот бабушкин стол, заставленный яствами, так и встал перед глазами. Агата сглотнула слюну.

– Надо держаться. Да, Муся?

Муся, двигавшаяся к своему блюдцу на кухне, подняла мордочку, посмотрела и изменила направление. Подошла, потерлась. Ее бока как раз выглядели неплохо. Шерстка стала гладкой и блестящей, глаза перестали гноиться. Вот к кому судьба была благосклонна. И это справедливо. Агата наклонилась и погладила подружку.

– Ничего, авось, скоро и я нагуляю жирку. Не век же мне мыкаться и на диете сидеть.

Она решительно закрыла шкаф.

– А давай-ка мы кашу пшенную сварим! От нее, говорят, в весе неплохо прибавляют.

Муся отбежала и уже из коридора посмотрела неодобрительно. Что за глупости приходят некоторым в голову? – вот что означал ее взгляд. Агата засмеялась. Смех получился не очень веселым, но все же получился.

Молока для пшенной каши оказалось маловато, зато хватило на пять больших блинов. Тоже неплохо.

– Давай устроим пир под названием «Плотоядное блаженство»! Хотя нет! Пусть будет «Блинное наслаждение»!

На даче

В декабре контора отмечала юбилей. Двадцать пять лет на рынке юридических услуг, по нынешним временам, солидно. Дата выпадала на середину недели, поэтому отмечать решили в пятницу в ресторане, а в среду просто хлопнуть по рюмашке после работы. Вообще-то Марк был против. Знал он эти «хлопки». Но Борюсик канючил с понедельника, всех подговаривал, и в результате Марк дал себя уболтать. Но только минут на сорок! Все были согласны и разошлись после «хлопанья», как водится, к полуночи.

Мудрая Алла Петровна загодя предупредила Агату, что уборку придется перенести на утро четверга.

На утро, так на утро. В шесть Агата была на посту. Следы празднования впечатляли. Пустые бутылки и коробки из-под пиццы, тарелки с объедками, туфля с обломанным каблуком на столе, пролитый везде, где возможно и уж конечно везде, где нельзя, кофе и тому подобное. Апофеозом стал презерватив в туалете. Хорошо, что только один. Агата умаялась, пока приводила офис в божеский вид. Хорошо, что никто из сотрудников вовремя на работу не явился. Уборку удалось закончить лишь в начале одиннадцатого.

Агата уже оделась и как раз собралась уходить, когда в пустой еще офис вошла молодая женщина в светлой шубке. Она быстро прошла в кабинет директора, разговаривая на ходу по телефону, а через минуту вышла оттуда с портфелем.

– Да, нашла. Сейчас привезу, не волнуйся. Позвоню, как подъеду.

Женщина, не обращая на Агату внимания, прошла мимо, сделала несколько стремительных шагов и вдруг остановилась, словно натолкнувшись на какое-то препятствие. Она резко обернулась и посмотрела на Агату.

– Вы кто?

– Местная уборщица.

– Аа…

Женщина развернулась и ушла.

Агата тоже поспешила убраться восвояси, не желая попадаться никому на глаза лишний раз. В лифте она подумала, что взгляд у женщины был какой-то странный. А может, ей показалось? Скорее всего, странная тут только сама Агата.

Через минуту она забыла этот мимолетный эпизод.

Спустя неделю после достопамятного корпоратива Ниночка сказала Марку, что нужно нанять кого-нибудь убраться на даче. После смерти ее отца Генриха Исааковича никто из них туда не ездил, дача стояла забытая и одинокая. В самом деле пора навести там порядок, прибраться и в доме, и в саду, наконец раздать какие-то вещи, сжечь старье. Прежние работники уволились и разъехались по новым хозяевам.

– У тебя в офисе есть уборщица. Может, она согласится заработать? Например, ездить на выходные. Не знаешь, она одна живет?

– Понятия не имею. Позвони Алле.

– Нужен еще человек сад убрать. Займусь сегодня. Чего тянуть? Знаешь, Маркуша, я устала. И на душе тяжело. Ты все равно в командировку уезжаешь. Что скажешь, если я съезжу в Будапешт? На недельку хотя бы. Или на две. Похожу в Сеченьи. Погреюсь. Потом съезжу на Балатон. Попью водички, просто подышу. Позвоню девчонкам, может, найду себе попутчицу. Помнишь наш отель за оперным театром? Террасу с видом на базилику Святого Стефана? Конечно, поехать с тобой было бы лучше, но я понимаю, что не время.

Их первая совместная поездка была действительно прекрасной. Буда и Пешт, Геллерт, Рыбацкий бастион, дивной красоты здание парламента, Дунай. Много воздуха и света, прогулки целыми днями, а вечером – купальни Сеченьи и вино в номере отеля на террасе с видом на город.

Марк видел, что Ниночка выглядит усталой и напряженной. Он был готов бросить дела и помочь жене в чем угодно, но она сама приняла решение, поехать вместе не предложила, и он неожиданно понял, что ему тоже не мешало бы побыть одному. Наверное, усталость сказалась на них обоих. Будет лучше заняться работой, тем более, что новый проект уже требовал его личного участия.

Марк ожидал, что неделя будет бурной, но внезапно поездка в Калининград сорвалась из-за проблем у заказчиков. В пятницу дела закончились до обеда, но он еще пару часов смотрел документы.

В конце концов Марк осознал, что тупит. Чего ради сидеть и делать вид, будто что-то делаешь? Эх, куплю картуз и поеду за границу, вспомнил он фразу из любимого мультика про Емелю. Почти бегом он вышел из офиса, заехав домой, резво собрался и уехал на дачу.

Вторая половина декабря, а снега еще не бывало. Сырость и черные деревья. Погода как всегда промозглая, но морозами и не пахло – только прелой листвой. Марк вдыхал любимый с детства запах и вспоминал их с дедом молчаливые прогулки по старому лесу рядом с домом.

Дед вообще говорил мало, особенно если мог без этого обойтись. Зато Марк мог болтать всю дорогу обо всем на свете, бегать по лесу, а вернувшись, снова говорить. Дед слушал всегда очень внимательно, без тени улыбки, словно внук говорил в самом деле что-то умное и важное. Как же Марк любил эту его сосредоточенную молчаливость…

Иной раз, когда он чем-нибудь тешил деда, тот, размякнув, называл внука «друг ситный», и Марк знал, что сейчас можно просить у старика все, что душе угодно. В эти моменты удавалось уговорить Петра на рассказ о семье, о судьбах далеких, по мнению мальчика, предков.

Марк подошел к крыльцу и удивился, увидев освещенные окна. На секунду затормозил перед террасой и наконец вспомнил, что Ниночка, кажется, хотела нанять кого-то убрать в доме. Марк оглянулся, ища глазами садовника, или как там? Рабочего по саду? Сад был пуст, но в доме шуровали вовсю. Черт! Он тогда зачем приперся! Ревизором что ли? Ходить, выискивать косяки и пальчиком тыкать?

Потоптавшись на крыльце, он было решил убраться восвояси, но вместо этого решительно потянул ручку двери. В холле горел свет, но звуки доносились из соседней с ним кухни. Гремел телевизор или, может, плейер, выл пылесос и примешивался еще какой-то свист. В общем, Содом и Гоморра! Марк открыл рот, чтобы явственнее обозначить свое присутствие, но дверь неожиданно бахнула позади него, закрываясь. Все стихло мгновенно, только свист не прекратился, а, казалось, лишь усилился. Незваный хозяин решительно прошагал на кухню. В центре, как определил про себя Марк – «посередь двора», стояло существо и смотрело на него, выставив перед собой трубу пылесоса. На плите бешено свистел чайник. Марк молча подошел и выключил газ, избавив чайник от неминуемой гибели. А затем повернулся к странному существу, смотревшему на него из-под надвинутой на лоб шапки.

– Здравствуйте, я хозяин дома.

Вышло в точности как «здравствуй, Маша, я Дубровский». Марк уже начал беситься навроде чайника, но существо неожиданно мягким грудным голосом сказало:

– Здравствуйте, Марк Андреевич. Я уборщица.

Марку кивнул, заметил, что чайник надо выключать, и пошел в спальню, обронив у порога, что приехал поработать, мешать не станет, будет у себя.

На том и расстались.

Вечер он провел в одиночестве и, слава богу, в тишине. Просидев за компьютером часа три, он наконец закончил ковыряться в документах и спустился вниз выпить коньяку. Чудной тетки нигде не было видно. Он открыл дверцу посудного шкафа и подвигал бутылки. Генрих Исаакович любил хороший коньяк и всегда держал в квартире и на даче несколько бутылок. Одни чуть початые, другие почти пустые. Марк вдруг понял, что пить ему совсем не хочется, поднялся наверх и просто лег спать.

Утро явно собиралось быть мудренее вечера. Марк проснулся рано, но чувствовал себя отдохнувшим. Он всегда хорошо спал в этом старом доме, который несмотря на многочисленные перестройки, расширения и углубления, продолжал упорно сохранять ауру классической профессорской дачи начала двадцатого века. Та часть, где был кабинет хозяина дома, любезно отданный под нужды зятя, к счастью, улучшениям не подвергалась. Большая квадратная комната с балконом, старой мебелью и огромным письменным столом очень нравилась Марку. Ниночка любила жить в новой каменной пристройке, где были высокие потолки, дизайнерская мебель и система «умный дом». Ей не нравился запах деревянного здания, она уверяла, что там воняет «старыми мокрыми мышами и продуктами их жизнедеятельности». Марк хохотал, но ночевал в кабинете, с его низкими потолками и стенами «в обойчиках».

Хотелось сыру и кофе. Марк натянул толстый свитер и как есть, в трусах и тапках спустился на кухню. Предвкушая дивный ранний завтрак, нашел в холодильнике твердый сыр, откромсал от него порядочный кусок, положил на ломоть подсохшего бородинского хлеба и приготовился налить огроменную кружку растворимого кофе. Еще и сливок добавить побольше.

Сглотнув голодную слюну, Марк обернулся в поисках любимой, не факт, что вымытой с прошлого раза, кружки. В дверях торчала давешняя странноватая тетка и смотрела на него, натянув на рот воротник свитера.

После Агата рассказывала ему, какое неизгладимое впечатление произвел на нее его вид. Бабушка Фая называла семейные трусы «распашонками» за их необычайную ширину и просторность. Агата даже не предполагала, что такой мужчина, как Марк, носит деревенские труселя, да еще расхаживает в них по местам общего пользования. Она боялась заржать в голос, поэтому торопливо спрятала готовый засмеяться рот в воротник. Эпизодец был комический, но именно в этот момент ее страх перед Марком исчез. Глядя на растерянного начальника, Агата вдруг почувствовала спокойствие и даже непонятное умиротворение.

– Можно я ведро заберу?

Марк кивнул. Тетка сгребла тряпки, ведро, перчатки, бутылки со всякими моющими средствами и не торопясь удалилась. Ну, и как он мог забыть, что в доме посторонний человек? Стареет, что ли?

Поел Марк только после того, как надел джинсы, носки и причесался. И тут спохватился, что не поинтересовался, ела ли уборщица. Обнаружив ее в туалете оттирающей унитаз, он голосом наследного лорда предложил не стесняться и брать все, что найдет в холодильнике. Уборщица посмотрела на него, как ему показалось, надменно и ответила, что с его стороны это очень любезно.

Весь день тетка его раздражала. Она шуровала по всему дому, чистила, мыла, скребла и все это делала слишком громко. Причем больше всего бесило то, что делала она все руками, ползая на коленках. Проходя мимо, Марк небрежно заметил, что в доме полно всяких приспособлений для облегчения труда уборщиц. Странная женщина снова, как утром, посмотрела на него надменно и спокойно ответила, что непременно воспользуется «приспособлениями» в следующий раз, а сейчас придется мыть по старинке, на карачках, потому что дом очень запущен, грязи много и если не выгрести из всех углов, то результат уборки будет сомнительным.

Полдня Марк работал, но выходило плохо. Мешали мысли о жене, ее непонятной замкнутости, даже отчуждении. Смерть отца заставила Ниночку измениться или что-то другое? Почему-то казалось, что дело не в уходе Генриха. Руфа рассказывала, что даже в подростковом возрасте Нина достойно пережила гибель матери, быстро оправилась, а ведь Мария была ей гораздо ближе отца. После похорон Генриха Нина первое время вела себя достаточно ровно. Съездила в Иерусалим, выполнила просьбу отца. И после поездки вдруг стала какой-то непривычно нервной. В чем дело? Их брак стабилен, кажется, они вполне довольны друг другом. Или не вполне? Он-то где мог накосячить? За три года после свадьбы они почти не ссорились. Мир, дружба, спокойствие – их девиз.

В конце концов стало ясно, что думалось плохо. Мыслишки были какими-то уж слишком примитивными, прямо скажем, убогими. Как-то не получался у него психоанализ. Тревога, впрочем, не проходила, но, решительно выбравшись из-за стола, Марк решил, что раз садовника жена нанять не смогла, то не грех самому встать к станку. В подарочной дедовой фуфайке и кирзовых сапогах, рассчитанных, как известно, на солидного потребителя, он до темноты обрезал кусты вдоль дорожки, сгребал листья и гнал от себя бессмысленные раздумья.

Уже вечером, сидя в одиночестве в кабинете, Марк вдруг вспомнил об уборщице и задал себе вопрос, почему эта особа кажется ему такой странной. Ощущался в ней какой-то когнитивный диссонанс.

Во-первых, что-то нелепое было в ее облике. То ли бесформенные одежки, то ли какой-то чудной куль на голове, прикрытый мужской шапкой, называемой в народе «чеченкой». Было трудно понять, сколько ей вообще лет. Но при этом держалась она нехарактерно для уборщицы. Разговаривала с ним странным тоном, будто наемный работник как раз Марк. Смотрела и того хуже, вроде с насмешкой. Марк вспомнил утреннюю сцену на кухне и неожиданно засмеялся. Громко, на весь дом. Черт, вот болван!

На том день и закончился.

Воскресенье выдалось еще холоднее. Знаменитое питерское низкое небо, казалось, совсем легло на голову. Марк ел, пил, работал то в саду, то за столом. В принципе, отдохнуть получалось. Уборка в доме тоже продолжалась полным ходом. Все в том же стиле, с шумом и скрежетом. Хорошо хоть музыка больше не гремела. И на том спасибо.

После трех, когда только начало темнеть, в доме воцарилась, наконец, тишина. Марк решил, что уборщица удалилась восвояси. Так сказать, по-английски. Не прощаясь. Теперь можно поплавать в бассейне, а потом решить, ехать в город вечером или завтра с утра.