Текст книги "Брошь с черным опалом"

Автор книги: Елена Дорош

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)

Новая жизнь и старая боль

Работа уборщицы оказалась не такой простой, как ей казалось. Первое время она уставала ужасно. Офис занимал один этаж, площадь была небольшая, но Агата слишком уж старалась. Не убирала, а буквально вылизывала помещения. Надо было понравиться, чтобы не выгнали.

Через неделю стало полегче. То ли привыкла, то ли наконец вычистила все углы, исправила косяки своей предшественницы. Сначала Агата приходила рано утром, но затем перешла на вечерний вариант. Офис работал до шести. Агата появлялась в семь. К этому времени уходили даже самые старательные. Торопиться, чтобы успеть к началу рабочего дня, незачем. Темно и тихо. Остывают компьютеры. За окнами сияет Невский. Агата не спеша наводила порядок. Можно было даже попеть. После работы она с наслаждением мылась в душе. Обнаружив, что в офисе есть душевая комната, Агата была несказанно счастлива. Это было больше, чем она ожидала.

Еще один плюс – не надо запихивать волосы под шапку. Никто ее не видит. Некого и бояться.

Ей даже выдали небольшой аванс. Ну как небольшой? Кому небольшой, а кому спасение от голодной смерти. У мамы денег просить было нельзя ни в коем случае, иначе сразу стало бы ясно, что дела плохи. Агата радовалась возможности нормально питаться. Она даже сделала одну штуку: стала ставить на подоконник блюдце и наливать в него молоко. Форточку держала открытой.

Агата ждала. Молоко менялось каждый день.

И вот однажды она услышала, как кто-то мягко спрыгнул на подоконник. Подкравшись, Агата заглянула в кухню. Небольшая черная кошечка лакала молоко, дергая ушами и хвостом.

Агата ловко схватила долгожданную гостью поперек живота.

– Попалась!

Кошка не сопротивлялась, позволила отнести себя в комнату. Агата хотела посадить ее на колени и хорошенько рассмотреть, но кошка мягко перепрыгнула в кресло и улеглась на подушку.

– Так, значит, вот кто тут хозяйка. Отлично. Нашего полку прибыло. Осталось познакомиться. Как же тебя зовут?

Кошка смотрела на Агату и молчала, только уши шевелились, прислушиваясь к голосу. Догадайся, мол, сама.

Агата разглядывала новую подругу. Кошка хоть и небольшая, но взрослая. Лапки беленькие и на шее словно белый воротничок. Симпатичная умная мордашка.

– Ничего. Не все сразу. Главное, ты вернулась домой. Хотела бы и я сделать то же самое.

Муся слушала, слушала, да и заснула. Дома.

Три дня Агата просто кыскыскала. Проблема кошачьего имени решилась неожиданно. Агата решила выбросить отрывной календарь, валявшийся без дела на комоде. Пролистала странички – вдруг вывалится что-то важное. На одном листке прочла: «Купить корм Мусе».

– Муся, Муся! – позвала Агата. Кошка нарисовалась в проеме.

Вот и познакомились.

Появление Муси принесло Агате некоторое успокоение. Женщина с кошкой. Нет, не так. Женщина и кошка – уже небольшая семья. Они живут вместе, едят, общаются, согревают друг друга. Муся встречает Агату с работы. Иногда провожает. Намечаются даже некоторые чувства. По крайней мере, с Агатиной стороны. Что ни говори, ячейка общества налицо.

Если бы ночью перестали сниться кошмары…

Олег боготворил ее волосы. Не позволял самой их расчесывать, потому что она выдергивала слишком много. Усаживал жену на стул перед телевизором и бережно, прядь за прядью… Агата успевала вздремнуть, пока длилось это камлание…

Как он волок ее за волосы по квартире, намотав пряди на кулак! Как привязал за волосы к стулу и бил, бил, бил!

Агата просыпалась от собственного крика. Муся тоже подскакивала на своей подушке и убегала на кухню. Боялась новой родственницы.

День приносил заботы и давал время успокоиться. В квартире Агата чувствовала себя в безопасности. Ну, почти. Особенно, если выходить из дома как можно реже.

– Ничего, Муся, изба у нас крепкая, волкам не добиться. А Серебряное Копытце мы все равно не проглядим. Увидим обязательно. Потерпеть надо.

Зато на работу можно было ходить без опаски. Темнело рано. Приближался декабрь. Агата выбирала не самый короткий, но наиболее безопасный путь – дворами. Шмыг, шмыг, потом юркнуть в дверь и быстренько на лифте на шестой этаж. Обратно тем же макаром. А дома Муся, телевизор и раз в неделю психотерапевтический звонок маме.

Поздняя осень в Питере – это что-то. Ветрище и холодища! Одежонку пришлось прикупить потеплее. Агата ходила в длинной дубленке с капюшоном. В темноте лица не разглядишь, а значит и не узнаешь. То, что надо.

Агате казалось, что она почти не страдает, просто пока страх не прошел. Страдала мама. Разрушенная жизнь дочери, ее бегство и неприкаянная жизнь в чужом городе терзали Марусино сердце. Самой ей тоже приходилось опасаться. Олег ни за что не откажется от Агаты. Пока жив, не перестанет ее искать. Единственная ниточка, ведущая к Агате – ее мать. Сколько было возможно, Маруся побыла у сестры. Потом пришлось вернуться и жить в постоянном страхе. Подстеречь ее у дома ничего не стоит. Пытать и бить Олег уже наловчился с Агатой. Маруся боялась, плакала и ждала звонка от дочери.

Голос Агаты звучал бодро и успокаивал. Пересказав события недели, она переходила к повествованию о Мусе, ее хитростях и смешных королевских замашках, о том, чем кошку лучше кормить зимой, чтобы не мерзла, и всяких милых женскому сердцу мелочах. Например, чем лучше чистить ковролин, как оттереть пятна от кофе с велюрового дивана, каким шампунем мыть голову, чтобы волосы не электризовались под шапкой. Всю неделю Агата придумывала темы, чтобы не дать матери свернуть на кривую дорожку рассуждений о загубленной судьбе дочери и начать плакать. К концу разговора голос Маруси переставал дрожать. Дав матери наказы быть осторожнее, Агата заканчивала терапию бодрой фразой «мамуля, не печалься, прорвемся!» и отключалась.

А ночью ей опять снился Олег.

Она не поняла, когда муж начал принимать наркотики. Его настроение всегда было переменчивым, он легко впадал в депрессию, так же быстро и внезапно выходил из нее. По десять раз на дню психовал из-за всего на свете: дебильных клиентов в ресторане, кретина-директора, который вместо нормального бордо привез суррогат, дурацкого выключателя в ванной. Кстати, почему выключатель, а не включатель? Какой урод придумал, не знаешь?

Агата считала мужа слишком впечатлительным, старалась потушить вспышки бешенства, когда лаской, когда шуткой, не обращала внимания на всякие мелочи и просто любила.

Она даже считала, что очень счастлива. Пока не нашла закатившийся под ванну шприц. До нее дошло не сразу: потащилась спрашивать, откуда шприц.

Она пряталась от мужа три дня. Не у мамы, конечно. Потом Олег нашел ее. Стоял на коленях. Целовал синяки на руках и разбитую губу. Потом отвез домой и бурным сексом завершил процесс примирения.

Агата не была совсем наивной. Она сразу поняла, что это лишь начало и дальше будет только хуже. Но уходить было некуда. По крайней мере сразу.

Агата стала лихорадочно искать варианты спасения. Идею попробовать спасти мужа, вылечить, удержать на краю – отмела сразу. Куда заводят женщин всепрощение и жертвенность, ей давно было известно из мировой литературы и кинематографа. Ударил раз, ударит и второй. Надо уходить как можно быстрее. К черту любовь и жалость! Вопрос в том, сколько у нее времени. Возможно, немало. Олег был ласков, смотрел виновато и преданно. Выносил мусор и мыл посуду, каждый вечер пылко уверял в своей любви, целовал страстно и нежно. По его словам выходило, что наркотики – это случайность, которая больше не повторится.

Агата старательно делала вид, что верит мужу, но видимо получалось у нее неубедительно. Насчет времени она тоже ошибалась. Оказалось, его не осталось.

Обычно в субботу Олег приходил с работы особенно поздно, за полночь. Что поделаешь, главный выходной. В ресторане много отдыхающих от трудовой недели господ, ценящих не разливное пиво, а марочное вино из лучших хозяйств Европы. Но в этот раз муж вернулся непривычно рано. Агата насторожилась, однако Олег сразу лег и попросил градусник и нурофен. Лекарства хранились в коробке из-под обуви в шкафу на кухне. Агата вела активные поиски блистера с красными прозрачными таблетками, когда Олег неожиданно обнял ее сзади и прижался к спине.

– Ты хочешь меня бросить? – вкрадчивым мягким голосом спросил он.

– С ума сошел? Нет, конечно!

Видимо, слишком быстро ответила.

Дальше был ад. Таких изощренных издевательств Агата представить себе не могла. И не знала, что бывает такая боль. Сначала она пыталась еще что-то говорить, просить, умолять остановиться, но от увещеваний Олег, казалось, зверел еще больше. Держать жертву привязанной уже было неинтересно. Оторвав Агату от стула, муж швырнул ее на пол и стал убивать.

Даже через много лет Агата так и не смогла вспомнить, как она сообразила схватить осколок разбитой вазы.

Олег закричал тонким голосом и закрыл лицо руками.

В невменяемом состоянии Агата как-то выбралась из дома, пешком, почти не соображая, дошла до вокзала. Все планы спасения рухнули. Сейчас можно было только предупредить Марусю, чтобы никому не открывала, никуда не ходила и ждала звонка дочери.

Чудом было то, что на ней оказалась куртка. Наверное, схватила на автомате. В кармане лежали и паспорт, и банковская карта. На билет в Петербург денег хватило. Агата всю ночь просидела на вокзале, забившись в самый темный угол зала ожидания, мучаясь от боли и пытаясь осмыслить все произошедшее. Ничего не получалось. Сознание не слушалось. Казалось даже, что время от времени она впадала в обморочное состояние, потом очухивалась, вздрагивая то ли от боли, то ли от страха, судорожно оглядывалась и опять сжималась на жестком сиденье.

Позвонить матери ночью она не смогла. Представила ужас, который та испытает, и решила набрать ее мобильный номер хотя бы после пяти. Перед самым отправлением поезда. Прямо сейчас зять к ней не прибежит, значит, стоит повременить. Утром будет не так страшно. Эту здравую мысль Агата старалась не терять из виду всю ночь.

И еще одно она понимала, даже находясь в бреду. Серьезно ранить Олега она не могла. Его крик стоял в ушах, но Агата была уверена: скоро мучитель придет в себя. Порез зарастет, и муж – или уже не муж, а враг – начнет искать ее. Олег не из тех, кто отказывается от своего. Агата была его женщиной, его трофеем. Настоящий охотник не откажется от трофея никогда, и ему не надоест преследовать добычу. Чтобы настичь и убить, а потом набить тушку поролоном и прибить к стене.

Так стоит ли бежать, если охота уже началась?

О жилье в Питере Олег не знал. После смерти Наты, бабушкиной сестры, квартира принадлежала ее сыну, проживающему на ПМЖ в Канаде. Возиться с наследством тому было недосуг, и он предложил дальним родственницам наведываться в Питер, когда захотят, а заодно и присматривать за жильем, пока суд да дело.

Маме позвонила в половине шестого. Маруся от шока впала в транс и смогла только сказать, что Олег не появлялся.

Агата села в поезд и уехала.

И вот теперь у нее новая жизнь. Только боль старая. Не уходит. Не отпускает.

Было уже почти одиннадцать, а она не закончила уборку. Вроде все, как обычно, но работалось с трудом. Может, она заболевает? Да вроде нет. Все болезни начинались у нее с промокших или замерзших ног. В Питере приходилось быть особенно внимательной. При таком климате простуда – дело обычное. Но ей разболеться нельзя никак. На помощь никто не придет, поэтому надо держаться.

Размышляя над причинами своего состояния, Агата решила, что для бодрости духа можно немножко, в полголоса, попеть. Она уже открыла рот, как вдруг послышался явственный шум. Сразу насторожившись, даже уши встали торчком, как у Муси, Агата выглянула в коридор.

Из кабинета начальника, который она убирала всегда последним, вдруг вышел мужчина в черном пальто и стремительно пошел к выходу. Высокий. Худой. Агата никогда не видела директора «живьем», но почему-то сразу узнала. Марк Андреевич Стельмах. Она протерла ручку двери. Как правильно его называть? Глава компании? Или, может, голова фирмы? Она прошла в кабинет. Раз есть голова, то есть и попа. И, похоже, эта попа как раз она, уборщица. Нет, она – хвост конторы! Который все подметает. Агата хохотнула, достала из-под стола начальника корзинку и вытряхнула мусор в мешок. Сейчас модно ставить на рабочий стол фотографии жены и детишек. На этом столе не было никаких фотографий, безделушек от Сваровски и прочих красот. Компьютер, бумаги. Ничего лишнего. Она протерла поверхность. Алла Петровна отзывалась о директоре хорошо. По ее словам выходило, что Марк Андреевич – подарок для подчиненных. В меру строг, в меру лоялен. Лично для нее, Аллы Петровны, сделал немало хорошего. Вроде бы помог отцу вырвать квартиру из лап «черных риелторов». И маму то ли в больницу устроил, то ли в санаторий. Просто загляденье, а не голова!

Агата втащила пылесос и нажала на педаль. Агрегат взревел. Какое, собственно, ей дело до начальника, с головой или без?

Ей бы со своей головушкой разобраться.

Агата распрямилась, перевела дух и тихонько запела каватину Розины из «Севильского цирюльника». Душа нуждалась в чем-нибудь вдохновляющем!

Но задевать себя я не позволю, и будет все, как я хочу.

Ни перед чем я не оробею, поставлю я все на своем.

Сто разных хитростей и непременно поставлю я все на своем.

Да, все поставлю я на своем!

Этакую уверенность да самой Агате!

Марк Стельмах

В восьмом классе Марк спросил деда, кто в их семье воевал на фронте во время Великой Отечественной войны.

– Никто, – кратко ответил дед.

А потом рассказал Марку, что в сорок первом году его прадед отбывал наказание в Севдвинлаге, где строил железную дорогу от Коноши до Котласа. Лагерь располагался в деревне Синега. Там Арсений Благовещенский и оттрубил девять лет. Арестовали его в Ленинграде, где старинный дворянский род Благовещенских, занесенный в Родословную книгу Дворянского депутатского собрания Санкт-Петербургской губернии, подвизался испокон веков. Со стандартной формулировкой «враг народа» Арсений был отправлен по этапу в декабре сорокового. По дороге обморозился и чуть не помер, но по молодости пережил и это. После жил на поселении в Вельске, а в пятьдесят шестом был восстановлен в правах. В Ленинград Арсений больше не вернулся. Имение и два доходных дома Благовещенских давно канули в Лету, родню разметало, многие поменяли внушающую подозрение фамилию на рабоче-крестьянские. Куда и к кому ехать, Арсений не знал. Женился прадед поздно и тоже взял фамилию жены – Стельмах. Эта хоть и звучала по-немецки, была вполне пролетарской и означала «тележных дел мастер». Всю любовь бывший каторжанин вложил в сына Петра. О таком образовании, которое получил дед, в Вельске и не слыхали. Кроме того, что мальчик преуспевал во всех школьных предметах, он знал три языка, увлекался астрономией, изучал историю искусства, писал стихи. С такими талантами Петру самое место было в столицах, но Арсений, до конца не веривший в то, что кошмар репрессий не вернется, держал сына при себе.

Только после смерти отца Петр уехал из Вельска, но не далеко. Он осел в Архангельске. Там женился на библиотекарше Зое, там родилась Светлана, единственная дочь.

Всю жизнь дед проработал учителем. Про свое происхождение не распространялся. Даже жена знала о нем немного. Дочь он обожал так же, как когда-то Арсений его самого. Но Светлане его любовь была ни к чему, ей нужны были удовольствия и свобода. В пятнадцать она сбежала с дембелем из воинской части, рядом с которой жили Стельмахи. И понеслось!

Сначала родители знали о ее перемещениях, но потом Светлана просто исчезла с радаров. От переживаний Зоя заболела раком. Умирала тяжело. Петр не отходил от постели жены до конца, после похорон долго не мог успокоиться, потом начал искать дочь.

Нашлась Светлана через год. Петр приехал в Вологду, где обнаружились следы беглянки, разыскал убогий барак, в котором дочь обитала вместе с очередным сожителем. В провонявшей кошками и перегаром комнатенке за столом, заставленным грязными тарелками, спала его Светланушка, откинув испитое неузнаваемое лицо, и храпела. Рядом на диване дрых мужик с жутким синюшным лицом.

Петр долго стоял посреди комнаты. Потом повернулся, чтобы уйти и никогда не возвращаться. И тут в сваленной на кресле куче тряпья кто-то завозился. Петр решил, что это кошка, но из кучи вылез ребенок, по виду годовалый. Ребенок посмотрел на Петра круглыми синими глазами и протянул ему замусоленный кусочек хлеба, который держал в руке.

Домой Петр вернулся дедом.

Он никогда не рассказывал Марку, как отвоевал право воспитывать внука.

Светлана исчезла из их жизни навсегда.

Марк никогда не чувствовал себя обделенным, несмотря на то, что жил всегда только с дедом. Наверно потому, что Петр любил его за всех.

Школу Марк закончил в шестнадцать, потому что пошел сразу во второй класс. Во втором классе ему тоже особо делать было нечего, но на большее директор не отважилась. Да и как учиться с ребятами на два года старше? Заклюют. Марк долго был низкорослым и худым, но в последний школьный год вдруг пошел в рост, вытянулся и оказался очень похожим на Арсения Благовещенского. Та же породистая стать, те же ярко-синие глаза. Петр иногда засматривался на парня, не мог глаз отвести, так он напоминал прадеда.

Когда пришло время решать, кем быть, Марк долго не мог выбрать профессию. Ему нравилось все. В результате выбор огорошил Петра. Друг Лёнчик ехал в Питер учиться на юридическом и сманил Марка. Важно не то, что на юридическом, а то, что в Питер.

Сказано – сделано. Друг Лёнчик провалился и отправился прямиком в Школу милиции, а Марк легко поступил на факультет международного права.

Итак, круг замкнулся. В Петербург вернулся блудный сын.

Ева

Время шло. Марк учился на третьем курсе и уже вполне освоился в культурной столице.

Еву он увидел на показе в Доме моды. Марк был далек от фешен-индустрии, как тыква от балета. Анемичные модели, с застывшими лицами дефилирующие по подиуму, казались одинаковыми. И тут в самом конце вышла она. Да. Это было тело! Прямо Тело с большой буквы! Ни намека на костлявость, мягкие линии, идеальные пропорции. Зал замер. С едва заметной улыбкой, глядя поверх голов, она дошла до края площадки, постояла, медленно обвела глазами зрителей, вдруг резко повернулась и быстро ушла. Все мужчины аплодировали стоя. Девушка рядом с Марком прошипела подруге:

– Что позволяет себе эта сука! Тут вообще-то показ мод, а не презентация валютных проституток!

Марк был ошарашен. Оглушен. Потрясен. И это еще мягко сказано. Эта женщина стояла у него перед глазами и днем и ночью. Стала наваждением. Полгода Марк искал возможность познакомиться, но попасть на ее орбиту было непросто. Где супермодель и где никому не известный студент.

Борис Жовнер, приятель по университету, сказал однажды, что видел Еву в ресторане «Астория». Марк стал ходить в этот ресторан, но всех его денег хватило на три раза. Тогда он попросту стал слоняться у «Астории» по вечерам в глупой щенячьей надежде увидеть предмет своей страсти. Но Ева больше не появилась.

Свежей идеей стало – встречать Богиню у Дома моды.

Девушки, которые участвовали в показах такого уровня, домой не уходили и даже не уезжали. Их увозили. Конечно, Ева никогда не выходила одна. Мужчины, сопровождавшие ее, выглядели настоящими хозяевами жизни. Марк не мог определить ни марки машин, ни стоимость часов на их запястьях, но и так было понятно, что только такие мужчины имеют право прикасаться к Богине, обнимать, обладать ею. Отступая в тень у подножья лестницы, по которой спускалась она под руку с господином в дорогом пиджаке, Марк все понимал. Но это ровным счетом ничего не меняло. И он опять приходил к Дому моды, чтобы хоть на минуту увидеть любимую.

Только однажды Богиня приехала одна. Такси остановилось, Ева вышла и стала быстро подниматься по лестнице. Она куталась в воротник и не поднимала лица, но Марк все равно заметил бледные щеки и заплаканные глаза. Забыв обо всем, он шагнул к ней. Обнять, утешить, защитить.

Ева вскинула глаза и посмотрела даже не мимо, а сквозь него, словно на пустое место.

Этот взгляд приморозил его к ступеньке. Ева торопливо подбежала к двери и исчезла. А он остался стоять.

Чтобы как-то выжить, Марк взялся делать рефераты студентам младших курсов. Заработать получалось немного. На ресторанную жизнь в ожидании Евы накопить было трудновато, все-таки надо было есть, пить, покупать одежду. Поденщина измотала парня в конец, но безумная страсть все гнала и кружила его в бессмысленном и бурном водовороте.

Однажды ночью, когда Марк корпел над курсовиком для очередной бестолочи, позвонил пьяный Борюсик и доложил, что неплохо сидит с парой милых девочек в ресторане «Штакеншнейдер», известном своим поистине имперским шиком.

– Рад за тебя, – пробормотал Марк, пытаясь понять, какого черта Борюсику надо.

– Прикинь, кто тут сидит за соседним столиком совсем один? – заплетающимся языком спросил прожигатель жизни.

– Наследный принц Саудовской Аравии? – предположил Марк.

– Твоя Ева, поц недоделанный!

Марк шел по Невскому к ресторану и абсолютно четко понимал, что идти туда не надо. Он шел, не чувствуя холода, хотя вышел из дома без пальто.

Швейцар распахнул перед ним дверь и вздернул косматые брежневские брови. Стараясь не видеть этих невыносимо презрительных бровей, Марк быстро буркнул «меня ждут» и протиснулся внутрь.

Ева действительно была одна. Это было так странно и удивительно, что Марк не смог удержаться. Когда он вошел, заиграла музыка. Обойдя поднявшегося навстречу Борюсика, он подошел к Богине.

Подошел и протянул руку.

– Разрешите пригласить вас на танец.

Она взглянула. Сначала высокомерно, через мгновение – удивленно. И поднялась.

На подиуме Ева смотрелась необычайно высокой, но оказалось, что она все же ниже его. Марк положил руку на ее талию. Она подняла глаза и улыбнулась. Только ему.

Все было настолько нереально, что Марку казалось – он смотрит кино про самого себя. Поэтому, когда после танца она пригласила его за свой столик, он воспринял это как должное. Ведь в фильмах всегда так и бывает.

Ева небрежно махнула рукой. Через секунду над ними склонился в позе ожидания лощеного вида официант, которому было приказано налить коньяку. Марк смотрел, как золотистая жидкость наполняет бокал, и словно во сне вспомнил, что денег у него только на автобусный билет.

Ева подняла свой бокал, выпила глоток и неожиданно встала.

– Проводите меня. За коньяк можете не переживать. У меня дома есть лучше, а ужин за счет заведения.

Она пошла не оборачиваясь, и он, словно продолжая смотреть фильм, пошел за ней, не понимая смысла того, что она только что сказала.

Несмотря на супермодельность, жила Ева в обычном доме. Она пригласила его пройти в комнату и исчезла.

Марк был совершенно потерян. Что он здесь делает? Что ему надо делать? Ева привела его к себе не просто так. Значит, сейчас все случится. Он постоял у окна, сел на диван. Вытер руки о джинсы. Может, вспотели? Глупо это будет выглядеть. Как подросток на первом свидании с влажными от страха ладошками.

Ева вошла неслышно и остановилась в дверях. Голая и прекрасная, она разглядывала Марка, наклонив голову и улыбаясь.

– Обожаю, когда ты делаешь круглые глаза. Пуговичные. Как у плюшевого мишки.

– У мишки черные.

– Черные пуговицы закончились. Остались небесно – голубые, такие наивные и глупые…

Она упала на него сверху. Ее великолепное тело закрыло Марка от всего мира, белые волосы, свесившись, заслонили собой вселенную.

Вспоминая потом первую ночь с Евой, Марк понял, что ключевыми в ее фразе о глазах были слова о плюшевом мишке. Она именно так его воспринимала – мягкой игрушкой. По закону обращения с игрушками и развивались их отношения. Поиграла и выбросила за ненадобностью. Надоела плюшевость.

В тот вечер он, как всегда, ждал Еву у входа. Она долго не появлялась, наконец вышла, опираясь на руку какого-то господина в светлом пальто. Не замечая никого, кроме Богини, Марк шагнул, воскресая после разлуки. Не останавливаясь, Ева вскинула глаза и посмотрела. Даже не мимо, а сквозь него, как тогда, полгода назад. И также, как тогда, он вмерз в плитку, которой была вымощена площадка перед входом в Дом моды.

Так долго и мучительно он шел к ней. А закончилось все в один миг. Словно на экране, Марк увидел, как Ева садится в блестящую черную машину, господин усаживается рядом, шофер закрывает дверцу и уезжает. В чистых стеклах отражается лестница и стоящий на ней человек. Маленький. Как насекомое.

Марк еще два года не мог вылезти из этой любви. Покончить с собой мысли не возникало, но пьянки до беспамятства, драку в подворотне с отмороженными братками, потом месяц в больничке, бешеные гонки по трассе на чужом байке – весь набор покинутого влюбленного пережить пришлось.

Неизвестно, кто настучал деду, скорее всего, Лёнчик, но старик вызвал Марка к себе. И все прекратилось.

В Питер Марк вернулся задумчивым, но вменяемым. Надо было писать диплом, начинать подыскивать работу и жилье. Жизнь понемногу возвращалась в свое русло. Амок закончился. Плюшевость исчезла тоже. Марк повзрослел.