Текст книги "Звездный волк. Истории отдела А"

Автор книги: Елена Демченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)

– А коли упоминания о постороннем воздействии нет?

– Если анализ его выявит, тогда проводится следствие. Уж это ты должен знать.

– Конечно, знаю. Хотя в детали нас обычно не посвящают. Но если нет записи??..

– Обязательно должна быть. Или исследования проводились с нарушением протокола. За это с работы могут попросить. И лицензии медицинской лишить.

– А ну-ка глянь, – он подвинул мне прозрачную папочку с распечатками. Я пробежала глазами ряды цифр и формул. Ткнула пальцем в строчку внизу.

– Вот. «Альфа-кодирование» Это и есть гипноз. Или зомбирование – как угодно. Коэффициент ноль. Всё нормально… А чьё это?… «Гражданин Подольский»… Ух, ты!

– Что?

– Нет, ничего. Совпадение. Просто меня тоже мысль посетила, с чего бы ему в реку бросаться с пятидесяти метров? Ни с того, ни с сего… Хотя… Тут вот запись о прогрессирующем депрессивном синдроме, но это отклонение в психике, а не криминал. Так что… Всё чисто.

Я вернула листик Дрошневу, и он аккуратно вложил распечатку в папочку.

– Понятно. Спасибо.

Бадья с зайчиками опустела, но уходить Дрошнев не торопился. Думал о чём-то.

– А если запросить повторный анализ? Можно это устроить?

– Милка будет через неделю. Но теоретически можно. Только нужно разрешение родственников. У Подольского, вроде, жена есть… Сейчас гляну.

Я набрала код программы, и на экране монитора возникло фото молодой женщины в строгом непритязательном костюме. Белокурые волосы собраны на затылке в тугой узел, глаза сощурены, губы поджаты…

– Ну и личико! С похорон что ли снимок? С её собственных причём.

– Да уж! Видок сердитый, – кивнул Дрошнев.

– Думаешь, даст разрешение?

– Попробую. Чего ей бояться? Если, конечно, нечего бояться.

– Причины разные могут быть, – пожала плечами. – Этические, религиозные… И дело-то закрыто.

– Да… Закрыто, – пробормотал он. – Ладно. Спасибо. Приятно было пообщаться. Можно я ещё зайду как-нибудь?

И виновато-виновато улыбнулся. Ну, что с ним делать? Я вздохнула.

* * *

Осень я не люблю. Угасание природы, дожди… Хотя дождь – это не так плохо. Это очень даже уютно и романтично. Когда смотришь на него из окна, а в руке чашка с чаем, когда тепло и уютно, а открытая книга манит приключениями и переживаниями.

А вот когда уставшая, замёрзшая, с промокшими ногами, потому что от небольшого ума, прельстившись красотой, а не практичностью, надела утром не сапоги, а новые модные туфельки, – когда до дома ещё час в транспорте и полчаса пешком, как-то оно не до романтики.

Но это ж было без НЕГО! А что может СЕЙЧАС омрачить прогулку по мокрому осеннему лесу, когда капли на ветках сверкают в лучах вечернего солнышка драгоценными радужными переливами? Что может омрачить счастья прикосновения ЕГО губ, прохладных, пахнущих… снегом? Что может омрачить и нарушить великую гармонию счастья, царящую в моей душе? Да ничего и никогда!

Даже слова Дрошнева и его дурацкие замыслы. Ладно. Я сделаю, что он просит. И докажу, что он не прав!

– «Отдел смерти»… Звучит страшно, а уж представить, что работать в Её окружении…!

– Да ничего, – пожимаю плечами. – Привычно уже. Хотя у нас не принято упоминать о ней. Не «отдел смерти», а «отдел А». Чтоб посетителей не шокировать.

– Ясно, – кивает он и спохватывается вдруг, – ты не замёрзла?

– Немного, – стараюсь улыбнуться. (Какое там «немного»!)

– Давай так – я провожу тебя, а завтра будет маленький сюрприз. У меня дома, – загадочно улыбается. – Встретимся на вокзале в восемь. Хорошо?

Я немного разочарована, потому что хотела бы продолжения прогулки. С посещением какого-нибудь уютного кафе… Но завтра так завтра. В конце-концов не слишком ли тороплю события?

И почему же ЕГО губы пахнут снегом?..

* * *

– Знаешь, что я выяснил? – Сергей пьёт кофе в моём кабинете, жуёт печенье мамочки и думает, мне жутко интересно, чего же это он там навыяснял!

– И что же? – пытаюсь изобразить внимание.

– Подольский довольно плотно общался с Бергом.

– Это как? «Плотно». Обнимался что ли?

– Нет, зачем? Финансировал какие-то проекты. Хотя по мнению коллег был довольно прижимистым. Даже скупым. Неоправданно скупым. Тормозил бизнес, мотал нервы партнёрам.

– И что?

– В том и дело! В финансовых отчётах – подряд три статьи расходов на невнятные какие-то цели. Получатель кредита – В. Берг.

– Ну… кредит для банка предполагает какую-то выгоду. Мне так кажется.

– На десять лет? Беспроцентный? Странно.

– Это у тебя профессиональное – во всём странности видеть. А что ты знаешь о бизнесе? Какие случаются проблемы, трудности, моменты?

– Ну, не такой уж я неопытный, – он грустно глядит на последний кусочек печенья. – Ты будешь?

– Нет.

– Ладно. Пойду. Удачи тебе.

– Угу. Спасибо.

Не смотрю в его сторону. Он тихонько закрывает дверь, оставляя меня наедине с мыслями о предстоящем свидании.

А кусочек печенья так и остаётся сиротливо лежать на салфетке.

* * *

До сегодняшнего дня ездить на Монорельсе мне не приходилось. Просто некуда было, а бесцельно кататься я не люблю. Однако, когда вагон мягко качнулся, затем тронулся, назад поплыли дома, деревья, спешащие куда-то люди, я испытала совершенный детский восторг. Мягкие удобные кресла в вагоне, почти никого из пассажиров – это в час пик много, а вечером уже совсем свободно – тепло, уютно даже. И совсем не слышно стука колёс, как в обычной пригородной электричке, только негромкий шелест. Поэтому различимы любые звуки, разговоры, даже самые тихие.

Впрочем, в вагоне почти никто не разговаривал. Мы тоже сидели молча, смотрели в окно на проносящиеся зигзаги горящих фонарей, окон и окошек, моя рука лежала в ЕГО ладони, большой и горячей, мысли витали где-то за облаками, а душу переполняло счастье. Невозможно, странно было поверить, что всё происходит на самом деле, что это не сон, не фильм, не роман. Ощущение чуда. И такое хрупкое, такое нежное, что страшно прикоснуться! Разбиться может от одного дыхания.

Я боялась. Боялась себя, боялась незнакомых чувств, боялась что-то неправильно сделать и всё испортить, нарушить красоту.

А в сердце пылал огонь. Горячо и больно.

Моя рука в ЕГО ладони, в сильных тонких, «музыкальных» пальцах.

Зигзаги света за тёмным окном. Рано темнеет. Осень!

Я бы ехала так и ехала, в ночь, в бесконечность. В тёплом покачивающемся вагоне. Когда ОН рядом. И больше ничего не надо.

От станции мы некоторое время шли по дорожке через рощицу к многоэтажным колоннам пригородного посёлка. При дневном свете, наверное, тут очень живописно, но сейчас, в темноте, слегка разбавленной светом фонарей, тихо, пусто и немного жутковато. Оттого, что незнакомо. Ориентацию я вмиг потеряла – куда возвращаться? Где станция?..

– Ты не замёрзла?

– Немного.

Он обнял меня за плечи. Теплее не стало, но стало уютнее и… безопаснее как-то. Так, обнявшись, мы и вошли в подъезд. Консьержка, пожилая тощая тётка, выбралась из своей стеклянной клетушки и подозрительно нас оглядела.

– Опять привёл?! – уперев руки в боки, преградила дорогу. – А после твоих свиданок вонь по всему дому! Ты что там жжешь, а?! Нет, ты что там поджигаешь??!

– Отойди, – тихо, но с ноткой угрозы произнёс Вальтер. – Не обращай внимание, – это уже мне.

Мы поднялись на площадку лифта, а тётка продолжала ругаться вслед и грозить, что вот-вот напишет куда следует. Слышно её было этажа через четыре.

Квартира у НЕГО была однокомнатная, хотя и просторная. Непритязательная холостяцкая обстановка, но много аппаратуры, причём назначение иных блоков я и определить не смогла. Компьютер… Здесь я тоже специалист на уровне пользователя, но что дорогой и «навороченный» догадалась. Разве у программиста может быть «железо» среднего уровня?

Пока осматривала всё электронное великолепие, ОН что-то делал на кухне, а когда вернулся с двумя бокалами и запотевшей бутылкой шампанского, застал меня с фотографией в руках. Небольшое фото в стальной рамочке. Море, солнце, пляж, целующаяся парочка. В прильнувшей к НЕМУ блондинке я узнала Диану Подольскую, безутешную вдовушку. Только на этот раз она не походила на сушёную рыбу и выглядела вполне счастливой.

– Красиво, правда? – Он слегка улыбнулся. – Постановочный снимок. Фотограф убедил, что надо именно в таком ракурсе. Для журнала какого-то.

– А девушка?..

– Я её даже не знаю. Видел мельком. Модель какая-то.

– Угу, – я аккуратно поставила фото на полочку. – Однако, наличествует несомненный актёрский дар. У обоих.

– Может быть. Пойдём. – и легонько поцеловал моё ушко.

Усадил меня на стул с высокой резной спинкой, единственный, похоже, потому что самому хозяину пришлось довольствоваться табуреткой.

Приглушённый свет, ледяное шампанское, тихая музыка, обычная, без мента-графической обработки и не вызывающая потому у меня никаких зрительных образов. Почти никаких. Или то, что я видела в глубине сознания, рождалось совсем не музыкой?

Романтический вечер… Может ли что-нибудь быть прекраснее? В моей жизни – точно нет!

Голова слегка кружилась и не только от вина. Щёки горели. Я знаю, что румянец мне идёт, и надеялась только, что не пылаю совсем уж аки маков цвет. Особенно при мысли, как хорошо, что догадалась одеть сегодня изысканное итальянское бельё.

Он несколько раз сжал-разжал пальцы, отпил глоток из своего бокала. Потом спросил вдруг:

– Ты можешь кое-что сделать для меня?

«Спрыгнуть с крыши? – подумала я. – Скажи, с какой!»

– Что именно?

Щекам стало совсем горячо. Постаралась слегка остудить их, прижав ладони.

– Ты можешь внести мои данные в файл, где… ну, что там у вас? Куда вы вносите умерших.

В полумраке глаза его казались бездонными. И бесконечно прекрасными.

– Я хочу уехать, начать всё с начала с новым именем, новой биографией. Самый надёжный способ для этого… умереть. Для всех, кто меня знает.

Нашарила в сумочке платок, промокнула лицо.

– Зачем?!

– Мне надо исчезнуть. Навсегда. Чтобы кое-кто меня больше не нашёл.

Не понимаю… А, например, просто сменить имя? Если уж так надо и так важно.

– Этого недостаточно, – покачал головой. – Поверь.

– Но я не могу! – прошептала я. Ничего себе просьба! Я была готова к чему угодно, но только не к этому.

– Почему?

– Потому что невозможно для живого человека! Это не делается просто, одним нажатием клавиши! Сначала оформляется куча документов и анатомических протоколов…

– Я всё это знаю, но ведь может однажды произойти ошибка? Ну… что кого-то внесли в списки случайно?

– Нет. Такого не было… До сих пор. За это можно работы лишиться, если не хуже. И потом, клиент может в суд подать. За всю жизнь не расплатишься!

– В этот раз клиент в суд не подаст.

– Пойми, это нереально! Прости, но я…

– Угу, – кивнул он, о чём-то размышляя, потом снова поднял глаза, и я почувствовала, что тону в них.

– Но ведь ты – умница! И что-нибудь придумаешь? Для Меня.

– Я не могу!

– Если не сделаешь, однажды может случиться, что моё имя окажется в твоих протоколах на законном основании. А ты могла спасти, но ничего не предприняла.

Я молчала. Он встал, закурил, нервно бросил зажигалку на стол.

– Ты такой известный, талантливый… Как же…?

– Талантливый, – ткнул сигаретой в пепельницу, закурил новую. – И всем что-то надо. Каждый хочет кусочек… Эстетическая мента-графия – думаешь, ею можно на жизнь заработать? Абсолютно бесперспективно. Потому что мало людей, способных к синестезии, способных зримо увидеть и услышать замысел художника. Может, когда-нибудь, в далёком-далёком завтра… А жить-то хочется сегодня! Вот и случаются порой всякие глупости. Только зачем тебе всё знать?

– Во что же ты ввязался?? – Я сочувствовала ему, но чем помочь, не представляла, потому что то, о чём он просил, просто невыполнимо из-за нескольких степеней контроля и надзора над работой нашего отдела. Да и чисто психологически я бы не смогла перешагнуть барьер чудовищной лжи. Должен же быть другой выход! Не бывает задач с единственным решением.

Он смотрел на меня, смотрел – я чувствовала, хотя только разглядывала носовой платок, складывала, снова расправляла, не зная, как справиться с неловкостью и не поднимая глаз.

Он подошёл сзади, наклонился. Прядь волос щекотала мне щёку.

– Заведи руки за спину, – прошептал в ухо.

– Зачем? – удивилась я. И почувствовала, как он чем-то обматывает мне запястья.

– Не туго?.. Не хочу причинять тебе боль! Вообще предпочёл бы обойтись без крайних мер, но ты не оставляешь мне выбора.

– А в чём дело? Это игра такая? – я нервно хихикнула.

– Игра, – кивнул он. – Поиграем. Музыку послушаем. ТЫ послушаешь… А когда проснёшься, сделаешь то, что я прошу.

Он принялся включать своё оборудование, что-то подстраивал, ориентируясь на игру зелёных молний на мониторе компьютера.

– Я не могу! Сказала же, что…

– Сможешь, – он даже не повернулся.

– Отпусти меня, – постаралась высвободиться, однако путы мягко, но прочно удерживали на месте. – Мне не нравится эта игра. Отпусти!

ОН подошёл, отодвинул стол, присел предо мной на корточки.

– Расслабься. Больно не будет. Ничего не почувствуешь. И ничего не вспомнишь. Только очень-очень захочешь выполнить мою маленькую просьбу. И придумаешь, как. Без труда.

– Ты… собираешься меня зомбировать что ли? – не поверила я. – Это противозаконно! И наказуемо! Независимо от времени совершения преступления? И легко доказывается, даже при полной амнезии пациента.

– Я в курсе, – кивнул он. – И не собираюсь тебя гипнотизировать или ещё чего в том же духе. Ты просто послушаешь сейчас кое-что, одну небольшую вещичку. Полчасика, не больше. И станешь покорной. И никакой гематологический анализ не обнаружит патологии. Знаешь, в чём тут секрет? В том, что ты добровольно всё сделаешь. Ты сама примешь решение! Понимаешь? Сама! Не по принуждению. А собственная воля не вносит изменений в состав крови.

Я не верила ушам. Не верила в происходящее.

– Потом, правда, у тебя страшная депрессия начнётся, – он досадливо качнул головой. – Но это побочный эффект, пока что не устранимый. И может, ты справишься и не кинешься с моста. Мне стало бы грустно.

– Подольский! – прошептала я. – Вы ведь были знакомы – я читала дело. И у него началась неожиданная прогрессирующая депрессия. Вдруг. У вполне здорового психически мужика… Ты его привязал к стулу и… тоже…?

– Сукин кот, – процедил сквозь зубы. Даже не попытался отрицать факт знакомства, как, например, с фотографией. Или действительно скоро ничего помнить не буду о сегодняшнем вечере, так какая разница? – Угрожать мне осмелился.

– Остановись, пока не поздно.

– У меня нет выбора, милая. Ты проведёшь замечательную ночь. Будешь видеть во сне меня, – он улыбнулся углом рта.

– Диана Подольская дала разрешение на повторный анализ, – сказала вдруг неожиданно для себя. Надо же! Не подозревала, что способна к блефу!

Он замер на миг. Потом глянул вопросительно. Я вздохнула сожалеюще и опустила глаза. Сейчас рассмеётся и скажет «ну и что?» или «а кто это?».

– В крови её мужа обнаружено изменение, свидетельствующее о недавнем гипнотическом воздействии. Новая методика исследования. Результат официально зафиксирован в деле. Протокол 30. Можешь запросить копию. Вот это я устрою запросто.

– Идиотка! – прошептал он. – Дело же закрыли! Какая идиотка!.. Или ты лжёшь.

– Как всё произошло? – я уже не могла остановиться; обида, досада, слёзы кипели во мне и готовы были выплеснуться наружу. – Муж застал вас репетирующими фотосессию? И нечаянно умер. А потом – вот удача! – подвернулась я с возможностью хитро замести следы?

Он, сузив глаза, смотрел на меня какое-то время, потом вдруг улыбнулся. Волшебная, чарующая улыбка очень красивого мужчины!.. Не будь в ней столько яда.

– Я больше не сомневаюсь. Ни в чём. И ни о чём не жалею… А тебе понравится. Это прекрасно. И будет замечательным завершением сегодняшнего вечера.

Зазвучала музыка, и в моём сознании заполыхали картины живого цвета, как совсем недавно на концерте.

– Наслаждайся.

Он отрезал кусок пластыря и аккуратно залепил мне рот.

– Чтоб не кричала. Хотя всё равно никто не услышит. Но так спокойнее.

Надел куртку.

– Я тебя покину ненадолго. Мне ЭТО нельзя слушать. Я ведь очень сильный синестетик. Погуляю пока…

– А вот это вряд ли! – в проёме распахнувшейся настежь двери возник Дрошнев в сопровождении двух парней в камуфляже. Выдержал эффектную паузу. Тоже мне, майор Пронин!

– Гражданин Берг Вальтер Макс, вы арестованы по подозрению в убийстве гражданина Подольского Д. О. и покушении на убийство гражданки Креповой А.Н.

Один из амбалов надел на него наручники.

– Ваш разговор от начала до конца записан. По разрешению прокурора. Вот санкция. Запись вместе с уликами будет приобщена к делу, копия – предоставлена вам в ходе следствия, – скучным голосом продолжал бубнить Дрошнев.

– Записан? Как?! Почему? Кем?! Или…– кумир мой оглянулся и усмехнулся горько. – Ну, ты и штучка, оказывается…! А ведь нравилась мне.

– Топай, топай! – подтолкнул его Дрошнев. – Ты такую девушку не заслуживаешь!

* * *

Рывком содрал пластырь со рта.

– Полегче! – я постаралась не зашипеть от боли.

– Извини. – оглянулся в поисках чего-то. – У меня ножа нет. Чем разрезать-то? Верёвки. Где у него кухня?

В голове у меня пылали, кружились смерчи разных цветов и оттенков, вытягивались в струны, скручивались в сферы и живые жгуты. Томительно-сладкая музыка затягивала в ласковые, тёплые тенёта, обессиливала, усыпляла.

– Сергей! – попробовала крикнуть, но громче сиплого шёпота не получилось.

– Сейчас! – отозвался он из кухни. Услышал-таки!

– Быстрее!..

– Иду!

– Запись выключи!!

– Ах, ты! – спохватился он. – Какой же я идиот! Прости, пожалуйста!

И защёлкал клавишами. Светодиоды на аппаратуре подмигивали зелёным, музыка гремела. В комнате и в моём сознании.

– Где ж тут выключается?! – занервничал Дрошнев. Потом в сердцах дёрнул шнур из розетки. – Да ну его!

Метнулся ко мне, освободил руки.

– Ты как? Всё в порядке?

Я вытерла ладонями лицо от слёз, а они всё равно текли и текли, очищая душу мою от боли и разочарования, пробуждая, возвращая в мир.

– Ты плачешь?? – Дрошнев стоял предо мной на коленях, потом обнял, прижал мою голову к своей широкой груди, а я продолжала всхлипывать, орошая его рубашку горячей солёной влагой своего горя.

– Прости, что втянул тебя.

– Нет, – я отстранилась, наконец. – Ты не виноват. Это я вела себя как последняя…

– Ты молодец. Так держалась!

– Я вот одного не понимаю, – окончательно перестала плакать, вытерла глаза. Выглядела, наверное, ужасно! – Почему на НЕГО музыка не действовала? Пока писал, наслушался бы вдоволь.

– Он же уйти хотел, чтоб не слышать. Значит, действовала. А писал – так то ж программу, нули-единицы. Сама по себе программа и сама по себе мелодия безвредны. А вот симбиоз!.. Надо ж так скомпоновать! Чтоб человека убить.

Он покачал головой.

– Изощрённая месть!.. А мотив стар как мир – деньги! Или женщины. Или и то и другое. Скучно.

– А Подольская дала разрешение на повторное исследование?

– Нет. Только теперь её согласия не потребуется, потому что она по делу будет проходить как соучастница. Берг записал для неё диск с мента-графической программой, дал послушать. С неё-то как с гуся вода – она ноту фа от си не отличит – полное отсутствие музыкального слуха. А у супружника с этим оказалось всё в порядке. Диск Берг потом забрал и уничтожил. Знаешь, каким образом?

– Разбил? – предположила я.

– Ха! Тундра ты! Диск с голографической матрицей можно восстановить по миллиметровому осколку! Нетушки! Самый надёжный способ – в микроволновке прожарить.

Он хохотнул.

– Вони только потом!.. Слушай, а давай сходим, знаешь, куда? На концерт балалаечников. Я афишу видел. Там среди прочего штука есть такая – бас-балалайка, огромная, с письменный стол. Представляешь, как круто! А главное – только одна музыка, чистый натуральный звук и никакой компьютерной чертовщины!

– Отвези меня домой, Серёж, – устало попросила я.

* * *

Настроение совершенно гнусное. Ничего не хочется делать. Только жалеть себя и рыдать в подушку. Уже несколько дней пребываю в депрессии, но думаю, дело не в колдовской музыке. Не так уж долго я её слушала. Дело в другом… А значит, пройдёт.

Мы с Милкой пьём кофе.

– Как поживает твой физик?

– Да ну его! – отмахивается Милка и откусывает пирожное. – Кроме торсионных полей не знает ничего, и ничего ему не интересно. Скукота и никакой романтики. А у тебя как? С твоим?

– Никак, – смотрю в окно на бесконечный дождь. – Не мой тип. Как оказалось.

– Ну и правильно, – неожиданно соглашается подруга. – Мы тебе – ого! – какого найдём! Лучшего из лучших! Самого красивого!

В дверь просовывается взъерошенная голова Дрошнева.

– Девчонки, можно к вам? Мама пирог испекла…

И улыбнулся. Виновато-виновато.

Егерь

– Девчонки! – Серёга Дрошнев, взлохмаченный как всегда и как всегда вид имеющий обладателя великой тайны уровня не ниже всепланетного, прервал наш ежеутренний кофейный моцион. – Девчонки, я тут подумал, а не метнуться ли нам в выходные на пикник за город?

– Мысль, конечно, свежая и интересная, – скучно заметила Милка, помешивая ложкой в своём бокале. – Особенно если учесть начавшийся период дождей…

– В субботу солнце будет! Гарантирую! – пообещал Дрошнев. – У меня в метеобюро свой человек есть. Обещал включить… Так как, Тонечка?

Я пожала плечами. Планов особых не было, таких, во всяком случае, ради которых следовало отринуть любую стороннюю мысль.

– Можно в принципе.

– Отлично! – обрадовался Серёга. – Я бадминтон возьму. Свежий воздух, птички, – что может быть лучше? А то вы тут закиснете совсем за компьютерами…

– Дрошнев! – оборвала его Милка.

– … в Морге, – зловеще прибавил он. – Значит, в субботу в десять. Встречаемся у супермаркета. Форма одежды – спортивно-нарядная. Помидоры и мясо для шашлыка за мной, хорошее настроение и умопомрачительно прекрасный вид – за вами.

– Ты категорически не хочешь ехать? – спросила подругу, когда шаги Дрошнева стихли в коридоре.

– Почему категорически? Не хочу? – Милка откусила эклер, прожевала, запила кофе. – Совсем наоборот. Но надо же имидж поддерживать! Чтоб не подумал, я, мол, только свистну…! Хотя нужна ему только ты – это ясно. Я уж так, за компанию. Интересно, он догадается приятеля пригласить?

Она мечтательно улыбнулась.

– Такого высокого красавца. Я его прямо вижу – тёмные волнистые волосы, одна элегантная седая прядь над виском; мужественного, но с поэтичной натурой…

– И белым конём в стойле? – хмыкнула я.

– Лучше с яхтой, – уточнила она и вздохнула. – Живём как-то уныло… без огонька. Каждый день – одно и то же. Никаких впечатлений.

Взглянула на горшок с засохшим цветком.

– Вон, даже бальзамин от тоски завял.

– Давай возьму реанимировать.

– Возьми. Если ему ещё что-то может помочь!.. Ну, Дрошнев, не пригласишь красавца…! Однако лучше не мечтать, а то такое намечтается!..

– Верно, – я сгребла со стола свои бумаги, подхватила цветочный горшок. – Пойду. До субботы ещё дожить надо.

В полупустом (а у нас народу много никогда не бывает; тех, кто сам приходит, естественно) вестибюле колоритный дед, весь седой, заросший, дремучий какой-то, что-то втолковывал охраннику, держа на весу левую руку, замотанную не то в шарф, не то в шерстяной платок.

Я остановилась. Дед заметил.

– Дочка, – шагнул навстречу, но охранник перегородил путь.

– Дедуль, ну, ты же к нам не по адресу! – Хохотнул. – Пока ещё.

– А что случилось?

– Дочка, – дед юркнул под рукой нашего бритоголового цербера. – Не принимают меня в клинике. Говорят…, – махнул здоровой ладошкой, – А, ну их всех! Может, вы меня примете, а?

Я заметила на платке пятна крови.

– Что это с вами??

– Я ему говорю, езжай в больницу, – вмешался охранник, – а он ни в какую! У нас же не медучреждение! И что делать прикажешь?

– Пойдёмте, – я взяла дедушку под локоть и повела к Милке. Толкнула стеклянную дверь.

– К тебе клиент.

– Н-да? – Милка кинула на нас взгляд исподлобья, продолжая что-то писать в длинном бланке. – К нам клиенты уже своим ходом приходят?

– Не остри. Помоги человеку. Садитесь вот сюда.

Усадила деда за соседний стол, под лампу.

Милка вздохнула, отложила свою писанину, подошла. Оглядела деда.

– Тонь, сделай ему крепкого сладкого чая, а то что-то бледный.

Принялась разворачивать стариковскую культю. Брезгливо затолкала платок в пластиковый пакет.

– Гос-с-поди! Кто это вас так?!

Я мельком глянула на его руку – всю в рваных кровавых полосах и отвернулась, заваривая чай в полулитровый гостевой бокал.

– Оборотник, – охотно пояснил дед. – И так ведь ушёл, проклятый. Хорошо руку не откусил! Да я сам виноват – расслабился, внимание утратил. А он тут из кустов и выметнулся! Ну, ничего, ничего! Посмотрим ещё, чья возьмёт.

Мы с Милкой переглянулись.

– Вот чай, – я поставила бокал на стол с лампой. – Пойду, пожалуй. Работы много.

У нас привыкаешь к любому зрелищу (со временем, конечно!), однако вид сверкающих металлических лотков с иглами, пузырьки и склянки с жидкостями, шприцы и прочие медицинские атрибуты никогда не вызывали у меня ни интереса, ни восторга, поэтому постаралась ретироваться, как только отпала нужда в моей помощи.

– Благодарствую, – чинно отозвался дед, в то время как Милка колдовала над его рукой.

– Да не за что, – пожала плечами. – Я-то ничего не сделала.

– Будете в Золотом Яре, заходите в гости! Непременно заходите! Спросите Матвеича. Там меня все знают, дом покажут.

– А-а… Обязательно. Спасибо.

Прикрыла тихонько дверь. Не знаю я никакого Яра у нас в округе и, уж конечно, в гости к незнакомому странному старику не собираюсь.

В кабинете аккуратно разложила документацию, которую предстояло разобрать, потом осторожно вытащила увядший стебелёк из кома сухой земли, поставила в стакан с водой. Вдруг оживёт? Чудеса ведь случаются! На том и закончилась подготовка к последнему на неделе трудовому дню, когда, признаться, и работать не очень хочется, а мыслями уже – в предстоящей поездке. Что взять с собой, что одеть? И всё такое прочее.

Подруга потом зашла, ответствовала, что деда заштопала, ввела противостолбнячное, после чего тот и отбыл. В неизвестном направлении. Даже от денег на дорогу отказался.

А рано утром в субботу мы с изнывающей Милкой – она терпеть не может ждать, предпочитая, чтобы ждали её и утверждая, что именно так должны поступать истинные леди! – фланировали у входа в супермаркет, высматривая машину Дрошнева. Подкатил он, конечно, совсем с другой стороны. Любит человек эффекты, что поделаешь?

–Девчонки! – гаркнул радостно, выбираясь из старенького «ниссана». – Какие вы красивые!

Чмокнул меня в щёку. Милка не потерпела бы подобной фамильярности и протянула для поцелуя руку, к которой Серёга, шаркнув ножкой, чинно приложился.

– Красивые, – проворчала Милка. – Только и успела, что маникюр обновить.

Но это она так, для проформы, потому что выглядела идеально. Как всегда. При природной грации и умении носить вещи даже оранжевая жилетка дорожного рабочего на ней выглядела бы вечерним туалетом. Я в этом плане значительно проще, да и вообще мало значения придаю внешнему лоску – только в пределах необходимого.

Дрошнев забрал у нас сумки, положил в багажник, а мы тем временем втиснулись на заднее сиденье машины.

– Здорова! – незнакомый, плотного телосложения лысый парень, сидящий спереди, оглянулся, протянул руку. При этом он активно и со смаком что-то жевал. – Я Феликс.

– Эдмундович? – сощурилась Милка. Когда она так делала, становилась похожей на лису из сказки, но это же являлось признаком лёгкого презрения, что уже не давало кандидату ни единого шанса.

– Не-а, – ухмыльнулся парень. – Петрович. А чё?

Протянул початую пачку жевательной резинки.

– Будешь?

– Благодарю, – тонко улыбнулась подруга. – Не курю.

– А ты?

Я покачала головой.

– Ну, как знаете, – парень отвернулся.

– Познакомились уже? – Сергей сел за руль, включил зажигание. Мотор взрыкнул.

– Наполовину, – Феликс высыпал в рот пакет карамельных шариков, захрустел довольно. – Зато на главную.

Милка фыркнула.

* * *

Мы миновали город, пару часов ехали по шоссе, а затем свернули на просёлочную дорогу, сухую, местами даже ровную, поросшую травой и цветами по обочинам и посередине, между полосами земли, укатанными автомобильными шинами.

– Где это мы? Что за глушь?!

– Скоро приедем, Людмилочка, – заверил Дрошнев. – Местечко – просто супер!

– Долго, – проворчала Милка. Вид имела слегка бледный – дорога её укачала.

– Тебе скучно? А попроси Феликса спеть. Он, знаешь, как поёт! Карузо! Паваротти!

– Да ну? – Не поверила она. – Хорошо. Пусть споёт. Если умеет.

– Вам из репертуара какой группы? Что предпочитаете? Классику? Рок? Полифонию? – радостно отозвался лысый парень. – Я ещё мента-графическую музыку люблю. Знаете, что это такое?

Мы с Милкой переглянулись.

– Только не мента-графию, – попросила я. – Что-нибудь попроще. И по-русски.

– Ага! – И запел хрипловатым баритоном. – Ла-ла-ла! Ла-ла-ла!

– Это что, по-русски?!

– А по-каковски? – Обиделся певец. – Конечно! Истинно по-русски.

– Продолжайте, маэстро, – вздохнула Милка и прикрыла глаза.

Так, под разудалую песню из серии «что вижу, о том и пою» мы какое-то время катили по ухабам и рытвинам, а затем остановились. По собственной и непреклонной воле машины. Дрошнев несколько раз тщетно пытался завести двигатель, потом вылез, буркнув что-то ругательное, полез под капот.

Полевые цветы и травы источали запах мёда и лета. Какие-то птички звонко посвистывали в листве густого кустарника. Прохладный ветерок гнал облачка по невероятно синему небу.

– Приехали. Выгружаемся, – мрачно скомандовал глава экспедиции. – Боюсь, что надолго. Девчонки, что-нибудь поесть сообразите? Костерок организуем быстро… Феликс! Хворост за тобой. А я ремонтом займусь.

– И-эх! Силушка молодецкая! – рявкнул Феликс и подхватил толстый берёзовый ствол.

– Хворост, – покачал головой Дрошнев, – а не бревно для лесосплава, дружище!

Милка со стоном сползла с сиденья.

– Мне надо проветриться. И умыться бы. Тут вода есть где-нибудь?

– Воды нет, – бодро заметил Сергей. – Может, родник поищете? Поблизости. Наверняка есть. Заодно и прогуляетесь. Только далеко не уходите.

Рассудив, без особой уверенности, правда, что дорога должна рано или поздно привести к какому-нибудь островку цивилизации, а значит, возможной помощи, мы с Милкой отправились в путь. Не спеша и стараясь не думать, что до ближайшего жилья может оказаться километров и десять, и двадцать.

– У моего мобильного села батарея, – ворчала подруга, – но наверняка, в этой глуши и сети-то нет.

– В кои-то веки выбралась на природу, – возразила я, – Так и наслаждайся! Тишиной и первозданностью. Бог с ним, с мобильником!

– Мы тут можем и до ночи наслаждаться! Если Дрошнев свою колымагу не починит. Как думаешь, он справится?

– Конечно, справится, – вот в этом я как раз не была уверена, но из любой ситуации всегда есть выход, утверждал мой папа, а уж ему следовало верить. По его рассказам он в таких передрягах побывал и выходил невредимым, – хватило бы на три жизни! Не знаю, где в его историях правда, а где… лёгкий вымысел, но папа никогда не унывал и не терял присутствия духа. Даже в день появления на свет меня, а не страстно желаемого сына.