Текст книги "Где бы ты ни был, назад не смотри (СИ)"

Автор книги: Елена Барлоу

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 6 страниц)

Что и говорить, готовит она неахти, скоро Леви в этом чётко убеждается. Из него самого повар неважный. Зато она довольно хорошо орудует кухонным ножом. И ещё, говоря о помощи по дому, она ничуть не слукавила. Когда под вечер Леви поднимается в комнату, где она прибирается в последнюю очередь, стягивает с лица платок и критически осматривает начищенное большое зеркало, затем проводит пальцами за старым шифоньером, Верена стоит позади с тряпкой в руках и таким напряжённым выражением лица, что кажется, будто она вот-вот закричит от напряжения.

– Неплохо, – произносит хозяин дома, наконец. – Я бы даже сказал, очень неплохо.

Он оборачивается, и в свете закатных лучей шрамы на его лице кажутся почти незаметными.

– Молодец.

Со вздохом облегчения Верена утирает рукавом рубашки лоб. Леви говорит, что она будет спать здесь, только пусть перестелит постельное бельё.

– Спасибо вам, господин Леви! – благодарит она с улыбкой до ушей. – Вы так добры!

– Ты думаешь?

– Ну конечно! А как иначе?

Ближе к ночи он всё ещё сидит в своём кресле в гостиной, гипнотизируя смятый конверт, лежащий перед ним на столике, и вспоминает, как художница назвала его «добрым». Безумцем его называли, и даже монстром… а кто называл его добрым?

А ещё чёртово письмо, ради которого эта дурёха такой путь проделала. Что с ним теперь? Ему не очень хочется его читать. Выбросить, а ей сказать, что спрятал до лучшего дня? Нет, он не может так поступить. Он не знает, что делать с письмом. Тогда он тем более не понимает, что делать с ней!

Как же бесит эта ситуация.

Леви долго смотрит на конверт, но в конце концов хватает его, недолго крутит в руке, затем рвёт боковую полосу. На едином листе бумаги – потрёпанном и пожелтевшем от времени – строчки начерканы ровным почерком. Пока Леви пытается вчитаться, у него трясутся руки.

«Дорогой мой мальчик!

Если ты всё-таки жив, как гласят слухи из Подземного города, то тебе, должно быть, уже около двадцати семи лет. Умоляю, будь жив!

Мы с твоей матерью виделись лишь дважды. Она была добра и красива, твоя мама. Я дал ей свой адрес, но она написала лишь раз – когда ты родился. Как жаль, что её не стало! Мне хотелось бы отыскать её раньше, но служба не позволила, и несколько долгих лет я провёл за стеной Роза, не в силах вернуться домой.

Прости меня. Я так и не нашёл тебя. Я не знаю твоего имени, не знаю, как ты выглядишь… Люди из Подземного города, которых я опрашивал о ребёнке из борделя, ничего не рассказали.

Мне так жаль, что мы не можем встретиться. Если ты жив, наверное, ты ненавидишь меня. Это правильно, ведь я плохой человек.

Прикованный к постели, я не могу продолжать поиски. Мои люди будут делать это за меня, и я не сдамся. Надеюсь, когда я узнаю настоящее имя твоей мамы, я отыщу тебя, пока титаны не уничтожили этот мир.

Я слаб и безволен, потому что всю жизнь меня учили не оглядываться, идти лишь вперёд. А я продолжаю цепляться за мысль, что ты жив. Послушайся совета старика: не страдай о прошлом, если у тебя есть новый путь. Только в нём находится какой-то смысл. Где бы ты ни был, назад не смотри. Это единственное, что я могу дать тебе сейчас».

Шокированный и морально разбитый, Леви мнёт в руке проклятый листок бумаги, и, пряча лицо в свободной ладони, то ли рыдает, то ли смеётся. А, может, и всё вместе. Может, он сходит с ума? Это что, шутка такая? А если не шутка, если правда, тогда… ради чего всё это было?

Комментарий к 4. Ради него

**6.** «Безумным его называли…» – полицейский, которого схватил и пытал Леви в лесу во время арки переворота в столице, назвал его «безумным», когда Леви сломал ему руку.

========== 4.1. Крысы (Экстра) ==========

Около 840-го года

Подземный город под столицей Митра

– Как же мерзко тут… воняет.

Фарлан глядит на товарища, а у того лицо бледное, в испарине, и думает, уж не заболел ли он. Фарлан протягивает Леви чистый платок, чтобы он мог утереть им лицо. Правда, вместо того, чтобы вернуть его, Леви просто выбрасывает платок в ближайшую кучу мусора.

– Эй! Ты чего творишь?! – возмущается парень. – Это мой единственный чистый носовой платок…

– Уже не чистый.

– Но его же можно постирать!

– Это не обязательно. Я достану тебе другой.

Фарлан с недовольством сверкает глазами, но помалкивает. Ох уж этот Леви! Ладно хоть после каждого приема еды, когда им вообще удаётся что-то толковое поесть, он не выбрасывает грязные тарелки. Они вообще остались бы тогда без посуды.

Но стоит отдать ему должное. Леви – отменный воришка, так что дело за новым платком (а, может, и целой дюжиной таких) не заставит себя долго ждать.

Парни идут по узкой улочке Подземного города, перебрасываясь время от времени незначительными комментариями по поводу местности. Изабель – их подруга – уверенно шагает впереди, мурлыча себе под нос какую-то мелодию. Фарлан прекрасно понимает, что Леви тут совсем не нравится. Здесь действительно воняет помойкой ещё хуже, чем в других районах. Это самый захламлённый и бедный угол Подземного города, и даже их группа обычно не суётся сюда.

– Как думаешь, тот отряд уже потерял нас? – спрашивает Фарлан.

Они как раз пересекают переход между домами, где, в основном, обитают безнадёжно больные или пьянчуги.

– Если бы не потеряли, поверь мне, ты бы уже узнал… – отвечает Леви и не договаривает.

Его острый взгляд вдруг останавливается на дыре в ближайшем деревянном заборе. Он встаёт, как вкопанный, и почему-то долго гипнотизирует эту дыру.

– Эй, братишка, что такое? – Изабель тут же подскакивает к нему. – Что там, за забором?

После недолгой паузы Леви, наконец, произносит таким похоронным тоном, что любой чужак уже наделал бы в штаны:

– Лет шесть назад тут планировали сделать приют для беспризорных, но лавочку закрыли, потому что кто-то сверху зажал на это средства.

Фарлан наблюдает, как товарищ хмурится, как его кулаки сжимаются всё сильнее, отчего ему самому становится погано.

– Чёртовы… ублюдки, – шепчет Леви одними губами.

– В этом мире всё решают связи и деньги, – вздыхает Фарлан. – Когда выберемся отсюда, не хочу стать таким же зазнавшимся уродом. Хочу даже там, на поверхности, оставаться самим собой.

Леви долго молчит. На нём лица нет, он всё ещё мрачнее тучи.

– Хм, так, значит? – произносит он. – Жаль, я такого себе позволить не могу…

– Погодите-ка! Что это там виднеется? – между ними лезет Изабель, затем падает на колени и заглядывает в дыру в заборе. – Да твою ж… ох, нет!

Одним ловким кошачьим движением девушка ныряет за забор, ей ничуть не мешает привод на поясе, и вот, через мгновение, парням остаётся лишь наблюдать, как исчезают за ограждением её сапоги.

– Эй, Изабель! Ты с ума сошла? Стой! Да куда ж ты лезешь?

Фарлан пригибается и ползёт за нею следом, пока Леви, разбежавшись, перепрыгивает забор поверху. Теперь все трое стоят посреди широкого пустыря, где когда-то предполагалось выстроить здание приюта. Уже и фундамент заложен, и парочка внешних стен готовы, но не более того.

– Дурёха, не делаей так, – Леви сильно дёргает подругу за один из её «хвостиков».

Но Изабель молчит. Вместо ответа, она тычет указательным пальцем на пятерых беспризорников, сидящих под одной из недостроенных стен. От этой картины у Фарлана сжимается сердце: пятеро ребят, явно не старше десяти-двенадцати лет, как облезлые воробьи, ютятся около друг друга, одетые в какие-то обноски. Недалеко валяются кости какого-то мелкого зверя, возможно, грызуна; слева лежат две пустые банки из-под консерв. Парень сжимает кулак и представляет вдруг, как дети вылизывали остатки еды из этих банок… Ему почти становится дурно.

– Вот же чёрт, – шепчет он, затем уверенно шагает к одному из ребят.

Фарлан достаёт из-за пазухи два завёрнутых в бумагу ломтя хлеба и осторожно, опасаясь, что вся ребятня кинется к нему, протягивает хлеб мальчику лет семи. Тот сидит, привалившись плечом к каменной кладке, и едва моргает.

Никто из детей даже не шевелится, чтобы забрать из рук Фарлана хлеб.

– Эй, малыш? Давай, съешь немного. Потом поделимся с твоими друзьями, – произносит парень, а у самого голос предательски дрожит.

Мальчик поднимает тонкую ручонку, хватается грязными пальцами за ломоть, затем суёт себе в рот столько хлеба, сколько ему позволили силы отломить. Он начинает жевать очень медленно, будто с неохотой, и морщится.

– Бедняга! Наверное, тебе сначала надо попить, да? – не вставая с колен, Чёрч оборачивается. – Эй, Леви! У тебя есть в сумке фляга?

Его товарищ стоит на месте, как вкопанный, и вся его фигура напряжена настолько, что кажется, будто он вот-вот взорвётся. У Леви такое лицо, словно его окатили ледяной водой, а затем ещё и кипятком. Казалось бы, куда ещё удивляться? Да он каждый день, если захочет, может наблюдать такую картину на улицах Подземного города. И всё равно каждый раз его будто окунают с головой в дерьмо, в котором он и сам когда-то жил, благо, на пути попался Кенни и хоть чему-то его научил.

Леви всегда остро реагирует на то, что напоминает ему последние недели в борделе. Вонь, пустой желудок, пьяные крики мужиков… и крысиный писк по углам комнаты. Когда Кушель умерла, ему казалось, что весь мир оставил его. Эти дети, сидящие и лежащие тут, на голой земле, для него как адские стрелы, от которых ему уже не увернуться.

Как же он ненавидит этот мир. Он даже ненавидит людей, которых в глаза прежде не видел, но он убил бы их всех, не задумываясь – всех тех людей, которые заставляют этих ребят страдать. О них забыли, их бросили тут гнить после недавней эпидемии… А идиоты из военной полиции сидят по трактирам да на пропускном пункте дурью маются.

От злости и обиды у него скрипят зубы.

Крысы… – проносится в голове одно единственное слово.

– У меня нет воды, – шепчет Леви, затем оборачивается к Изабель, припоминая, что у неё в сумке есть припасы.

Она, прижимая к груди руки, с трясущимися губами и влажными глазами, тупо мотает головой.

– Изабель! – рявкает Леви, но она лишь делает шаг назад.

– Я н-не могу… Я не могу на эт-то смотреть! – она скидывает с себя сумку и, рыдая, бросается назад, к забору. Через пару мгновений её друзья видят, как Изабель взлетает на УПМ и скрывается за ближайшим зданием.

– Изабель! Да что с ней?!

Фарлан вскакивает, намереваясь кинуться следом, но вдруг видит, как Леви берёт из брошенной сумки полупустую флягу и еду – два яблока и чуть чёрствую булку – затем подходит к каждому из детей, пытаясь их накормить. Один мальчик, лежащий на земле, медленно садится и, когда Леви подносит к его губам флягу, а после нежно треплет по спутанной копне рыжих волос рукой, пытается улыбнуться.

Фарлан, как никогда, ощущает себя беспомощным. А он просто ненавидит себя такого. И сегодня он в который раз убеждается, что его товарищ – удивительный и чудовищно чувствительный человек. Леви чуть не каждый день заставляет их с Изабель прибираться в убежище, а в это самое мгновение совершенно не брезгует прикасаться к ребёнку, на которого даже местные крысы не позарятся.

Очередь доходит до пятого мальчика: он сидит, прислонясь к стене спиной, подтянув колени и низко опустив и спрятав голову, так что он похож, скорее, на обтянутую тканью горстку костей с грязной шевелюрой то ли каштановых, то ли чёрных волос. Перед тем, как потрясти его за плечо, Леви медлит, и Фарлан догадывается, почему.

Не нужно было им сюда лезть. Леви ещё не скоро забудет этот кошмар, напомнивший его самого много лет назад.

– Проснись, ну же. Просыпайся, мелкий, – Леви слегка треплет ребёнка за руку, но тот не двигается.

– Наверное, он умер, – произносит тихим голосом другой мальчишка. – Он сидит так уже долго.

Фарлан прижимает руку ко рту, а Леви вскакивает на ноги, затем делает какое-то нервное движение плечами. Его товарищ наблюдает, как он мечется тут, перед этими детьми, будто загнанный в угол зверь. Его губы шевелятся, но Фарлан ни слова не слышит. Он и так знает, что Леви, на чём свет стоит, проклинает сейчас всех и вся.

– Это не мальчик… – хрипит кто-то из беспризорных.

Фарлан еле проглатывает ком в горле:

– Что?

– Это. Не. Мальчик. – Мелкая девчушка лет шести чешет свою щёку тонким пальцем. – У неё сестрёнка и мама умерли недавно, и она перестала разговаривать. Мы предлагали ей съесть ту дохлую крысу, но она уже не шевелилась…

После этих слов Чёрчу страшно смотреть Леви в лицо. Ох, как же часто он видел у него это выражение! Наверное, если бы дьявол на самом деле существовал, это было бы его лицо…

Где-то вдалеке неожиданно раздаётся свист, и становятся всё отчётливей слышны злые голоса.

– Тц, только не теперь! – Леви бегло осматривает детей.

– Надеюсь, с Изабель всё хорошо. А если нет… Чёрт, Леви! Надо быстрее валить отсюда и найти её!

Но товарищ его словно не слышит. Он встаёт на колено перед неподвижной девочкой и пытается нащупать у неё пульс. Откуда-то с северной улицы снова слышится свист. Фарлан поропит Леви и обещает, что они вернутся сюда завтра, а сейчас им нужно уходить.

– Живая! – Леви убирает пальцы с шеи ребёнка и оборачивается. – Она ещё жива! Фарлан!

– Ты серьёзно? Да нет у нас времени, пойми! Я тоже хочу им помочь, поверь мне, но если не уйдём сейчас, придётся ввязываться в драку!

– Тц…

Леви думает, думает, пока гул голосов военной полиции не становится пугающе близко.

– Эй, пацан! Как тебя зовут? – спрашивает он, наконец, у одного мальчишки.

– Ян.

– Что там у тебя? Больная нога?

– Ага…

– Идти можешь?

– Не могу, сэр.

Леви ругается вслух и снова вскакивает на ноги. Его тяжёлый измученный взгляд встречается с глазами Фарлана. Тот встревожен не на шутку и уже топчется на месте.

– Леви, пожалуйста! Вернёмся завтра! Если возьмём кого-то сейчас, то сбежать не удастся!

– Эй, вы-ы-ы! – раздаётся за их спинами вопль полицейского. – СТОЯТЬ, ПОМОЙНЫЕ КРЫСЫ!

– Будьте вы прокляты, – шипит себе под нос Леви.

Бросая последний взгляд на притихших детей, он и Фарлан бегут в противоположную сторону, затем взлетают на УПМ. Сумка Изабель и несъеденные яблоки остаются на земле.

– И нас вы называете крысами? – орёт, что есть мочи, Чёрч с высоты. – Жалкие уроды! Лучше бы помогли этим детям!

– Не утруждайся, – кричит ему Леви после того, как им удаётся скрыться из виду. – Они и пальцем не пошевелят ради них.

Разумеется, потом он ведёт себя так, словно всё в порядке, и ничего не случилось. Однако Фарлан знает, при всей его недосказанности Леви будет продолжать накручивать себе, будто он никого не спас и никому не помог. Он промолчит, но не успокоится. Тех детей Леви так просто не забыть.

Изабель ждёт их недалеко от убежища. Она просит прощения, что расклеилась и убежала, на что Леви обзывает её «дурой» и с родительской строгостью треплет по голове. На следующий день он просит Фарлана задействовать его связи и привести тех детей к нему.

К вечеру Фарлан возвращается лишь с одним Яном. Мальчик рассказывает, что вскоре после ухода полицейских к ним пришли какие-то важные люди в костюмах и забрали остальных. Сам Ян оказался единственным, кому удалось спрятаться неподалёку.

– Я всё понял, – со вздохом произносит Леви. Он встаёт из-за стола, подходит к окну и долго пялится куда-то вдаль.

Фарлану ничуть не нравится такое настроение. Друг снова будет накручивать себя. Поэтому Чёрч делает то, что ему удаётся лучше всего в таких ситуациях: пытается утешить.

– Слушай, Леви. Я понимаю твоё состояние. Ты лучше моего знаешь, каково пришлось этим детям. Но пойми. Ты не можешь спасти всех и каждого. Это невозможно, не в нашем мире. Когда-нибудь придётся чем-то жертвовать… Не будь таким наивным, иначе ещё хуже сделаешь.

Леви скрещивает руки на груди и медленно оборачивается. На его лице снова непроницаемое выражение презрения ко всему и всем. Но Фарлан знает, что за этим пустым взглядом скрывается глубокая скорбь.

– Да, ты прав. – Леви шагает мимо и со злостью швыряет Фарлану в руки новёхонький носовой платок. – Я всё ещё слишком наивен для этой помойки. Спасибо. Ты раскрыл мне глаза.

Тогда ни он, ни остальные ещё не догадывались, с какими ужасами им придётся столкнуться в будущем. И встреча с полудохлыми беспризорниками превратится в памяти Леви в густой туман, который вскоре растворится среди новых кошмаров.

========== 5. Стекло и железо ==========

– Давно я так не любовался небом.

– Я тоже, честно говоря. Когда путешествуешь в одиночку, кажется, что у тебя полным полно свободного времени. Но на самом деле, когда ты один, тут уже не до любования звёздами.

Верена сладко потягивается и зевает, у неё снова улыбка на пол лица, а Леви сидит в инвалидном кресле, подперев кулаком щёку и какое-то время наблюдает за россыпью звёзд на тёмном небе. Отсюда, с веранды дома, вид открывается такой, что дух захватывает. Последнюю неделю небо всё чаще было затянуто тучами, и шёл дождь, но сегодня, наконец, погода наладилась. Даже ветер потеплел.

Падает очередная звезда, буквально за мгновение испаряясь за линией горизонта. И вокруг стоит такая тишина, что слышен шелест каждого листочка, осевшего в траву. Леви провожает скучливым взглядом падающую звезду, затем глядит на художницу. Она сидит на широких деревянных перилах веранды, улыбаясь и иногда болтая ногами, как маленькая. Что за жизнелюбивое создание!

За одиннадцать дней с той поры, как она тут появилась, из-за дождей ни Брауны, ни Оньянкопон так и не приехали его навестить. Леви был жутко раздражён, и раздражение это ему пришлось хранить в себе, потому что он больше не был один. Спустя дня три он вполне смирился с тем, что приходится делить обжитое пространство с чужим человеком. Так уж устроено, всю жизнь он только и делал, что привыкал к чему-то новому. Еще через четыре дня Леви осознаёт вдруг, что уже не ждёт приезда Браунов, ведь они могут нарушить установившийся здесь покой.

Странная она, эта художница, но, по его скромному мнению, в том и плюс. Другие люди просто не выживают в таком мире. Как и ему, ей повезло вовремя выбраться из подземелий, и, хотя на этом их беды не закончились, в конце концов все дороги привели сюда.

Леви перестаёт сравнивать её с другими, в итоге это просто надоедает. Порой она ведёт себя скромно и тихо, как церковная мышь: посиживает где-нибудь в гостиной и черкается в своём блокноте, бормоча что-то под нос, а порой посреди разговора вдруг пытается его рассмешить, и, даже если не получается, хихикает сама, ничуть не стесняясь.

Она соблюдает его негласные правила, особенно касающиеся чистоты, и ему это нравится. Она до страшного неуклюжая и с ужасающей частотой натыкается повсюду на острые углы мебели, или роняет на голову книги с полок, или случайно ударяет себя дверцей кухонного шкафа по лбу. Таких невезучих людей он ещё не встречал. Каждый раз, наблюдая подобную картину, Леви хочется дать ей подзатыльник или сказать пару ласковых… как в старые добрые времена.

Но он больше не капитан. И она не его сослуживец.

Однажды они едва не ругаются в пух и прах: во-первых, её жутко раздражает, когда Леви в очередной раз напоминает, что не собирается платить за помощь по дому, и, вскипая со злости, Верена почти замахивается на него метлой с воплями, что он – «твердолобый сноб, не принимающий бескорыстную помощь»; во-вторых, она питается поразительно плохо, и однажды Леви просто не выдерживает и чуть не силком заставляет её есть. Дело почти доходит до рукоприкладства, но неожиданно оба просто начинают улыбаться, а девица и вовсе хохочет, как ненормальная. Леви эта ситуация напоминает Ханджи, и как он пытался заставить её помыться во время одной долгой вылазки за стены. Тогда он её чуть не до потери сознания лупил, лишь бы эта глупая отмылась от недельного пота и грязи.

Как ни странно, воспоминания эти не вызывают у Леви ни грусти, ни печали. Он, скорее, поражён тому, как приятно иногда воскресить в памяти те беззаботные минуты.

На двенадцатый день, наконец, проясняется небо. Леви и художница допоздна сидят на веранде, периодически перебрасываясь незначительными фразами. Верена всё ещё восседает на перилах, крепко держась за них руками.

– Путешествовать одному, по-моему, безрассудно, – бормочет Леви, сверля взглядом её затылок.

– Спорить не стану. Но где ещё нашёлся бы такой идиот? – она хихикает, на этот раз, не слишком весело. – Все мои близкие умерли. Кто-то из друзей, вступивших в армию, был съеден титанами. К тому же, когда ты совсем один бредёшь, куда глаза глядят, ты несёшь ответственность лишь за себя. Я бы не смогла защищать чью-то жизнь помимо своей… Слишком велик риск.

Выдерживая паузу, Леви недолго молчит, затем понимает, что обязан сказать нечто утешительное, иначе это будет некрасиво с его стороны.

– Тогда ты не идиотка.

– А? – она оборачивается, и лёгкий порыв ветра треплет ей волосы.

– Да, это глупо – подвергать себя опасности, но тебе не плевать на жизни других людей. В разведке такое ценилось превыше всего.

– Правда? Я рада это слышать!

Когда она улыбается, то морщит нос и поджимает плечи. Леви это кажется довольно милым.

– Э-э-эх, как же я завидовала Флоку, когда он ушёл на службу! Злилась и завидовала! – Верена задумчиво глядит в ночное небо. – А ведь был шанс пойти вместе с ним…

– Почему не пошла?

Она в смущении чешет затылок.

– На самом деле… ну-у-у… я боялась…

– Титанов? Тц, а кто не боялся? Разница лишь в том, как скоро ты справишься с этим страхом и преодолеешь его. Попади ты в мой отряд, смогла бы быст…

Верена качает головой.

– Нет, нет! Я не о титанах говорю. Я, если честно, жутко боялась… высоты.

Леви приподнимает в удивлении бровь. Не то, чтобы он слишком впечатлён, просто занятно, как такие наивные люди, как она, до сих пор существуют. Чудная такая.

– У меня ещё сохранился старый привод, – сообщает он зачем-то, сам не понимая причину.

– Ох, правда?! – Верена чуть не падает с перил, но успевает ухватиться и пересесть лицом к Леви. – Как круто! А покажите?

– Хочешь посмотреть?

– Ну разумеется!

– Зачем?

Она глядит куда-то в сторону и почему-то пытается прикрыть ладонью лицо.

– Н-не знаю… Просто так.

Не то, чтобы он горел желанием, и не то, чтобы он действительно этого хотел, но возможно, лишь мысль о том, чтобы снова взять в руки привод, ощутить под пальцами его вес и форму, даже просто взглянуть на него, заставляет Леви ответить искренне:

– Я не против.

Они улыбаются друг другу, но вскоре Верена снова отводит глаза. Она нервно перебирает в пальцах краешек рубашки, порываясь что-то сказать, а когда говорит, голос у неё непривычно мрачный:

– Завтра, наверное, Габи и остальные приедут вас навестить. Кажется, мне пора уехать с ними.

Ответа нет. Леви смотрит перед собой, на точку на горизонте, где вдали мерцают огни города.

– Я так благодарна, что вы приютили меня. Я думала, что, доставив то письмо, мой путь окончится, но вы помогли почувствовать нечт…

– Помнишь, о чём мы говорили вчера? – спрашивает Леви, не глядя на неё.

Верена молча кивает.

– Найди своё место, а потом делай, что хочешь. Мир велик. И я завидую тебе, ведь ты видела его таким, каким я не видел. Больше нет титанов, а значит, нет границ.

– Вы хороший человек, господин Леви. Надеюсь, что и вы своё отыщете. Ведь здесь… – она улыбается и кивает в сторону открытых дверей дома. – Здесь для вас слишком мало места.

Он бросает на неё хмурый взгляд и бормочет:

– Много ты знаешь!

– Просто мне кажется, что здесь вам чего-то не хватает.

Ох, он мог бы перечислить сотню из того, чего ему действительно не хватает! Мог бы перечислять даже до бесконечности! Но он не признается. Она и так прочитала его, как открытую книгу, и этого достаточно. Если завтра приедут Брауны, пусть забирают её в город. Он ничуть не расстроится.

Ну, возможно, совсем немного… В конце концов, она научилась лучше готовить, и уже не спорит с ним по всяким мелочам… Нет, всё же пусть уезжает. И он точно не станет ждать её возвращения.

И в воцарившейся тишине, спустя какое-то время, снова звучит его низкий голос, лишённый, однако, всяческих эмоций:

– Вид на город сегодня особенно красивый.

– Да… он хорош.

Верена не смотрит на горизонт и огни вдали. Они ей больше не интересны. Леви замечает, что она до сих пор глазеет на него и почему-то улыбается. У неё, что, совести совсем нет? Как тогда, прошлым днём, когда он задремал в кресле, а затем, проснувшись, обнаружил её сидящую напротив и активно вырисовывающую что-то в блокноте. Она до хрипа в голосе клялась, что не рисовала его без разрешения, притом краснея, как рак.

Какая всё-таки… странная.

– Прекрати, – бормочет он и отворачивается. – Раздражает.

– Ла-а-адно.

– Что «ладно»?

– Ни-че-го…

Её улыбка становится ещё шире и страннее, и Леви со вздохом качает головой. С каких пор он стал таким бессильным перед гражданскими и ленивым в спорах? Ему уже просто не хочется её одёргивать. Или он привык…

Леви гонит её в дом, делая вид, что озабочен усилившимся ветром, и «не хватало им ещё заболеть». А Верена с какой-то чудаковатой радостью хватается за кресло и везёт его обратно, в дом.

Через два дня, наконец, приезжают Фалько и Оньянкопон.

После уже привычного вежливого чаепития Леви стоит на крыльце дома, опираясь на трость, и наблюдает, как Верена помогает Фалько загрузить ненужное барахло с чердака. Оньянкопон как раз выходит из дома, ставит последнюю тяжёлую коробку возле лестницы и, разминая руки, тихо произносит:

– Каникулы прошли спокойно, я полагаю.

Леви на него даже не смотрит. Ему не нравится этот внезапный хитро-весёлый тон.

– Понятия не имею, о чём ты.

– Всё ты понимаешь, – мужчина хлопает его ладонью по спине. – Ты уже взрослый мальчик!

Леви даже не дёргается от его неслабого тычка.

– Прости-прости! Я забыл, что ты ненавидишь фамильярности!

– Я ничего не сказал.

– А я по твоему взгляду вижу, – Оньянкопон улыбается, упирая руки в бока, и глядит на Фалько и Верену. – Я вдруг решил, что могу позволить себе лишнего. Как госпожа Зоэ когда-то. Хотел пошутить.

После некоторой паузы Леви вздыхает и говорит:

– Всё хорошо. Она тебя уважала, даже очень.

– Да, я помню. Это было взаимно. И всё-таки… разве вам тут было так уж плохо?

Оньянкопон пытается разглядеть на его измученном лице хоть какие-то подсказки, но бывший капитан ничего не говорит. Он лишь смотрит на то, как художница поправляет задравшийся воротник рубашки Фалько, затем они укладывают ещё одну сумку на багажное место автомобиля. О чём этот Леви вообще сейчас думает? Когда в городе выяснилось, что художница самостоятельно отправилась к дому на холме, по какой-то неизвестной причине, Габи Браун твёрдо заявила, чтобы они не лезли в «их с господином Леви дела». Благо, всё окончилось довольно хорошо.

Оньянкопон вздыхает.

– Я видел в доме портрет Ханджи. Весьма недурно. Даже очень.

Леви молчит.

– Может быть, ей лучше остаться ещё на время? – пытается предположить Оньянкопон, и тот, наконец, встречается с ним взглядом.

– Что за бред ты несёшь? Не надо делать мне одолжений.

– Я имел ввиду другое…

– Плевать, что ты имел там ввиду. Она доставила то дурацкое письмо, и на этом её работа закончилась.

– Эх, капитан Леви… – Оньянкопон почти с агрессивным упорством поднимает коробку с пола.

Тот бросает в его сторону тяжёлый взгляд:

– Чего ещё?

– Думаешь, я не понимаю, как это трудно – заводить новые знакомства? Ты жил в мире, полном титанов, где вас бесконечно пожирали, и ты терял близких людей быстрее, чем встречал новых. Поэтому ты старался избегать таких отношений. Спорим, ты никого к себе не подпускал?

Его собеседник хмурится, но продолжает молчать. Оньянкопон глядит на него с каким-то пугающим сочувствием, затем разворачивается и спускается с крыльца, бросая напоследок:

– Титанов больше нет, приятель! Начинай жить!..

Через несколько минут Леви провожает всех троих: они прощаются возле машины, и Фалько обещает, что в следующий раз Габи обязательно его навестит, на что Леви отвечает одним сдержанным «жду-не дождусь»; Оньянкопон машет ему с водительского места, а Леви кивает;

Стоявшая до этого в сторонке девушка, наконец, делает шаг.

– Город покажется крошечным после этого, – говорит Верена, теребя поля шляпки в руках, и вздыхает. – Ну, что ж… Спасибо за всё. Может быть, увидимся.

Художница тянется для рукопожатия. Леви без колебаний прикасается к ней и искоса смотрит, как обрубки двух его пальцев осторожно сжимают её руку. Затем он пытается заглянуть ей в лицо, но она всё равно отводит глаза.

– Взаимно, – бормочет он напоследок. – Удачи.

И вот, через пару минут, автомобиль срывается с места, поднимая в воздух дорожную пыль. Глядя им вслед, Леви испытывает острое ощущение наваждения, словно такое с ним уже происходило. Словно он в очередной раз пожалеет о сделанном выборе.

Леви возвращается в пустой дом и садится за стол у окна. Он просто не понимает, что теперь делать. Стоит пугающая гробовая тишина.

А если бы он даже попросил, чтобы она осталась? Что ей тут делать? Глазеть по вечерам на небо, пить с ним чай и болтать о временах, когда разведкорпус ещё чего-то стоил?

Леви ерошит рукой волосы, склоняясь над столом.

– Да какое я вообще имею право о таком думать?

Не сразу доходит, что вопрос этот звучит вслух. Леви хмыкает себе под нос. Наверняка, ей и в городе будет нескучно. С Браунами, например. И она снова уронит что-нибудь с полки, или ударится коленом об угол тумбы, или прищемит палец… Как три дня назад, когда она ушибла плечо, и ему пришлось доставать для неё из подвала лёд. Она была так благодарна, будто он ей жизнь спас.

Леви смотрит в окно, подперев подбородок рукой, и думает о мелочах, которые раньше никогда не лезли в голову. Наверное, таков он – мир без титанов.

Комментарий к 5. Стекло и железо

**6.** Давно я так не любовался небом – в «Выборе без сожалений» звучит та же фраза, когда Фарлан, Изабель и Леви, вступив в разведкорпус, смотрят на ночное небо.

========== 6. Каждый из нас. Часть 1 ==========

И неважно, что или кто станет причиной, но нас всегда будут разделять жизнь и смерть…

Ханджи Зоэ

Два грохочущих автомобиля неспешно приближаются к дому на холме по неровному подъездному пути. Позади них поднимаются клубы дыма и пыли, ведь из-за жары, что стоит последние несколько дней, полностью высохли все дороги. Наконец, машины останавливаются чуть поодаль, возле тропы, которая ведёт к дому, и все десять пассажиров, не без радости, едва не вываливаются наружу.

– Ох, лучше бы я сел к Оньянкопону! Три часа этой адской пытки – врагу не пожелаешь! – жалуется громко Конни, разминая затёкшие ноги. – Эй, Райнер! Ты клялся, что хорошо водишь. Что-то не заметно было.

– Заткнись уже и хватит ныть, – горе-водитель суёт ему в руки небольшой ящик с продуктами. – Лучше помогай выгружаться.

– Просто в следующий раз я поменяюсь с кем-нибудь местами. Э-э-э… Армин! Завтра ты поедешь в машине с Райнером! Я больше не выдержу сидеть рядом с этим…