Текст книги "Сыщица начала века"
Автор книги: Елена Арсеньева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 24 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]
Еще одна плюха! Значит, Самойлова этой дурацкой помадой не пользовалась? Или m-lle Вильбушевич испугалась и начала путать след? Вот и глаза ее стали настороженными…
Как быть? Открыть свое имя и звание? Но вряд ли они сделают m-lle Вильбушевич разговорчивей или откровенней.
Я замялась.
– Прошу меня простить, сударыня, – с оттенком нетерпения говорит Вильбушевич, – но что вы решили насчет помады? Дело в том, что у меня назначена срочная встреча…
Она многозначительно умолкает, видимо, убежденная, что я ничего не стану покупать. Ну уж нет, голубушка! Твоей помадой я непременно разживусь и отдам ее в нашу лабораторию на исследование. На всякий случай. Хотя бы для того, чтобы оправдать свой приход сюда!
– Отлично, – покладисто киваю я, – не стану больше вам мешать. Сколько стоит банка помады?
M-lle Вильбушевич явно растеряна.
– Вы все же решились купить? – хлопает она глазами.
– Ну да, – снова киваю я, сделав самое благостное выражение лица. – Отчего бы нет? Возьму баночку на пробу – самую маленькую, ту, которая за три рубля.
– Ах, какая беда! – всплескивает руками m-lle Вильбушевич.
– Какая? – настораживаюсь я.
– Да такая, что маленьких баночек у меня уже не осталось. Только большие, за десять.
– Как за десять? Почему? В вашей рекламе сказано: цена от трех до восьми рублей.
– В объявлении ошибка, – хладнокровно заявляет m-lle Вильбушевич. – Они пропустили цифру «десять».
Так-так… Что бы это значило, господа? Она, как истинная торговка, желает содрать с меня как можно больше денег – или, наоборот, надеется отпугнуть меня дороговизной товара?
Если так, то напрасны ее старания! Я твердо намерена заполучить образец ее помады. И ничто не сможет меня остановить. Заломи она сейчас хоть двенадцать рублей за банку, я уплачу. Большей суммою я не располагаю, к сожалению…
Однако m-lle Вильбушевич не поднимает цену выше.
– Ну что ж, – говорит она. – Коли так, то благоволите подождать. Товар у меня в другой комнате хранится.
Она выходит, и я слышу, как поскрипывают половицы в коридоре.
Быстро оглядываюсь. Какая жалость, что она привела меня в хозяйский кабинет, где нет никаких следов ее собственного присутствия! Тут нечем поживиться. Поднимаю пресс-папье, снова убеждаюсь в том, что оно затянуто новой промокательной бумагой. Ах, кабы на нем отпечаталось какое-нибудь ужасное признание…
И в эту минуту раздается телефонный звонок – он был тихим, но мне показался столь пронзительным, столь ужасно громким, что я хотела одного: заставить его замолчать. Бессознательным движением, движимая единственно чувством самосохранения, хватаю трубку:
– Да!
– Лиза? – раздается мужской голос.
– Да… – подтверждаю не без изумления.
Кто может мне звонить? Кто знает, что я сюда пошла? Ни единая живая душа…
– Все, кончено дело, – прерывает мои недоумения тяжелый, раскатистый мужской голос. – Квартирная хозяйка шум подняла. Эх, рановато… – Послышался сокрушенный вздох. – Теперь смотри – тихо сиди. Все, благослови тебя господь!
Щелчок – и мой неведомый собеседник отключается.
Неведомый? Странное у меня ощущение… Сквозь изумление очевидной нелепостью услышанного пробивается уверенность, будто я уже слышала этот раскатистый, словно бы округлый голос. Такое ощущение, что его обладатель непременно толст и лыс…
Минуточку, господа! А не с этим ли человеком я говорила несколько часов назад, еще из конторы газеты? Его голос очень напоминает голос Вильбушевича, отца продавщицы помады. Того самого Вильбушевича, который якобы не поддерживает с нею никакой связи и чуть ли не предает анафеме.
О-очень интересно… Видимо, он был чем-то чрезмерно взволнован, если решился позвонить дочери, которую выжил из дому. Что же его так возбудило? Что именно кончено, чья квартирная хозяйка подняла шум и почему сделала это слишком рано?
Загадочно! Прямо-таки будто в рассказах о Шерлоке Хольмсе!
Скрип половиц приближается, и я спохватываюсь, что все еще сжимаю в руках телефонную трубку. Едва успеваю положить ее, как открывается дверь и появляется m-lle Вильбушевич с банкой.
Любопытно было бы узнать: там, внутри, та же помада, которую она обыкновенно продает, или Вильбушевич намешала чего попало, щедро присыпав ванилином? Банка что-то маловата для такой цены, ну да ладно, я ведь не средство для ращения и укрепления волос покупаю, а вещественное доказательство, которое может оказаться воистину бесценным!
Наклейка, надписанная мелким, разборчивым, удивительно четким почерком, выглядит весьма внушительно. Правда, в медицинской латыни я не сильна…
Ладно, сыщутся знатоки в нашем управлении.
– Ах, я вам очень признательна, m-lle Вильбушевич! – восклицаю я с такой пылкостью, что сама г-жа Китаева-Каренина, великая искусница в области мело– и обычной декламации, могла бы мне позавидовать.
Помада. Дело сделано, пора уходить.
Нет, не пора. Остался последний вопрос.
– А кстати, как ваше имя-отчество? – спрашиваю с самым невинным видом.
– Луиза Виллимовна, – сообщает m-lle Вильбушевич.
Луиза! Лиза! Вот он, ответ!
Теперь я откланиваюсь и убегаю так поспешно, словно опасаюсь, что m-lle Вильбушевич (Луиза Виллимовна) вдруг набросится на меня и силком примется обмазывать своей пресловутой помадой. На самом же деле я боюсь, что ее отец вздумает протелефонировать вновь – и откроется, что я оказалась посвящена в какие-то семейные секреты. Неловко…
То есть это определенно откроется, но я к тому времени буду уже далеко.
Нижний Новгород. Наши дни
– В поле бес нас водит, видно, и кружит по сторонам… – пробормотала Алена, наконец-то сдавшись превосходящей силе ветра-противника и натянув на голову капюшон куртки, которая еще час назад, когда она сломя голову выбежала из дому, схватив, что первое под руку попалось, казалась ей теплой, будто печка, и неуклюжей, а сейчас вдруг сделалась легонькой, тоненькой, продуваемой насквозь. Хорошо было бы вместо куртки надеть шубку. Или даже дубленку!
Господи, неужели всего лишь час назад она весело встретилась на Стрелке со Светой, чтобы благородно помочь ей в поисках недобросовестных покупателей и выяснении отношений с ними (а заодно провести моциончик перед сном)? Неужели только час прошел?! Полное впечатление, что уже несколько суток (темных и беспросветных) они, гонимые промозглым ветром, мотаются туда-сюда по этой нелепой, нелепейшей, самой нелепой в мире улице под названием Мануфактурная!
Какая, к черту-дьяволу, мануфактура может быть здесь, «на краю географии», за которой торчит замшелый долгострой, а еще дальше сквозят огни Мещерского озера? Мещера, этот отдаленный, не любимый Аленой микрорайон, кажется отсюда землей обетованной, потому что там горят огни, оттуда доносится шум машин и вообще – жизни, а здесь, в десяти минутах ходьбы от Стрелки, – гробовая тишина и тьма, изредка рассеиваемая тусклым светом из окон. Такое ощущение, что на улице Мануфактурной во всех квартирах лампы светят вполнакала, причем с каким-то темным умыслом. Об уличном освещении здесь, конечно, успели забыть…
Эту невеликую из себя улицу – даже улочку, можно сказать! – Алена и Света прошли несколько раз вдоль и поперек, но дома номер двадцать на ней так и не обнаружили. Мануфактурная вообще состояла только из нечетного ряда домов, а вместо четного тянулся длинный-предлинный ряд каких-то древних, наверняка еще дореволюционных лабазов, выстроенных, может статься, в те далекие времена, когда молодым был прадед Алены, Георгий Смольников, прокурор Нижнего. Он личность легендарная, практически миф, о котором в семье сохранились только слухи, ибо Георгий Владимирович был убит в первые дни Февральской революции – растерзан толпой вырвавшихся на волю заключенных во дворе тюрьмы. Его жена через два года умерла от тифа, оставив двоих детей, которых воспитывала старая нянька как родных внуков, и только это спасло их впоследствии от большевистских репрессий. О том, кто на самом деле был ее предок, мать Алены узнала, когда была уже «большой девочкой», и ничего в память о том человеке в семье не осталось – кроме имени. Потом Алена что-то попыталась разыскать в архиве, какие-то следы, и нашла-таки несколько благодарственных петиций, восхваляющих деятельность господина прокурора. Изредка встречалась подпись Г.В. Смольникова на старых приговорах, иногда имя его упоминалось в статьях «Нижегородского листка», однако о том, кем и каким был этот человек, Алена по-прежнему не имела ни малейшего представления. О своей прабабушке, жене Смольникова, она знала еще меньше, а попросту – ничего, кроме имени. Не сказать чтобы это Алену как-то особенно мучило и она была просто-таки одержима неистовым желанием отыскать свои корни, однако ей нравилось думать, что своей страстью к детективам и их созданию она обязана загадочному прадеду. Ну почти по Марине Цветаевой: «Этот жестокий мятеж в сердце моем – не от Вас ли?» И порою некая тень воспоминаний проскальзывала в ее сознании, словно бы в действие приходило то самое dеjа vu. Это происходило особенно часто почему-то в Кремле, там, где теперь Художественный музей, или около старинного здания губернского суда, а еще на Варварке, в часовне Варвары-великомученицы, и близ площади Свободы (ранее именовавшейся Острожной), ну и в таких вот местечках, помнивших глухую старину, как эта улица Мануфактурная, наполовину застроенная крепкими каменными лабазами.
Мимо домов, с первого по девятнадцатый, Алена со Светой прошлись раз пятнадцать и раз пять очень вежливо спросили прохожих, нетвердо державшихся на ногах (другие почему-то не встречались), где может находиться двадцатый номер. Прохожие угрюмо опускали головы, буркали, что знать ничего не знают, ведать не ведают, – и норовили побыстрее покинуть чрезмерно вежливых дамочек. Один из «ответчиков» вообще сообщил, что двадцатого дома не существует, – и со всех своих подкашивающихся ног бросился прочь. В конце концов Алене стало казаться, будто они пытаются разузнать о чем-то позорном, что вообще следовало бы оставить под покровом темноты, тайны и безвестности.
Искали школу, как основную примету, – и наконец нашли. Что характерно, она находилась как раз напротив дома номер девятнадцать. Однако никакого намека на крышу подвала под окнами первого этажа не наблюдалось. Вообще ни в одном доме подвалов просто не было!
– Слушай, знаешь что? Наверное, моя агентша тебя просто обманула, – в конце концов приунывшая Света озвучила мысль, которая уже давно и назойливо зудела в Аленином сознании. – Почуяла что-то неладное, ну и наврала.
– Правду сказал тот дядька: двадцатого, может, и не существует, – согласилась Алена, поглубже забираясь в капюшон. – А восемнадцатый? Шестнадцатый? Если есть семнадцатый и девятнадцатый, не может не быть шестнадцатого и восемнадцатого, это противно всякой логике.
– Логика у нашего городского начальства? – хмыкнула Света, качая своей свежестриженой и свежемелированной задорной головкой. – Не смеши! Извини, что я тебя сюда вытащила. Мы неплохо прогулялись, у меня даже настроение малость улучшилось. А теперь пошли-ка отсюда подобру-поздорову, пока с какого-нибудь балкона не сбросили нам на голову чего-нибудь железного…
В это мгновение послышались шаги, и из глубины дворов появилась какая-то темная фигура. Этот мужчина шел вполне твердо, не шатался, и Алена решила еще раз попытать судьбу.
– Извините, добрый вечер, – начала она с искательными интонациями.
– Добрый, добрый, – согласился незнакомец мягким, приятным голосом и приостановился. Это внушало надежду.
– Вы случайно не знаете, где дом номер двадцать по улице Мануфактурной? – робко спросила Алена.
Против ожидания незнакомец не шарахнулся прочь, словно черт от ладана, а простер указующе руку:
– Идите во-он туда, за тот пустырь. Пройдете мимо стройки, повернете – и упретесь как раз в нужный дом. Рядом с ним школа, так что не ошибетесь.
– Еще одна школа? – ахнула Алена.
– Еще одна.
– Ой, спасибо, огромное спасибо! Вы просто-таки ангел божий!.. – зачастила писательница в свойственном ей выспреннем штиле – и сделала большую ошибку. «Ангел божий», только что бывший дружелюбным и любезным, вдруг порскнул в сторону с той же поспешностью, с какой прежде уже убегали от бродячих барышень местные обитатели, и растворился во тьме.
– Что-то с ним не то, с этим ангелом, – задумчиво проговорила Алена, глядя ему вслед.
– Может, он и не ангел вовсе, а совсем наоборот? – хихикнула Света.
– Нет, как же! Он ведь нас наставил на путь истинный! Он ангел, но просто очень застенчивый. А может быть, он тут, в этом районе, с тайным, секретным заданием, скрывает свое истинное лицо, и огорчился, что был так легко и просто разоблачен.
– Да бог с ним, – отмахнулась Света, заподозрив, что присутствует при рождении нового сюжета, а этот процесс может затянуться. – Главное, что мы теперь знаем, где этот несчастный дом!
– Главное, мы теперь знаем, что номер двадцать вообще существует в природе! – подхватила Алена, и парочка авантюристок, схватившись за ручки, словно две первоклассницы, побежала куда-то за ухабы, увалы, рвы, перебралась через яму по каким-то скользким, влажным доскам – и в самом деле, как было уже предсказано, уперлась в длинную пятиэтажку, украшенную посредине, под окнами первого этажа, козырьком подвальной крыши. А на торце дома сияла огромная, с белыми потеками, цифра 20.
И все-таки барышни не сразу уверовали в удачу. Прежде чем в очередной раз возблагодарить господа и его застенчивого ангела, они обошли здание и удостоверились, что школа точно смотрит своими окнами чуть ли не в окна жилого дома.
В ужасе шарахнулись, едва не наткнувшись на огромный, крашенный синей краской бюст Ильича. Причем он почему-то стоял затылком к зданию школы и, казалось, денно и нощно заглядывал в окна к людям.
– Ну они не скоро эту квартиру продадут, – пробормотала Алена, когда подруги вновь обошли дом и остановились, разглядывая пресловутый козырек, решетки на окнах, потеки на стенах, означающие, что подвал – источник неискоренимой сырости, комаров, гнилостного запаха, который ощущался даже здесь, на улице.
– Наверное, вот эти? – Света задумчиво смотрела на три окошка, забранные аккуратной белой решеточкой. – А ведь хозяева уже спят…
В самом деле – за окнами было темно. Алена вытряхнула из рукава неплотно охватившие запястье часы – этот изысканный жест доктора Денисова накрепко прилип к ней:
– Да уже десять!
Кто-то сказал бы – еще десять. Однако Нижний, особенно его рабочие районы, – это город жаворонков. Здесь нормально подниматься с постели в пять-шесть утра, а ложиться в девять-десять. Одиннадцать вечера в таких местечках, как эта улица Мануфактурная, – уже ночь глухая, беспросветная, беспросыпная!
– Вот мы и пробродились, – уныло констатировала Света.
– Ну, у них же трехкомнатная квартира, окна и на ту сторону выходят, – сообразила Алена. – Пойдем посмотрим, если светятся – войдем в подъезд и позвоним.
Снова обошли дом. Как по заказу, светились все окна первого этажа – кроме трех крайних, но это, во-первых, был другой подъезд, а во-вторых, аптека по имени «Золотой корень».
На рысях вернулись к подъезду, схватились за ручку двери – и обескураженно переглянулись: на ней имелся кодовый замок.
– Надо посмотреть, какие кнопочки стертые, на те и нажимать, – быстро сказала детективщица.
На счастье, над дверью горел фонарь. И при его свете было видно, что стертых кнопочек здесь нет как таковых. Похоже, замок был новый, поставленный несколько дней назад.
– Точно, она еще хвалилась, эта Мотя, что у них в подъезде кодовый замок на днях сменили, – уныло покивала Света.
– Господи, да неужто ее Матреной зовут?! – изумилась Алена.
– Да нет, это я от агентши моей набралась. На их, на риелторском, жаргоне Мотя – хозяйка квартиры. Наверное, я тоже Мотя, да еще какая!
– Погоди, не комплексуй. Откроем методом тыка.
И они приступили к этому популярному методу, однако четверть часа спустя убедились, что перебирать все мыслимое количество двух-, а то и трехзначных комбинаций могут до утра. Удача, пославшая им застенчивого ангела, от них явно отвернулась, и самое обидное, что все остальные четыре подъезда были открыты настежь, заходи – не хочу!
– А еще говорят, что эти замки никого ни от чего не защищают, – процедила сквозь стиснутые зубы Света, продолжая сосредоточенно нажимать на кнопки, но уже не соблюдая никакой системы. – Защищают, да еще как!
– Защищают от нас с тобой, дилетанток, – точно так же сквозь зубы выговорила Алена. – А профессионал знал бы, что тут делать!
– Говорят, надо слиться с замком, стать им, понимаешь? – подсказывала Света, дуя на замерзшие пальцы.
– Это какой-нибудь Шура Крендель умеет с замком в экстазе сливаться, а я – только с компьютером, – пропыхтела Алена, не оставляя попыток раскодировать этот несчастный шифр. – Ну и еще с любимым в экстазе.
Света фыркнула с оттенком стыдливости. Семилетнее вдовство, судя по всему, произвело на нее довольно-таки разрушительное действие, и некоторые высказывания раскованной писательницы ее слегка шокировали. И вдруг Света всплеснула руками.
– Кстати! О Шуре Кренделе! – воскликнула она. – Как странно, что ты его вспомнила!
– А что? – Алена принялась сильно растирать озябшие подушечки пальцев. – Только не говори, что ты ему когда-нибудь оказывала первую медицинскую помощь после того, как фомка, которой он пытался сломать чужую дверь, сорвалась и поцарапала ему фейс.
Может, шутка выдалась и дурацкая, но это все, на что Алена оказалась способна в данную минуту.
– Я вовсе не Шуру Кренделя вспомнила, – сказала Света. – Я подумала о тех, кого он грабил. Помнишь, Марья Николаевна говорила, что фамилия прежних жильцов в этой квартире была Лопухины.
– А, ну да, – кивнула Алена. – Благородная женщина уходит к любовнику, оставив мужу квартиру и все, что в ней было. А муж после дефолта с инфарктом свалился.
– Правильно! И знаешь что?..
– Погоди, погоди… – вдруг забормотала Алена. – Я все поняла! Она ушла. Она изобразила благородство, но кто, как не она, жена, мог знать, где тайник мужа, где хранятся те пятьдесят или сколько-то там тысяч долларов? Она Шуру Кренделя и навела на свое бывшее жилище! Наверняка большую часть из тех денег он ей отдал! Этой Лопухиной! Эх, никто ведь и не знает, где осело все, что Шура у того бедолаги вынес! А на самом деле она на те доллары живет припеваючи!
– Это ты очередной сюжет излагаешь? – хихикнула Света. – Только очень нежизненно у тебя получается!
– Почему нежизненно?! – обиделась писательница.
– Да нет, само по себе, как сюжет, оно, может быть, и ничего, только к данным конкретным людям никакого отношения не имеет! Ведь Лопухина – это знаешь кто?! До меня сразу не дошло, а ведь это моя знакомая, про которую я тебе рассказывала! Ну, та самая алкоголичка! И я-то знаю, как она жила после развода. Купила какую-то дореволюционную халабудку. То есть в свое время, наверное, это был очень приличный дом, купеческий или дворянский, а теперь сущая развалюха. Там все как было в 1904 году, так и осталось, держится уже не знаю на чем… Денег на путевый ремонт у нее не было, жила да и жила на то, что заработает. Муж ей ничего не давал. Устраивалась лоточницей у азеров, потом ее стали увольнять отовсюду, потому что она запивала как не знаю кто. Ну я же говорю, ее жизнь – это сущий роман, особенно семейная жизнь.
– Слушай, слушай, – воодушевилась Алена, без жалости простившаяся с забракованным сюжетом (как пришло, так и ушло, а все эти сюжеты возрастали в ее буйной головушке с той же легкостью, что и грибы вешенки в своем мешке), – ну так надо ей непременно сказать про Шурино признание! Может быть, он не только в факте кражи признался, но и вернуть награбленное хочет! Определенно! Вдруг хоть что-то осталось, а? Надо ей сообщить.
– Конечно, конечно, – всплеснула руками Света, – как я-то не догадалась? Вернемся домой, я ей сразу позвоню.
И при словах «вернемся домой» они разом вспомнили об основной теме нынешнего вечера.
– Ну что? Уходим? – уныло спросила Света. – Так я ничего и не выяснила…
– А чего мы как дуры, собственно говоря, сюда ломимся? – вдруг осенило детективщицу. – Ты ж говорила, у них телефон есть, у этих твоих изменщиков коварных?
– Ну и что проку, что он есть? Кто мне этот телефон даст?
– Я, – гордо ответила Алена.
– Каким же это образом, интересно? – хмыкнула Света. – Дедуктивным методом вычислишь?
– А что ты имеешь против дедукции? – обиделась писательница. – Есть такая компьютерная программа – 09. Это телефонный справочник, но им пользоваться можно и наоборот, то есть не по фамилии искать телефон, а по адресу выяснить и телефон, и фамилию человека. Мы знаем название улицы, номер дома и номер квартиры.
– Номер квартиры? Это откуда же? – Света недоверчиво уставилась в недоступные темные окна.
– Да ты посмотри, вон табличка: «Подъезд номер 2, квартиры с 17 по 31». Здесь наверняка по три квартиры…
– Почему? – перебила ее Света.
– Прикинь: с семнадцатой по тридцать первую – это получается пятнадцать квартир. Пять этажей в доме, значит, три квартиры на этаже. Нумерация обычно начинается со стороны первого подъезда, в данном конкретном случае – слева. А наша квартира на правой стороне площадки. Значит, ее номер – девятнадцать. Делать нечего выяснить телефон и фамилию ее хозяев.
– Фантастика… – пробормотала Света. – Я, конечно, жутко отстала от жизни. Надо мне все-таки поднатужиться и купить Ваське компьютер. Я думала, одни стрелялки дома поселятся, а ведь и от компьютера толк может быть!
Алена, в компьютере которой не было ни разъединой стрелялки, вообще никаких игр, даже пасьянсов, только высокомерно пожала плечами.
– И у тебя эта программа прямо дома есть? – продолжала восхищенная Света. – То есть ты еще сегодня можешь все узнать?
– Сегодня не смогу. Но завтра в полдень ты все будешь знать. У меня нет этой программы, зато она есть у моей подруги. А я к ней завтра как раз в гости иду к двенадцати часам. И немедленно влезу в ее компьютер. И тебе позвоню. Заметано?
Света кивнула.
– Жаль, конечно, что сегодня мы сюда не пробились…
– Давай вот что сделаем, – предложила Алена. – Давай опять дом обойдем, посмотрим: если у них свет все еще горит, то попробуем опять с замком поэкспериментировать. Вдруг повезет. Или вот что: стой тут и карауль, может, кто-то выйдет из подъезда, ты тогда дверь держи мертвой хваткой. А я сбегаю посмотрю на окна.
И она бодро зарысила за дом.
Да, эта идея с программой 09 – отличная идея. И очень современная. Надо будет впихнуть ее в какой-нибудь детективчик.
Так, какие там окошки нам нужны? Одно большое аптечное, потом четыре первого подъезда… или пять? Два или одно соседних квартир, потом… вот эти два? Или вот эти?
Господи боже!..
Алена стала столбом, спиной к Ильичу, вперив взгляд в щель между неплотно сдвинутыми занавесками. Потом, не отрываясь от того, что невзначай привелось узреть, ступила на сырой газон и подкралась почти вплотную к окну.
Картина, открывшаяся ее взору, была достойна театра абсурда! Комната с простыми блеклыми обоями и часами на стене. Ничего особенного! Однако на дверь, находившуюся почти напротив окна, был наклеен большой черно-белый портрет какого-то мужчины, а человек, стоявший спиной к Алене и к окну, с силой метал в этот портрет дарты.
Меткость бросков была необыкновенная: все шесть дартов по очереди вошли в глаза «жертвы». Хозяин квартиры обернулся к окну – это был человек лет сорока, с внешностью типичного бизнесмена средней руки: самое обыкновенное лицо, не слишком-то выразительной лепки, тяжеловатое, кряжистое тело, коротко стриженные волосы, дорогие джинсы и футболка, потом подошел к портрету, вытащил по одному стрелы и вернулся на исходную точку. Он, казалось, отрабатывал кучность бросков и снова удивил Алену меткостью: все шесть дартов вошли в лоб человека, изображенного на портрете.
Правда, лоб был очень подходящий: высокий, да еще и с глубокими залысинами, отчего физиономия жертвы казалась непропорционально вытянутой вверх.
– Алена, ты где?! – раздался громкий шепот с дорожки, и писательница сообразила, что Света ее потеряла и перепугалась. Да, пора возвращаться. Хотя зрелище, конечно, захватывающее, ничего не скажешь, очень жалко от него отрываться!
Она уже достаточно присмотрелась к портрету жертвы, чтобы понять: это газетное фото, вырезанное и потом отпечатанное на ксероксе с увеличением на бумаге формата А 3. Видимо, местный Вильгельм Телль упражнялся в своем ремесле довольно давно, потому что вся эта щекастая, улыбчивая, глуповато-жизнерадостная, искусственно-простодушная физиономия на портрете была сплошь истыкана дартами. И все-таки не стоило никакого труда узнать человека, чье лицо стало мишенью для ненависти стрелка.
Что характерно, эта физиономия вызывала сходные чувства и у Алены. Да разве только у нее?! Без преувеличения можно сказать, что большая половина россиян с удовольствием хоть один разок метнула бы стрелу в портрет… а лучше и в сам оригинал. Ибо им был не кто иной, как знаменитый Чупа-чупс.
