355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Елена Арсеньева » Мода на умных жен » Текст книги (страница 1)
Мода на умных жен
  • Текст добавлен: 21 сентября 2016, 21:08

Текст книги "Мода на умных жен"


Автор книги: Елена Арсеньева



сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Елена Арсеньева
Мода на умных жен

Среди женщин так много идиоток, что это даже перестали замечать.

А. Чехов


Нижний Новгород, наши дни

Никто не знает, где и когда он ступит на свой последний путь и сделает по нему первый шаг. То есть иногда даже вовсе и не шаг как таковой, то есть совсем не обязательно произойдет физическое перемещение ног: правая-левая или левая-правая. Этот шаг может быть неосторожно сказанным словом, не вовремя проявленным любопытством, глотком чего-нибудь, что вам категорически противопоказано, сигаретной затяжкой, резким движением, благим намерением… ну, не знаю, анестезией у стоматолога, что ли, которая вызовет аллергическую реакцию и отек Квинке… Да мало ли чем может быть этот шаг! Вообще есть такая русская пословица: «Родятся на смерть, а умирают на жизнь». То есть, строго говоря, уже в ту минуту, когда мы только открываем свои ничего еще не видящие глазки и издаем первый бессмысленный крик, мы делаем начальный шаг туда, откуда не возвращаются.

Но будем говорить не строго… да, не будем говорить строго и попытаемся понять, когда же и каким образом сделала свой роковой шаг героиня нашего романа.

Это случилось октябрьским пасмурным, а местами и дождливым днем… Дождь осенью – явление самое обыкновенное, даже более чем, однако в том приснопамятном октябре дождливые дни можно было пересчитать по пальцам одной руки. Такая вот выдалась осень… самая что ни на есть золотая, другого определения не подберешь… Словно нарочно замкнулся над землей этот сияющий хрустальный купол, чтобы Алена Дмитриева (именно так зовут нашу героиню) свою последнюю осень запомнила надолго и даже, не побоимся этого слова, навсегда. На всю оставшуюся жизнь.

Итак, осень стояла хрустальная, сияющая, золотая и неописуемо теплая. А к хорошему, как известно, быстро привыкаешь. И случайный дождливый день казался сущей нелепостью, каким-то грязным пятном на чистеньком новеньком плащике, неудачным мазком на шедевральной картине, одной фальшивой нотой в общем слаженном хоре. И настроение от этой фальши, неудачи, грязи портилось моментально. Именно в таком вот испорченном настроении Алена подбежала к автобусной остановке «Оперный театр» и вскочила в полупустую маршрутку, которая тихонько так стояла, словно ждала именно ее.

Хм, ждала… Подстерегала, словно капкан – добычу! В ту самую минуту, как Алена поставила ногу на ступеньку и протянула руку, чтобы ухватиться за поручень, «пазик» тронулся. Нога Алены со ступеньки сорвалась, и нашей героине удалось удержать равновесие и не свалиться под колеса «движущегося транспорта» только чудом. В общем-то, ей отчасти повезло, потому что водитель маршрутки не только взял с места, но и дверцу закрыл, и если бы Аленина нога со ступеньки не сорвалась, то прыгать бы ей на одной ножке вслед за маршруткой незнамо сколько (впрочем, вряд ли ее хватило бы надолго). А так дверцей была зажата только конвульсивно взмахнувшая рука нашей героини. Что характерно, высвободить руку Алена не могла: «пазик» ей попался новый, с крепкими дверцами, которые зажали злосчастную конечность намертво.

Но хотя Алена была к маршрутке практически прикована, она все же имела возможность бежать на обеих ногах, что само по себе в сложившейся ситуации можно было считать даже не везением, а большим счастьем. Правда, Алена не успела полностью ощутить это свое счастье, а также и элементарно посчитать, сколько времени она бежала за маршруткой: кстати, не столь уж долго и бежала, каких-то несколько секунд. Потому что пассажиры, увидав ее руку, подняли крик и на него отреагировал… нет, не носатый водитель, который в ту минуту, сладко улыбаясь, чирикал с кем-то по мобильному телефону (тоже в некотором роде Аленино счастье, поскольку из-за этого он еще не врубил полную скорость и «пазик» тащился, можно сказать, еле-еле), а кондуктор, молоденький мальчишка с простенькой конопатой мордашкой, сидевший около кабины шофера и явно подслушивавший его разговор. Кондуктор глянул в окно и сначала увидел Алену, бегущую за маршруткой. Какое-то мгновение он смотрел на нее с сонным, равнодушным выражением: ну, мол, беги, беги, если делать тебе больше нечего! Но потом до парня, пусть и с некоторой пробуксовкой, доехало, что€ именно произошло, почему за маршруткой бежит, как пришитая, какая-то дамочка и почему народ крик поднял. И кондуктор повернулся к водителю, крикнул ему что-то типа: «Открой дверь!» или «Стой!» Естественно, Алена слов его не слышала. К счастью, водитель как раз в тот момент выключил телефон и смог отреагировать достаточно быстро. Он и «пазик» остановил, и дверцы открыл. Освобожденная Алена тоже остановилась и прижала к себе сдавленную, онемевшую руку. И какое-то мгновение пребывала в неподвижности, с трудом удерживаясь на дрожащих ногах, переводя дыхание и пытаясь понять, где она, что с ней и как вообще жить дальше.

Тем временем впереди на перекрестке светофор сиял зеленым сигналом, и водитель счел, что ждать далее, пока бегунья придет в себя, нецелесообразно. Ему надо ехать! У него план, время, деньги. А может быть, он просто не захотел выслушивать то, что могла, хотела и должна была – имела на то полное право! – сказать ему Алена. Короче, он снова закрыл дверцу, дал по газам и с крейсерской скоростью помчался через трамвайные пути к повороту на площади Свободы. И скрылся из виду прежде, чем Алена успела заметить его номер, чтобы нажаловаться куда следует за бесчеловечное обращение с пассажирами… Собственно, она и вообще не заметила, в какую именно маршрутку садилась, потому что практически все шли туда, куда ей нужно было доехать: на площадь Минина. Двести пятьдесят раз она убеждала себя, что нужно побольше ходить пешком, что на улице она и так мало бывает, все сидит за компьютером (наша героиня – писательница, заметьте себе, автор детективов), однако немедленно забывала о своих благих намерениях, лишь только доходила до остановки и замечала попутную маршрутку.

Нормальный человек на месте Алены Дмитриевой после такого пассажа что бы сделал? Конечно, пошел бы дальше пешком. И надолго, если не навсегда, зарекся бы ездить в нижегородском общественном транспорте. Особенно если за рулем окажется носатый водитель! Но нашу героиню никто, даже любящий мужчина (на данный момент жизни Алена вообще-то пребывала в одиночестве, но ведь любил же ее хоть кто-то хоть когда-то, честное слово, любил, и даже кончать с собой пробовал… этот, как там его звали?.. ах, имя им легион!), даже в припадке страсти никогда не назвал бы нормальной женщиной. Поэтому знаете что она сделала? Прижимая к груди ноющую, только что расплющенную неумолимой автобусной дверцей руку, немедленно вошла в следующую подошедшую маршрутку! И даже заплатила за проезд!

Итак, она села на первое попавшееся свободное сиденье – народу здесь оказалось раз-два и обчелся – и принялась водить все еще затуманенными глазами по сторонам. И когда туман в ее глазах наконец разошелся, первым, что смогла разглядеть Алена, было объявление, висящее на плексигласовой перегородке, отделяющей водителя от пассажиров. Объявление гласило: «Не будь ослом – пройди в салон!»

Ну и всё. Наша злосчастная героиня окончательно потеряла сознание, и все сдерживающие центры, и без того защемленные предыдущим инцидентом, у нее вовсе отключились. Вопиющее хамство наглядной агитации, столь распространенной в нижегородском общественном транспорте, давно терзало ее, впрочем, как и столь же вопиющая ее безграмотность. Как вам, не бывавшим в Нижнем Новгороде, понравятся, например, такие перлы: «Ежьте семечки с кожурой а конфеты с фантиками!»; «Нажал Доехал, не нажал Проехал!»; «Бывает заяц белый бывает заяц серый а ты какова цвета товарищ без билета?»; «Остановку „Вот тута“ отменили!»; «Бутылка выпита до дна и далеко родной подъезд, не тратьте деньги на вино, оставьте деньги на проезд!»… И это еще самые человеколюбивые и любезные из водительских приколов, перемежаемые непременными фотографиями нагих силиконовых грудей и столь же нагих и, очень может быть, столь же силиконовых импортных задниц. И, конечно, всю поездку сопровождает гремящая до одури музыка – почему-то непременно «Радио „Шансон“. Кстати, вот интересно, по какому праву завыванье бывших зэков стало именоваться шансоном?! Ну ладно, о вкусах не спорят, но о манерах…

– А что, обязательно надо оскорблять людей?! – выкрикнула Алена звенящим от ярости голосом.

Кондукторша, худющая девчонка с выдающейся попкой, приставленной к туловищу под странным углом (чудилось, эта часть тела взята напрокат у кого-то другого, килограммов на сорок тяжелее), уставилась на Алену огромными глазами, цветом напоминающими мутную воду из Гребного канала.

– Чо? – спросила она, прижмуривая глаза, сводя к носу брови и застывая с приоткрытым ртом. Надо сказать, «чо» – любимое слово нижегородцев, и все они, как один, чокают именно с таким выражением лиц. Земляков своих Алена очень любила, но слово «чо» ненавидела лютой ненавистью.

– Через плечо! – выкрикнула она, едва удержавшись, чтобы не добавить любимую присказку своего детства: «Да по уху!» – Я спрашиваю, разве обязательно оскорблять людей?

– Да кто вас оскорбляет? – снова вытаращилась кондукторша. – Я вам ни слова не сказала! Вам небось послышалось!

– Чо там кому послышалось? – раздался гортанный говорок, и шофер обернулся в салон. Ой, как интересно… На маршрутках что, работают близнецы-братья? А впрочем, говорят, японцам все европейцы кажутся на одно лицо. Так же и европейцам – все японцы. Так же и русским – все кавказцы…

– Мне ничего не послышалось! – крикнула Алена. – И не привиделось! Я просто не верю своим глазам: как у вас хватило наглости написать такое? – Она махнула рукой на объявление.

– Да чо ты пэрэжываеш, я нэ понял, дэвышка? – забеспокоился водитель.

Господи, он по-русски и говорить еще толком не умеет, а уже чокает по-нижегородски! Объясняться с таким – только зря язык мозолить. Алена не будет объясняться. Она вот что сделает…

Алена огляделась и увидела то, что искала: прикрепленный над дверцей листок бумаги с координатами автобусного парка, которому принадлежала маршрутка. Отлично! Не частник какой-нибудь, а более или менее муниципальная компания. Какие там телефоны? У нашей писательницы всегда под рукой орудие ремесла: ручка и блокнот, чтобы их зафиксировать…

– Вы чо это делаете? – насторожилась кондукторша. – Вы чо пишете?

– Телефон вашего начальства, – объяснила Алена. – Вашей транспортной фирмы.

– Неужто звонить будете? – совершенно изумилась девчонка.

– Уж будьте благонадежны, – буркнула Алена. – Я у вас отобью охоту оскорблять пассажиров. «Пройди в салон, не будь ослом!» Это же надо – придумать такое!

«Пазик» подрулил к остановке и затормозил так резко, что Алена покачнулась и плюхнулась на ближайшее сиденье. Еще повезло – запросто могла бы рухнуть прямо на пол.

– Поосторожней нельзя? – недовольно проворчала она, убирая блокнот и ручку в сумку.

– Да тебя вообще в окно надо было выкинуть! – высказала свое мнение кондукторша. – Старая скандалистка!

Что?!

– Это я – скандалистка?! – сдавленно ахнула Алена.

Вообще-то ей хотелось выкрикнуть: «Это я – старая?» Но, с другой стороны, девчонке она в матери годится, уж точно… И с точки зрения малолетней кондукторши, место сорокаоднолетней тетке в богадельне, если уже не в могиле. И все равно, лучше пусть обзывают скандалисткой, чем…

– Слюшай, зачэм звонить, а? – вкрадчиво спросил водитель, перегибаясь в салон. – Зачэм пэрэжываеш?

– Снимите объявление – и я не буду никуда звонить, не буду переживать, – покладисто предложила Алена. – Снимите и дайте мне. Я его выброшу, а то еще снова повесите!

Водитель покачал головой:

– Ай-я-яй… Слюшай, твое какое дело, чо там написано?

– Как это – какое мое дело?! – изумилась Алена. – Но ведь объявление обращено ко всем пассажирам, ко всем, кто едет в вашей маршрутке…

– Какая она моя? – обиделся водитель. – Я на ней работаю, понимаешь? Она не моя! Моя «Ауди» в гараже стоит в Цахкадзоре.

– Где-где? – машинально переспросила Алена.

– В…де, – доходчиво пояснил водитель.

Кондукторша зашлась хохотом.

Алена даже зажмурилась на минуточку.

– Ну ладно, как хотите, – сказала она, вставая и делая шаг к выходу. – Бесполезно тратить время на всякое белобрысое чмо. И на черномазое – тоже!

И в эту минуту дверца захлопнулась – прямо перед ее носом.

Сначала Алена подумала: «Как хорошо, что я не успела высунуть руку!» Потом возмущенно обернулась к водителю и кондукторше и вперилась взглядом в их скалящиеся физиономии.

– Да вы что? – Она растерянно огляделась, пытаясь призвать в свидетели других пассажиров, и обнаружила, что находится в салоне одна – не считая, понятно, этих двух моральных уродов. Пассажиры, такое впечатление, успели ускользнуть через вторую дверь. Со страху, что ли?

Впрочем, страх тут ни при чем. Просто-напросто маршрутка находилась уже на конечной остановке близ площади Минина, вот все и вышли. И Алена вышла бы, и двинулась бы прямиком в зал ценных фондов областной библиотеки, куда изначально направлялась, и уже сидела бы там за любимым столиком в уголке, кабы не ввязалась в бессмысленную свару. Которая вдобавок, кажется, становится опасной.

Нет, конечно, эта парочка разбойников ничего с ней не сделает, они ее выпустят… но когда? И вдруг не выпустят? Вот как даст сейчас водила по газам, и умчится маршрутка невесть куда, в какой-нибудь притон черномазых разбойников…

Ну, воображение у нашей героини было чрезвычайно буйное, не зря же она писала романы с лихо закрученной интригой, горами трупов, морями крови, невероятными приключениями и леденящими душу опасностями… но, с другой стороны, из этих опасностей героини Алены Дмитриевой, такие же надменные, ироничные интеллектуалки, как она сама, очень лихо выпутывались без всякой посторонней помощи, да еще и других выпутывали, не теряя ни грана ехидства, интеллекта и изысканности. И если так поступают героини Алены Дмитриевой, то неужто сама она, их создательница, не сможет «развести» столь обыденную ситуацию, как скандал в маршрутке? Да запросто!

– Знаете, это просто смешно, – сказала Алена высокомерно. – Вы меня заперли зачем? Чтобы выцыганить у меня листок, на котором я записала этот ваш телефон? Да возьмите! – И она вырвала листок из блокнота, скомкала и швырнула кондукторше.

Та подхватила бумажный комочек с жадным выражением лисы Алисы, которая достает из ямки запрятанные Буратино золотые монеты.

И очень может быть, что рука водителя в этот миг уже потянулась к тому рычажку, или кнопке, или еще к чему-то, чем открывается автобусная дверь, и вполне вероятно, что он открыл бы дверь, и выпустил бы Алену, и она пошла бы в зал ценных фондов областной библиотеки, и вся ее жизнь, как пишут в романах, сложилась бы иначе, совсем иначе! Но бес, который, как известно, таится за левым плечом каждого из нас (а за правым стоит наш ангел-хранитель… но Аленин ангел в ту минуту, видать, отвернулся, в то время как враг рода человеческого всегда настороже), взял да и потянул Алену за язык. И она возьми да ляпни:

– Бумажка мне и ни к чему!

Впервые в мутных глазах девчонки-кондукторши появилось осмысленное выражение.

– Вы что, телефон запомнили? – спросила она изумленно.

– А вы, наверное, думаете, что у меня уже начался склероз? – ехидно усмехнулась Алена.

– Нет, правда будете звонить? – опять спросила девчонка.

– Снимите эту дурь, тогда не буду! – опять ответила Алена…

Скандал пробуксовывал, выруливал на второй круг – столь же безнадежный, как и первый.

– Ладно, Анжела, слюшай, сними бумагу, – внезапно приказал водитель, и Алена от изумления чуть не подавилась.

Кондукторша, что характерно, тоже.

– Не буду снимать! – выкрикнула она тонким скандальным голосом. – Ты что, Ашот, сдурел – всяких старых дур слушаешь!

«Господи, ты все видишь!» – Алена воздела глаза к небу с видом первой христианской мученицы, отправленной на растерзание львам и тиграм на арене Колизея.

– Сними, кому сказал! – рявкнул Ашот.

Анжела повиновалась, стиснув губы в куриную гузку.

– Дай сюда! – приказал Ашот. Затем он смял бумагу в комок и швырнул ее на пол в салон. А потом… потом он вдруг повернулся к лоточку, в котором лежала выручка (смятые десятки и монеты), и отправил его вслед за пресловутым объявлением. И еще какую-то чумазую тряпку швырнул – для массы, надо полагать.

– Ты чо?! – вскрикнула испуганно Анжела, но Ашот только плечами пожал:

– Я чо? Да я ничо! Это она – ты разве не видела, Анжелка? – это она все разбросала! И листок сорвала, и деньги расшвыряла!.. Но ничо, это ей даром не пройдет! Она еще попляшет! Ты ничо с полу не поднимай, Анжелка, поняла? Я ее сейчас в ментуру сдам!

И с этими словами он выскочил из «пазика» – и тотчас замер по стойке «смирно», чтобы пропустить поток машин, несущийся по Варварке.

Алена растерянно оглянулась.

Анжела таращилась то на нее, то на разгром, учиненный в маршрутке, и глаза у нее были по-детски испуганные. И даже вроде бы слезами их заволокло.

– Трудно вам с ним? – спросила Алена, которую порою пробивало вот так вдруг – надо или не надо – на жалость к объектам, совершенно в ее жалости не нуждающимся и, по большому счету, не заслуживающим оной.

– Да он еще ничо, он хоть не пристает, – пробормотала Анжела. – У него жена русская, поэтому он всех русских женщин жалеет.

– Да-да, я только что это заметила, – едва ответила Алена, не надеясь, впрочем, что ее ирония окажется доступна кондукторше. – Меня он очень сильно пожалел.

Она повернулась к окну и поглядела на этого «жалельщика русских женщин». Ашоту наконец удалось прорваться сквозь череду машин. Он перебежал дорогу и подскочил к черному «Мерседесу», припаркованному почти у входа в «Алексеевские ряды». Наклонился в тонированному стеклу около места водителя… Дверца распахнулась, и из автомобиля выбрался невысокий, но очень широкий – настоящий крепыш – парень лет тридцати с хмурым простонародным лицом и острыми глазами. Само собой, он был брит на голову, носил черную кожаную крутку и черную же водолазку с черными джинсами. А впрочем, даже и без этого камуфляжа «деловых» сразу видно было, что парень он крайне серьезный.

Крепыш сдержанно поручкался с Ашотом и, сунув в карманы джинсов изрядные кулачищи, стал внимательно слушать его торопливую (Алене был виден профиль супостата и активное шевеленье его усов) речь. Иногда водитель махал в сторону «пазика», крепыш следил взглядом за движением его руки, и Алене казалось, что неприятные темные глаза (она, понятно, не могла различить их цвета, но ощущение чего-то темного и тяжелого не исчезало) пристально выцеливают ее – словно дуло ружья. Вернее, словно двустволка – глаз-то было два. К сожалению…

– Кто это? – спросила она у Анжелы.

– Не знаю… – пробормотала та. – Крутой какой-то. Мент, что ли? Номера вроде милицейские…

Алене номеров видно не было, но она все равно в них ничего не понимала, а потому поверила кондукторше.

– Точно?!

– Ашот сказал же: в ментуру вас сдаст. Наверное, знакомый его. Ой, ведь и правда сдаст…

– Ну-у уж! – протянула Алена с максимально возможным недоверием, однако максимум получился какой-то минимальный…

– Дался же вам этот осел из объявления… Вот зачем вы Ашота разозлили? – проворчала вдруг Анжела, и Алена с изумлением услышала, что голос кондукторши исполнен сочувствия.

– Ладно, это бессмысленный разговор, – махнула наша писательница. – Мы друг друга все равно не поймем. Вы меня лучше выпустите, Анжела. Мне в библиотеку надо. Вон в ту, областную. В зал ценных изданий. У меня там книжка заказана. А время уходит…

Анжела несколько раз моргнула, и ее глаза, за последние несколько минут приобретшие вроде бы вполне приятный зеленоватый цвет, снова сделались пустыми, плоскими и невыразительными. Вдобавок она их немедленно отвела от Алены, можно сказать, даже отдернула с испугом.

– Как это я вас выпущу? – пробурчала Анжела. – А что со мной потом Ашот сделает? Видели же, какой он бешеный? Деньги раскидал… – И она с тоской поглядела на разбросанную мелочь и червонцы, однако и пальцем не пошевелила, чтобы их собрать.

Да, жалостливого Ашота девчонка боялась, кажется, до смерти, и Алена поняла, что тезис «Спасение утопающих – дело рук самих утопающих» не утратил актуальности и сиюминутности. Она вскочила с сиденья, на краешек которого опустилась было, и, сделав обманный полувольт, обогнула Анжелу, рванулась к передним дверцам и попыталась их разомкнуть руками.

Но ничего не вышло, конечно!

– Откройте! – крикнула Алена яростно.

– Ага, так я тебе и открыл, хулиганка! – послышался злорадный голос Ашота, и Алена, обернувшись, увидела, что он уже забрался в кабину и скалится на ее бессмысленные старания с нескрываемым удовольствием. – Ничего, сейчас с тобой разберутся!

Вслед за этим Алена услышала звук открываемых дверей – увы, совсем не тех, сквозь которые она безуспешно старалась прорваться, а задних. Она повернула голову и увидела, как через них в «пазик» впрыгнул крепыш в черной куртке (ну, тот, из «Мерседеса») и, грозно набычившись, пошел к ней, тяжело поводя плечами и как-то особенно пугающе стискивая свои увесистые кулачищи…

– Милиция, – буркнул он, с отвращением оглядывая замершую Алену. – Предъявите документы!

…В описываемое время неподалеку от места сего происшествия происходил приватный разговор следующего содержания:

– Погоди, Леха, я не понял, так ты у нас теперь что, вернее, кто – псих?

– Выходит, псих. Хотя веселого тут мало.

– Да я и не веселюсь, что ты! А врачи что говорят?

– Ты больной? Не был я у врача! Придешь туда – и всё, поминай как звали. А вернее, вообще не поверят. Нет, к психиатру я не пойду, с меня вполне хватило того зачуханного юного невропатолога из нашей поликлиники, к которому я все же обратился. Все, говорит, у вас нормальное, и пульс, и давление, и язык розовый…

– Погоди, а при чем тут язык?

– Ты меня спрашиваешь?! Ты его спроси! И язык розовый, говорит, и слюна не каплет, и сопли не текут, а пульс нормальный, наполнение хорошее… Ну и прочую всякую свою чухню несет. Я ему: да вы поймите, я сам себя в клетку посадил и наружный замок навесил, чтобы не бежать в музей! А он, когда про музей услышал, вообще чуть ли не хихикать начал. То есть у них это, видимо, ни в какие рамки не входит, чтобы человек так вот с ума сошел – захотел бежать в художественный музей картины смотреть. Новое поколение выбирает пепси…

– А может, как раз наоборот. То есть я тебе навскидку назову человек сорок, которых только в припадке белой горячки в музей затащить можно. И это только, что называется, среди нашего бомонда. А возьми кого попроще…

– Ну так оно. И все же мне показалось, что, если я бы сказал этому докторишке, что я – Наполеон, Александр Великий, или, к примеру, батька Махно, или даже вся эта тройка в одном флаконе, а не порознь, он бы мне худо-бедно поверил. А в патологическую страсть к искусству – нет, ни за что!

– Но я так понял, у тебя вроде была страсть не к искусству, а к разрушению оного, да? Ты картину что, порезать хотел?

– Я и сам не знаю, чего я от нее хочу. Ну да, кажется, именно порезать…

– А ты врачу про это сказал? Леш, чего молчишь? Сказал или нет?

– Честно? Нет.

– А почему?

– Ну, если совсем честно, доктор тот где-то был прав: в ту минуту, когда он меня осматривал, я уже малость очухался. Бесы мои то ли угомонились, то ли устали, то ли на другой объект перекинулись… Я говорил тебе? Они ведь меня проинформировали, что я у них не один такой искусствоман под опекой…

– Твою мать… Мать твою!

– Ну при чем тут моя мать, ты сам посуди! Родила она меня вполне здоровым, и столько лет нормально прожил, тоже Бога гневить нечего, даже простужался не каждую зиму, а что с катушек съезжать вдруг стал – это, наверное, жизнь заставила… А насчет того, почему я не сказал доктору, что меня терзала зависть к лаврам Герострата… Испугался я, понимаешь? Подумал: а вдруг он вызовет милицию, повяжут меня и…

– Леха! А друзья на что!

– Друзья?.. Хм… Уж и не знаю… После того как родная дочь со своим женишком уже готовы были самодельную смирительную рубашку на меня надеть, я даже в семейных узах разуверился, что ж о друзьях говорить…

– В каком смысле – смирительную рубашку? Они знают, что с тобой случилось?

– Нет. Я побоялся им сказать. Да какая разница? Они меня давно ненормальным считают, с тех пор как я с Юлькой стал встречаться.

– У тебя с ней сколько лет разницы, двадцать?

– Больше.

– И что? В наше время обычное дело, кто только не женится на молоденьких моделях!

– Отстал ты, Лева. Это теперь моветон, понял? Теперь это признак провинциализма – жениться на барышнях, которые тебе в дочки или внучки годятся. А уж если ты ее с подиума снял, да еще ноги у нее от ушей, да еще блондинка, не дай Бог, – ну полный отстой. «Симптом царя Давида», как моя Галька выразилась, что в переводе на язык нашего поколения означает – маразм крепчал. Теперь только дамы немолодые (взрослые, как они себя деликатно называют) по мальчишкам сохнут, вот это самый писк моды. А нам, мужчинам, на девочек заглядываться – Боже упаси. Дурной вкус, дурной тон, стыдобища…

– А как насчет того, что седина в голову, а бес в ребро?

– О нет, про бесов ты мне не говори, а то меня опять корежить начнет!

– Да ты погоди, Леха, успокойся, мы что-нибудь придумаем.

– А что ты можешь придумать? Нет, ну правда? Что ты можешь придумать и что мне посоветовать? Я же вижу – ты мне не веришь, как тот невропатолог. А я понимаю, что съехал с катушек, я этого не отрицаю. Диагноз налицо! Но если хочешь знать, я не верю, что съехал ни с того ни сего. Что это возрастное, как считает моя дочь, или от переутомления, к примеру. Не просто так все это со мной случилось, не просто так…

– А как?

– Не знаю. Не знаю! Сам хотел бы узнать.

– Ты что, подозреваешь какой-то криминал? В смысле, опоили, укололи…

– Подобные случаи бывали, ты же не станешь отрицать, да?

– А кто мог с тобой такое сделать? Ты прикидывал – кто мог, кому это надо?

– Не знаю. Знал бы, не пришел бы к тебе. Просто у меня сейчас такое состояние, что я ни одному человеку, который рядом со мной, не верю – ни дома, ни в тренажерном зале, ни в ресторане, конечно. Не верю парикмахеру своему. Дочери не верю, жениху ее тоже, тем паче что он тоже медик и даже работает на «Скорой»… Даже тому придурку, соседу своему, который ко мне ходит книжки брать, не верю. Ладно еще, жены уж нет в живых, а то бы и ей не верил тоже. Я чувствую, кому-то нужно свести меня с ума. Поверь, я не преувеличиваю! Вот и сводят, причем весьма успешно. А кто их знает, может быть, вслед за этим и в могилу погонят. Ничуть не удивлюсь! Если бы ты перенес хоть один такой припадок, которые у меня уже не раз были, ты бы тоже жить не захотел, я-то знаю. А кто меня может опаивать, если не домашние? Кошмар, конечно, но это не мания преследования, поверь!

– А эта твоя, блондинка с подиума? Ты у нее небось тоже пьешь и ешь…

– Юлька? Она – исключение. Ей-то я верю. Ей одной.

– Такая большая любовь?

– При чем тут любовь? В любовь ее я как раз не верю, хотя очень хочется. Просто голый расчет: ей меня терять смысла нет, иначе опять останется при своих ногах от ушей. А таких ног и таких ушей сейчас уже знаешь сколько – конкуренция в этом бизнесе будь здоров. Со мной-то Юльке понадежнее, согласись.

– Безочарованный ты человек, Алексей…

– А ты? На твоей-то должности, при твой работе ты что, очаровываешься людьми, да?

– Знаешь, бывает! Есть тут одна…

– Модель? Секретутка? Мисс «Нижегородская милиция»? У вас, я слышал, даже капитанские звания дают хорошеньким девочкам за победу на таких конкурсах?

– Ну, это ты хватил насчет званий… Нет, она не модель и уже далеко-о не мисс. Но умна, как бес!

– Ага, и еще при том заслуженный работник милиции, юстиции, или какие там звания у вас дают при выходе на заслуженный отдых. Ей небось лет восемьдесят, твоей мисс Марпл?

– До пенсии ей еще далеко. И вообще, она не юрист, не следователь, не прокурор, не адвокат. И даже не частный детектив. Но, честно признаюсь, если бы не она, то парочка, а может, и троечка дел у нас так и зависли бы нераскрытыми. Конечно, я раньше застрелюсь, чем признаюсь ей в этом, – из чисто педагогических соображений, уж очень гонористая она дамочка и, честно говоря, довольно противная, ехидна зловредная. Но факт есть факт: она нам крепко помогала. И если бы можно было как-то рассказать ей о твоих проблемах… не удивлюсь, если бы она и их расщелкала. Дамочка с фантазией! Ручаться не стану, но такие вот непонятки, в которых вроде бы нет состава преступления, а серой ощутимо попахивает, как раз по ней.

– Да кто ж она такая, на самом-то деле?!

Вопрос остался без ответа, потому что в это самое мгновение в кармане одного из собеседников зазвонил мобильный телефон.

– А почему это, интересно, я должна вам предъявлять документы? – надменно спросила Алена. – Кто вы такой?

Крепыш сделал самое скучное лицо на свете и ничего не сказал.

«Может, я его сама должна узнать?» – не без тревоги подумала Алена, которая отлично знала свою рассеянность, порою принимающую просто-таки парадоксальные размеры. Иной раз она такие номера откалывала, что знаменитый книжный Рассеянный с улицы Бассейной показался бы рядом с ней просто мальчиком из церковного хора!

Может, этот качок какой-нибудь местный босс? Новый представитель президента в Приволжском федеральном округе, скажем… Хотя нет, новенького представителя Алена видела по телевизору: он ростом под два метра, такого ни с кем не спутаешь, видный мужчина, не то что прежний – плешивый Чупа-чупс. Нет, судя по тому, что Ашот обещал неприятности с органами, этот суровый недоросток – какое-нибудь большое милицейское начальство, может, даже федерального масштаба.

Нет, не катит, как принято выражаться. Или – не пляшет. Ни то, ни другое! Потому что большое федеральное начальство вряд ли кинулось бы по первому слову какого-то подозрительного лица понятно какой национальности прижимать к ногтю русскую дамочку, пусть даже малость поскандалившую в маршрутке.

– Это все вы тут натворили? – спросил крепыш в кожане, так и буравя Алену взглядом. – Хулиганство, а на хулиганство соответствующая статья имеется. Так, быстро показали документы, если не хотите неприятностей на свою голову!

Неприятности Алена уже на свою голову нажила, а из документов при ней был только читательский билет областной библиотеки, причем билет не простой, а «Удостоверение почетного читателя». Корочки уважаемые, но в пределах только одной отдельно взятой организации, а именно – самой библиотеки. Там, правда, имелась фотография три на четыре, но ни штампа о прописке, ни чего-либо другого, удостоверяющего благонадежность гражданки Ярушкиной Елены Дмитриевны (так звали нашу героиню в миру, хотя читателям своих романов она была известна как Алена Дмитриева). Правда, в графе «Профессия» в билете значилось – «писатель», но никто и никогда не принимал Алену за представителя этой древней и почетной профессии. Вид у нее был уж больно несерьезный. Ей верили, только если она предъявляла книжки с собственной фотографией на обложке. Однако книжек у Алены сейчас при себе не имелось.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю