355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Елена Арсеньева » Дуэль на брачном ложе » Текст книги (страница 10)
Дуэль на брачном ложе
  • Текст добавлен: 21 сентября 2016, 21:05

Текст книги "Дуэль на брачном ложе"


Автор книги: Елена Арсеньева



сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 28 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

11. Железный ошейник

Уж конечно, приключение сие всех изрядно повеселило! Егорушка тотчас же сообщил о нем французскому таможеннику, едва миновали границу и остановились для проверки документов. Скоро все присутствующие на таможне, вернее, на почтовой станции – где посетители часами дожидались лошадей, а потому были счастливы хоть малому поводу развлечься, – хохотали как безумные, когда общительный Егорушка вновь и вновь изображал свое: «Мы люди недостаточные, подневольные!..» Впрочем, Маша заметила двоих, которых не больно-то развеселила пантомима молодого графа. Может быть, конечно, несмеяны сии были немцами (в Лотарингии, через которую теперь лежала дорога наших путешественников, соседствуют две нации) и обиделись за соотечественников, а может, им просто было не до смеха, особенно старшему – с черной кудлатой шевелюрой, неопрятно торчащей из-под смятой шляпы, с сине-багровым лицом, то ли сожженным солнцем, то ли вспухшим от беспробудного пьянства. Младший казался поживее: среднего роста, худощавый, румяный. Лицо его пряталось в тени шляпы, но раз или два Маша поймала его быстрый взгляд.

О Франции Маша только читала да от матушки слышала; княгиня же Елизавета сохранила о сей стране не самые приятные воспоминания, ибо изошла ее в свое время пешком, полуголодная, измученная, да и Машу здесь ожидало будущее самое неопределенное, и все же ни тогда, ни после не подходил никакой эпитет к слову Франция, кроме одного: прекрасная! Все здесь дышало особенным очарованием, даже бледная, однообразная зелень ив и тополей по долинам рек, даже серые, мшистые камни, то и дело выходящие на дорогу, – обломки старых скал.

Однако следует сказать, что не обходилось и без прозы жизни. Миновал день езды, когда в petite ville [45]45
  Городке ( фр.).


[Закрыть]
дорогу, идущую глубокой лощиной, неожиданно перегородил деревянный желоб, посредством которого из Марны подавалась вода наливной мельнице, стоявшей по ту сторону дороги. Высота подпор этого сооружения предусматривала разве что высоту воза с сеном, но для не в меру нагруженной кареты, увенчанной пирамидою из разных сундуков и коробов, желоб стал неодолимым препятствием.

Кучер Васенька едва успел натянуть поводья, прежде чем водоточивое общественное сооружение оказалось покалеченным обильною поклажею, а это, конечно, принесло бы путникам множество ненужных неприятностей. Да и так-то без досадных хлопот не обошлось: весь багаж пришлось снимать с крыши дормеза и заново увязывать на запятках кареты. Дело сие было долгое, а позади дормеза уже выстроилось несколько телег, желавших проехать тою же дорогою. Егорушка хотел было за мелкую монету нанять двух-трех крестьян для подмоги, однако Данила с несвойственной ему решительностью воспротивился:

– Народишко чужой, ушлый: порастащат добро господское – и ахнуть не успеем!

Однако спустя час тяжкого труда Данила сделался уже менее несговорчивым. Но никто из крестьян, обступивших дормез, не изъявлял желания помочь, а на Егорушкины просьбы и щедро предлагаемые монеты люди почему-то отмалчивались и отворачивались. Внезапно какой-то худощавый, стройный молодой человек растолкал толпу, приблизился к карете и без слов принял участие в работе. К нему присоединился еще один – столь сильный, что самые тяжеленные короба снимал и переносил как бы играючи. Обрадованная находкою добрых людей, Маша щедро наградила их, когда дело было все слажено, и тут лица их показались ей знакомыми. Встретив быстрый, горячий взор молодого человека, она вспомнила, где видела его: да это же он был на почтовой станции! Вот и спутник его – черноволосый, багроволицый, угрюмый, – он и оказался тем самым силачом. Он принял плату, не произнеся ни единого слова, с тем же тупо-угрюмым выражением лица, а юноша, в ответ на Машины изъявления признательности, сорвал с головы шляпу и не без изящества отвесил поклон:

– Votre oblige, madame! [46]46
  Ваш покорный слуга, мадам! ( фр.)


[Закрыть]

Карета тронулась, Маша высунулась из окошка.

Толпа крестьян все еще глазела на дормез с тем же замкнутым выражением лиц. Куда подевалась французская веселость, которая привела было путешественников в такой восторг?

Молодой оборванец снова поймал ее взгляд и взмахнул шляпой:

– Adieu! [47]47
  Прощайте! ( фр.)


[Закрыть]

– Adieu! – невольно улыбнулась Маша в ответ.

* * *

Проехали Шалон-сюр-Марн. Теперь Париж был совсем близко – в каком-то дне езды. Вдоль дороги расстилался живописный лес. Птицы пели в листве на разные голоса, и молодые олени играли на обочинах, поросших изумрудно-зеленой травкою.

Однако на душе у Маши было невесело. Воротились прежние опасения и сомнения. Чего уж таиться от самой себя – она до смерти боялась встречи с Корфом, и безысходность будущего не только печалила, но и раздражала ее. Вдобавок Данила, отдохнувший от тяжких трудов и хлебнувший с устатку водочки (с опрометчивого соизволения барыни, о чем она не замедлила горько пожалеть), вдруг снова обратился мыслями к разбойничьей теме, да хорошо, если бы только мыслями! Забыв обычную свою сдержанность, он принялся безудержно вспоминать былые времена, когда и сам входил в разбойничью шайку знаменитого атамана Гришки Вольного. Данила так разошелся, что уже через малое время граф Комаровский осторожно придвинул к себе шкатулку с пистолетами, а Глашенька примерялась, как бы половчее отворить дверцу да успеть выскочить из кареты, хоть бы и на полном скаку, когда придет пора спасать жизнь от сего великого разбойника, который, судя по рассказу, души людские губил бессчетно!

Маша тоже сидела как на иголках. Половина Данилиных баек была пустобрехством, да ее уязвляла не эта опасная похвальба. Сам того не ведая, добродушный Данила так больно зацепил память своей барышни, что она едва сдерживала слезы. И без того решимость ее встретиться с мужем таяла с каждым лье, а тут еще так внезапно напомнить, отчего произошли все их беды!.. Какое сердце не изойдет досадою и слезами? Вдобавок ко всему Маша вспомнила, что Корф, замкнувшись в своем оскорбленном самолюбии, даже не спросил молодую жену, как и почему приключилась ее роковая беременность, даже не предположил, что она могла пасть жертвою насилия! Ведь она во всей этой истории пострадала ничуть не меньше его – это духовно, а телесных мучений сколько еще приняла?! Чванливому барону и не снилась та боль!.. Так впервые открывала Маша для себя истину о неисцелимом эгоизме мужчин и полном равнодушии их к женщине, пусть они даже всю жизнь тратят на то, чтобы добиться благорасположения прекрасных дам.

Все это не улучшило расположения ее духа, и она не смогла отказать себе в удовольствии грубо прикрикнуть на разошедшегося Данилу и турнуть его прочь из повозки – проветриться на козлах, рядом с Васенькой. Данила осоловело воззрился на нее, ничего не понимая, и в этот миг рядом с правой дверцею дормеза раздался выстрел, а за ним и второй – возле левой дверцы.

– Halt! Стой, стой! – закричали два мужских голоса.

– Разбойники! – прошептал враз протрезвевший Данила.

– Ну вот, накликал! – всплеснула руками Маша, а Егорушка высунулся в окошко, через которое переговаривались с кучером, и приказал:

– Гони во всю мочь! Не останавливайся!

Карета и так не останавливалась, однако лошади, взявшие было отчаянной рысью после выстрела, почему-то замедляли и замедляли бег. Васенька их не погонял: криков его и щелканья кнута не было слышно. Вот карета резко остановилась, и послышался глухой удар, словно наземь упало что-то тяжелое.

– Кучера-то убили… – с изумлением проговорил Данила, но испугаться при сем страшном известии никто не успел: обе дверцы кареты враз распахнулись, и путники увидели двух вооруженных людей, чьи лица были наполовину завязаны черными платками.

Данила и Егор Петрович даже не смогли пикнуть, не то что схватиться за оружие, как были вышвырнуты на дорогу. Следом, в ворохе взметнувшихся юбок, вывалилась Глашенька. Один из нападавших – огромный, кряжистый – вскочил в карету рядом с Машей, а другой, верно, сел за кучера, ибо раздалось пронзительное улюлюканье, защелкал кнут – и лошади понесли.

Маша кинулась было к дверце, но была схвачена за руку с такой силой, что громко закричала от боли. Но тут же другая рука разбойника, сжатая в огромный кулак, оказалась у самого ее лица, и грубый, невыразительный голос произнес:

– Silence! [48]48
  Тихо! ( фр.)


[Закрыть]

При этом он продолжал выкручивать ей руку, и Маша вновь вскрикнула. Кулак разбойника без замаха ткнулся ей в висок. Удар был легкий и почти безболезненный, однако Маша тут же лишилась сознания, рухнула на подушки сиденья и уже не слышала, не видела, как карета вырвалась из лесу и, свернув на каменистую, горбатую дорогу, через полчаса тряской езды въехала по опущенному мосту над заболоченным рвом в полуразвалившиеся ворота одного из тех старинных, заброшенных замков, которые повсюду возвышались на скалах вдоль дороги, точно обглоданные временем скелеты.

* * *

Маша очнулась от холода. Еще не вполне придя в себя, повернулась на бок, сжалась в комок, пытаясь согреться, но спину тут же обдало сквозняком, а когда она бессознательно зашарила вокруг, ладони нащупали только серые камни. Тут уж окончательно пришла в себя и резко села, ошарашенно вглядываясь в непроницаемую тьму, царившую вокруг.

Маша с изумлением поняла, что ей совсем не страшно. Она вообще никогда не боялась темноты, даже когда шла одна по темным коридорам из девичьей, наслушавшись страшных сказок про домовых и леших. Гораздо больше ее напугало бы прикосновение паука или попискивание крысы, шорох ее голого, тонкого, длинного хвоста. Здесь же, слава богу, никакой насекомой нечисти не было, а значит, и бояться было нечего. И тут же совершила второе, не менее радостное открытие: она обнаружила, что видит свою темницу! Нет, ниоткуда не проникал свет, однако же Маша с каждым мгновением все отчетливее различала очертания довольно просторного помещения, в углу которого стояла каменная скамья – единственный предмет обстановки.

Получается, она обладала редкостной, сказочной способностью видеть в темноте?! Ох, недаром брат Алешка называл ее Кошкин Глазок! Глаза у Маши были вообще-то светло-карие, но изредка, в минуты сильного волнения, правый темнел почти до черноты, а левый, наоборот, высветлялся до поистине кошачьего желто-зеленого цвета, и в детстве Алешка иногда нарочно старался раздразнить сестру, чтобы увидеть это волшебное преображение ее глаз. Однако никогда раньше Маша не замечала за собой каких-то сверхъестественных свойств, и, верно, ее «ночное зрение» проявило себя лишь в минуту крайней опасности. Что ж, очень вовремя!

Маша огляделась. Она уже давно слышала легкое журчание, а теперь увидела, что из стены, вернее, из пасти каменного льва, чья голова украшала стену, сочится тоненький ручеек. Маша бросилась туда и с наслаждением напилась.

Итак, смерть от жажды ей, по крайней мере, не грозила. Она принялась быстро ходить вдоль стен, чтобы согреться, а главное – чтобы получше оглядеть место своего заточения, но, сколько ни металась туда-сюда, не нашла даже признаков окон, дверей или хоть каких-то отверстий, сквозь которые можно было сюда попасть.

В этот миг издалека донеслось металлическое лязганье и грохот – похоже было, словно снимали тяжелые засовы и с трудом отворяли отсыревшую дверь.

Первым побуждением Маши было кинуться туда, к выходу, но она окоротила себя и только перебежала поближе к тесному коридорчику. Слышались медленные шаги… глухое ворчание: пришедший, верно, не обнаружил узницы там, где бросил ее бесчувственное тело, и злобно недоумевал.

– Эй! Ты где?! – послышался вопль, более похожий на звериный рев.

Маша невольно задрожала, но ненависть к этому рыкающему чудовищу, которое так люто покусилось на ее свободу, взяла верх над страхом и вернула ей отвагу.

На черных каменных стенах замелькали слабые отсветы – тюремщик, верно, шел с факелом, и Маша торопливо заслонила лицо рукавом, опасаясь, чтобы яркий свет не ослепил ее и не лишил чудесного «ночного зрения».

Было очень трудно сдержать нетерпение, но все-таки Маша, замерев в углу, выждала миг, когда тюремщик выбрался из склепа в зал, с трудом распрямился и сделал несколько шагов, освещая факелом углы и пытаясь отыскать затаившуюся пленницу. Он тяжело, запаленно дышал, а потому не расслышал, как за его спиной легкая тень метнулась в коридорчик и беззвучно, чуть касаясь ногами пола, понеслась по нему. Приходилось все время помнить об угрожающе низком своде, а потому Маша бежала, пригнувшись, не столь быстро, как хотелось, однако скоро коридорчик кончился, и она очутилась в зале, всем похожем на первый – даже скамья стояла в углу, точь-в-точь как там! – однако вместо львиной морды в стене зияло отверстие.

Дверь! Открытая дверь!

Маша устремилась туда, как стрела, пущенная в мишень. И сердце ее едва не разорвалось от неожиданности и горя, когда чьи-то руки вдруг схватили ее так крепко, что шевельнуться было невозможно, и звонкий молодой голос насмешливо произнес:

– Не так быстро, сударыня! Вы отдавили мне ногу!

Итак, тюремщик пришел не один.

А надо, надо было это предвидеть! Следовало быть осторожнее, но что уж теперь… Она рвалась, кусалась и царапалась, но схвативший ее человек не церемонился: болезненным ударом под ребро заставил согнуться вдвое и закашляться, а когда она наконец смогла разогнуться и перевести дух, уже набежал тюремщик и разразился бранью.

Другой разбойник покатывался со смеху, глядя на ее перекошенное от отвращения лицо. Маша метнула на него возмущенный взор и неожиданно – факел в руке тюремщика светил достаточно ярко – узнала его. Это был тот самый парень, который в корчме молча слушал рассказ о прусских разбойниках, а потом помогал освободить от вещей застрявшую карету! И спутника его Маша теперь узнала – это угрюмое, полудикое существо, исполненное животной тупости и звериной злобы.

– Вы следили за мной? Стерегли меня? – выкрикнула она возмущенно.

– Разумеется, – кивнул молодой. – Я узнал бы вашу колымагу среди сотен карет по водруженному на ней множеству всякой поклажи!

Вот как? Узнал бы? Стало быть, эти двое ждали в лесу именно Машину карету? Ну, понятно: когда перегружали вещи в том городишке, нацелились на чужое добро и напали.

Нет. Зачем им тогда хозяйка всех этих сундуков?..

Самой додуматься до ответа Маше не дали. Ответ ей буквально бросили в лицо: черный ткнул в какую-то бумагу и прорычал:

– Пиши!

– Погоди, Жако, – успокоил его напарник. – Надобно быть обходительней с дамой.

Маша взглянула на него повнимательнее. Он был недурен собою, боек, развязен; речь и манеры выдавали человека более или менее воспитанного и образованного в отличие от ужасного Жако – когда тот произносил хоть слово, первым чувством Маши было изумление, что это дикое вообще животное обладает даром речи. Конечно, ведет в сем дуэте молодой… ну что ж, надобно послушать, что он скажет.

– Сударыня, я весьма сожалею, что приходится беседовать с вами в столь неподходящем для этого месте, но, к несчастью, обстоятельства диктуют нам свою волю, – начал разбойник как по писаному, и Маша подумала, что перед ней, наверное, какой-то недоучившийся студент или неудачливый стряпчий.

Однако ее весьма заинтересовало словечко «обстоятельства». Интересно, что же это за обстоятельства такие, которые «диктуют свою волю»?.. И она вновь со вниманием принялась слушать.

– Жизнь и свобода ваши всецело в руках ваших, – продолжал разбойник. – Мы подадим вам бумагу и перо, а вы напишете на сей бумаге несколько слов, после чего сделаетесь полностью свободны от всех забот.

Маша поглядела на него задумчиво. Весьма любопытно, какой смысл вкладывает он в свои слова?..

– Что я должна написать? – спросила Маша и порадовалась тому спокойствию, с каким звучал ее голос.

– О, всего несколько слов! – воскликнул Вайян. – Небольшое распоряжение: назовете ваше имя и звание, потом распорядитесь о некоем лице… да что откладывать? – Он сорвал с пояса походную чернильницу, отвинтил крышечку, достал перо, Жако вновь подал бумагу. Эти разбойники сейчас напоминали услужливых секретарей, и Маша поняла, что именно написание этой бумаги было целью ее похищения.

Так они не простые грабители! Их кто-то подослал! И на почтовой они ее уже выслеживали, уже готовились к нападению!

От этой догадки Машу пробрал озноб, но голос звучал по-прежнему твердо:

– Распоряжение о некоем лице? Я не понимаю!

– Да что тут понимать, сударыня? – удивился Вайян. – Вы богаты, а случись что, богатство ваше окажется бесхозным. После же написания бумаги сей, что бы с вами ни приключилось, все ваше состояние окажется в надежных руках… увы, не в моих, – покачал он головою, правильно истолковав издевку, вспыхнувшую в Машиных глазах. – Нет, распоряжение ваше…

– То есть завещание? – уточнила Маша.

Вайян сконфуженно пожал плечами:

– Ежели вы предпочитаете все называть своими именами, то скажем так. Стало быть, оно будет в пользу другого лица. Но не стоит огорчаться! Это вполне достойная особа.

Маша отвернулась. Ей не хотелось, чтобы эти негодяи видели страх на ее лице, а именно страх сейчас охватил все ее существо. Ужас!

Мысли мелькали, мелькали, с поразительной быстротой выстраивая вопросы, на которые не находилось ответов.

– А если я откажусь? – осторожно спросила она.

– Ну, есть множество способов принудить вас, – ответил Вайян.

– Например?

– Например, кулаки Жако… мне жаль, поверьте, угрожать даме, но… – Вайян развел руками. – Нам предписано также морить вас голодом до тех пор, пока вы не напишете требуемую бумагу. Кроме того, в этом подземелье есть некий ошейник на цепи… да вот, взгляните, если желаете!

Он подал знак Жако, и тот, подхватив не успевшую даже пикнуть Машу, втащил ее в залу, откуда она только что выбежала, швырнул на каменную скамью, а из-под скамьи вытащил широкое железное кольцо, соединенное с цепью, уходящей куда-то в стену. Затем проворно защелкнул ошейник на Машиной шее.

От ледяного прикосновения железа Маша едва не лишилась чувств и какое-то мгновение лежала недвижимо, окаменев от ужаса, но тотчас привскочила, закричала, забилась как безумная, однако ручищи Жако плотно прижали ее к скамье, а из пасти, воняющей луком, изверглось:

– Тихо лежи!

– Да, мадам, – кивнул Вайян, стоящий рядом и не без отвращения взирающий на эту сцену. – Вам придется лежать тихо, если не хотите умереть мгновенно. В этом-то и смысл сей пытки: при резком движении ошейник сжимается все туже, а если вы рванетесь и поднимете голову вот так, – он отмерил над скамьей высоту не более чем в локоть, – то рискуете сломать себе шею. Вы будете вынуждены лежать неподвижно… а это мучительно, смею вас заверить!

Маша чуть повертела головой. Да и впрямь: тиски сильнее сдавили горло, однако, как ни странно, это не усилило ее ужас, а, наоборот, приободрило. Во всяком случае, теперь она была вольна хотя бы в собственной смерти, а в иных ситуациях смерть – спасение!

– Выходит, я погибну, если сейчас рванусь посильнее?

– Да! – кивнул Вайян.

– И ваша миссия окажется невыполненной?

Он вопросительно вскинул брови.

– Ну как же?! – нетерпеливо пояснила Маша. – Завещание-то останется неподписанным!..

Вайян и Жако непонимающе переглянулись.

– Да, – кивнул Вайян нерешительно.

– Это произойдет и в том случае, если я предпочту умереть от голода, но не сдаться. И ведь Жако может забить меня насмерть еще прежде, чем я распоряжусь в пользу некоего лица, не правда ли?

Вайян прикусил губу.

– Что вы этим хотите сказать? – произнес он чуть ли не угрожающе.

– Только одно: я не намерена ничего подписывать! – как могла громко выкрикнула Маша, с каким-то болезненным наслаждением почувствовав ледяную хватку ошейника.

Вайян пристально смотрел на нее. У этого человека был, по всему видно, быстрый ум, который правильно оценил Машины слова. Этой парочке нечего было терять – ни ему, ни ей, – а потому оба они были дерзки друг с другом и каким-то сверхъестественным чутьем могли сейчас угадывать мысли друг друга, так что Вайян понимал: его пленница не блефует! Угрозами он сам дал ей в руки оружие свободы – пусть свободы в смерти! – и она не преминет им воспользоваться, тем паче что мгновенно сообразила: какой смысл в завещании, когда завещатель остается жив? Выходило, что смерть ожидала ее в любом случае, – так тем более стоило бороться!

Ее упорство привело Вайяна в восхищение. Такая молодая, такая красивая, такая отважная… Но он не дал жалости завладеть сердцем, а только сделал какой-то неуловимый жест – и в тот же миг Жако придавил Машу к скамье, а сам Вайян мгновенно расстегнул на ней губительный – и спасительный! – ошейник.

Маша не смогла удержать слез досады, однако они вмиг высохли после торопливых, негромких слов Вайяна, в которых звучала искренняя тревога:

– Умоляю вас не плакать, сударыня. Жако ненавидит женские слезы, он звереет на глазах. Жестокость у него в крови… его брат был казнен как отцеубийца, так что сами понимаете…

Самое поразительное состояло в том, что он произнес это не по-французски, а на скверном, но вполне понятном английском! Значит, он не хотел, чтобы Жако понял. Значит, в их разбойничьем единстве существует малая трещинка, которую есть надежда расширить!..

Надежда эта, впрочем, тут же и поугасла, ибо чудовище в одежде из грубой синей холстины, именуемое Жако, медленно повернуло голову и угрюмо произнесло:

– Ежели ты, паршивец, еще начнешь болтать непотребства или я чего не разберу, то пришибу одним ударом и эту шлюху тоже не помилую.

– Да ладно тебе, дружище! – примирительно засмеялся Вайян, и румянец на его щеках заметно полинял. – Я ей сказал только, чтоб она тебя не злила, мол, у тебя удар крепкий!

– Это точно, – буркнул Жако, рывком поднимая Машу со скамьи и держа на весу, точно тряпичную куклу. – Ну, чего теперь с ней делать?

Вайян поднял руку, давая знать, что думает.

– Пошли, холодно здесь, – сказал наконец. – Да и поесть надо. А потом разожжем камин, погреемся, подумаем, что делать…

Жако хмыкнул и поставил Машу на пол:

– Пошли, коли так! – И выдернул из кольца на стене свой факел.

Второй факел взял за дверью Вайян, так что коридор осветился довольно ярко. Но для Маши в том было мало пользы: все двери, мимо которых они проходили, были забиты либо крепко заложены засовами, которые ей бы никогда в жизни не поднять. Сначала она пыталась запоминать повороты, считать ступеньки, но лестниц, переходов и коридоров было столько, что все перепуталось у нее в голове.

Они шли и шли, то поднимаясь, то спускаясь… один раз пришлось перебираться через гору камней – стена обваливалась. Шли долго, чудилось, бесконечно долго, и у Маши оказалось время подумать. А подумать было над чем!

Что скрывать – первое подозрение ее пало на мужа. Ведь кто-то послал за нею этих молодцов, кто-то нанял их, кто-то посулил им хорошую награду… Почему не барон, который ненавидит свою лживую супругу, но не может развязаться с нею законным путем, не повредив своей репутации? Он получил письмо от Маши, разъярился – и начал действовать… Но очень скоро Маша осознала глупость этой мысли. Вот ежели бы ее пристрелили или зарезали на дороге, в лесу, возле разграбленной кареты, – тут можно было бы разглядеть злой умысел Корфа. Впрочем, даже ненавидя его, Маша почувствовала: этот человек не способен ни на какую подлость и низость. А главное – зачем Корфу ее завещание?! Как ни мало знала Маша о законах, обычная житейская мудрость подсказывала: муж унаследует все ее состояние и без всякого завещания. Да, ему бы отошло в случае Машиной смерти Любавино и все наследственные строиловские угодья – что в России, что в Малороссии. Ну нет никаких причин у Корфа под пыткою выбивать у нее сию бумажку!

Стало быть, надо искать кого-то другого – мужчину, женщину ли, – который тянется жадной и нечистой рукой к Машиному богатству. Причем искать именно во Франции, ибо глупо же предполагать, будто из самой России за ней следили, чтобы расправиться по пути в Париж!..

Наконец они вошли в небольшую комнату, освещенную только двумя-тремя толстыми свечами в грязных, затекших подсвечниках. Да, если даже этот замок, судя по громадности его, и принадлежал некогда богатому сеньору, то теперь он выглядел заброшенным, от прошлого остались только пыль, и мусор, и серые занавеси паутины по углам, и шум крыльев летучих мышей в коридорах. Правда, мелкие цветные стекла оконных витражей, по счастью, сохранились и кое-как сдерживали напор ветра, бушевавшего на дворе, да в камине была хорошая тяга: огонь полыхал исправно, распространяя вокруг живительное тепло.

Вайян приотворил одно из окон, но тут же захлопнул:

– Самая дурная погода, хуже не придумаешь!

А Маша успела заметить, что на дворе глухая ночь и дождь льет как из ведра.

Сколько же времени прошло после ее похищения? Как далеко завезли ее? Дождь, проклятый, смывает все следы… Как отыщут ее? Она ничуть не сомневалась, что Данила и Егорушка пустятся в погоню, в розыск: Данила из преданности, граф если даже не ради Маши, то ради своих драгоценных шкатулок – подарков французским министрам. Ну не забавно ли, что уже второй раз Егорушка их утрачивает?!

Ну, предположим, отыщут Егорушка с Данилою целый либо разграбленный дормез, но Маши-то в нем уже нет! А где она есть, где ее искать, об сем не только рыцарю Егору Петровичу, не только доброму Даниле, но и самой Машеньке неведомо!

– Прошу к столу! – раздался над самым ухом веселый голос, заставивший ее вздрогнуть. Ну что ж, поесть и впрямь настала пора, и неведомо, когда снова выпадет случай, поэтому Маша, не чинясь, села рядом со своими похитителями и отдала должное хлебу, сыру и жареному мясу – все было несколько подсохшее, зачерствелое, но показалось несказанно вкусным, из чего Маша заключила, что ела не меньше двух суток назад; а коли обедали они примерно за час-два до похищения, то и выходило, что в плену она сутки. Тем более следовало крепко поужинать! И Маша опять налегла на еду, запивая ее, однако, не вином, а водою. Она боялась охмелеть от вина, потерять остроту мысли и быстроту движений, потому что все еще надеялась на удачу и бегство, а во-вторых, сотрапезники ее пили из одного кувшина, и Маша не смогла пересилить свою брезгливость и поднести к губам тот же сосуд, коего касалась пасть Жако.

Она и не заметила, как закончился ужин. Да, теперь бы еще поспать… Стражей Машиных тоже разморило: Жако с надрывом и оханьем раздирал челюсти зевотою; Вайян осоловело вздыхал, глядя в огонь остекленевшим взором, вдруг, встряхнувшись, он вскочил:

– Ну что ж! Ночь – так ночь, спать надо. Оставим вас здесь, в тепле, сударыня, а сами уж как-нибудь.

Изумленная Маша не нашлась даже поблагодарить.

Жако подложил дров в камин, а потом оба направились к двери. Уже взявшись за ручку, Вайян обернулся.

– Мы вас, конечно, запрем, а понадобится что – кричите, стучите. Только окон не отворяйте – попусту холоду напустите!

И, разразившись дружным хохотом, Машины похитители ушли, после чего послышался такой устрашающий грохот засова, опускаемого в петли, что ясно стало: выйти через эту дверь невозможно.

Нечего и говорить – Маша тотчас кинулась к окну. Распахнула створку, высунулась, с наслаждением подставив лицо хлещущим струям дождя, но тут же оживление ее погасло: перед собою она увидела только черное, сплошь затянутое тучами небо: замок возвышался на скале, над обрывом. Далеко-далеко внизу шумно бежала по камням река, но всюду, сколько могла видеть Маша, была только черная бездна. Невозможно, немыслимо спуститься по голой каменной стене, особенно в такой дождь! И она печально затворила окно, вздрагивая от ледяной сырости. Вот над чем ржали Вайян и Жако – мол, попусту холоду напустите! Тоже мне, beaux esprits! [49]49
  Остряки ( фр.).


[Закрыть]

Маша сердито скорчила рожу двери, а потом села на дырявый, грязный ковер, поближе к огню.

Какое счастье это тепло! От платья, отсыревшего в подземелье и успевшего немного промокнуть у окна, курился парок. Огонь бился, мелькал – ровно-желтый, как расплавленное золото; пламень причудливо обтекал черные корявые поленья, пряно пахло смолкой.

Маша сонно смотрела на огонь, завороженная теплом, мельканьем света…

Ах, как хочется спать!.. Надо, надо поспать, набраться сил, коли делать больше нечего. Нет, она еще не обследовала комнату. А вдруг сыскалась бы малая щелочка сбежать или хоть какое-то оружие? Но подняться не было сил. «Я посплю только одну минуточку! – извинилась она перед собою мысленно, улыбаясь от счастья, что сейчас уснет. – А потом все посмотрю. А еще здесь такие тяжелые стулья, что можно притаиться у двери и, когда кто-то придет, ударить по голове, а потом…»

Маша уснула.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю