Текст книги "Репетиция конца света"

Автор книги: Елена Арсеньева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Что, что ему взбрело в голову? Неведомо. Вполне возможно, что ничего и не взбрело. Так отчего же Алене вдруг сделалось страшно, страшно до ужаса? Отчего мелькнула мысль, что схожесть внешнего облика, а главное – идентичность свитерков оказали сегодня дурную услугу той высокомерной шатенке-прокурору именно потому, что убийца преследовал не ее, а другую женщину? Другую высокую шатенку в зеленом свитере? И прокурорша осталась в живых только потому, что маньяк в последний момент обнаружил ошибку и пощадил невинную жертву?

Так что, выходит, там, в облсуде, сегодня намеревались прикончить Алену? И убийца явился в клуб Дома связи довершить начатое? А если так, то чем она умудрилась провиниться перед этим совершенно незнакомым человеком?

Может, вовсе не он маньяк, а она – маньячка? В том смысле, что у нее мания преследования?

Ничего удивительного, между прочим. Это чисто профессиональное. Милиционеры, скажем, во всех видят потенциальных преступников. Точно так же и писатели детективов...

Мысли скакали в голове, как лягушки по берегу пруда. А шаги снизу приближались, приближались... И тогда Алена, вместо того чтобы бежать еще выше, вдруг метнулась к двери с надписью «Посторонним вход воспрещен», открыла ее, шмыгнула внутрь и бесшумно понеслась по длинному полутемному коридору. Раньше она ни за что не осмелилась бы не только войти – даже заглянуть в недра клуба Дома связи. Но теперь деваться просто некуда. Даже если ее страх – всего лишь маниакально-депрессивный психоз, все равно – береженого бог бережет!

Она была убеждена, что преследователь не заметит ее уловку и понесется выше по лестнице, однако не успела пробежать и нескольких шагов, как в коридоре внезапно стало светлее. Оглянувшись, Алена увидела, что свет проникает через открывшуюся дверь.

Дожидаться, пока преследователь войдет, она не стала – еще быстрее побежала вперед, вперед, сама не зная куда, почти сойдя с ума от страха и растерянности. Все героини ее детективов в опасные моменты жизни обретали сверхъестественную четкость мысли, сообразительность, ловкость движений, а еще им почему-то страшно везло в эти самые моменты. Срабатывал закон жанра! Но это в романах. Алена же, ничего не соображая, задыхаясь, тупо мчалась вперед с не бог весть какой скоростью, отчетливо понимая, что вот-вот упрется в тупик, и уж тогда-то...

И вот тогда-то сработал закон жанра. Слева от нее, прямо в стене, вспыхнула лампочка, что-то щелкнуло – и стена разверзлась, открыв маленькую коробку, отделанную светлым пластиком.

Лифт! Рядом остановился лифт!

Алена резко повернула влево, влетела в лифт и нажала на кнопку первого этажа.

Дверцы закрылись, отрезав от нее узкое лицо с ненавидяще прищуренными глазами.

Пытаясь отдышаться, Алена напряженно уставилась вверх, словно ожидала, что зловещий незнакомец каким-то образом вскроет лифтовую шахту и прыгнет на крышу спасительной коробки, уносящей ее вниз, вниз, к свободе. Но продолжение фильма «Терминатор», к счастью, не состоялось.

Она вспомнила, что на первом этаже лифт останавливается неподалеку от поста охраны. Надо сказать этому церберу, чтобы как можно скорей вызвал милицию! А самой – бежать, бежать со всех ног домой. На площади Горького, где находится клуб Дома связи, в два счета можно поймать такси. Скорей, лифт, лифтик, ну опускайся скорей!

Лифт стал. Дверцы раскрылись. Алена выбежала – и только когда дверцы снова сомкнулись и лифт уехал куда-то, сообразила, что это не первый этаж, а совершенно неведомо какой.

Куда уехал лифт? Хорошо, если все-таки вниз. А если наверх? Если его вызвал тот чертов преследователь? Вдруг лифт так же бесконтрольно, автоматически привезет его туда же, где высадил Алену?

Но несколько минут форы у нее, во всяком случае, есть. Бежать, бежать скорей! Ринулась к выходу на лестницу, но тут же затормозила: а что, если преследователь не стал ждать лифта, а бросился вниз именно по лестнице? То есть, выскочив, она сделает ему большой подарок!

Затормозив около самой двери, Алена поскользнулась, попыталась удержаться на ногах, сделала некую фигуру, напоминающую не просто быстрый, но очень быстрый хип-твист, потеряла равновесие, покачнулась, ударилась телом о какую-то дверь... и ввалилась в ярко освещенную комнату, посреди которой стоял накрытый стол, а поодаль плясало несколько пар. Совершенно машинально Алена уловила ритм (ча-ча-ча), узнала музыку («I need to know», поет Марк Энтони), а только потом поразилась великолепной звукоизоляции этого помещения, благодаря которой в коридор не проникало ни звука. Вдоль комнаты стояли какие-то высокие черные шкафы с сетчатыми стенками, кругом были укреплены рубильники, распределительные щиты, это было, конечно, служебное помещение, какая-нибудь лаборатория по исследованию чего-нибудь электрического, однако воздух в этой комнате насыщен не только и не столько электричеством, сколько винными парами и таким безудержным весельем, что на гостью никто не обратил внимания.

Недурно, если так. Она вполне может пробыть тут какое-то время, а когда люди станут расходиться, выйти вместе с ними. Вот только надо двери запереть. Мало ли, вдруг ее преследователь решит проверить все двери подряд. Услышать он ничего не услышит, а вот ворваться случайно может. Значит, надо обезопасить себя от случайностей.

Алена еще раньше заметила, что в замочной скважине торчит ключ. Ни минуты не раздумывая, она повернула его. И только собралась с облегчением перевести дух, как кто-то положил ей руку на плечо, а насмешливый голос произнес:

– Боюсь, что это уже не имеет смысла. Поздно! Слишком поздно...

***

Больше всего Володе хотелось плюнуть на все это и лечь спать. Но ведь проснешься! И снова предстанет перед глазами та же картина: как он входит в квартиру, видит брошенное прямо на пол в прихожей пальто Ольги, потом свитер и юбку на пороге, скомканные колготки... и слышит громкие стоны жены.

Странно, ни на миг не мелькнуло в голове, что с ней могла случиться беда. Сразу понял, где она и чем занята. Потому что не раз слышал от нее такие вот стоны, даже крики, когда доводил ее до оргазма. Сначала и пугался, и стеснялся – а вдруг кто-то услышит? Что подумают? И в то же время эти стоны заводили его до состояния какого-то особого сексуального бешенства, под их музыку он кончал раз за разом – так, что потом двинуться не мог. Ну, очевидно, не только на него одного это так действовало: вот из спальни послышалось что-то вроде хриплого рычания, потом мужской голос выкрикнул:

– Олька! Ну, Олька!.. – И снова это удовлетворенное рычание насытившегося самца...

Он чуть не разжал руки и не выронил спящего сына. Но Никитка повернул голову, теплое, легкое дыхание коснулось щеки Володи. Он постоял какое-то мгновение зажмурясь, потом осторожно, стараясь не стукнуть дверью, вышел.

Лифт еще не уехал, он спустился вниз, постоял около подъезда, снова зажмурился, как будто в темноте таилась некая сила, у которой он черпал поддержку. Открыл машину, оставленную у подъезда, положил сына на заднее сиденье. Сел за руль и медленно двинул туда, откуда только приехал: к родителям.

Дороги не помнил, да и как отдал матери Никитку, тоже почти не помнил. Вроде бы наврал что-то, мол: «Ольги нету дома, а я ключ потерял. Пусть мальчишка еще у вас побудет».

Мать взяла ребенка на руки, и лицо ее осветилось радостью. Вот это Володя увидел со странной, почти болезненной отчетливостью. И, как всегда, ощутил ревнивый укол в сердце. На него мама никогда так не смотрела, она его никогда не любила, с самого детства он только и слышал упреки в свой адрес, что родился, что помешал ее жизни и продолжает мешать, что растет непутевым, грубым, что во всем похож на отца, пропади он пропадом...

Отца своего Володя так и не знал, но матери этого было мало, она не уставала желать ему пропасть пропадом! Причем за всю жизнь ненависть ее к этому человеку не утихла, ничто ее не смягчало, ни годы, ни болезни, ни переезд из Литвы в Нижний Новгород вслед за новым мужем. И отношение к сыну не менялось к лучшему. Вот только рождение Никитки разом ее переменило, превратив из злой мачехи (в детстве Володя всерьез думал, что у него не родная мать, а мачеха, которая зачем-то скрывает от него правду) в самую добрую и заботливую из бабушек. Он радовался этому, конечно, радовался, за это он многое матери простил, однако брала иной раз за сердце детская, беспомощная обида, боль и тоска...

Точно, вот чего ему всю жизнь не хватало – это материнской любви, когда любят просто так, потому что – кровиночка, потому что – сыночек. Наверное, именно это больше всего он и хотел найти у Ольги. Не столько безумного секса, сколько ласки и сочувствия.

Двоюродная сестра Ольги, чертовка, ведьма злая, все это понимала. Она Володю терпеть не могла, хотя он столько для нее сделал! Что такое благодарность, она не знала. Расплатиться – деньгами, телом своим – вот это она знала. И платила хорошо. Особенно тем, кого считала настоящими мужиками. А он, Володя, был для нее каким-то недоделком. Она так и говорила сестре, Володя сам слышал: «На хрен ты с этим теленком связалась, он тебя небось не трахает, а как мамку сосет!» Она была права. Ольге-то нужна была не нежность, ей нужен был сильный мужик, уверенный в себе! И теперь он у нее есть – такой, который сильно и уверенно имеет ее и так и эдак, стремительно доведя до стонов и охов, а потом и сам кончает, хрипя, как удавленник...

Да уж! Это Володя мог со скрупулезной точностью описать – как хрипят удавленники. Ничего, скоро и он сам...

Посмотрел вверх – на петлю, терпеливо ждущую. Верная какая, ишь ты! Не то что родная жена, которая изменила раз, и другой, да и вообще, за все время их совместной жизни изменяла направо и налево. Разве что когда ходила беременная Никиткой, береглась. Зато потом дала себе волю! Нет, это он, муж, дал ей волю. Жену надо мертвой хваткой держать, чтобы верная была.

А он не смог. Потому верной ему будет только петля.

Вон, под потолком покачивается. Ждет.

Ну, подожди еще немного.

Вот же черт, забыл, о чем писал! Всех перечислил или нет?

Нет, какое там.

Значит, Царапкины.

Вот именно так – во множественном числе. В джипе они сидели вдвоем – прикинутый во все дорогое мужик и хорошенькая женщина. Машина новехонькая, одежда с иголочки, даже слишком. Все еще шелестящее и скрипящее. Такое впечатление, что эта парочка оделась впервые в жизни, до этого бегала в посконных рубахах, а то и в шкурах звериных. Теперь они будто и не знали толком, как обращаться со своими роскошными шмотками, однако дамочка уже успела нацепить на свою остроносенькую мордочку то презрительное выражение, от которого и Володя, и Сайков заводились с пол-оборота. Особенно Сайков, потому что дамочка пребывала в убеждении: она на свои баксы может купить любого человека в форме! И этого дурацкого мента, который посмел (вы только подумайте, он посмел!) не просто остановить их шикарную тачку, но и уверяет, щеря в улыбке прокуренные зубы, что «Ниссан Террано» значится в угоне! Покойную Царапкину звали Раисой, это Володя твердо запомнил. Он в принципе отличался хорошей памятью и помнил имена всех убитых, ну а Райку просто невозможно было забыть, такая она была противная баба. Мужик-то у нее был попроще, почеловечнее. Большие и дурные деньги еще не успели его начисто испортить, он относился к милицейской форме с детской доверчивостью. Сказали проехать в отделение – готов проехать. Сказали жене пересесть в служебную машину с сотрудником – ну что ж, пусть подождет.

Райка сперва нипочем не хотела выходить из джипа, но когда увидела «сотрудника»... Тут они в первый раз попробовали в деле Басаврюка, и он исполнил свою роль как нельзя лучше. Когда въехали в проулок около недостроенного гаражного кооператива (это место было избрано для совершения убийства) и Сайков с Володей взялись за Царапкина, это, конечно, заняло сколько-то времени. В эти минуты автомобиль с Басаврюком и Райкой стоял чуть поодаль, но можно было не сомневаться, что Райка не подозревала о происходящем с мужем не потому, что в джипе тонированные стекла. Просто Басаврюк в это время начал ее тискать, и она поддалась ему с огромным удовольствием.

– Ты хоть успел? – спросил Володя потом, когда было покончено и с Райкой, и оба тела – мужа и жены – были надежно запрятаны под бетонные плиты, в беспорядке нагроможденные на заброшенной стройплощадке.

Басаврюк отер о штаны запылившиеся руки и улыбнулся своими блудливыми глазенками. Сроду, ни до, ни после, не видел Володя у парня таких глаз! В народе их называют блядскими, и совершенно правильно называют. Надо думать, женщин они гипнотизировали, как глаза змеи гипнотизируют добычу. Ну и ладно, все в дело, все впрок.

Кстати, с помощью Царапкиных они здорово прибарахлились. «Ниссан» стоил сорок тысяч долларов США (конечно, взяли за него только пятнадцать, но и за то спасибо!); потом с мужика сняли золотой крест с распятием – баксов на двести тянул, пейджер и мобил, ну и одежда была самого высшего качества. С Райки сняли парик (кстати, у этой дурищи были и свои нормальные волосы, а она в парике парилась!), куртку кожаную, свитер, джинсы, сапоги – все дороженное, все каких-то незнакомых фирм, как, впрочем, и белье, очень красивое, розовое. Эти вещи Ольга продать не позволила: что-то забрала себе, чем-то поделилась с сестрой. Володя, однако, сказал: чтобы этого белья на себя надевать не смела. Она послушалась, хотя белье так и осталось в ее комоде. Нет, ну очень классные были вещи...

Кто там был у них после Царапкиных?

Кажется, Горбачев с его новехонькой «Ауди-100», которая стоила тридцать тысяч баксов. В машине Горбачев был не один. С ним сидела девчонка – из этих топ-моделей, с ногами от ушей и полным отсутствием мозгов. Потом Володя узнал, что девчонку звали Юля – Юля Карасева.

Они действовали по тому же плану, который уже оправдал себя с Царапкиными. Сначала вели слежку. На набережной Гребного канала «Ауди» остановился. Понятно было, зачем приехала сюда эта парочка!

Появился Сайков, сбил ребятам все удовольствие, заставив Горбачева пересесть в их «ВАЗ» – якобы проехать в Нижегородский райотдел для выяснения некоторых обстоятельств. Володя сел на заднее сиденье, ну а Басаврюк остался в «Ауди» с Юлей Карасевой. И опять потом у него был такой же невинно-блудливый вид, а блядские глазки так же прятались под длинными ресницами...

Самое поганое, что «Ауди» взять они так и не смогли. Система зажигания была закодирована! Вытащили только автомагнитолу, сняли чехлы с сидений, ну, зеркало, всякие мелочи. Труп Горбачева утопили в котловане строящегося дома на Верхней Печерской улице, а труп девчонки увезли на территорию садоводческого товарищества «Нижегородец» на Артельной.

Потом... потом был Хренов с его «Мицубиси Паджеро», сам по себе отличный автомобиль, и добра у этого Хренова было до хрена. Потом...

Володя потер лоб, поняв, что больше ничего не может вспомнить. Неужели всех перечислил? Или не всех?

А, какая разница! Главное – дать им хотя бы кончик ниточки, за что уцепиться. Потом сами размотают!

А письмо надо все-таки закончить. Ему ведь еще и Ольге надо написать, и матери... Но сначала – закончить это. Признание генеральному прокурору Нижегородской области, или как его там?..

Потер лоб, снова взялся за ручку:

«Сейчас для меня все это – как кошмарный сон. Меня словно опоили чем-то. Меня и других. Ольга, ее сестра... Не хочу, чтобы с ними жил мой сын – может быть, поэтому я так и поступаю. Хочу остановить эту женщину, чтобы она больше не приносила столько бед и горя. Она испортила Ольгу, та стала шлюхой. Я был как в омуте. Я потерял все – имя, документы, достоинство. Все, что я делал, делал потому, что старался содержать женщину, которую так любил. Но это никому не нужно, особенно ей. Пусть все будет так, как случилось. Простите меня».

Свернул листки, не перечитывая, сколол сверху скрепочкой.

Так, одно письмо готово.

А забавно это – предсмертные письма писать! Пишешь – значит, еще живой, но дверь, в которую тебе предстоит войти, уже приотворяется, уже поскрипывает нетерпеливо...

Ладно. Теперь – матери.

***

– Ну наконец-то, – выдохнула Алена, глядя на телефонный аппарат, только что издавший нетерпеливую трель.

Человек, сидевший рядом с ней, понимающе улыбнулся:

– Будем надеяться, теперь тебе повезет.

Тотчас лицо его стало сосредоточенным, и он снял трубку, кивнув Алене на спаренный аппарат.

Она как могла осторожно подняла трубку, прижала к уху – и сразу услышала испуганный женский голос:

– Алло? Это... это телефон доверия?

– Да, слушаю вас.

– Я... я... мне...

Женщина начала заикаться, словно разом забыла, зачем, собственно, набрала этот номер. Короткие отрывочные слова перемежались отчетливыми всхлипываниями. И в это время Алена расслышала негромкую, очень приятную, звенящую мелодию. Очевидно, рядом с женщиной играл проигрыватель.

– Успокойтесь, пожалуйста, – мягко сказал сидящий рядом с Аленой человек. – Вы же хотите, чтобы вам помогли? Верно? Я помогу вам, обязательно помогу, но сначала вы должны рассказать о том, что вас волнует.

Его голос, приятный, мягкий, вкрадчивый – именно такой, каким, в представлении Алены, и должен быть «бархатный голос», его неторопливые интонации не могли не подействовать. Они обволакивали, словно мягкий туман, они убеждали, утешали. И женщина на другом конце провода перестала всхлипывать. Несколько раз глубоко вздохнула, а потом робко спросила:

– Скажите, как вас зовут?

– Александр, – ответил он с затаенной улыбкой.

– А вы... вы женаты?

– Да, я женат, – ответил он и даже кивнул для убедительности, хотя собеседница, конечно, не могла его видеть.

– И дети у вас есть? – спросила она с такой явной надеждой, что Александр снова кивнул:

– Конечно. Двое. Двое почти взрослых детей.

– А... вам сколько лет? – В голосе женщины появилась настороженность. – Голос у вас такой молодой, даже слишком молодой.

– К сожалению, только голос, уверяю вас, – чуть усмехнулся Александр. – На самом деле меня вполне можно назвать уже пожилым человеком.

И в подтверждение своих слов он даже слегка ссутулился, как если бы груз прожитых лет просто-таки невыносимо давил ему на плечи. Теперь перед Аленой сидел усталый пожилой человек с погасшими глазами, и даже, кажется, седина блеснула на висках, и щетина встопорщилась на небритых щеках...

Такого артиста, как этот Александр, Алена в жизни не видела. Из всего, что он тут наговорил собеседнице, правдой было только его имя. На самом же деле он был не женат, не имел детей, а лет ему было от роду всего лишь двадцать семь, и то неполных (день рождения предстояло отпраздновать в мае, ну а сейчас на дворе стоял всего лишь январь). Он был невысокий, очень стройный, даже изящный, тщательно подстриженный, с модным клочком волос на подбородке, обозначающим бороду, благоухающий дорогим парфюмом. Он носил длинное пальто в английском стиле и пуловер на голое тело, слегка расстегнутый на груди, так что можно было видеть легкую поросль. Красивый такой мальчик. Волнующий... А глаза у него были, к счастью, совсем даже не черные, а темно-янтарные, с длинными стрельчатыми ресницами – может быть, самые блудливые глаза, которые приходилось видеть Алене.

Но сейчас эти глаза были очень серьезны. Александр и в самом деле чувствовал себя тем, кем хотел предстать перед собеседницей. Такие превращения своего нового знакомого Алена уже наблюдала сегодня. Первой позвонила какая-то нимфетка, у которой подружка увела любимого мальчика, отчего нимфетке резко расхотелось жить. А всех-то достоинств в подружке – новые ботинки на десятисантиметровой платформе из дороженного супермагазина «Обувь XXI века» и волосы, перекрашиваемые чуть не каждый день в контрастные цвета. Александр болтал с этой крошкой по имени Марина совершенно как ровесник, даже спел вместе с девчонкой ее любимую песенку из репертуара группы «Чайф» под названием «Обе подруги»:

 
И обе они подруги, и обе упруги,
И обе упруги, и обе имеют заслуги...
 

Когда девочка положила трубку, она была твердо уверена, что любимый мальчик не просто дурак, но дурак в квадрате и кубе, а соперница скоро облезет, потому что нельзя так терзать свои несчастные волосы. Также Александр убедил ее, что ботинки из супермагазина носить вовсе не престижно, а просто позорно, ведь они более напоминают ортопедическую обувь – ну, для инвалидов, у которых одна ножка короче другой. Разве у Марины дефектные ножки? Александр убежден, что они у нее – какие надо, ведь так?.. Кроме того, посещать эту самую «Обувь XXI века» могут только ненормальные, ведь дизайн этого магазина рассчитан на шизоидов, и разве не слышала Марина, что там меняются продавщицы каждую неделю потому, что не выдерживают этого жуткого синего света и нечеловеческой музыки, и их пачками увозят в психушку?..

Едва успев после этого разговора подмигнуть зачарованно слушавшей Алене, Александр снова поднял трубку и твердым, командирским тоном принялся убеждать какого-то Василия в том, что поход его жены в пивбар со своим коллегой после работы – еще не повод с ней немедленно разводиться.

Потом был довольно долгий перерыв, во время которого Алена пыталась выбить из Александра кое-какие профессиональные тайны, а он молчал, как Кочубей на пытке. Вообще, похоже, что он уже раскаивался и в том, что вчера пообещал Алене взять ее с собой в службу доверия, и в том, что сегодня выполнил свое обещание. Но после того, как он положил вчера вечером руку на плечо Алены и сказал напугавшие ее слова, мол, поздно, уже поздно (не имея в виду, как он уверял потом, ничего, кроме того, что поздно запирать дверь, когда вечеринка практически закончилась!), она чуть не впала в истерику. Из глаз хлынули слезы, ее била дрожь. Компания веселилась, а Александр, человек здесь совершенно случайный (друг, работавший в Доме связи, пригласил его на день рождения, который решил отпраздновать не дома, а на работе, потому что, как человек женатый, не мог пригласить домой свою пассию), маялся от скуки. И вот такой подарок судьбы – смертельно перепуганная женщина, в которой он, к своему изумлению, узнал местную знаменитость, писательницу Дмитриеву!

Алена была изумлена не меньше. Нет, строго говоря, Александр оказался не первым, кто узнал ее по фотографии, появившейся недавно в одной из наиболее популярных здешних газет – «АиФ – НН», может статься, и не последним. Но все равно – она не переставала удивляться, смущаться и видеть в этом какой-то подвох. А сейчас продолжала действовать хроническая мания преследования: она даже подозревала Александра в сговоре с парнем в черной куртке... но только до той минуты, пока новый знакомый не начал расспрашивать о случившемся. Пока она не услышала его вкрадчивый голос, не поглядела в эти глаза, которые одновременно выражали и сочувствие к ее слезам, и уважение к ее творчеству (он даже читал два или три романа писательницы Алены Дмитриевой), и восхищение ее красотой (еще Тургенев подметил, что страдания чрезвычайно к лицу русским девушкам, и хоть Алена девушкой давно быть перестала, все же она оставалась русской, и страдания продолжали ее украшать!), и в то же время – неприкрытое мужское желание...

Нет, Александр вел себя идеально. Проводив ее домой, не сделал даже попытки навязаться в гости, просто дружески чмокнул в щечку. Но именно его блудливые глаза оказались самым действенным терапевтическим средством для перепуганной Алены. А кроме того – твердо данное обещание сводить ее завтра же утром в службу заочной психологической консультации (то, что называется в просторечии «Телефон доверия»).

– Как ни странно, человека очень утешают горести ближнего, – серьезно сказал Александр. – Когда знаешь, что не у одного тебя болит и рвется на части душа, это иногда помогает взглянуть на свою проблему со стороны и убедиться в том, что все на свете относительно.

Алена задумалась. То есть навязчивое желание парня в кожанке непременно прикончить Алену Ярушкину – это нечто относительное? И ему не стоит придавать особого значения? Ну, тут уж Александр немножко перебрал... Но в чем он абсолютно прав, это в том, что не стоит зацикливаться на своих горестях. Они, конечно, кажутся Алене всеобъемлющими, однако вряд ли кому будет интересно, если свой новый детектив она посвятит целиком и полностью своим переживаниям. А она совершенно определенно делает крен в эту сторону. Говорят, что случайных встреч не бывает. Бог его знает, этого Александра, может быть, встреча с ним поможет прийти в себя? И до чего приятно, когда такой молодой-красивый смотрит на тебя ждущими глазами...

Впрочем, сейчас Александр смотреть-то на Алену смотрел, но, по всему чувствовалось, видел не ее, а пытался вообразить себе женщину, которая говорила с ним таким испуганным, нервным тоном и словно бы еще не решила: доверить свою проблему незнакомому человеку или бросить трубку, замкнуться в себе, пережить беду молча. Перетерпеть! Оттого она и мнется, и толчет воду в ступе, цепляясь за второстепенные мелочи: женатый – холостой, пожилой – молодой...

Однако до чего же приятная мелодия звучит! Теперь это аккордеон. Никогда ничего подобного Алена и слыхом не слыхала.

– Знаете, – негромко проговорил Александр, – вы ведь для чего-то набрали наш номер, верно? Вот и скажите то, что у вас наболело. Вспомните, вы в любой момент можете положить трубку и прекратить этот разговор, правда? Вы ничем не рискуете, доверившись мне.

– У меня сын... сын... – выпалила она с отчаянной решимостью. – Он связался... мне кажется, он попал в компанию, которая тянет его в какой-то омут.

– Наркотики? Секта? – быстро спросил Александр. – Криминал?

– Наверное, криминал. А как иначе? Если днем они изображают из себя массажный салон, а по сути дела, это публичный дом? Вы посмотрите рекламу в газетах, в том же «Перекрестке»: все наслаждения тайской эротики! Самые очаровательные девушки! Воплощение всех ваших самых изысканных фантазий! Что это, по-вашему, как не реклама публичного дома? А телефон, главное, тот же самый.

Ну что ж, подумала Алена, обычное дело. Сколько раз она читала в газетах о таких случаях!

– И что же именно вас волнует? – мягко спросил Александр. – Существование этих так называемых салонов, а на самом деле – замаскированных публичных домов? Увы, таковы реалии нашего времени, с которыми мы не в силах бороться. А кроме того, ваш сын... Простите, сколько ему лет?

– Двадцать два! – с отчаянием сказала женщина. – Он еще студент. В медицинском учится. Совсем мальчик!

– Ну, не такой уж он мальчик, – вздохнул Александр. – Я понимаю, что это ваше любимое дитя. Свет и смысл вашей жизни. Вы, очевидно, вырастили его сами, без мужа, ведь так?

– Так...

– Это я сразу понял. Матери, которая растит сына одна, порою трудно понять, что ее самое родное существо – все-таки существо другого пола. Это не девочка, не дочь, которую можно пришить к своей юбке, удержать в доме. Это мужчина. А у мужчин, вы должны это понять, существуют свои потребности. От них никуда не деться, как бы вы ни старались. И если ему нужна женщина...

– Да вы что? – перебила его собеседница почти грубо. – Вы о чем говорите? Вы думаете, я не понимаю элементарных вещей? У меня, между прочим, у самой есть любовник, я отлично знаю, как важен мужчине секс. Если бы мой сын посещал публичный дом, чтобы иметь там женщину, я бы практически не переживала. Но все обстоит совсем иначе! Это его имеют женщины! Понимаете? Он работает в этом публичном доме! Он проститутка!

И она расплакалась, заглушая музыкальные переливы.

– Господи боже! – пробормотал Александр и взглядом приказал Алене молчать.

Самое время! Она чуть не забылась и не воскликнула в свою трубку нечто подобное!

Хотя... что здесь неожиданного? Существование легальных или нелегальных публичных домов для удовлетворения естественных мужских потребностей ни у кого не вызывает особого протеста. Это, как только что сказал Александр, реалии нашего времени. Да и только ли нашего? Нормальная принадлежность быта всех времен и народов! Но ведь естественные потребности существуют не только у мужчин. У женщин их тоже ого-го сколько! И разве не справедливо, чтобы существовали такие дома, куда одинокая состоятельная дама могла бы отнести свои деньги, получив за них хотя бы час приятных ощущений в объятиях красивого мужчины? У нас ведь вроде равноправие! Женщины имеют право даже на руководящие посты в правительстве – почему бы им не иметь право употреблять мужиков для своего удовольствия?

Так-то оно так... Но вот, к примеру, имейся у Алены молоденький и хорошенький сыночек – вроде того, который должен был родиться у нее семнадцать лет назад, но не родился из-за выкидыша, после которого у нее уже не могло быть детей, – и окажись он вдруг работником дома свиданий для немолодых дамочек... Именно для немолодых, потому что молодым гораздо легче залучить мужчину к себе в постель. Кроме того, юность и свежесть влекут не только взрослых мужчин, но и взрослых женщин. Так что почти наверняка этому парнишке приходится обслуживать отнюдь не крошек-малышек с тугими попками и грудями, а дам с явными приметами возраста. То есть надо быть либо страстным любителем острых ощущений, либо таки-им профессионалом...

– А скажите... – задумчиво проговорил Александр, который раньше Алены вышел из ступора и вспомнил о своей профессии. – А скажите... кстати, как вашего сына зовут?

– Костя, – выпалила женщина. Но тут же спохватилась: – А вам зачем знать? – В голосе ее появились нотки подозрительности.

– Да просто так, чтобы говорить было легче, – пожал плечами Александр.

– А вы никому не скажете? – Теперь в ее голосе дрожали слезы.

– О чем, ради бога? Да и зачем мне что-то кому-то говорить? Моя задача – помочь вам в вашей проблеме, а вовсе не распускать сплетни. И в связи с этим я хочу спросить вот о чем: как вы думаете, почему ваш сын работает в этом... в этой фирме, скажем так?

– Как почему? Из-за денег, конечно! Вы что же, думаете, ему нравится... этим заниматься?! Нравится драть этих накрашенных старух?!

По лицу Александра было видно, что он вовсе не считает такую возможность абсурдной, однако в голосе собеседницы звучали столь истерически-агрессивные нотки, что высказать свое мнение было бы сущим безумием. И он со всей категоричностью проговорил:

– Нет, конечно, нет. Я так вовсе не думаю. Значит, все дело в деньгах... И каковы эти деньги? В самом деле настолько велики?

– Ну, если судить по тому, что Костик отдает мне как минимум тысячу-полторы в неделю, да еще ему остается на самую модную одежду, наверное, и впрямь немаленькие.