Текст книги "Клад вечных странников"

Автор книги: Елена Арсеньева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

– Да здесь остался кто-нибудь нормальный?! – отчаянно возопил Петр. – Кто-нибудь способен понять, о чем я говорю?! Надо уезжать, и поскорее! Если ветер усилится, через несколько часов здесь будет один сплошной костер!

– Где горит, какой пожар? – ворвались в холл Виталя и Змей.

– Дымом тянет, у вас что, носы заложило? – буркнул Петр.

– Э, нашелся пес нюхастый, дымом уже вторую неделю непрерывно тянет, – перебил Виталя.

– Слушайте, – явно теряя терпение, процедил Петр. – Я двенадцать лет в лесной охране работаю, это вам что-нибудь говорит? Я на пожары чаще прыгал, чем вы на баб! Дым далекого пожара и дым близкого – это разные вещи. Разные! К тому же на севере горели торфяники, а у них и у сосны запахи совершенно разные. У каждого пожара свой запах! Сейчас отчетливо пахнет смолкой – это значит, что горит сосна. А она знаете как вспыхивает? Как бумага! А клочья огня? А искры и горящие ветки, которые летят на сто-двести метров при хорошем ветре?

– Рассказывай! – хмыкнул Виталя. – Сосна – вон какая громадина! Даже когда полешки кладем в камин, они долго разгораются, а дерево?! Нет, ты нам тут зубы не заговаривай.

Петр обвел всех безнадежным взглядом, и Ирина вдруг заметила, как осунулось за эти несколько минут его лицо. Он как бы усох мгновенно, черты обострились, глаза впали…

– Вы послушайте меня еще минуту, а потом говорите что хотите, делайте что хотите, – негромко сказал Петр. – Я залез на дерево и увидел дымовую завесу на горизонте с севера, но она захватывает и восточную сторону, дорогу на Арень, причем все активнее. А день сегодня ветреный, более того – верховик набирает скорость. К полудню ветер всегда усиливается. И если ты, Виталя, хочешь, мы можем поспорить, что самое большее – через четыре часа здесь разгорится такой камин… Понимаешь, верховому пожару совсем не нужно ждать, когда сгорит все сверху донизу, чтобы следовать дальше. Он потому и называется верховым, что идет по верхушкам, выбрасывая искры на десятки метров, оставляя нижнему, спокойному огню все, чего коснулся. Это как бы передовой отряд пожара, ты понимаешь? Карательный отряд, который не щадит ничего на своем пути. Оставайся, Виталя, если не веришь! А я потом приеду посмотреть, что от тебя осталось.

– То есть ты предлагаешь отступить в деревню, я так понял? – спросил Сергей. – Думаешь, ее стороной обойдет?

У Петра в глазах мелькнула растерянность.

– Если ветер не переменится, деревню накроет к вечеру, – глухо сказал он.

– Слушай, – мягко сказал Павел, – ну сколько тут до деревни? Километров семь? Это же не самое маленькое расстояние.

– По дороге – семь, а прямиком и трех не будет, – вмешалась Маришка. – Тропки есть через лес. Правда, на пути речка…

– Какая еще речка?

– Никакая. Просто Безымянка. Метров пять шириной, а кое-где и до двух сужается.

– Эту речку верховому пожару перескочить все равно что мне сделать один шаг, – невесело усмехнулся Петр. – Ребята, поверьте, дела очень серьезные. Семь километров, Бог ты мой! Да ведь это ничто. Вот мы были на Дальнем Востоке, там леса валом горели. Послали нас обследовать путь возможного продвижения пожара. Сопки поросли кедрачом, подлесок густой, продираемся. Все задымлено кругом, и мы не сразу обратили внимание, как что-то начало потрескивать неподалеку. Вышли из чащи, и вдруг наш первый увидел пламя! Идет двумя углами снизу, с нарастающей скоростью, выпрыгивает на десять, двадцать метров с воем, с грохотом. «Бегом!» – кричит наш первый. Мы рванули наискосок вниз… Я тогда еще молодой был, неопытный, дернулся было наверх, да спасибо Маришкиному брату Кольке: поймал меня за штаны. Если по сопке бежать вверх, от пожара не убежишь, он ведь идет со скоростью курьерского поезда, а сопка крутая. Человек задохнется, а огонь поднимается на нее с бешеной скоростью! Короче говоря, бежали мы так, как никогда не бегали. Надо было пересечь дорогу первому языку пламени, опередить его. Один наш парень отстал. Может, ногу подвернул? Мы услышали крик, оглянулись – и увидели, как передний огонь его отрезал, а следующий поток накрыл. И все это было на наших глазах, в какую-то минуту! И мы не могли вернуться, мы должны были бежать дальше, иначе сгорели бы все. В какую-то минуту! – повторил Петр устало. – А ты, Виталя, говоришь…

Он осекся, вскинул голову.

Витали не было. Не было и Змея.

Рядом застыли в напряженном внимании Павел, обнимавший Ирину, и Сергей, к которому жалась Маришка, как бы ставшая меньше ростом. Петр растерянно огляделся, и в то же мгновение послышался шум мотора.

Тревожно переглянулись. Всех поразила одна и та же мысль.

Толкаясь, бросились в сени, потом на крыльцо, выбежали через калитку на дорогу – как раз вовремя, чтобы увидеть пыль, взвихрившуюся по следу «уазика».

Единственный автомобиль, на котором можно было вернуться в деревню, исчез.

* * *

Из старых писем

Здравствуй, дорогая сестра, дорогая Тонечка!

Писать тебе перед сном стало уже привычкой, с которой трудно расстаться. День с самого утра проходит в таком мраке, словно солнышко с небес от веку и не глядело, зато к вечеру, стоит упасть на нары, распрямить ноющую спину и разместить поудобнее гудящие руки и ноги, возникает в памяти твое лицо с веснушками на носу, твои всегда удивленные глазенки – и я не могу удержаться от соблазна, чтобы не начать этот разговор с тобой.

Хотя что я? Какие веснушки, какие глазенки? Прошло три года, и ты, конечно, уже взрослая девушка, вдобавок красавица, вся в мать. Но вот удивительно: думая о тебе, я вспоминаю именно ту перепуганную девчонку, какой ты была, когда уводили странника. Значит, ты все видела и все знаешь… Понять не могу, как у тебя хватило сил никому об этом не рассказать, даже матери. Наверное, сразу поняла, что дело смертью пахнет. Хотя… хотя кто мог бы догадаться о секрете? Никто, нигде и никогда не видел небось такой хитрой вещи! Чего я только не делал, чтобы открыть шкатулку! Но теперь я знаю, в чем штука. Помнишь, странник пришел в сараюшку, где лежал в своей домовине дед? Мы с тобой бежали тогда за ним, будто прикованные, сколько ни кудахтала от страха мама. А помнишь, как поднял он крышку дедова гроба? Вот в этом все и дело.

Но ты не думай, что я сам такой догадливый. Да я и думать забыл про эту шкатулку. Тут ведь не до старых тайн. Живешь одним днем и вообще не знаешь, будешь ли жив завтра. «Иль чума меня подцепит, иль мороз окостенит, или в лоб мне пулю влепит злой собака конвоир…» Как видишь, я не оставил дурацкой привычки коверкать чужие стихи. Это меня и погубило в свое время.

Вот же глупость, а? Ну разве мог я тогда ожидать, что невинная шутка… И им же всем было смешно, они же все смеялись вместе со мной, когда пели: «Броня крепка, и танцы наши быстры!» И еще: «Пусть знает врач, укрывшись в зоосаде: он будет брит повсюду и везде, когда ударим спереди и сзади…» И особенно: «Когда нас в бой пошлет товарищ Пупкин и Козолупкин в бой нас поведет!» Они животики со смеху надрывали в тот вечер. Они подпевали мне! А наутро, проспавшись, каждый из них спохватился – и настрочил донос.

«Бог их накажет, – было сказано мне вчера. – Они не уйдут от вышней кары!» Не знаю, верю ли я в божью милость. Так уж воспитали меня, дурака, что никогда не верил, и, что бы ни говорил дед, это на меня не действовало. Но теперь молю его сделать так, чтобы власти приняли мое заявление дать кровью искупить вину перед Родиной.

Да какую же вину собрался я искупать своею молодой кровью? Чем виновен был я, мальчишка семнадцати лет, который перебрал на вечеринке, в кругу самых близких друзей, домашней наливочки и запел глупую песенку? Следователь меня, помню, спрашивал: «Как вы могли назвать Пупкиным и Козолупкиным нашего любимого вождя и первого маршала?» Да у меня и в мыслях такого не было, что я оскорбляю кого-то. Я ж не про них пел, а просто веселился. Ну вот и…

Лучше б я был шпион английской разведки, честное слово. Или саботажник. Или диверсант, или кулак, сгноивший народный хлеб. Или прихвостень белогвардейский. Или сын врага народа. Или, к примеру сказать, обломок прошлого, прислужник царских сатрапов! Хоть бы за дело страдал, а так… Да уж, навидался я тут всякой твари по паре. А еще я встретил здесь – знаешь кого? Ты не поверишь, сестра, ты никогда не поверишь! Того самого человека, который однажды, десять лет тому назад, жарким летним вечером, стал на пороге нашего дома и спросил деда. А когда мать, плача, ответила ему, что старик лег умирать, он твердым шагом прошел в сараюшку и крестом повернул крышку домовины, возгласив при этом: «Есть ли кому аминь отдать?»[3]3
  Обычное приветствие старообрядцев, по которому они узнают друг друга.


[Закрыть] И дед открыл глаза и встал со словами: «Мир тебе Божий, странник!» Никогда этого не забуду…

Меня дед не слушал, на мои мольбы не откликался, а этого, незнакомого, произнесшего несколько непонятных слов, послушал сразу. Конечно, я был виноват перед ним, что все-таки вступил в пионеры. Для него это было страшным преступлением: ведь я присягнул на верность власти антихристов, как называл он большевиков. Именно поэтому он и решил сойти во гроб до времени. И как мы ни плакали, как ни просили его встать, вернуться к нам, он оставался непреклонен до тех пор, пока не встал на пороге странник, не повернул крышку гроба крестом и не сказал ему заветные слова.

Помнишь, каким был тот человек? В простой крестьянской одежде, в разбитых сапогах, с измученным лицом. Один из многих, которые тянулись из деревни в город. И только глаза отличали его от прочих: потерявших надежду, изверившихся.

Я узнал его сразу.

Его пригнали несколько дней назад по этапу и определили в наш барак, на освободившиеся за смертью постояльца нары. Или место это было такое несчастливое, или застудился он в пути, однако уже к вечеру его начала бить лихорадка. Я наклонился над ним подать воды – а он вдруг сказал: «Федор! Помнишь ли ты меня?» Я поглядел в его запавшие глаза, обметанные уже смертными тенями, – и чудо свершилось. Я узнал его! Но видел теперь не лицо умирающего, а словно бы себя самого, мальчишку с еще не высохшими слезами.

Помнишь? Мать позвала его выпить чаю с дороги. Она не знала, куда его посадить, чем угостить, коли он вернул к жизни деда. Странник согласился. Мы все сели за стол, а мать вышла зачем-то в сени и вдруг вбежала белее полотна.

«Идут! – шепнула она, теряя голос от страха. – Идут солдаты, милиция!»

Странник поднялся. «Это за мной, – сказал он спокойно. – Ничего не бойтесь, Господь да охранит вас. Уйдите отсюда все».

Мать вытащила нас в соседнюю комнату, но я вырвался и прильнул к дверной щелке. «Прощай, брат, – сказал странник деду. – Странствуй же с миром! Теперь ты все знаешь. Храни великую тайну свою, а уж я свою сохраню как надо». Он перекрестил деда, помог ему поднять крышку подпола и спуститься туда. А сам встал на пороге, чтобы встретить вооруженных людей, которые ворвались в дом.

«Вот он я, – промолвил очень спокойно. – Вы пришли за мной, так возьмите меня. Но не троньте этих людей, они виновны только в том, что накормили нищего». И нас не тронули…

А его увели.

Он уходил, не оглядываясь на дом, которому доверил ту самую тайну, которую должен был хранить. Да, за минуту перед тем, как отворить дверь своим преследователям, странник с невероятной силой поднял доску порога, сунул туда какой-то темный, продолговатый предмет и опустил доску на место так, что гвозди точно вошли в пазы. Никто и никогда не догадался бы, что под порогом тайник! Он ведь не знал, что я смотрел в щелку и видел все это…

Его увели, он сгинул бесследно, и дед с тех пор тоже исчез. В подполе был потайной ход в соседний двор – им дед и ушел, конечно.

Уже под утро, когда мать, наконец, уснула, измученная слезами, я взял стамеску и поднял порожек. Что же увидел я там? Ты это знаешь, ведь ты подсматривала тогда за мной при тусклом свете занимающегося утра. В моих руках был маленький гробик из почерневшего, словно обугленного дерева. На крышке едва можно было разобрать крест. Это был, конечно, ларец, ковчег. Я видел стык крышки, видел металлический засовчик. Но бесполезно было даже и пытаться поднять крышку, сдвинуть засовчик. Они не поддавались никаким усилиям, а ведь чего я только не делал! В конце концов я оставил все попытки, решив, что это никакой не ларец, а просто некий знак этих странников, к числу которых принадлежал и мой дед. И только вчера я услышал тайну. Как я был глуп! Ведь секрет замка был все время перед глазами у меня и, уж конечно, в моей памяти!

Странник открыл мне его, умирая, призывая на мою голову Божье благословение. Он заклинал прийти на смену деду, рассказал, где его искать, он завещал сменить старика на его священном посту… если я останусь жив, конечно. Если меня пощадит та самая десница, которая не пощадила его.

Не знаю, ничего не знаю! Завтра может прийти ответ на мою просьбу отправить на фронт.

Тонечка, моя маленькая сестренка! Бог даст, я когда-нибудь напишу тебе настоящее письмо, на бумаге, чернилами или хотя бы карандашом, и ты сможешь прочесть его… а не это, написанное только моим усталым воображением, моей тоской и надеждой. Письмо, которое так и останется неотправленным.

Прощай! Твой брат Федор.

* * *

Бежали напрямик через лес, по какой-то едва заметной тропочке, проламываясь сквозь густой, бьющий по лицам ветвями подлесок.

Ветер усиливался, и запах дыма становился с каждой минутой все ощутимее, все плотнее. Уже реяли в низинках над землей серые волокна, напоминавшие обычные осенние туманы, однако на дворе стояла не сырая осень, а начало сухого июля, и пахнул этот «туман» не лесной прелостью и грибами, а дымом.

Дымом он и был.

Теперь уже все верили Петру. Собственно, самым первым доказательством опасности послужило бегство Змея с Виталей. Татуированный бандит обладал поистине змеиным чутьем на беду и неподражаемым умением спасать свою жизнь. Виталя тоже зарекомендовал себя в этом деле на «отлично». Ну что ж, остальным надо было всего лишь последовать их примеру.

Жаль только, что не на машине, а бегом.

Ну, кто бежал, а кто и ковылял!

Ирина не сомневалась, что все ее спутники думают сейчас об одном и том же: «Почему бог не дал ума красивым женщинам?» Ведь все думали, что Ирина сама была настолько глупа, что отправилась в лесную глушь в модельных босоножках на шпильке! Но, во-первых, ей просто ничего больше не оставалось, а во-вторых, когда она садилась в электричку, чтобы ехать в Арень, кросс по пересеченной местности как-то не планировался.

– Ну отломи ты их совсем! – крикнула бегущая впереди Маришка, отмахнув со лба пот.

– А что, может, и правда? – раздался голос замыкающего Петра. – Я видел в какой-то рекламе…

– Эту рекламу придумал мужчина! – пропыхтела Ирина. – Походил бы сам с отломанными каблуками! Такое впечатление, что у тебя ноги коленками назад!

Сергей громко прыснул. Павел сердито покосился на него и подхватил Ирину под локоть:

– Давай я тебя понесу, а?

– Не стоит надрываться, – обернулась Маришка. – Сейчас речка! – И громко взвизгнула, когда под ногами раздался плеск: вбежала в воду, не заметив ее в серой дымной завесе.

Маришка клялась, что здесь воробью по колено, но Петр все же заставил всех раздеться, обмотать одежду вокруг головы, а обувь нести в руках.

Маришка оказалась девушкой без комплексов. Одним махом содрала с себя платьишко, расшлепанные босоножки – и врезалась в серые мелкие волны по колено, изредка тихонько взвизгивая, когда вода поднималась выше. Мышцы ног плавно переливались под нежной кожей, чуть тронутой загаром, однако спина оказалась черная, спаленная солнцем: так называемый огородный загар.

– Ничего себе, воробью по колено… – пробурчала Ирина, расстегивая орудия пытки, которые носила на ногах, и неприязненно наблюдая, как вода все ближе подбирается к роскошным Маришкиным бедрам, туго обтянутым голубыми трусиками.

– Так ведь это смотря какому воробью… – пробормотал Сергей, чей восхищенный взгляд был устремлен в том же направлении.

Петр тоже стоял как заколдованный, и только Павел остался равнодушен в изобилию Маришкиных выпуклостей и вогнутостей: он подвернул повыше штанины шортов и улыбнулся Ирине:

– А нам практически и раздеваться не нужно, правда?

Ирина кивнула и подала ему руку, отворачиваясь от Сергея и Петра, которые меланхолично снимали штаны, не отводя взоров от удаляющейся Маришкиной спины, перечеркнутой лямками кружевного (и очень дорогого, судя по виду!) бюстгальтера. Кто бы мог подумать, что у этой пейзанки окажутся такие изысканные потребности, с отвращением подумала Ирина.

Наконец речку перешли.

Пока мужчины натягивали брюки, Ирина улучила момент забежать за куст и переодеться: платье совершенно высохло.

Продрогший Петр обрадовался возвращению рубашки и расплылся в улыбке, надевая ее:

– Тепленькая!

Маришкино лицо сразу вытянулось, а Ирина почувствовала, что в садизме, пожалуй, можно найти много привлекательного для чувствительной натуры.

И вот деревня. «Может, Виталя со Змеем предупредили старух и все уже ушли отсюда?» – мелькнуло в голове у Ирины, но тотчас она увидела козу, которая задумчиво жевала траву у самой околицы, и поняла, что деревня вряд ли опустела. Чтобы хозяйки стронулись с места без своей живности?!

Узенькой тропкой меж огородов выбежали на главную и единственную улочку.

– Баба Ксеня! – завопила Маришка, бросаясь к своему дому.

Петр огляделся и выцарапал из травы какую-то проржавевшую железяку вроде засова от ставня. Подскочил к рельсине, висевшей рядом с заколоченным домом, на котором еще можно было разглядеть обломки древней вывески «Сельпо», и принялся колотить по ней железякой. Ирина поняла, что для таких целей и висело здесь это примитивное било. Бог знает, конечно, когда в последний раз с его помощью подавали тревогу, однако звук набата не был забыт: из-за своего забора высунулась баба Ксеня, на улице показались еще четыре-пять старух. Одна была так же мала ростом, как баба Ксеня, а остальные уродились как на подбор: дородные, высокие, крепкие.

– Слышите, девчонки, чего Маришка говорит: пожар, дескать, идет, – сообщила баба Ксеня.

– Это правда, – кивнул Петр. – Идет прямо на деревню.

– А, так вон что кричали те ребята из машины! – всплеснула руками бабулька в красном платочке, из-под которого выбивались вьющиеся седые прядки-пружинки. – Промчались сломя голову, будто сам черт за ними гнался, вопят не разбери поймешь чего. Это они про пожар, значит, вопили!

– Ну да, а ты думала, Ольга, они тебя покататься зовут, – подала голос востроносенькая, до черноты загорелая старушечка и громко, с ехидцей рассмеялась. – В город, на дискотеку!

– А чего, я еще девушка что надо! И спеть, и сплясать, и за ручку подержать! – задорно кивнула Ольга и без всякой обиды засмеялась вместе с остальными соседками.

Ирина растерянно огляделась. Она думала, при словах Петра здесь такое поднимется… Заранее приходила в ужас, прикидывая, как будут распихиваться по двум оставшимся машинам. Их пятеро, да пять старух, да дед еще. Десять человек, для джипа и «Мерседеса» это не так много. А узлы с барахлишком? А скотина? Ее что, к бамперу привязывать на веревке? Кошмар! А главный кошмар – прощание бедных бабок со своими домами, этим их последним пристанищем…

И вот пожалуйста: ни слез, ни воплей похоронных. Смешки да шуточки! Наверное, они не верят в случившееся.

– Баба Ксеня, – стараясь говорить спокойно, произнесла Маришка. – Дело серьезное. Низинки в лесу уже довольно плотно затянуты дымком, а Петр ведь в таких вещах не ошибется. Ты сама знаешь, он специалист…

– Да знаю, – кивнула баба Ксеня. – Что дело серьезное – кто спорит? Но ведь мы уже которые года норовим сгореть, да никак не сгораем, внученька. Ты еще с детства должна помнить: сколько раз к деревне огонь подступал, бывало-живало, что и эвакуацию объявляли, будто в войну. А Вышние Осьмаки стоят, как стояли. А все почему? Потому что тут святое место. И человек святой живет. Вдобавок у нас свои специалисты есть на случай всякого такого ЧС.

Баба Ксеня обернулась к соседкам:

– Оборонимся, девоньки?

– Оборонимся, а чего ж, – ответила баба Вера.

Ольга, правда, нахмурилась:

– Только взялась масло сбивать… – но тут же махнула рукой: – А, ладно. Подождет масло, никуда не денется. Сейчас, сметанку в погреб уберу и тоже прибегу. Выносите иконы! Печи топите!

– Что-о? – возмущенно вскрикнул Павел вслед старушкам, которых точно ветром сдуло, однако Сергей сердито шикнул на него:

– Погодите! Если не ошибаюсь, сейчас мы увидим редкостный обряд…

Лицо его сияло от удовольствия.

«Правда, что ли, фольклорист? – недоверчиво подумала Ирина, вглядываясь в насмешливые светлые глаза. – Точно, я его раньше видела!» Что-то проплыло в голове, подобно клочку дыма… проплыло и растаяло, не оформившись воспоминанием.

Бабки снова собрались на дороге. Теперь у каждой в руках была икона и крашеное яйцо. Вытянувшись цепочкой, они двинулись к околице.

– Христос воскресе? – хмыкнул Павел. – А целоваться будем? Хотя вроде бы не Пасха.

– Если через огонь перекинуть яйцо, которым первым на Пасху христосовались, пожар уймется, – сказал Сергей. – А эти иконы – Неопалимая Купина. Это что-то вроде феникса. Так называется терновый куст, который горел, не сгорая. В Библии сказано, будто в пламени этого куста Моисею явился посланник Божий: «И явился ему ангел Господень в пламени огня из среды тернового куста. И увидел он, что терновый куст горит огнем, но куст не сгорает». 16 сентября – день Пресвятой Богородицы – Неопалимой Купины. Но в любом случае деревню обносят этими иконами, охраняя от пожара. Еще полезно белого голубя через огонь перебросить. Правда, с голубями тут напряженка, как я погляжу. Есть еще некоторые средства… интимные, так сказать.

– Какие? – оживилась Маришка, придвигаясь к нему роскошной грудью. – Расскажите, Сережа, вы столько всего знаете… Я тут, можно сказать, выросла, в этих местах, про иконы знаю, конечно, а про яйца и про голубей первый раз слышу. Какие же это интимные средства?

Глаза Сергея растерянно забегали, а Ирина почувствовала, что краснеет. Эта дура Маришка ставит всех в неловкое положение! Ну не может же Сергей во всеуслышание ляпнуть, что пожар должна трижды обежать женщина, у которой в это время происходят регулы, то есть месячное очищение! Огонь – происки дьявола, а нечистые женские крови препятствуют ему переносить пламя с места на место. Вот такие маленькие хитрости больших суеверий…

– Люди добрые, а вы не спятили, часом? – послышался голос Петра, в котором звучала полная безнадежность. – О чем вы? Что с вами? Тут действовать надо, а не лясы точить!

– Радикальным средством считается растопить во время пожара печи, – сообщил Сергей. – Домашний огонь не пускает пожар к себе.

– Нет, знаете, я больше верю во встречный пал, – поджал губы Петр. – Вот это и впрямь радикальное средство.

– Надеюсь, вы не собираетесь пускать этот самый встречный пал? – насторожился Сергей.

– А что, есть другие предложения? – угрюмо спросил Петр. – Пожарную команду мы не вызовем – здесь нет мобильной связи, а обычные телефонные провода перерезали давным-давно.

– Нет, а если серьезно… – растерялся Сергей. – Какими вы предполагали наши дальнейшие действия?

– А вы? – резко обернулся к нему Петр. – Погрузиться в машину и драпать?

Лицо Сергея вспыхнуло. Ирина поглядела на него без всякого сочувствия. А не фиг было с Маришкой обжиматься чуть ли не на глазах у всех!

– Почему сразу драпать? – неприязненно промолвил Сергей. – Просто я не вижу, что мы сможем сделать.

– Деревню спасти, вот что! – выкрикнул Петр. – Хотя бы попытаться!

– Да ради бога! – пожал Сергей плечами. – Я, конечно, ничего не понимаю в лесных пожарах, но…

– Вот и помолчи, если не понимаешь, – окрысился Петр. – Зато я все в них понимаю и знаю о них столько, что тебе и во сне не снилось.

– Командовать парадом буду я? – надменно вздернул брови Сергей. – Вернее, пожаром? Ну-ну. Дай бог нашему теляти волка заломати!

Они стояли лицом к лицу. Сергей поигрывал опасной ухмылочкой, Петр чуть оскалился, но это не было улыбкой.

– Ох, видел я таких, как ты, – пробормотал Петр. – Видел и имел пачками!

– А вот это вряд ли, – быстро ответил Сергей.

Они помолчали, как бы набираясь сил для новой пикировки. Воздух между ними, чудилось, вибрирует, слоится, как раскаленный, вернее, накаленный.

– Сережа… – пролепетала Маришка, подлив масла в огонь.

Петр так и рванулся вперед с этим своим волчьим оскалом, но Павел ловко вклинился на его пути.

– Может быть, стоит вспомнить, что во время лесного пожара даже лев не заедает лань, оказавшуюся с ним на одном островке безопасности! – насмешливо воскликнул он.

– Ой, знаю чудный анекдот про львов! – вмешалась Ирина, которую почему-то до дрожи в коленках напугали эти синие, каленые искорки в Сергеевых глазах. – Разговаривают два льва в саванне: «Как надоели эти новые русские! Ездят на джипах, матерятся, пьянствуют…» – «И сотовый потом в животе звонит…»

Петр фыркнул.

– Умная женщина – это сокровище, – ласково сказал Павел. – Подарок судьбы! Награда за особые заслуги! Так что, господа, давайте дружно посмеемся и оставим ваши счеты на потом.

– Ладно, командор, – сказал Сергей, почти дружелюбно глядя на Петра. – Руководите. Нам по росту построиться или как?

– Ничего такого особенного я руководить не буду, – пробормотал Петр. – Но элементарные вещи надо бы сделать. Вырыть минерализованную полосу, это как минимум, а потом, если ветер не утихнет…

– А что, есть шанс, что он утихнет? – перебил Павел.

– Ну, к вечеру всегда меньше дует, вы, наверное, и сами замечали.

– То есть огонь может остановиться сам?

Петр вскинул голову и оглядел всех с выражением странной ярости в глазах:

– Этого зверя теперь никакая сила не остановит. Только такой же зверь, как он сам.

– Значит, все-таки встречный пал, – кивнул Павел. – Нервных и женщин просят удалиться. Каковы наши дальнейшие действия?

– Ищем лопаты, на расстоянии метров двести от деревни по периметру копаем землю, – сказал Петр.

– Траншея или вал? – деловито уточнил Павел.

– Никаких валов и траншей – просто снимаем дернину по ширине полтора-два метра.

– Это какое же примерно расстояние? – поинтересовался Сергей как бы у окружающего пространства. – Километра два, три? Всю деревню окопать? А пупки не развяжутся?

Петр опять рванулся было к нему, но сдержался и ответил предельно спокойно:

– Не так уж и много, какой-то километр. С одной стороны подходит болото, не забывайте. Оттуда опасности нет. Зато налицо участок сосняка, который вдается чуть ли не в улицу, и вот тут-то нам придется изрядно попотеть.

Маришка взвизгнула.

Все посмотрели на нее. Маришка стояла, вытаращив глаза, и тыкала пальцем куда-то вперед.

Оглянулись.

По деревенской улице шатко брела какая-то бесформенная фигура. Остановилась в нескольких шагах, свесив руки и опустив голову.

– Виталя?! – недоверчиво молвила Ирина. – Откуда ты взялся? А где Змей?

– А где мой «УАЗ»? – подал голос Петр.

– Что, твой кореш выкинул тебя, да? – усмехнулся Сергей. – Боливар не вывезет двоих?

Виталя с трудом поднял голову и посмотрел на всех усталыми голубыми глазами в покрасневших, распухших веках. И только теперь Ирина заметила, что он весь в ссадинах и синяках, одежда изорвана, перепачкана и опалена.

– Мы в дыму в лося врезались! Лось от пожара бежал, зенки вылупив. Меня от удара из машины выкинуло, а потом она взорвалась. И Змей погиб! – выдавил Виталя и сгорбился, глуша всхлипывания, от которых вдруг задрожали его могучие плечи.

Прошлое

– Девушка, хотите коренным образом измениться? – жизнерадостно заорал кто-то над самым ухом, и Катерина испуганно отшатнулась.

Тут же ее подхватило под локоть очаровательное создание в желтой каскетке, желтой майке и желтых шортах.

«Аллюр» – было написано на футболке и каскетке, а также на большой зеленой сумке, висевшей через плечо. И это славненькое, беззаботное существо было еще и добрым, великодушным. Потому что оно снисходительно называло девушкой зачуханную, измотанную, невыспавшуюся тетку, кое-как одетую и причесанную, вдобавок ко всему перепуганную до такой степени, что шарахается от людей.

– Измениться? – ничего не соображая, пробормотала Катерина, подбирая рассыпавшиеся волосы и запихивая их в бесформенный кукиш на затылке. – Что вы говорите?

– Компания «Аллюр» проводит рекламную акцию своей сети косметических салонов-парикмахерских, – счастливым голосом заявило создание. – Мы хотим, чтобы все женщины стали нашими клиентками! У нас вы найдете все, о чем можете мечтать: массаж лица и тела, маникюр, педикюр, окраска ресниц и коррекция бровей, уроки макияжа у профессионального визажиста, консультации модельера как по современным течениям большой моды, так и по вашему конкретно стилю одежды. А какие у нас работают парикмахеры! Если же вам надоело собственное лицо, вы можете изменить его полностью. Раньше это могли себе позволить только самые богатые звезды эстрады или голливудские дивы, но после того, как на межпланетной станции «Мир» наши космонавты вырастили культуру селеностероидов, с ее помощью одним движением руки даже самые невзрачные женщины превращаются в…

– Вы сначала скажите, сколько это будет стоить! – взвизгнул кто-то над ухом, и Катерина снова шарахнулась в сторону, но наткнулась на стену людей.

Оказывается, вокруг собралось немалое количество женщин, которые зачарованно внимали «рекламной акции». Однако низенькая коренастая особа, стриженная «под бокс», с лицом боксера-профессионала, своим ехидным выкриком разрушила колдовство.

– Для кого вы все эти байки травите? – продолжала она. – Сколько, ну сколько стоит стрижка в вашем са-ло-не?! – Она не произнесла, а как бы провыла это слово, сопроводив его соответствующей гримасой.

– Ну, это зависит от сложности… – пожала плечами рекламная девушка, покачнувшись от этого бурного вихря классовой ненависти. – Например, самая такая простая… пять тысяч рублей.

– Всего пять тысяч рублей?! – завопила женщина-боксер. – Да у меня пенсия десять, это что, я два раза подстригусь – а потом зубы на полку?!

– Да вам вообще стричь нечего, что вы переживаете, женщина? – рассердилось очаровательное создание. – Тем более два раза подряд! Что касается участников нашей рекламной акции, они могут пройти полное обслуживание бесплатно вот по такому талончику. Даже с использованием селеностероидов! Погодите, девушка, куда же вы уходите?

И желтенькое создание, протолкавшись сквозь толпу за Катериной, сунуло ей в руку что-то глянцевое, плотное, вроде телефонной карты:

– Вот. Приходите по этому адресу сегодня к одиннадцати часам – и после этого вы сами себя не узнаете! Вся ваша жизнь изменится, как по волшебству!