355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Елена Арсеньева » Любовные чары » Текст книги (страница 4)
Любовные чары
  • Текст добавлен: 10 октября 2016, 06:59

Текст книги "Любовные чары"


Автор книги: Елена Арсеньева



сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Ничего. Он загладит свою вину. Есть только одно средство спасти ее честь и свою – жениться. Но… что начнется дома?! И тут же Десмонд вспомнил: ничего не начнется, потому что «начинать» некому. Да, он теперь сам себе господин, и никто не посмеет ему возражать, даже если он явится в родовой замок Макколов в сопровождении целого гарема. Нет, его родне и фамильным привидениям бояться нечего: он привезет с собою всего лишь… жену. Леди Маккол.

Он выпрямился, расправил плечи и проскрежетал:

– Прошу вас оказать мне честь и стать моей женой!

Бог весть, чего Десмонд ожидал после этих слов… Обморока, рыданий… Если бы она кинулась ему на шею… Кажется, еще ни о чем на свете он не мечтал так страстно – и так напрасно. Ибо девушка, сузив глаза, отпрянула и прошипела в ответ:

– Да я лучше умру!

…На море по-прежнему царил полный штиль. Прежде капитану Вильямсу только слышать приходилось о таких внезапных переменах погоды, тем паче – в исхоженном вдоль и поперек Ла-Манше. Он знал, что моряки, желая в шторм провести корабль в какую-нибудь укромную бухточку, выливают на взбунтовавшиеся волны несколько бочек масла. И чудилось, некая всевластная рука проделала то же самое со всем проливом, усмирив бурю внезапно и бесповоротно. Море стояло, как неподвижное стекло, великолепно освещаемое закатным солнцем.

Так гнусно на душе у Вильямса не было с тех пор, как он бросил тело злосчастной маркизы Кольбер в море. Найти упокоение в родимой земле она не имела возможности, а в чужой, английской, – не захотела, вот и завещала свое тело морским волнам, которые, может быть, коснутся когда-нибудь любимых французских берегов. И ведь похороны случились приблизительно в этом месте! Проклятое, заколдованное место…

Капитан покосился на лорда Маккола, идущего рядом. Подбородок выпячен, плечи развернуты, голова вскинута – вид надменный и уверенный. Никто не угадает, какие кошки скребут на душе у молодого, красивого, богатого – и столь злополучного человека. Вот живое подтверждение высказывания, что блестящая наружность и блестящее положение в обществе никого не делают счастливым.

И с этой мыслью капитан Вильямс вошел в единственную пассажирскую каюту на пакетботе, в которой ему предстояло совершить нечто столь несусветное, что он малодушно предпочитал думать, будто спит и видит сон.

Он ожидал узреть девицу, рыдающую над потерей своей чести, однако довольную предстоящим браком с высокородным джентльменом. Представлялось ему и алчное лицо авантюристки, с трудом скрывающей восторг, что в ее сети попал человек с таким положением и богатством. Однако от картины, ему открывшейся, Библия вывалилась у капитана из рук и с грохотом ударилась об пол – картина напоминала не приготовления к бракосочетанию, а скорее сценку из жизни дома умалишенных. Обмотанная обрывками простыней по рукам и ногам, к кровати была привязана полуголая девушка. Лицо ее наполовину скрыто тряпками, а глаза сверкали отчаянием и ненавистью.

– Немного странный наряд для невесты, вы не находите, милорд? – выдавил капитан Вильямс.

– Вы правы, капитан. Мне он тоже не по вкусу. Однако ничего другого я не могу ей предложить. Впрочем, не сомневайтесь: едва мы окажемся в Дувре, моя жена получит лучшее из того, что найдется в тамошних лавках, а уж в Лондоне на Бонд-стрит она может устроить истинную оргию покупок.

Тело на кровати слабо забилось… Слова «моя жена» вызвали у девушки ярость! Но почему? И тут его осенило: похоже, она не хочет выходить замуж! Но ведь это удача для милорда, зачем же он…

– Обряд венчания предполагает слова «да» или «нет», сказанные женихом и невестою, – сухо промолвил Вильямс. – Сдается мне, я услышу от дамы только «нет», а потому позвольте мне откланяться и вернуться позднее, когда вы договоритесь получше.

– Получше мы не договоримся, – покачал головой Маккол. – Моя невеста заявила, что скорее умрет, чем выйдет за меня замуж. Ну а я скорее умру, чем смогу жить с пятном на моей чести и совести. Прошу вас отступить от правил… и обвенчать нас.

– Но я не могу, не могу… – в совершенной растерянности забормотал капитан, подхватывая с полу Библию и пятясь к двери. – Я совершенно не могу…

– Можете, – успокоил его Маккол, заступая путь и выхватывая из-за борта сюртука пистолет. – Видите? Он заряжен. Поэтому, капитан…

Вильямс вытаращил глаза. Не от испуга, нет! От безмерного удивления. И ему внезапно сделалось жаль безумца, который напоминал обреченного, который угрожает смертью своему палачу, требуя, чтобы тот поскорее отрубил ему голову.

– Вы, сударь, спятили, – сказал капитан сердито. – Извольте, я исполню вашу волю. Спорить с сумасшедшим? Слуга покорный! Мне только хочется узнать, что вы предпримете для того, чтобы леди сказала вам «да»?

– Сейчас узнаете, – кивнул Маккол, перехватил пистолет левой рукой, а правой дернул какую-то завязку, сорвав ткань с лица девушки.

Она глубоко вздохнула, но прежде, чем хоть один звук вырвался из ее рта, Маккол с ловкостью фокусника выхватил из-за пояса еще один пистолет и уткнул ей в висок. Девушка содрогнулась – и замерла с приоткрытым ртом, устремив на Вильямса остановившиеся от страха глаза.

– Вы… вы не посмеете… – пробормотал капитан.

– Хотите рискнуть? – усмехнулся Маккол, и Вильямс увидел, как дрогнул его палец на спусковом крючке. – Девиз нашего рода: «Лучше сломаться, чем склониться!» Клянусь, я убью ее на ваших глазах, и виновны будете вы.

– Как так? – опешил Вильямс.

– Ну вам же хочется поглядеть, хватит ли у меня решимости, – невозмутимо пояснил Маккол. – А я человек азартный. Ради того, чтобы свою правоту доказать, пари на выстрел заключал. Поэтому, если вам угодно…

– Нет! – хрипло выкрикнул капитан, ненавидя себя за малодушие.

– Вот и хорошо, – кивнул Маккол. – Венчайте нас, да поскорее. А если вам кажется, что на один из вопросов леди ответит «нет», пропустите этот вопрос.

Но она ответила «да». А что ей еще оставалось делать?

Леди Маккол

– Ну, миледи, прошу прощения, вы уж скажете… Кринолин! Да последний кринолин, думается мне, попал на гильотину вместе с ее французским величеством Марией-Антуанеттой! Разве вы не заметили, что ни кринолинов, ни фижм теперь не носят?

Глаза дамы так сверкнули, что мисс Грейс, модистка, прикусила язычок. Все-таки ей платят не за то, чтобы она подкалывала своих клиенток, даже если они являются к ней поздним вечером, одетые в неописуемое тряпье. Ну, предположим, все было так, как говорит кузен дамы: в Кале перед самым отправлением пакетбота на них напали французские разбойники и украли весь багаж, обчистив путешественницу буквально до нитки. И времени хватило лишь на то, чтобы купить у первой попавшейся простолюдинки самую убогую одежду и белье. Но ведь и правда, кринолины, пудреные парики, туфли на высоких каблуках, шнурованные корсажи вышли из моды уже сто лет… в смысле, лет пять, не меньше! И шляпы, на полях которых можно разместить цветочную или фруктовую лавку, тоже!

Похоже, у дамы украли не только белье и платье, но и половину памяти. А лучше бы взяли хоть часть ее строптивости! У мисс Грейс то и дело возникало ощущение, будто леди едва сдерживается, чтобы не влепить ей пощечину.

Модистка бросила взгляд на сопровождающего даму кузена и мечтательно прищурилась. Улыбка милорда способна околдовать кого угодно, и он прекрасно знает о собственной неотразимости. Как печально, что такой обходительный джентльмен в родстве с истинной дикаркой! Мисс Грейс не проведешь: никакая она ему не кузина, а обычная вульгарная содержанка. И чем она его привлекла? Сложена, конечно, премило, хотя и не очень грациозна. Ну а ее манеры… Да господь с ней, можно и потерпеть: ведь заплачено по-королевски!

И, воздев на лицо улыбку, модистка вновь принялась рассказывать о том, что юбки верхние шьют с подборами, а нижние из кисеи, и непременно нужно накупить кашемировых ост-индских шалей. Она сейчас же пошлет за ними, чтобы можно было выбрать дюжину подходящих по цвету…

Марина слушала ее почти с отчаянием. Конечно, ей нужны были и новое красивое платье, и шаль. Но зачем так много?! Она всегда мечтала о роскошных нарядах, но сейчас, когда мечта воплощалась в явь, вдруг растерялась. Зачем Десмонд Маккол, с которым ее обвенчал запуганный капитан, тратит время и деньги на ее туалеты? Хотя деньги-то он может себе позволить тратить, ведь она принадлежит ему со всем своим состоянием!

Марина не сомневалась, что они отправятся в обратный путь через пролив на первом же судне, а потом помчатся в Россию, чтобы «лорд» мог завладеть бахметевским наследством. Однако еще на пакетботе, после ужасного бракосочетания, Маккол сообщил, что они незамедлительно отправятся в его замок, поскольку его ждут неотложные дела. А затем сухо произнес:

– Вы мне не верите, а потому вам не понять, почему я поступил именно так. Честь диктует свои законы… Для вас они, кажется, пустой звук, однако теперь вы – честная женщина. Более того, по законам божеским и человеческим вы принадлежите мне, и я имею на вас все права. И тем не менее сейчас я не приказываю, а прошу вас. Готовы ли вы выслушать мою просьбу?

Опять-таки – что ей оставалось делать? Она же была связана, и пистолеты «лорд» не убрал. Прохрипела – «да» и услышала вот что.

– Титул свой я получил совсем недавно: унаследовал после смерти старшего брата. Правильнее сказать, трагической гибели. Срок траура уже кончился, однако родственники мои, знакомые, соседи, прислуга, арендаторы – все еще подавлены случившимся. И мое появление будет нарушением приличий, кощунством. Дело даже и не в том: я должен найти убийцу брата, и любой скандал может стать мне помехой. Поэтому предлагаю: наш вынужденный брак остается тайным. Вы приедете в Маккол-кастл под своим именем, и я представлю мисс Марион Бахметефф как свою кузину.

– Ну, если вы каждому будете тыкать в висок пистолетом, тогда люди и поверят, – хмыкнула Марина. – Чушь какая! Вы – англичанин, я – русская…

– Вовсе не чушь, – перебил «лорд», убирая пистолет. – Я наполовину русский, моя покойная матушка была вашей соотечественницей. Я пытался объяснить вам, что возвращаюсь из поездки, связанной с русским наследством, а вы и слушать не стали. Но речь о другом. Итак, я представлю вас племянницей матушки, скажу, что пригласил вас погостить в обмен на гостеприимство, оказанное мне. Возможно, кому-то совместное путешествие кузенов покажется не вполне приличным, однако… однако это лучше, чем то, что произошло в действительности.

У Марины дыхание сперло от ужасного воспоминания. Ишь, задумался о приличиях! Да никогда в жизни она не станет ему потворствовать! Он же насильник, разбойник! Пусть не ждет от нее…

– Погодите, еще не все! – торопливо сказал Маккол, понявший по вспышке ее глаз, какой ответ его ожидает. – Итак, вы будете жить в замке, и спустя некоторое время я стану проявлять к вам романтический интерес. Конечно, сейчас вы ненавидите меня, но кто знает, может быть… через некоторое время мы обвенчаемся по всем правилам, и, хотя перед богом мы уже муж и жена, станем таковыми и перед людьми. Но если ваша ненависть окажется сильнее разума и обстоятельств, мы… мы расстанемся. Причем вы сможете потребовать от меня всего, чего пожелаете, в возмещение причиненного вам ущерба. Я все исполню. И даже если вы пожелаете, чтобы я застрелился на ваших глазах… Нет, не сейчас! – торопливо прибавил он, увидав, какой надеждой расцвело вдруг ее лицо. – Но потом, скажем, через полгода, когда найду и покараю убийцу Алистера, я уплачу вам любой штраф, какой вы захотите. Нечего и говорить, что я не прикоснусь к вам, а буду вести себя как почтительный родственник.

Тут он запнулся, и Марина готова была поклясться, что он с трудом удержался, чтобы не сказать: «Разве что вы меня сами попросите». И его счастье, что не сказал!

– Сегодня тридцать первое января, – продолжил Маккол, – значит, тридцать первого июля я или женюсь на вас по вашей воле, или по вашей воле умру. Ну, вы согласны?

– Да! – в восторге вскричала она. – О, да!

Жаль, капитан Вильямс ее не слышал…

Куда проще соглашаться, чем спорить. Вот так всегда бывает в жизни: пойдешь на одну уступку, а она оказывается лишь первым звеном в нескончаемой цепочке других.

Едва увидев берег Дувра, покрытый снегом, она почувствовала интерес к неведомой земле, ощутила нетерпение: хотелось поскорее сойти на берег… чтобы через полгода наконец получить награду за все страдания, которые она перенесла по милости Маккола, этого лгуна, этого…

Усилием воли она усмирила гнев, вновь вскипающий в крови. Что проку злиться? К тому же если он и лгун, то не во всем: вот ведь и впрямь стоит близ пристани карета, от нее идет высокий человек в плаще, подает руку Макколу, помогая сойти на берег, кланяется, бормоча:

– Милорд, я счастлив видеть вас, позвольте…

«О боже, значит, он и в самом деле лорд?!» – изумилась Марина.

– Полно, Сименс, – перебил его Десмонд. – Я знаю все, что вы можете мне сказать. Лучше помогите леди. Мисс Бахметефф, рекомендую: Сименс, камердинер моего отца, затем брата, затем… очевидно, мой.

– Я служу только милордам.

На бритом, устрашающе брудастом лице высокого, статного, весьма почтенного и невозмутимого господина не отразилось ничего, хотя он наверняка отметил вопиющее убожество одеяния Марины. Десмонд через совершенно подавленного капитана купил у какой-то пассажирки старый-престарый плащ – именно тогда в первый раз пошла в ход байка о французских разбойниках.

– Мисс Бахметефф – моя кузина, племянница покойной матушки. Она поживет у нас некоторое время, – сообщил Десмонд, и Сименс покорно поклонился Марине.

Может быть, у него и были какие-то вопросы, однако он не посмел их задать. Правда, при упоминании леди Маккол его лицо слегка смягчилось, и Марина подумала, что выдуманное родство может сослужить ей неплохую службу. А вот интересно, какую гримасу скорчил бы невозмутимый лакей, узнай он истинный титул «кузины»?

– Миледи, – отвесил новый поклон Сименс. – Какая жалость, что я не знал о вашем прибытии. В гостинице заказали только один номер…

– Не стоит извиняться, – ответил Десмонд, и у Марины подогнулись ноги. – У вас будет время заказать еще одну комнату и ужин на двоих: мы с мисс Марион намерены сейчас же проехаться по здешним лавкам. Не так ли, кузина?

И она снова сказала «да».

…Ни свет ни заря Марина во всем новом – платье, шляпке, шали, меховой накидке, чулочках, ботинках – сидела у окна дорожной кареты, запряженной восьмеркой лошадей и стремительно летящей по дороге в Лондон. Спала она как убитая, а после весьма обильного завтрака, состоявшего, как и ужин, из жареной говядины, картофеля, пудинга и сыра, они отправились в путь.

Как разительно переменилась жизнь Марины. Пожалуй, только черти могли занести ее сюда на коровьей шкуре… а все же она в Англии, о которой ей все уши некогда прожужжал мистер Керк. Пожалуй, Марине все-таки есть за что благодарить ужасных тетку с дядюшкой – некоторые пункты отцовского завещания они исполняли свято. Марина имела хороших учителей, в имение присылались новейшие книги и газеты, что в значительной мере скрашивало ее унылую, печальную жизнь. Она прочла даже Ла-Портов «Всемирный путешествователь, или Познание Старого и Нового Света» во всех его двадцати семи томах, и сейчас ее не оставляло ощущение, что она не впервые видит эти холмы, покрытые темным лесом, и глубокие долины с журчащими ручьями, и вечно смеющееся море, иногда мелькавшее за лесом. Еще не стемнело, когда впереди, в тумане, они увидели Лондон. Сердце Марины так и забилось. Конечно, зрелище живого города никак не напоминало ту гравюру, по которой они столько раз «гуляли» с мистером Керком, когда он рассказывал о достопримечательностях, а все-таки она узнала купол собора Святого Павла, который гигантом вставал над всеми другими зданиями. Через несколько минут взору открылось Вестминстерское аббатство, а затем и другие церкви и башни, парки и рощи, окружающие Лондон… Город изумлял своей огромностью: тут все было колоссально-величаво, неизмеримо, беспредельно.

Марина с удовольствием вспомнила, как Десмонд предупредил Сименса о том, что они задержатся в Лондоне не меньше чем на два дня. Мисс Марион придется посетить Бонд-стрит, ибо с ее багажом произошла неприятная история… ну и так далее.

Сумерки сгущались, синие силуэты таяли в вечерней синеве. И вдруг – Марина ахнула – то там, то здесь засветились фонари. Оказалось, что их здесь тысячи, и, куда ни глянешь, везде пылали светильники, которые вдали казались беспрерывной огненной нитью, протянутой в воздухе. Не сдержав удивления, она всплеснула руками.

– Восхитительно, не правда ли? – послышался негромкий голос за ее плечом. – Несколько лет назад некий прусский принц прибыл в Лондон. В город он въехал ночью и, видя яркое освещение, подумал, что город иллюминирован для его приезда.

Марина хотела пропустить реплику Десмонда мимо ушей, но вдруг вспомнила, что она за день ему и слова не сказала. Сименс небось уже голову ломает над странными отношениями кузенов, наверное, делает скидку на русскую дикость. Ну и шут с ним! Так ничего и не сказав, она снова уткнулась в окно, однако карета уже остановилась перед отелем.

Следующие два дня и впрямь увенчались оргией покупок. А до тридцать первого июля осталось уже на четыре дня меньше!

Родственники и родственницы

Они двигались на запад, и дыхание моря становилось все ощутимее.

– Я бы предпочел корабль, – сказал Десмонд Сименсу, – быстрее, удобнее…

– И опаснее, – добавил тот.

Марина не могла не согласиться. Ужас и безнадежность, пережитые во время шторма, порою воскресали в душе, и она думала, что природа славно подшучивала над ней в последнее время: в ночь ее похищения выдалась устрашающая вьюга; для того, чтобы к ней вернулась память, был устроен внезапный шторм; а для того, чтобы Маккол мог закрепить свои права на нее, наступил столь же внезапный, почти неестественный штиль. Надо думать, тридцать первого июля будет иметь место настоящее светопреставление. Звук и вспышка одинокого выстрела просто-таки потеряются в грохоте и блеске молний, а струя крови будет мгновенно смыта ливневым потоком. На меньшее Марина была не согласна! Пока же она предпочитала, чтобы сияло солнце.

Ей никогда не случалось задумываться о свойствах своего характера; сама она считала себя существом довольно унылым, хотя порою и вспыльчивым до безобразия. В жизни ее было так мало радости и любви, что она научилась ценить самые малые их проявления, и даже в дождливый, промозглый октябрьский день ее способен был привести в восторг и умиление желто-алый кленовый лист, прилипший к стеклу, словно последний привет усталого солнца. Особенно желанным было двадцатилетие – далекая звезда, знамение освобождения.

Теперь же прибавилась еще одна, более близкая звездочка – тридцать первое июля. Мелькнула мысль, что Маккол откажется исполнить обещанное, однако Марина тут же отогнала ее. Пусть попробует! И вообще – это когда еще будет! А пока – надо радоваться каждому дню, внезапному путешествию в диковинную страну Англию, обилию нарядов в баулах, великолепию погоды… Январь на дворе, постоянно напоминала себе Марина, когда глядела на свежую зеленую траву, в которой там и сям вспыхивали под солнцем журчащие ручейки: в них превратился мимолетно выпавший снежок.

Дорога становилась оживленнее. Близ нее виднелись сады, огороды, жилища. Марина смотрела во все глаза. Ее очаровали сельские домики с соломенными крышами, оплетенные розами и плющом до самой кровли и густо осененные деревьями. Постепенно дома делались внушительнее. У них были красные черепичные крыши, и люди, стоявшие на крылечках, казались одетыми лучше, чем простые селяне. Они приветливо махали проезжающей карете, и Марина заметила, что Десмонд иногда машет в ответ.

«Какие приветливые здесь люди, – подумала она, не удержавшись, чтобы, в свою очередь, не помахать очаровательной девчушке с волосами, как белейший лен. – А кузен-то небось возомнил, что они его встречают. Ну в точности тот немецкий принц, который вообразил, что фонари в его честь горят!»

– Мы есть близко, – вдруг обратился к ней кузен, и Марина вздрогнула от неожиданности: тот заговорил по-русски. Очевидно, чтобы не понял Сименс, скромно притулившийся на боковом сиденье. – Просить вас хорошо себя вести с мой дядючка, тетучка и мой слуги. Понимайте?

– Понимайте, – обреченно кивнула Марина. – Значит, и у вас тоже имеются дядючка и тетучка? Никакого от них спасения! О господи, не могла я, что ли, попасть к другому лорду, сироте круглому?!

Десмонд воззрился вопросительно, и Марина поняла, что сказанное ею – за пределами его понимания.

– Потерплю, – отмахнулась она. – Но ты мне за все заплатишь!

– О, yes, – пробормотал Десмонд, и Сименс, напряженно вслушивавшийся в непонятную речь, облегченно вздохнул, услышав знакомое слово.

– Арендаторы с нетерпением ждут приезда вашей светлости! – сделал он широкий жест к окнам, и Марина воззрилась на машущих людей с изумлением: никак они и вправду приветствуют Маккола? Неужто он не врал, и вокруг – его земля?

Запыленная карета, влекомая разгоряченными лошадьми, описав круг, остановилась у высокого крыльца. Вышел Сименс, затем Десмонд подал руку Марине. Она сошла, как во сне, не чуя, куда ступает, видя лишь купол, венчающий фасад, а за ним – башни, поднимающиеся до высоты огромных деревьев, освещенных заходящим солнцем. Настоящий замок! Как на картинках! Крепость, но изящная, легкая. Восхитительный, роскошный замок сказочных фей!

Марина так увлеклась созерцанием, что не заметила, как на крыльцо высыпали люди. Мелькали алые с позолотой ливреи – это кланялись бесчисленные лакеи в белых паричках. Затем заколыхались, ныряя в реверансах, черные платья горничных. Служанки показались Марине все на одно улыбающееся лицо: миленькие, розовощекие, белокурые. Лишь одна из них оказалась черноглазой брюнеткой, смуглой и яркой. Марина невольно задержала на ней взгляд и встретилась с напряженным, немигающим взором, который, впрочем, тут же обратился на лицо милорда и зажегся тем же восторгом, каким горели глаза других слуг.

Десмонд улыбался, смеялся, пожимая руки, что-то быстро говорил… Марина глядела разинув рот. Да ведь она и не предполагала, что он умеет улыбаться!

– О, Агнесс! – воскликнул вдруг Десмонд, оборачиваясь к девушке, стоящей поодаль, к той самой брюнетке. Теперь она держала глаза потупленными, а руки скромно прятала под накрахмаленный передничек. – И ты здесь? Я-то думал, что застану тебя уже замужем.

– Как милорд мог подумать такое, – не поднимая глаз, прошептала Агнесс, и каждое слово ее сделалось слышно благодаря полной тишине, внезапно установившейся вокруг. Все взоры были устремлены на них двоих, и Марина вдруг поняла, что присутствующим до смерти любопытно услышать каждое слово разговора.

– Ну, не прибедняйся, Агнесс! – Десмонд приподнял за подбородок опущенное личико. – Я-то помню, скольким парням ты вскружила головы!

– Быть может, милорд помнит, что мне никто не был по сердцу, кроме… – Агнесс больше ничего не сказала, только вскинула яркие глаза, но по толпе слуг пронесся вздох, словно все услышали невысказанное.

Она хотела сказать: «Кроме вас!» – вдруг поняла Марина. – Да она же влюблена в него! Она от него без ума!»

Грудь Агнесс вздымалась так часто, что Десмонд не мог не обратить внимания. Глаза его сползли от влажных, манящих глаз к пухлым приоткрытым губкам, к свежей шее, с видимым интересом уперлись в неистово колышущуюся грудь, словно Десмонд всерьез задумался: выдержит черное платье такой напор или порвется?

А Марина вдруг почувствовала, что задыхается. Все-таки горничная на постоялом дворе зашнуровала корсет слишком туго. А ведь она раньше никогда не носила корсетов, талия у нее и без того тонкая и грудь, слава богу, наливная. А вот у Агнесс, можно поклясться, грудь выпирает лишь потому, что девчонка затянута не в меру. А все на нее уставились, словно только и ждали бесплатного представления! Пусть Маккол и не солгал, что владеет замком, но… Настоящий лорд никогда не позволит себе так заглядеться на горничную. Надо это прекратить. Он выставляет себя посмешищем!

Марина уже двинулась вперед, но замерла на полушаге, ибо на крыльце показалось странное существо.

Даже юродивым в веригах и цепях, даже полуголым нищим было далеко до особы, выбежавшей на крыльцо, мелькая серебристыми шелковыми туфельками из-под серебряного парчового платья, которое распирал самый широкий кринолин из всех, виденных когда-либо Мариной. Платье сверкало под солнцем, слепило глаза, однако все же нельзя было не заметить, что кое-где оно протерлось, и прорехи не зашиты, и оборвалась отделка, и обтрепалось кружево. И вообще – платье кое-как напялено и даже не застегнуто на спине, прикрытой длинными лохмами полуседых волос и рваной, замусоленной фатой. И эта жуткая невеста пропищала дребезжащим, пронзительным голоском:

– Брайан! О мой ненаглядный Брайан! Наконец-то ты вернулся ко мне!

Чучело кинулось на шею Десмонду, который, против Марининого ожидания, не грянулся оземь, не кинулся прочь, а весьма нежно сжал сухие лапки, цеплявшиеся за него, и сказал так ласково и тихо, словно утешал плачущее дитя:

– Нет-нет, дорогая Урсула, я не Брайан, увы. Посмотри на меня внимательно!

– Не Брайан? Нет? – пролепетало странное существо.

Залитые слезами глаза в набухших морщинистых веках трогательно уставились на молодого человека – и вдруг улыбка взошла на сухие, дрожащие уста:

– Ты… Десмонд! Мой маленький Десмонд! Ты вернулся!

– Да, я вернулся. Как же я мог не вернуться к лучшей тетушке в мире?

Он звучно расцеловал пергаментные щечки с толстым слоем румян, и старая дама засмеялась. Смех ее напоминал звон колокольчиков, и Марина вдруг ощутила, что и у нее глаза наполняются слезами.

«Это и есть „тетучка“, – поняла она. – Ну что ж, довольно мила. А при таком племяннике спятить немудрено! И „дядючка“ тоже не в себе?»

Вышеназванный не заставил себя ждать. На крыльцо выскочил высокий сухощавый джентльмен и замер, и всплеснул руками:

– Так ты приехал!

– Разумеется, – пожал плечами Десмонд, и нежная улыбка, с какой он смотрел на тетушку, уступила место довольно-таки ехидной. – Очень рад видеть тебя, Джаспер.

«Непохоже», – подумала Марина. Впрочем, непохоже было, что и «дядючка» рад племяннику. И он очень старательно делает вид, что его застали врасплох. Ведь прекрасно знал о том, что приедет Десмонд, зачем же комедия… «А ведь он терпеть не может моего милорда!» – догадалась Марина.

Она с интересом взглянула на Джаспера Маккола. Лет под пятьдесят, сухой, как жердь, лицо какое-то желтое, плывущий взор очень светлых глаз, небрежно уложенные полуседые волосы, но все еще довольно красив. Портил его только почти срезанный подбородок.

– Десмонд! – Новое восклицание заставило Марину вздрогнуть и разогнало напряжение, воцарившееся, пока дядюшка и племянник молча мерили друг друга неприязненными взглядами.

На крыльце стояла женщина, и первым чувством Марины при виде ее было изумление: еще одна брюнетка! Девушка сбежала с крыльца, солнце заиграло в ее волосах, и Марина увидела, что они не черные, как у красотки Агнесс, а темно-каштановые. Незнакомка была необыкновенно изящна и миниатюрна. На одном из ее пальцев сверкал изумительный бриллиант. У нее были огромные голубые глаза, точеные черты, зовущий рот. Пурпурная шаль, красиво задрапированная вокруг стана, бросала теплый розовый отсвет на ее лилейные щеки.

Марина вдруг ощутила себя простушкой в своем новеньком муаровом платьице соломенного цвета, покрытом испанским кружевом, с гирляндою фиалок на подоле. А ведь еще утром оно казалось ей восхитительным, и Марина вполне вошла в образ красивой, кокетливой, богатой кузины. А теперь обнаружила, что смотрит на незнакомку с тем же испуганно-завистливым выражением, с каким смотрели все остальные женщины, от старушки Урсулы до горничных. В том числе Агнесс, глаза которой наполнились слезами, когда незнакомка вдруг оказалась в объятиях Десмонда.

Девушка едва доставала ему до середины груди, и Марина почувствовала себя не только невзрачной, плохо одетой, с тусклыми русыми волосами, но и верстой коломенской к тому же. И ей почему-то захотелось плакать…

– Джессика, – пробормотал Десмонд, обнимая хрупкие плечи, обтянутые сверкающим черным шелком. – Я не ждал увидеть тебя здесь…

Красавица рыдала, будучи не в силах справиться со слезами. Деликатный Сименс, словно заботливый пастух, погнал в дом прислугу, вовсю глазевшую на господ. Агнесс шла последней, все время ревниво оглядываясь, и Сименсу пришлось втолкнуть ее в дверь.

– Ты приехала встретить меня, Джессика? Как мило, – продолжал бормотать Десмонд, и Марина подумала, что никогда еще не видела его столь озадаченным.

– Джессика теперь живет у нас, – пояснил Джаспер, с непостижимым выражением озирая племянника. – Дом ее сгорел, миссис и мистер Ричардсон погибли при пожаре, ну и…

– Какое несчастье! – перебил Десмонд. – И какое счастье, что ты осталась жива! Тебя не было дома?

Джессика кивнула, еще крепче прижавшись к Десмонду.

– Джессика была у нас, – возвестил Джаспер. – Они с Алистером намеревались объявить о помолвке, но примчался верховой и сообщил, что Ричардсон-холл сгорел… А назавтра погиб Алистер. – Он резко отвернулся, и Марине показалось, что «дядючка» раздосадован.

– Алистер… О, мой Алистер! – глухо выкрикнула Джессика, с такой силой цепляясь за плечи Десмонда, что ее тонкие пальцы побелели.

– Какой кошмар! – выдохнул Десмонд. – Я вижу, у тебя на пальце фамильное кольцо леди Маккол… – Он побледнел, и в глазах его появилось такое растерянное выражение, что Марина пожалела бы его, если бы могла жалеть своего погубителя. – Так ты была невестой Алистера? Я не знал. Мы всегда любили тебя как сестру. Алистер – как младшую, я – как старшую.

«Ему двадцать пять, а брату, помнится, было тридцать. Значит, ей двадцать шесть – двадцать восемь, – с острым чувством превосходства подумала Марина, которой в сентябре исполнится двадцать. – Безнадежная старая дева! И ясно, почему на ней черное платье: траур».

Непонятная тревога прошла, теперь она могла с искренним сочувствием смотреть на узкие плечики, дрожащие от рыданий под ладонями Десмонда.

– Алистер! Мой ненаглядный Алистер! – Рыдая, Джессика отстранилась, заломила руки и бросилась в дом, верно, в полном отчаянии.

И вдруг Урсула, доселе стоявшая недвижимо, как статуя, воскликнула с тем же отчаянием: «Брайан! Мой ненаглядный Брайан!» – и тоже кинулась во всю прыть в замок, но остановилась на крыльце, согнувшись, закрыв лицо руками.

Десмонд и Джаспер переглянулись. Десмонд шагнул было к Урсуле, но дядюшка шепнул:


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю