Текст книги "Проклятие Гиацинтов"
Автор книги: Елена Арсеньева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]
Нет, ерунда. Когда они садились на поезд в Савельках, этой компании в вагоне не было. Они появились только потом, на следующей станции.
Да ерунда все это. Случайное несчастье, жертвами которого стали Микка и Лерон, как другие становятся жертвой катастроф. И тоже, наверное, сетуют на несправедливость судьбы: почему это случилось именно со мной?!
Тихий стон Микки прервал ее мысли. У Лерон защипало глаза от жалости к мужу.
Боже ж ты мой, как, наверное, больно Микке! Если Лерон только от прикосновений пальца готова вопить от страха и боли, то Микка, в чей зад внедрился член какого-то подонка, испытывает поистине невыносимые страдания…
И ничего не сделаешь: убьют.
Но если… если ему так больно, почему он возбудился? Или боль возбуждает мужчин? Что знает, что понимает Лерон в их природе? Да ничего!
Член Микки втискивался в голый живот Лерон и с каждым мгновением становился, казалось, все больше и больше. Потом Микка опустил руку, которой до этого приобнимая Лерон, и… она снова оцепенела от изумления, поняв, что он пытается пробраться к ней, в нее!
Она дернулась, чтобы отстраниться, но сзади в нее втыкался наглый палец, сбоку ребра покалывал нож. Лерон невольно подалась к Микке, расслабила стиснутые мышцы, выгнулась покорно – зажмурилась от боли, когда мужское орудие принялось внедряться, путаясь в волосках, в ее сухую, напряженную глубину… Ей было больно, больно от каждого толчка, а Микка двигался все резче – и вот он замер, прильнул к Лерон мгновенно вспотевшим животом – и тотчас между ног у нее стало мокро. Микка дернулся раз и два – и затих. Точно так же затих и Шторм. Лерон видела его остановившиеся, помутневшие глаза.
Все кончилось? Они оба, они…
У Лерон подогнулись ноги, но острие ножа снова кольнуло под ребра, как бы призывая стоять ровно и терпеть… Она стояла, изо всех сил стараясь ни о чем не думать, но вдруг ее пронзила мысль: вдруг у нее внутри еще оставались следы ее крови, на которую у Микки аллергия?! Что, если у него сейчас начнется приступ?
Она испуганно уставилась в лицо мужа. Он был красный, потный, но дыхание выравнивалось, зрачки уже уменьшились. И вообще было непохоже, чтобы он испытывал боль. Он даже делал какие-то странные движения одной рукой, и Лерон поняла, что Микка пытается привести себя в порядок, натянуть спущенные трусы и брюки.
Лерон качнулась вправо, влево – ничто не впилось в ребра.
Понятно. Удовлетворив похоть, эти твари убрали ножи.
Вот сейчас как заорать: «Милиция! Помогите!»
Бросятся негодяи наутек или снова выхватят оружие?
Да не это главное! Главное – решить, чту Лерон скажет милиции, даже если вообразить такую сцену из телесериала и допустить, что менты из поездной бригады и впрямь немедля примчатся на ее зов. Да, что она скажет? «Нас с мужем изнасиловали!» Да ее на смех поднимут. Среди толпы народу? В вагоне поезда? А отчего же вы не орали, не звали на помощь? Вам нравилось, что ли?
Им не поверят. Можно не сомневаться, что не поверят!
Но на их с Миккой телах должны остаться следы от втыкавшихся в них ножей. Конечно, им скажут: мало ли что это, мало ли, чем и когда вы могли порезаться! И это… какой позор! Можно себе представить, как будут злорадствовать эти замученные дачники, глядя на дорогую рубашку и брюки Микки: оттрахали мужика при всем честном народе, а он и не пикнул!
Микка молчал потому, что боялся позора. Да, это понятно. Не ножей – позора! И с обжигающей ясностью Лерон вдруг поняла, что единственный выход для них – молчать. Молчать перед другими людьми, молчать друг перед другом. Делать вид, будто ничего не произошло. Иначе… иначе как же они будут жить?
У них впереди целая жизнь в позоре. Смогут ли они пробыть рядом целую жизнь, муж и жена, жертвы изнасилования?! Да ведь Лерон тоже, можно сказать, изнасиловали, хоть сделал это ее собственный муж. Его принудили, заставили… Наверное, Шторм приказывал ему…
– Следующая станция – Нижний Горький! – раздался голос диктора, и Лерон зажала рот ладонью, чтобы не заорать, так страшно было услышать этот громовой голос, возвещающий о том, что придется теперь расстаться с равнодушной толпой, облепившей их с Миккой потные, пахнувшие чужими мужиками тела, и оказаться без этой защиты – наедине друг с другом, впервые посмотреть друг другу в глаза – и понять, что они хотят сейчас одного: оказаться друг от друга как можно дальше…
Лерон как во сне двигалась к выходу. Ноги подкашивались, ее качало, она то и дело натыкалась на плечо Микки, но он не делал даже попыток поддержать ее.
Двигались к выходу еле-еле, ведь впереди выходили и те, кто стоял в проходе, и сидевшие. Лерон казалось, что внутри ее хлюпает мужское семя. Что-то моталось между ногами, сковывая и без того меленькие шажки, Лерон не сразу поняла, что это ее трусики, упавшие до щиколоток.
Ее жаром ударило, так и хлестнуло! Нет, поднять их невозможно. Остается только выпростать из них ноги. Пусть валяются. Потом, когда по ним пройдут все пассажиры, они превратятся в грязную тряпку. Вот удивится уборщица, когда увидит их в пустом вагоне!
Лерон затрясло от мелкого истерического хохотка.
Черт, да когда же перестанет течь по ногам вязкая, липкая жидкость? Как противно! Как противно то, что делают мужчины с женщинами! Интересно, захочет ли она еще хоть раз заняться сексом – еплей! – с мужем? Наверное, придется – при условии, что, выйдя на перрон, они не разбегутся в разные стороны немедленно. Придется… ведь нужно иметь детей.
Нужно? Кому это нужно? Микке? Лерон?
Она не знает, ничего не знает. Только лучше искусственное осеменение, чем снова испытать это! Снова ощутить в себе мужчину… Отныне образ мужчины всегда будет восприниматься ею как образ насильника. Врага!
Сначала те двое в библиотеке. Потом Микка со своим этим, как его, привязанным страпоном. Теперь…
Нет, это невыносимо, то, что ползет по ее ногам. Нужно хоть как-то вытереться, что ли. Юбкой промокнуть, курточкой? Стоп: в кармане был пакетик с одноразовыми платками.
Лерон перехватила куртку, скользнула рукой в карман, достала пакет. Нет, невозможно так извернуться, чтобы вытереться среди толпы, не привлекая ничьего внимания.
Да ладно, будь проще! Тебя только что отымели среди этой же самой толпы, не привлекая ничьего внимания. Поэтому давай, давай…
Нет, платочки маленькие. Лучше юбкой. Потом выбросить ее, чтоб не напоминала, чтобы не слышать больше этого ненавистного запаха, который так и разрывает ноздри: запаха мужского извержения. Бр-р, вот гадость…
Лерон попыталась сунуть оставшиеся платки в карман, но рука ее наткнулась на что-то длинненькое, примерно с мизинец. Оно было гладкое и напоминало на ощупь гриб с маленькой шляпкой. Лерон вытащила это из кармана – кажется, уже зная, что увидит! – и все-таки не поверила глазам, когда в ладони оказалось… каменье херь.
Да-да! То самое, которое Лерон подобрала лет десять тому назад у крыльца и которое потом невесть куда исчезло.
Что ж это получается? Лерон сунула каменье в карман курточки и забыла?
Нет, ерунда. Курточка – почти новая. Два года тому назад куплена. В это время хери у нее уже давно не было. А главное, что примерно две недели назад куртку пришлось постирать, потому что Лерон уронила ее в лужу. Уж конечно, она вывернула все карманы, потому что знала о своей дурацкой привычке стирать вещи с оставшимися в карманах деньгами. Пусть это были деньги невеликие, десятки, не больше, но все же деньги! Этак простираешься! Да, она проверила карманы и может поклясться, что в это время они были пусты, пусты!
Понятно… Значит, херь – и впрямь таинственное каменье, которое не только своей жизнью живет, но и другим судьбу пророчит. Можно даже предположить, что в кармане курточки оно возникло накануне жуткой сцены в библиотеке, когда Лерон хотели изнасиловать ее же односельчане. Возникло, как знак того, что от судьбы не убежишь, не ускачешь, ни на «Лексусе», ни в электричке не уедешь.
Вот так-то! Это вроде клейма на плече миледи…
– Осторожнее! – послышался голос Микки, и Лерон очнулась от дум. Оказывается, они уже дошли до выхода и спускались на перрон с высоких ступенек, и Микка стоял внизу и протягивал Лерон руку, а она не заметила и чуть не сорвалась сверху.
Да… рухнула бы задом кверху, и все заметили бы, что на ней нет трусов!
Трясясь в нервном ознобе, Лерон кое-как спустилась на перрон, опираясь на ладонь Микки – влажную, неприятную. Тотчас отдернула руку, незаметно вытерла о куртку. Показалось или он тоже вытер свою о пиджак?
Да, им обоим противно дотронуться друг до друга!
– Пошли, – буркнул Микка, избегая смотреть в глаза Лерон. – Такси возьмем.
Лерон споткнулась. Зачем? Зачем им такси? Микка хочет привезти в свой дом молодую жену? Что за чушь! Надо попросить у него денег, у Лерон ведь ничего нет с собой… она умудрилась забыть сумочку в «Лексусе», оставленном в Савельках, и только сейчас спохватилась. Да, нужно попросить у него денег на электричку и немедленно уехать домой. Покончить с семейной жизнью прежде, чем она началась!
Дома что-нибудь наврет…
Интересно, что? И кто ей поверит? Вернулась без трусов, воняя спермой, без копейки денег, без документов… Как раз и жди дерьма на заборе! Сразу скажут: «Выгнал ее мужик, выгнал, конечно, шлюху такую!»
Вообще, подумала Лерон деловито, как о ком-то постороннем, лучше всего было бы, конечно, сейчас умереть. Быстро и тихо. Исчезнуть с лица земли. Это честнее и по отношению к Микке, которого она не любит, и к родителям, которых она не хочет позорить, и к себе.
Утопиться? Река не так уж и далеко. Дойти до Стрелки, а там выбирай, куда хочешь кинуться: налево – в Волгу, направо – в Оку. Это здорово, когда есть выбор, не то что в том вагоне, когда им с Миккой только и оставалось, что подчиняться насильникам.
Бедный Микка… Его винить не в чем. Он оказался такой же жертвой каменья хери, как и Лерон. Только еще более несчастной: ведь каменье-то принадлежит Лерон, она и должна была страдать. А Микку просто так – крылом задело.
В эту минуту в кармане Миккиного пиджака зазвонил мобильник. Ничего себе, сигнальчик! Жуткий мужской голосина орет: «Это морг! Ты звонишь в морг, придурок!»
Люди вокруг так и шарахнулись – надо ж такое придумать!
Лерон споткнулась. Вот это называется – кстати! Глас судьбы прозвучал. Значит… Значит, и в самом деле ей только и остается…
– Привет, Ларисса, – отозвался Микка, и Лерон невольно прислушалась. – Голос невеселый? – переспросил Микка. – Да будешь тут невеселым. Нет, ничего не случилось, просто устал. Лерон? И Лерон устала. Мы-то? Мы на вокзале сейчас. Как на каком? На железнодорожном. А что нам на речном делать? А на железнодорожном есть что. Тебе разве Алекс из сервис-центра не звонил? Нет? Ну, короче, мой «лекс» сдох около Савельков. Ну, тебе крупно повезло, что ты не знаешь, что это такое. Я бы тоже вовек не знал этих Савелек, чесслово! Алексу? Позвонил, конечно, куда бы я еще звонил? Оставили машину у его дядьки в Савельках, завтра Алекс за ней прикатит. А сами на электричке приехали. Ну конечно, с Лерон, думаешь, я ее в Савельках бросил? Вот, идет рядом. Как куда идет? Куда и я, на такси. Не пешком же нам чапать домой. Что? Ты около «Режь, публика!»? А что ты там делаешь?.. Новый филиал? Понятно. Так ты нас заберешь, что ли, я так понимаю? Да, это небось получше будет, чем ехать на такси. Хорошо, идем. Спасибо, что позвонила, очень кстати!
Он выключил телефон, повернулся к Лерон – и на мгновение стал похож на себя прежнего:
– Здорово, вот повезло, сейчас Ларисса нас подхватит и доставит домой!
И осекся, и побледнел – видимо, вспомнил, что было в поезде…
– Давай лучше такси возьмем, – пробормотала Лерон. – Мне бы помыться…
Микка безнадежно махнул рукой:
– Поздно, она уже через минуту здесь будет.
«Надо бежать! Мыслимо ли, чтобы Ларисса увидела меня такой?! Она сразу все поймет!»
Тут через площадь донесся сигнал, такой звонкий, что Лерон и Микка невольно повернули головы. На другой стороне, как раз у «Макдональдса», стоял красный приземистый автомобиль со сдвинутой в гармошку крышей. Приподнявшись, оттуда им махала высокая женщина с белом платье, которое так и вилось вокруг ее стройного тела. Надо же, всего сутки не виделись, а Лерон успела забыть, как эффектно выглядит мать ее мужа…
«А разве Ларисса ему мать? – тут же задала она себе вопрос. И другой, более важный: – А разве он мне муж?»
По всему выходило, что да.
По всему выходило, что нет.
Она опомнилась и обнаружила, что Микка уже ведет ее через подземный переход, приговаривая: «Вот гады, запретили у вокзала парковаться, тащись теперь на другую сторону!» Все, уже не сбежать. Да, сказать правду, бежать не слишком уже и хотелось. Ларисса с самой первой встречи действовала на Лерон гипнотически, вот и сейчас вернулось это подчиненное, зависимое состояние. И она безропотно тащилась вслед за Миккой по подземному переходу – какой это был ужасный, унизительный путь! – и безропотно поднялась по ступенькам, и замерла перед красной машиной с надписью «Hyundai». Да-да, конечно, у Лариссы был именно «Хёндай», как же Лерон забыла! Ну и память у нее, совершенно бестолковая…
Она стояла и ругала себя за забывчивость, боясь взглянуть на Лариссу. Потом поняла, что молчание как-то очень уж затянулось. И с трудом заставила себя поднять глаза.
Лицо, обращенное к ней, было похоже на маску. Но смотрела она не на Лерон, за что та испытала приступ почти болезненной благодарности к ней, а на Микку.
– Так, – сказала Ларисса совершенно спокойно. – Поехали, ребята. Все потом.
* * *
Входя в пределы магазина «Глория Мунди», Алёна остро, очень остро ощущала себя НЕ настоящей леди, но при этом испытывала такое невероятное удовольствие от предстоявшей ей примерки красивых вещей, что мысленно плюнула на свои несовершенства. В принципе она терпеть не могла ходить по магазинам, но иногда и ее прошибало женскими слабостями. Вот сейчас, видимо, настал как раз такой момент.
Кроме нее и широкоплечей, плотной особы в мятом полотняном платье (Лада на прощанье предупредила Алёну, что так выглядит мадам «Фиговый листок», главная устроительница мероприятия), в салоне оказались еще три женщины. К одной Алёна сразу начала приглядываться, потому что она была именно маленькой, полненькой, розовенькой, беленькой и кудрявенькой блондинкой, как и описывала Тоня хозяйку магазина «Шалон». Однако ту звали Наталья Владимировна, это Алёна отлично помнила, а эта представилась Галиной Паниной и отрекомендовалась не хозяйкой дамского магазина, а главой аудиторской фирмы. Мадам «Фиговый листок» – на самом деле ее звали Людмилой – обращалась с Галиной с величайшим пиететом. Ну разумеется, ведь аудит – штука посильнее «Фауста» Гете и страшнее пистолета!
Вторая модель – худая, широкоплечая брюнетка среднего роста с невозможным количеством косметики на лице (так обычно красятся женщины, у которых есть какие-то дефекты кожи, несводимые прыщи или веснушки), с очень густыми, очень гладкими и очень черными волосами, подстриженными аккуратнейшим «каре», с крупной серьгой в правом ухе – была директором магазина «Красный шерл». Очень может быть, что крупный мутно-алый камень ее единственной серьги был этим самым шерлом, Алёна слабо разбиралась в камнях, да и не очень их любила. Эту даму звали Евгения. Кроме упомянутой серьги, на нее было навешано и навздевано невероятное количество бижутерии: висюлек, ожерелий, браслетов и перстней. Очевидно, с их помощью Евгения по мере сил старалась отвлечь внимание от недостатков своей чрезмерно раскрашенной физиономии. Способствовал этому также и очень экстравагантный костюм, брюки которого сверкали немыслимыми узорами и были шире матросских клешей «Черное море».
На третью даму Алёна взглянула повнимательнее, ибо ею оказалась та самая НАСТОЯЩАЯ леди, о которой рассказывала Лада. Хозяйка «Ликориды»! Лариса с присвистом, как ее, Сахарова, что ли?
Немедленно выяснились, что присвист тут ни при чем: хозяйка «Ликориды», стильная, высокая, тонкая, изящная сорокапятилетняя дама, напоминающая не то породистую лошадь, не то собаку, не то птицу, не то вообще какое-то инопланетное существо, знакомясь с Алёной, специально оговорила, что ее зовут не Лариса, а Ларисса, как некогда назывался богатый древнегреческий город. Что бы там ни болтала о ней Лада, по Лариссе невозможно было сказать, будто примерка и выбор платьев для будущего шоу доставляет ей такое уж кошмарное неудовольствие. Она точно так же, как Галина и Алёна, упоенно металась между стойками с одеждой, сумками, обувью и аксессуарами, то вбегая в примерочную, то замирая перед высоченным зеркалом. Из всех дам надменнее всех вела себя Евгения. Надо было видеть, как она скосоротилась, когда Людмила сообщила, что в «Пятнице» для всех моделей будет отведена только одна примерочная!
– А впрочем, это не имеет значения, – тут же изрекла она высокомерно. – Я все равно буду демонстрировать только один костюм. Брючный.
– Женечка… то есть Евгения, – льстиво сказала «Фиговый листок», – но каждая дама должна пройти в трех костюмах!
В ответ Евгения сквозь зубы процедила: мол, она только один наденет, все остальное убого настолько, что и взглянуть жалко.
Между прочим, полная чушь, подумала Алёна. Костюмы были очень красивые, она и сама не отказалась бы пройтись в таких по подиуму!
«Фиговый листок» криво усмехнулась, выслушав произнесенную через губу тираду Евгении, но смирилась, только печально пробормотала, что в шоу придется теперь кое-что изменить. Узнав, что всю бижутерию для показа, а также призы участницам предоставляет бесплатно «Красный шерл», Алёна поняла причины такой сговорчивости.
Писательнице Дмитриевой выпало демонстрировать три платья-коктейль. Она оживилась. Ее всегда интересовало, что же это за платья такие и чем они отличаются от другой нарядной одежды.
Оказалось, ничего особенного, просто нарядные платья, но не до полу, как вечерние, а до колен или даже мини.
– Любой современной девушке известно, – отчеканила мадам «Фиговый листок», явно дословно цитируя какой-то дамский журнал и словно бы репетируя свой комментарий на шоу, – что платье для коктейлей – это любое короткое нарядное платье, идеально подходящее для неформальной вечеринки. Главное достоинство платья для коктейлей – разнообразие стилей и гармоничное сочетание элегантности и оригинальности. Платье для коктейлей отлично подходит для тематических вечеринок, похода в оперу или на балет, свадебной церемонии и даже официального обеда или званого ужина. Такое платье – изысканное и шикарное, в стиле классического гламура, или облегающее и смелое – непременно должно быть в гардеробе любой девушки. Правильно подобранное к случаю и по фигуре платье для коктейлей выглядит особенно эффектно и неизменно вызывает восхищение окружающих.
– Потрясающе, – пробормотала Алёна, размышляя, не начать ли и ей что-нибудь цитировать. Скажем, она запросто могла бы завернуть наизусть такой фрагмент из любимой книжки, вполне в тему: «Фагот, спровадив пострадавшего конферансье, объявил публике так:
– Таперича, когда этого надоедалу сплавили, давайте откроем дамский магазин!
И тотчас пол сцены покрылся персидскими коврами, возникли громадные зеркала, с боков освещенные зеленоватыми трубками, а меж зеркал витрины, и в них зрители в веселом ошеломлении увидели разных цветов и фасонов парижские женские платья. Это в одних витринах, а в других появились сотни дамских шляп, и с перышками, и без перышек, и с пряжками, и без них, сотни же туфель – черных, белых, желтых, кожаных, атласных, замшевых, и с ремешками, и с камушками. Между туфель появились футляры, и в них заиграли светом блестящие грани хрустальных флаконов. Горы сумочек из антилоповой кожи, из замши, из шелка, а между ними – целые груды чеканных золотых продолговатых футлярчиков, в которых бывает губная помада.
Черт знает откуда взявшаяся рыжая девица в вечернем черном туалете, всем хорошая девица, кабы не портил ее причудливый шрам на шее, заулыбалась у витрин хозяйской улыбкой.
Фагот, сладко ухмыляясь, объявил, что фирма совершенно бесплатно производит обмен старых дамских платьев и обуви на парижские модели и парижскую же обувь. То же самое он добавил относительно сумочек, духов и прочего.
Кот начал шаркать задней лапой, передней и в то же время выделывая какие-то жесты, свойственные швейцарам, открывающим дверь.
Девица хоть и с хрипотцой, но сладко запела, картавя, что-то малопонятное, но, судя по женским лицам в партере, очень соблазнительное:
– Герлэн, шанель номер пять, мицуко, нарсис нуар, вечерние платья, платья коктейль…
Фагот извивался, кот кланялся, девица открывала стеклянные витрины…»
Кажется, с тех самых пор, как Алёна (в ту пору еще Лена Володина) пятнадцатилетней девочкой прочла в первый раз «Мастера и Маргариту», она мечтала узнать, что же это такое – «платье-коктейль»! Ну вот и сподобилась. Окна вышла из примерочной в первом, выбранном для этой цели, – белом с черными цветами, встала перед зеркалом, ужасно себе понравилась (платье сидело на ней не просто хорошо, но идеально, суперски!), и в эту минуту Ларисса сказала:
– Слушайте, а ведь я вас знаю. Вы писательница, верно?
Алёна растерянно пожала голыми плечами (платье держалось на тонюсеньких бретельках) и даже озябла от смущения. Она всегда жутко стеснялась, когда ее вот так внезапно, словно с печки упав, настигала та самая глория мунди, мирская слава, в честь которой, между прочим, и был назван магазин, где она примеряла платье-коктейль.
– Отлично! – провозгласила Ларисса и куда-то убежала, а когда Алёна вышла из примерочной в другом платье: черно-красно-желтом, очень авангардном и тоже весьма ей подошедшем, Ларисса протянула ей небольшую книжку, на обложке которой значилось: «Алёна Дмитриева. Призрак велосипедиста. Любовный детектив».
– Я вас по фотографии узнала, – сообщила Ларисса. – Вон там фотография, на четвертой сторонке. Книжечку подпишите, пожалуйста. Я ее невестке подарю: у меня сын недавно женился. Девушка наша библиотекарем в Правобережной работала, она счастлива будет, что ей настоящая писательница книжку подписала. Ее зовут Лерон. Что-нибудь такое душевное напишите, пожалуйста, оптимистичное… мол, все лучшее впереди… – И она протянула Алёне ручку.
– Где взяли книжку? – алчно спросила Галина.
– Да в ларьке у входа в павильон продают, – сказала Ларисса. – Только там больше нету, уж извините.
Галина и «Фиговый листок», явно навострившиеся тоже бежать за книжками, разочарованно надули губы. Алёна пообещала прихватить на шоу несколько авторских экземпляров и подписать каждой. Дамы повеселели.
Безучастной к ее творчеству оставалась только Евгения. Более того, глядя, как Алёна подписывает книжку для неведомой ей Лерон, она презрительно раздула ноздри. Очевидно, мадам «Красный шерл» не читала детективов, тем паче дамских, тем более любовных, особенно – принадлежавших перу какой-то там Дмитриевой из Нижнего Горького.
Да и ладно, подумаешь, не очень-то и хотелось!
– Правобережная – это где? – спросила Алёна, которая не очень хорошо знала губернию.
– Арзамасское направление, неподалеку от Лукоянова, – пояснила Ларисса. – Очень милое место, там пансионат фирмы, которую возглавлял мой покойный муж, там мы с Лерон и познакомились. Впрочем, Микка, это мой сын, ее знал еще в детстве, они в одном классе учились когда-то.
– Первая любовь! – с пафосом провозгласила Евгения. – На всю оставшуюся жизнь!
Алёна глянула на нее повнимательнее. Язва какая! Голос так и пропитан ядом! Что ей до этой женитьбы? А может, все проще? Может, эта размалеванная дама сама приглядывалась к сыну Лариссы? Или даже крутила с ним тайный роман? А что, такие случаи бывают сплошь и рядом, кого угодно спросите, вот хоть ту же Алёну Дмитриеву, например. А потом молодой человек просто уходит от своей взрослой подруги, чтобы найти себе пару, завести детей… законы жизни таковы, что вянут самые лучшие розы, и многие вянут не от времени, а от тоски… об этом тоже можно спросить кого угодно, все ту же Алёну Дмитриеву, например.
Ларисса не обратила на выпад Евгении никакого внимания. «Фиговый листок» и Галина, правда, переглянулись, но украдкой, деликатно.
– Итак, дамы, – провозгласила госпожа «Фиговый листок», – все, что вы выбрали, будет доставлено в «Остров Пятницы», ну, знаете, этот ресторан на Гребном канале, и там я буду ждать вас завтра на шоу. Начало в восемь, но вы должны приехать пораньше, к семи. Переодеться, накраситься – там будут два визажиста, приглашены специально для нас. Телевидение – это само собой. Так что я надеюсь на вашу сознательность. Все, до встречи, можем идти по домам.
– Кого подвезти? – спросила Галина. – Или все на машинах?
Евгения кивнула – да, мол, – кивнули и Ларисса, и «Фиговый листок».
Алёна подумала, может, и ей кивнуть, чтобы не выглядеть белой вороной, но, с другой стороны, ей не привыкать. Поэтому она кивать не стала, а улыбнулась и помахала рукой:
– А мы как зайчики – в трамвайчике. Или как утки – на маршрутке.
Галина засмеялась:
– Я вас с удовольствием подвезу. Вам же в верхнюю часть?
– С меня два романа, – прочувствованно сказала Алёна, чрезвычайно довольная тем, что ей не придется добираться до дома ни как зайчикам, ни как уткам: пять вечера, час пик, всюду толкотня и давка.
