Текст книги "Мужчина в пробирке"

Автор книги: Елена Арсеньева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

– А может, это вы «Скорую» вызвали?

– А на хрена?! – прошипел Мокрушин. – Совсем спятил? Гони их к черту!

– Вы с кем-то разговариваете? – Голос за дверью прозвучал настороженно. – Кто-то еще есть дома?

Мокрушин помотал головой, выразительно показал Жданкову кулак и скрылся в ванной.

– Никого нет, – сказал Жданков. – Я один.

– Я чувствую, вы в таком состоянии, что вам нельзя быть одному, – настойчиво сказала женщина. – Я профессиональный психолог, работаю с гендерными проблемами.

– С гендерными? – тупо повторил Жданков.

– Ну да, с проблемами пола.

– Пола?!

Как бы ни был Мокрушин разозлен, он еле удержался, чтобы не фыркнуть, до того смешно и глупо прозвучал голос Жданкова.

– Пола, – терпеливо повторила доктор. – Мужского и женского…

– Женского… – эхом отозвался Жданков – и Мокрушин ушам своим не поверил, услышав, что он открывает дверь.

«Блин, убью, истерик поганый!»

Врачи вошли. Щелкнул автоматический дверной замок.

Мокрушин прикрыл дверь в ванную комнату, затаившись, и подумал, что он будет выглядеть ну просто очень классно, если докторша отправится мыть руки, как и положено перед осмотром больного. Неохота было ему перед кем бы то ни было светиться!

Впрочем, врачи сразу же прошли в комнату. Шли двое. Докторша-то не одна, а с фельдшером, понял Мокрушин.

Он на цыпочках прокрался в коридор. Навострил уши. Какого черта со Жданковым приключилось?!

– Я… не знаю, что со мной, – раздался голос Жданкова, перемежаемый всхлипываниями. – Я встаю утром… смотрю на себя в зеркало… что случилось с моим телом?!

«Это как же? – мысленно удивился Мокрушин. – Ничего особенного с твоим телом не случилось! На культуриста не тянешь, конечно, а так – тело как тело…»

– А в каком смысле – с телом? – удивилась и докторша.

– А вот в таком! – взвизгнул Жданков, после чего послышался голос докторши – довольно-таки смущенный:

– Можете запахнуть халат.

«Он что, разделся перед ними?! – чуть не подавился хохотом Мокрушин. – Да он просто рехнулся сегодня!»

– Не вижу никакой патологии в вашем теле, – спокойно проговорила докторша. – Вот этот синяк на руке… ага, это просто вы тут расчесали… Вас укусил кто-то? Клопы в доме есть?

– Клопы? – со слезами в голосе воскликнул Жданков. – Да вы издеваетесь, что ли?! Я вообще не помню, откуда это взялось, и это – полная чушь! Никакой патологии в теле не видите? Да у вас глаз нету, что ли?! Да ведь это же мужское тело!

– А вы кто? – раздался взволнованный юношеский тенорок. Видимо, это фельдшер подал голос.

– Я – женщина! – взвизгнул Жданков. – Женщина! Вы это понимаете?!

– Та-ак… – прошептал Мокрушин. – Приплыли… Чокнулся. Кердык!

Он думал, что врачи сейчас расхохочутся или кинутся наутек, однако, к его изумлению, докторша говорила со Жданковым так спокойно, словно он изрекал вещи самые обыкновенные, а не «гнал гусей».

– Скажите, с чего все это началось? – спросила она. – Как вдруг такое случилось, что вы ощутили себя женщиной… в мужском теле?

– Что значит – ощутила? – тупо перепросил Жданков. – Я как была женщиной, так и осталась! Только тело мое изменилось.

– За одну ночь? – уточнила докторша.

– А?.. Что – за одну ночь?

– Я правильно поняла: вы уверяете, будто вчера у вас было нормальное женское тело, а за ночь оно каким-то невероятным образом… трансформировалось в мужское?

– Ну, типа того… – пробормотал Жданков и со слезами в голосе вопросил: – А так бывает? Чтобы тело из женского – в мужское?

– По-моему, науке подобные феномены неведомы, – сухо ответила докторша. – Мне кажется, на вашу проблему следует посмотреть с другой стороны…

– С какой?

– С психологической.

– Это в каком смысле? – тупо переспросил Жданков.

– Да в прямом! Почему вы не можете допустить такой мысли, что вы – мужчина и прожили жизнь как мужчина, но у вас вдруг произошел некий сдвиг в сознании, который заставил вас считать себя женщиной?

«Мать честная! – схватился за голову Мокрушин. – Да разве такое может произойти?! За одну ночь?! И чтобы в жизни, а не в фильме голливудском?!»

– А разве так бывает? – всхлипнул Жданков.

– С психикой может случиться всякое, она неустойчива, она капризна… в отличие от наших тел, которые более стабильны, согласитесь, – убеждала Жданкова докторша. – Попытайтесь посмотреть на проблему с той точки зрения, которую я вам предлагаю.

«Деловая тетка, – одобрительно подумал Мокрушин. – Сразу в корень смотрит! Но Жданков-то до чего докатился?! С чего это у него вдруг крыша поехала? Может, от того, что он не может мои деньги вытащить? Да… Нет, не может быть! Не может такого быть! Он должен это сделать!»

– Погодите, – слабым голосом сказал Жданков. – А ведь вы правы. Я помню… когда я очень сильно напрягаюсь, я вспоминаю… я – в мужском костюме, у меня есть семья, женщина рядом со мной – это моя жена, и еще у нас двое детей… Это мои дети… значит, я занималась любовью с женщиной?! Я – лесбиянка?!

Раздался истерический визг и пронзительные рыдания.

«Он даже рыдает, как баба!» – скрипнул зубами Мокрушин.

– Не говорите глупостей! – повысила голос докторша. – Вы занимались любовью со своей женой! Вы – мужчина, а не лесбиянка!

– Они зовут ее матерью, – причитал Жданков, словно не слыша доктора. – А ведь настоящая их мать – я! При чем тут она?!

– Вы – их отец! – крикнула докторша. – Вы – отец, а не мать! Возьмите себя в руки. Прекратите истерику! Прекратите, я вам говорю! Вы больны. Вы психически больны! Вам нужно лечиться!

– То есть я смогу стать или женщиной, или мужчиной? – с надеждой спросил Жданков.

– Вы вернете утраченное психическое равновесие и вновь ощутите себя полноценным человеком. Ваше заболевание очень трудно излечивается, но все же оно излечимо.

– Каким образом?

– Ну… вопрос непростой. – Теперь ее голос звучал задумчиво. – Самый легкий и радикальный путь – это отвезти вас в психиатрическую больницу. Несколько сеансов электрошока… знаете, что-то вроде лоботомии, – и все ваши проблемы будут решены. Правда, есть шанс, что вы обретете новые проблемы. Хотя человек, который вообще потеряет память, вряд ли будет волноваться из-за каких-то проблем.

– Да я бы лучше память потерял, – уныло проговорил Жданков, – чем так разорванно себя чувствовать. Понимаете, я боюсь мужчин… я даже вот этого мальчика, который с вами приехал, боюсь! Вот с вами я могу разговаривать спокойно, как женщина с женщиной…

– Прекратите, – сурово велела ему докторша. – Вы разговариваете со мной, как мужчина с женщиной! Не хотите испытать прелести лоботомии? Я вас понимаю. Тем паче что существует и другой путь.

– Какой? Если вы так говорите, значит, вы уже видели таких, как я?.. – с надеждой воскликнул Жданков.

– Видела, – ответила она решительно. – Это редкие и очень тяжелые случаи, справиться с которыми наша традиционная медицина не в силах.

– Но как же… вы ведь говорите, что есть другой путь? – в голосе Жданкова вновь зазвенели слезы.

– Вы не понимаете? – презрительно усмехнулась докторша. – Если нельзя пойти традиционным путем, следует испробовать нетрадиционный!

– Это как? Нетрадиционный путь… это как? Вы считаете, что мне нужно ампутировать… член?!

Мокрушин затолкал в рот кулак. Хохот, неудержимый истерический хохот распирал его, буквально рвался наружу. Если бы он не был уверен, что ему лучше не показываться людям, он бы сейчас катался по полу и ржал как конь. И даже громче.

– Вы всегда были таким тупым, или это пришло к вам вместе с женским характером? – ледяным голосом спросила докторша.

«Жжешь!» – чуть не взвизгнул Мокрушин.

– Понятие такое – нетрадиционная медицина – вам знакомо?

– Это что, мне к колдунам идти? К ведьмам?! – возмутился Жданков. – К этим шарлатанам?!

– Ну, далеко не все они – шарлатаны. Так уж принято у нас, медиков, говорить, да – называть их шарлатанами, чтобы поддержать весьма шаткий престиж официальной медицины. Но раз уж у нас пошел такой разговор, я вам признаюсь: среди целителей и впрямь встречаются настоящие чудодеи. Понимаете… в моей практике был один случай, очень схожий с вашим. Причем это произошло не так уж давно, примерно месяц тому назад. Нас вызвала женщина, которая вдруг почувствовала себя мужчиной. Я ничем не могла ей помочь, сделала укол, мы уехали, на прощанье предложили ей обратиться к психиатру. И вдруг я с ней случайно встретилась. Буквально на днях. Мы оказались рядом в троллейбусе. Я спросила, как дела… она, сияя, ответила, что все отлично, все превосходно, она спасена от того безумного состояния, и спасла ее целительница Оксана.

– Как? – взволнованно воскликнул Жданков. – Как именно она ее спасла?!

– Ну, вы понимаете, я подробностей не выпытывала… Эта женщина рассказала, что сначала целительница с ней просто поговорила, а потом дала какое-то лекарство. Какое-то крошечное количество. Буквально – одну таблеточку. И у нее мгновенно прояснилось сознание. Она вновь почувствовала себя женщиной. Принялась благодарить целительницу, но та ее остановила. Прошло пять минут… и безумие вернулось! Эта женщина была вне себя от горя. Но целительница сказала, что у нее есть средство для излечения такого состояния. Это лекарство, которое она делает сама… очень трудоемкий и долгий процесс, связанный с огромными затратами энергии… ее психической энергии, понимаете? Она сказала, что лечение стоит тысячу евро. Но результат гарантирован. Рецидива не будет. Так и получилось.

– Тысячу евро?! – с ужасе воскликнул Жданков. – Но мне негде взять такие деньги! Просто негде! Понимаете?

– Да я понимаю, но я же не менеджер этой целительницы Оксаны… Какой смысл об этом со мной говорить? Я ее в жизни не видела. Лучше вам лично с ней встретиться и все обсудить.

– Но где она живет, вы хотя бы знаете?

– Нет… Но я на всякий случай записала ее телефон. Просто так, случайно. Где же он?.. О господи, у меня в сумке такой кавардак… Ага, вот, точно. Запишите в свой мобильный. Вдруг пригодится?

Послышались короткие пикающие звуки – Жданков записывал номер. Докторша диктовала ему какие-то цифры.

– Ну вот, – сказала она. – Теперь у вас есть надежда.

– Нет! Я ни к кому не пойду! Это неправда! Уходите вон! – внезапно заорал Жданков. – Вы все врете! Врете! Я не мужчина! Вы врете!

Хлопнула входная дверь, и эхом на этот звук отозвался очередной взрыв рыданий.

Мокрушин плюнул. Итак, у Жданкова опять началась истерика.

Едва он успел прошмыгнуть в ванную, как по коридору быстро протопали шаги, Мокрушин даже не успел выглянуть и посмотреть на врачей.

А Жданков все орал им вслед:

– Уходите! Убирайтесь!..

А они уже давно ушли – лифт прощально гудел.

Мокрушин больше не мог этого терпеть.

– Как же ты мне надоел! – Он ворвался в комнату, сгреб Жданкова за воротник и от всей души отвесил ему пощечину: – Идиот! А ну, приди в себя!

В выпученных, залитых слезами глазах Жданкова мелькнул слабый проблеск мысли.

Мокрушин отпустил его, с отвращением отряхнул руки.

– Ты все слышал? – прошептал Жданков.

Мокрушин кивнул – говорить с этой тряпкой ему было противно.

– Они врали… а может, нет? Может, и правда – позвонить целительнице? – пробормотал Жданков, уже без завываний и всхлипываний, нормальным голосом.

Мокрушин молча пошел в кухню. Да пусть этот придурок хоть черту лысому звонит!

Есть ему хотелось страшно.

Через несколько минут появился Жданков, снял с крючка клетчатый фартук, надел его и поставил греться вчерашний суп. Вид его – в махровом халате выше колен и в этом фартуке – был нестерпимо бабий. У Мокрушина челюсти свело от отвращения. Так бы и вдарил промеж ног этой «поварихе»! Но есть очень уж сильно хотелось, приходилось терпеть.

– Я ей дозвонился, – сказал Жданков. – Поговорил с этой Оксаной. Она назначила мне встречу сегодня. Но деньги… где мне взять деньги?

– Ты должен немедленно «вынуть» мои бабки! – рявкнул Мокрушин. – Тогда все проблемы решатся. И твои, и мои. Только, умоляю, оденься нормально, не могу я на твои кривые волосатые конечности смотреть!

Жданков сморщился. На глаза его вновь навернулись слезы.

– Но мне же нечего надеть… – пролепетал он жалобно.

Ну, это уже полный, полнейший писец!

– Оденься, как нормальный мужик! – прорычал Мокрушин.

Издав протяжное рыдание, Жданков поплелся в комнату, к шкафу.

Мокрушин торопливо доел суп. Его так и разрывало – то от ярости, то от хохота. Честно говоря, он никак не мог поверить, что Жданкова скрутило всерьез. Это было так… нелепо! Смехотворно, позорно! Все казалось: поддать ему посильнее – он и образумится.

Мокрушин допил чай и пошел в комнату. Жданков охорашивался перед зеркалом: подправлял брови, складывал губки бантиком – и опять выглядел переодетой в мужскую одежду женщиной.

– Слушай, – сказал Мокрушин, – ты должен хоть пополам разорваться, но добыть мои деньги. Это, прежде всего, в твоих интересах. Иначе ты навсегда останешься такой вот полубабой. Должен! Обязан! Понял?!

– Почему ты говоришь со мной в мужском роде?! – взвизгнул Жданков.

Ну, это стало уже последней каплей! Больше терпеть не было сил!

Мокрушин пошел к своему дивану и достал из-под подушки одну штучку. Наверное, эти алые трусики забыла хозяйка квартиры. Они валялись за диваном, и Мокрушин очень обрадовался, когда их нашел. Иногда он на них дрочил, когда затянувшееся воздержание совсем уж его доставало.

Он швырнул трусики в лицо Жданкову:

– В женском роде к тебе надо обращаться? Барышня?! Тетенька?! Мадам?! Придурок! Ты – мужчина! Ты же мужчина! А если ты баба – тогда надень бабьи трусы!

Плюнув на пол, он вышел в коридор и с силой захлопнул за собой дверь – аж косяк задрожал. Услышал, что Жданков издал протяжный стон…

И вдруг из-под двери сильно потянуло холодом.

Что он, балкон открыл, что ли, этот сумасшедший?

Почуяв неладное, Мокрушин заглянул в комнату… как раз в тот момент, когда Жданков перевалился через перила балкона.

Он не стал смотреть. Девятый этаж все-таки…

Надо было срочно смываться. Если кто-то его увидит – все, кранты! Еще решат, что это он сбросил Жданкова с балкона. Вспомнят его судимость… не выберешься тогда!

Бежать. И как можно скорее! Только сначала уничтожить все следы своего пребывания в этой квартире…

* * *

Артем на бегу выхватил ключи, приложил магнитный кругляшок к домофону, вбежал в подъезд. На первом этаже кто-то из соседей возился у почтовых ящиков. Он, не глядя, буркнул: «Здрасьте!» – и взлетел на третий этаж. Отпер дверь. Вики не должно быть дома, она в это время обычно уходит по своим статистическим делам.

Артем развязал жгут, заботливо сунул его в карман куртки, скинул башмаки, сунул их под низенькую табуреточку, на которую садилась Вика, обуваясь, схватил кроссовку, стоявшую в углу, и начал надевать, как вдруг осознал, что держит в руках вовсе не свою кроссовку, а совсем другой башмак.

Он почему-то не включил свет, пошел в кухню, чтобы его рассмотреть.

Хм. В самом деле! Мужской башмак: мокасин, отличная кожа, сразу видно дорогую вещь. А вот и второй…

Артем зачем-то взял и его тоже, заглянул внутрь одного, потом другого. Посмотрел на число сорок два, обозначавшее размер.

Поскольку он сам носил сорок четвертый, это явно были не его мокасины… тем паче что у него и мокасин-то отродясь не было!

Артем поставил туфли на место и недоумевающее посмотрел на них.

Откуда же они здесь взялись?

Что, кто-то пришел в дом, разулся на пороге и…

И что?

Но Вики же нет дома!

Ха, да она дома! Вот и пальто ее висит на вешалке… а рядом мужская куртка – черная замшевая, – тоже дорогая, как и мокасины. Куртка порвана на плече и зашита, но как-то небрежно.

Да фиг с ней, с курткой. Вика дома? Но почему же она не вышла к нему?

Артем шагнул к двери в комнату и только сейчас заметил, что дверь-то закрыта.

Почему?

Потянулся к ручке – и замер, услышав ритмичный скрип дивана.

У них было такое скрипучее ложе… это был хозяйский диван, и поначалу, когда они поселились в этой квартире, обставленной чужой мебелью, они ужасно смеялись над этим скрипом, потому что представляли всевозможные способы, которыми этот диван расшатали до такого состояния, и сами в таких способах изощрялись вовсю. Потом диван скрипеть перестал, потому что они начали спать отдельно. А теперь…

Да нет, не может быть! Не может…

И тут Вика застонала. Артем помнил эти ее стоны, хотя уже давно их не слышал…

Схватился за голову…

Что делать?!

– Я их убью… – шевельнул он губами, но сам себя не расслышал – в кармане его джинсов вдруг ожил мобильник, поставленный на вибратор.

Артем очнулся.

Постоял еще мгновение, переводя дыхание, повернулся и побрел в подъезд. Уже перешагнул через порог, когда сообразил, что идет в одних носках. Наклонился, поднял кроссовки и, держа их под мышкой, осторожно, почти бесшумно запер дверь.

На площадке обулся – и помчался вниз по лестнице. Выскочив на крыльцо, увидел встревоженную Галю:

– Артем Сергеевич! Ну что вы так долго?! Говорили, три минуты, а сами чуть не десять пробыли! Я уже вам звонила! Там же порезанные!

Артем кивнул – помню, мол.

Он и правда помнил о вызове, именно поэтому не распахнул дверь и не ворвался в комнату, где скрипела кровать – и где была Вика…

С кем?

Да какое это имеет значение?! Главное – что не с ним!

– А вы жгут забрали? – хозяйственно спросила Галя.

Артем еще раз кивнул – говорить не мог.

Примерно за два месяца до описываемых событий

Володька тупо моргал, уставившись в черное отверстие дула, а оно смотрело ему прямо в глаза.

– Скоти-ина… – вдруг простонала «тетка», уставившись на его руку, сжимавшую пробирку. – Ты открыл… Ты их открыл?! Разбил?! Вылил?!

В ее голосе и в глазах была такая ярость, что Володька реально струхнул. Он себя никогда храбрецом не считал, если честно, а из пистолета в него целились вообще впервые в жизни. А главное, палец страшной гостьи отчетливо заплясал на спусковом крючке.

– Нет, нет, ничего я не разбил, – забормотал он, – ничего, воду только вылил, хотел посмотреть, что…

– Кто тебя послал, говори, быстро?! – рявкнула она.

Проворно выхватила у Володьки пробирку, сунула ее в карман плаща, вцепилась в его руку и вывернула ее каким-то хитрющим манером, да так, что Володька взвыл и упал на колени. Холодное твердое дуло уткнулось ему в затылок.

– Кто тебя послал?! Считаю до трех, потом стреляю. Ну? Раз!..

Сейчас в ее голосе уже не было ярости, он был просто ледяным, равнодушным, и Володька понял: эта сука выстрелит! Для нее эти пробирки с голубой и розовой водичкой дороже его жизни, то есть, вообще, его жизнь по сравнению с ними ничегошеньки не стоит. Ему не вырваться… она застрелит его мгновенно и хладнокровно, соседи ничего не услышат, кроме легкого хлопка, да и кому слушать-то: на их этаже одни пенсионеры живут, а они все на дачах сейчас сидят! Она застрелит его, заберет свои пробирки, свой чемодан и эти придурочные бумажки с абракадаброй; вытрет все, к чему могла прикоснуться, чтобы избавиться от отпечатков пальцев, – и исчезнет. А он, Володька, останется валяться на полу – между прихожей и коридором, ведущим в кухню. И лежать он будет там до тех пор, пока не вернутся с дачи родители и не найдут его уже основательно подгнивший труп…

Воображаемая картина собственных провалившихся, высохших, незакрытых глаз и изъеденной муравьями и тараканами щеки произвела на него такое ужасное впечатление, что Володька взвыл:

– Нет! Никто! Я перепутал! Я нечаянно взял!..

– Зачем тогда открыл бутылки? – еще сильнее, еще крепче и больнее уткнулось дуло – в его шею на этот раз.

– Просто посмотреть! – прорыдал Володька.

Ну да, он расплакался – а кто бы не расплакался на его месте? Разве что какой-нибудь мачо, да и то – киношный, а Володька не был никаким мачо, ни реальным, ни киношным, и ему было страшно до… до изнеможения!

Когда в тебя тычут дулом пистолета, оказывается, ощущение совсем другое, чем когда ты в кино такие штуки видишь. Врагу такого не пожелаешь…

Мысли о сопротивлении даже не пришли ему в голову. Инстинкт самосохранения сработал четко: лежи тихо и попытайся как-то умилостивить эту чокнутую фурию. Ее надо уговорить уйти подобру-поздорову, надо заставить ее понять, что он ничего… ничего плохого… Что ж там такое, в этих проклятущих пробирках, из-за чего она так взбеленилась?!

Наркотики, наверное. Наверняка! А наркодилеры тех, кто им мешает, пришивают на месте, об этом во всех детективах пишут и во всех триллерах такое показывают!

– Посмотреть… – вновь простонал Володька, пребывая в состоянии полнейшей безысходности.

– Какого черта ты хотел посмотреть?! – рявкнула предполагаемая наркодиллерша. – Это же не твои вещи! Ты небось не такой идиот, каким на первый взгляд кажешься, ты же сразу понял, что чемодан чужой!

– Понял! Еще на Курском! А что было делать?!

– В милицию пойти! Дурак! В станционное отделение! Оставить там или чемодан, или заявление! Я еле успела на свой поезд на Ярославский вокзал, все вещи у меня в другой сумке были, я только сегодня утром, уже дома, обнаружила… – у нее голос аж сел от ненависти, – твое протухшее барахло!

Новая слеза скатилась из зажмуренного Володькиного глаза, стоило ему только вспомнить… колбаса кровяная, брынза овечья… черная, как Викочкины глаза, черешня… а вино! «Сухолиманское» и это, как его, «Одесское десертное»… Оно что, тоже прокисшее?! Ему этого уже никогда не узнать – убийца выбросит все, что он так заботливо покупал на Привозе, а вино выпьет за помин его души…

– Я сразу стала звонить по всем вокзалам, во все станционные отделения полиции Москвы, поняла, что никто туда не обращался, и стала искать какие-то твои опознавательные знаки. Нашла в боковом карманчике карточку гостя из гостиницы «Дерибас», позвонила туда, еле умолила назвать твои имя и фамилию. Они сказали, что ты из Нижнего, но адрес не дали, телефон – тоже, бдительность у них вдруг проснулась! Стала пробивать все телефонные справочники по компьютеру… Слава богу, у тебя такая фамилия замечательная – Мальчиков, их мало, Мальчиковых, и среди них всего один Владимир нашелся… повезло мне, повезло, что ты тоже из Нижнего…

– А мне не повезло, – глухо проронил Володька. – В вашем чемодане ничего не было, никаких опознавательных знаков, только эти бумажки с каракулями.

И подумал тоскливо: «А ведь я-то ничего не искал, ни по каким карманам не смотрел, а вдруг там и правда что-то лежало, гостиничная карточка или еще что-нибудь?! Болван я…»

Печально чувствовать себя болваном, и особенно грустно, если это твое последнее ощущение на пороге смерти…

Кошмарная гостья мгновение помолчала, потом просипела – словно у нее от ужаса голос сел:

– Где они? Где бумаги?! Ты их выбросил?!

– Да ничего я не выбрасывал! – взвыл Володька, с очередным припадком леденящего ужаса вспомнив, как он собирался выкинуть бумаги еще на Курском. – Хотите, можете на кухне посмотреть!

– Вставай! – скомандовала она, дернув его за шиворот. – Ну! Веди в свою кухню!

Володька кое-как поднялся и на дрожавших ногах потащился по коридорчику.

Увидев свой раскрытый чемодан, раскиданные бумаги и опустошенные бутылки, «тетка» издала протяжный мучительный стон.

– Ну откуда я мог знать, что это кому-то нужно? – устало (небось устанешь тут!) вздохнул Володька. – Просмотрел, что там, в папках, – не, ну ничего не разберешь, вроде какие-то формулы, но это же не формулы, а так, бредятина. Думал, просто собрали старые ненужные бумажки, сунули в чемодан, чтобы бутылки не разбить…

– Козел! – Она резко развернула его лицом к себе. – Старые ненужные бумажки?!

У нее дыхание перехватило от злости, она смотрела на него совершенно белыми, бешеными глазами, а Володька ничего не мог поделать: просто стоял, шмыгал носом и тоже смотрел на нее, моргая мокрыми слипшимися ресницами. И он увидел – отчетливо увидел, – как безумие уходит из ее глаз, как лицо ее становится не таким заострившимся, палаческим, а обыкновенным женским лицом, кстати, довольно-таки красивым, только, может быть, с излишне резковатыми чертами. И глаза у нее оказались вовсе даже не белые, а зеленые.

Стоп: да это же та самая тетка, которую он видел на платформе аэроэкспресса во Внуково!

Вот блин… Мог бы и раньше догадаться!

– Господи, какой же ты теленок, оказывается, – вдруг сказала она со вздохом. – Глупенький теленок. «Не формулы!.. Бредятина!..» А тебе не приходило в голову, что если кто-то исписал тонно-километры бумаги такой вот бредятиной, значит, в этом был какой-то смысл?

– Смысл? – наивно повторил Володька и вновь моргнул. Вот это ему в голову точно не приходило!

– Скажи честно: хоть один листок выбросил? – спросила «тетка».

Володька неистово замотал головой.

– Твое счастье, – пробормотала она. – Твое счастье, Владимир Мальчиков! А теперь – давай-ка собери все это. Бумаги, бутылки… Наливай в бутылки воду, осторожно опускай туда пробирки, затыкай бутылки пробками, оборачивай каждую газетой и клади в чемодан! Между бумагами, чтобы не разбились.

– У меня сургуча нет, – шепнул Володька виновато.

– Ладно, как-нибудь. Приступай!

Ну, он и приступил.

Она села за стол – пистолет не опустила, это Володька видел краем глаза. Да если бы и опустила – что, разве он на нее набросился бы? Да ни в жизнь! Во-первых, не успел бы. Во-вторых… Володька мог перед другими из себя кого угодно изображать, но сам-то он про себя все знал. Он бы уговаривал ее, молил, но не набрасывался. Может, если потом упасть перед ней на колени и взмолиться… может, она подобреет? Не убьет его?

Правильно она сказала – теленок! Ну и ладно, не всем же Бандерасами рождаться! Или этими, как их… он попытался вспомнить хоть одного киношного супермена, но не смог. Забыл. Да тут небось и собственное имя забудешь!

* * *

С этими порезанными пришлось им повозиться. Они все еще дрались, когда приехали врачи, так что Артему пришлось их разнимать. Вернее, оттаскивать женщину от мужчины. Он был крепко избит, руки изрезаны столовым ножом – к счастью, в пылу пьяной драки женщина нож уронила, а поднимать не стала: набросилась на сожителя с кулаками. Иначе, может, и прирезала бы его, потому что защищаться он решительно не мог – так был пьян.

Его наскоро перевязали и, вколов обезболивающее, усадили в кресло, где он моментально и уснул. Но вот жена его никак не могла угомониться.

Женщина попыталась было подраться и с Артемом, но он швырнул ее на диван и связал руки все тем же жгутом, который выхватил из кармана, мельком подумав, что он сегодня уже дважды ему пригодился. Бог троицу любит, вот уж – воистину!

Она материлась ужасно, билась на диване, орала. Платье на ее груди было порвано, сползало с плеча, обнажив расчесанную ссадину на руке.

– Вам это ничего не напоминает, Артем Сергеевич? – хихикнула Галя, которая, когда хотела, могла быть очень даже ехидной. – Этот мат-перемат… Что сегодня с женщинами творится, а?!

Он мрачно кивнул. Да, напоминает…

Надо позвонить Ирине Филимоновне, узнать, как там дела у Лизы. Из-за сегодняшней суматохи он забыл о своем обещании.

– Артем Сергеевич, по-моему, тут без второго фронта не обойтись, – сказала Галя, разглядывая лицо женщины. – Посмотрите: у нее пена изо рта идет, глаза закачены… крутой вариант! Нам еще этого чувака в травму везти, а с ней что же делать?

– Ладно, сходи к машине, свяжись с диспетчером и вызови для нас танковую дивизию, – буркнул Артем.

– А вы… ничего, что вы один тут останетесь? – боязливо спросила Галя. – Еще очухается мужик да набросится на вас… Может, ей аминазин пока вколоть?.. На всякий случай?

– Давай быстрее! – раздраженно рявкнул он. – Приедут спецы – уколют.

Галя убежала звать «второй фронт». Когда бригада на выезде не может справиться своими силами, они вызывают специалистов: психиатров, как в данном случае, кардиологов, реаниматоров… Это и есть – второй фронт. А «танковой бригадой» называют психиатров. Кто это придумал – неизвестно. Но так уж их называют, вот и все. Причем, сколько Артем помнил, раньше психиатров звали просто «психами». Но с некоторых пор, когда жаргон врачей «Скорой» проник в Интернет, им стали щеголять все, кому не лень, даже те, кто раньше обходился без него.

Артем присел на краешек стула.

Его трясло… впрочем, не из-за драки. Он бы не возражал, если бы полуживой мужик вдруг обрел силы, а его сожительница каким-то образом смогла развязать руки, чтобы потом они вдвоем набросились на него. Ему хотелось драться, ему хотелось бить… все равно кого, только бы бить.

«Но свой шанс ты уже упустил, – пробормотал где-то в подсознании гаденький такой голосок. Иногда его называют внутренним голосом. – Не старайся уверить себя, что тебя позвало в дорогу только это пресловутое чувство долга! Ты просто струсил! Струсил! Поэтому и удрал. А теперь, перед этими чокнутыми алкашами, строишь из себя такого крутяка!»

Внутренний голос был куда ехиднее голоса Гали, вообще, ехиднее любой ехидны на белом свете!

Артем нервно дернулся.

«Что-то у тебя только самолюбие и играет, – продолжала «внутренняя ехидна». – А как насчет боли в разбитом сердце? Горечи потери? Ты даже не очень-то и ревнуешь… Может, ты где-то как-то даже рад, что все так вышло? Что у тебя теперь есть полное моральное и даже материальное право послать «нах» всю эту псевдосемейную жизнь?! Ась?»

Артем вскочил. Пустая бутылка подкатилась ему под ноги. Он схватил ее и с силой запустил в обшарпанный гардероб.

Бутылка разлетелась на осколки, а из гардероба послышался истошный визг.

Артем кинулся к шкафу, открыл дверцу – и увидел молоденькую девушку, хиленькую такую блондиночку с немытыми волосами, в узких джинсиках и обтягивающем черном свитерке, покрытом короткими меховыми ворсинками.

– Людка, твоя шуба лезет, она меня всю изгадила! – сообщила она плаксиво, выбираясь на белый свет и отряхиваясь. – А вы чего бутылками кидаетесь? – зло спросила она Артема.

– Нечаянно, – лаконично объяснил он. – А вы что в шкафу делали?

– Угадай с трех раз, – буркнула девушка. – Людка-то утихомирилась?

И боязливо поглядела на диван, на котором лежала связанная женщина, которая, судя по всему, и была Людкой.

А та, притихшая было, вдруг ожила и рванулась с дивана. Не удержалась на ногах, упала, попыталась подняться, но из-за связанных рук все время теряла равновесие, пыталась куда-то поползти, заревела нечеловеческим голосом что-то неразборчивое…

В комнату вбежала Галя. Вдвоем с Артемом они кое-как попытались удержать Людку, которая совершенно явно обезумела. Без дураков…

От ее криков очнулся порезанный муж и тоже заорал:

– Да не трогал я ее! Пальцем не трогал!

– Кто бы сомневался, – проворчала Галя. – Соседка зашла – просто поговорить. А тут жена вернулась не вовремя – поговорить-то и помешала!

Да, похоже, это бытовая сцена ревности в чистом виде. Такое сплошь и рядом случается, подумал Артем, и драка – это нормальное человеческое проявление ревности. Драка, а не бегство «по служебным обстоятельствам»!