Текст книги "Токио и плантации жемчуга"

Автор книги: Елена Мищенко

ИТАЛИЯ

Следует отдать должное, что зарубежные поездки, которые шли под эгидой Союза архитекторов, были, как правило, хорошо организованы. Стоили они не очень дорого, но гостиницы бронировались в центре городов, жили мы на полном пансионе, и не было такой жесткости, как в профсоюзных командах – перемещаться только подвижными тройками. А самое главное были великолепные гиды либо с архитектурным, либо с искусствоведческим образованием. Немудрено, что люди, имеющие доступ к этому благу, старались максимально его использовать. И в этих поездках я встречал москвичей, с которыми уже сталкивался в подобных турах. В частности, в итальянской поездке я увидел одну из дам, которая меня обвиняла в Париже во всех смертных грехах.

Оказавшись в Милане, мы отправились вечером посмотреть театр La Sсala и пассаж Виктора Эммануила, и забрели довольно далеко от нашего отеля. Возвращались на автобусе. Когда мы проехали немного, водитель высунулся в салон и сказал «фермато факультативе», или что-то в этом духе. Я вслух перевел «остановка по требованию», а сам подумал: какой интересный язык – если знать музыкальную, преферансную, медицинскую терминологию, можно узнавать многие слова. Московская дама сказала сквозь зубы:

– Надеюсь, что теперь вы не будете утверждать, что не знаете итальянского?

Мои объяснения насчет музыкальной и прочих терминологий были приняты с большим сомнением. Это были времена общего недоверия.

В следующий раз я попал в Италию через 15 лет. Многое изменилось. Мы ехали с туристической фирмой, рекламирующей, как и другие фирмы, что они покажут максимум того, что можно показать. При такой программе невозможно ни остановиться, ни посмотреть, ни подумать. И отправились мы на эти злоключения в Пиринейских горах, на семи ветрах, на форумах Романских, в храмах Францисканских, в хоромах Ватиканских под знаменем туристической фирмы «Трафалгар» и под командованием легионера Аугусто Тасканского (таскал нас всюду). Для нас он был просто Гас.

 
Беру я Леночку за талию,
И отправляюсь с ней в Италию.
Мы идем по трапу чинно,
По-латыни говорим —
«Airport Fiumicino»,
Значит, прибыли мы в Рим.
Гас нас садит всех в автобус
И везет к отелю «Глобус».
 

Из Рима мы выехали на автобусе в очень плохую погоду.

 
Дождь и слякоть, путь неблизкий,
Наконец-то и привал.
На горе Франциск Ассизский.
Город дивный основал.
 

Наш экскурсовод, энергичная итальянка, встретила нас и, не дав опомниться, подняла опознавательное знамя и погнала в бешеном темпе, без остановок, через этот очаровательный городок, в гору.

Когда добрались, наконец, до храма, возникла неприятность. Нашего пожилого попутчика отказались пустить в храм в шортах. Он попытался выяснить причину. Грубый служитель сказал ему, что незачем демонстрировать в храме свои мужские достоинства. Тут вмешалась бойкая подруга старичка – девица из сопровождения, и заявила, что демонстрировать ему, в общем-то, нечего.

 
Неприятна тема эта,
Но придется описать.
Без него, без туалета
Ведь не можем мы…
В них услуги платные,
И кассиры штатные.
Возле города Ассизи
Раздается русский мат,
Это в городе Ассизи
В туалете автомат.
А в Венеции новинка —
Вы должны купить билет,
Без него не влезть в кабинку
На Сан-Марко в туалет.
В небе солнце светит ярко,
Озаряя это диво.
Мы идем на пьяццо Марко,
Через ponto, вдоль по vio.
 

Голубые каналы, гондольеры, узенькие улицы, горбатые мостики, старинные палаццо, художники на площади Святого Марка. Мы в Венеции, мы наслаждаемся этим удивительным городом, воспетым и описанным многочисленными почитателями. Мы приехали после окончания карнавала, но он еще чувствовался. Многочисленные магазинчики были сплошь завешаны масками. Мы выбрали самую красивую, и автор, лауреат конкурса «Золотая маска» маэстро Барбини, подписал ее нам.

И снова в путь!

* * *

 
Полдня дорога через горы,
И в милях ста или двухстах
Пред нами вновь встают соборы.
Мы на шекспировских местах.
А во дворах дворцов Вероны,
Что простояли многи леты,
Аркады, башни и балконы,
И среди них балкон Джульетты.
 

* * *

 
Флоренция, Флоренция —
Титанов порождение,
Искусства квинтэссенция,
Вершина Возрождения.
И, вздымаясь, словно горы
Небывалой высоты,
Поднимаются соборы,
Сан Мария дель Фиоре,
Образ дивной красоты.
Если б вы меня спросили,
Где покоится Россини,
Если б вы узнать хотели,
Где лежит Маккиавелли,
Где лежит Буанаротти,
Если только вы не против,
Я б повел вас в Санта Кроче —
Пантеон известный очень.
И во всех святых местах
Ювелиры на постах.
И повсюду ювелиры
Выколачивают лиры.
 

И, наконец, последний автобусный перегон – снова Рим. Едем прямо в Ватикан.

 
Пробиваемся с трудом
В замок Ватиканский,
Здесь Гоморра и Содом,
Просто сумасшедший дом
Чисто итальянский.
Словно в битве воеводы,
Рать ведут экскурсоводы.
Взоры озверевшие,
Голоса осевшие.
Чтоб не сгинуть в этой свалке,
Машут шарфами на палке
На бегу, на все глазея,
И хватаясь за затылки,
Вылетаем из музея,
Словно пробка из бутылки.
И опять большой автобус
Нас везет к отелю «Глобус».
Поздний ужин с капуччино,
И опять Фиумичино.
 

Гуд бай! Ариведерчи, Рома! Вылетая из Рима, я вспоминал, как покидал Италию в первый раз. Тогда мы вылетали в Шереметьево из Милана. Итальянцы придумали свой способ борьбы с террористами. После прохождения таможенного досмотра нас отвезли на автобусе к самолету. Мы выстроились в очередь у трапа, а наши чемоданы стояли на земле у багажного люка. Каждый пассажир должен был подойти к вещам, взять свой чемодан и вручить его грузчику, который ставил его на подъемник. Таким образом, если пассажир засунул в багаж бомбу, он должен был с нею и лететь. Это было еще то счастливое время, когда не было девушек-смертниц с поясами шахидов.

Совершив положенную процедуру со своим чемоданом, я отправился в самолет и уселся на свое место. Незадолго до вылета в салон ввалился мужчина мощного телосложения с двумя здоровенными пакетами, которые он засунул в отсек для ручной клади. Затем он бухнулся в кресло рядом со мной, сказал «Добрый день» и начал вытирать платком лицо и шею. Этот день в Милане был очень жарким.

– Фу-х! Еле дотащил. Знал бы, что с этой выставкой будет столько мороки, не стал бы впутываться в это дело. А все жена! Приспичило ей устраивать выставку в Ленинграде.

– А что за выставка? – из вежливости поинтересовался я.

– Да моя выставка! Персональная. Я художник Никонов. Вот это я припер свои работы.

– А что, до этого была выставка в Милане?

– В Милане я живу уже пять лет. Я здесь закончил Академию. А до этого я жил в Ленинграде. Так что я ваши порядки знаю. Еще неизвестно, чем это все кончится.

– А почему вы не сдали работы в багаж? – не унимался я, – И почему они такие тяжелые?

– Да это все акварели, окантованные под стеклом.

– Так зачем же вам было везти столько стекла? В Ленинграде бы и застеклили.

– Знаю я ваши советские порядки. Я всю молодость прожил в Советском Союзе. Там проще написать новую картину, чем окантовать старую. Вот я все с собой и тащу.

Мне эти беседы не очень понравились. Говорил он громко, а я, в отличие от моих московских дам, еще не определил, кто у нас стукач. Я попробовал перевести тему:

– Сидим уже больше часа, и никакого движения.

– Этого и следовало ожидать. Это же ваш «Аэрофлот». Говорил я жене: «Бери билет на «Дельту». Нет, у вас порядка никогда не будет.

Чтобы прекратить этот разговор, я пошел к стюардессам выяснить, что происходит. Когда я вернулся, он у меня спросил:

– Ну что, скоро мы полетим?

– Не знаю. Стюардессы говорят, что какой-то кретин оставил два чемодана у багажного люка и не хочет их забирать. Они уже дважды объявляли по радио.

– Подумать только, что за мерзкие люди, и из-за них мы должны страдать. А почему чемоданы оказались у самолета?

– Как почему? Ведь каждый должен опознать свой чемодан и отдать грузчику.

– Слава Богу мне удалось протащить картины в салон. Но два чемодана я сдал в багаж, – он перегнулся через меня и выглянул в иллюминатор. – Позвольте, это же мои чемоданы. Ну и порядки!

Он помчался к выходу, и через десять минут вернулся возмущенный:

– Подумать только! Меня лично никто ни о чем не предупреждал, а сейчас еще ко мне же в претензии, что я задерживаю рейс. Что за народ – никакого порядка!

Он осмотрелся вокруг в поисках сочувствия, но тщетно. Никакого сочувствия не было. Пассажиры смотрели на него безо всякой симпатии. А один повернулся и заметил:

– Что значит «не предупреждали»? Только о ваших чемоданах радио бубнило целый час и на русском, и на итальянском.

В дальнейшем он помалкивал и в разговор о советских беспорядках меня не втягивал.

После приезда в Киев я на второй день вышел на работу, которая меня тут же засосала своими проблемами. Появились новые объекты, да и старые не давали покоя.

ГОЛОСЕЕВСКАЯ ПЛОЩАДЬ

Приятели проявили мне пленки со слайдами у какого-то частника. Я не мог рисковать – неизвестно, когда попаду туда еще раз. Я разрезал пленки, вставлял слайды в рамки, еще раз просматривая и переживая красоты Италии, грандиозность Санта Мария дель Фиоре, исторические дали Римского Форума, нагромождения лавок на мосту Понте Веккио и живописные отражения в канале моста Понте Риальто.

Мои коллеги потребовали перенести мои рассказы с впечатлениями в актовый зал с показом на большом экране. Я подготовил три часовых встречи с архитектурой Италии. Ребята подобрали итальянскую музыку для сопровождения. Я был в состоянии эйфории, когда раздался звонок на работе, который вернул меня к реальности:

– Это с вами говорят из Комитета государственной безопасности. Нам нужно с вами побеседовать.

– А в чем, собственно, дело? – спросил я севшим голосом.

– Мы на эти темы по телефону не говорим. Завтра в 11 утра мы ждем вас у себя. Если у вас возникнут проблемы с начальством насчет вашего ухода, мы этот вопрос решим. Но нам бы не хотелось посвящать в наши контакты лишних людей. Захватите паспорт. Ждем вас в 11.

Думаю, что нет смысла рассказывать, как я провел эту ночь. Было о чем подумать и что вспомнить. Что же могло послужить поводом для этого звонка? У меня, естественно, как и у каждого, кто в то время причислял себя к интеллигенции, было несколько романов Солженицына, отпечатанных на папиросной бумаге, «Собачье сердце» Булгакова, вторая часть «Василия Теркина», еще несколько запрещенных изданий, копии писем, связанных с Сахаровым, пражскими событиями, процессом над Даниелем и Синявским. Кто из нас не рассказывал анекдоты – пусть первый бросит в меня камень. Но политическими анекдотами я не увлекался. Разве что, когда приезжал Дмитрий Алексеевич Толстой, он всюду громогласно рассказывал антисоветские анекдоты. Но это было давно. И все-таки, меня же выпустили в Италию. Какой же у них есть компромат на меня?

– Может быть, это, действительно, связано с Италией? Но там все было на удивление невинно. Если во Франции мы встречались и с главным архитектором Дефанса, и с мадам Рипейр, и с проректором колледжа Люмини, и с армянскими архитекторами-эмигрантами, то в Италии нас почти ни с кем не знакомили. Ну разве что мы уговорили завезти нас в Виченцу – город Андреа Палладио. Но нам как архитекторам это было необходимо. Наш шеф не очень был этому рад. Виченца – город НАТО и Красных бригад. Но мы там, кроме как с нашим гидом по городу – доктором Росси, ни с кем не общались.

– Что же еще могло быть? Да, в Милане было осложнение. Когда мы окончили осмотр закулисного пространства и музея театра La Sсala, нам дали свободное время, и мы решили пройти через пассаж Виктора Эммануила на Соборную площадь, чтобы еще раз полюбоваться на Миланский собор. Когда мы вышли на площадь, она была заполнена народом и на ней происходило одновременно два митинга. Нас было четверо. Больше всего нас удивило то, что митинги чередовались один за другим. Как только заканчивалось время одного, тут же вываливалась новая толпа со своей трибуной, со своими микрофонами, и все начиналось сначала. Очередная толпа шла с флагами на которых мы разобрали символы компартии. Мы подошли ближе, и кто-то из наших выкрикнул пару лозунгов на ломаном английском типа «Итали энд Раша – френдшип». К нам повернулись молодчики, что-то крича и показывая непристойные жесты. Тут же подошел наш миланский гид и попросил немедленно уходить. Мы пытались объяснить, что это же наши. «Сейчас они вам покажут, какие они наши», – прорычал он, и утащил нас с площади. Но этот инцидент остался никем не замеченным. Что же все-таки их так привлекло в моей скромной персоне?

На следующий день, ровно без четверти одиннадцать. я подошел к этому малоприятному заведению. Я предъявил паспорт. Окошечко бюро пропусков захлопнулось. Прошло минут десять, прежде чем оно открылось опять. Мне вручили паспорт и пропуск и объяснили как пройти в нужный кабинет. Когда я, постучав в дверь, вошел, то был несколько удивлен. За столом сидел молодой человек, которого я довольно часто видел в институте. Мы все принимали его за одного из назойливых заказчиков. Он попросил меня обождать пару минут, снял трубку и сказал что-то по телефону. Вошел еще один молодой человек и предложил перейти в помещение, где нам будет спокойнее работать. Мы перешли в другой кабинет с Т-образным столом. Я и мои сопровождающие сели к столу. Помолчали. Через пару минут зашел более солидный мужчина. Они все были в штатском, но по тому, как резко вскочили мои сопровождающие, я понял, что вошедший был значительно старше их по званию. Он же обратился ко мне первым.

– Ну что ж? Пожалуй, начнем. Мы, как вы помните, разрешили вам выезд во Францию – первый выезд за границу и сразу – в капстрану. Да, мы разрешили, так как получили хорошие рекомендации с вашей работы и из Союза архитекторов. Я все ждал продолжения: «Мы вас выпустили, а вы…» Однако этих слов не последовало.

– Должен вам сказать, что вы оправдали наши надежды, претензий к вам не было. В этом году поступили ваши материалы на поездку в Италию. Как вы могли заметить, мы вам дали разрешение тоже без всяких проволочек… (Пауза. Я ждал. Однако и на сей раз пронесло). А теперь расскажите нам с самого начала и поподробнее о вашей поездке.

Я робко начал с инструктажа в Московском доме архитекторов, потом перелет, потом Рим – аэропорт Леонардо да Винчи, потом устройство в гостинице. По движениям одного из молодых людей я понял, что он включил микрофон.

– Да вы не робейте. Вас никто ни в чем не обвиняет и никуда не вербует.

И тут я сел на своего конька. Я им рассказал все об архитектуре Рима, Флоренции и Венеции, о галереях Ватикана, Уффици и Виллы Боргезе. Как это ни странно, они меня не перебивали. Заняло это больше часа. Когда я окончил, шеф мне сказал:

– Ну, я вижу память у вас неплохая. Все эти Боттичелли, Бруналески… А со своими спутниками вы хорошо раззнакомились? Помните их имена, фамилии?

– Да нет, не очень.

– Что же это вы так? Хорошая память, а своих попутчиков не запомнили. Попробуйте вспомнить, были ли у кого-нибудь контакты с местными жителями, архитекторами, эмигрантами? Может быть кто-нибудь требовал отдельный номер в гостинице?

– Была одна дама-архитектор, которая просила отдельный номер, так как простудилась в дороге и сильно кашляла. Но я не помню ее фамилии.

– Ну, уж это вы напрасно. Вы с ней хорошо знакомы, так как она киевлянка, и вы учились с ней в одном институте. Как видите, нам многое известно, так что в дальнейшем попрошу вас отвечать откровеннее. А как насчет контактов?

– Не припоминаю.

– Тогда расскажите поподробнее о тех русских, которые встретили вас в гостинице.

– Это были не русские. Это были армяне. Они предлагали продать им за лиры черную икру и объективы к фотоаппаратам.

– А как вы определили что это армяне?

– Они обратились к нашим армянам с вопросами, которые мы не поняли.

– Значит, они общались?

– Да нет, не думаю. Мне кажется, что они предложили им то же самое.

– Ну, и вам удалось что-нибудь продать?

– Да не было у меня никаких объективов, ни, тем более, черной икры. Была только бутылка водки, которую мы сами и выпили.

– С кем же это?

– С моим коллегой из Москвы.

– Странно. А нам говорили, что вы совсем не пили.

– Кто говорил?

– Ну, это несерьезный вопрос.

– Да, я, действительно, не пил за обедами и ужинами, так как нам приходилось мало спать, и обидно было бы что-либо пропустить.

– Странно как-то у вас получается. Сложнейшие старинные итальянские имена вы хорошо запомнили, а простые русские – нет. Ну ладно. Я бы вам рекомендовал хорошо подумать и постараться вспомнить все, что нас интересует. Когда вы вспомните, дайте нам знать – можете просто сказать в отделе кадров, что вам нужно с нами встретиться. Нас интересуют контакты ваших коллег с иностранцами и эмигрантами и случаи, когда кто-нибудь исчезал из поля зрения на какое-то время.

Я знал, о чем он говорит. Был среди нас один пожилой москвич, к которому приехал повидаться брат, живущий в Швейцарии. Кроме того, был с нами один армянин, у которого оказался приятель-эмигрант, который даже поездил с нами по Риму. Однако рассказывать им об этом я не собирался. Но я понял, что нас неустанно пасли стукачи и все подробности нашей поездки им известны.

– Я уверен, что вы нам не все рассказали по интересующим нас вопросам. Напрасно вы от нас что-то скрываете. Это не в ваших интересах. Тем не менее ваша информация об Италии заслуживает внимания, а то, знаете, возможностей для поездки у нас, может, и больше, чем у других, да вот времени нет. Но я вас попрошу: в следующий раз обращайте внимание не только на архитектуру и искусство, но и на людей, и на их поведение. Это твоя оплошность, – обратился он к молодому человеку, – инструктировать нужно не после поездки, а до. – …Возможно, вам опять удастся поехать за границу… – тут он сделал паузу. – Надеюсь, что в этом случае наш разговор примет более конкретный характер. Желаю успехов, и будьте бдительны, тем более что вас ожидает серьезная работа у нас в Киеве.

– Не знаю, о чем вы говорите.

– К нам информация зачастую поступает раньше, чем к другим. Такая уж у нас работа.

…Я доехал на метро до площади Дзержинского и побрел на работу пешком, переваривая все, что произошло. Правильно ли я говорил? Насколько это серьезно? Насколько это опасно? Что он имел в виду, говоря о возможной следующей поездке – они откажут или, наоборот, потребуют какую-то информацию? Что за намеки на новую работу? Во всяком случае, я твердо решил никакой дополнительной информации им больше не давать. Пусть считают, что я слегка чокнутый на своей архитектуре и живописи. Я добрался до института к концу перерыва и не успел даже выпить чаю, как меня потребовали к директору.

– Ну, как дела? Как прошла встреча?

Я догадывался, что Эдуард Иосифович был связан с этой организацией, но не знал до какой степени.

– Какая встреча?

– А мне сказали, что у тебя утром была встреча с заказчиками (мы были на ты).

– Там все нормально.

– Послушай, Саша. Мы всегда тебе шли навстречу, – начал он, как и мои утренние собеседники (тот же стиль, подумал я), – теперь и ты должен нам помочь. Наш институт получил почетное поручение – разработать проект детской поликлиники для нашего района на Голосеевской площади.

– Но я же никогда не проектировал поликлиник.

– Не прибедняйся. Бери архитекторов, кого хочешь – снимай с любых объектов. Конструкторов я тебе дам сильных из второй мастерской – группу Станишевской. Изыскатели уже на площадке. Голосеевский парк. Как раз напротив нашего института, легко будет осуществлять авторский надзор.

– А как же технология? У нас же нет таких технологов. Специальное оборудование, рентген, барритовые защиты…

– Не паникуй. За основу бери какой-нибудь типовой проект. Я уже звонил в ГИПРОздрав к Григорьеву – он поможет.

Дальше все происходило, как в страшном сне. Архитекторы у меня были хорошие: Ерохина, Ржепишевский, Хорькова; с конструкторами тоже повезло, но вся беда состояла в том, что по этому проекту еще надо было строить.

Площадка оказалась уникальной по количеству неприятностей: оползневой склон с активным оползнем, просадочные грунты, сильный уклон, примыкание Голосеевского пруда. Кроме того, площадку под землей пересекали два огромных коллектора – один общегородской, второй для спуска воды из пруда. Вплотную к поликлинике запроектировали станцию метро. В общем, сборище всех строительных бед. Работали в таком режиме: первую половину дня я бегал по разным городским службам (оползневая зона, коммуникации, метро и т. д.), после обеда мчался в институт и присоединялся к проектировщикам. Проект был закончен и я, вооружившись надувным матрасом, расположился у строителей, которые испытывали к этому проекту полное отвращение. Они чувствовали, к чему это приведет, и готовы были на все, только бы от него отбиться. А у меня был приказ – не покидать трест № 1 до тех пор, пока не получу подпись управляющего.

Но все это были семечки. Проект, в конце концов, утвердили и приступили к строительству. Вот тут все и началось. В проекте было записано: «Не трогать оползневой склон до устройства фундаментов!!!» Первыми пришли бульдозеры и лихо снесли половину склона. Вслед за ними приехали уже неизвестно кто и завалили всю площадку огромными железобетонными кольцами.

Прораб барахтался в них, перебираясь с одного на другое, как в головоломных сооружениях на детских площадках, разводил руками и внятно матерился, не обращая внимания на то, что на площадке иногда находились и женщины. Я помчался в трест к тому самому Якову Борисовичу, который не хотел мне раньше ничего подписывать.

– Вы видели, что там происходит? Там же вообще негде строить, вся площадка завалена. И оползень висит – со дня на день поползет.

– А вы не переживайте, – философски заметил он. – Строить вам все равно никто не позволит. Чтобы строить, нужно перенести коллектор, а для этого нужно рыть траншеи, а рыть траншеи под этим склоном вам никто не разрешит.

– Почему мне?

– Ну мне, какая разница. Вы успокойтесь и идите работать, а там как-нибудь все само утрясется. Мы субподрядчиков, которые организовали весь этот бедлам, лишим премии – они что-нибудь придумают.

Действительно, через неделю я вдруг обнаружил, что половину площадки расчистили, и приехали буровики. Они должны были бурить отверстия под мощные двадцатиметровые буроопускные сваи.

Через два дня меня позвали к телефону. Сказали, что звонят со стройки. Я взял трубку и услышал:

– Это кто?

– Главный архитектор отдела. А вы кто?

– Кто, кто? Конь в пальто! Уже с третьим человеком говорю. Никто ни хрена не знает в вашем институте. Что у вас за бардак! Я мастер буровой бригады. Что вы тут напроектировали, хрен его знает. Бункер подземный, что ли?

– Какой бункер? Что случилось?

– А то случилось, что я уже третий бур угробил. Начали бурить. Сначала шел харьковский горизонт, потом спондиловая глина, все, как у людей. А потом пошло хрен знает что – песок, потом щебень, потом бетон, а потом бур сломался. Работаем, как в горах Кавказа. Давай бери своих геологов-геодезистов и дуй на стройку.

Я примчался на площадку с геодезистами. Посмотрели – ужаснулись.

– Что же ты делаешь, идиот? Ты же пробурил коллектор! Сейчас как рванет вода – затопит всю площадку.

– Вы сильно умные! Мое какое дело? Нарисовали, блин, где бурить, я и бурю.

– Василий Маркелыч, что ты смотришь на меня бараньими глазами, – это я уже повернулся к прорабу, – ты-то куда смотрел? За решетку захотелось?

– Куда смотрел, куда смотрел. Забор ставил. А коллектор должен был перенести еще на прошлой неделе субподрядчик. Вон он и кольца завез.

– Так ведь не перенес!

– А я почем знаю? Меня не было. Я думал, что перенес. Вот и половины колец нету. Я решил, что их уложили. Кто же эти кольца спи…л? Они же по тонне.

– Нужда припрет – спи…шь, – уверенно сказал буровик, – и по две тонны тоже.

Я звоню невозмутимому Якову Борисовичу. Кричу в трубку:

– Вы знаете, что ваши деятели наделали? Коллектор не перенесли! Сейчас его бурят насквозь. С минуты на минуту хлынет вода под оползневой склон, а на нем дома. Сейчас все это рухнет, и завалит всю площадку вместе с вашими буровыми.

Я ожидал любой реакции. Я ожидал крика, мата, заикания и истерики. Но вместо этого я услышал радостный жеребячий хохот.

– Ха-ха-ха! Ну и охламоны, ну и мудрецы, ну и олухи, чтоб их там самих в коллектор засосало. Ну давайте завтра на девять планерку сделаем на стройке. Сейчас всех субчиков обзвонят по селектору.

На следующий день была эта самая знаменитая планерка. Начал Яков Борисович эпически:

– Собрались уже все три богатыря? У вас тут совсем, как в народной сказке. Первый бравый был детина, был второй и так и сяк, третий вовсе был дурак. Это к тебе, Василий Маркелыч, относится. Впрочем, к остальным тоже. Все знают, что тут случилось? Пробурили на хрен коллектор. Но Васе повезло – пока в тюрьму не сядет. Оказалось, что наводнения не будет, потому что за два дня до этого спустили воду из Голосеевского пруда для чистки дна. Воистину, как в воду глядели. Иди, Вася, в Димиевскую церковь – вон напротив – и ставь пудовую свечу. А то не спеши. Есть еще один коллектор – канализационный. Там будет еще веселее. В дерьме утонешь. Кончай реготать. Шутки в сторону. Завтра СМУ-11 должны начать перенос коллектора.

– Сам переноси!

– Ты чего хамишь? Это ваша работа.

– Чтобы перенести коллектор, нужно крепить траншеи ларсонами, а их выкинули из сметы. Что же, я за свой счет буду ложить? Нема дурных!

– Уже опять воткнули. А, кстати, где кольца?

– Кольца мы перебросили на Троещину. Там их сейчас ложить будем.

– Вот это таскаете по всему городу эти махины, самосвалы, краны. А что теперь здесь класть будем?

– А это не твоя забота! Начальство скажет – заберем назад. Только теперь коллектор малость подвинем – тут копать негде, да и опасно. Всю площадку расковыряли буровыми.

На том и закончилось наше странное совещание. Я сидел и думал: на кой черт я десять раз бегал за согласованием в оползневую службу, если все это срыли; зачем я месяц гонял на согласование коллектора, если его сейчас будут двигать, и вообще, зачем архитектору все эти прелести? Хорошо американским архитекторам – отдельно архитектурная фирма, отдельно строители. Потом я убедился, что это не так уж хорошо.

Но с этого дня стройка начала набирать обороты, и чем дальше, тем страшнее. После обеда я забегал на стройку, брал ломик и начинал расковыривать свежий бетон в стыках колонн и балок. Тут же начинался скандал.

– Василий Маркелыч, ты что, с ума сошел? Ни в одном стыке не сварена арматура.

– Вот паразиты! Я же им сто раз говорил. Они в обед, как нажрутся биомицина (имелось в виду «Бiле мiцне»), так одна дурь в голове. Ну, я им завтра устрою.

– Какое там завтра! Бетон же схватится. Сейчас нужно варить. Рухнет же поликлиника – детей угробит! Сейчас же напишу в книгу авторского надзора.

– Вообще-то оно и так никуда не денется. Да ладно уж, пиши. А вообще, нужно отсюда когти рвать. Не стройка – сплошной кошмар.

– А чем же она хуже других?

– А то ты не знаешь! Кроме твоих неприятностей, так вокруг же частный сектор. А страшнее этого нет.

Это я хорошо знал. Когда я появлялся в первые разы на площадке чтобы решать, какой домик снести, я брал участкового, потому что меня встречали с двустволками.

– А ну, отвали на полверсты, а то шарахну по ногам, и суд меня оправдает. Ты шуруешь по моему частному владению, а я его защищаю. А на ментов я с прибором – я у себя дома. Не подходи, говорю по-хорошему, не доводи до греха!

Над склоном, на котором лепились заборы и хибары частного сектора, стоял густой дух сивухи и шел дым из труб, несмотря на теплую погоду. Отселяемым готовили квартиры на Минском массиве в девятиэтажках, где особенно самогон не погонишь. И этот процесс шел настолько интенсивно, что создавалось впечатление, что они перед переездом запасаются этим благородным продуктом как минимум лет на десять.

– Ты еще не знаешь, что такое частный сектор, – продолжал прораб. – Завез я пять контейнеров кирпича. На следующий день нет ни одного. Все за ночь спи…ли. Через три дня привез самосвал с силикатным кирпичом. Через два дня, как корова языком слизала. Даже арматуру уволокли – на кой хрен она им сдалась? Начал ставить забор с воротами. Так вот этот забор, туды его мать, больше трех дней не стоял. Сначала из шалевки – растащили, потом из сороковки с гвоздями соткой – ползабора за ночь разобрали на доски. Сейчас в тресте обещали стальную сетку. Хрен его знает – выдержит или нет.

Когда пошли кирпичные перегородки, стало совсем плохо. Я приходил на стройку и смотрел на них с ужасом.

– Маркелыч! Что же это за стенка с пузом в полметра? Я пишу – переложить.

– Пиши, что хочешь, а перекладывать кто будет? Все каменщики сбежали в кооперативы – там платят в три раза больше. А осталась, блин, одна шантрапа – пацаны, что раствор подносили. А они кроме как жрать биомицин и чернила («Червоне мiцне») ни хрена не умеют. А наряд ему закрой, иначе и он навострит лыжи.

И все-таки что-то доделывали, что-то переделывали – стройка шла. Параллельно навалились новые проекты. Проснулся «Восход» с заказом на проект огромной школы.

И тут вдруг среди суровых будней засветила, заискрилась совсем, казалось, несбыточная мечта, яркая звезда – поездка в Японию, да еще на целый месяц.

Я жил надеждой, но шансов было, скажем прямо, немного. На Украину дали четыре места. Одно из них отдали в Днепропетровск, второе – в Харьков, третье – вице-президенту Союза архитекторов. Это место было незыблемо, так как Гладуш был назначен руководителем группы. Он пришел в Союз из ЦК. Но, как показал дальнейший опыт проживания в одной каюте, человек он был общительный, довольно приятный и деловой. Оставалось одно место. В финале этого отбора остались мы с одним архитектором с равными шансами. Он построил много интересных объектов в Киеве, я – тоже, но, в основном, по Украине; он был в правлении, я тоже; он был моложе меня и меньше работал в Союзе, зато у него было все в порядке с пресловутой пятой графой. Собралось правление – все наши хорошие знакомые и началась тягомотина – никто не хотел высказываться. Тогда я попросил слова.

– Вы все хорошо знаете и меня, и его и как коллеги и приятели боитесь обидеть кого-нибудь из нас. Это вполне естественно. Поэтому я предлагаю следующее: мы сейчас с коллегой пойдем погуляем, выпьем кофе, а вы все обсудите без нас, а потом тайно проголосуете, чтобы не было обид. А мы через сорок минут вернемся.

Все согласились. Когда мы вернулись, оказалось, что повезло мне. Коллеге я сказал:

– Ты меня извини, но все было по-честному. А расстраиваться тебе не следует по двум причинам. Во-первых, еще неизвестно выпустят ли меня, во-вторых, ты человек молодой и сумеешь поездить намного больше меня.