Текст книги "Помпея ХХ века"

Автор книги: Елена Мищенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц) [доступный отрывок для чтения: 2 страниц]

– Вы из института? Очень приятно, я из газеты. Директора клуба уже нашли, он пошел за ключами. Вы отсюда в Киев? Я вас подвезу, и вы мне все по дороге расскажете. А в двух словах – в чем дело?

– Обычный самострой, говорят, что положительный пример. Сейчас посмотрим. – На фасаде было выложено стандартное панно с рабочим и колхозницей (время космоса еще не подошло). А в остальном это был все тот же многострадальный клуб № 224-36.

В это время появился директор клуба. Это был пожилой человек в ватнике, ушанке и сильных очках. Мы познакомились. С его лица не сходила преданная улыбка.

– Вы знаете, клуб у нас замечательный. Многие приезжают посмотреть, перенять опыт. Ведь это мы сами строили без всяких проектных институтов. И должен вам сказать клуб получился лучше чем те, что делали по проектам и к тому же дешевле.

– Вы нам и интерьеры покажете?

– Чего показать?

– Ну, внутренние помещения.

– Конечно, с удовольствием. Вот я и ключи взял.

Он отпер входную дверь, зажег все возможное освещение и мы начали осмотр. Да, это был типовой клуб, выполненный аккуратно, только с немножко покалеченной планировкой. Мы прошли в зал. В зале стояли немного перекошенные пакеты стульев.

– А что вы стулья к полу не привинчиваете?

– А зачем их привинчивать? У нас народ честный – он чужого не возьмет.

– Да не в том дело. Вы представляете себе, если в темном зале какой-нибудь идиот крикнет «Пожар», что произойдет с этими стульями а заодно с вашим честным народом.

– Это у нас предусмотрено. Во-первых, у нас таких идиотов нет, во-вторых, у нас в зале курить запрещено. Даже штрафы ввели. Зато мы можем убрать стулья и организовать в зале танцы.

– Так у вас же пол наклонный.

– Это в проекте был-таки пол наклонный. Но мы его выровняли и теперь у нас часто проходят танцевальные вечера.

– Так значит, все-таки, был проект. И вы в нем выровняли пол, так что видимость значительно ухудшилась.

– Какой-то один старый потрепанный проект тут оставили шабашники, но мы им почти не пользовались. А на видимость никто не жалуется.

– Я вижу у вас еще есть балкон. Можно посмотреть?

Мы поднялись на второй этаж. Здесь не успели улучшить проект. Пол на балконе шел ступеньками, стулья были привинчены к полу.

– А что, у вас только один выход с балкона в этот узкий коридор?

– А зачем нам больше? На балконе всего 70 стульев.

– А пожар может быть в этом узком коридоре?

– Надеюсь, Б-г милует. Что вы все пожар да пожар. А что же вы предлагаете?

– А вы найдите старый проект и увидите, что с балкона есть второй выход на наружную пожарную лестницу. Очевидно, у вас достаточно хорошие отношения с пожарником. Вобщем, подумайте обо всем этом, пока не пришло начальство из пожарной инспекции, – у них большие штрафы. Кстати, ни пожарной, ни санитарной инспекции здесь и слыхом не слыхивали. А на первом этаже должны быть большие санузлы. А я смотрю– вместо них рисовальный и шахматный кружки. Рисование и умственные игры – дело полезное, но у людей бывают и другие потребности.

– Ах, это вы насчет этого. Это у нас все предусмотрено. Мы даже на правлении колхоза рассматривали, и все постановили, что такие неприятные помещения нам в клубе не нужны. А вы, как выйдите, то справа увидите сортиры – мужской и женский, кажный на 10 мест, так что гуляй не хочу.

От обеда мы отказались. Корреспондент был за рулем, а он отлично понимал, что значит колхозное застолье. На обратном пути я рассказал ему все об этих самостроях. Я сказал, что в отчете похвалю их за качество строительных работ и поругаю за отступление от пожарных норм. А насчет санитарных норм – это дело тонкое. Я вспомнил, что год назад мы с комиссией от Союза архитекторов посетили одно экспериментальное село. Пока наши коллеги рассматривали клуб и школу, Иван Лазаревич Дабагян – главный архитектор Киевской области предложил мне сьездить с ним на очистные сооружения.

– Ты не кривись – это же первый опыт – по последнему слову сантехники. На эти сооружения подключены клуб, школа и несколько жилых домов.

– Да что там смотреть? Ну, отстойники, ну фильтры. Что мы, архитекторы, в них понимаем?

У него была своя машина. Мы сели и поехали. Проехали несколько километров. Сооружения, действительно, были сделаны аккуратно. Все вокруг чистенько, никакого запаха. Из сторожки вышел дед. Поздоровались.

– Вы тут работаете?

– Ну?

– И как идет работа?

– Та яка тут робота? Ничого не робыть.

– Что-то испортилось?

– Та ни, що вы кажете?

– А почему же не работает?

– Дык зробылы их два годы тому, для начальства, для школы, для клуба та на декилька новых хат. А до села далеко. Ось за два роки гимно ще до нас не прийшло, а де воно блукае, мы цього зараз не знаемо. Може прийде ще через рик, а може ни.

– Так что в отношении пожарных норм, – закончил я свой рассказ, – их заставят сделать, как полагается, а с санузлами – дело проблематичное.

По мере разработки новых объектов география командировок стала расширяться: Симферополь, Николаев, Херсон, Тернополь, Кировоград, Донецк, Днепропетровск – то-есть почти все областные города Украины. Появились поездки и за пределы Украины. Наиболее привлекательными были командировки на различные симпозиумы и конференции, организуемые московским начальством. Они стремились проводить эти мероприятия в городах, куда так просто не выберешься. Так мне удалось побывать в Ташкенте, Самарканде, Бухаре, Ереване, Кишиневе, Минске. Но такие командировки не всегда оканчивались благополучно. Однажды меня вызвали в Госстрой и предложили поехать в Кокчетав на конференцию по строительству экспериментально-показательных поселков.

– Там нужно будет выступить, – сказал мне Скуратовский, – и поэтому я решил послать вас. У вас язык лучше подвешен, чем у моих деятелей, да и материалы есть готовые.

Я подготовил все заранее. Взял билеты на самолет из Борисполя во Внуково и с большим перерывом билет на самолет из Домодедово до Кокчетава. В Москву мы прилетели вовремя. Я спокойно уселся в автобус и прибыл в Домодедово за пять часов до вылета. Погода была отличная, но обстановка в аэропорту мне сразу не понравилась. Что-то настораживало. На табло были написаны отсрочки рейсов, но незначительные – в основном на 2–3 часа. Было очень много народа. Все стулья, скамьи и кресла были заняты. Зал гудел. Я сдал свой портфель в камеру хранения и пошел выяснять отношения в справочное бюро. Оказалось, что Средняя Азия и другие регионы, на которые была направлена основная деятельность Домодедово, не принимают самолетов по погодным условиям. «Почему же вы не перенесете рейсы с вечера на утро, скажем, часов на восемь, чтобы люди смогли спокойно отдохнуть в Москве, – задал я резонный вопрос, – или предоставили бы гостиницу на несколько часов? Люди тыняются как сомнамбулы». «Гостиница маленькая, только для летного состава, есть комната матери и ребенка, но вы не мать и не ребенок, так что устраивайтесь как можете». Некоторые отчаявшиеся пассажиры устроились прямо на полу, подложив под голову чемоданы.

Но самое интересное началось часов в десять вечера. У многих пассажиров с восточной внешностью я видел большие рулоны, обернутые в несколько слоев бумаги и целлофана. В десять часов вечера они как по команде начали разворачивать эти рулоны. Это оказались туркменские и таджикские ковры. Они на них укладывались спать. Зал принял совершенно другой вид. Пустое пространство у касс и стоек регистрации стало походить на декорацию к сказкам «Тысячи и одной ночи». С утра вся эта компания выстраивалась в очередь возле отдела упаковки. Через плечо как бревна они несли свои ковры. Их там опять тщательно упаковывали до текущего вечера. На ночь какая-то сердобольная москвичка выделила мне кусочек скамейки «на посидеть». Она же мне поведала душераздирающую историю современных среднеазиатских кочевников. Количество ковров в доме определяло материальное благосостояние его хозяина. Ковры эти продолжали ткать на различных предприятиях в Средней Азии, но на месте их запретили продавать. Их переправляли в Москву. Но основными потребителями этой роскоши оказались все те же узбеки, туркмены и таджики. И вот потянулись ходоки из различных азиатских городов и сел в Москву за коврами. Кому это было нужно – понять было невозможно. Так как это были простые ковры, а не ковры-самолеты, им приходилось сутками торчать в Домодедово в ожидании обычного самолета.

Я трезвонил в Госстрой раз шесть семь в день – меня просили потерпеть, так как конференцию не отменили. Завершились третьи сутки моих бессонных бдений. Было пять часов – рабочий день шел к концу. Я опять позвонил в Госстрой и сообщил, что выступить я все равно уже не успею, даже если мне сейчас подадут самолет, что завтра конференция закрывается.

– Ну ладно, – сказал Скуратовский, – даем отбой. Берите билет на самолет и летите в Киев.

– Черта с два, – сказал я, – я сейчас же еду на Киевский вокзал и беру любой билет на поезд. Я готов сейчас спать на боковой третьей полке.

Так бесславно закончилось мое посещение Кокчетава.

Наиболее интересными были командировки в Москву. Я не очень ее любил за постоянное столпотворение, за дикие трудности с гостиницами. Но в Москве всегда были интересные выставки, новые спектакли и старые музеи. Можно было зайти в архитектурную лавку при МАРХИ, посмотреть новые издания и прибарахлиться на склейки и краски в макетной мастерской.

Одна из таких поездок особенно хорошо мне запомнилась. Эта командировка была связана с проектированием экспериментальных школ. Мне нужно было согласовать задание на проектирование этих школ. Я выписал командировку и зашел к Сергею Константиновичу.

– Чего это ты в Москву вдруг собрался? А, с экспериментальными школами. Боюсь, что мы надолго завязнем с этим экспериментом. А к кому ты едешь?

– В Минпрос к Беручану, в ЦНИИЭП к Багдасаряну.

– Постой, ты едешь в Москву или в Ереван? Ну ладно. Тогда получишь еще одно задание. Зайдешь в ЦНИЭПграждансельстрой и отдашь наши проекты жилых домиков для Ксаверовки. Кравченко даст тебе координаты.

– А к кому я должен зайти?

– К Нине Мамиконовне Сагомонян. Да, действительно, получается как в Ереване.

В Москву я прибыл первым поездом вовремя и тут же отправился по делам. Надежды на гостиницу, как всегда, не было и приходилось рассчитывать на слабые шансы наших покровителей.

В административных учреждениях, размещаемых в старых зданиях, всегда присутствует один и тот же дух. Это и обстановка, и отношение к посетителям, и даже запахи. Эти помещения впитывают пыльное амбре старых застоявшихся папок с бумагами, запах табака вперемешку с женскими духами, запах котлет с чесноком, пятикопеечных пирожков и третьесортного кофе. Да это и не мудрено. Помещения тесные, битком набиты сотрудниками и даже выплеснувшиеся в коридоры. При этом каждый сотрудник стремится присовокупить к своему столу еще одну, а если удастся, и две тумбочки. В этих столах и тумбочках собраны массы папок и скоросшивателей с бумагами. Кроме того, в них обязательно квартирует кипятильник, большая чашка, пачка чаю, баночка с сахаром, застарелая пачка печенья, коробочка с леденцами, и конечно же объемистый завтрак, завернутый сначала в кальку, а сверху в синьку. У дам, кроме того, масса баночек и футлярчиков с косметикой, зеркальце и маникюрный набор. Все сотрудники, независимо от пола, должны быть готовы к непредвиденному авралу, если поступит информация, что в один из ближайших магазинов прибыл дефицит, да и просто, чтобы даром не ходить в перерыв. Поэтому у каждого есть в тумбочке кошелки и авоськи – нехитрое изобретение советского быта.

Именно в такое учреждение я и попал. Пробираясь по широкому коридору среди однотумбовых и двухтумбовых столов, я выяснил, где находится УКС, пробился в этот УКС и узнал, что мне нужно обратиться не к начальнику, а к даме, сидящей в дальнем углу. Почему-то люди, к которым приходит большинство посетителей, размещаются в самых дальних и труднодоступных местах.

Даму, которую мне рекомендовали, звали Нина Михайловна. Это была полная, немолодая крашенная блондинка. Она отнеслась ко мне весьма доброжелательно.

– Вы уже где-то остановились? Ах, нет? Прямо с поезда? И вы говорите, что шансов на гостиницу нет? Посидите тут пятнадцать минут, я подойду к начальству. Может быть, что-нибудь устроим.

Действительно, она явилась довольно быстро с какой-то бумажкой в руках.

– Поезжайте на ВДНХ, там есть гостиничный комплекс «Колос», найдите корпус номер три, подойдите к администратору и скажите, что вы от Евгения Марковича. Там ваша фамилия записана.

Честно говоря, я этого не ожидал. Я был в таком восторге от произошедшего, что вытащил из портфеля коробку конфет «Вечерний Киев» и преподнес ее Нине Михайловне.

– Ну, это вы напрасно!

– Ничего не напрасно. Вы попробуйте. Выпьете в перерыв чай с нашими конфетами.

– Тогда мы сделаем так. Вы сейчас поезжайте в гостиницу и устраивайтесь. Я думаю, что часа два вам вполне хватит. А когда вернетесь, будем пить чай вместе. Свое задание на проектирование оставьте мне. Я надеюсь, вы привезли несколько экземпляров. Нам эти бумаги тоже нужны. Пока вы будете ездить, я напишу вам свои замечания.

И я отправился в «Золотой колос». Корпус номер три произвел на меня приятное впечатление просторным вестибюлем с мягкими креслами, о чем я не преминул сообщить администратору.

– А это наш новый директор, – сообщила мне она, – он ввел у нас в вестибюле «зал ожидания». Вы платите полтинник в сутки, располагаетесь в кресле и можете ожидать пока освободится номер. Но я вам скажу, что свободных номеров у нас нет и не предвидится.

– Я к вам от Евгения Марковича. У вас записана моя фамилия. – Я протянул паспорт.

– Номеров у меня все равно нет. У меня есть только одно место в комнате на восемь человек.

Я был рад и этому, быстро оформился и поднялся на третий этаж. Там я понял, что это за комната на 8 человек (таких не проектируют, а гостиница вроде бы почти новая). Они отгородили вестибюль третьего этажа, дежурную выселили в коридор, а в образовавшемся помещении поставили 8 коек. Да, действительно, директор здесь – человек изобретательный.

Когда я вернулся в УКС, время шло к перерыву. Нина Михайловна сказала мне:

– Ну как? Удалось устроиться? Евгений Маркович у нас маг и волшебник. Заключение, в основном, готово, замечания не принципиальные, но получить его вы сможете только завтра, так как его должен подписать шеф. Так что завтра часов в 12 приходите. А насчет чая… Вы знаете, тут рядом с нами есть очень недорогой и вполне приличный ресторанчик, который днем работает как столовая. Мы там обычно обедаем. Вы же еще не ели?

Я не возражал. Во-первых, я действительно был голоден, во-вторых, я чувствовал себя обязанным Нине Михайловне, в-третьих, нужно было укрепить знакомство. Мы оделись и вышли на улицу. Снег, который, наверное, не убирали уже неделю, почернел, и в нем были протоптаны довольно узкие пешеходные тропы. Я взял даму под руку, и мы отправились в обещанный недорогой ресторан. Я вел светскую беседу о новинках московской театральной жизни, с которой я успел познакомиться за это утро в метро. Снег на протоптанной дорожке уплотнился до состояния льда и был довольно скользким, так что я вел свою даму весьма осторожно. Но на одном из крутых поворотов ее занесло, и она поскользнулась. Несмотря на приложенные титанические усилия, я не смог ее удержать, и она рухнула на спину. В этот момент я тоже поскользнулся, тоже потерял равновесие и бухнулся на живот почтенной дамы. То ли от напряжения, то ли от сильного удара дама издала не совсем приличный звук невероятной трубной силы. Я совсем растерялся и, лежа на даме притих, не двигаясь и не зная, как на это реагировать. Через три минуты я услышал снизу мрачное контральто:

– Е… твою мать! Да слезешь ли ты когда-нибудь? – почтенная дама легко перешла на ты.

Обедал я в районной диетической столовой, выстояв длинную очередь. После этого я отправился в театральную кассу и после длительной торговли, вырвал билет в филиал МХАТа на «Записки Пиквикского клуба» с Кторовым в роли Джингля. В нагрузку мне дали два билета: на узбекский хор и на какой-то ансамбль песни и пляски. Я прошелся по Кузнецкому, посмотрел выставку, зашел в букинистический и в Книжную лавку архитектора. Возвращаться в гостиницу не хотелось, было уже поздно, а ехать нужно было далеко. Я прошел на Горького, поел блинчики на втором этаже напротив телеграфа, зашел на переговорную, позвонил в Киев и отправился в театр.

Когда я приехал в гостиницу, несмотря на то, что было уже довольно поздно, у моих сожителей проходило бурное застолье. Трое сидели вокруг стола, трое на кроватях, на столе стояли бутылки и нехитрая закуска на бумажках – колбаса, сыр, соленые огурцы. Обстановка была фривольная. Большинство собутыльников сидели в майках и трусах. Они, естественно, потребовали, чтобы я тут же присоединился. Отказываться было неудобно. Я извинился, что не могу внести свой пай, так как не был к этому готов.

– Ничего страшного! – воскликнул полный лысоватый мужчина. – Меня зовут Петрович. У нас – толкачей здесь в Питомнике все общее. А как ты – совсем молодой, попал в толкачи?

– Я не толкач – я архитектор, я в Москве в командировке.

– Все мы здесь командировочные – торчим по месяцу безвылазно.

В процессе беседы выяснилось, что все они толкачи, что в их функции входит выбить лимиты: у одного на станки, у другого на машины, у третьего на бумагу и т. д.

– Ну, братцы, пора закругляться. Кончай симпозиум – убирай посуду. А где Мантуля?

– Да он пошел подышать свежим воздухом – он же контуженный.

Ночью я проснулся от сильного храпа и довольно громкой беседы.

– Слушайте. Это же Мантуля храпит? Точно!

– Да что вы, братцы, я же не сплю!

– Да точно, храп идет из твоего угла. Кто же это? А ну-ка, Толик, зажги свет.

Свет зажгли. Храп, действительно, шел с кровати Мантули. Но храпел не он. Из под мантулиного одеяла торчала растрепанная женская голова с открытым ртом и выделывала рулады.

– Да ты что, совсем спятил? – прокричал Петрович. – Гони ее в три шеи, пока мы тебя не заложили. Лихо ты расслабляешься, контуженный.

Девица при всех стала одеваться, бормоча себе под нос что-то непристойное. Мантуля, сильно хромая, пошел провожать даму. Вслед ему прокричали:

– Возьми трешку для швейцара, а то он ее не выпустит, да сам не выходи, а то назад не впустят.

На следующий день я отправился к Нине Михайловне. Прощание было довольно холодным.

– Заключение получите в канцелярии, командировку отметите там же.

Остальные поручения я выполнил за два дня и отбыл в Киев. Там меня ждали многочисленные интересные дела.

В дальнейшем большинство моих командировок было связано с Восходом. В Крым я ездил обычно раз в две недели, а, бывало, и чаще, уж слишком много влиятельных организаций курировало этот объект, и кляузы сыпались одна за другой. Когда же пошло строительство Дворца культуры, то я не вылезал из стройки. Объект стоил пять миллионов рублей, по тем временам очень большие деньги. Вывели коробку, смонтировали ультрасовременное сценическое оборудование и мощные кондиционеры. Я уже потирал руки, так как стройка была поистине уникальна. Но тут грянула перестройка. К чему она привела – знают многие жители Крыма. Пошли издержки демократии. Вырубили виноградники. Искалечили институт виноделия, уничтожили селекционную генетическую лозу, директор института виноделия не выдержал и покончил с собой. Экономика Крыма была подорвана. Крупные стройки стали замораживать. На мои письма в Крым из Филадельфии никто не отвечал. Наконец мне удалось уговорить моего бывшего коллегу великолепного архитектора Юрия Михайловича Ржепишевского заехать в Восход и сделать фотографии Дворца культуры. Эти фото и комментарии к ним произвели на меня ужасающее впечатление. Коробку этого недостроенного огромного здания стали растаскивать. Разбирали кирпичные стены, альминские блоки, железобетонные и металлические элементы, даже тележки от поворотного круга на сцене и те кто-то утащил. В общем – полная разруха, и, что самое печальное, что эта разруха в самом центре благоустроенного поселка. Все это было потом, а мы, дорогой читатель вернемся в 60-е годы.

ПОЛИКЛИНИКА УЧЕНЫХ

Шел 1961 год – год страшных юбилеев. Двадцать лет с начала самой ужасной войны. Двадцать лет со дня дикой расправы над мирными жителями в Бабьем Яру. Трагедию Бабьего Яра активно замалчивали, на месте расстрела упорно продолжали сооружать парк культуры и отдыха. Евреев, приходивших на это место в годовщины расстрела, чтобы помянуть своих близких, помолиться за усопших, прочесть Кадиш – поминальную молитву, хватали на месте, сажали в воронки, отвозили в районные суды, где их приговаривали к пятнадцати суткам за нарушение общественного спокойствия.

Шел 1961 год – четвертый год моей самостоятельной деятельности. Начало года вышло очень насыщенным. Во-первых, у меня были интересные объекты – типовой и экспериментальный кинотеатры. Во-вторых, я познакомился с ребятами из Купы, у которых была масса любопытных мероприятий. В третьих, я стал готовиться к поступлению в Союз архитекторов. Поступал в Союз я в феврале. Само поступление было для меня несложным и прошло гладко. Нужно было быть автором не менее трех построенных, или типовых, или экспериментальных объектов. У меня их было намного больше. С большинством членов правления я был знаком, с некоторыми через отца, с некоторыми по совместной работе. Архитекторам Милецкому и Гопкало я рассчитывал и проектировал солнцезащиту для их киевских зданий. Характеристики мне дали достаточно хвалебные. Их написали наш директор Косенко и наш архитектурный лидер Панько, несмотря на наши с ним конфликты на почве настольного тенниса (см. «Лысый-1»).

Союз архитекторов сулил нам определенные льготы: участие в некоторых заказных конкурсах, лишние двадцать метров жилой площади (их никто не давал, но и отбирать, если они были, вроде бы тоже не могли). Союз имел три дома творчества – в Суханово под Москвой, в Зеленогорске под Ленинградом и в Гаграх – в Абхазии. И, наконец, члены Союза прикреплялись к поликлинике ученых – достаточно престижному лечебному учреждению. Членский билет я получил ко дню Советской Армии, к 23 февраля. Это было очень удачно, так как не надо было организовывать специальную традиционную вечеринку. Сразу после этого я пошел оформляться в поликлинику ученых.

В поликлинику мы пришли вместе с Виктором – моим старым приятелем-коллегой-юзом, с которым мы вместе поступили в Союз. В регистратуре нам сказали, что мы для начала должны пройти общее обследование у пяти врачей. Но нам повезло – группа молодых людей из Академии наук проходила в эти дни ежегодные профилактические обследования, мы могли к ним присоединиться. Нам дали бегунки. Процедура эта была очень морочливая. Настоящие больные, сидевшие на стульчиках в коридоре, или стоявшие у дверей кабинетов, защищая эти двери от резвых посетителей, встречали нас крайне неприветливо.

То и дело слышались заискивающие голоса:

– Я на медосмотр. Мне буквально на пять минут.

– Всем на пять минут. И так уже два часа торчим. Два доктора наук пролезли без очереди.

Тут оживился пожилой лысый мужичок:

– Я тоже доктор наук. Мине положено тоже на прием без очереди.

– Мине, мине, – прошипел со злобой типичный замученный кандидат, закрывая своей хилой грудью двери и сразу переходя на ты. – Сразу видно, какой ты сильно ученый. На прием без очереди будешь ходить к своим приятелям, а здесь люди лечиться пришли. А ну-ка покажи бумагу – какой ты доктор.

– Дык что я с собой все дипломы должон носить?

– Должон, должон! А если нету диплома, сиди в уголочке тихо и не кашляй, в смысле не выступай. А то вообще в конце очереди поставим. Мы по лысине в академики не принимаем.

Конец этой острой научной дискуссии я так и не услышал, потому что подбежал Виктор.

– Я тебе занял очередь к урологу в двадцать седьмой кабинет. Она уже подходит.

Через десять минут я оказался в кабинете уролога. Он производил впечатление мягкого обходительного человека.

– А, здравствуйте, здравствуйте. На что жалуетесь?

– Ни на что. Мне, собственно, нужно пройти медосмотр.

– Чудесно. Ну а как вообще ваши успехи?

– Спасибо. Все в порядке. Проектирую различные здания, занимаюсь научной работой.

– Хорошо. Рад слышать. Ну а как вы писаете?

– С большим увлечением.

– Чудесно. Тогда мы только потрогаем вашу простату и все. Это совсем не больно. Опустите брюки и все, что под ними, и станьте на коленки на эту кушетку. Так сказать, в позу инфлягранти. Нагнитесь, – лопотал он, натягивая резиновую перчатку. – Чудесно. Сейчас я слегка потревожу ваш анус, но это совсем не больно, – сказал он вводя палец.

В это время открылась дверь, вошла полная дама с тетрадкой в одной руке и ручкой в другой и спокойно воззрилась на наши упражнения.

– Софья Михайловна, – заверещал мой лекарь. – Почему вы вошли без стука?

– Это вы мне? Интересно! Если я к каждому буду стучать да разрешения просить, то вы все здесь с голоду поумираете. Лучше слушайте сюда внимательней. Есть два разных пайка. Набор номер один: кура потрошенная второй категории, полужирная бройлерная мороженная, мука пшеничная второго сорта один килограмм, крупа перловая – один килограмм. Консервы овощные ассорти – одна банка.

– Доктор! Может быть вы вытащите палец?

– Молодой человек, не мешайте. Паек номер два: свиная тушенка – одна банка, макароны – один килограмм, рыба мороженная – один килограмм, крупа перловая – один килограмм, кабачки консервированные – одна банка.

– Доктор, может быть хватит меня мучить?

– Молодой человек, не встревайте, я сказала. Да что это вообще за вид? Да как вы смеете при женщине? Постыдились бы. А ну, немедленно оденьте штаны. А вам, доктор, я даю на размышление десять минут. Паек номер один – сто двадцать четыре двадцать, паек номер два – сто тридцать восемь сорок.

– Номер один, – пропищал посрамленный доктор.

– Чтоб деньги были через полчаса. Вот здесь распишитесь. Да не этой рукой берите тетрадь, а то мне неприятно. А вы, молодой человек постыдились бы. Еще лыбится. Наверное, кандидат наук. Не забудьте, доктор, занести деньги, – и дама гордой походкой покинула кабинет.

Я оделся.

– Ну и как, доктор, все это понимать?

– Понимаете ли, Софья Михайловна человек, конечно, грубый, но мы стараемся этого не замечать. Она очень полезная и практичная женщина. Вот она нам пайки достает, дефицитные товары.

– И кто же сия благородная дама, хозяйственник?

– Вообще-то она числится стоматологом, но у нас она увлекается другим. Она очень энергичная дама. Вот маршрутное такси пробила для нашей поликлиники, она много для нас делает. А у вас, молодой человек, кажется все в порядке. Но, если хотите, я могу еще раз проверить.

– Нет, спасибо. Я получил массу удовольствия от этой процедуры в первый раз и особенно – от комментариев продуктово-стоматологической дамы.

После всех этих обследований я получил доступ к корифеям медицины в поликлинике ученых и право вызывать своего участкового ученого врача.