Текст книги "Догляд (СИ)"
Автор книги: Елена Зайцева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)
В отличие от Гоши, Андрей Денисыч задался этим «сортирным» вопросом уже давно, почти сразу – правда, слава богу, только в теории. Просто понял: сортиров нет, отсутствуют. Вместе со всеми прочими надворными постройками. А предполагать, что в этих доисторических избушках будут тёплые санузлы... как-то даже в голову не приходило. Предположилось что-то вроде того, что, в итоге, и оказалось. Вёдра. Вот же ж убожество! Бедный Гоша...
– Надежда Васильевна... – Андрей Денисыч решил всё-таки озвучить вопрос.
– Ась.
– А сортиров в вашем Догляде, я смотрю, не предусмотрено?
– Не усмотрено, – согласилась старуха.
– И почему?
– Дык – не можно. Потопчуть.
– Потопчут?.. Кто?
– А они.
– Эти ваши «они»... такие огромные? – Андрей Денисыч вдруг вспомнил, как удивительно гладко здесь вытоптан грунт – ни травинки. Это что же за монстры должны его так прикатать? затаптывая сортиры? доводя людей до «дуроковатости»?..
Васильна опять наклонила голову – словно пытаясь расслышать или понять.
Снова всхлипнула Наяра – на этот раз долго и протяжно. Это был даже не всхлип, а какой-то долгий свистящий вдох...
***
Наяра лежала пластом – только что у неё были сильнейшие судороги. Уже в третий раз.
Оказывается, она страдала эпилепсией. Правда, по её словам, приступов не было уже лет 8, но, во-первых, Андрей Денисыч её словам не особенно-то верил, а во-вторых, какая разница, 8 или 28, если теперь они – есть! Вот в таком неудачном месте, в такое неудачное время... С другой стороны, он был отчасти даже рад, – рад тому, что эти её жуткие тряски со всхлипами – не происки каких-то там ИХ, которые ТЕ, а «всего лишь» болезнь, хроническая, давняя... Вот только везти узбечку в город было совершенно нереально. Трясло её так, что по дороге отнюдь не одной только ей могло не поздоровиться!
Попытки выяснить у Надежды Васильевны, как они, в случае необходимости, вызывают врача, успехом не увенчались. Бабуля только отмахивалась, твердя что-то вроде «Дык – какое там!». Решив, что действительно «какое там!» – если даже случится такое чудо, и он найдёт, откуда позвонить, то кто сюда, в такую глушь, за тридевять земель да на ночь глядя поедет, – Андрей Денисыч решил привезти врачей сам. Не из города, разумеется (десять с лишним часов, если туда и обратно!), а хотя бы из райцентра, из Илишево... Гошу и Марину – только с собой. С собой и никаких!
– А сколько дотуда? – еле слышно спросила Муся. Она беспокоила Андрея Денисыча чуть ли не больше, чем Наяра. Стала тихой-претихой, какой-то... вымотанной. Просилась домой, потом перестала. Перестала вообще что-либо. Салфетки с записями своими уронила – и поднять не удосужилась... Только Гоша был бодреньким, даже, пожалуй, слишком. У Андрея Денисыча даже гипотеза на этот счёт родилась: здесь, в этой низине, какая-то аномальная зона. В чём аномальная – кто его знает. В чём угодно. Магнитная, «заговорённая», инопланетянами облюбованная... Но телефоны тут не работают, болезни обостряются, люди – кто хиреет, а кто наоборот, как Гоша – энерджайзер какой-то! Вдоль и поперёк исследовал старушкину берлогу (особенно исследовать было нечего, Васильна была редкостной аскеткой, но он даже в печи покопался, углей понавытаскивал), то и дело отгибал занавеску, продолжая следить за улицей («никого!»), даже пожар чуть было не устроил. Васильна зажгла свечу и капала парафин в стеклянную банку, стараясь приклеить эту свечу ко дну, а Гоша, ни раньше ни позже, надумал катать по столу клубок пряжи, пеняя Васильне, что у неё нет кошки... Андрей Денисыч испугался не столько пожара (ну, упала свеча – была бы скатерть, она бы пыхнула, а так...), сколько самой свечи. У старухи не было света, не было электричества! Бог ты мой... Темнеть ещё только начало, но стало как-то гнетуще сумрачно. Пасмурно, что ли... Пропало яркое жёлтое солнце, сопровождавшее их весь день, и всё покрылось какой-то тоскливой сизой тенью. Не хотелось даже представлять, как здесь будет, когда будет темно...
– Илишево далёко... – Васильна выглянула в окно и, всплеснув руками, запричитала: «Ехайте! Ой ехайте!», – словно бы они куда-то сильно опаздывали. Она уже не в первый раз их торопила, и с каждым разом всё эмоциональнее. И Наяру она просила здесь не оставлять, но этого Андрей Денисыч не стал даже обсуждать. Вариантов просто не было. Не в кювет же улететь!
Попрощавшись, Андрей Денисыч вышел. Гоша выскочил за ним, а еле живая Марина промямлила вслед, что сейчас их догонит – видимо, хотела как-то поправить свои окончательно развалившиеся кудряшки (здесь-то зачем?.. привычка!) да подобрать «фольклорные» салфетки...
Андрей Денисыч понял, что никуда не поедет, не сможет поехать, едва шагнув за порог. Пожалуй, впервые за свои тридцать восемь лет он почувствовал то, что называют инфернальным ужасом. Вряд ли он смог бы о нём кому-нибудь рассказать. Как вряд ли описал бы и то, что же его, этот ужас, вызвало. Это было плохое. И оно сгустилось. Как сумрак, как усилившаяся стократ тоскливая тень...
– Ты чего, пап? – Глаза у Гоши удивлённые, но отнюдь не испуганные.
– А?.. Всё нормально. Нормально всё... – Но всё было более чем не нормально.
Из глубины этого своего необъяснимого ужаса Андрей Денисыч не мог сообразить, с какой стороны они пришли. Пригорок там... Или там... Где он – тот, с которого они спустились? Полно других. Деревню окружают какие-то сизые отроги. Неужели они были здесь и раньше? И только на ярком солнышке выглядели как-то по-другому?
– Гош... – но Андрей Денисыч замолчал. Не глупо ли спрашивать ребёнка, куда им идти? Не глупо ли выяснять, как тут было – так или по-другому; бояться неописуемого плохого; вернуться – взять и вернуться! – в убогую тёмную старухину избу!
– Ну ты чего, пап?
– Сегодня не поедем...
– Как не поедем? Почему?..
Старуха их возвращению не удивилась («Вертаются, не ушустрили...» – видимо, имея в виду, что они были недостаточно шустрыми, чтобы уехать). Не удивилась и Муся (собиралась ли она вообще выходить? лохматая, салфетки так и не подняла... пожалуй, уж лучше бы она истерила, чем была вот такой... отрешённой). Продолжал «почемукать» только Гоша.
– Почему да почему. Окончание на "у"... – как мог пошутил Андрей Денисыч. – Утро вечера мудренее.
Правда, он уже и сам не верил в это самое утро. Даже не в то, что он будет мудренее, а в то, что оно вообще – будет...
***
Васильна погасила свечу. Стало совсем темно – неожиданно темно, ведь пока она горела, казалось, ещё не стемнело как следует...
Последние минут двадцать старуха, загнав всех к Наяре на кровать, проделывала какие-то загадочные манипуляции. Тщательно расправила занавеску, устраняя малейшие зазоры. Накрепко привязала табуретки к ножкам стола. Принялась перевязывать вездесущими верёвочками ручки – так, чтобы шкаф не открывался, тумбочка не открывалась, кастрюли не открывались. Потом – буквально намертво – примотала доску к ведру, и вообще ещё долго с ним возилась, вероятнее всего к чему-то привязывая...
– От так... – прокряхтела она уже в темноте и тоже села на кровать, на самый краешек, и тем не менее Наяру ей пришлось потревожить, мыслимо ли – столько человек на одну койку взгромоздились!
– Зачем нам тут сидеть? – спросила Муся (Андрей Денисыч даже обрадовался – может, оживает? вопросы, вон, задаёт...).
– Надоть, – коротко ответила Васильна.
– Мне не «надоть». У меня на ногах мурашки! – взбунтовался Гоша.
– Интернет-кадет Масловский, отставить! Конечности занемели – сядь по-другому, – довольно бодро отозвался Андрей Денисыч. Похоже, ему удалось подуспокоиться. С тех пор как старуха начала отправлять их к Наяре («ничёго, вместитеся!»), всё происходящее стало казаться ему даже несколько комичным. Если, конечно, сбросить со счетов реально заболевшую Наяру и то, что они никого, никак не могут предупредить о том, что вернутся только завтра. Ну завтра так завтра. Ну, суетится старуха, хочется ей похвалиться местными экзотическими обычаями, так пусть похвалится. Тем более – не за этим ли ехали? Тем более – куда деваться. Не уехали вечером, не ехать же по ночи... Кого она, собственно, ждёт, эта Васильна? Кто сюда может заявиться? Черти с рогами с горячими пирогами? Можно, конечно, предположить, что её слабоумные пускающие слюни односельчане превращаются по ночам в озверевших боевиков и трясут избу так, что стулья надо привязывать. Но проще уж тогда в призраков поверить. В инопланетян, вампиров, драконов!
– Надежда Васильевна! У вас точно никакого матрасика не завалялось? – Обычаи обычаями (мракобесие мракобесием!), но и поспать Андрей Денисыч тоже собирался. Ему с утра машину вести. Посидит ещё минут десять, скрючившись на этой койке, уважит бабушку – а там пора и честь знать.
Васильна не отвечала.
Вдруг избу тряхануло так, что Гоша с Мусей завизжали, а Андрей Денисыч прикусил язык, и сильно. Наяра только заворочалась, после приступов она пребывала в каком-то полусне.
– ...! ЧТО ЭТО? – Обычно отец не выражался при детях, но тут... Да ещё и во рту этот мерзкий привкус крови.
– Сидите, сидите, не суйтеся, – заумоляла старуха, – не выглядайте. Ой не выглядайте! – хотя никто никуда – во всяком случае пока – не совался.
– Почему не «выглядать»?
– Вот именно. Почему? – подхватила Муся. – Если не скажете, я так и сделаю, прямо сейчас и выгляну!
По тону Муси и Андрей Денисыч и Гоша прекрасно поняли, что ничего такого она не сделает (Гоша даже ткнул её в бок и шепнул: «Слабо!»). Но старуха, похоже, приняла эту её угрозу совершенно всерьёз, совсем перепугалась и принялась, вперемешку с мольбами «не выглядать» и «не соваться», твердить про какой-то «догляд», который якобы случится, которого надо бояться и который, как получалось, можно пересидеть на этой самой кровати. Переждать, избежать...
Сначала Андрей Денисыч не понимал, что этот самый «догляд» – не название деревни, а некое страшное событие, и от этого речь бедной старухи казалась ему и вовсе бессвязной.
– Не можно! Догляд тады! – повторяла и повторяла Васильна.
– Так мы и так в Догляде...
Наконец, он догадался спросить:
– А здесь, на кровати, догляда не будет?
– Ни-ни-ни. Они ж не увидют, шкафик жеть! Тут им ни-ни-ни! – горячо пообещала бабуля.
Кровать и в самом деле стояла за шкафом – если смотреть со стороны окна...
Избу опять буквально подбросило.
– Кровать – тоже приколочена? – зачем-то поинтересовался Андрей Денисыч. Может быть, затем, чтобы просто прозвучал чей-то голос. На этот раз никто не визжал и вообще не проронил ни звука.
– Колочена, колочена, а как жеть!..
***
По большей части избу трясло не сильно, но эта несильная ритмичная тряска (слабенько, слабенко – сильнее; слабенько, слабенько – сильнее) вызывала просто неописуемое раздражение, хотелось немедленно её прекратить. Тем более хотелось, что невозможно было придумать никакого ей разумного объяснения. Происходящее могло быть только сумасшествием, а сам ты – сумасшедшим, просто свихнувшимся, так – и никак больше...
Но хуже всего было то (а было и хуже!), что время от времени тряска усиливалась и переходила в совершенно невозможные бешеные скачки – избу подбрасывало, кидало из стороны в сторону, да так, что кто-нибудь нет-нет да слетал со спасительной кровати, – моментально, впрочем, обратно на неё запрыгивая. Ни разу не свалились только Васильна и Наяра. Васильна сидела как-то хитро сгруппировавшись, а Наяра лежала на животе, вцепившись в кровать – в спинку, в прутья, в матрац – руками, казалось и ногами, казалось и зубами. Поначалу Андрей Денисыч боялся, что от этой «скачков» у неё снова начнутся приступы, но в скором времени перестал; не начинались. К тому же, вскоре он был просто не в состоянии бояться – его мутило, раздражение стало глухим, каким-то далёким...
– Папа, меня тошнит! – сообщил Гоша.
– Меня тоже... укачало... – промямлил Андрей Денисыч.
Домик в очередной раз сильно подкинуло, и Гоша, перелетев через Наяру, брякнулся на пол.
– Папа, всё! – заявил он и уселся на пол, обхватив колени руками. – Я тут буду сидеть. Тут лучше.
– Не можно! – зазихнула Васильна.
– Да отвяжитесь вы от него!.. Что «не можно»? А мозги из нас вытряхивать – можно? Что это за землетрясение такое? Что вообще происходит? Кто нас трясёт? Отвечайте, пока я не... – Андрей Денисыч не договорил, что же он «пока не», старуха в очередной раз осадила его своим непробиваемым «не можно», да ещё и, довольно резво вскочив с кровати, самым решительным образом взялась за Гошу, а вернее сказать, за его джемпер. Взялась – и потащила!
– Но бабушка! Тут и правда лучше!
– Тебе же сказали – не слазить, – равнодушно пожурила Муся.
– А я – слез! – Гоша вырвался от старухи и буквально в два прыжка оказался у окна.
– Ни-ни-ни! – замахала руками Васильна, но было поздно. Гоша отогнул занавеску...
– Папа... Там дома... Они пляшут... Знаешь, так – пляшут, и прыгают, и качаются... Это красиво!
– Это не можно!
– Чего «не можно»? Смотреть? – переспросила Муся, слезая с кровати...
***
Наяру полюбоваться так и не уговорили, а Гоша и Муся насмотрелись довольно скоро.
Зрелище и в самом деле было волшебным: пляшущие домики в бело-голубом лунном сиянии! Но практически одинаковые домики и двигались практически одинаково, и немудрено, что Муси с Гошей хватило минут на десять, не больше.
У всех избушек были две эти фазы, более-менее спокойная – и сумасшедше активная; все они то мелко тряслись, то начинали буйно прыгать и раскачиваться из стороны в сторону с такой амплитудой, что не хотелось и представлять, что же происходит с теми, кто, вероятно, имеется внутри. Всё это действительно было похоже на пляску... «Плясовое явление природы!» – заключил Андрей Денисыч. Настроение его снова выровнялось, даже укачивать перестало, даже непрекращающийся «погремушечный» стук не нервировал (по-видимому, гремели мелкие предметы в шкафах Васильны). Надо же – и на «избушечьи танцы» посмотрели, и «догляда» никакого, слава богу, не приключилось! А может быть, старуха «доглядом» называла просто их взгляды? Мол, нельзя им на эти «пляски» смотреть. А почему? Местная тайна?
Как только Муся слезла с койки, Васильна перестала уговаривать, умолять, стращать. Она легла рядом с Наярой и больше не проронила ни слова. Было похоже на то, что и та и другая уснули. Когда в очередной раз сильно тряхануло, а после закачало из стороны в сторону, бабуля свалилась, но, кряхтя, поднялась и взгромоздилась на прежнее место.
Гоша залез под кровать. Андрей Денисыч наклонился посмотреть, что он там делает, и усмехнулся – мог бы и догадаться. Гоша прикладывался спать, разложив на полу кучу бабкиных тряпок.
– Кинь-ка и Маринке что-нибудь. Ну давай, давай...
Дети повошкались и затихли. Да и тряска, похоже, вошла в свою спокойную фазу (Андрею Денисычу даже показалось, что эти спокойные фазы стали удлиняться, а «беспокойные» накатывали всё реже, слабели). Андрей Денисыч отвязал табуретку от ножки стола и сел поближе к окошку...
Слава тебе господи, что сегодня только суббота, не воскресенье. Ирина, конечно, с ума сойдёт, – где дети? где он? где связь? – но если завтра они вернутся – а завтра они вернутся! – он всё объяснит, конечно объяснит. Они втроём... вчетвером! ещё Наяра – всё объяснят. О, сколько всего они расскажут!.. А родственники Наяры? что подумают эти бедняги? Вот кто с ума-то сойдёт по-настоящему! Отпустили девчонку незнамо с кем... А может, кто-нибудь уже поехал за ней, за ними? Тогда уж лучше не сейчас, тогда уж – утром. Утром, надо думать (надо надеяться!), прекратится этот бедлам, это... мягко говоря, необычное странное явление... С чем оно вообще может быть связано? Всему ведь есть своё объяснение, наверняка и этому найдётся. Но пока... пока никаких. Кроме, пожалуй, того, «аномально-зонового». А если...
На этом размышления Андрея Денисыча прервались. Вот что он заметил: одна из избушек вела себя как-то... по-другому, не так, как остальные. Она перестала трястись и качаться – и замерла в воздухе. Зависла! Притом Андрей Денисыч никак не мог отделаться от совершенно необъяснимого ощущения, что это каким-то образом связано с ним.
Повисев некоторое время без движения, она очень медленно – Андрей Денисыч не сразу и заметил, что это происходит – стала двигаться в его сторону. К нему!.. Нет, всё-таки в его сторону – почему он, собственно, решил, что к нему?.. Решил и всё! Отпрянул от окна, буквально отскочил на табуретке.
– О господи... Всё, баста! – неизвестно к чему ляпнул Андрей Денисыч.
Он закрыл лицо ладонями, ясно понимая, чётко чувствуя одно – больше нельзя, не надо смотреть.
С другой стороны, не менее ясно и чётко он понимал и чувствовал, что смотреть его тянет. Что для него огромную, просто физически ощущаемую трудность составляет это сидение поодаль от окна (поодаль, а не рядом, не впритык, не вот тут!), эти ладони на глазах...
И Андрей Денисыч справился с этой трудностью.
Он поднялся, загнал табуретку под стол. Немного постоял, словно размышляя или собираясь с силами. И вдруг как подкошенный повалился на стол – да так, что едва не уткнулся лицом в окошко...
Буквально в нескольких сантиметрах, с другой стороны окна, на него тоже смотрели. Смотрела изба. Это был взгляд, именно взгляд, ни что иное. И это было ясно как дважды два, как день, который казался теперь невыразимо далёким – тот, что прошёл. А грядущий – невозможным, да и ненужным. Изба смотрела окном. Квадратным маленьким оконцем – но уже в следующую секунду оно не выглядело маленьким. Но не выглядело и большим, – оно было таким, каким было. Данностью. Сизой, голубой, сумеречной данностью – как тоскливая тень плохого, так его ужаснувшая. Тогда. Но не сейчас. Сейчас ужаса не было, было желание смотреть, и смотреть, и смотреть... Смотреть прямиком в этот взгляд, в этот квадрат. Сумеречный сизый квадрат, медленно расползающийся по всему полю зрения, по всей голове. Или это слёзы выступили от напряжения? Или это от усталости голова тяжёлая?
– Догляд!!...
Голос старухи. Визгливый какой...
– Папа!
– Папа!
Ну а это – Гошин и Мусин.
(январь – февраль 2015)
