355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Елена Прудникова » Рихард Зорге. Кто он на самом деле? » Текст книги (страница 3)
Рихард Зорге. Кто он на самом деле?
  • Текст добавлен: 4 октября 2016, 04:06

Текст книги "Рихард Зорге. Кто он на самом деле?"


Автор книги: Елена Прудникова



сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

…Куда бы ни забрасывала Зорге судьба, он продолжал поддерживать связь с Герлахами. Впрочем, его давно уже привлекала в дом наставника не только дружба с хозяином дома. Слишком уж часто они виделись с Кристиной. Муж молодой женщины был неизлечимо болен, а рядом, так близко находился другой мужчина – красивый, смелый и неотразимо притягательный, он всегда был неотразимо притягателен для женщин. Не то чтобы Рихард «уводил» жену друга – нет, он просто не мешал Кристине влюбиться в себя. Позднее она скажет: «Ика никогда ни на чем не настаивал, люди сами тянулись к нему…». «Сама потянулась» и Кристина, да так основательно, что муж все заметил и заговорил о разводе. Молодая женщина, не в силах выбрать, уехала к мачехе в Южную Германию, откуда, хорошо подумав, вернулась не к мужу, а к Рихарду. Они стали жить вместе, дав наконец властям и бюргерской «общественности» долгожданный повод. После того как Зорге привел в дом чужую жену, против него началась настоящая травля – их даже требовали выселить из города. Из выселения, конечно, ничего не получилось, не те были времена, но все равно из Золингена надо было уезжать. В октябре 1922 года Рихард и Кристина перебираются во Франкфурт-на-Майне.

«Увод» жены, как ни странно, не испортил отношений между мужчинами, впрочем, в революционной среде на подобные вещи смотрели просто. Во Франкфурте Рихард вместе с Герлахом входит в число основателей Общества социологических исследований и получает место преподавателя в институте социологии, относящемся к этому обществу. Директором института должен был стать профессор Герлах, однако не успел, умер в 1923 году. В том же институте получила работу и Кристина, а вскоре институт социологии был присоединен к Франкфуртскому университету, и таким образом статус его работников несколько повысился. Именно во Франкфурте Рихард завел те многочисленные связи в научной среде, которые позднее помогли ему успешно выполнять работу разведчика. Люди, с которыми он тогда работал как социолог, делали свою карьеру, некоторые достигли многого, и, когда у Рихарда возникла потребность в связях для успешной легализации, старые знакомства очень и очень помогли.

Рихард не сказать чтобы совсем, но в достаточной мере был равнодушен к денежной и бытовой сторонам жизни, однако теперь появилась жена, и неплохо было бы обзавестись сносным жильем. Им все удается, инфляция и жилищный кризис этой пары словно не касаются, по-видимому, платят в институте достаточно хорошо. В парке возле богатого особняка они сняли конюшню с жилым помещением для конюхов и переделали жилую часть в симпатичный домик. Художник из числа друзей Зорге занялся оформлением комнат, покрасив одну в красный, другую в желтый, а третью – в голубой цвет. Несмотря на нетрадиционное оформление, дом притягивал к себе людей. Сюда во множестве приходили друзья Рихарда по институту и редакции газеты, вечером собирались художники, музыканты, писатели. В общем, было весело – не менее весело, чем в доме Герлаха.

Кристина вспоминает о своем втором муже: «Он любил кошек и собак и играл с ними, как мальчишка. Не будучи особенно разборчивым в еде, он тем не менее с удовольствием готовил. Его меню было не очень обширным, однако, определенно, больше моего… Если блин разваливался, он мрачнел. Его не утешало, даже если я называла бесформенное произведение его кулинарного искусства королевским блюдом…».

Рихард к тому времени успел повысить и свой статус в партии. Он заведует партийной кассой своей организации, отвечает за картотеку членов учета и, кроме того, является связным между Франкфуртом и Берлином. Однако в его жизни все как-то уж слишком мирно. Учитывая логику биографии, это не могло быть надолго…

В конце 1922 года к власти пришло еще одно правительство во главе с экономистом Вильгельмом Куно. Экономика страны находилась на грани катастрофы, и новое правительство отказалось платить репарационные платежи. В ответ французы тут же оккупировали Рур, который давно хотели прибавить к уже захваченному Саару. Начиная с 1921 года они при каждом возникающем осложнении между Германией и союзниками угрожали оккупацией Рура, где было сосредоточено 90 % немецкой добычи угля и 70 % выплавки чугуна, и вот наконец дождались момента. Однако толку от этого не вышло никакого и никому. Немецкое правительство призвало шахтеров не давать французам угля, так что уголек не получил никто. Более того, нерасчетливая алчность французов аукнулась так, что державы-победительницы притихли всерьез и надолго.

Лишенная топлива, экономика Германии вошла в тяжелейший кризис. По всей стране закрывались заводы, количество безработных выросло до 5 миллионов человек, инфляция приняла невероятные размеры. В августе 1923 года курс золотой марки составлял 1 млн, в сентябре – 23,5 млн, в октябре – 6 млрд, а в ноябре – 522 млрд бумажных марок. Население голодало. Мясо, молоко, жиры для большинства немцев были давно уже недоступны, а теперь не хватало даже хлеба и картофеля. Землевладельцы отказывались продавать продукты, торговцы придерживали товары, еще больше провоцируя инфляцию. По всей стране начались голодные бунты. Рабочие и безработные сбивались в продотряды, которые откровенно грабили деревню, выкапывали на полях картофель и собирали зерно. В сентябре, когда урожай был собран, а энергия недовольства масс по-прежнему требовала выхода, начались забастовки. Как оно обычно бывает в подобных ситуациях, рабочие «полевели» – не зря же Ленин в качестве одного из условий революционной ситуации ставит возросшие нужду и бедствия трудящихся масс. Резко выросло влияние коммунистов.

И тут в действие вступила Советская Россия, которая никогда не упускала из виду обстановку в Германии. Точнее, не совсем Советская Россия, а гнездившаяся в Москве совершенно замечательная организация – Коммунистический интернационал, или сокращенно Коминтерн, сборище профессиональных поджигателей мирового пожара. Сбывались самые смелые мечты марксистских теоретиков – вот она, долгожданная немецкая революция! Надо лишь немножко помочь, подтолкнуть…

Кого только не было в августе – сентябре 1923 года в здании советского посольства! В Германию отправилась группа эмиссаров ЦК – Пятаков, Рудзутак, Радек, Крестинский – и военных, числе которых были такие знаменитые «красные генералы», как Якир и Уборевич. Наконец, туда послали – и от них, пожалуй, оказалось больше всех толку – группу специалистов по тайным операциям. Это были люди чрезвычайно серьезные. Например, «главный диверсант Разведупра»[9]9
  Разведупр, или Разведывательное управление РККА, – советская военная разведка, в которой впоследствии и будет работать Зорге.


[Закрыть]
Христофор Салнынь, который занимался созданием боевых отрядов компартии Германии и оборудованием тайных складов с оружием. Вольдемар Розе, известный под псевдонимом Скоблевский, стал организатором «немецкой ЧК» и «немецкой Красной армии». Вместе с Артуром Сташевским он разработал план проведения восстаний в промышленных центрах Германии. Семен Фирин, военный агент полпредства СССР, организовал на советские деньги закупку оружия, предназначенного якобы для Красной армии, а на самом деле для восставших.

Советские инструкторы располагались открыто, без всякой конспирации, в здании советского представительства в Берлине. Их группу называли «аппарат на Унтер-дер-Линден» или «группа Алоиза». (Под этим именем был известен в Германии еще один видный деятель Коминтерна и по совместительству советской разведки Стефан Жбиковский). Несмотря на разную ведомственную принадлежность, публика эта была почти сплошь коминтерновская. В то время вообще трудно было понять, кто к какому ведомству принадлежит: военная и политическая разведка имели общих резидентов и вовсю использовали иностранных коммунистов, так что опознавательный знак был один: наши – не наши…

Помещение советского посольства больше всего напоминало Смольный в октябрьские дни. Приемные были полны народу, повсюду звучала русская и немецкая речь. В разных комнатах проходили какие-то таинственные совещания, туда-сюда бегали люди с разнообразными пакетами, свертками, гранками… Планы у организаторов восстания были колоссальными. Волей судьбы в сентябрьские дни 1923 года в германское посольство занесло нашего разведчика Бориса Лаго, которого посвятили в предполагаемый расклад дальнейших событий, о чем он позднее написал в мемуарах. «Не позже как через месяц во всей Германии вспыхнет революция. Начнется она одновременно из Гамбурга и Дрездена. Сигналом послужит крупное вооруженное столкновение на улицах Берлина. Потом оно разольется по всей Германии. Есть полное основание думать, что Франция отправит свои войска для подавления революции. При первом же появлении хотя бы одного французского солдата в Германии – будут ли они отправлены по собственному почину Франции или же по приглашению одной из реакционных групп – Красная армия, в частности красная кавалерия, прорвется в Германию. Уже заключено соглашение с Литвой о пропуске советских войск. В случае если Польша заколеблется, она будет раздавлена…». Ну и так далее. Особенно умиляет это «Польша будет раздавлена», ведь совсем недавно Красная армия позорно проиграла польский поход.

В России тоже готовились. Троцкий отменил демобилизацию в РККА. Началась переброска конницы к польской границе. В Петроградский порт стягивали сухогрузы, загружая их продовольствием для германских товарищей, готовили эшелоны. По стране прошла мобилизация тех, кто свободно владел немецким языком. 4 октября 1923 года Политбюро утвердило дату начала вооруженного выступления: германская революция должна была стартовать 9 ноября.

Однако при проверке готовности оказалось, что все развивается совсем не по Марксу. Во-первых, страны Антанты каким-то образом оказались в курсе секретных планов большевиков (что совсем неудивительно, учитывая, что в том же советском посольстве их выбалтывали первому встречному). Французы на Рейне и поляки на советской границе привели войска в боевую готовность. Впрочем, это едва ли остановило бы деятелей из Коминтерна – их вообще можно было остановить только пулей! – но тут выяснилось, что и в Германии воевать, собственно, некому и нечем. Оружия приобрели гораздо меньше, чем потратили денег, двенадцать готовых к выступлению дивизий, как оказалось, существовали только на бумаге – и прочая… Как водится, в последний момент предали социал-демократы, имевшие большой вес в рабочем движении, по сути, рабочее движение накануне выступления раскололось, и не в пользу коммунистов. Узнав обо всем этом, советские руководители отменили восстание.

Однако входивший в ультралевую фракцию КПГ Эрнст Тельман не согласился с этим решением и поднял собственную революцию в Гамбурге. Коммунистов там было 18 тысяч, плюс сочувствующие, плюс просто недовольные…

22 октября забастовали рабочие верфей, к ним присоединились портовики, рабочие пакгаузов и угольных складов, начались массовые демонстрации безработных, погромы хлебных лавок, столкновения с полицией. Боевые отряды взяли штурмом 17 полицейских участков, убивая этим сразу двух зайцев: дезорганизовав работу полиции и захватив оружие. В предместьях города появились баррикады. Однако изолированное восстание было изначально обречено на провал – и его быстро подавили.

Весь этот базар получил название «Германского Красного Октября».

Впрочем, еще раньше «красного октября» едва не наступил «черный». Поскольку стотысячная германская армия – рейхсвер – не способна была справиться с мало-мальски серьезными беспорядками, командование военных округов получило деньги для найма штатских лиц, которые должны были составить «добровольческие формирования» для поддержания порядка. Эти формирования создавались из бывших фронтовиков и получили красноречивое название «черный рейхсвер». Войска «черного рейхсвера» дислоцировались на польской границе и насчитывали около 20 тысяч человек. А сколько их было на самом деле – непонятно, поскольку у этой организации очень быстро проявились типичные черты тайного общества. Она, например, возродила практику тайных судов. Версальский договор имел своих достаточно многочисленных сторонников на территории Германии – либералов, которые, в полном соответствии с предательской сущностью этой публики, работали на врага. Они внимательно следили за армией, выявляя нарушения условий мира, и либо сообщали о них контрольной комиссии союзников, либо публично выступали на митингах и в печати. Этим-то людям и выносили смертные приговоры тайные суды «черного рейхсвера».

И вот осенью 1923 года, видя, что творится в стране, деятели черного рейхсвера решили поучаствовать в событиях. В их планах было взятие Берлина и свержение ненавистного республиканского правительства, а пока что в ночь на 30 сентября войска «черного рейхсвера» захватили три форта восточнее Берлина. Они явно рассчитывали на поддержку армии, однако командующий рейхсвером Ганс фон Сект решил иначе. Когда президент Эберт попытался выяснить, какую позицию во всеобщем хаосе этой осени занимает армия, командующий ответил предельно откровенно: «Армия поддерживает меня». Сект не поддержал заговорщиков, силы регулярной армии окружили форты, и после двухдневного сопротивления те сдались.

Впрочем, октябрь пытались сделать и «коричневым». 9 ноября (по иронии судьбы в день, назначенный Коминтерном для начала немецкой революции) свой переворот попытались произвести и нацисты. Поскольку начался он в мюнхенской пивной «Бюргербройкеллер» (между прочим, там на политическое мероприятие собралось 3000 человек – такие в Германии пивные), то его назвали «пивным путчем». Результаты выступления были те же, что у красных и черных. Только быстрее – «пивной путч» подавили в тот же день.

Германские власти воспользовались «красным октябрем», чтобы запретить компартию, «черным» – чтобы распустить «черный рейхсвер», и «коричневым» – чтобы переарестовать самых видных деятелей НСДАП. Было ликвидировано право на забастовки, а хозяева тут же воспользовались случаем, чтобы отменить восьмичасовой рабочий день, завоеванный Ноябрьской революцией.

Рихард в этой обстановке чувствовал себя как рыба в воде. Во время событий он выполнял функции курьера КПГ, держа связь между Берлином и Франкфуртом, Гамбургом и прочими охваченными волнениями областями.

После поражения восстания, когда руководителям КПГ пришлось перейти на нелегальное положение, Рихард продолжал работать курьером, обеспечивая связь ЦК с Северо-Западом. В этом качестве он носил кличку «Тедди», в Гамбурге звался «Робертом». Его квартира была явкой и для других курьеров КПГ. Такая двойная жизнь – ученого-исследователя и подпольщика – его более чем устраивала, примиряя обе стороны этой противоречивой натуры.

Едва ли репрессии послужили бы к успокоению бунтующих масс, но тут уже правительства страны-победительниц поняли, что перегнули палку, уничтожая побежденного. Едва ли они жалели немецкий народ, но перспектива получить в дополнение к красной России еще и красную Германию – неуправляемый, непредсказуемый и непобедимый союз, да еще взявший на вооружение стратегию «революционной войны» – заставила бы содрогнуться кого угодно. Поняв, что может произойти, страны-победительницы начали вытягивать Германию из кризиса. В августе 1924 года на Лондонской конференции был принят новый репарационный план, Францию все-таки заставили очистить Рурскую область, был определен щадящий порядок выплаты репараций. Экономическое положение стало понемногу улучшаться, и активность масс пошла на спад. Уже в феврале 1924 года было отменено военное положение, однако чрезвычайное положение сохранялось еще достаточно долго. Компартия вроде бы вновь получила легальный статус, официального запрета на ее деятельность не накладывалось, однако нечего было и думать работать открыто: полиция всегда найдет, к чему придраться.

И вот в этой-то обстановке в начале апреля 1924 года было решено провести IX съезд КПГ, и не где-нибудь, а во Франкфурте – ну как нарочно поближе к Зорге… Съезд проводился, естественно, нелегально. В то время в городе проходила крупная выставка, было много приезжих, и организаторы рассчитывали – кстати, совершенно справедливо, – что делегаты потеряются в этой толпе.

Доктор Зорге был не только делегатом – у него имелось еще и «спецпоручение», которое круто изменило его дальнейшую жизнь. Он отвечал за безопасность советской делегации – это были в основном деятели Коминтерна, и среди них Соломон Лозовский, Отто Куусинен, Дмитрий Мануильский и Осип Пятницкий. Гостей из Москвы надо было расселить, обеспечить возможность работы, конспирацию, маскировку – все, вплоть до одежды, ибо советские люди своим костюмом и манерами резко отличались от европейцев. В конце концов Зорге привез их к себе. Соседи привыкли, что в домике над конюшней все время горит свет, ходят самые разные люди, и давно уже ни на кого и ни на что не обращали внимания. Сам Зорге, выходя по вечерам погулять с овчаркой, проверял окрестности на предмет наличия шпиков – все было спокойно.

За эти дни Рихард успел сдружиться с советскими товарищами. Толковый, смелый и обаятельный немец им понравился, и те предложили ему поехать в Москву, работать в Коминтерне. Соблазн был велик. Это совсем другой уровень работы, да и побывать в Советской России…

Как Зорге пришел в разведку

Коммунистический интернационал, или Коминтерн, до сих пор является одной из наименее изученных организаций ХХ века. Формально это был союз коммунистических партий разных стран, а фактически… фактически надо вспомнить, что такое была коммунистическая партия в те времена, когда она еще не обюрократилась и не обуржуазилась, идеи коммунизма были внове, а за членство в компартии могли при определенных обстоятельствах и к стенке поставить. До того как Сталин сумел взнуздать Коминтерн и поставить его на службу Советскому Союзу, это была боевая организация профессиональных поджигателей «мирового пожара», откровенно занимавшаяся экспортом революции. При определенных условиях она не брезговала не только организацией вооруженных восстаний, но и терроризмом. Управы на коминтерновцев, в общем-то, не было, поскольку ВКП(б) была всего лишь одной из входящих в союз компартий, «первой среди равных». Коминтерн регулярно втравливал СССР в крупные международные неприятности вроде «германского красного октября». Неудивительно, что большинство деятелей этой замечательной конторы не пережили 1937 год.

Но пока что на дворе стоял 1924-й, и казалось, что стоит чуть-чуть поднажать – и вот она, «земшарная республика Советов».

…После полугода проволочек вопрос был улажен. Рихард спросил Кристину, поедет ли она с ним в СССР, и та сразу согласилась. Хлопот было много. Надо сдать квартиру, получить паспорта, подготовиться к путешествию… Но вот все позади, и в декабре 1924 года Рихард и Кристина прибыли в Москву.

Они ехали сюда жить. Рихард принял советское гражданство, в марте 1925 года вступил в ВКП(б) – еще в Германии Мануильский обещал дать ему рекомендацию. Кристина, которая была тоже, как и Рихард, доктором социологии, стала работать в Институте марксизма-ленинизма, где готовилось издание собрания сочинений Маркса. Ей поручили переводить с английского рукописи «основателя» – естественно, не с оригинала, а с фотокопии. Рихард знал русский язык с детства, что же касается Кристины, то она честно пыталась его освоить, начав заниматься с учительницей. Однако все получилось наоборот: не Кристина выучила русский, а учительница – немецкий.

Жили они в маленьком гостиничном номере, Рихард никогда особо не интересовался благами жизни. Так же, как и в Германии, по вечерам приходило множество гостей, приносили с собой выпить и закусить, хозяева поили их чаем. Вроде бы все так – и все не так… Другая страна, другие нравы, другой быт. Рихард освоился легче, он занимался своей работой и своей наукой и был менее чувствителен к прозе жизни, а вот его жене приходилось трудно.

Зорге работал как журналист и социолог, служил в аппарате Коминтерна, в отделе прессы, публиковался в журналах «Коммунистический Интернационал», «Красный Интернационал профсоюзов», в теоретическом журнале «Большевик», в журнале «Мировое хозяйство и мировая политика» – в основном по проблемам рабочего и революционного движения в Германии и США. Развернул в прессе крупную кампанию против плана Дауэса, председателя союзнической комиссии по репарациям. Работы было много, и работы интересной, быт его не интересовал, общался он с самыми разными людьми – в общем, не скучал нисколько.

Это был человек-фейерверк, ничто мимо него не проходило. Как-то раз зашли они с Кристиной в немецкий клуб. Скучища смертная, ходят редкие читатели в библиотеку, чуть теплится какая-то самодеятельность – вот и вся работа. Рихарду это не понравилось, и он принялся за дело. Предложил себя в члены руководства клуба, и вскоре жизнь закипела: встречи, дискуссии, самодеятельность оживилась, пионерский отряд для немецких детей организовали. Просто так, в порядке общественной работы, не более того…

А вот Кристина в России не прижилась. Ей не понравилось в Москве, жизнь была чуждой, работа не вдохновляла, трудности быта отпугивали, а любовь, которая могла бы дать силы все преодолеть, по-видимому, потихоньку сходила на нет. Между супругами появилась трещина, которая все время росла. Летний отпуск 1926 года они уже проводили порознь: Кристина в Сочи, Рихард – в Баку. Он давно собирался туда съездить – там все-таки была его родина, в этом городе жили его двоюродные сестры. Он повстречался с родственниками, затем поехал в поселок Сабунчи, нашел дом, где родился: там теперь был санаторий. Все это он описал в письмах матери и братьям с сестрами. Жену Рихард с собой не взял и даже не рассказал ей, где был – лишь вскользь упомянул, что ездил в Баку, и все на этом…

В конце 1926 года Кристина снова получила свой германский паспорт и отправилась в Берлин, считалось, что ненадолго, но оба они знали, что расстаются насовсем. Рихард не удерживал жену точно так же, как и не уговаривал ее выйти за него замуж. Она все должна была решить сама. Впрочем, и с фрау Кристиной после всего он тоже сохранил превосходные отношения, они даже переписывались, хотя и редко. Но встретились лишь один раз, в 1932 году, и то потому, что надо было оформить официальный развод. Кристина навсегда сохранила по отношению к бывшему мужу самые лучшие чувства, равно как и многие другие женщины в судьбе этого человека.

В 1927 году Рихарду дали новое поручение. Все тот же член Исполкома Коминтерна Дмитрий Мануильский, который в свое время приглашал Зорге в Москву, рекомендовал его в Отдел международных связей Коминтерна. Рихард стал инструктором – одним из тех, кто курировал работу компартий. Его назначили в отдел скандинавских стран.

Датчанин Кай Мольтке, впоследствии член парламента Дании, а тогда входивший в руководство компартии, вспоминая встречи с Зорге, не переставал восхищаться его глубокими знаниями, умением вникнуть в любую проблему, а также организаторским талантом. Рихард наладил у них печатание прокламаций, постоянно встречался с рабочими, стремился установить контакты с другими партиями, чтобы вывести компартию из изоляции…

За два года он объездил почти весь север Европы: побывал в Дании, Швеции, Норвегии, Великобритании. В то же время он, уже как ученый, изучал взаимоотношения компартий с социал-демократами, работу в профсоюзах. Превосходный теоретик и сильный организатор, владевший, кроме немецкого и русского, английским и французским языками и немного скандинавскими, он был очень популярен. На VI конгрессе Коминтерна он присутствовал уже в качестве эксперта по Северной Европе.

Был ли Рихард счастлив в своей новой жизни? Вроде бы он имел все, о чем только мог мечтать. Он работал и как ученый, и как журналист, ездил по миру, занимался организаторской работой в компартиях. Но все это были слишком мирные дела. Что-то давненько не было в его жизни «авантюрной полосы». Неужели этот человек, который радостно кидался навстречу любой возможности «повоевать», обречен навсегда остаться ученым-политологом и партийным функционером? С ума сойти!

Но логика биографии не подвела. В один прекрасный день, в 1928 году, Рихарда пригласил к себе начальник разведывательного управления Красной армии Ян Берзин, с которым они не так давно познакомились в немецком клубе. Легендарный начальник Разведупра долго присматривался к Зорге, читал его работы, знакомился, хотя и заочно, с его характером и образом жизни. Берзин задал лишь один вопрос, напрочь перечеркивавший всю прежнюю жизнь, партийную и научную карьеру – все. Этот вопрос был: не согласится ли Рихард Зорге служить в разведке? И тот, не раздумывая, без лишних сомнений протянул Берзину руку и сказал: «Я готов!».

…Такова официальная, апологетическая биография Рихарда Зорге, составленная по заказу коммунистических идеологов СССР и ГДР. Знаменитый разведчик просто обязан был быть пламенным коммунистом, партийным борцом и дистиллированным человеком без недостатков, его должны были специально отобрать для работы в разведке, которая в глазах обывателей обеих стран – почетнейшая из почетных, это высокая честь и т. д.

Сам Рихард так освещает этот судьбоносный момент своей биографии:

«По возвращении из Англии, обсуждая с Пятницким будущую работу в Коминтерне, я сказал ему, что имею желание расширить сферу моей деятельности, но реально это вряд ли возможно, пока я остаюсь в Коминтерне. Пятницкий рассказал об этом Берзину. По мнению Берзина, это могло быть прекрасно реализовано через Четвертое управление. Через несколько дней после этого Берзин пригласил меня, и мы детально обсудили все проблемы разведывательной деятельности в Азии. К тому же я давно, еще в Германии, лично знал многих сотрудников Четвертого управления. Они навещали меня в Рейнланде и Франкфурте. Обсуждая политические, экономические и военные проблемы, они стремились привлечь меня к работе на свое управление. Иными словами, Берзин знал обо мне не только через Пятницкого и мою деятельность в Коминтерне, но и по донесениям двух-трех своих сотрудников в период моей работы в Германии…»

Но так ли все было на самом деле?

В первую очередь кажется странным само назначение. Да, советская разведка сплошь и рядом вербовала своих работников – и лучших работников! – из иностранных коммунистов. Но ведь Зорге был не просто немецким коммунистом, а достаточно крупным функционером Коминтерна, если судить по тому, какой работой он занимался в той же компартии Дании. И вдруг разведка так легко делает ему предложение отправиться агентом в другую страну, и он так легко это предложение принимает… И то, и другое весьма и весьма странно.

Между советской разведкой – как военной, так и политической – и Коминтерном в то время существовали довольно специфичные отношения. С одной стороны, для разведки с ее отчаянным кадровым голодом братские компартии и их центральный орган, Коммунистический Интернационал, были постоянной кузницей кадров. А с другой стороны, разведчикам за взаимодействие с заграничными товарищами все время попадало по шапке от вышестоящих органов, вплоть до самого Политбюро.

Сначала, на заре существования советской военной разведки, когда еще сильны были ожидания мировой революции, которая вот-вот грядет, предполагалась самая тесная связь между ней и братскими компартиями. Еще до окончания Гражданской войны, в апреле 1920 года, была принята инструкция о взаимоотношениях Региструпра РВСР[10]10
  Так тогда называлась советская военная разведка.


[Закрыть]
и Зарубежных бюро РКП(б), которые тогда ведали связями с иностранными компартиями. В число задач, которые ставились перед Зарубежными бюро, входило выполнение заданий Региструпра по разведке, помощь в вербовке людей для зарубежной работы, доставка разведывательных сводок в Центр. Фактически Зарубежные бюро должны были играть роль подразделений аппарата разведки. Однако уж очень разные функции были у этих двух органов. Разведка занималась известно чем, а пламенные бойцы мировой революции из Коммунистического Интернационала отдавали себя делу продвижения революции на Запад с перспективой раздуть мировой пожар, и эти две задачи трудно уживались друг с другом. Зарубежные бюро оказались в положении слуги двух господ с совершенно разными интересами, и меньше чем через год, в августе 1921 года, совещание представителей Разведупра, ВЧК и Коминтерна резко ограничило это необъятное сотрудничество. В принятом на этом совещании «Положении» об отделениях Коминтерна за границей и представителях Разведупра и ВЧК, в частности, говорилось:

«1. Представитель Коминтерна не может в одно и то же время быть и уполномоченным ВЧК, и Разведупра. Наоборот, представители Разведупра и ВЧК не могут выполнять функции представителя Коминтерна в целом и его отделов.

2. Представители Разведупра и ВЧК ни в коем случае не имеют права финансировать за границей партии или группы. Это право принадлежит исключительно Исполкому Коминтерна.

Представители ВЧК и Разведупра не могут обращаться к заграничным партиям и группам с предложением об их сотрудничестве для Разведупра и ВЧК.

3. Разведупр и ВЧК могут обращаться за помощью к компартиям только через представителя Коминтерна.

4. Представитель Коминтерна обязан оказывать ВЧК и Разведупру и его представителям всяческое содействие».

Пока что это был только раздел сфер влияния ведомств, но он уже налагал некоторое ограничение на связи разведки и иностранных коммунистов. Впрочем, этот договор изначально не выполнялся: запреты запретами, а работать-то надо! Действовать с опорой на компартии было самым легким путем для разведчиков, так что, несмотря на все инструкции и указания, резиденты постоянно на него сворачивали. А дисциплина в советских спецслужбах была как и по всей стране. То есть каждый работник признавал ее лишь постольку, поскольку ему самому этого хотелось.

«Положение» стало лишь первым в длинном ряду ему подобных бумаг, каждая из которых все больше и больше ограничивала использование членов иностранных компартий для разведработы, а затем его и вовсе запретили.

У этого запрета было несколько причин, и ведомственная ревность – последняя из них. Коммунистический Интернационал честно и откровенно занимался экспортом революции, в том числе и такими методами, как террор, организация восстаний, партизанская война. Рядовые бойцы Коминтерна с превеликой охотой готовы были служить Советскому государству на любом месте, куда их поставят, в том числе и на поприще разведки. Но у них было весьма специфичное представление о дисциплине и конспирации – это раз. Они были, как правило, известны полиции, и за ними устанавливали слежку – это два. Использование иностранных коммунистов вело к многочисленным провалам, чреватым крупными «шпионскими» скандалами, международное же положение СССР было и без того сложным, и лишний раз обострять отношения с правительствами и общественностью других стран было вовсе ни к чему. Отсюда шли запреты, с каждым новым годом и каждым новым провалом становившиеся все строже и строже.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю