Текст книги "Погружение в подлинность"

Автор книги: Елена Игнатова

Бетховенский шторм

«Музыка должна высекать огонь из груди человеческой…»

Л. В. Бетховен

Концерт близился к концу. Группа отмечала двадцатилетний юбилей одного из альбомов, пригласив по этому случаю бывшего солиста, и фанаты, разгоряченные долгожданными песнями, не сдерживали своих эмоций. Толпа вокруг бушевала, и Дине казалось, что все вокруг нее ходит ходуном…

Секундную паузу между песнями взорвали яростные аккорды на тему Паганини. Дине показалось, что сердце выскочит из груди от радости. Это была одна из ее любимых песен, она никогда не слышала ее на концерте, в глубине души надеясь, что ее все-таки исполнят, хотя она не входила в альбом. Услышав знакомое вступление, Дина вместе со всеми закричала от восторга, не зная, что на этом концерте ей предстоит услышать эту песню в другой интерпретации. Она, не отрываясь, смотрела на сцену, не обращая внимания на видеоряд, который ее вообще всегда мало интересовал. Бросив на него случайный взгляд, она не поверила своим глазам. Певец, изображавший скрипача, был одет во фрак, что само по себе было непривычно, и держал в руках скрипку. По сюжету песни героя обвиняли в сговоре с темными силами, поэтому лицо солиста временами сменялось устрашающим образом искусителя, образ которого должен был появиться в песне после проигрыша…

Виртуозный и бушующий проигрыш закончился, только на этот раз певцу не пришлось перевоплощаться из музыканта в дьявола. На сцене появился второй солист, одетый в красную накидку, изображающий темную силу, и на сцене началась настоящая борьба музыканта с искушающим его губителем человеческих душ… Дине казалось, что она захлебнется от восторга…

Когда эмоции после концерта улеглись, Дина задумалась. За последнее время ей несколько раз встречалось имя Паганини. Сначала она услышала шала интервью одного из бывших гитаристов группы. Огневолосый музыкант рассказывал, как создавалась мелодия, как была использована тема Паганини. Потом она случайно прочитала статью, в которой снова звучало имя Паганини, и упоминались его сложнейшие каденции. Теперь этот концерт, и новый образ Паганини…

Дине пришлось честно себе признаться в том, что, несмотря на свою любовь к классической музыке, она не слишком хорошо в ней разбиралась. Она что-то знала о Паганини, но очень поверхностно, возможно, слышала что-то из его произведений, но никогда особенно им не интересовалась. Теперь же она поняла, что это совпадение не может быть простым, и ей очень хочется его послушать. Может быть, теперь она была готова его слушать.

В отделе классической музыки Дина погрузилась в легкую ностальгию, глядя на диски с портретами любимых композиторов, которые в разное время сыграли для нее свою важную роль…

Взяв с полки несколько дисков с каприсами и концертами Паганини, Дина случайно взглянула на соседнюю полку и увидела диск с симфониями Бетховена. Лицо Бетховена, изображенное на обложке диска, показалось таким родным и близким…

Дине было лет тринадцать, когда она увлеклась музыкой Бетховена, и это стало для нее настоящим потрясением. Точнее потрясением стали его сонаты. Симфонии и другие его произведения она слышала отрывками и тогда не смогла их прочувствовать. А слушать классику просто так, «для галочки», она считала лицемерием. Она снова и снова ставила пластинку с тремя самыми известными его сонатами, в постоянном желании окунуться в эту неуемную и непостижимую энергию, как в источник с живой водой… Однажды, почти обессилев на лыжне во время школьных соревнований, она представила себе образ Бетховена и попыталась как будто «включить» в своем сознании те моменты из «Аппассионаты», которые ей нравились больше всего, и почти физически ощутила прилив сил…

Дина повертела в руках диск с портретом Бетховена и поставила его на место, решив сосредоточиться на Паганини… Она начала слушать диски, которые нашла в магазине и то, что смогла скачать из Интернета, параллельно пытаясь что-то прочитать о Паганини, поскольку почти ничего не знала о нем. Ей хотелось понять, за что его обвиняли в сговоре с темными силами. Сухие биографические факты, найденные в Интернете и в справочниках, не дали ей ответа. Она знала, что в советское время был поставлен фильм об осуждении Паганини на сюжет одноименной книги. Слышала она и об иностранном фильме, в котором актер, игравший Паганини, показал его виртуозом, способным на такое мастерство, которое вряд ли подвластно простому смертному…

Пролистав в Интернете книгу об осуждении Паганини, она поняла, что не может сосредоточиться, и сначала решила, что просто читать с монитора очень сложно, и ей будет легче, если она найдет печатный вариант книги. Но поход в книжный или в библиотеку все откладывался, и это объяснялось вовсе не отсутствием времени. Дина не могла понять, что ее останавливает. Тогда она просто переключилась на музыку…

Когда читаешь в биографии о том, что тот или иной композитор был гением и т. д. и т. п., это воспринимается как-то отдаленно. А когда ты сам слушаешь музыку этого композитора, это напоминает разговор без свидетелей, после которого ты сам для себя делаешь выводы, что он для тебя значит. Тогда ты сам можешь чувствовать, какие струны в твоей душе задевает его музыка, и задевает ли вообще, если тебе никто при этом не разъясняет, что это – шедевр мировой классической музыки.

Дина всегда считала скрипку очень сложным инструментом, фортепиано и гитара ей всегда казались ближе. Поэтому она не смогла долго слушать каприсы Паганини для одной скрипки, хотя в одном из них услышала мелодию, использованную любимыми музыкантами для песни. Слушать скрипку в сочетании с другими инструментами или с оркестром было гораздо интереснее, на их фоне она воспринималась иначе. Какие-то вещи были ей знакомы, просто она не знала, что их автором был Паганини, многое она слышала впервые…

Через некоторое время Дина ясно осознала: даже если она прочитает все книги о Паганини и узнает множество мнений о его причастности или непричастности к темным силам, ей все равно будет неважно, кто и что про него думает, кто кем его считает. Для нее он всегда будет гением и великим мастером. Не потому, что так сказал кто-то из его биографов, а потому, что она все слышала сама…

Как-то, прокручивая в памяти цепочку событий, которые привели ее к Паганини, она вспомнила, как что-то всколыхнулось в сердце, когда она увидела портрет Бетховена на диске… Войдя в магазин, Дина сразу же направилась к дискам с музыкой Бетховена. Снимая диски с полки, она даже не стала разбираться, что из этого она слышала, а что нет, понимая, что даже то, что ей знакомо, сейчас будет звучать для нее по-другому. У нее было такое ощущение, что прерванный когда-то разговор ищет своего продолжения, только новый его виток будет совсем иным…

Раньше ей хватало чувств, которые у нее остались от тех сонат, которые она слышала. Теперь же ей казалось, что она его не дослушала, не расслышала, не поняла до конца… Теперь ей хотелось услышать и пропустить через душу то, мимо чего она когда-то прошла. На нее лавиной обрушивались симфонии, увертюры, сонаты, концерты, унося в мир человека, который когда-то уже зажег в ее душе огонь, но который многого ей тогда не рассказал и не раскрыл.

Видимо, тогда время еще не пришло, а теперь ей казалось, что все внутри ее рвется навстречу тому, что она слушала. Ей казалось, что он продолжает разговор только другим тоном и в другом ключе. Возможно, время для такого разговора настало только сейчас, когда Дина стала старше и на многие вещи стала смотреть по-другому…

На книги, написанные о Бетховене, она тоже стала смотреть по-другому. Когда-то, еще подростком, она читала художественные произведения о нем, в которых авторы пытались воспроизвести его диалоги с окружающими. Теперь ей все это было не интересно и казалось надуманным. Ей хотелось прочитать его собственные письма, увидеть то, о чем он говорил сам, понять, что для него было важно…

В описаниях многих авторов Бетховен предстает как страдающий, несчастный человек. Но Дине теперь мало было знать про него только это… Трагедии, боль, несчастная любовь, глухота – это все понятно. Но ведь таким он был не один. Многие композиторы, музыканты, художники тоже пережили несчастную любовь, жизнь большинства из них тоже была наполнена болью. Глухота… Конечно, для него это было трагедией, но ведь есть много других людей, которые тоже теряют определенные способности, а вместе с ними – возможность заниматься делом всей своей жизни.

Дина хотела найти то, что зажигало в его душе такой огонь, который заставил его сказать: «Музыка должна высекать огонь из груди человеческой». Ей очень хотелось понять, что вызывало у него горячий интерес и вдохновение, что помогало ему справляться с трудностями. Она вчитывалась в его письма, пытаясь представить пишущего их Бетховена, который на время оставил мир звуков и выражал свои мысли в словах. Она не ожидала, что в этих письмах, вместе с какими-то бытовыми деталями, найдет какие-то ценные мысли для себя самой.

Образ того Бетховена, которого она знала раньше, теперь казался ей похожим на набросанный карандашом портрет. Теперь же этот портрет обогащался красками, она видела другого человека. Наверное, так чувствует себя человек, который попадает в новое место, долго смотрит в какую-то одну точку и вдруг оглядывается вокруг, и это место открывается перед ним совершенно иначе, во всей своей полноте…

Конечно же, Дина знала, что он рано начал терять слух, но только теперь прочитала, что ему часто приходили в голову мысли о самоубийстве, и он смог справиться с этими мыслями и остаться жить. Что-то внутри не позволило ему свести счеты с жизнью, что-то остановило его. В одном из своих писем он писал, что у него были причины для того, чтобы остаться жить, где-то он прочитал, что человек не имеет права уйти из жизни, если он может сделать еще хотя бы одно доброе дело. Она почувствовала новую волну глубочайшего уважения к его силе духа, не давшей ему нарушить правило настоящего человека: раз не ты сам даришь себе жизнь, не тебе и отнимать ее у себя.

Признаваясь, что главную роль в его жизни занимает музыка, Бетховен при этом интересовался и литературными произведениями мастеров, писавших в разные эпохи, он считал, что человеку, занимающемуся искусством, нужно знать как можно больше всего. Он делал для себя выписки из их книг. Дина пыталась представить его сосредоточенное лицо, когда он что-то для себя выписывал, его задумчивость, когда он над этим размышлял.

Среди множества поэтов Бетховен выделял Гете, написав несколько произведений на сюжеты любимого поэта, но даже ему не прощал вещей, которые считал недостойными. Ему казалось, что Гете слишком терпим к тому, что происходит вокруг, слишком «дорожит придворной атмосферой». Слова Бетховена о том, что поэты, которые, по его мнению, являются «главными наставниками народа», могут позабыть обо всем ради внешней мишуры, перекликались с мыслями о пустоте гламура, которые Дина улавливала во многих песнях, услышанных за последнее время…

В своих письмах Бетховен часто делился с друзьями своими мыслями о жизни, признавался в своей любви к природе, которая одаривала его новой энергией, где бы он ни находился. Дина знала на собственном опыте, как это важно – общаясь с природой, получать от нее в дар новые силы, а такие слова Бетховена о природе давали ей ощущение, что она смогла понять и почувствовать что-то важное в жизни. Бетховен считал, что человек должен сохранять свой внутренний стержень независимо от того, что происходит во внешней жизни, и не должен позволять себе попадать под влияние времени. Одного из своих ближайших друзей, которого он даже называл братом, Бетховен призывал творить «…вокруг себя столько добра, сколько позволяют злые времена…». Для Дины было поразительно то, что эти решительные строки были написано в военное время, когда многие теряются сами и начинают терять что-то внутренне важное. «Знал бы он, насколько это верно сейчас…», – подумала она, когда прочитала эти строки…

Когда-то давно она не решилась играть Бетховенские сонаты, она была уверена, что не сможет этого сделать. Теперь же, преодолев все сомнения и непонятное для нее самой смущение, она открыла ноты с любимыми сонатами и попыталась их хотя бы разобрать…

Кто бы из пианистов ни играл произведения Бетховена – это были профессионалы с великолепной техникой, которой у Дины никогда не было и уже быть не могло. Но она в глубине души надеялась, что имеет право на личный разговор с любимым композитором, на то, чтобы открыть ноты и один на один, без посредников и без чужих ударений и акцентов, прочувствовать под пальцами то, что он хотел сказать. Попытаться самой его услышать, расшифровывая ноты, вложить в звуки собственную энергию, которая будет иной, чем у пианистов. Она понимала, что ее игра никогда не будет профессиональной, она будет просто подлинной с искренним интересом к композитору и желанием погрузиться в его музыку, когда слушаешь звуки собственного сердца, а не чужие подсказки. Тем более, что она точно знала, что этот разговор с Бетховеном не услышат даже самые близкие ее друзья…

Через несколько дней она записала в свой дневник: «Когда слушаешь музыку в чьем-то исполнении – это похоже на слушание известных произведений в прочтении известных актеров. Каждый из них добавляет свои интонации, делает акцент на важных для него моментах. Он как будто переводит чье-то произведение на язык своего исполнения, показывает тебе его под своим углом зрения. То же самое и с музыкой. Одна и та же вещь по-разному звучит у разных исполнителей. Какие-то моменты, исполненные одним пианистом, могут тронуть сильнее, чем те же моменты, сыгранные кем-то другим…»

Среди всего того, что Дина услышала впервые и того, что она слушала заново через много лет, отдельно стояла «Аппассионата». Если бы ее попросили передать словами, что она чувствовала, когда слушала «Аппассионату», все свои эмоции она описала бы несколькими словами: «мощь», «накал» и «глубина». Все остальное повторяло бы написанное в книгах. А ей не хотелось повторяться. Теперь, слушая «Аппассионату» в исполнении разных пианистов, чувствуя, как они, каждый по-своему, ее представляют, ей хотелось попытаться уложить в стихи то, что она за последнее время поняла о Бетховене, что смогла услышать в том, что не слышала раньше, показать его таким, каким она увидела его, читая его письма. И сделать это ей хотелось, как в «Аппассионате», в нескольких частях, не смешивая одно с другим, постепенно раскрывая суть того, что ты хочешь передать, когда бушующие волны сменяются неторопливым течением, а потом снова поднимается мощная волна…

…Отрывистым от волнения почерком Дина вывела на листе название:

Бетховенский шторм

1.

 
Тяжел мой разговор с судьбой,
Но я сдаваться не намерен,
Я быть хочу самим собой,
И лишь себе хочу быть верен.
 
 
Я жаждал смерти… Но мой дух
Сильнее боли оказался,
Я с каждым днем теряю слух,
Но мой огонь со мной остался.
 
 
Я им сердца других зажгу,
Пусть он назло судьбе пылает!
Я силы впрок не берегу,
Моя душа страсть бури знает!
 
 
Мощь шторма, шквал безумных волн…
Я в звуки эту страсть вливаю!
В борьбе с судьбой я путь нашел —
И ни на шаг не уступаю!
 

2.

 
Я опять к небесам голубым поднимаю свой взор,
Где все силой движенья и духом создания дышит,
Вновь безмолвный и всем недоступный веду разговор,
Лишь Творец мои мысли читает и сердце услышит…
 
 
Сколько раз я Его проклинал за страданья мои!
Но исчезли проклятья, пронзенные творческим светом.
Я не вправе лишить себя жизни, исчезнуть с земли,
В мире музыки жить мне дано, вдохновеньем согретом.
 
 
Я величьем природы и тайн глубиной восхищен,
Я их все разгадать не смогу, но одна мне известна:
Для созданья, движения, жизни на свет я рожден,
И для этого дух мой окреп и огонь мой воскреснет…
 

3.

 
Смиренье – прочь! Гладь тишины
Вихрь звуков нарушает снова.
Дойти до самой глубины,
Сорвать с души ее оковы!
 
 
Все то, что Небом мне дано
Постичь, увидеть и осмыслить, —
Слилось в желание одно:
От мишуры свой путь очистить!
 
 
Лишь Истиной и Красотой дышать,
И царству Духа поклоняясь,
В себе самом себя искать,
Всегда свободным оставаясь.
 
 
Все лучшее в себе стяжать,
Суть жизни чувствовать в движеньи,
За тайной тайну открывать,
Сгорая в пламени творенья!
 

Человек-загадка

«Это самое дорогое из того, что у меня есть. Мне хочется с тобой этим поделиться. Послушай…», – письмо лежало на нескольких кассетах. На каждой кассете карандашом было написано одно слово – название группы, совершенно незнакомое Дине. Она честно пыталась выполнить просьбу сестры, но… Не смогла. Не получилось. Она даже не могла понять, что ей тогда не понравилось, почему, выключив кассету со странными для нее песнями, она больше ее не включала. Ей даже в голову не приходило, насколько хорошо она будет понимать сестру через несколько лет, когда для нее эти песни зазвучат совершенно иначе и обретут свой смысл…

Теперь она понимала, что должно было пройти время, и ей нужно было стать такой, какой она стала, чтобы это произошло. Правда, она не помнила, когда все изменилось, когда то, что она теперь слушала, из чужого стало своим, родным, таким, без чего мир был бы беднее…

Вокалиста группы в шутку называли «шаманом», а его голос окрестили «подлунным». Дина улыбалась, когда это читала, но в глубине души, была с этим согласна. Он не стал для нее единственным любимым музыкантом, он стал просто очень важным…

Положа руку на сердце, она далеко не всегда могла бы рассказать, о чем та или другая песня, даже пересказать их не смогла бы. Но ей казалось, что в них для нее все понятно… Манекен, плачущий о человеческих чувствах… Ищущий странник, мнящий себя египтянином… Фиолетово-черный сердцеед, околдовывающий свою героиню… Хулиган-школьник, пытающийся отстоять перед учителем право на свое видение мира… В каждой песне был свой образ, но каждый из них завораживал своей необычностью. Сердце сжималось от пронзительности, и голова слегка кружилась от привкуса тайны. Дина улыбалась про себя: «Наверное, действительно, нашаманил»…

В самом начале она пыталась разгадать, о чем он поет, потом поняла, что ей это не нужно. Ей хотелось чувствовать, а не понимать. Покориться власти чарующих звуков, которые то мягко обволакивали душу, то пульсировали как стук сердца, сплетаясь со словами так, что все это по-настоящему казалось какой-то мистикой… Вздрагивать, когда слова, сложенные в необычный узор, поражали до глубины души невозможной точностью или легким сарказмом, и ощущения мистики уже не оставалось, но неожиданно как будто спадала пелена с глаз, и какие-то стороны реальности виделись совсем по-другому…

Купив новый диск, Дина рассматривала обложку. Рисунки вокалиста, украшавшие обложку диска, открывали ей взгляд человека, видящего нашу действительность совершенно иначе. Дина зашла в гости на сайт группы, пытаясь не потеряться в хороводе странных и удивительных образов. Она уже знала, что не стоит искать объяснений, нужно просто смотреть. Также как когда-то она уяснила, что нужно просто слушать. И не столько понимать, сколько чувствовать…

Если бы ее попросили рассказать о нем, она просто включила бы песни или показала бы его рисунки. Она не знала, что и как говорить о человеке, который ей показывал мир таким, каким она его никогда не видела…

Дина уже несколько раз слышала, что на радио готовится проект, в котором рок-музыканты исполняют народные песни. Эта новость вызвала в ней противоречивые чувства. С одной стороны, ей было интересно узнать, как рок-музыканты видят такие песни, но, с другой стороны, ей казалось, что исполнение уже всем известных, полюбившихся народных песен должно быть безумно сложным.

…Радиоведущие еще раз рассказали о проекте, а потом произнесли название полюбившейся Дине самобытной группы… Вокалист запел первые строчки известной народной песни, у Дины глаза открылись от удивления. Она не представляла себе, что эта песня может звучать еще и ТАК…

Теперь она слушала и песни группы и народную песню в их исполнении, и каждый раз, когда что-то откликалось в ней, ей хотелось улыбнуться и прошептать: «Нашаманил»…

Возвращение в королевство

Дина смотрела на фотографию темноволосой девушки, играющей на арфе…

Вместе с этой девушкой в мире Дины появилось новое сочетание «фолк-рок». Это потом Дина узнала, что, оказывается, уже слышала музыкантов, поющих в таком стиле, просто не знала, что он так называется. От их песен веяло запахом горьких трав, они в восприятии Дины ассоциировались с бескрайними полями, с какой-то пьянящей свободой, с высокими деревьями, с чистой ледяной водой…

Это потом она прочитала, что солистка с необычным псевдонимом играет не на простой арфе, а на ирландской, что она серьезно занимается научной работой, и увлекается очень многими вещами, полный список которых никак не укладывался в голове Дины.

Это было потом. А сначала Дина просто услышала по радио одну из песен и вряд ли смогла бы вразумительно объяснить, чем она так ее зацепила. Зацепила неожиданно сильно и до глубины души, как будто вытаскивая изнутри что-то скрытое и пробуждая что-то спящее. Неповторимое сочетание романтики и безудержной фантазии, глубины и изысканности, щемящей грусти и обволакивающей нежности, первозданной дикости и невозможной красоты… Звуки инструментов, названий которых Дина даже не знала, задевали в ее душе такие струны, звучания которых она никогда не слышала…

Это потом Дина ныряла в Интернет, делала запросы о группах, относящихся к фолк-року вообще и к кельтской культуре в частности. Она слушала их песни, с удивлением читая названия некоторых групп, которые казались ей странными, слушала, как звучит кельтская гитара… Листая одну за другой страницы паутины, она читала историю славян и кельтов, смотрела на фотографии с изображением незнакомых для нее музыкальных инструментов, на танцоров, исполняющих ирландские танцы, вспоминала все то, что она знала из книг и из учебников. Сочетание древности и современности не было для нее странным. Наоборот, ей казалось, что времена, которые сплелись в тех звуках, которые она слышит, просто очень гармонично дополняют друг друга… Но все это было потом. А первое время Дина просто слушала, очарованная красотой и трогательностью песен…

Телефонный звонок прервал плавное течение песни. Дина приглушила звук и взяла трубку. Бывшая одноклассница торопливо рассказывала очередные сплетни, среди которых особняком стояла главная новость: всеобщий любимец девчонок, кареглазый красавец, по которому когда-то тайно вздыхала и Дина, расстался с любимой девушкой и очень переживал по этому поводу. Одноклассница что-то верещала в трубку, откровенно не понимая, почему такой парень так сильно переживает вместо того, чтобы найти себе другую, благо, ему-то это труда не составило бы. Дина ответила парой дежурных фраз и прекратила разговор.

От прежних нежных чувств к красавцу-однокласснику уже ничего не осталось. Но Дина неожиданно ощутила острый приступ сочувствия к его переживаниям. Она вряд ли могла полностью понять, что он сейчас чувствовал, но для нее было совершенно очевидно, что это не тот случай, когда одну подружку можно просто так поменять на другую. Она сделала звук громче. Герой грустно и нежно обращался к далекой королевне. Сердце Дины захлестнула грусть, ей тут же захотелось выплеснуть ее так, чтобы никто об этом не знал. Она понимала, что даже если встретится с бывшим предметом своих грез, она ничего не должна ему говорить. Придется делать вид, что она ничего не знает. Хотя ей так хотелось сказать ему, что расстаться с драгоценным для тебя человеком не так страшно, как страшно потерять себя в разрушающих душу отношениях…

На тетрадном листке замелькали строчки. Дина знала, что никогда не отдаст ему эти стихи, но для нее было важно их написать. И она знала, под чьим влиянием они были написаны именно так, и почему главным героем был король…

Возвращение в королевство

 
Капризной королевой ты слыла,
Окружена толпою слуг послушных.
Твоим желаньям не было числа,
Приказы отдавала ты бездушно.
 
 
Поддавшись странной власти чар твоих,
Из короля в пажа я превратился,
Забыв о всех достоинствах своих,
Я с королевством, верным мне, простился.
 
 
И королевство опустело вмиг, —
Все без руки правителя пустеет.
И птицы жизнь на крыльях унесли,
Ища приюта там, где души греют…
 
 
Но день настал: от сна очнулся я —
Увидев трон пустым, я понял с грустью —
Ты больше королева не моя,
Потухли все пылающие чувства.
 
 
Король с опустошенною душой
В пустое королевство возвратился,
И задышало снова все со мной,
И мир мой словно заново родился.
 
 
Упавшее гнездо подняв с земли,
Я вверх поднял глаза: в небесной сини
На крыльях птицы жизнь домой несли,
Душе моей летать хотелось с ними…
 
 
Малыш какой-то попросил меня:
«Мне сказку расскажи!» – я улыбнулся
И рассказал ему про короля,
Который к самому себе вернулся.