Текст книги "Призрак Ивана Грозного"

Автор книги: Елена Усачева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 9 страниц) [доступный отрывок для чтения: 4 страниц]

Елена Усачева
Призрак Ивана Грозного

Моему знакомому Кольке Рязанову посвящается

Глава I
Шабаш ведьм в учительской

В темноте школа выглядела уж совсем неуютно. На нее и утром-то не очень приятно смотреть, а ночью и подавно.

Колька Мишкин стоял у забора, вглядываясь в черноту, и старался не дышать. Под ногой оглушительно, среди окружающей тишины, хрустнула ветка. Внутри у него все оборвалось, сердце ухнуло в пятки, в ушах что-то гулко отдалось, и ладони вспотели.

Но на треск никто не отозвался – не примчался разъяренный охранник с дубинкой выяснять, что делает двенадцатилетний мальчишка в два часа ночи перед школьным забором, не прибежали злые собаки, чтобы растерзать заблудившегося ученика… Потому что все нормальные дети в школу ходят утром, а не ночью. Ночью здесь делать нечего.

Хотя… Кому как…

По улице все так же проносились одинокие машины, из окна дома напротив долетала приглушенная музыка. А перед Мишкиным за забором стояла его родная школа. В темных окнах желтыми бликами отражалась полная луна. Издалека казалось, будто кто-то ходит по мрачным коридорам с фонариком и его неверный отсвет мелькает в стеклах.

Колька помотал головой, прогоняя наваждение.

Во как фантазия разыгралась! Еще немного так попредставлять, и вообще с места не сдвинешься.

А идти надо! Перелезть через забор – ворота уже давно заперты, это проверено. Пройти пустынный двор, забраться в окно раздевалки – еще вечером он его чуть приоткрытым оставил и шторой занавесил, чтобы никто не заметил. Пробежать по хорошо знакомым лестницам и коридорам – до того знакомым, что можно с закрытыми глазами бродить, не споткнешься. Войти в учительскую и стащить классный журнал 6 «А» в жесткой ярко-оранжевой обложке.

Все это сделать именно сегодня Коле было жизненно важно. Последняя неделя, завтра-послезавтра выставляют четвертные оценки. А у Мишкина по физике и математике светили верные двойки.

Во-первых, обидно. Можно сказать, ни за что ни про что – и сразу такие отметки. Человек еще от лета не отошел, только-только думать начал, а его уже оглушают двумя парами. А потом отец обещал забрать его из секции карате, если он будет плохо учиться. А у Кольки походы на тренировку единственная отрада в жизни – поболтать с ребятами, руками помахать. Он без занятий помрет! Да и Сонька Морковкина, – узнает, хихикать будет. А это уже Колька никак стерпеть не мог. Хотя эта Сонька была не первой красавицей района, да и Мишкина неуважительно звала «Колясик», но он ее все равно нежно любил.

Отметки не должны портить жизнь человеку, решил Колька и отправился в опасный поход за журналом.

После пропажи вспоминать, кому что и когда поставили, не станут. А если и станут, то половину оценок потеряют, будут спешить. Вот Мишкин трояками и отделается.

Единственное, что сейчас сильно мешало, – луна. Уж очень она была яркая. Как прожектор. Весь двор виден как на ладони.

Коля так пристально вглядывался в окна школы, что у него зарябило в глазах. Ему показалось, что на третьем этаже, как раз там, где находится учительская, кто-то прошел и к стеклу на мгновение припечаталось мертвенно-бледное лицо.

– Надо было через задние ворота лезть, – вздохнул Мишкин.

Но тогда пришлось бы пробираться темным садом. А ползти через колючие кусты и месить новенькими ботинками грязь особенно не хотелось.

Колька два раза глубоко вздохнул и шагнул к забору. Ржавая сетка под ногой затрещала, неохотно прогибаясь под его тяжестью.

Мишкин спрыгнул на землю с другой стороны забора и помчался к крыльцу. Его невысокая крепкая фигурка хорошо была видна в ярком свете луны.

На его счастье окно никто не закрыл.

Колька толкнул жалобно скрипнувшую фрамугу, подтянулся, перекинул через подоконник свое тело, ставшее почему-то тяжелым и неповоротливым, и перевалился на кафельный пол первого этажа.

Прыжок гулким эхом прошелестел по пустым стенам. Мишкин задержал дыхание. Но ничего, кроме своего бешено колотящегося сердца, не услышал.

Школа спала, и один запоздалый ученик разбудить ее был не в силах.

Колькины шаги прошуршали по ступенькам. Как только дошло до дела, страх из его головы выветрился. Теперь он действовал по принципу: вижу цель, не замечаю препятствий, все идет путем!

На третьем этаже в первом кабинете справа из-под двери пробивалась тонкая полоска слабого света. Это было до того неожиданно, что Коля не испугался, а удивился.

Он коснулся двери рукой, увеличивая щель. Дверь, как будто смазанная маслом, легко и бесшумно распахнулась.

В классе горело несколько свечей… Нет, не свечей. Свет давали трухлявые головешки. Спиной к входу сидело множество спин.

Со значительным опозданием дверь скрипнула, раздался сильный удар о стену.

Все спины одновременно повернулись.

То ли от испуга, то ли от полумрака, но Колька не сразу смог разглядеть сидящих. Сначала ему показалось, что перед ним сидят мертвецы с вытянутыми зеленовато-синими лицами, с отстающими кусками кожи, с полувытекшими глазами и отвалившимися челюстями.

Мишкин попятился, на всякий случай протирая глаза кулаком.

Надо же такому померещиться!

По проходу к нему двинулась фигура, и стало ясно, что со зрением у Кольки все в порядке. Это был их учитель истории, Николай Сигизмундович, в своей неизменной джинсовой курточке. Но из рукавов этой куртки торчали не руки, а скрюченные почерневшие птичьи лапы. Да и само лицо у него было очень похоже на совиную голову – серое, сморщенное, с маленьким носом-клювиком и огромными глазами навыкате.

Темная лапка потянулась в сторону Мишкина. Тот зажмурился, втягивая голову в плечи.

Дверь захлопнулась перед его носом, сквозняк обдул мгновенно вспотевшее лицо.

Несколько секунд Колька тупо изучал потрескавшуюся краску на косяке прямо перед собой. Наконец он вспомнил про журнал и на негнущихся ногах двинулся в сторону учительской. О том, что сию секунду у него на глазах произошло, он думать просто не мог.

Дверь в учительскую оказалась закрытой. Такого препятствия Колька не ожидал. Он затравленно оглянулся, лихорадочно соображая, как лучше поступить.

– Чего замер? – прохрипели у него за спиной. – Толкай сильнее.

Перед его глазами мелькнула все та же морщинистая птичья лапка, и дверь распахнулась.

В учительской горел свет. В трех огромных треножниках полыхали костры. В их дерганом свете хорошо были видны несколько развалившихся в креслах фигур.

За своим столом сидел директор Иван Васильевич. Он приветливо улыбался, время от времени откидывая голову назад. При этом голова с легким хлопком отрывалась от шеи, делала несколько оборотов и возвращалась обратно на плечи. Вместо рук у него были шевелящиеся щупальца. Ими он ловко тасовал колоду карт, потрепанную и засаленную. За его спиной виднелся длинный посох с железным круглым набалдашником.

Рядом восседала физичка Ольга Ароновна. Изо рта у нее торчал один корявый зуб, длинный нос крючком загибался к верхней губе, левый глаз прикрывало уродливое бельмо. Математичка Муза Ивановна, кутаясь в серый порванный саван, протягивала белесые руки прямо к огню треножника.

– Холодно мне, – тянула она. – Холодно. Дайте мне кровушки – согреться! Дайте мясца человеческого – потешиться! Холодно мне!

С другой стороны стояли оба физкультурника. Вместо двух тел у них было одно, отчего головам приходилось тесно на узковатых плечах. Из-за этого физкультурники слабо переругивались, мутузя друг друга в бока кулаками.

– Куда прешь? – гудел один. – Не видишь? Мое это место!

– Сам ослеп, – сипел другой. – Я тут раньше стоял.

– О! Ученик любимый пришел, – промурлыкал Иван Васильевич, двумя щупальцами удерживая голову, чтобы она у него не отваливалась. – Ненаглядный, приветливый да послушный, – напевал он. При этом улыбка его разъезжалась все шире и шире, деля лицо пополам. Когда губы соединились на затылке, верхняя часть головы откинулась назад.

Сбоку раздалось шипение. Краем глаза Колька успел заметить движение и шарахнулся в сторону. Перед его глазами промелькнула черная кошка. Не рассчитав прыжок, зверек врезался в треногу. От удара кошка полетела на пол в одну сторону, треножник – в другую. Огонь выплеснулся на стоящую рядом Музу Ивановну. Саван на ней загорелся, превращая математичку в огромный факел. Из дыма поднялась высокая худая фигура географички Маргариты Ларионовны в длинном черном платье. Сзади у нее болтался черный пушистый хвост.

– Не ори! – коротко приказала она хнычущей математичке, которая теперь жаловалась на то, что ей жарко. – Ну что, все собрались? – властным голосом спросила она. – Время начинать шабаш!

– Не спеши, королева! – торжественно воскликнул историк, на четвереньках подбегая к ее ногам. – Нет Господина! А потом – у нас гости! – Он ткнул лапкой в сторону замершего Кольки.

Директор, в очередной раз собравший голову, радостно подхватил:

– Ученик наш любезный, послушный, вку-у-усненький!

– Мне его отдайте! Я голодная! – протянула сморщенную белую руку Муза Ивановна.

– А мне косточки! – злобным смехом раскатилась Ольга Ароновна. При этом стало видно, что во рту у нее все зубы кривые, длинные и гнутые. – Погуляем вволю! Кровицы теплой напьемся!

– Отвали, старая, – махнул в ее сторону щупальцем Иван Васильевич. – Помирать давно пора, а ты все туда же – за молодыми бегаешь! Дохлой крысой перебьешься.

– Дайте его нам! – хором выкрикнули физкультурники. – Мы его сначала помнем, покатаем, помягче сделаем, а потом уж к праздничному столу подадим.

– Молчать! – подняла вверх руку Маргарита Ларионовна.

Но от ее окрика все еще больше загалдели. Муза Ивановна вцепилась в треножник, намереваясь ткнуть им Ольгу Ароновну. Директор совсем потерял голову. Она укатилась к физкультурникам, и те стали пинать ее от одной ноги к другой. Историк одной лапкой цеплялся за длинный подол платья географички, а другой стучал по своей голове, отчего по всей учительской раздавался мелодичный перезвон.

Колька попятился. Все то время, пока вокруг происходили эти дикие события, он усиленно щипал свою ногу, пытаясь прийти в себя. Ноге было больно, но от этого не просыпалось. Наоборот, Мишкин все больше и больше погружался в кошмар наяву.

И тут в голове больно стукнуло: «Журнал!»

Хоть режьте, но Колька отсюда без журнала не уйдет.

Он вспомнил наглую ухмылку Соньки Морковкиной, и подступающий страх с него как рукой сняло.

Второй треножник уже был опрокинут, поэтому в учительской стало заметно темнее. В этом полумраке копошились уродливые фигуры, противными голосами визжали женщины. Только географичка возвышалась над всеми высокой статуей. Зеленые глаза ее ярко светились, внимательно следя за каждым движением Мишкина.

А он уже стоял около шкафа, где стопками лежали классные журналы. В темноте плохо было видно, какая у кого обложка. Костер в треножнике последний раз вспыхнул, и в его свете Коля успел заметить ярко-оранжевый блик. Журнал лежал отдельно от общей стопки.

Он рванул стеклянную дверцу, схватил журнал и бросился к выходу. От сильного удара дверца разбилась. Звон осколков повис в гробовой тишине – вся нечисть, как по команде, перестала орать и сопеть.

Мишкин выбежал в коридор. Дорогу ему преградил некто в черной простыне. Простыня распахнулась, перекрывая ход на лестницу. Коля попятился.

– За ним! – завизжала Маргарита.

Крик ударил Мишкина в спину. Он кинулся по коридору к другой лестнице. Колька мчался что есть духу, только мелькали колонны холла, но коридор не кончался. Бежать с каждым шагом было все труднее и труднее – ноги как будто прилипали к полу, отрываясь от него с противным чавканьем.

Коля глянул вниз. Паркета не было. Вместо него была булькающая жижа болота. То тут, то там виднелись прозрачные лужицы воды. Бугорок, на котором Мишкин остановился, быстро уходил под грязь.

Коля прыгнул вперед. Но и этот островок стал тонуть.

Так Мишкин допрыгал до первой лужицы, мимоходом посмотрел в нее… И чуть не полетел головой вперед.

Под водой лежал мертвец. Серая натянутая кожа лица, ввалившиеся темные глазницы, разметавшиеся светлые волосы. Это была девчонка. Губы у нее были ярко накрашены, на сморщенной шее болталось ожерелье из крупных красных бусин.

Коля бросился прочь от этой лужи, но тут за ногу его кто-то ухватил. Он дернулся. Вслед за рукой из-под тины поднялся еще один покойник. На Мишкина глянули слепые глаза, прикрытые бельмами, ярко-красный рот улыбнулся.

– Теперь мы вместе, – прохрипел покойник.

Отработанным в секции карате до автоматизма приемом Коля развернулся на пятке и врезал по держащей его руке каблуком свободной ноги. Кости покойника хрустнули, пальцы разжались.

Из-под соседней кочки снова полезла рука.

– С нами, с нами, – пробулькала трясина.

– Не дождетесь, – выкрикнул Колька, опуская тяжелый журнал на голову, пытающуюся вылезти из-под тины.

Костлявые руки еще цеплялись за его штанины, но это уже не мешало ему бежать. Впереди показалась лестница. Он ступил на гулкий кафель. За спиной смолкли все звуки. Болото последний раз чавкнуло и успокоилось. Колька мельком глянул через плечо – короткий коридор, паркет, узкий холл.

Тьфу, тьфу, тьфу, – сплюнул он три раза в левую сторону и покатился по перилам вниз.

Журнал был в руках – все остальное его сейчас не волновало.

Вдруг что-то шевельнулось в его волосах. Мишкин схватился за шиворот. Под пальцами было что-то мокрое и липкое. И это что-то недовольно урчало. Колька дернул изо всех сил, одновременно с рывком сваливаясь с перил.

Это была оторванная в запястье кисть руки, на белых костях болтались ошметки кожи. Кисть дергалась из стороны в сторону и недовольно рычала.

– Да пошла ты! – разозлился Мишкин, забрасывая кисть обратно на третий этаж. В полете рука успела погрозить Коле пальцем.

– Все равно не уйдешь от нас, – ахнуло по всем закоулкам.

В ответ Мишкин только расхохотался, хлопнув ладонью по оранжевой обложке.

Можете кричать сколько угодно! С журналом в руках он непобедим!

Больше его никто не задерживал. Сверху топали, рычали и сопели, над его головой трясся потолок. Казалось, еще чуть-чуть, и стены рухнут. Но он уже бежал по первому этажу, и спасительный выход был от него всего в двух шагах.

За окном бушевал ветер. Он хлопал открытой фрамугой, сдувал штору, гудел в неплотных форточках.

Коля перекинул ноги через подоконник. Напоследок оглянулся.

Под вешалками промелькнула темная тень, на батарею взобралась черная кошка.

– Мое! – прошипела она, прыгая на Колю всеми четырьмя лапами. Блеснули в лунном свете длинные острые когти.

– А-а-а-а! – Мишкин слетел с подоконника, задом пересчитав все неровности стены.

– Мое!

Казалось, что вопила вся школа.

Боясь обернуться, Коля бежал к забору. Лунный свет обманчиво освещал дорогу, скрадывая расстояние. Вот она калитка – только руку протянуть. Но до нее нужно было еще бежать и бежать.

Сначала за забор полетел журнал, потом рядом с ним тяжело спрыгнул Мишкин.

Здесь, за границей школы, все было тихо и спокойно – ни ветра, ни воя.

Только луна, большая и круглая, тревожно освещала уснувший город.

Коля подобрал свою добычу, нежно прижал к груди.

– Вот вам! – погрозил он кулаком в темноту кустов. – Так я вам и дался.

Он развернулся и зашагал к своему дому, бормоча под нос:

– Никогда мне эта школа не нравилась. Тоже мне выдумали – ходить туда каждый день. После этого еще и не такие кошмары привидятся… Покойник за партой – это цветочки. Учитель-вампир – детская сказка. Могло случиться что и похуже…

Дома он прокрался в свою комнату, бросил на пол журнал и растянулся на кровати.

Утром все, что произошло при свете луны, показалось ему обыкновенным ночным кошмаром.

Глава II
Предупреждение черной кошки

А все потому, что утром яркой луны не бывает.

В то утро в окно Колькиной комнаты нещадно светило осеннее солнце. Вставать после ночных прогулок не хотелось, глаза отказывались открываться, ноги с постели не спускались. Но Мишкин силой заставил себя сначала сесть, а потом и встать – он не мог себе позволить пропустить первый урок, когда выяснится, что журнал исчез.

А для этого нужно одеться и идти в школу.

В школу!

Воспоминание о ночном походе несколько охладило его решимость.

Было это или приснилось?

Коля глянул на свою добычу. Вот он – журнальчик в ярко-оранжевой обложке! Теперь ничто не помешает ему ходить на тренировки, и он смело будет смотреть в лицо Соньки Морковкиной.

Все остальное можно считать кошмарным сном.

Стрелки часов неумолимо приближались к восьми, и с каждой минутой уверенность из Колиной души выветривалась. Воображение настойчиво напоминало о болоте, покойниках и грозящей руке.

Он залпом выпил чай, засунул в себя бутерброд, щелкнул по клетке, в которой сидел нахохлившийся попугай Кеша, и выбежал на улицу.

Вид школы его смутил. Стоит, зараза, как ни в чем не бывало!

Он потоптался у забора в том месте, где ночью перелезал его, посмотрел на светлые окна. На третьем этаже, как раз там, где находится учительская, к стеклу припечаталось мертвенно-бледное лицо.

Через секунду весь двор наполнился криками, школа зажила и забурлила, наружу вырвался первый звонок.

Мишкин шел по коридору, с тревогой поглядывая вокруг. Школа как школа – стены, паркет, кабинеты. На первом этаже висят портреты учителей – до того привычные, что их уже и не замечаешь. Второй этаж для началки и рисования. Третий – их.

Сначала должен быть урок истории. На третьем этаже.

Коля остановился, не дойдя до учительской двух шагов. Ходили туда-сюда учителя, мелькнула длинная худая фигура Маргариты Ларионовны, просеменила, прижимая к себе стопку тетрадей, Муза Ивановна.

Задребезжал звонок. На ватных ногах Колька вошел в класс, пробился сквозь водоворот одноклассников и устроился за последней партой. В дверях появился историк. Он нес журнал в ярко-оранжевой обложке.

От неожиданности Мишкин открыл рот.

– Что нового, 6 «А»? – весело спросил Николай Сигизмундович, лукавым взглядом окидывая притихших ребят. – Про Ивана Грозного кто пойдет рассказывать? – Все уткнулись носами в учебники. – Мишкин, ты чего на меня уставился? – Историк поймал Колин удивленный взгляд. – У меня на лице ответа нет. Иди к доске, делись своими знаниями.

Николай Сигизмундович ласково посмотрел на Мишкина. И чем больше он смотрел, тем больше глаза его округлялись и вылезали из орбит.

Коля зажмурился, замотал головой.

– Идти не хочешь? – откуда-то издалека донесся до него насмешливый голос учителя. – А придется. Никуда уже не денешься.

Ответом был дружный гогот класса.

– Иди сюда, я даже за тебя начну отвечать, – продолжал звать к доске историк. – Иван Васильевич, или Иван IV, прозванный Иваном Грозным, правил с 1533 по 1584 год. Правильно? Правильно. Тебе осталось рассказать, что он сделал.

Мишкин, с трудом перебирая ногами, добрался до доски, глянул на журнал, на котором лиловыми чернилами ясно было выведено 6 «А».

– Какой-то ты сегодня, Мишкин, странный, – встал за его спиной Николай Сигизмундович. Его ладонь легла на оранжевую обложку.

Ладонь как ладонь. Обыкновенная, человеческая, розовая, с нормальными ногтями.

– Иван Васильевич, – повторил Коля, – был российским царем. – Он задумался, пытаясь вспомнить хотя бы одну историческую картину. – А! При нем была введена опричнина. Он боролся с боярами. Многим отрубил голову.

«Как же этот фильм назывался? – вдруг задумался Мишкин. – Что-то такое… Иван Грозный убивает своего сына…»

– Вот… – тянул время Колька. – А еще Иван Васильевич сына своего убил… И земли вокруг Москвы объединил…

«Иван Васильевич…» – вспыхнуло у него в голове, и перед глазами сразу же встал образ директора. А у него ведь тоже голова отваливается. И зовут его прямо как Грозного…

Мысль о директоре совсем сбила Мишкина с толку. Он запутался во всех Иванах Васильевичах, вместе взятых, и замолчал, с тоской глядя на класс. Вовка Кувинов с первой парты, активно жестикулируя, пытался ему подсказывать.

– Воевал с татарами, – сипел Вовка, подглядывая в учебник. – Отбил у них Астрахань и Казань. Воевал с поляками…

Дальше за Вовкой, глядя на себя в карманное зеркальце, красила губы Наташка Жеребцова. Димка Овчаренко сидел около шкафа, в его вытянутой руке болтался маленький скелетик. Скелетик махал в Колькину сторону костлявой пятерней и клацал челюстями.

– Николай Сигизмундович, – не выдержал Мишкин. – Где вы журнал взяли?

– Как где? – удивился историк. – В учительской.

– Но его там не должно быть!

– Ты так думаешь? – приветливо улыбнулся учитель.

Нет, Коля так не думал. Он был в этом просто уверен. Но говорить ничего не стал.

– Ладно, считай, что тебя казнили вместе с боярами. – Николай Сигизмундович хлопнул Мишкина по плечу. – Ставлю тройку. Читай учебник дальше. Может быть, тебе это пригодится.

Коля дошел до своей парты. Сверху на тетрадке лежал маленький пластмассовый брелок в форме скелета, глаза у него горели красным светом. Мишкин показал кулак довольно ухмыляющемуся Овчаренко и смахнул скелет на пол.

На географии Колю снова вызвали к доске.

– Мишкин, – нараспев произнесла Маргарита Ларионовна. – Покажи нам на карте, где начинается река Волга и куда она впадает.

– В Каспийское море, – бодро ответил Коля.

– Хорошо, – кивнула географичка. – А теперь покажи это самое море на карте.

Колька с азартом подхватил длинную деревянную указку. Каспийское море было где-то внизу, но он на всякий случай изучил Ледовитый океан, берег Чукотки, прочитал надпись «о. Байкал» и только потом добрался до Каспия.

– Вот, – радостно воскликнул он, тыча указкой в небольшое синее пятно.

У него на глазах тонкий деревянный кончик расползся, превращаясь в широкую костную головку.

Вместо указки Мишкин держал в руках белую, отполированную многими руками, большую человеческую кость.

С глухим звуком кость выпала из его рук.

– Правильно, – кивнула Маргарита Ларионовна, перед Колькиными глазами мелькнули черные, как вороново крыло, затянутые в тяжелый пучок волосы. – Только зачем бросаться школьным инвентарем?

Она легко согнулась пополам, поднимая указку, снова ставшую деревянной.

– Держи крепче, – снова протянула она указку Мишкину. – Покажи теперь Черное море.

– Оно там, рядом, – пробормотал он, задом пятясь к своей парте.

Маргарита Ларионовна взглядом проследила за его отступлением, но ничего не сказала.

На своих тетрадках он снова увидел пластмассовый скелет. Опять погрозил кулаком Овчаренко и смахнул находку на пол.

На математике Кольку в третий раз вызвали к доске.

– Иди сюда, Мишкин, – поманила его к себе Муза Ивановна сухонькой белой ручкой. – Расскажи нам, чем арифметическая прогрессия отличается от геометрической. – Она удобней уселась, закуталась в пуховой платок и приготовилась слушать.

– Это нечестно, – буркнул Колька, медленно проходя вдоль парт. – Меня сегодня уже два раза спрашивали.

– И что поставили? – живо поинтересовалась математичка.

– Тройки, – вздохнул Коля.

– Вот и сейчас не подкачай, исправляй свою двойку, – улыбнулась щербатым ртом Муза Ивановна. – Давай скорее, а то пока ты дойдешь, я совсем замерзну.

– Арифметическая прогрессия от геометрической отличается… – Что говорить дальше, Колька не знал.

– Названием, – выкрикнул Димка Овчаренко.

– А помимо названия? – терпеливо подгоняла Мишкина математичка.

– Арифметическая прогрессия применяется в арифметике, – вздохнул Колька.

– А геометрическая в геометрии, – хохотнул Овчаренко.

Колька с тоской посмотрел на Вовку Кувинова, но тот лишь развел руками.

С очередной двойкой по математике Мишкин поплелся к своей парте.

На тетрадках снова лежал скелет.

Как только прозвенел звонок, Колька кинулся за Овчаренко.

– У тебя их коллекция, что ли?

– Какая коллекция? – отпихнулся от него Димка. – Глаза протри. Это не мое!

С этими словами он достал свой брелок из кармана и, помахивая им, побежал к лестнице.

Коля внимательней посмотрел на фигурку в руке. В ней что-то еле заметно изменилось. Ну да! Она была уже не пластмассовая. Маленькие детальки были сделаны из настоящих костей.

Как только Мишкин это рассмотрел, скелетик рассыпался, превратившись в пепел.

– Очень хорошо, – себе под нос пробормотал Коля и огляделся – не видел ли кто-нибудь этого. Но на него никто не обращал внимания.

Нет, обращал. На подоконнике сидела черная кошка, пушистый хвост медленно раскачивался маятником, пронзительные зеленые глаза внимательно следили за Мишкиным.

– М-да, – вздохнула кошка. – И такое бывает.

Коля сделал к ней несколько шагов, но пробегавшая мимо малышня из начальных классов толкнула его. Когда Мишкин вновь посмотрел на подоконник, там уже никого не было.

На физкультуре играли на улице в футбол. Вместо того чтобы бегать вместе со всеми за мячом и возбужденно орать, Коля стоял на линии полузащитника и в задумчивости разглядывал пятиэтажное здание школы. Давно его вид не вызывал в нем такой тоски. И главное, было непонятно – то ли все это ему мерещится, то ли происходит на самом деле. Хотя какое – на самом деле! Учителя-оборотни, говорящая кошка, указка-трансформер – всего этого быть не может!

– Мишкин, не спи! Пасуй! – рявкнул у него над ухом физкультурник.

Коля глянул под ноги, и волосы у него на голове встали дыбом. Около кроссовки лежала человеческая голова и внимательно смотрела на него. В глазах ее явно читался укор.

– Мама! – взревел Коля, отпрыгивая в сторону.

– При чем здесь мама? Бей скорее, – бубнил за его спиной физрук.

Мишкин даже оглядываться не стал. Вдруг вместо хорошо знакомого Викентия Елистратовича он увидит двухголовое чудище, которое убедительно ему докажет, что все ночные происшествия случились с ним на самом деле.

– Куда? – закричали ему вслед несколько голосов.

«Плевать на оценки, – думал Мишкин, спускаясь в раздевалку. – Хоть три двойки в четверти. Мне уже все равно!»

Но тут он вспомнил о своей ночной добыче. Только у 6 «А» журнал был обернут в оранжевую обложку. Неужели еще кому-то такую же дали?

Ему показалось, что в темной раздевалке что-то мелькнуло, раздался звук, как будто рукой провели по стене. Скрипнула дверь. Мишка прыгнул к выключателю. Низкий мрачный подвал осветился тускло-желтым светом. В ту же секунду в углу темнота как будто набухла и с легким хлопком взорвалась.

– Что тебе? – По ступенькам сверху спускался сторож, старый дед в вечной телогрейке и резиновых сапогах. – Почему не на уроке?

– Освободили меня, – буркнул Коля, проскальзывая в мужскую часть раздевалки.

– Урок скоро закончится, а его освободили, – продолжал ворчать сторож, по пятам следуя за Мишкиным. – Выметайся отсюдова живо, я все закрою.

Под бдительным взглядом сторожа Коля переобул кроссовки, схватил свою сумку и побежал к выходу. Дед загремел ключами.

– А вы не знаете, – спросил Мишкин, уже шагнув к лестнице, – кто может в этом подвале жить?

– Кому здесь жить-то? – равнодушно пыхтел сторож. – Крысы да тараканы.

– Не то. – Коля попытался вспомнить, как выглядела темнота. – Черное что-то. Исчезает при свете.

– А-а-а, – понимающе протянул дед. – Так это черный ученик.

– Какой ученик? – Мишкину показалось, что он ослышался.

– Черный, – спокойно подтвердил сторож, как будто говорил о чем-то обыденном. – Бродит по подвалам, ночью выбирается в коридоры, парты двигает в классах, подвывает. Иногда цепями звенит.

– Какими цепями? – За шесть лет учебы в школе никаких цепей Мишкин не видел.

– Своими, – улыбнулся редким щербатым ртом старик. – С собой он их носит. Вроде как в наказание. Но днем не появляется, нет. Он света боится. Как на свет попадет, так потом месяц с дырками ходит. Ночью его только и можно увидеть. Он много что про эту школу знает. Забавный такой.

Лампочка под потолком мигнула.

– Вы его видели? – осторожно спросил Коля, косясь на входную решетку – чтобы выбраться отсюда, нужно было еще преодолеть бесконечное количество ступенек.

– А мне зачем? – хмыкнул сторож, проходя мимо Мишкина. – Я тут ночью и не бываю. Все уйдут, я двери закрою и – спать. Я же человек, не привидение. – Дед переступил высокий порожек. – Выходишь, что ли? Или тебя здесь с черным учеником закрыть?

– Стойте! – Коля побежал по ступенькам.

– Свет выключи, – приказал дед.

Мишкин стукнул по выключателю и, чувствуя, как по спине его бегут предательские мурашки, помчался к выходу.

– Уу-у-у, – потянулась за ним темнота.

Но тут зазвенел звонок, и все подвывания перекрыли жизнерадостные ребячьи голоса.

Колька стоял на самом ходу и всем мешал. Об него спотыкались старшеклассники, в него врезались малыши. Но он не сходил с места – только в толпе он чувствовал себя хорошо.

Длилось это недолго, потому что на подоконнике снова появился силуэт черной кошки. Она лежала, развалившись на солнышке, и жмурила глаза на яркий свет. Пушистый хвост маятником раскачивался из стороны в сторону.

– Убью! – выдохнул Мишкин, кидаясь к подоконнику. – Хвост оторву и собакам скормлю.

Кошка даже глаз не открыла, только ухом в его сторону повела.

– Не советую, – муркнула она. – Это может плохо закончиться.

– Хуже и так некуда! – Колька сжал кулаки, соображая, как, наверное, глупо будет выглядеть со стороны, если сейчас начнет драться с кошкой. – Отстаньте от меня! Немедленно!

– Ты сам пришел. – Зеленые глаза кошары в упор посмотрели на обалдевшего Мишкина. – Сам с нами и останешься. Жизни тебе отпущено три дня и три ночи. А потом съедят твою душу. Выпьют всю, без остаточка. – Кошка лениво потянулась, изгибая спинку. – Первый день уже идет. Осталось два. Лови момент!

Услышав такие слова, Коля совсем скис. Это надо же так влипнуть! И все из-за какой-то ерунды! Из-за классного журнала в оранжевой обложке!

– Стоп! – Руки его снова сжались. – Я не согласен! Можете забрать обратно свой дурацкий журнал. Тем более я взял совсем не то, что нужно!

– Поздно! – проурчала кошка, спрыгивая с подоконника. – Часы уже отсчитывают твое время…

Пушистый хвост мазнул по Колиным ногам. Кошка прошмыгнула между бегающими туда-сюда учениками и скрылась за поворотом, ведущим в сторону подвала с раздевалкой. Ни одна голова не повернулась в ее сторону, никто не удивился, как будто бы ее не замечали.

«Теперь мы вместе», – вспомнил Мишкин слова покойника из болота.

«Я вам дам – вместе!» – промелькнуло в его голове.

Он кинулся бежать следом за черной прорицательницей и налетел на Маргариту Ларионовну.

– Мишкин! – грозно произнесла она. – Смотри, куда прешь!

На мгновение Коле показалось, что ее глаза сверкнули колдовским зеленым огнем, а из-за длинной черной юбки выглянул пушистый хвост.

– Отстаньте от меня! – выкрикнул он. – Отстаньте! Я вам все верну! Все!

В школе повисла секундная тишина.

– Опять 6 «А» буянит, – раздалось за спиной Мишкина.

Из-за поворота мягкой крадущейся походкой вышел историк в своей неизменной джинсовке.

– Ему подождать три дня осталось, а он буянит, – Николай Сигизмундович в упор посмотрел Коле в глаза. – Ведь скоро каникулы? Не так ли, Мишкин?