Текст книги "Цветение и увядание (СИ)"

Автор книги: Елена Саммонен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц) [доступный отрывок для чтения: 1 страниц]

Саммонен Елена Александровна
Цветение и увядание

Глава 1

Летающий королёк и увядшая роза

– Ну же, нэити Суома! – ласково произнесла служанка господ Виртаненов. – Делать прическу – это вовсе не больно. Вы можете по часу находиться в сауне, а вытерпеть прикосновение гребня вам не под силу.

– Скажи мне, милая, когда это закончится? Я хочу к матушке, – умоляюще произнесла Суома. С самого утра она не видела родителей, занимаясь подготовкой к рождественскому балу в доме графа Ниеминена.

– Вот закончим с прической и корсетом, и тогда я смогу представить вас руове Виртанен. Вы же ведь не хотите, чтобы матушка увидела вас в неглиже?

И служанка продолжила свое дело. К слову, нужно заметить, что Виртанены жили на окраине Турку в фамильном особняке, построенном еще во времена господства в стране шведов. Недалеко от особняка протекала мелкая безымянная речушка, которая со временем и вовсе высохла. Видимо, эта речка, больше похожая на ручей, и дала прозвище всему роду. А между тем, юной Суоме недавно исполнилось четырнадцать, и настало время для того, чтобы подобрать ей достойную пару. Ее старший брат давно был женат, а сестра, вышедшая в свет впервые в прошлый сезон, уже собиралась выйти замуж за одного русского графа, который приезжал в Турку из далекого Петербурга по приглашению промышленного магната. Стоит ли говорить о том, как тревожилась Суома, боясь забыть о мельчайших деталях этикета.

– Экипаж подан, нэити Суома, – с ее позволения в комнату вошел лакей. – Руова Виртанен велела вам поспешить: она будет ждать вас в карете.

– Благодарю, – произнесла девушка и проводила его взглядом.

Когда были приведены в порядок ленты на корсете, закреплена на платье серебряная брошь в виде Вифлеемской звезды и надеты сапожки из красного бархата с расписным каблуком, служанка проводила Суому вниз, вышла с ней за ворота и посадила в экипаж. Этот вечер обещал Виртаненам знатные увеселения.

По прибытию в Аурайокский замок, их встречали хозяева вечера, чета Ниеминенов. Немолодой, но и еще не ступивший в старость, граф Ниеминен, носил парадный мундир с множеством наград и орденской лентой. Он был видным человеком, талантливым полководцем в свое время. Дворянский титул придавал его имени еще больше блеска. Обменявшись парой рядовых фраз с хозяевами, Суома и ее мать, как почетные гости вечера, были приглашены ими в зал.

До начала бала оставался целый час, и поэтому руова Виртанен, решив не терять времени даром, стала знакомиться с приглянувшимися ей господами. Покамест мать вела приятные беседы с незнакомыми Суоме людьми, несчастная девушка, впервые оказавшаяся на этом торжестве роскоши, трепетала всем телом. Ведь скоро начнется бал, а полонез – ее слабое место. И не отказаться ей теперь, сославшись на какую-нибудь нелепую причину, ведь в этом парадном танце-шествии примут участие абсолютно все приглашенные.... Суома так боялась быть на виду у публики...В хореографическом зале, наедине с учителем, она танцует, как балерина, а когда ее видит три сотни человек...Будет ужасно неловко, если ее пригласит на танец молодой аристократ, а она будет неуклюжа.

И вот, около девяти часов, хозяин вечера объявил о начале бала. Заиграл оркестр. Цветы этого вечера, милые девушки и обаятельные юноши, поклонившись друг другу, начали плавные движения, сливающиеся в один бесподобный танец под торжественную, необычайно живую и полную какой-то невероятной возвышенности, музыку. Суому пригласил сын известного поэта по фамилии Мякиярви, прекрасный юноша со светлыми, вьющимися волосами и статью, присущей лишь профессиональным танцорам или военным. Он был старше нее и, очевидно, знал толк в покорении женских сердец. Его чары, вероятно, распространились и на нее. После полонеза она была влюблена, а после благородного менуэта воспылала к нему страстью.

Покуда дочь наслаждалась прекрасной музыкой и своим очаровательным кавалером, руова Виртанен беседовала с одним финским ученым, с которым познакомилась около получаса назад.

– Мой отец был простым торговцем, – рассказывала руова Виртанен. – Но, рожденному графом, торговать не слишком уместно. Вскоре он подался в политику, и, видит бог, был в этом прав.

– У вас очень красивая дочь, – признался в своих симпатиях ученый. – Такая заморская внешность. Настоящая ирландская красота!

– Всю жизнь мечтала быть рыжей, но родилась блондинкой, что для финских земель неудивительно, – засмеялась руова Виртанен, кокетливо прикрыв улыбку веером из розового кружева.

– Стесняюсь, но считаю делом чести заметить, руова Виртанен, – он указал взглядом на ее прическу, – у вас растрепались волосы.

Руова Виртанен потянулась к выбившейся из прически пряди волос, решив, что просто расстегнулась заколка. Она хотела снова закрепить ее на волосах, но вдруг обнаружила, что заколки нет! Золотая заколка с изумрудом была утеряна!

– О, нет... – произнесла руова Виртанен. – Эту заколку подарила моей дочери крестная на именины...А я одолжила ее на этот вечер...

– Быть может, она просто слетела с ваших волос? – предположил ее собеседник.

– Ах, нет...Это исключено. У нее очень тугая застежка, – она стала ерзать в кресле. Боже, что же теперь...Она безумно дорогая...

Руова Виртанен в этот момент подумала о муже, который остался сегодня дома и не составил им с дочерью компанию на вечер. Да, херрасмис Виртанен, со свойственной ему сварливостью и повышенной бережливостью, этому не будет рад. Он очень скоро обнаружит пропажу, если дочь не наденет пару дней это украшение. Ее муж знал о всех вещах в доме, о каждой мелочи туалета своих близких...Будь проклята его наблюдательность.

Она, извинившись перед собеседником, встала с места. Пытаясь не тревожить окружающих, руова Виртанен покинула зал и стала бродить по длинным коридорам особняка, лелея в себе надежду на то, что заколка и вправду слетела с ее головы. Хотя вряд ли.

В это время, устав от танцев, Суома и нуори мьёс Мякиярви убежали в оранжерею дома Ниеминенов. Это было укромное местечко, так подходящее для разговоров о любви. То, что случилось с нею, было мимолетным порывом, экстазом от первого опыта общения с мужчиной, безумным буйством чувств...А для него она была лишь новым экспонатом в большой коллекции влюбленных девиц.

– О, мой господин! – воскликнула Суома, заливаясь смехом. – И зачем же мы сюда пришли? Неужели вести беседы о русско-шведской войне?

– Да ну ее, эту войну, – беспечно махнул он рукой. – Я, конечно, понимаю, что ты любишь историю, но сегодня ведь Рождество. Хочешь, я расскажу тебе сказку?

– Да, да! – она захлопала в ладоши.

– В Рождественскую ночь все духи становятся добрыми. Только не в Швеции. Одна женщина пошла в рождественскую ночь на полуночную службу. Когда она вошла в храм, то обнаружила, что у прихожан нет голов. Несчастная бросилась бежать, ей удалось удрать от призраков, но они сорвали с ее головы платок. А на утро она пошла в храм и увидела, что клочья ее разорванного платка разбросаны на могилах близлежащего кладбища...

– Хорошо, что Финляндия – это не Швеция. – с улыбкой на губах заключила Суома. – Я думаю, что в эту ночь меня не коснется зло.

– А не думаешь, что я и есть зло? – нуори мьёс Мякиярви, скорчив больше забавную, чем страшную гримаску, сжал ее в объятиях, и впервые Суома испытала этот сладкий вкус поцелуя...

А ее мать в это время подняла на ноги весь дом. Руова Виртанен, так и не найдя дорогой заколки, вспомнила, что в начале вечера к ней очень близко подошел кто-то со спины. Она запомнила этого мужчину – он был красив и молод. Нет, у него была не скандинавская внешность...Слишком темные волосы и смуглая кожа...Может, цыган? Хотя что делать цыгану на светском мероприятии...Если только он барон...А может, русский...

– Этот человек должен быть очень ловок, чтобы суметь снять с меня эту вещь так, чтобы я этого не заметила. – рассказывала она хозяину дома, задыхаясь от слез. -Застежка была очень тугой.

– Успокойтесь, руова Виртанен, сейчас мы позовем херрасмиса Петри, он велит охранникам никого не выпускать из дома, пока полицейский не опросит подозреваемых и не найдет вашу драгоценность, – пообещала ей руова Ниеминен.

Вечер был совершенно испорчен, равно как и настроение присутствующих. Ведь это так неприятно, когда где-то рядом случилась беда. Каждый осознавал, что непричастен к этому, но все равно боялся оказаться виноватым. От ошибки стражей порядка не застрахован никто.

Но поиски не увенчались успехом. Видимо, похититель успел сбежать еще до того, как руова Виртанен обнаружила пропажу. Полицейский составил протокол, опросив потерпевшую и свидетелей. Обещал начать дело. А в душе руовы Виртанен зародилась надежда на то, что если за дело взялся профессионал, то это чудовищное событие разрешится благополучно.

Им с дочерью пришлось покинуть особняк прямо ночью, поскольку оставаться здесь руова Виртанен, все еще бьющаяся в истерике, не могла. Нуори мьёс Мякиярви проводил свою спутницу, юную Суому, до кареты и простился с нею, внушив разнервничавшейся девушке, что все будет хорошо. Он утешал несчастную Суому, ее рыдающую мать, а сам думал о том, что все это так нелепо. Столько возни из-за какой-то заколки. Ну да, золото, изумруд. Но это ведь всего лишь украшение. А ведь плачут так, словно кто-то умер. Наверное, эта вещь очень много значила для них...

Мякиярви решил, что оставлять в беде несчастную руову Виртанен, по меньшей мере, неблагородно. Тем более, что он почти весь вечер провел с ее дочерью. Поэтому молодой человек из доброты сердечной заглянул к знакомому ювелиру и выкупил у него дорогую заколку в виде стрекозы с глазами-сапфирами. «Нанесу им в скором времени визит. Заодно увижу нэити Суому. Уж больно хороша девица!» Вспомнив о красоте юной финки, он решил, что жемчужная нить украсит ее платье кремового цвета, в котором ему довелось видеть Суому на балу.

Спустя три дня после происшествия в особняке Ниеминенов, нуори мьёс Мякиярви, узнав у знакомых адрес Виртаненов, наведался в их имение на окраине Турку. В этом доме его приняли очень тепло. Руова Виртанен распорядилась устроить достойное благородных господ чаепитие, херрасмис Виртанен, едва познакомившись с ним, завел великосветскую беседу, а нэити Суома всем своим видом показывала, что рада, нет, счастлива, видеть его вновь.

– Как обстоят ваши дела с поиском пропажи? – вежливо осведомился нуори мьёс Мякиярви, обратившись к руове Виртанен. – Я надеюсь, что стражи порядка делают положительные прогнозы?

– Водят за нос, если честно, – призналась руова Виртанен. – То говорят, что уже близки к тому, чтобы отыскать преступника и вернуть эту вещь мне, то утверждают, что идут по ложному следу...

– Когда найдут того мерзавца, который посмел покуситься на наше добро, я сверну ему шею, – произнес херрасмис Виртанен. – Эта заколка стоила половины нашего дома, а он взял ее в свои грязные ручонки!

– Я решил немного сгладить вашу печаль, руова Виртанен...– проговорил Мякиярви, доставая из роскошной бархатной шкатулки свою покупку. – Я не знаю, как выглядела ваша заколка, но думаю, что эта будет хоть немного на нее похожа. Примите же мой скромный дар, не откажите!

Руова Виртанен, увидев новое украшение, пришла в восторг, но немного смутилась.

– О, это так дорого...Не стоило...К тому же та вещица принадлежала моей дочери, а я просто позаимствовала ее... – произнесла она.

– Эта вещь ваша, руова Виртанен. В ваших полномочиях распоряжаться ею, – сказал он и, достав из другой шкатулки нитку бус, проговорил: "А это, моя милая нэити Суома, для Вас. Знаете, Вы покорили меня с первого танца. Я очень хочу надеяться, что увижу вас на следующем балу с этим скромным украшением на вашей миленькой шейке!"

– О, нуори мьёс Мякиярви, вы так щедры! – восхищенно произнесла девушка, взяв из его рук бусы.

– Я просто влюблен, – произнес молодой человек, мило улыбнувшись ей и стрельнув взглядом господам Виртаненам.

И затрепетало юное сердце, и расцвели на бледных щеках пунцовые розы смущения. Он влюблен в нее...Вы слышали? Он влюблен в нее, в такую юную и не расцветшую красотой молодости девочку по имени Суома...

Но всему когда-то приходит конец. Суома, так искренне надеясь на то, что обожаемый ею нуори мьёс Мякиярви побудет у них еще совсем немного, совсем чуть-чуть, была вынуждена признать, что это приятное чаепитие подходит к своему логическому завершению. Уже иссякли темы для разговоров, выпит чай и обсуждены статьи последней газеты. Задерживаться в этом доме еще на некоторое время, хоть даже и по желанию хозяев, было бы просто неприлично. Поэтому Мякиярви поспешил откланяться, поцеловав на прощание ручку Суомы и попросив ее о встрече в ближайшие дни.

Суома, совершенно очарованная им, уже строила планы их будущего. Она верила в то, что нуори мьёс Мякиярви влюблен в нее. Суома видела его глаза, горящие еще слабым, но все же огнем, любви. Да, все непременно будет хорошо...Главное не торопить событий и просто ждать.

– Суома, детка, что это у тебя под носом? – спросила ее мать.

– Где? – девушка рассеянно провела пальчиком по верхней губе, все еще улыбаясь мечтам о взаимной любви. Она испугалась, увидев то, как на шелк ее платья упала алая капля крови.

– Моника! Слышишь, Моника! – кричала руова Виртанен служанке. – Принеси платок! Лёд! У моей Суомы идет из носа кровь!

Пока служанка лихорадочно искала все необходимое, кровь Суомы уносила в своем потоке ее жизнь. У девушки потемнело в глазах, и весь мир вокруг нее стал бордово-коричневого цвета. Она пала ниц на пол, и больше не встала. Никогда. Это было так нелепо, умереть всего лишь от того, что пошла носом кровь. Конечно, никогда не предугадаешь коварство болезни или яда – лишь богу было известно, что убило ее: случай, давняя, но проявившаяся лишь сегодня, болезнь или яд, подсыпанный кем-то, черт знает зачем. Ее смерть была нелепа от своей внезапности и простоты, но так трагична от того, что настигла Суому в час влюбленности и годы юности...

В день, когда с нею прощался весь род Виртаненов и большая часть финской знати, на погребальной мессе присутствовал и нуори мьёс Мякиярви. Херрасмис Виртанен, видя, как скорбит над гробом его дочери этот человек, с грустью подумал о том, что его девочка могла бы жить и купаться в любви этого человека. Жаль, что не сложилось.

А между тем Мякиярви, отдав дань памяти Суоме, в тот же день отправился кататься на двуколке с молодой актрисой из Финского национального театра. Он жив, а Суома мертва. Жаль, что так случилось. Но живые не могут любить мертвых. Поэтому королёк продолжал летать и чирикать.

Глава 2

Судьба на кончике платка

Зима в этом году пришла рано. Уже в конце октября подули ледяные ветра с Арктического моря, нагоняющие тучи, которые низвергали на страну озер холодные ливни. В ноябре пошел снег. Сначала он был отвратительно-сырым, формирующим наледи на дорогах, но к декабрю ударили сильные морозы, и снег стал мягким, рыхлым, и таким сверкающим на солнце...

Вопреки бытующему мнению о том, что у северян холодное сердце и скудные проявления эмоций, финны веселились. Да, веселились. А что еще делать в стужу? Грустить и ждать лета? В селениях близ Хельсинки и других городов не скучали дети. В январе, когда лед окончательно становился крепким, они привязывали к сапогам "ножи", проще говоря, лезвия, обеспечивая себя тем самым коньками, и шли кататься на близлежащий прудик. Другие взбирались на холмы и спускались с них на лыжах. Оные просто валялись в снегу. Взрослые созывали в свои дома гостей и усаживались у камина, наблюдая за мерным горением древесины. Пили горячий смородиновый сок, угощались имбирными блинчиками. А потом шли в сауну или в баню и грелись на полатях, парясь дубовыми вениками. Возвращались домой и снова говорили, говорили...

В столице скоро начинались бальные сезоны. Уже давались объявления о рождественских балах в домах знати. Столичная молодежь, а так же их патроны и матроны готовились выйти в свет. Отвлекались они от ожидания грандиозных торжеств походами в Национальный театр. Или в общественные библиотеки, где можно было завести приятные знакомства. Великосветские дамы со своими юными дочерьми и служанками выбирались на прогулку по крытому рынку в старейшем районе Круунунхака, пестрящем старинными соборами и церквями.

В доме на углу Сенатской площади, Алексантеринкату 16-18, жил купец Киселёв. Когда-то этот дом принадлежал потомкам другого зажиточного купца, а в шестьдесят пятом году его приобрел Киселёв. Человек с русским именем обожал, как и все русские, знатно поесть и повеселиться. Два дня повара готовили шикарные яства, а он рассылал пригласительные своим многочисленным друзьям. Повод к торжеству, конечно же, был. Он состоял в том, что Киселёв заскучал. Был нанят на несколько дней камерный оркестр, который бы музыкально дополнил увеселения в доме на углу Сенатской.

Во второй день гуляния, вечером, купец Киселёв пригласил всех желающих покататься по окрестностям на каретах. Его двор располагал тремя роскошными каретами с рессорами и пятью добрыми конями с меховыми попонами. Взяв с собой скрипача из камерного оркестра и приказав ему играть всю дорогу легкомысленные мотивы, они тронулись с места, и кони их пустились в резвый галоп.

В доме осталось несколько человек. Среди них был граф Маннергейм с женой, русский граф Перовский и актер Национального театра Антеро Линдквист.

– О, да вы шутите, господин Перовский! – усмехнулась графиня Маннергейм. – Ваши солдаты и вправду развлекаются тем, что прыгают через головы друг друга?

– Да, а еще они любят играть в русскую рулетку, – говорил граф Перовский, увлеченный своим рассказом. – Подносят к виску дуло револьвера и стреляют. Обычно бывают осечки, и никто не умирает. Но четырем смельчакам в разное время пробивало череп.

– А вы читали "Героя нашего времени"? – заинтересованно спросил граф Маннергейм. – На мой взгляд, потрясающее произведение. Я приобрел эту книгу в Петербурге, когда ездил туда полтора года назад.

– Да, неплохой роман, – согласился Перовский. – Вероятно, воспоминания об этой книге вам навеял мой рассказ о русской рулетке?

– Не желаете ли поговорить о предопределении и фатализме? – с явной усмешкой спросил Антеро.

– Не желаю, – отмахнулся от молодого актера зрелый граф Перовский.

Антеро Линдквист не любил, когда собеседники делали попытки избежать диалога с ним. Это задевало его самолюбие.

– Быть может, тогда сыграем в русскую рулетку? Возможно, кто-то из нас повторит успех Вулича, – холодным тоном произнес актер.

– Спасибо, но не сегодня. Не хочется, – ответил граф Перовский.

– А я думал, что генералы не боятся смерти, – продолжал провокации Антеро, – и не совестно вам, человеку, ходящему под пулями и маневрирующему между штыков, бежать от столь азартного предложения, в то время как какой-то никчемный актер вовсе не боится получить пулю в висок?

Перовский решил ответить оскорблением на оскорбление, чтобы быстро поквитаться с обидчиком и закончить этот разговор.

– Вы так хорошо знаете содержание этой книги, господин Линдквист, – заметил граф Перовский. – Даже как-то странно. Интересно, как вам, с трудом говорящему по-русски, удалось прочитать роман русского автора?

Супруги Маннергеймы с волнением наблюдали за словесной перепалкой этих двух господ. Они боялись того, что этот конфликт может привести к дуэли, но отчаянно надеялись, что все разрешится благополучно. Ах, если бы...

– Вы оскорбили меня, херрасмис Перовский, – бесцветным голосом произнес

Антеро. – Я настаиваю на дуэли. Если не явитесь завтра к пяти утра в сквер на улице имени Микаэля Агриколы, то весь свет Финляндии узнает о том, какой вы трус. Предлагаю американскую дуэль.

– Нет, пожалуйста! – взмолилась графиня Маннергейм. – Она же не оставляет шанса на жизнь!

– Хорошо, вытянем жребий и вопреки правилам предоставим две пилюли: одну ядовитую, а другая будет безвредной, – пошел на уступки актер. – Кто выживет, тот и будет прав.

Последующие часы дуэлянты искали себе секундантов. Граф Перовский страдал: он предчувствовал свою смерть. Почему-то ему казалось, что жребий велит именно ему проглотить смертельную пилюлю. Перовский написал письмо жене в Петербург – скорее всего, когда она прочтет послание, его в живых уже не будет. Но если все-таки Перовский останется в живых, то он сразу же вернется домой, опередив почту и не позволив супруге пролить слез. Он пригласил себе в секунданты хозяина дома купца Киселёва. А Линдквист был на удивление спокоен. Ведь он знал, что не умрет. Антеро был в курсе того, кем будет независимый секундант, который подаст пилюли. Это будет его родственник, хоть об этом и не знают ни Маннергеймы, ни Перовский. Дело в том, что по правилам независимого секунданта назначают свидетели конфликта. Маннергеймы пригласили своего соседа. Они хотели сделать все по справедливости, а сами и понятия не имели, что он приходится одному из дуэлянтов племянником. Линдквист тайно встретился с независимым секундантом и подговорил его на то, чтобы тот заранее сказал ему, какого цвета пилюля окажется ядом. Племянник сообщил Антеро, что синяя пилюля будет ядовитой. Значит, надо брать красную. Янне любит своего молодого дядюшку-актера, сомнений в этом не было. Он не допустит его гибели.

– Принимай нас, Суоми, красавица. Я ведь знаю, тебе это нравится...– напевал независимый секундант, доставая из серванта стопки. – Сейчас главное не напиться, а то будет не вполне вежливо явиться на дуэль пьяными в стельку.

– Петербургская? – осведомился Линдквист, поведя носом. – Наша, финская, лучше. Ведь мы умеем ее пить. Эти русские глотают ее прямо так. А надо лёд в водку класть, как это делаем мы. Так мягче получается.

– И давно ли, дядюшка, все финское стало нашим? – усмехнулся его племянник, а потом, произнеся финское "Киппис!" поднял стопку и попробовал на вкус добрую "Ярви".

– Да с тех пор, как мы с тобой уехали из нашей шведской деревеньки в финскую столицу. Шведы как-то уже покоряли Финляндию. Вот и мы сюда приехали, как хозяева, – конечно, Антеро говорил это несерьезно.

– А что на это скажут русские? – засмеялся Янне.

– Ты все время думаешь о мнении других, – по красивому лицу Антеро скользнула ухмылка. – Даже отказался от своей фамилии и взял финскую. Я думаю, что стыдиться своего происхождения сродни предательству.

– А ты признайся, тебе ведь тоже нравится, когда тебя называют нуори мьёсом?

– Да мне что герр, что нуори мьёс...Все равно я родился и умру Линдквистом, – это могло бы прозвучать пророчески перед дуэлью, если бы они оба не были уверены, что Антеро завтра не умрет.

Допивая огненную воду мелкими глотками, Янне рассказывал своему дядюшке о происшествии, случившимся с ним на днях.

– В общем, возвращаюсь я домой со службы в конторе, и встречается мне у ворот соседка. Говорит, что видела на территории моего дома в районе пяти часов вечера смуглого господина, одетого, как масон. Мне было страшно заходить в дом, но я осмелился. Осмотрел все ящики. Ничего ценного не взяли. Но что самое интересное...пропали домашние туфли, стоящие у двери. Вот скажи мне, зачем ему понадобились туфли, обычные тряпичные туфли?

– Быть может, он фетишист? – усмехнулся Линдквист. – Создал себе там алтарь из домашних туфель и молится на него. Ну или...

– Ох, дядюшка, ты все шутишь! – смеялся племянник. – Скоро в тюрьме молиться будет. Я написал заявление. Ибо незачем было лезть в чужой дом.

Во втором часу ночи Антеро откланялся тому, в ком текла его шведская кровь, и собрался идти домой. Он решил, что перед дуэлью неплохо поспать пару часов.

– Ты не бойся, дядюшка, – дружески похлопал его по плечу Янне. – В этой дуэли не умрет никто.

Линдквист шел по темным улицам Хельсинки в сторону Лиисанкату. Антеро был пьян, но как всегда неотразим. С раннего детства он был нарциссом – вряд ли можно найти более самовлюбленного человека, чем он. Антеро тратил все деньги лишь на себя, самого любимого человека в своей жизни. Модный сюртук сидел на нем, как влитой, бархатный жилет темно-синего цвета был весьма контрастен белой накрахмаленной сорочке. И узкие темные брюки были в тон сюртуку из добротной ткани. В отличие от других богемных господ, он не носил шляп. Антеро слишком любил свою прическу – просто грех прятать под шляпой потрясающие светлые локоны. Жаль только, что кремового цвета шейный платок, некогда красиво завязанный, болтался на его белой шее, как хомут. А дорогой французский парфюм смешался с запахом русской водки. Он шел по заснеженным дорожкам, весело насвистывая "Карманьолу" – революционную песенку, за которую во времена императора Николая можно было нажить серьезные неприятности с жандармерией.

– Мои извинения...– к нему подошел кто-то со спины и коснулся плеча. – Вы не подскажете, сколько времени?

– Без десяти два, – сказал Антеро, взглянув на часы, что окольцевали его запястье. -Чего тут шарахаешься, челядь грязная? Иди уже домой, спи, бродяга.

Случайный прохожий вроде бы не обиделся на выпад веселого господина, у которого едва ворочался язык, но что-то недоброе мелькнуло в его взгляде.

Антеро Линдквист, добравшись до своего уютного домика на Лиисанкату, что-то пробормотал служанке и, не раздеваясь, прошел в свои покои, где быстро отошел ко сну. Встать пришлось в четыре часа, покуда еще не взошло солнце. По просьбе Антеро накануне, его разбудила служанка. Он искупался, переоделся и, сказав прислуге, что вернется к восьми утра, ушел в сторону сквера на улице Агриколы. Там его уже ждал секундант, который в случае гибели Линдквиста должен засвидетельствовать его смерть. Им был один молодой композитор.

– Друг мой, я искренне желаю, чтобы ядовитая пилюля выпала не тебе, – сочувствующе произнес секундант.

Антеро решил взглянуть на часы. Пять утра наступит совсем скоро, но его соперник не идет. Если Перовский опоздает больше, чем на десять минут, дуэль не состоится, и опоздавший будет клеймен позором. Линдквист, по привычке посмотрев на запястье, не обнаружил на нем часов! Как же так...Он никогда не забывал надеть их...Постойте...А он снимал часы, когда явился под утро домой? Нет...Может, их уже и не было на его руке? Что же, Антеро потерял их, когда пьяный брел домой или у него эти часы украли? А кто украл? По дороге от племянника до дома он никого не встречал...Если только ночного гуляку, спросившего Антеро о времени... "Поищу дома и на его территории. Если не найду, то пойду в полицейский участок – они все отыщут", – подумал Линдквист и вспомнил о дуэли.

Спустя пять минут пришел Перовский. Его секундантом был граф Киселёв, в доме которого произошел конфликт. Дуэлянты не обронили ни слова в адрес друг друга, как это и положено. Маннергеймы, конечно же, не пришли. Они, хоть и были свидетелями конфликта, не должны были присутствовать на дуэли. Эти люди назначили независимого секунданта – их миссия выполнена. За десять минут до начала дуэли явился независимый секундант с двумя пилюлями и белым носовым платочком.

– Господа, у вас еще есть время помириться, – произнес, наконец, секундант Перовского на прекрасном русском. – Быть может, попросите друг у друга прощения?

– Это – удел слабых, – Антеро, напротив, по-русски сказал до безобразия плохо.

– Тогда начнем, – произнес независимый секундант и, спрятав в кулаках два конца белого платка, велел тянуть дуэлянтам жребий.

Первому придется играть со смертью его дяде – конец платка, завязанный в узел, вытянул он. Антеро, зная, что синюю пилюлю пить нельзя, взял красную. Он, без страха, уверенный в том, что обхитрил судьбу, спокойно выпил ее. Уже через пять минут Линдквист схватился за горло, лицо его побагровело, глаза полезли из орбит.

– Ты чего сделал, чертов гад?! – прохрипел он, тупо уставившись на племянника.

– Дядя, любимый мой...Нет...Обе пилюли не были ядовитыми...Я хотел, чтобы ты выжил наверняка...Я же сказал, что никто не умрет...– независимый секундант держал его лицо в своих ладонях.

– Что ты врёшь, подлая сволочь... – даже умирая, Антеро знал, что сказать. – Ведь знаешь, скотина, что мое завещание написано на тебя... – Линквист утратил способность говорить и упрекать племянника, когда его гортань свело удушьем.

– Я правда ничего не делал такого... – Янне, прижав его к своей груди, рыдал. – Не умирай, пожалуйста...У меня ведь нет никого, кроме тебя...

Но Антеро, видимо, решив причинить невыносимую душевную боль предателю-племяннику, умер на его руках.

– Время смерти – пять часов и тринадцать минут, – произнес на ломаном русском секундант Линдквиста.

– А теперь прошу объяснений, – сказал сухо Перовский, обратившись к рыдающему шведу. – Что значила эта трогательная сцена? Выходит, что этот человек приходился вам, независимому секунданту, близким родственником? И вы решили пойти на обман, чтобы он выжил, верно?

– А что мне было делать, если вы, херрасмис Перовский, хотели забрать у меня родного человека? – прокричал Янне, бросившись на русского графа.

– Но почему же он умер, если обе пилюли не были ядом? – задумчиво произнес секундант Линдквиста, накрывая его тело белой простыней.

– Вы поступили подло, как и подобает человеку без чести, – сказал холодно секундант Перовского. – Я уверен, что Маннергеймы были с вами заодно.

– Они не знали, что нуори мьёс Линдквист – мой дядя, – не отходя от бездыханного тела молодого актера, говорил его племянник.

– Я должен вызвать вас на дуэль, – проговорил Перовский. – Но не вижу смысла стреляться с лживым человеком, который снова что-то подстроит и у меня вдруг окажутся холостыми патроны. Поэтому просто знайте: я вас глубоко презираю.

– Дорога в высшее общество Хельсинки вам отныне закрыта, – сказал Киселёв, сопровождавший Перовского, и презрительно бросил в лицо Янне свои белые перчатки. – А я непременно всем расскажу о том, какой вы обманщик.

Перовский и его секундант покинули сквер, а секундант Антеро, с его рыдающим племянником, погрузив на тележку тело погибшего Линдквиста, уехали на Лиисанкату. Антеро похоронят после траурной мессы и прощания с ним близких, которые вскоре будут извещены о его гибели. Вряд ли на его похороны придет много людей, ведь все родственники Линдквиста, кроме его племянника, остались в Швеции. У него была пара друзей и девушка, его партнерша по спектаклю. Но вряд ли она захочет проститься с ним, ведь незадолго до своей гибели, Антеро был уличен в адюльере.

Весь день Янне провел у тела своего любимого дядюшки, который так нелепо умер. Он откровенно не понимал, как смог Антеро отравиться. Ведь в одну пилюлю Янне насыпал истолченного угольного порошка, а в другую – перетертого мела. Он чувствовал угрызения совести. Ведь умирая, его дядя думал, что племянник обманул его и отравил...Теперь у него не осталось близких в этом городе, да и в стране тоже. Он вспоминал, как пять лет назад они с дядей приехали покорять Хельсинки из далекой шведской деревеньки Фьёльбакка, на самом западе королевства. Дядя стал актером, а он выкупил маленькую букмекерскую конторку. Они держались друг друга, им было не одиноко. А теперь Янне остался один...Отныне он изгой. Не иначе, как за день о нем успели разлететься дурные слухи. Все станут показывать на него пальцем, говорить о нем грязные вещи, не стесняясь его присутствия. Нет, этого не должно быть. Хотя, конечно же, будет, но он этого не услышит. Янне, поцеловав Антеро в щеку, взглянув на его красивое лицо и поправив светлые локоны дядюшки, произнес: "Спи спокойно, мой друг...Я сейчас приду." И ушел. На чердак. Подойдя к люкарне, проще говоря, к слуховому окну, он сделал шаг навстречу смерти и своему любимому дядюшке...