Текст книги "Год в технилище или фрея-крёстная (СИ)"
Автор книги: Елена Галузина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)
Год в технилище, или ...
Посвящается коллективу,
где я чувствовала себя свободной.
Пролог.
Жара. Уже три недели печет солнце. Асфальт закипает, мозг тоже. Из открытого окна в кабинет залетает с тополиным пухом горячий воздух. Хлопает дверь. Сквозняк. Закрыть окно – значит задохнуться. Душно. Пот медленно течет со лба, скатывается по спине, оставляя мокрые дорожки на хлопковом платье. В висках стучит. Считаешь минуты до конца рабочего дня. Еще неделя и наступит долгожданный отпуск. Мысли путаются. Жара...
Три года минуло. Как много и как мало. События, чувства, взлеты и разочарования. Со стороны скажут, что все замечательно, живи и радуйся. А в душу никто не заглянет. Пущу не каждого. Кого бы пустила? Нет того рядом. Странно. За это время хорошее вроде было, и плохое. Да как-то не запомнилось все. Последнее время живу какими-то отрывками, будто жду чего-то. Понимаю – ушло время, не изменить. Пытаюсь прошлое отпустить, осмыслить. Не получается. Словно кто-то специально сталкивает тебя с тем, чего никогда не случиться. Кажется, протяни руку и вот оно – счастье, а боишься. И ждешь шага навстречу, и понимаешь – не будет. И от это становиться еще горче. Симпатии... а что толку. Нет друзей. Предательством некоторые поступки не назвать, только больно. В душу плюнули и растерли. Потом не откроешься, зачем? А ведь было что-то светлое. Осталась привычка. Даже угли истлели. Пусто.
Хочется вернуть лето. Потом осень, зиму. Тогда я могла мечтать, жить призрачной, эфимерной надеждой. Все проходит. И сон никогда не станет явью. И я смирилась. Фейерверков нет. Нет, их и не было. Так, блуждающие огоньки. Тусклые, но на моей тропе они помогали двигаться вперед. Они погасли. Я перестала удивляться, радоваться... жаль. В молодости... в молодости... Нет ее, молодости. Горы не свернешь. Жаль. Не научили меня жить ради себя, научили ради кого-то. А никому я не нужна. Просто никому......
Хандра наступает, давит, тащит под полог безысходности. Сидеть и рассуждать можно до бесконечности. Двигаться надо, работать над собой и на себя, и для себя, и для удовольствия что ли...
Я люблю свою работу
Осень подкралась мелкими старческими шажками. Медленно желтели листья. Моросил дождь. Бабье лето все же пришло по расписанию. В середине октября выглянуло солнце. По утрам серым холодом стояли туманы. Утренники приносили иней. В воздухе уже чувствовался минус. Деревья теряли богатые золотые одеяния, осыпающиеся желтыми кругами на примороженной почве. Еще несколько дней, и голые ветки будут качаться под порывами промозглого ветра, солнце скроется за густой серой пеленой облаков.
И приду сюда в субботу
И конечно в воскресенье.
Жизнь похожа на смену сезонов.
Здесь я встречу день рождения,
Новый год,
Как встретишь, так и проведешь. Проверено на собственном опыте!
восьмое марта-
Радостная весна беззаботно-зеленого детства с веселым птичьим гомоном, длинными днями, теплыми вечерами, жужжащими майскими жуками и полной уверенностью, что все впереди и всегда будет так.
Ночевать здесь буду завтра!
Зрелое лето. Жара. Звездные ночи. Ливни и грозы. Страстное буйство света и цвета. Волшебным образом появляются силы, все наполняет энергия для дальнейших свершений. Ты полон желаний и возможностей. Будущее легко и ясно.
Если я не заболею,
Не сопьюсь, не озверею,
Осень. Время разочарований, сожалений, спешных попыток что-то исправить. Время смирения, упущенных возможностей. Время раздумий и принятия решений. Только осенью понимаешь, что ошибки недопустимы, не будет второго шанса, нет времени для исправления. Осень – точка невозврата.
Здесь я встречу все рассветы,
Все закаты и приветы!
Следующая остановка – старость. Медлительная, с ломотой в суставах, с зимними холодами, нависшим небом, тяжелыми снегопадами, оттепелями, дающими мимолетную надежду, морозами и гололедом. Время горьких воспоминаний. Время прощения и прощания. В первую очередь самого себя и с самим собой.
От работы дохнут кони,
Да ладно! После зимы будет весна! Обязательно будет!
Весна. В голове пусто, мыслей нет и в ближайшее время не будет. Пошла делать промывание мозгов. Себе, конечно, а то насморк замучил.
Не, болеть – плохо, но полезно для прочищения ауры и улучшения мыслительной способности. Избыток мозга через нос вытечет, дурацкие идеи с кашлем выйдут, организм после антибиотиков естественным путем и без пургена освободится от лишнего. Отсутствие аппетита перед праздниками вернет фигуру в норму, в платье влезешь и даже застегнешь. О косметике вспомнишь: румянец, помада, тени там, где надо, а под глазами замажешь тоналкой. Голос не восстановился – не беда. Легкая осиплость сойдет за сексуальную хрипотцу. На работу выйдешь – бабы обзавидуются, скажут отдохнула. И ведь, верно, отдохнула. От работы, маразма, от новых замов с мозгами на бекрень.
Жаль, повторно больничный фиг возьмешь. Деньги зарабатывать тоже нужно. Вот и ходишь с соплями, мозг выносишь промыванием. Себе конечно...
Ну а я бессмертный пони! ⃰
⃰неизвестный автор
Танец.
В нашем технилище время летит незаметно. Где-то лихо скачет галопом, где медленно течет, изображая из себя черепаху. Но к середине декабря во всех местах уже стало ясно: от «детской» елки, назначенной на двадцать четвертое, нам, преподавателям, не отвертеться.
Всеми любимая неутомимая фрея-затейница, то бишь завуч, тов. Дынина, в очередной раз загнав нас на традиционную сходку, в среду, с утра пораньше, объявила о часе-икс и о том, что нам на этом увлекательном празднике необходимо изобразить нечто поучающе-новогоднее.
Не дав опомниться от сей новости и привести горестное дыхание в норму, она предложила посмотреть танец, выбранный ею накануне. Подчеркнув легкость танца и его доступность любому пенсионеру, фрея включила запись.
На экране плавно передвигались профессиональные танцоры. Стройные девушки изящно тянули носочки. Их зеленые сарафаны покачивались в такт движениям. Кавалеры галантно выполняли фигуры.
По затравленным взглядам коллег было видно: не потянем мы танец, хоть убей, носочки-пяточки не встанут в нужную позицию и лишних тридцать кг, как и лишних лет в том же количестве не сбросить за неделю.
Прочитав отсутствие энтузиазма наша фрея смилостивилась, сделала широкий жест: разрешила предложить чего-нибудь еще. На размышление было дадено четыре дня.
В понедельник, окрыленные ускользающей надеждой, мы опять собрались. Обшарпанный актовый зал встретил сиротливой елкой, стоящей на постаменте, покрытом темно-бордовой тканью, от чего возникало ощущение неизбежности происходящего. Сама елка почему-то напоминала о фотографиях с черной лентой. Изобилие мишуры и белые бумажные снежинки придавали ей какой-то искусственно-вымученный вид.
Несколько человек предложили было свои идеи, но проблески надежды увяли в зачаточном состоянии. Тяжелым танком фрея-затейница проехалась по всем оппонентам, некоторым неофитам (работающим менее пяти лет) и оптимистам сделала контрольный выстрел в голову.
Стало понятно: от танца не отвертеться. Фрея заколачивала гвоздями слабые попытки увильнуть от репетиции. Первым сдался историк. Как истинный джентльмен, отказать женщине он не смог. Несколько минут мы лицезрели па, производимые этой милой парой. Высокий мужчина средних лет со скорбным лицом пытался повторить движения за низенькой, несколько согнутой дамой, достигшей пределов бальзаковского возраста, чьи ноги, отягощенные артритом и варикозом, не доставляли эстетического удовольствия.
Как только фрея поняла, что движения выполняются без ее непосредственного участия, начался наш перевод из ранга зрителей в ранг артистов. Отбрыкаться удалось лишь больным с опорно-двигательным аппаратом, либо на всю голову.
Под четкие инструкции: «Девочки, выбирайте мужчин!» – стали образовываться пары. Медленно, запинаясь и спотыкаясь, наши доблестные танцоры принялись осваивать нелегкий труд, совершенно несвойственной им профессии.
Минут через десять вспомнили о звонке, о начале занятий, для кого-то конце обеда. Отпущенные не танцующие резво покинули зал. Для жертв искусства пытка продолжилась.
На следующий день возмущались все. Кое-кто осмелился не прийти на репетицию. Их отсутствие восполнили другими жертвами. Опорно-двигательная система стремительно восстанавливалась под зорким взглядом фреи, возраст понижался до младенческого, и лишь на лысине так и не выросли волосы.
Пред– и пенсионный возраст исполнителей сей «зажигательной румбы» сказывался на психическом здоровье зрителей. Из зала все чаще раздавались смешки и комментарии.
Под счет фреи: «Раз, два, три! Приступить!» по маленькой сцене передвига– лись пары обреченных. Женщины спрятались за мужчин, осознавая, что в цветастых юбках и белых блузах они будут смотрятся, мягко говоря, комично. Закрывая дам собственными телами, кавалеры портили впечатление от танца, если сие действо может быть так названо. От предложения перестроить женщин с внутреннего радиуса на внешний и «включить поворотник», фрея отказалась. В наступившем антракте кое-кто попытался слинять, но был остановлен приказным тоном: «Я с Вами лично заниматься буду!» Счастливчикам, постаравшимся вытянуть носок, было даровано помилование до понедельника.
Упрямое воскресенье торопливо приближало начало недели. Все чаще вспоминалась избранная все той же фреей песня «Алеша» в исполнении преподавательского безголосого состава, заслужившая полного фиаско со стороны студентов. Тогда не умеющих петь и незнающих текста людей фрея обвинила в провале номера. А теперь опять взялась за свое.
У кого-то из педколлектива стали проскальзывать мысли скинуться и устранить, хотя бы на время, неутомимую даму. От части, они получили одобрение, хотя заручиться поддержкой всех было опасно. Фраза особо приближенных: «А что это вы тут делаете?» навевала мысли об увольнении.
В понедельник утром с радостным блеском в глазах энтузиасты своего дела калачом и пряником (кнута нынче нет и вероятнее всего не будет, и в ближайшее, и не очень, будущее) заманили студентов на занятия и с мазохист– ским нетерпением стали дожидаться обеденного перерыва.
На репетицию пришла половина педсостава: те, кто действительно получал удовольствие от танца и больные на всю голову, не попадающие в такт и желающие остаться в зрительских рядах навечно. Остальные резко заболели, но обещали вернуться.
Образованные четыре, из прошлых пяти, пары вобрали в свои ряды вновь обретенных артистов из числа бывших военных, ныне преподававших ОБЖ. Под несколько недовольные взгляды фреи возник спор: с какой ноги начать танец. По-военному – с правой, или как положено – с левой? Большинством голосов (массовик -затейник и фрея-крестная супротив Алеши Поповича) решили с левой.
В этот раз репетиция проходила под зычный счет: «На четыре такта: раз, два, три, четыре! Четвертка первая! Полная восьмерка!» Боевой дух танцующих поднимался все выше. Движения убыстрялись.
Последняя пара то обгоняла, то отставала. Партнер в третьей честно оправдывался, дескать пытался танцевать с женой в выходные, да она послала его... выполнять дела домашние, и показать нужные позиции он не смог. Вот и танцор из него плохой.
Вторая пара на ходу придумывала что-свое, чем заслужила строгий взгляд и выговор. Все предложения о модернизации были отклонены высказыванием: «Это русский лирический!»
«Что-то русских здесь не много!» – прозвучала актуальная фраза, так как в многонациональном краю фиг поймешь кто какой нации. Да и не важно это! А в районе нашего технилища русских действительно кот наплакал.
После пятого повтора под заунывные звуки танца, кои в некоторых из зрительского зала породили чувство давно забытое, ушедшее корнями в далекое историческое прошлое, чувство единения с природой, когда жжет что-то душу и хочется выть на Луну, фрея тяжело дыша, вспомнила о запланированной «шутке» в конце танцевального изыска: под ритмичную музыку все выполняют резкие движения и встают на одну ногу. Идею «расшевелить» скорбную атмосферу восприняли на «ура», правда силы на выполнение оного уже иссякли.
Обед вторника обещал быть насыщенным. Заполнение отчетов, выставление оценок, проверка тетрадей... Собственно на обед уходили со вздохом облегчения. Погреться и относительно вкусно по трапезничать можно лишь в столовой. Кому-то скрыться от забот не удалось и там, ибо перехваченные фреей-затейницей перенаправлялись в актовый зал для проведения репетиции. Наполняемость зала преподавательским составом все же оставляла желать лучшего.
Попытка заставить танцевать не танцующих вылилась в легкий допрос с пристрастием, закрывание кулисой потенциального кавалера, воспоминания минувших лет, привлечение сторонних лиц и восклицания: «Вы точно не танцевали вальс с директором?» Получив подтверждение, что не попадающий в такт в него попасть не сможет, фрея переключила внимание на собственно отсутствие участников самого номера. Разочарованная, она подала было мысль об отказе исполнения танца, но тут же передумала, быстренько решила репетировать концовку, то бишь «шутку». Сия шутка в исполнении фреи вызвала шоковое состояние у вчерашних отсутствующих.
Утро среды преподнесло очередной сюрприз. Метель под минус двадцать пять заставляла кутаться в воротник и скукоживаться всем телом. Обещанная планерка преподов в актовом зале под музыку не Вивальди не состоялась. Решением доблестной фреи действо перенесли на многострадальный обед, руководство перепоручили самым активным, итоговую репетицию назначили на пятнадцать тридцать.
Обеденный просмотр провели весело. Поступали предложения попить чаю, посудачить, отдохнуть от дел насущных. Активисты просьбы отклонили, репетицию провели, движениям возмутились, посмеялись, приняли решение доказать-таки фрее нелепость танца. Данные мысли вызывали сомнение в выполнимости, но попытка – не пытка. На сей оптимистичной ноте все разбрелись по кабинетам и приступили к образовательному процессу, точнее вкладыванию знаний в черепные коробки студентов. В обычно «пустых» головах находился девственно чистый мозг, имеющий идеально прямые извилины, не позволяющие знаниям закрепиться. Но в некоторых случаях там обитали тараканы. Сей факт вызывал дрожь. Тараканы могли поступить неадекватно, в зависимости от воспитания, количества и степени изгиба собственных извилин.
Усердные тренировки в среду и четверг привели к определенным результатам. Движения становились все более уверенными. Правда, на лицах оставалось выражение некоторой затравленности.
Наконец наступила пятница. На концерт спешили, занимали места. Прошел слух, что действо будет весьма занимательным.
И, действительно, ребята «раскрыли» свои таланты, в хорошем смысле этого слова. Со сцены звучала песня, стихи которой написаны нашим студентом. Возможно она станет гимном технилища. Недурно поставленные сценки и танцы сменяли друг друга. Под громкие овации довольные артисты уходили за кулисы.
Незаметно подошло время появиться на сцене и преподавателям, чей внешний вид был несколько скучен. Даже красные ленты в волосах некоторых женщин не оживляли темно-синие-зеленых сарафанов, хотелось чего-то более новогоднего, но на без рыбьи и рак рыба, что достали то и одели.
Начался «русский лирический». Медленно выплывали пары. Дамы, закрытые мощными тылами кавалеров, топтались центре, кружись. Пары сходились и расходились. Кто-то все-таки ошибался. Зал напряженно молчал. Сменилась музыка. Движения стали ритмичными, энергичными, не доведенными до идеала. Отсутствие синхронности в танце не уже никого не смущало. Зал гудел. Когда еще увидишь преподов, танцующих на сцене. Пять минут промелькнули. Номер понравился не искушенному зрителю. На лице фреи мелькнула торжествующая улыбка. Танец удался! Можно оставить коллектив до марта. А там видно будет...
Секонд-френд, или поминки по Новому году.
Закон парных случаев работает. В уходящим году после новогодней елки нас ждал еще один сюрприз. Итак... Отгремела дискотека. Завершался семестр. Трагично уходили на каникулах двоечники. Трагично для преподов, ибо «отработчиков» традиционно было много. Долги «гасить» они не собирались, так как празднование нового петушиного года уже началось и прерываться на горькую необходимость исправлять двойки не хотелось. Пугать уже наклюкав– шихся псевдо-студентов отсутствием стипендии было бессмысленно. Сама стипендия, ничтожно маленькая, никого не воодушевляла, возможность купить что-либо на нее отсутствовала, а штрафные санкции в преподавательской зарплате горе-студентов не волновали.
И все же, нерадивых отроков совместно родительско-преподавательскими усилиями отлавливали, приводили в аудитории, контролировали, заставляли учиться напоследок. Двойки в ведомостях медленно, но верно превращались в хилые, рожденного в муках тройки.
Планерка двадцать восьмого выявила пробелы работы. Фрея-затейница велела их ликвидировать. Завершающим аккордом уходящей недели по плану должен стать педагогический совет, а точнее два педсовета, по разным вопросам, темам и количеством выступающих.
Первый, назначенный день текущей, от своих собратьев ничем не отличался. Зато второй, тематический, случившееся на день следующий, запомнился многим.
Против своего обыкновения, педсовет открывал сам директор. Сей факт уже увеличивал регламент минимум в двое. Директорские мысли текли неспешно, как разбившееся на множество рукавов русло реки, петляющее между камней, зарослей, впадающее в какое-нибудь тихое озерцо, и лениво выбирающееся от туда. Изредка встречались «шутки» давно избитые, типа «саксаул-аксакал», вызывающие вежливые улыбки преподавателей и мастеров.
После длинной речи ни о чем, эстафетная палочка передавалась замам, без чьих выступлений вполне можно было обойтись. После часового маринования педколлектива, слово снова взял директор. Минут пять мусолилась тема о презентации, которую он с соцпедагогом готовили вместе. Речь прервалась стуком в дверь. На пороге кабинета появился Дед Мороз и Снегурочка. Публика оживилась. Дед Мороз, то бишь, переодетая в него дама-соцпедагог (мужиков, к слову сказать, в нашем технилище более половины) изо всех сил пыталась басом поздравить присутствующих с праздником.
Ее узнали, весело поприветствовали. Снегурочка продолжила новогодний марафон поздравлений, перешла на традиционные загадки. Правда, загадки, придуманные еще в советские времена и наполненные наивным смыслом, теперь звучали как-то особенно не по-детски. Загадка «Ты помни его немножко – станет твердым как картошка!» вызвала некоторое загустение воздуха в аудитории, шевеление мыслей в нужном русле, детские воспоминания, либо интернетовские репосты и, наконец, правильный ответ: «Снежок»!
Пара-тройка таких загадок, с выбором наиболее приличных, завершила данный эпизод. Конфеты-призы передавались друг другу, пока не вернулись в руки дающего.
От директора поступило предложение продолжить педсовет в библиотеке. О дальнейших действиях многие догадались.
Большой овальный стол читального зала почти ломился от явств. Стулья убрали. Но даже намек на фуршет не увеличил места в библиотеке. Преподавателей и мастеров человек шестьдесят. Поместиться вокруг стола могла лишь половина. То есть стояли в два ряда. Минут пять. Зрелище превращалось из ряда комического в издевательское. Появление директора оживило ожидающих. Стали двигаться к столу по типу замерзающего пингвина.
Наполнялись бокалы. Выделялась слюна. Глаза блестели в предвкушения тоста. А зря... первым слово взял директор, чей конек – речи длинные... Пузырьки теплого шампанского, отрываясь от дна бокала, неспешно поднимаясь к поверхности, лопались. Притихший коллектив нервно сглатывал слюну, вздыхал, переминался с ноги на ногу. Стоящие в первом ряду использовали возможность размять затекшие пальцы и ставили бокалы на стол. Томительные минуты текли. Атмосфера праздника исчезала, зал наполнялся скорбью. На завершающие слова главы педколлектива тихохонько прозвучало: «Аминь!..» Первый тост преодолели. Между первой и второй... Ай-яй, опять ошиблись! Любителей длинных поминальных (в прямом смысле о делах минувших дней) тостов в нашем технилище оказалось больше, чем хотелось. Опять грелось в руках шампанское и компот для трезвенников и любителей покрутить баранку. Через полчаса пьющие компот хихикали над поведением захмелевших коллег. Директорский «сюрприз» часть коллектива не оценила. Дамы, готовившиеся к корпоративу и непредупрежденные о сюрпризе, чувствовали себя белыми воронами, кутаясь в теплые непрезентабельные одежки. За то другая половина прекрасного пола являла собой удивительное единство в стремлении угодить символу года: от изобилия красных оттенков рябило в глазах.
Время увеличивало градус в разнице восприятия действительности. У кого-то он градус, как этаж, поднимался все выше и выше (библиотека на первом этаже), у кого-то происходил обратный процесс. Трезвый взгляд не соответствовал происходящему и планам на вечер. Таковым пришлось уйти с праздника жизни. Оставшееся долго веселились, чем вызвали сомнения о выходе на работу в следующий день.
Сомнения сомнениями, а к утру все были на рабочих местах. Обещание директора «отметится и уйти дальше праздновать» остались лишь обещаниями. Фрея провела планерку, ввергла в шок наивных и нерасторопных, строго велела исправить все замечания. В общем, работали на полную катушку. А то... Здравствуй, елка, Новый год!
Лыжи, лыжи или... двадцать лет спустя.
Библиотечный сюрприз отправился в банк воспоминаний. Новый год отпраздновали в тесном семейном кругу, медленно, расширившимся первого и второго января. Далее празднование напомнило первое мая, то бишь «мир, труд, огород». Веселое сбрасывание снега из теплицы, беседки, крыши, туалета и прочих построек, размяло косточки и сожгло изрядное количество калорий мужской половины, вызвало замерзание половины женской, но в сумме, привело к общему положительному результату: теплица достоит до весны, трубу с бани не уведет в сторону и скамейки в беседке перестанут крениться. Дальнейшее течение праздников вызывало яростное желание поработать, так как уже не пилось, а елось много, особенно сладкого, что омрачало мысли о предстоящем пляжном сезоне. Результатом сих размышлений родилась идея пойти в лес, покататься на лыжах.
Утром следующего дня, кое-как и экипировавшись, как бы не замерзнуть, не вспотеть и не испугать катающихся. Запыленные лыже были втиснуты в салон авто, которое вскоре покатило на базу Универа, где двадцать пять лет назад покорялись километры лыжной трассы. Стараясь не смотреть по сторонам, дабы не ловить сочувственные взгляды милых старушек в спортивных костюмах, я взгромоздилась на лыжи.
Бедные мои лыжи, старые деревяшечки, облупляющиеся, не ведающие смазки с первого дня своего использования. Такой раритет встречаются ну о-очень редко.
За потревоженный покой лыжи отблагодарили полным прилипанием к снегу. Катание, нет ходьба, на них приносила неизгладимые впечатления, восклицания и воспоминания фразы: «Хочешь похудеть, узнай, у меня как!», и так далее и тому подобное. Но в какой-то момент прилипание кончилось, началось скольжение, далекое папино: «Лыжи должны хлопать! Хлоп, хлоп! Палками отталкивайся!» привело к смещению от вертикальной оси, хаотичному взмахиванию руками, выравниванию равновесия.
Весело мчаться под горку – это не про меня, а про того парня, что промелькнул, слева, слегка отклонившись на повороте. Я при двадцатилетнем застое могу лишь догнать пятилетнего ребенка с мамой и то, потому что в очередной раз детские ножки устали и ботиночки развязались. Слава богу, объехала, даже умудрилась пристроиться группе дам пенсионного возраста, бодро вышагивающих впереди. Ух, скорость! Это для меня скорость! Воздух мимо рта, нос забит, губы облизаны. Ага, завтра их размером посрамлю саму Джоли...
Бабули впереди тормозят. Ха! Знакомая со студенчества горка. Остановилась, смотрю. Картина маслом. Подрастающее поколение с десяти до пятнадцати пытается подняться в горку. «Елочку» не осилить, «лесенку», похоже, тоже. Не знают бедные, где ребро у лыжи. Дождалась. Девица кое как отползла в сторону, лыжню освободила. Съехала и я с горки. «Лесенкой» поднимаюсь, опять папу вспомнила. Сразу меня подъему обучил, за тридцать лет не забыла.
Еду-иду дальше. Красотами любуюсь. Пять лет в свое студенчество по этой ненавистной трассе ездила, а сейчас, когда норматив сдавать не надо, поняла: «Красиво тут!» Догнали меня старушки, опять во главу отрядом встали. Ничего. Лучше в хвосте плестись, чем мозг через нос вытекать будет.
Подъем, нет подъемчик. И опять веселое падение неофита-школьника. И не менее веселый подъем его мамой. Все же нынешние отроки лыж бояться. Им бы стульчик крутящийся, комп и клаву, а тут лыжи. Палки в руках носить приходится.
Отвлеклась я, засмотрелась, задумалась, а тут и финиш. Только вышла я на полянку стартануто-финишную, мой благоверный меня догнал. В смысле он два круга по-лосиному, а я лишь один по-пластунски. Оба довольные стоим. Вот что значит – ЛЫЖИ!
День абсурда или проляпс аграрного техникума.
Перемещать праздники, смешивать и совмещать их друг с другом дело привычное. Поэтому никто и не удивился о переносе «Дня самоуправления» с двадцать пятого января (в народе «Татьянин день» и «День студента»).
«День самоуправления» праздником и не назовешь. Это абсурд, используемый в воспитательных целях. Студенты на день становятся преподами, пытаются вести занятия. У кого-то получается, если группа адекватная попадется. А преподы, то бишь мы, «отрываются» на везунчиков. Из нас тоже группа сформирована. Ведем мы себя на парах так, что и «отпетым» шалопаям не снится. Правда, наши дублеры обычно ребята хорошие. Хулиганье в этот день бездельничает и наслаждаться жизнью на все сто.
В общем перенесли день абсурда на...14 февраля. Чем руководствовались и как сочетать? Загадка!
Приготовления начались за неделю. Уже седьмого в голове стали бродить тревожные мысли. Восьмого, в среду, они обрели формы, озвученные доблестной фреей-крестной. Набравшись сил за прошлый месяц, она принялась руководить, сколотив команду работников социальной и воспитательной «сферы» технилища. Тяжелые на подъем преподы, несколько пришибленные текущими делами, долгами по предметам, конференциями, совещаниями и прочей мелкой ерундой, с тяжелым (готовить дублеров надо) и оптимистичным (оторвемся, покажем кузькину мать, ее же детям) вздохом приняли близко к сердцу напутственные слова руководства о грядущем переносе «Дня абсурда» на тринадцатое (милая дата, выпала на понедельник), о внесении фамилий дублеров, их подготовке и так далее, и тому подобное.
Хуже всего пришлось молодым преподам, впервые столкнувшимся с веселой идеей. В обеденный перерыв наш еще «юный», «неоперившийся» и «незакаленный» в подобных мероприятиях географ весьма настойчиво искал в расписании «Дня абсурда» третью пару, сокрушаясь об ее отсутствии, точнее о присутствии окна в его планах.
Все же коллектив у нас сплоченный. Всегда «потролит» начинающих, одарит их мерцающей радужной надеждой, и дружески похлопал по плечу, вернет на грешную землю. Профессионально «тролит» обжист, чей военный юмор, сначала вводит собеседника в состояние легкого недоумения, пошагово доводя до кондиции полного идиотизма. И еже ли кто из сердобольных тетушек на выручку не придет, то молодежь может остаться в крепких руках зеленого человечка до вожделенного звонка, призывающего наших подопечных продолжить получение знаний в уютных кабинетах с плохо открывающимися окнами и текущими потолками. Но это уже другая история. История ремонта, единожды начавшегося и продолжающегося до тех пор, пока есть деньги. А если они заканчиваются, то крыша весной пропускает воду, образуются прекрасно-коричневые разводы на свежий, только просохшей штукатурке, и звонкая капель задорно барабанит по донышку тазика, дополняющего строгий интерьер кабинета.
До капели пока далеко. Ветряный морозный февраль едва начался, обманчиво повышая солнышком температуру на южной стороне и выхолаживая северные помещения.
Торопливая пятница заставила интенсивно готовиться к кульминации абсурда, распечатать непечатное, расшифровать зашифрованное и придумать непридуманное.
Фрея-крестная «вызывала на ковер», уточняла причины отсутствия планов занятий, выбивая скупые слезы умиления от ее руководства. Кое-кто не выдерживал накала страстей, накалялся сам и сбрасывал нервное напряжение в воспитательной беседе с заумными, трепетно-непонятливыми студентами, особо настойчиво прося выслушать его, препода-самодура, а после, пошевелив единственный извилиной, сделать, так как нужно, а не так как хочется.
Оптимистичная суббота «задвинула» несделанное. Ленивое воскресенье, лишь вечером вспомнило о «задвинутом» и переложило его на утро понедельника, то есть на тринадцатое.
Понедельник. Утро. Тринадцатое. Веселым галопом, подскакивая на кочках и застревая колесами в снегу, мой автомобильчик катился в направлении технилища. Еще в субботу, узнав о болезни дублера, настроение понизилось. Наплевательское воскресенье пошло на пользу, укрепив мысль, что «проскочим» неприятный казус, найдем замену. Понедельник похоронил надежду, позволив приехать позже запланированного.
Но «День абсурда» – это ответственный день. Больной дублер пришел раньше наставника (вообще-то, так и должно было быть, ведь сегодня он – препод), сделал выговор, обжился в кабинете и в боевом настрое на боевом посту стал ждать боевого крещения. Правда не первого, поэтому градус пофигизма опять полез вверх.
Последние напутствия, и в роли студентов, преподаватели поспешили на «географию».
Начиналось веселая пора приколов, подначек, селфи розовых в стразах ногтей с бумажками того же цвета. Бумажки-жетоны выдавались за правильный ответ. Валять дурака – так валять! Решили фоткать! Мы же «студенты»! Админы проверяли нас на каждом занятии. Им было весело, нам – тоже.
На пении – пели. Быстрая распевка съедала буквы: слышалось что-то нехорошее, ввергающее чувствительные женские души в трепет. И только с третьего раза до нас дошел смысл пропетого. «Оля, Эля, Юля – айда гулять!» Спойте быстро, понижая и повышая голос, услышите неприличное. Распеваться мы отказались. За то потанцевали в волю. Опять заселфились. Вспомнили радостно, грустно и страшно Сашу, бредущую по шоссе с неизменной сушкой в зубах. Повторили тринадцать раз, по количеству преподов, и с легким сердцем ушли на перемену. Далее помассировали, слегка, мозги детским кроссвордом, на технологии, где и технологией не пахло. Психологическое занятие вызвало стресс, конское ржание, воспоминания и сравнение с кроликами при подсчете детей у препода с подобной фамилией, причем озвучивал цифру он сам.
