Текст книги "Слуги тьмы"

Автор книги: Элен Варрон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 8 страниц)

Он подавил раздражение. Пес может вести по следу, а человек собьется в два счета.

– Умница. Молодец, что пришел.

Он снял подвешенную к поясу флягу, налил в горсть воды и предложил псу. Сильвер жадно вылакал, разбрызгав половину, и Даниэль налил еще.

– Будет с тебя, – сказал он, заткнул горлышко фляги деревянной пробкой и повесил флягу на место. – Нюхай, – он дал псу пятнистый мех. – Ищи!

Сильвер проковылял налево, потом – направо. Нашел след. Даниэль и впрямь сбился и порядком взял в сторону. Пошли.

Утренняя прохлада постепенно уходила из леса. День выдался жаркий, и в прозрачной тени сосен становилось все теплей и теплей. Сильвер маялся в своей пушистой шубе. Он то и дело останавливался, ложился наземь, прятал голову под листьями разросшихся по пояс земляничных кустов. Даниэль давал ему по несколько глотков воды с ладони; пес благодарно слизывал влагу и слабо шевелил хвостом.

Пастух звал Элли, а в ответ только гудела мошка да где-то вдали каркали вороны.

А потом у него возникло неприятное чувство, что за ними следят чужие глаза. Чей-то взгляд скользил по спине, оставлял ощущение легкой щекотки. Даниэль круто оборачивался, надеясь застать наблюдателя врасплох, но никого не видел. Сильвер не чуял опасности, однако он был слишком измотан, и не стоило вполне на него полагаться.

Они уже отошли от реки на несколько миль. Может, Элли ночью бежала, не разбирая дороги, и забралась в Тайг миль на двадцать? Тогда ковыляющему Сильверу ее не догнать. Если только она не лежит где-нибудь, совершенно выбившись из сил – или же… Даниэль гнал прочь мысли о том, что может случиться в глухом лесу с беззащитной, покалеченной женщиной.

И этот неотступный взгляд в спину… Колдуны умеют внедряться в чужое сознание, смотреть на мир чужими глазами. Глазами какой-нибудь птицы, зверя или даже человека приспешники Нечистого видят, что делается за много миль от них. Колдун, к которому лемуты вели Элли, выслал им навстречу свежий отряд Ревунов – выходит, он знал, куда именно присылать подкрепление. Слуге Нечистого легче легкого выяснить, как нынче обстоят дела, и пригнать сюда новое полчище лемутов. Уж коли Элли привлекла его внимание… По спине у пастуха ползли мурашки.

А может, за ним следит отец Альберт? Ведь священники тоже способны пользоваться чужим зрением. Ну, если так… С преподобным отцом Даниэль поговорит отдельно.

Разве священник не понимает, что, отослав Элли в лес, он послал ее прямиком на службу к Нечистому? Кажется, пер Альберт забыл свой долг. Или не забыл, а просто напуган и сломлен? Даниэль хорошо помнил его слова: «Нельзя связываться с Нечистым. За это платят слишком дорого». Да, похоже, гибель Элисии надломила хорошего человека…

Сильвер остановился. Не просто остановился передохнуть, а стал резко, вдруг. Ощетинился, зарычал. Зародившееся в глотке глухое ворчание поднималось до хриплого рева, с клыков падала слюна. Пастух поднял лук, приладил стрелу, быстро озираясь. Сильвер попятился, задом оттесняя хозяина. Он и боялся, и угрожал одновременно. Даниэль отступил, прижался спиной к толстому стволу. Впереди зеленели заросли, торчали над ними кроны пальм, желтели какие-то сухие стебли, оставшиеся с прошлого лета. И в этих зарослях таился некто сильный и опасный. Даниэль ясно чувствовал исходящую оттуда угрозу. «Не трожь. Проходи мимо», – это ощущение почти оформилось в слова в его мозгу.

Кто же там? Разумный зверь? Лемут?

Он держал заросли на прицеле. Ни один лист не шелохнулся, но это говорило лишь о том, что неизвестный не пустился наутек. Не лучше ли и впрямь обогнуть эти пальмы и кусты да убраться подобру-поздорову? Видать, не малого размера тот, кто там засел, коли способен вогнать в страх Сильвера…

Но след Элли ведет прямиком туда. Прошла ли она сквозь заросли, или этот грозный некто сидит сейчас над ее костями и желает отогнать пришельцев, которые помешали его трапезе?

Ощущение недовольства и угрозы стало сильней. Сильвер не смел залиться лаем, а только рычал и хрипел, и жался к ногам хозяина. Даниэля вдруг осенило.

– Элли! – крикнул он, холодея.

– Аиэль! – прозвучал из зарослей рыдающий крик.

Листья пальмы вздрогнули, из них выскользнула зеленоглазая. Сломанная рука по-прежнему висела на перевязи, в другой руке Элли сжимала, точно пику, крепкую палку.

– Аиэль! – она ринулась на пастуха.

Он прыжком перелетел через Сильвера, упал ей под ноги, сшиб. Конец палки глубоко ушел в землю, Элли повисла на ней, удержалась на ногах. С лаем метнулся пес, пытаясь вцепиться зеленоглазой в горло. Даниэль вскинулся с земли, ухватил Элли за пояс, рванул на себя. Сильвер с разгону проскочил над ними.

– Стоять! – заорал Даниэль, лежа на земле, удерживая зеленоглазую.

Острый локоть Элли пришелся ему в живот. Он охнул от боли и ладонью рубанул ее под ухом. Женщина бессильно повалилась ему на грудь, ее голова мягко стукнула по земле. В первое мгновение он испугался, что ненароком убил ее, но затем ощутил биение сердца. Даниэль выполз из-под ее тела, погрозил кулаком Сильверу, который сунулся было довершить расправу. Пес отпрыгнул в сторону.

– Тварь полоумная, – проворчал пастух, ощупывая себя – не вылетел ли во время заварушки из ножен охотничий нож, на месте ли фляга с водой. Подобрал лук, нашел две выпавшие из колчана стрелы. – Нечего на людей бросаться! – заявил он, когда Элли приоткрыла осоловелые глаза. Даниэль выдернул из земли торчащую палку и забросил подальше в пальму.

Элли постепенно приходила в себя и вновь начинала наливаться злобой. Несколько секунд пастух был не в силах подавить ярость: Нечистый забери отца Альберта, как он ее обработал! Всадил в сознание незнамо что – ощущение ее собственной грозной силы, лемутскую злобу и враждебность – да и отправил в Тайг пропадать. Тут Даниэль с недоумением обнаружил у зеленоглазой на поясе ремешок с подвешенной фляжкой в изящном замшевом чехле. Никак преподобный отец свою флягу ей подарил? Заботливый какой!

Пастух присел возле Элли на корточки, коснулся исцарапанного плеча. Сосредоточился на чувстве нежности, успокоенности, ласки. «Элли, хорошая моя. Тихо, тихо. Лежи. Сейчас пойдем домой, и все будет ладно. Лежи тихонько. Милая, успокойся. Милая моя».

Он долго уговаривал Элли, то вслух, то мысленно, и наконец ощущение ее враждебности понемногу растаяло, напряжение ушло из ее рысьих мускулов, глаза просветлели.

– Аиэль, – с хрипотцой проговорила Элли, потянулась к пастуху, провела горячими пальцами по его руке.

– Опамятовалась? Вот и славно.

Даниэль поднялся, окинул ее взглядом.

Сломанная рука отекла – смотреть жутко, точно синее бревно. Пятнистая шкура порвана на бедре, из нее выхвачен клок. Вот откуда взялся тот лоскут, который Сильвер отыскал на берегу Атабаска, – когда выбиралась из воды, Элли просто-напросто зацепилась за сук, а вовсе не оставляла знаки, рассчитывая на помощь. Даниэль пощупал ее фляжку – пуста. Он предложил Элли свою. Зеленоглазая жадно припала к горлышку, и ему пришлось силой отнять флягу, чтобы хоть глоток остался Сильверу. Видя, что другие пьют, пес насторожил уши, нетерпеливо поскуливал и умильно глядел на хозяина. Пастух опять дал ему воды с ладони.

– Ну что, пошли домой?

Сильвер переступил на трех лапах, припадая к земле, – казалось, радостно закивал. Элли уцепилась за руку Даниэля.

Теперь, когда ее оставило внушенное отцом Альбертом ощущение собственной непобедимости, она была очень слаба.

– Аиэль… Элли, – она указала на пса.

– Еще чего! Он тебя сыскал – а ты его сожрать думаешь?

– Аиэль…

– Не дам! Увижу ворону – подстрелю. – Даниэль потянул из колчана стрелу, оглядывая деревья кругом.

Поднимающиеся в небо колонны сосен были необитаемы, только высоко в кронах верещали белки. Пастух заметил коричневую пичугу, которая доверчиво скакала на ветке ольхи совсем близко, – но не стрелять же эту кроху, в ней и соков никаких нет. Опять! Чувство щекотного холодка на щеке – чей-то внимательный взгляд. Держа лук наготове, Даниэль будто невзначай повернулся, обшарил глазами стволы сосен, ветки ольхи, редкую пальму, перемежающуюся с прошлогодними желтыми стеблями жесткой травы. Вот оно!

Издалека, сквозь поникший, скукоженный пальмовый лист, на пастуха глядел зайчонок-сеголеток. Рыжевато-коричневый, под цвет гниющих на земле листьев, он сжался в комок, как всякий перепуганный заяц, хоть и был величиной со здорового барсука, какие водились еще до Смерти. Его вытаращенные глаза смотрели не по-заячьи пристально и умно. Значит, вот кто крался за ними по лесу, следил, перебегая от ствола к стволу, от кочки к кочке…

Получай!

Зазвенела тетива. Зайчонок дернулся, опрокинулся на бок. И закричал – тонким жалобным детским криком. Сильвер с лаем поскакал к нему, и вперед пса метнулась Элли. Даниэль спустил тетиву и повесил лук за плечо. Вот достойная еда для вампира – заяц, в котором обитает колдун.

Зайчонок бился на земле. Элли подскочила к нему, протянула руку.

– Сильвер! – прикрикнул Даниэль. – Поди сюда!

Пес с неохотой отошел, оглядываясь и рыча на Элли, которая присвоила законную добычу его хозяина. Зеленоглазая поймала зверька за уши, подняла в воздух. Его лапы молотили по воздуху, мотался конец застрявшей в плече стрелы; зайчонок снова тонко заверещал. У Даниэля вдруг перехватило горло, он отвернулся. Надо думать, слуга Нечистого прервал ментальную связь с несчастным зверьком, и в руках у Элли обыкновенный подранок.

Внутренне сжавшись, пастух ожидал новых криков зайчонка. А тот молчал. Даниэль обернулся. Элли сидела на земле, подвернув под себя ноги, а зверек затих у нее на коленях. Пастух сделал невольный шаг к зеленоглазой. Если заяц рванется, он запросто располосует ее когтями. Уши зайчонка были прижаты к спине, глаза испуганно вытаращены – однако он сидел смирно и не пытался удрать. Чудеса.

Элли погладила зверька, нагнула голову, словно что-то нашептывая. Пальцы ее здоровой руки как будто разминали зайчонку шею, и на шкурке Даниэль заметил темное кровавое пятно. Она укусила зайца и ждет, пока яд разойдется, понял он и передернулся. Ласкает, баюкает свой обед… Вампир проклятый!

Он снова отвернулся и уселся наземь; подошедший Сильвер лег рядом, привалился к бедру. Пес тяжело дышал, из разинутой пасти язык вывалился до самой земли.

За спиной довольно долго стояла тишина; потом раздались легкие шаги. Даниэль оглянулся. Элли подходила, прижимая мертвого зайчонка к животу. Разбухшими пальцами сломанной руки она с трудом удерживала стрелу, вытащенную из тела зверька. Губы у нее были чистые, и только краснела смазанная капля на подбородке. Элли выронила стрелу и положила зайца возле пастуха. Оживившийся Сильвер приподнял голову.

– Элли, – проговорила женщина-воин просительно, коснувшись рукояти охотничьего ножа у Даниэля на поясе.

Он подал ей нож и поднялся на ноги. Придерживая тушку коленом, зеленоглазая сноровисто надрезала шкурку и одной рукой освежевала зайца.

Даниэль тоже умел это делать, но не стал предлагать свою помощь. Положив тушку на растянутую шкуру, Элли выпотрошила ее, потроха тут же засыпала землей, а затем принялась срезать кусочки мяса и отправлять их в рот. Ела она хоть и быстро, но аккуратно, словно за столом в приличном доме.

Сильвер мрачно следил, как добытая хозяином еда исчезает, однако не унизился до просьб. В конце концов он с громким вздохом отвернулся и сунул морду под здоровую лапу, прикрывая нос от мошки.

Элли проворно управилась с трапезой, вытерла рот ладонью, а нож несколько раз воткнула в землю. Мясо с костей было обрезано чище некуда, и на шкурке лежал бело-розовый скелетик.

– Аиэль, – зеленоглазая вернула нож. – Аиэль, – потянув за край шкурки, она придвинула остатки обеда к Сильверу.

Пес вопросительно глянул на хозяина.

– Лопай, – разрешил Даниэль. Элли добросовестно обрезала мясо, в котором был ее яд, а голые кости, наверное, безвредны.

Сильвер принюхался и, отбросив гордость, азартно захрустел.

Путь домой оказался долог и мучителен. Несмотря на обед, Сильвер еле тащился, да и Элли шла не лучше – она нетвердо держалась на ногах, пошатывалась, запиналась. Даниэль был в отчаянии: этак они и к ночи домой не попадут, а время дорого. К тому же за ними увязалась почуявшая легкую добычу лисица. Крупный, ростом с добрую собаку зверь один раз мелькнул вдалеке – рыжая спина и хвост, коричневые лапы и морда, светлое брюхо – и больше не показывался, однако шел по пятам, кружил, подбираясь сбоку, и запах его заставлял Сильвера оглядываться, ворчать и скалить зубы. Даниэль держал лук наготове, с намерением пустить стрелу, как только покажется хоть клочок рыжей шкуры, однако лисица была осторожна. Видно, она уже сталкивалась с охотниками и отлично знала, что такое лук и стрелы. Не решаясь кинуться на ослабевшего пса в открытую, она следила издалека, но ее присутствие замедляло и без того небыстрое продвижение. В конце концов пастух отчаялся, забросил лук за спину, взвалил тяжеленного Сильвера на плечи и поволок на себе; получилось хоть чуть-чуть, но быстрее. Лисица сообразила, что добыча уходит, и повернула восвояси. Уже через четверть мили, когда Даниэль остановился передохнуть и опустил пса наземь, Сильвер не учуял преследователя.

Было уже далеко за полдень, когда впереди заблестела водная гладь Атабаска. Все трое были едва живы. Истомленный жаждой Сильвер сунулся было к воде, но берег здесь был высоковат для хромоножки, и Даниэль его не пустил, сам принес воды в обеих флягах. Позволил Элли и псу передохнуть минут пять и повел их к хижине.

Больше всего пастуха тревожило воспоминание о следившем за ними зайце. Кто же все-таки смотрел его глазами: колдун или пер Альберт? Пожалуй, правильнее думать, что колдун. И надо срочно позаботиться о своей безопасности.

Глава 7

Когда они наконец вышли к хижине, от тела Одживея бросился врассыпную выводок диких котов. Коты в Тайге водились самые разнообразные: потомки лесных и камышовых, а также простых деревенских, одичавших и мутировавших после Смерти. Явившиеся пировать были тигрового окраса – ярко-желтые, в коричневую полосу – и с длинными, выступающими, как у вымершего в незапамятные времена саблезубого тигра, верхними клыками. Вспугнутые звери прыжками промчались через открытое пространство и нырнули в лес. Сильвер негодующе залаял вслед нахальным пришельцам, хотел было рвануть в погоню, но через пару шагов растянулся на мху и с несчастным видом принялся лизать больную лапу. От мертвых лемутов, сваленных в дальнем конце площадки, не побежал никто – видно, даже самые невзыскательные трупоеды не соблазнились их вонючим мясом.

Возле загородки загона показался Хайат, подозрительно оглядел пришедших. Фыркнул и снова скрылся в зарослях.

Даниэль повел Элли к реке. Он замучился, пока тащил на плечах Сильвера; мокрая от пота рубаха липла к телу, и сверкающая под солнцем водная гладь неодолимо тянула к себе.

– Шаг не шагну, пока не выкупаюсь. – Он снял и аккуратно разложил на прибрежном мху оружие; у лука натянул тетиву и рядом положил стрелы, чтобы в случае опасности не терять драгоценных секунд, а моментально встретить нападение любого врага. Затем Даниэль с облегчением скинул сапоги, стянул с себя куртку, рубаху и замшевые штаны. Застеснявшись зеленоглазой, остался в полотняных подштанниках и зашел в нагревшуюся у берега неторопливую воду.

– Аиэль? – тревожно окликнула Элли.

– Давай сюда! Надо освежиться, и за дело.

У самого берега дно было чистое, песчаное, но дальше начинался темный ил, из которого поднимались водоросли – маленькие побеги и стебли без верхушек, в прежние времена объеденные Сат Ашем. Даниэль прошел несколько шагов и, когда вода добралась до груди, бесшумно скользнул в ее зеленоватую прохладную глубину. Проплыл с открытыми глазами, вынырнул, оглянулся. Элли застыла на берегу, и по мшистому спуску к реке ковылял Сильвер.

– Элли, – позвал пастух негромко, помня, что звуки над водой разносятся далеко и могут привлечь нежеланных гостей.

Зеленоглазая отстегнула ремешок с подвешенной флягой и прямо в своей пятнистой шкуре шагнула в воду. Медленно, ощупывая ногами дно, она зашла по пояс и остановилась, испуганно прижимая к груди сломанную руку.

– Дальше не ходи, милая, – посоветовал Даниэль. Стоя в воде вертикально, он подгребал руками, чтобы оставаться на месте.

– Милая, – неожиданно проговорила Элли его голосом.

– Милая, – подтвердил он, подивившись.

Сильвер добрался до воды, опустил морду и начал шумно лакать. Элли беспокойно вглядывалась в пронизанную солнечными лучами воду.

– Не трусь, пиявок тут нет, – сказал Даниэль, а про себя подумал, что пиявки и прочая болотная нечисть ей, наверно, не в диковинку; а вот речной простор, громадный объем чистой воды могут с непривычки пугать.

Элли осторожно обмыла кисть и предплечье сломанной руки, ополоснула лицо и шею. Струйки воды побежали у нее по плечам и груди, затекая под шкуру. Даниэль подплыл ближе, стал на дно.

– Дай, помогу.

Приподняв ее сломанную руку, чтобы вода не попала под шину, он плескал воду Элли на спину и исцарапанные плечи, легко проводил по коже ладонью. Ее мышцы были напряжены, она посматривала на пастуха с опаской.

– Да не робей, не утоплю, – усмехнулся он и шлепнул Элли по спине. – Хватит с тебя. Шагай на берег.

– Милая, – заявила зеленоглазая. – Хорошая. – Голос уже не звучал, как голос пастуха – то были ее собственные низкие, хрипловатые ноты. – Аиэль. Тихо, тихо.

Даниэль обнял ее за плечи и повел из воды.

– Сладко говоришь, но сейчас пора уносить ноги. После потолкуем.

У кромки воды лежал вволю налакавшийся Сильвер, блаженно жмурился. Внезапно он поднял голову, насторожив уши, а в загоне заволновались, захрапели лорсы. Даниэль замер, обратившись в слух. Далеко в лесу раздавался топот. Пес вскочил, вытянул шею, заворчал.

– Беги, – пастух толкнул Элли к хижине, а сам быстро натянул замшевые штаны и сапоги, накинул куртку. Затянул ремень, на котором висели меч и охотничий нож, забросил за плечо колчан, подхватил лук и приготовленные стрелы. Теперь можно было драться.

Топот приближался, стал слышен треск ломаемых сучьев; по лесу мчалось нечто громоздкое и тяжеловесное. Элли неохотно уходила от реки, оглядывалась на Даниэля. Пес лаял, скакал на трех лапах вдоль кромки воды.

– Сильвер, домой! – рявкнул пастух. Бегом догнал зеленоглазую, повлек за собой. До хижины оставалось шагов сто.

– Быстрей!

В загоне взревел Хайат, замычала лорсиха. Возле изгороди сквозь куст проломился грокон – огромный дикий вепрь. Страшная клыкастая морда, свирепые глазки, черная щетина на шее, толстенная шкура, которую пробьет разве что рогатина со стальными наконечниками… Грокон понесся не прямиком к женщине и Даниэлю, а наперехват, стремясь отрезать их от дома.

Зеленоглазая издала рыдающий вопль и неожиданно со всех ног бросилась прочь от вепря, через площадку вдоль реки.

Даниэль стал как вкопанный. Грокон повернул и мчался теперь на него – огромная клыкастая смерть, закованная в щетинистую шкуру. Быстро приладив к тетиве стрелу, пастух выцелил глаз зверя. Отпустил. Стрела уткнулась в кость над глазом, бессильно упала.

Грокон взревел, мотнул головой. Даниэль понесся к хижине, на бегу выхватывая новую стрелу.

Где-то далеко за спиной кричала Элли, заливался лаем Сильвер, в загоне бесновались лорсы. И раздавался топот – топот и рев грокона.

У хижины Даниэль обернулся. Гигантский кабан настигал, левый глаз у него был залит кровью. Шанс, хоть и маленький… Вепрь и без того подслеповат, а сейчас видит одним глазом… Ну, получай! Запела отпущенная тетива, стрела чиркнула по широкому лбу чудовища. Промазал!

Пастух нырнул за угол хижины, приник к бревенчатой стене. Грокон с разгону пронесся мимо. Даниэль отступил назад, скользнул вдоль обращенной к реке стены, завернул за угол. Вепрь ринулся из-за угла ему навстречу.

Пришлось снова прятаться. С какой стати проклятый кабан гоняется за ним? – мелькнула мысль. Сидел бы себе в лесу, жрал желуди да рыл коренья… Внезапно пастух сообразил, с кем имеет дело, и от этой мысли задрожали руки. Отец Небесный, спаси и сохрани! Не иначе, как трижды клятый колдун! Влез в тело вепря и гонит зверюгу!

За шумом, который подняли Сильвер и лорсы, Даниэль не услышал топота грокона. Где же он? Прижимаясь к стене, пастух бросил взгляд по сторонам. Нет?

Сильвер лаял, надрывался на речном берегу, потом пронзительно завопила стоявшая у кромки леса зеленоглазая. Даниэль почуял присутствие вепря где-то по левую руку от себя. Притаился? Ждет? Кабанья морда выдвинулась из-за угла, и он, стиснув стрелу в кулаке, прыгнул и со всей силы всадил ее в правый глаз чудовища.

От рева грокона содрогнулся лес. Даниэль отскочил, промчался вдоль стены, повернул голову. Со стрелой, торчавшей из глазницы, вепрь надвигался на него. Зверь должен был умереть, но он шел, и с каждым шагом его толстые ноги обретали все большую уверенность. Длинные, измазанные землей клыки грокона угрожающе целились в грудь пастуха.

Даниэль кинулся к Атабаску. Было ясно, что чары Нечистого поддерживают жизнь зверя, заставляют двигаться, словно машину, предназначенную для убийства. За спиной раздался тяжкий топот – грокон тоже побежал.

Испуганно закричала Элли – вепрь настигал пастуха. Рванувшись изо всех сил, Даниэль отшвырнул лук в сторону, влетел в воду и в туче брызг помчался на глубину. Грокон ринулся за ним. Едва вода достигла середины бедер, Даниэль сильно толкнулся ногами и поплыл, слушая шумный плеск позади.

И вдруг стало тихо; только лаял Сильвер да лорсы по-прежнему ревели в загоне. Пастух обернулся. Его преследователь лежал в воде на боку, маленькие волны, замирая, лизали его темный загривок. Неужто захлебнулся? Или колдун просто-напросто прекратил погоню?

Отфыркиваясь, Даниэль выбрался на берег. Вода лила с него ручьями.

– Аиэль! – Элли бежала к нему.

Пастух обессиленно растянулся ничком на мху. Подковылял счастливый Сильвер и принялся лизать его в шею.

– Аиэль, – рядом опустилась на колени зеленоглазая. – Аиэль, Элли.

Пастух ясно ощутил исходящее от нее новое чувство – нежность. Он перевернулся навзничь и отвел от щеки морду пса, который все порывался вылизать хозяина досуха. Элли не знала, как выразить свою нежность, но в глазах у нее блестели слезы.

Даниэль полежал, купаясь в сладком ощущении ее чувств, и поднялся.

– Надо убираться. Не то дождемся, что колдуны поднимут на нас весь Тайг. – Он осекся, похолодев от мысли, что собственные слова могут оказаться пророческими.

Вернувшись в хижину, он переоделся в сухое, натянул запасные сапоги. Пока жарит послеполуденное солнце, на реке достаточно тепло, однако к ночи захолодает. Поэтому Даниэль быстро собрал и увязал в тугой узел теплую одежду и пару шкур с постели, затем побросал в полотняный мешок хлеб, копченое мясо, жалкий остаток сыра, мешочек сахара, залил полную флягу браги. Сунул в рот ложку меда, заел хлебом, кинул взгляд кругом – не забыл ли чего. Вышел за порог, плотно прикрыл дверь, специальным рычажком снаружи заложил внутренний засов. Жанн с утра перед отъездом – спасибо ему! – вставил в рамы вынутые стекла, так что если сюда не забредет какая-нибудь разумная тварь, можно надеяться, что в хижине все останется нетронутым. Хотя вряд ли в ближайшее время он сюда возвратится.

Прихватив три добрые жердины, Даниэль отнес на берег, где у края зарослей ольхи лежал недавно сколоченный сосновый плот. Сверху на нем были прибиты три широкие доски, составлявшие настил. Со дня смерти Элисии Даниэль ни разу не собирал жемчуг, но плот все же построил – большой, широкий, чтобы иметь возможность погрузить на него лорсят. Мало ли что, вдруг в Тайге случится пожар; а на плоту сподручно увезти малышню на другой берег реки.

– Элли, Сильвер! Сюда!

Зеленоглазая и пес подчинились. Каждый шел как будто сам по себе, словно другого тут и не было. Даниэль усмехнулся. По крайней мере, ни капли вражды; еще немного, и они, глядишь, сдружатся.

Плот большей частью лежал в воде, и только одним углом – на берегу. Даниэль сложил вещи и мешок с едой на доски, опустил жердины, указал Элли на плот, Сильверу велел сторожить и двинулся к загону. Лорсы там уже притихли и лишь тревожно фыркали.

Пастух грустно поглядел на изгрызенное лесными котами тело Одживея. Надо бы похоронить погибшего лорса, но нет времени, приходится заботиться о живых… Он убрал слеги на входе в загон.

– Хайат! Ага Шау, Ук Йори, Кахай!

Стадо вышло на зов. Первым, как положено, явился глава семейства, за ним – окружившие телят лорсихи. Последним, держась очень независимо, показался Кахай.

– Выходим! Пошли, пошли… Кахай, сюда!

Даниэль погнал их краем полянки, подальше от Одживея, направил к тропе, ведущей в поселок. Лорсы храпели, оглядывались на мертвого, злобно посматривали в сторону присевшей на краю плота Элли, однако никто не пытался ее затоптать. Первым на тропу Даниэль вывел Кахая.

– Домой! Кахай, домой. Где твой хозяин? Где Жанн? Иди к нему!

Без долгих понуканий лорс зашагал вперед, за ним двинулся Ночной Туман и лорсихи, которые негромким мычанием подзывали к себе телят.

Даниэль бегом вернулся к плоту, столкнул его в воду; Элли помогала одной рукой. Сильвер сам сообразил, что требуется, первый запрыгнул на плот и уселся в середине на досках, возле мешка с припасами. Выразительный взгляд его говорил, что пес не прочь прямо сейчас подкрепиться.

Зеленоглазая прошлепала по мелководью, ступила на бревна. Устойчивый плот даже не покачнулся. Сильвер зарычал было на нее, но тут же опомнился и отвернулся. Дескать, его нисколько не заботит, каких попутчиков берет на борт хозяин. Даниэль снял сапоги, завернул штанины и с жердями в руках забрался на плот. Две жерди положил на бревна, а третьей принялся отталкиваться, выводя плот на стремнину.

– Сейчас поплывем, – сказал он ободряюще. – Куда лучше, чем брести на собственных ногах. – «Если только колдун не подымет со дна какую-нибудь тварь, чтобы натравить на нас», – подумалось пастуху. Он окинул пристальным взглядом речной простор.

В небе сияло солнце, спокойный Атабаск был синий-пресиний, лес по берегам казался приветливым и безмятежным. Береговая ольховая поросль кудрявилась над водами, отражалась в них зеленой лентой. Местами в ольху вклинивались серебристые ивы, которые нарушали сплошной зеленый фон. Они поднимались выше ольхи и дальше протягивали свои плакучие ветви; в застывшем воздухе ивы казались совсем серебряными, а когда легкий ветерок шевелил листву, она становилось сизовато-зеленой. За береговым подлеском поднимались красновато-медовые стволы сосен, возносили к небу раскидистые кроны пальмы, купали их в свежей синеве.

Впрочем, мирная картина Даниэля не успокоила. Колдун или колдуны, размышлял он, пригнали грокона, чтобы вспороть мне брюхо и оставить Элли без защиты. Но они, пожалуй, побоятся подвергать опасности ее саму. Не станут рисковать, вызывая из водных глубин какого-нибудь гада, длиннорыла или снапера – случись что, ей со сломанной рукой недолго и утонуть. А это им ни к чему. Значит, пока мы на реке, можно надеяться, что нас не тронут. Положим, к берегу мы не пристанем, пока не доберемся до поселка. Но сомневаюсь, чтобы нас так запросто к нему подпустили. Где-нибудь да нападут; знать бы, где и как?..

Он развязал полотняный мешок с едой, отрезал ломоть хлеба, с двух сторон натер его копченым мясом и бросил Сильверу. Пес вмиг проглотил хлеб и улегся перед хозяином, умильно заглядывая в лицо: «А мясо? Мясо-то где?»

– Не канючь, – строго сказал пастух. – Если повезет, получишь рыбы.

Сильвер со вздохом отвернулся. Даниэль перекусил, зачерпнул пригоршню воды, сделал несколько глотков. Вздрогнул, расплескал воду и схватился за лук: в темной глубине рядом с плотом мелькнула длинная узкая тень. Вот снова, на этот раз впереди. Извивается и очень шустро плывет. Неужто водяная змея? Но их тут вовек не бывало.

И все же это не рыба – змея. Вот не хватало нечисти! Того и гляди, вползет на бревно да ужалит; раз ее подослал колдун, только и жди беды. Без особой надежды Даниэль прицелился и спустил тетиву. Стрела ушла в воду, а змея неожиданно пропала. Не уплыла – просто-напросто исчезла, испарилась. Что за напасть? Пастух оглянулся на Элли. Зеленоглазая наблюдала за ним с любопытством и, казалось, с недоумением. Она не видала змею? Ему почудилось?

Даниэлю сделалось не по себе. Добро бы сражаться с Ревунами, с гроконом, даже с вербэром, ужасом Тайга – но с настоящими, живыми. А стрелять по призракам, порожденным чарами – гиблое дело. Впустую израсходуешь стрелы и только. И никак не узнаешь, когда кончатся призраки и появится какой-нибудь взаправдашний зверь, которого ты не примешь всерьез, а он без хлопот отхватит тебе голову. Даниэль положил лук на доски, спустил тетиву. Подумал и натянул ее снова. Их трое на плоту – неужто все вместе они не отличат живого врага от наваждения?

Впереди показалась полоска открытого берега. Даниэль отлично знал эту поросшую густым разнотравьем прогалину: Сат Аш обожал сворачивать сюда на водопой по пути от хижины в поселок.

И сейчас пастуху вдруг отчаянно захотелось подогнать туда плот, вытащить его на берег, развалиться в душистой траве, поглядеть в синее небо, забыть обо всем… Он тряхнул головой. Что за дурь? Тут так отдохнешь – муравьи добела твои кости обчистят, а Элли окажется у колдунов.

На заманчивой проплешине показались лорсы: двое самцов, за ними – осторожные лорсихи и беспечная малышня. «Хайат!» – едва не крикнул обрадованный пастух. Его опять потянуло пристать к берегу, побыть возле лорсов, похлопать их по мохнатым шеям…

Даниэль до боли прикусил губу. Не иначе как колдуны продолжают мозги дурить.

Поглядывая на проплывающий плот, лорсы зашли на мелководье, напились и снова скрылись за деревьями. Слава Небесному Отцу, стадо движется к поселку.

Над рекой низко пролетела стайка уток в золотистом оперении – крупных, не уступавших величиной лебедям в эпоху до Смерти.

Просвистели крылья, мелькнули алые клювы, черные поджатые лапы…

Даниэль проводил их взглядом. Утка – недурной обед для Элли, и он бы не промахнулся, да плыть за упавшим на воду подранком казалось рискованным. Его угнетало чувство незримой опасности, и плот был единственным надежным островком в огромном обманчивом мире Тайга, в сплетении озер и рек, в хаосе вод и суши. Даниэль уселся на краю плота, там, где кончался дощатый настил, поставил ноги на бревна. В щелях между бревен поплескивала вода.

– Аиэль, – сторонясь Сильвера, Элли подобралась к пастуху, пристроилась рядом, подвернув под себя ноги. – Аиэль, тихо, тихо.

– Куда уж тише? – Он улыбнулся. – Милая.

– Милая, – повторила она его голосом, прижалась к плечу.