Текст книги "Другая жизнь"

Автор книги: Элен Алекс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 9 страниц)

Тут были и настоящие родственники Камиллы, ее двоюродные братья Роландо и Цезаро, дедушка Ичи и даже ее настоящий жених, молодой Артуро. Всем им нужно было непременно посмотреть своими глазами на то, как будут развиваться дальше события этого необычного художественного фильма, на съемках которого им тут с таким трудом в первый и, может быть, в последний раз в жизни удается присутствовать.

На половине машин были закреплены специальные кинокамеры, а другая половина машин была вовсе ни при чем. Специальные кинокамеры под разными углами снимали машины, дорогу и то, что происходило вокруг.

По дороге в город все машины, нужные и ненужные, мешали друг другу и путались друг у друга на пути. А в городе все они вообще создали невероятный затор.

А еще в городе к делу подключились полицейские машины. И с ними Эйбу Робинсону приходилось объясняться по отдельности, показывать необходимые бумаги и разрешения на съемки. Потому что те полицейские машины, которые вообще-то должны были сопровождать и регулировать эту необычную процессию, и сами уже давным-давно затерялись в толпе.

То место, где Алекс Мартин должен был догнать Камиллу, было заранее ограждено специальным ограждением. И все настоящие родственники главной героини успели доехать туда первыми, столпились огромной толпой возле ограждения и во все глаза следили, чтоб белокурый Алекс Мартин не приближался к их Камилле на недозволенное расстояние.

Все родственники Камиллы нервно курили сигары, дымили прямо в кинокамеры, а иные из них постоянно попадали в кадр. И поэтому то место, когда главный герой молча подходил к машине главной героини, открывал дверцу ее машины и, предварительно посторонясь, ждал, когда она выйдет из своей машины, приходилось переснимать много раз.

Лицо Камиллы предварительно сбрызнули водой, и оно было как бы в слезах. Но этот неотесанный садовник не обратил на это никакого внимания.

Он молча открыл дверь своей машины, молча подождал, пока Камилла пересядет в его машину, и собрался молча везти ее домой. Дедушка Ичи стал громко требовать, чтобы он поехал обратно вместе с ними на заднем сиденье.

– Вы совсем с ума сошли? – спросил Эйб Робинсон.

Но дедушке Ичи было не до обид на Эйба Робинсона. Перед ним чуть ли не вопрос о жизни и смерти стоял.

– Я должен знать, что не произойдет ничего предосудительного, – сказал дедушка Ичи.

– Да что тут может произойти? – сказал Эйб Робинсон. – Вы же видите, никто к вашей дорогой внучке и близко не приближается.

– Вы плохо соблюдаете условия контракта, – сказал дедушка Ичи, – вы постоянно заставляете меня волноваться.

– Как же я могу плохо соблюдать условия контракта, когда у вас любой мой шаг под контролем?

– Между ними очень близкое расстояние в машине, – стоял на своем дедушка Ичи.

– Э нет, не скажите, – сказал Эйб Робинсон, – эта машина достаточно широкая, мы ее с вами заранее измерили. Между главной героиней и ее садовником – ровно половина человеческого шага.

Пока пререкались Эйб Робинсон и дедушка Ичи, Джефф Дармер дал команду машинам ехать, а операторам снимать. Дедушка Ичи, видя, как его провели, едва не свалился с инфарктом прямо на проезжую часть.

Но он даже этого развлечения не мог себе позволить, ему нужно было контролировать ситуацию дальше. А потому дедушка Ичи прытко заскочил в свою машину, велел родственникам вести автомобиль, а сам вооружился мощным биноклем.

Большой кортеж, состоящий из полицейских машин и машин съемочной группы и машин ближайших родственников главной героини, в великой путанице и неразберихе двинулся обратно в путь. У светофоров собирались большие пробки, путь главной героини и ее садовника домой был снят с большим трудом.

В большой бинокль дедушка Ичи всю дорогу ясно видел все, что его интересовало. А еще он мысленно измерял каждый дюйм расстояния между своей драгоценной Камиллой и этим глубоко ему несимпатичным белокурым молодым человеком.

Но в машине с Алексом Мартином и Камиллой совершенно ничего не происходило. Оба они сидели прямо, почти не шевелились. За всю дорогу не вымолвили ни слова, а в сторону друг друга вообще так и не взглянули.

Когда к вечеру все машины въехали обратно в ворота особняка, переволновавшегося дедушку Ичи выносили из его машины чуть ли не на руках. И съемочная группа еще долго носила ему сердечные капли и тревожно спрашивала о здоровье.

Дедушка Ичи слабо махал рукой. Как будто бессильно говорил всем, мол, идите-ка вы все лучше куда подальше. Вместе с этим своим невыносимым и ужасным чертовым кино.

Когда же Эйб Робинсон, Джефф Дармер, Джек Марлин и Люк Беррер просматривали отснятый материал, то выяснилось, что в некоторых местах в кадр попали кинокамеры. Ничего с этим уже было нельзя сделать, надо было все переснимать заново, но Эйб Робинсон и Люк Беррер и не подумали ничего переснимать. Они плюнули на это и оставили все, как есть. Они решили на этом деле сделать еще одну изюминку этого необычного фильма.

И много позже, когда фильм уже собирались выпускать в прокат, всевозможными большими комиссиями поначалу все это было отмечено как издевательство над зрительским вкусом, чувствами критиков и общественным мнением.

Но только, в конце концов, когда этот фильм действительно привлек внимание всех именно своей необычностью, кадры с кинокамерами тоже оказались очень кстати. И они так же, как и все остальные спорные моменты фильма, вызывали улыбки и снисходительное одобрение и у разборчивых зрителей, и у строгих критиков.

– Знаешь, – сказала мне в тот день Камилла, – все люди постоянно спрашивают друг у друга, что такое счастье. А счастье – это просто жизнь.

Так проходило это жаркое, непредсказуемое и неповторимое лето.

18

К концу июля Эйб Робинсон, Джефф Дармер, Джек Марлин и Люк Беррер уже потихоньку ко мне привыкли. А Люк Беррер даже немного со мной подружился.

Эйб Робинсон постоянно был занят съемками фильма, Джефф Дармер и Джек Марлин были вовсю заняты своим бездельем. А Люк Беррер мог вполне уделить мне немного внимания и даже разрешить незаметно постоять рядом с ним во время съемок.

А еще к концу июля на съемки опять приехал неповторимый Даг Хауэр. Он уже успел за это время исколесить полмира, побывать во многих странах, встретиться с бесконечным множеством людей.

Он закончил съемки в тех двух фильмах, в которых снимался до этого, и начал сниматься в двух других фильмах. А сейчас он приехал довершить дела на киностудии братьев Тернеров, чтобы спокойно ринуться дальше в свою бескрайнюю, сложную и насыщенную жизнь.

Все люди мира могли подойти к нему достаточно близко, дотронуться до него и посмотреть в его глаза. И только лишь я одна не могла подойти к нему никогда.

Но ведь я и так знала, что он – солнце на моем небосклоне, и редко у кого в жизни было такое солнце вообще. И этого мне в моей загубленной жизни было вполне достаточно.

– Я видел, как ты на него смотришь, – сказал мне однажды Люк Беррер, – как ты к нему относишься?

– Это очень сложно объяснить, – сказала я.

– Объясни как можно проще, я постараюсь понять.

– Я хочу рассыпаться на тысячу мелких осколков, которые превратятся в звезды, и усыпать ими его путь. А он будет наступать на эти звезды и думать, что так и надо, так и должно быть.

Люк Беррер так громко присвистнул, что на нас оглянулись окружающие.

– Все в порядке, – сказала я Люку Берреру.

– С тобой действительно все в порядке? – не поверил он.

– Со мной действительно все в полном порядке, – заверила его я.

Судя по его настороженному взгляду, я поняла, что он совершенно мне не поверил.

– Слушай, – сказал Люк Беррер, – если тебе будет нужна какая-нибудь дружеская помощь, можешь всегда на меня рассчитывать.

– Спасибо, – сказала я.

Даг Хауэр выглядел еще более уставшим и постаревшим. Вся съемочная группа необычного фильма Эйба Робинсона с рабочим названием «Другая жизнь» боготворила его, ловила каждое слово и напряженно заглядывала ему в глаза, когда он молчал.

Даг Хауэр воспринимал все как должное, он был звезда, уставшая от внимания. До своей карьеры в кино он был плотником и садовником в Голландии.

– Представь, что он был бы сейчас каким-нибудь стеклодувом во Франции, – сказал мне Люк Беррер.

– Мир бы этого не перенес, – сказала я.

– Он из тех людей, которые постоянно уходят, – сказал Люк Беррер.

– Как солнце по небосклону, – сказала я.

– Я сделаю тебе много его фотографий, – сказал Люк Беррер, – быть может, это хоть сколько-нибудь скрасит твою печаль.

– Я заброшу эти фотографии в самый дальний и пыльный ящик моего письменного стола. Потому что моей печали это никак уже не поможет.

– А ты молодец, – сказал Люк Беррер, – я не смог бы держаться всю жизнь только за один вымысел, мне всегда нужна была голая реальность.

– Ты – оператор художественных фильмов, – улыбнулась я, – и ты будешь тут уверять меня, что тебе чужд вымысел?

Люк Беррер рассмеялся.

– Ты права, – сказал он, – мы все тут законченные романтики. Я хотел просто тебя поддержать, – серьезно сказал он мне.

Я опять ему улыбнулась.

– Хорошо, – сказала я, – можешь сделать мне пару его фотографий.

На следующий день снимали сцену между Камиллой и Дагом Хауэром. Камилла была невнимательна и рассеянна, Дагу Хауэру стало все это немного надоедать. Он не мог сам вытягивать эту сцену, он был не основным главным героем, он не мог тянуть одеяло на себя.

Дедушка Ичи нервно закурил сигарету, наблюдая за съемками.

– Вы же бросили курить тридцать лет назад, – напомнили дедушке Ичи Роландо и Цезаро, с удивлением косясь на его сигарету.

– Да что вы говорите? – не поверил им дедушка Ичи.

Даг Хауэр и Камилла сидели в больших креслах в гостиной особняка и разговаривали. Невероятный магнетизм Дага Хауэра заполнил всю гостиную.

Эту сцену нужно было взять целиком, крупный план Люк Беррер должен был снимать позже.

– У всех людей на этой земле есть одна удивительная отличительная черта, – сказал Камилле по тексту Даг Хауэр, – всем нам кажется, что мы будем жить вечно.

– А как же понятие о смерти? – спросила Камилла.

– Понятие о смерти нужно лишь для того, чтобы пугать им окружающих, – сказал Даг Хауэр.

Камилла не сдержалась и улыбнулась. Хотя по тексту Камилла должна была быть серьезна и грустна.

– Оставь, – махнул рукой Эйб Робинсон Люку Берреру.

Он имел в виду оставить все, как есть, но Люк Беррер не понял и выключил кинокамеру.

– Тебя сейчас убить или попозже? – спросил Эйб Робинсон.

– Попозже, – сказал Люк Беррер.

Даг Хауэр оглянулся и устало посмотрел на них.

– Ребята, вы, наверное, забыли, что через несколько дней истекает мой контракт? – спросил Даг Хауэр.

Сцену стали снимать заново.

– У всех людей на этой земле есть одна удивительная отличительная черта, – сказал Даг Хауэр.

Камилла думала о чем-то своем и поэтому опять улыбнулась, и это получилось уже совсем невпопад.

Пришлось переснимать опять.

– У всех людей на этой земле есть одна удивительная отличительная черта, – сказал Даг Хауэр, и дедушка Ичи громко взахлеб раскашлялся от своей непривычной сигареты.

Потом сцену переснимали из-за того, что на съемочную площадку вдруг упал прожектор, потом из-за того, что кто-то запнулся о длинный шнур и вырубилась главная кинокамера.

Сцену повторяли одиннадцатый раз, когда белокурый Алекс Мартин присоединился к толпе зрителей. Толстая Дора Мартин трепетно встала рядом с мужем и тоже принялась наблюдать за съемками.

– Смотри, как хорошо играют, – громко сказала Дора Мартин Алексу Мартину, едва Даг Хауэр начал в очередной раз с чувством говорить свой текст.

Даг Хауэр отвлекся, а Камилла опять не сдержала своей улыбки. Сцену отложили на следующий день.

– Я уже порядком устал волноваться, – сообщил всем своим родственникам дедушка Ичи, – вокруг нашей Камиллы теперь вертится так много посторонних людей и мужчин, мы не можем уследить за ними всеми.

– Ну что вы, о чем тут можно волноваться, – сказали дедушке Ичи остальные родственники, – ведь все эти мужчины либо стары, либо глупы, либо уже давным-давно женаты.

19

Еще через пару дней Эйб Робинсон, Джефф Дармер, Джек Марлин и Люк Беррер придумали новую сцену с Алексом Мартином и Камиллой.

Алекс Мартин должен был зайти в роскошный особняк и что-то там взять. А потом он должен был выходить из особняка на улицу, встретить на своем пути Камиллу и что-то ей сказать.

Эйб Робинсон, Джефф Дармер, Джек Марлин и Люк Беррер едва не передрались, придумывая, что простой садовник мог забыть в роскошном хозяйском доме и что он мог бы сказать главной героине.

– Быть может, он приходил туда за своей кошкой? – предложил Джефф Дармер.

Все посмотрели на него чуть ли не с презрением.

– У этого типа – кошка? – изумленно спросил Джек Марлин.

– Чем вам этот тип не нравится? – спросил Джефф Дармер.

Как будто ему самому этот тип уже очень понравился.

– Нравится он нам или не нравится, это уже не суть важно, – сказал Люк Беррер, – важно то, что у него не может быть никакой кошки.

– Это почему у него не может быть никакой кошки? – обиделся Джефф Дармер.

Как будто этот самый некий Алекс Мартин был ему уже чуть ли не брат родной.

– Не может быть и все, – отрезал Эйб Робинсон, – а почему у него не может быть кошки, это уже необъяснимо.

Все просто сговорились, а потому Джефф Дармер решил не участвовать дальше в разговоре.

Следующим получил от всех Джек Марлин.

– За каким-нибудь своим садовым инструментом пусть зайдет, – сказал Джек Марлин.

– Чего, чего? – воззрились на него все остальные.

– Вы что, плохо слышите? – невозмутимо спросил у всех Джек Марлин.

– Нет, слышим-то мы все достаточно хорошо, – сказали все остальные Джеку Марлину, – а вот ты попробуй-ка объяснить нам, каким это образом обычный садовник мог забыть свой садовый инструмент в роскошном хозяйском особняке?

Джек Марлин пожал плечами.

– Может, он заходил в особняк до этого и забыл там что-нибудь? – предположил Джек Марлин.

– А почему мы не сняли этот уникальный момент, когда наш нерасторопный, неразговорчивый и еще какой-то там садовник, оказывается, уже заходил до этого в хозяйский дом? – поинтересовался Эйб Робинсон.

– Ну не все же мы должны снимать, в самом деле, – сказал Джек Марлин, – многое может остаться и за кадром.

Эйб Робинсон закурил сигарету.

– У нас весь фильм построен на нескольких эфемерных и реальных точках соприкосновения главных героев, – сказал Эйб Робинсон, – и поэтому мы просто не могли бы не снять такой момент, когда главный герой, пусть даже случайно, заходил в дом к главной героине.

– Если вы такие умные, – надулся на всех Джек Марлин, – придумывайте дальше сами.

И все посмотрели на Люка Беррера. Как будто теперь была именно его очередь придумывать то, с чем остальные сегодня будут категорически не согласны.

Люк Беррер крепко задумался. Эйб Робинсон докурил сигарету до конца, когда Люк Беррер придумал очередную несуразность.

– Может, он зашел что-нибудь починить в доме? – осторожно предположил Люк Беррер.

– Садовник?! – закричали все присутствующие на Люка Беррера.

Люк Беррер решил сегодня больше ни с кем и ни о чем вообще не разговаривать.

Остался один Эйб Робинсон, все взгляды обратились к нему.

Но Эйб Робинсон, не будь дурак, и сам все это время тоже лихорадочно соображал, как выпутаться из такого деликатного положения с новой сценой. А потому он уже был вполне подготовлен к тому, что он и сам пока тоже не мог ничего умного и вразумительного предложить.

– Я предлагаю завтра просто начать снимать эту сцену, – сказал всем Эйб Робинсон, – а по ходу действия нам обязательно что-нибудь придет в голову. Ведь так было уже не раз.

И довольный Эйб Робинсон радостно оглядел окружающих. Теперь все крупно обиделись на Эйба Робинсона. Ведь он единственный постарался не выглядеть таким же дураком, какими оказались все остальные.

Так на следующий день снималась третья сцена между Алексом Мартином и Камиллой. Алекса Мартина снимали на пути из гостиной к входной двери особняка.

На выходе из особняка Алекс Мартин должен был столкнуться в дверях с Камиллой. Столкнуться они должны были, разумеется, в пределах дозволенного, недремлющий дедушка Ичи для наблюдения за съемками этой сцены привез двух личных адвокатов.

На съемочной площадке отметили места, где должны были стоять главные герои. Наладили свет, навели кинокамеры. Алекс Мартин и Камилла заняли свои места.

Эйб Робинсон дал команду снимать пробную сцену. Как и что в этой сцене должно было произойти, Эйб Робинсон, Джефф Дармер, Джек Марлин и Люк Беррер должны были сообразить в процессе работы.

Алекс Мартин пошел к входной двери. На его пути появилась Камилла.

– Вот сейчас он должен ей что-то сказать, – сказал всем Эйб Робинсон.

– Может, пусть просто возьмет свой топор и уйдет? – предложил Люк Беррер.

– Какой топор? – спросили его Эйб Робинсон и Джефф Дармер.

– Ну мотыгу какую-нибудь свою пусть берет и уходит, – сказал Люк Беррер.

– Ты совсем с ума сошел? – в сердцах спросил его Эйб Робинсон.

Люк Беррер замолчал.

– Тогда пусть они просто посмотрят друг на друга достаточно долгим и томным взглядом, – предложил Джек Марлин.

Эйб Робинсон отрицательно покрутил головой.

– Нет, – сказал Эйб Робинсон, – он должен обязательно ей что-нибудь сказать.

Алекс Мартин и Камилла неподвижно стояли каждый на своем месте и терпеливо ждали дальнейших указаний.

Тогда Джефф Дармер посмотрел на Алекса Мартина и предложил ему:

– Скажи ей что-нибудь.

И вся съемочная группа стала смотреть на Алекса Мартина. Алекс Мартин стоял молча, как пень.

Нависла гнетущая пауза. Все поняли, что у несчастного Алекса Мартина пересохло в горле, но он так и не мог придумать, что такого необычного его герой мог бы сказать главной героине.

Всем остальным людям было просто и хорошо, никто из них не стоял на месте главного героя и не должен был тут что-то эдакое придумывать. Придумывать то, что даже сами режиссеры картины не могли придумать.

Главная героиня тоже несколько расслабилась.

– Ты ничего не хочешь мне сказать? – тихим грудным голосом сказала Камилла Алексу Мартину.

Все одобрительно посмотрели на Камиллу. А потом опять выжидающе воззрились на Алекса Мартина.

И тут произошло нечто невероятное. Он стоял в полушаге от Камиллы, ближе, чем она, к нему была входная дверь. Алекс Мартин поднял руку и повел пальцем по ребру открытой входной двери.

Это было невероятно. Он вел пальцем по прямой входной двери, но всем казалось, что он дотронулся до самой Камиллы.

Медленно, медленно и удивительно нежно все ниже и ниже опускалась рука Алекса Мартина. Полтора десятка родственников Камиллы, Роландо, Цезаро, дедушка Ичи и два его матерых адвоката напрягли свои спины, и на лбу их выступил холодный пот: о таком полном беспределе во время съемок они никак не договаривались.

Но и сама Камилла тоже стояла ни жива ни мертва. Алекс Мартин пристально и твердо смотрел ей прямо в глаза, и от этого взгляда было просто некуда деться.

В огромной гостиной шикарного особняка наступила катастрофическая тишина. Никто не мог толком ни понять то, что здесь происходит, ни предположить, что будет дальше.

И тогда-то Алекс Мартин и сказал эти свои слова. Вся съемочная группа сочла их удивительно не подходящими ни ко времени, ни к фильму, ни к данной ситуации в целом.

Но я запомню эти слова его на всю жизнь. Вот эти слова:

– Это просто непостижимо: быть тебе такой молодой и красивой, когда я так стар и немощен теперь.

Это-то и сказал какой-то не очень умный Алекс Мартин нашей умопомрачительной главной героине.

Съемочная группа онемела. На лбу у главной героини выступили еле заметные капельки холодного пота.

Но если бы хоть кто-нибудь и когда-нибудь сказал мне такие слова, я бы считала, что и в моей жизни тоже было счастье.

– Я считаю, что мы не должны включать эту фразу в наш фильм! – вскричал Джефф Дармер, резко вскочив со своего большого кресла и вылив кофе на белоснежную рубашку.

Весь настрой обстановки был сбит. Все пришли в себя, как после гипноза. Главная героиня еле заметно дотронулась тонкими пальцами до своего холодного лба. Алекс Мартин устало посмотрел на всех присутствующих и молча вышел в сад.

Люк Беррер выключил кинокамеру. Все стали уничтожающе смотреть на Джеффа Дармера.

Джефф Дармер стал чувствовать себя немного виноватым.

– Он не должен был ей этого говорить, ведь он еще никакой не старый, – стал объяснять всем Джефф Дармер.

Никто не желал с ним разговаривать.

– Ну хорошо, – согласился Джефф Дармер, – мы вставим эту фразу в конце фильма, когда они будут расставаться...

– Они не будут расставаться! – заорал на Джеффа Дармера Эйб Робинсон. – Они никогда не расстанутся!

Где-то далеко в зрительских рядах послышался грохот упавшего человеческого тела. Все подумали, что это упал в обморок уморивший себя своими же проблемами дедушка Ичи.

Но это упала в обморок такая крепкая и невозмутимая жена белокурого Алекса Мартина, толстая Дора Мартин.

20

Молодому и прыткому жениху Камиллы Артуро все надоело. Ему надоело томительное ожидание, некоторая неопределенность и его непрочное положение в сердце невесты.

Почти все родственники Камиллы жили в одном большом многоэтажном доме. В этом доме жил дедушка Ичи, Камилла, ее родители, бесконечные тети и дяди, дедушки и бабушки, прадедушки и прабабушки, многочисленные горячие двоюродные братья и молодой жених Артуро.

Это был самый обыкновенный дом, он практически никак не выделялся на фоне окружающих домов. Отличался этот дом от остальных домов тем, что в нем жили люди с одной очень древней и старинной фамилией, которой было лет пятьсот, не меньше.

Камилла жила сама, ее родители сделали ей такую поблажку: их дочь должна была привыкать к самостоятельности. Хотя о какой самостоятельности могла идти речь, когда квартира Камиллы была со всех сторон надежно окружена цепким кольцом квартир ее драгоценных родственников, а ее балкон плотно окружен их балконами?

Квартира жениха Артуро находилась рядом с квартирой Камиллы, стена к стене: жених должен был быть поближе к невесте. А дедушка Ичи жил этажом ниже, так как он был главным дедушкой в этом роду, он должен был слышать, что где творилось, и все знать.

И в один прекрасный день Артуро надоело ждать. И он пригласил специалистов, каменщиков и строителей, и они разобрали стену между квартирой Артуро и квартирой Камиллы и сделали между их квартирами красивую большую дверь.

Уставшая Камилла приехала после съемок домой, открыла входную дверь и вошла в свою квартиру. И онемела.

В ее кресле около маленького столика сидел Артуро. Он непринужденно закинул ногу на ногу, дымил на всю комнату сигаретой и стряхивал пепел в пустую вазу из-под фруктов.

– Привет! – весело сказал Артуро остолбеневшей Камилле.

– Привет, – вежливо сказала Камилла и огляделась.

Может быть, она забыла где-нибудь запасной ключ от квартиры?

И Камилла увидела в одной из стен своей квартиры дверь, которой там раньше не было. Камилла подошла к двери, открыла ее и тут же увидела квартиру своего жениха Артуро во всей ее красе.

– Неплохо я придумал? – поинтересовался Артуро.

Камилла постаралась никак не выражать своих чувств.

– Неплохо, – сказала Камилла, – а главное – зачем?

– Через месяц у нас свадьба, – напомнил Артуро.

– Я знаю, – сказала Камилла.

Камилла положила сумку на столик и села в кресло, вытянув уставшие за день ноги.

– Ничего ведь такого необычного и ужасного в том нет, что я разобрал стену между моей квартирой и квартирой моей невесты? – сказал Артуро.

– Ничего такого необычного и ужасного в этом нет, – согласилась Камилла, – необычность ситуации только в том, что ты немного поспешил.

– Наша свадьба – вопрос решенный, – напомнил Артуро.

– Я знаю, – сказала Камилла.

Артуро затушил сигарету о вазу из-под фруктов, а потом поднялся и стал вышагивать по комнате перед Камиллой, незаметно разминая ноги. Он уже порядком насиделся в этом кресле, поджидая невесту с таким своим сюрпризом.

– Я тебя целыми днями не вижу, – стал рассказывать Артуро, – я целыми днями работаю, а ты пропадаешь на этих дурацких съемках.

О том, что ее драгоценный Артуро целыми днями где-то напряженно работает, Камилла слушала с большим интересом.

– Я скучаю по тебе, – сказал Артуро, – я – твой жених, – напомнил он лишний раз.

Камилла улыбнулась.

– Я хочу ложиться спать по вечерам, пожелав тебе спокойной ночи, – с чувством говорил Артуро, – а по утрам я хочу желать тебе доброго утра.

– Ты мог прекрасно, как и раньше, говорить мне все это через входную дверь, – сказала Камилла, – или по телефону.

– Но я больше не хочу все делать так, как раньше. Мы с тобой уже совершенно взрослые люди, и мы теперь должны все делать совершенно по-другому.

– Что же мы должны теперь делать по-другому? – поинтересовалась Камилла.

– Ты уже выросла. Я думаю, мне не нужно тебе объяснять то, что именно мы должны с тобой теперь делать по-другому.

Камилла взяла себя в руки.

– И все же, – сказала Камилла, – мне хотелось бы это услышать.

Артуро сел перед Камиллой, наклонился к ней поближе и постарался вложить в свой голос как можно больше силы и загадочности.

– Я думаю, что теперь у нас должна быть какая-нибудь тайна, – сказал Артуро, – о которой никто не должен знать.

Этажом ниже дедушка Ичи выключил все свои телевизоры и напрягся: наверху была какая-то подозрительная тишина. Правда, дедушка Ичи и так не услышал бы то, что ему было нужно, слишком уж крепкие и звуконепроницаемые стены и потолки сейчас строят в этих многоэтажных домах.

Но чуткий дедушка Ичи все равно остро чувствовал, что наверху было что-то не так.

– И что же это у нас будет за тайна такая? – спросила Камилла.

Артуро выпрямился.

– А нашей тайной будет эта наша дверь, – с чувством сказал Артуро.

Он указал в сторону новой, только сегодня встроенной двери.

– Чем же нам поможет эта наша дверь? – поинтересовалась Камилла.

Артуро опять наклонился к Камилле.

– Теперь мы с тобой будем гораздо ближе, – тихо сказал Артуро.

Этажом ниже дедушка Ичи с большим стетоскопом в руках влезал на всевозможные тумбы и шкафы и выискивал наиболее чувствительные и звукопроницаемые места на своем крепком потолке. Что-то творилось наверху, в квартире у его ненаглядной внучки Камиллы, а он ничего не знал.

А в квартире наверху достойная внучка дедушки Ичи Камилла сказала своему названому жениху Артуро, что на сегодня, пожалуй, хватит тайн, она очень устала и хочет спать.

– Но, я надеюсь, – снисходительно поинтересовался Артуро, – я тебя не сильно напугал?

– О нет, – с улыбкой сказала Камилла, – я же прекрасно понимаю, что у нас с тобой должна быть хоть какая-то тайна.

– И я даю тебе время на осмысление этой нашей тайны, – сказал Артуро, – а завтра мы продолжим с тобой этот разговор.

– О да, – сказала Камилла, – завтра мы с тобой, конечно, продолжим этот разговор.

И Артуро нежно пожелал дорогой невесте спокойной ночи и вежливо удалился в свою квартиру. Он был ответственен за свою невесту, она должна была осмыслить их новую тайну, он не мог ее сразу так пугать.

Дедушка Ичи, вывернув голову на своем балконе, увидел, что в квартирах наверху погас свет, а это значило, что все живущие над дедушкой Ичи спокойно легли спать и больше ничего такого необычного там происходить уже не будет. И дедушка Ичи теперь тоже мог спокойно лечь спать.

И никто из любопытных родственников Камиллы так и не увидел, что через неопределенное время в квартире Камиллы вновь зажегся свет. И Камилла нашла в телефонных справочниках адреса и телефоны некоторых строительных фирм, и одна из таких фирм за удвоенную цену согласилась прислать к Камилле на дом своих работников прямо сейчас.

И эти работники глубокой ночью тихо разобрали новую дверь между квартирой Камиллы и квартирой ее самоуверенного жениха Артуро. А образовавшийся проход в стене между квартирами они заложили обыкновенным кирпичом.

Проснувшийся утром в прекрасном настроении Артуро заботливо сварил на двоих крепкий кофе и, напевая самому себе какую-то бойкую жизнеутверждающую песенку, двинулся к своей невесте. Ведь он должен был поскорее увидеть свою прекрасную невесту во всей ее утренней красе и трепетно пожелать ей доброго утра.

Жестоко обиделся гордый Артуро, увидев прямо перед своим важным и самоуверенным носом проход, наспех заложенный крепким кирпичом, со следами и разводами уже надежно высохшего цемента.

21

На следующий день снималась последняя сцена между Дагом Хауэром и Камиллой. Хотя на киностудии братьев Тернеров никто не был на сто процентов уверен в том, что эта сцена будет последней.

И на этот случай с Дагом Хауэром была заключена дополнительная договоренность, что если на киностудии братьев Тернеров еще что-нибудь придумают, то о новых съемках с ним будет обговорено позже.

Знаменитый Даг Хауэр вошел в положение знаменитой киностудии братьев Тернеров. На этой киностудии все было несколько иначе, и он уже немного к этому привык.

Я тоже уже привыкла, что знаменитый на весь мир Даг Хауэр был в это лето так близко от меня. Всего на расстоянии нескольких шагов.

Сцену снимали возле бассейна. Камилла со своим дедушкой по фильму должна была завтракать на улице за легким столиком у полупрозрачного навеса и вести с ним невесомый философский разговор.

– Завтра этот день уже перейдет в разряд воспоминаний, – говорил по тексту Даг Хауэр Камилле, – и от него останется только лишь эта пустая чашка из-под кофе. Только лишь эта чашка перейдет в завтрашний день именно такой, какая она есть сейчас. А мы, а мы завтра будем уже совсем другие.

Камилла по тексту улыбнулась.

– Не бойся взрослого мира, ступай в него, ничего не страшась, – сказал по тексту Даг Хауэр. – Ведь взрослые – это разочаровавшиеся в жизни дети, а дети – это взрослые, которые думают, что у них еще все впереди.

И Даг Хауэр откинулся на спинку стула и умопомрачительно затянулся сигаретой. Присутствующие на съемках зрители еле побороли здоровое желание ему поаплодировать.

– Я видел, как ты пару раз взглянула на нашего садовника, – сказал по тексту Даг Хауэр.

Камилла по тексту сильно вздрогнула.

– Человек, как минимум, должен быть тебе хоть сколько-нибудь интересен внутренне, одних только взглядов для счастья мало, – сказал Даг Хауэр не по тексту. – Быть может, в душе ты не совсем согласна выходить замуж за своего жениха прямо сейчас, тебе нужно время осмыслить то, что происходит с тобой?

Камилла вздрогнула не по тексту.

– Что он такое там говорит? – тихо спросил Джек Марлин Джеффа Дармера.

Зрители, наблюдавшие за этой сценой, раскрыли рты.

– Понятия не имею, о чем идет речь, – сказал Джефф Дармер Джеку Марлину, – может быть, он получил с утра пораньше новые указания от Эйба Робинсона?

И они посмотрели в сторону Эйба Робинсона. Но тот и сам стоял, раскрыв рот.