Текст книги "Берегись автомобиля!"
Автор книги: Эльдар Рязанов
Соавторы: Эмиль Брагинский
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 6 страниц) [доступный отрывок для чтения: 2 страниц]
В пятом часу вечера, когда Дима показывал покупателю узкопленочную кинокамеру, объявился Димин тесть – Семен Васильевич Сокол-Кружкин.
– Прост-таки бездельничаешь среди бела дня! – зычно и безапелляционно, на весь магазин объявил тесть.
Дима не нашелся, что ответить. В Душе он презирал своего ближайшего родственника, но при встречах с ним тушевался от его командных замашек.
Семен Васильевич решительно отнял у покупателя камеру и так же громко вынес свой приговор:
– Барахло! Не советую!
Обратив в бегство кинолюбителя, Сокол-Кружкин дружески заорал:
– Семицветов, гони полсотни!
– Пожалуйста, потише, – зябко сказал Дима. – Кроме того, Семен Васильевич, я вам уже давал деньги!
Сокол-Кружкин так поглядел на зятя, что прения были прекращены.
– А вы достали? – тихо спросил Дима.
– Допустим, бой стекла! – расправил свои могучие плечи Сокол-Кружкин. Он был горд, что добыл для дачи дефицитный строительный материал.
– А зачем нам битое стекло? – позеленел Дима.
– Ты, Семицветов, прост-таки болван! – не стесняясь, как и всякий громкоговоритель, подытожил тесть. Продавцы и покупатели с интересом поглядели на Диму. – Попался бы ты ко мне в батальон, я бы, допустим, сделал из тебя человека!
– На осколки я деньги не выдам! – со злостью прошипел Дима.
– А я уже отобрал осколки побольше! – захохотал Сокол-Кружкин.
– Теперь такое время, – ехидно напомнил ему Дима, – что на каждое стеклышко нужен оправдательный документ!
– Документов, допустим, будет больше, чем стекла! – И Семен Васильевич протянул здоровенную ладонь, в которую могло поместиться значительно больше, нежели пятьдесят рублей.
– Я бы просил вас, – шепотом сказал Дима, вручая требуемую сумму, – по делам приходить домой, а не в магазин!
– Кругом за прилавок шагом марш! – гаркнул тесть, спрятал деньги в карман и ушел, стуча подкованными каблуками.
Дима, чтобы успокоиться, сбегал на угол, поглядел на машину и купил мороженое, он съел любимое с детства крем-брюле и с некоторым опозданием сделал свой пятый практический вывод:
– Жениться надо на сироте!
ГЛАВА ПЯТАЯ, в которой впервые встречаются Деточкин и Подберезовиков
Юрий Иванович Деточкин заканчивал работу. В последней квартире долго не открывали. Потом на пороге появился сам хозяин, С.И.Стулов, с недовольным лицом человека, которого оторвали от дел неслыханной важности.
– Я из Госстраха! – представился усталый Деточкин, привыкший к любому хамству.
– Молодец! – послышалось в ответ.
Деточкин вздрогнул от неожиданности и уставился на хозяина квартиры.
С.И.Стулов не обладал представительным экстерьером, но вид имел вполне достойный.
– Так вот и ходишь из квартиры в квартиру? – спросил Стулов.
– Так и хожу! – недоуменно ответил Деточкин.
– Молодец! – тихо одобрил Стулов.
Тут Деточкин понял, что имеет дело с лицом значительным. И не ошибся. Стулов всегда говорил, не повышая голоса. Он знал, что подчиненные его услышат. Стулов регулярно возглавлял какое-либо мелкое ведомство и, активно трудясь, доводил неокрепший организм до состояния краха и разгона. Он был незаменим при реорганизации и перестройке. Он умел начинать любое новое дело, продолжать его Стулов не умел. Сейчас он как раз находился в состоянии невесомости. Один организм разогнали, другой еще не создали. Стулов сидел дома и привычно ждал назначения. Он еще не знал, чем будет руководить, но надеялся, что будет!
– Так вот и привлекаешь народные средства? – спросил Стулов, демократично пригласив Деточкина в комнату.
– Пытаюсь.
– Молодец! И давно работаешь?
– Два года.
– Молодец! Ты и меня будешь страховать?
– Постараюсь!
– Молодец!
Уже застраховавшись и провожая Деточкина к выходу, Стулов оценил свою сознательность:
– Так вот, не подкачал я!
– Молодец! – не сдержался Деточкин и быстро ушел. Стулов опешил. Его самого еще ни разу не награждали этим словом.
Юрий Иванович добирался домой на метро. Под грохот поезда думал о своей маме. Деточкин любил маму. Конфликта поколений в их семье не существовало.
Мама ждала Деточкина. Когда он отпер дверь, мама вышла в коридор и, приподнявшись на цыпочки, поцеловала сына в щеку.
– Все-таки я не могу понять – какие у страхового агента могут быть командировки в Тбилиси? Обед на столе. Что ты стоишь, иди мой руки.
Во время обеда мама продолжала говорить без умолку. Деточкин и не пытался вставить слово. Он знал, что мама все равно не слушает собеседника, довольствуясь собственным мнением. Было странно, что при таком качестве характера мама не сделала карьеры. Всю свою жизнь она работала плановиком в Министерстве нелегкой промышленности и лишь недавно вышла на пенсию. Теперь чуть ли не всю свою пенсию Антонина Яковлевна тратила на печатные издания. Она боялась отстать от быстротекущей жизни.
– Ешь, – говорила мама, – не сутулься! Твои командировки кажутся мне подозрительными. Закончился шахматный турнир. Я болела за Таля. Он вошел в четверку победителей. И эти командировки кажутся подозрительными не только мне…
– Кому еще? – испугался Деточкин.
Но мама уже поехала дальше:
– Последняя книга Дюма была кулинарной. Ты ешь луковый суп по рецепту великого писателя Дюма-отца.
– Очень вкусно, – отозвался Деточкин-сын.
– Командировки кажутся подозрительными Любе. Она права, что не желает идти замуж за недотепу.
– Она это тебе говорила? – печально спросил Юрий Иванович.
В квартиру позвонили. Деточкин вздрогнул и перестал есть исторический суп.
Пришла соседка из квартиры сверху:
– Антонина Яковлевна, у вас не найдется щепотки соли?
Соседка целый день моталась по квартирам, выпрашивая одну луковицу, таблетку пирамидона, чаю на заварку, две морковки, ложечку сахарного песка или ломтик хлеба, у нее всегда не хватало только необходимых вещей. Остальное имелось в изобилии. Для нее переезд из коммунальной квартиры в отдельную обернулся трагедией.
– Спасибо, я отдам, – поблагодарила соседка, которая почему-то всегда забывала отдавать.
Хлопнула дверь. Деточкин снова вздрогнул.
– Это ты всегда такой после твоих командировок! – Мама гневно потрясла седой мальчишеской прической. – Я говорила с Любой, она со мной согласна: ты ненадежный человек.
– Но почему?! – вскричал Деточкин.
– Ешь второе! Перестань горбиться. Енисей перекрыли, а я не видела. Я пойду к твоему начальнику и скажу, чтобы тебя не гоняли в разные города, ты потом нервный!
Деточкин поперхнулся. Он верил, что мама может пойти к начальнику.
– Ты поставишь меня в неловкое положение… – сказал он, умоляюще глядя на маму.
– Вот, я купила на рынке черешню! Дерут спекулянты!
Ягода показалась Деточкину знакомой.
– Мне кажется, я уже ел эту черешню. Спасибо. – Он встал.
– Куда ты идешь? – требовательно спросила мать.
– Мама, мне уже тридцать шесть!
– Спасибо, что ты мне сообщил это, – поблагодарила мама, блеснув озорными глазами.
– Я всегда рад сообщить тебе что-нибудь новенькое, – немедленно включился Деточкин, – Я ведь беру пример с тебя!
– Тебе до меня далеко! – сказала мама. И они расстались, довольные друг другом…
Смеркалось. Деточкин вышел из дома и огляделся по сторонам. Приняв меры предосторожности, он поднял воротник пальто. Кепки на нем не было, иначе он бы надвинул ее на лоб. Слившись с толпой, Деточкин зашагал к метро. С противоположной стороны, тоже слившись с толпой, к метро шел Подберезовиков. Они двигались навстречу друг другу. Они сближались. В киоске у входа продавали "Вечернюю Москву". Деточкин встал в очередь. Подберезовиков встал за ним. Им дали два экземпляра газеты, сложенные вместе. Деточкин разнял их и одну газету отдал Подберезовикову. Они ехали рядом на эскалаторе. Оба читали. Они вошли в один и тот же вагон. Сели напротив друг друга. На следующей остановке в вагон вошла женщина с ребенком. Деточкин и Подберезовиков вскочили одновременно, уступая женщине место. Хорошее воспитание подвело Юрия Ивановича. Подберезовиков мельком взглянул на него. Через несколько секунд он вторично поглядел на своего соседа, теперь внимательней. Деточкин ощутил на себе взгляд. И, как бы невзначай, подвинулся к двери. Подберезовиков уже не выпускал его из поля зрения. Деточкин чувствовал это спиной, обернуться он не смел. Выйдя на перрон, Деточкин все-таки не удержался и посмотрел назад. Подберезовиков шел следом. Стараясь не бежать, Деточкин покинул станцию метро. На улице было почти темно. Толпы не было, и на этот раз смешаться было не с кем. Деточкин повернул налево, Подберезовиков повторил его тактический маневр. Деточкин поддал жару. Подберезовиков не отставал. Деточкин свернул за угол и перешел на примитивный бег. Невдалеке показалось спасительное здание районного Дворца культуры. Оно было построено в эпоху архитектурных излишеств. Деточкин спрятался за одно из них. Он стоял за колонной, не выглядывал и не дышал. Выждав несколько минут, он, крадучись, вошел в дворец. Первым, кого он увидел, был Подберезовиков.
Чтобы сохранить равновесие, Деточкин оперся на Доску почета активистов, которую украшал и его снимок. Подберезовиков молча смотрел на Деточкина. Он продолжал мучительно вспоминать: где он видел этого человека? С ним происходило то же, что часто бывает с каждым. Навязчивое желание восстановить в памяти дурацкий мотив, название скверной книги или фамилию гражданина, с которым тебя ничто не связывает, нередко портит в общем счастливую жизнь. Пока не вспомнишь то, что тебе нужно, не можешь делать то, что тебе необходимо. Подберезовиков напрягся. Его усилие не пропало даром.
– Я знаю, кто вы! – издал торжествующий клич Максим.
Лицо Деточкина стало серым, как фотография на Доске Почета.
– Все-таки я вас узнал! – не унимался Подберезовиков. – У меня отличная зрительная память. Профессия! – скромно добавил он.
Обмякший Деточкин неудержимо сползал вниз. Подберезовиков подхватил его:
– Вам плохо?
– Нет, я знал, на что иду!
– Новая роль?
– Теперь отыгрался!
– Не скромничайте, я видел вас в "Женитьбе". Вы колоссально играли Подколесина.
– Где вы видели? – переспросил Деточкин. Смысл слов Подберезовикова доходил до него с трудом.
– В клубе шоферов – на смотре.
Деточкин захохотал. Глядя на него, засмеялся и Подберезовиков. Они дружно ржали, испытывая взаимную симпатию.
– Так вы на репетицию… – заливался Деточкин.
– Ага! – покатывался Подберезовиков.
– Значит, будем играть вместе, – корчился Деточкин.
– Вместе… – умирал от смеха Подберезовиков.
Веяния времени коснулись и коллективов самодеятельности. Их стали укрупнять. Создавались народные театры, которые со временем должны были вытеснить театры профессиональные, в районном управлении культуры мыслилось, что артист, не получающий зарплаты, будет играть с большим вдохновением. Кроме того, актеры должны где-то работать. Неправильно, если они весь день болтаются в театре, как это было с Ермоловой и Станиславским.
Самодеятельный коллектив юристов, где выступал Подберезовиков, слили с самодеятельностью таксомоторного парка, где подвизался Деточкин. Все вместе стало называться – Народный Большой театр. И сегодня юристы впервые встречались с таксистами.
Главный режиссер собрал энтузиастов сцены в пустом зрительном зале.
– Товарищи! – заявил режиссер. – Звание народного театра ко многому обязывает. Кого вы только ни играли в своих коллективах, лучше не перечислять! Не пришла ли пора, друзья мои, замахнуться нам на Шекспира?
– И замахнемся! – поддержал Деточкин.
Объединение юриспруденции и авто слесарного дела в одно творческое хозяйство прошло безболезненно. Когда народные артисты дружной гурьбой высыпали из дворца, совершенно нельзя было разобраться, кто из них юрист, а кто таксист.
– Я люблю сцену! – возбужденно рассказывал Деточкин своему новому приятелю Максиму Подберезовикову. – Выходишь под луч софита в другом костюме, в гриме и парике – никто тебя не узнает!
Максим охотно с ним согласился.
– Я рад с вами познакомиться! – искренне сказал Юрий Иванович.
– Мы еще встретимся! – пообещал Подберезовиков.
Они разошлись, помахав друг другу рукой.
Пятнадцать минут спустя Деточкин, достав из кармана ключ, успешно отпирал дверь чужой квартиры. Он вошел в прихожую, беззвучно закрыл дверь и замер. Он не услышал ничего, кроме аритмии собственного сердца, потом он поглядел на вешалку. На ней одиноко висело женское пальто. Деточкин не взял его. Даже наоборот. Он снял свой плащ и повесил рядом, затем скинул ботинки и сунул ноги в шлепанцы. Вдоль стены Деточкин подкрался к комнате и… боязливо постучал. Никто не отозвался. Он отважился поступать вторично. И опять никакого ответа. Тогда Деточкин расхрабрился. Он слегка приотворил дверь и, извиваясь, протиснул в щель свое худосочное тело.
В комнате пахло чем-то яблочным, сдобным, и семейным. Втянув носом воздух, Деточкин решил остаться здесь навсегда…
Люба, упакованная в уютный домашний халат, сидела за столом и с аппетитом уплетала пирог собственного производства. Деточкину нравилось смотреть, как вкусно ест Люба.
У каждого бывает внутренний враг. Своим врагом Люба считала надвигающуюся полноту, хотя Деточкин категорически не разделял этой точки зрения. Люба истязала себя спортом и крутила до одури металлический обруч "хула-хуп". Ровно в одиннадцать часов утра Люба останавливала свой троллейбус и к ужасу пассажиров быстренько делала производственную гимнастику. Ценная инициатива передового водителя была поддержана управлением и внедрялась в жизнь по всем маршрутам.
Но ничего не помогало Любе. Она ограничивала себя во всем, кроме еды.
– Явился? – сказала Люба, налегая на пирог. – Где пропадал?
– Добрый вечер, Люба. Я был в командировке.
– Садись, если пришел, – разрешила Люба.
– Спасибо, – Деточкин присел на краешек стула.
– Пей чай!
– Спасибо.
– Ешь пирог!
– Спасибо. Большое спасибо! – изблагодарился Деточкин.
Люба пододвинула к нему варенье.
– Спасибо, – еще раз повторил затюканный Деточкин. Чтоб как-то начать беседу, он неуверенно сказал:
– в Москве тепло, можно сказать, жарко. А в Тбилиси просто жара!
– Я так и думала, что ты был в Тбилиси.
– А куда еще ехать?
– Тебе виднее. Может, ты в этом Тбилиси уже штампик в паспорт поставил!
Изумленный таким оборотом дела, Деточкин полез в пиджак и предъявил Любе свой неженатый паспорт.
– Это ничего не значит, – вздохнула Люба, – можно и без печати.
– Что ты, Люба! Без печати ничего нельзя!
– Нет, Юрий Иванович, что-то ты от меня скрываешь…
– Понимаешь, Люба, – стал запинаться Юрии Иванович, – я вот в первый раз поехал… в командировку… был уверен, что больше никогда не поеду… А потом еще раз поехал, как получилось – сам не знаю… Характер у меня, что ли, такой… вспыльчивый! Ну и делаю глупости. Сам понимаю – глупо и все-таки еду… в командировку…
– Подумай, что ты несешь! – вскричала Люба.
Стало очень тихо. Оба, и Люба и Деточкин, размышляли о неудавшемся счастье.
– Юрий Иванович! – официально заявила Люба. – Верни мне ключ!
– Насовсем? – дрожащим шепотом спросил Деточкин.
– Да, насовсем, – подтвердила Люба.
Глядя в непреклонные глаза, Юрий Иванович встал и положил ключ в тарелку, рядом с пирогом. Затем потоптался на месте, ожидая помилования. Затем попятился к выходу, не теряя надежды, что его остановят. Надежда не оправдалась, и он оказался в коридоре. Там он снял шлепанцы и долго-долго надевал ботинки. Никто ему не мешал. Взяв свой плащ, Деточкин вышел на лестничную площадку. Траурно хлопнула дверь.
Оставшись одна, Люба заплакала. Это было банально, зато естественно.
Раздался звонок.
Люба пошла отворить.
У двери сиротливо стоял Деточкин.
– Ты зачем звонишь? – горько спросила Люба
– Но у меня же теперь нет ключа…
ГЛАВА ШЕСТАЯ, в которой выясняется, что жить можно не только по паспорту, но и по доверенности.
По субботам и воскресеньям миллионы горожан, утомленных бензином, рвутся вон из любимого города. Через тысячи лет археологи раскопают стоянки современных дикарей и досконально изучат состояние консервной и ликеро-водочной промышленности середины двадцатого столетия.
Однодетные и более-детные горожане вынуждены общаться с природой весь летне-каторжный сезон. Они желают, чтоб их отпрыски максимально резвились среди чудом сохранившихся березок.
Те же грядущие археологи еще хлебнут горя с расшифровкой памятника неизвестному мученику, опутанному бронзовыми авоськами и бронзовыми детьми на фоне абстрактно-барельефной электрички. Этот монумент пока не воздвигнут. Но при первой возможности его изваяет какой-нибудь завалящий член Союза художников.
Летне-каторжный сезон начинается в январе, а иногда и раньше, ибо дачу нужно снимать загодя. Чем раньше, тем шире выбор. Дачевладельцы делятся на упрямцев, которые не сдают жилплощадь в аренду, на чудаков, сдающих по сходной цене, и на сволочей. Последние снимают денежные пенки с каждого миллиметра своей легальной частной собственности, выступающей под псевдонимом собственности личной.
Как и вся страна, Дима Семицветов был охвачен строительной лихорадкой. Страна строила коммунизм, Дима – дачу. "Каждому свое", – как говаривал в аналогичных случаях Сокол-Кружкин.
Еще в школе Дима учил – коллектив великая сила! Один в поле не строитель! Задумав вложить свои сбережения в недвижимую собственность, Дима возглавил дачно-строительный коллектив из себя самого и своего тестя.
Благодарное отечество выделило подполковнику в отставке Сокол-Кружкину тридцать соток Подмосковья. Получив надел, Семен Васильевич пошел по стопам Мичурина. От великого селекционера он отличался не только тем, что не был новатором. Сокол-Кружкин пристрастился исключительно к одной культуре – "клубника ранняя". Пока его старые боевые друзья трудились на целине директорами совхозов, поднимали в деревнях отстающие хозяйства и создавали животноводческие фермы, Семен Васильевич добивался высоких урожаев "клубники ранней" на собственном участке. Признательные москвичи платили ему за это на новых благоустроенных рынках немалые деньги.
То, что участок был оформлен на имя тестя, в общем, устраивало зятя. Конечно, лучше иметь дачу на свое собственное имя, но придут люди в синей форме, и невежливо спросят:
– Откуда у вас деньги?
К подполковнику в отставке они не придут.
Бежевая "Волга" тоже была записана не на Димино имя, а на жену. Дима ездил по доверенности. Доверенность была основой его существования. Он все делал по доверенности. Каждый раз, когда он должен был купить для дачи очередной гвоздь, Семен Васильевич нотариально доверял ему свое доверие. А гвоздей требовалось много! В нотариальной конторе Дима слыл своим человеком.
Доверенности преследовали Диму. Они снились ночами и являлись в бреду во время болезней. Ложась в постель, Дима подавлял в себе желание предъявить жене доверенность.
Такая жизнь не удовлетворяли денежного и мыслящего Семицветова, но выхода не было, особенно сейчас, в период разгула общественности и контроля, и за это Семицветов не любил Советскую власть. Советская власть платила ему той же монетой!
Было восхитительное, первостатейное утро. Превосходное подмосковное солнце замечательно освещало изумительную природу, окруженную со всех сторон добротным частоколом. За частоколом на своем участке ритмично махали лопатами Дима и Сокол-Кружкин. Оба были в противогазах. Противогазы по знакомству достал Семен Васильевич в краеведческом музее. Дело в том, что Дима хлопотал уже несколько дней и, наконец, сегодня утром добыл машину "левого" дерьма, и вот сейчас они удобряли им почву.
Инна не принимала участия в семейном воскреснике, она гуляла по великолепному смешанному лесу, где людей было больше, нежели деревьев. В многотысячном состязании любителей природы Инна заняла одно из призовых мест – она урвала два ландыша. Они были нужны ей для приготовления питательного весеннего крема "Светлого мая привет", придающего эластичность любой коже. Инна служила косметологом в Институте красоты, это создавало ей устойчивую независимость, столь необходимую в супружеском сосуществовании.
Инна вернулась домой, когда с удобрением было покончено. Стянув противогазы, мужчины отдыхали на куче строительного мусора.
– У Сигизмундова отбирают дачу. – Крикнула Инна, делясь сенсационной новостью, которой знакомые огорошили ее в лесу.
– И правильно отбирают! – загремел Сокол-Кружкин! – Давно пора! С жульем, допустим, надо бороться!
– Но почему он жулик? – искренне возмутился Дима. – Человек умеет жить.
– Ты мне скажи, – вошел в раж Семен Васильевич, – на какие заработки заместитель директора одноэтажной трикотажной фабрики отгрохал себе двухэтажный особняк?
– Это его дело, – примирительно вставил Семицветов.
– Нет, наше! – Праведный гнев обуял тестя. – Мы будем прост-таки нещадно преследовать лиц, живущих на, допустим, нетрудовые доходы!
– Папочка, заткнись! – нежно прошипела дочь.
Семен Васильевич захохотал:
– Ага, испугались! Кто ты есть? – повернулся он к Диме. – Вот дам тебе, прост-таки, коленом и вылетишь с моего участка!
Стращать Диму было излюбленной забавой тестя. Его солдафонский юмор постепенно приближал Диму к инфаркту.
– Я понимаю, Сокол Васильевич, – заикаясь, пролепетал Дима. – Вы шутите…
И он тоскующим взглядом обвел штабеля кирпичей и досок, "бой стекла" в нераспечатанной фабричной упаковке, младенчески-розовые плитки шифера и многое другое, купленное хоть и по доверенности, но на его кровные деньги.
Едучи и город на бежевой "Волге", Дима размышлял о своей собачьей жизни. Даже выходной не как у людей, а в понедельник… И эта идиотская зависимость от родственников. Вдруг Инна полюбит другого и уйдет? Тогда тесть вышвырнет его с дачи, а неверная жена выкинет на ходу из машины. Почему он должен строить благополучие на непрочном фундаменте женского постоянства?
Когда Дима слышал формулировку "нетрудовые доходы", ему хотелось кусаться! Он хлопочет с утра до ночи, всем угождает, гоняет по городу, имеет дело со всякой нечистью – с фарцовщиками и с тунеядцами, добывая у них иностранный товар… А когда он вынимает из клиента жалкий рубль, то подвергается при этом несоразмерной опасности! В его профессии, как у саперов, ошибаются только один раз! Почему он, молодой, с высшим образованием, талантливый, красивый, вынужден все время таиться, выкручиваться, приспосабливаться!
"Когда все это кончится?" – думал Дима и понимал, что никогда!
Он опять поставил машину за квартал от магазина и не заметил, что в скверу напротив укрылся за томиком Шекспира Некто в темных очках.
Этот Некто следил за тем, как Дима запирал машину, как шел пешком целый квартал и скрылся за углом, зайдя в комиссионный магазин.
Дима приступил сегодня к торговле в весьма раздраженном состоянии.
– Мне нужен заграничный магнитофон – английский, ну, американский… – интимно сказала усатая покупательница, перегнувшись через прилавок и положив при этом многопудовую грудь на телевизор "Рекорд".
– Нету – коротко ответил Дима, "хоть бы побрилась", – думал он, с омерзением глядя на ее усы. Заметив что "Рекорд" в опасности, Дима потребовал:
– Уберите это с телевизора!
Дама послушно отодвинулась и, перейдя на хриплый шепот, спросила:
– Скажите, пожалуйста, кто из вас Дима?
– Ну, я Дима, что из этого? – продолжал хамить продавец.
– Я от Федора Матвеича.
– Какого еще Федора Матвеича?
– Приятеля Василия Григорьевича…
– Ну, ладно, предположим…
– Мне необходим заграничный магнитофон!
– Есть очень хороший – советский!
– Не подойдет! – отрицательно пошевелила усами покупательница.
– Заграничный надо изыскивать… – задумчиво протянул Семицветов, привычно становясь на стезю вымогательства.
– Я понимаю! – Дама имела опыт. – Сколько?
Дима растопырил пятерню.
– Пятьдесят новых? – переспросила ошарашенная покупательница.
– А как же? Нужно узнать, нужно привезти, нужно попридержать… Оставьте телефончик…
В это время человек в темных очках, спрятав Шекспира в портфель, покинул сквер и, не торопясь, подошел к витрине комиссионного магазина. Он делал вид, что разглядывает норковую шубу, на самом деле он высматривал Семицветова. "Занят, – удовлетворенно подумал Некто. – И нескоро освободится. Приступим к делу!"
Он фланирующей походкой направился к диминой "Волге", небрежно насвистывая: "А я иду, шагаю по Москве" и зорко оценивая переулочную обстановку. Это был знаменитый Двестилешников переулок, где автомобили, пешеходы и магазины смешались в одну оживленную кучу. Некто протолкался к "Волге" и оперся о бежевое крыло. Ни одна живая душа не обращала на него ни малейшего внимания, вдруг у места, где назревало преступление, объявился милиционер. Некто отпрянул от машины. Рядом оказался табачный киоск.
– Пожалуйста, "Беломор" и спичек!
– "Беломора" нет, – ответил киоскер, облезлый и грустный старик в черных канцелярских нарукавниках.
– Тогда дайте сигареты "Друг".
Купив сигареты, Некто обернулся, милиционера подхватила воскресная толпа и унесла в неизвестном направлении. Человек, собирающийся украсть машину, закурил.
"Час пробил!" – высокопарно подумал он и незаметно надел хлопчатобумажные перчатки. Достав из портфеля отмычку, он в мгновение ока вскрыл машину. Через еще одно мгновение он уже сидел за рулем. Потушив сигарету, он, конечно, спрятал окурок в карман, снова огляделся по сторонам, но уехать не удалось! К тротуару подкатило такси и стало вплотную к его "Волге. Некто обернулся – сзади, также вплотную стоила – "Татра". Беззаботный таксист вышел из машины и лениво заковылял покупать папиросы. Мысленно прокляв его, человек в темных очках вынул из портфеля томик Шекспира и притворился, что увлечен бессмертными стихами. Наконец такси отъехало. Но в этот момент постучали в окно. Пришлось опустить стекло. У бежевой "Волги" нервно сучил ногами толстенький мужчина с чемоданом на молниях.
– Это ваша машина? – заискивающе спросил толстенький.
– Моя! – ответил Некто. Он не мог ответить иначе.
– Будьте любезны! Умоляю вас! Я спешил к такси. Оно исчезло. Я опаздываю на поезд. Подвезите, пожалуйста. На Курский вокзал!..
Некто мучительно размышлял. Пассажир рядом, все-таки маскировка. Какой нормальный вор угоняет малину вместе с пассажиром?
– Садитесь, пожалуйста!
Рассыпаясь в благодарностях, толстенький влез в машину вместе со своим чемоданом.
Злоумышленник вставил ключ в зажигание, чтоб завести "Волгу", но она отчаянно завопила! Сработал тайный сигнал, поставленный знакомым Диминым электриком. Некто с отличной скоростью выскочил из машины и затерялся в толпе. Машина продолжала надсадно гудеть, собирая зевак. Поняв, что попал в переплет, пассажир тоже предпринял попытку скрыться, но было уже поздно.
С криком "Не отпускайте вора!" гигантскими кенгуриными прыжками мчался Семицветов.
– Я не вор| – оправдывался толстенький. – Я опаздываю на поезд! Вот у меня билет!
– Предусмотрительный! Все подготовил! – ехидно заметил кто-то, а Дима, выхватив билет, строго распорядился:
– Держите его! – и стал отключать сигнал.
Через семнадцать минут к месту происшествия примчалась синяя оперативная машина с красной полосой, известная под названием "раковая шейка". Из нее выскочили: Подберезовиков с блокнотом, Таня с саквояжем, юноша с фотоаппаратом и сержант милиции.
– Кто владелец? – грозно спросил следователь.
– Я… – оробел Дима и показал на толстенького. – Мы вора схватили!
– Я не вор! – в сотый раз повторил толстенький – Я опаздываю на поезд, а он отобрал у меня билет! виола с фотоаппаратом щелкнул крупным планом сначала Диму, а затем толстенького. Оба затихли. Таня, не теряя времени, снимала с дверцы машины отпечатки пальцев.
– Ваши документы! – вежливо обратился Подберезовиков к задержанному. – И документы на машину, – сказал он Диме. – Разбираться будем не здесь. Кто свидетель?
– Я! – бодро откликнулась женщина с хозяйственной сумкой. – А что случилось?
– Я не вор! – безнадежно повторил толстенький. – Вор сбежал! К сожалению, я не запомнил его лица, – добавил он, ухудшая этим свое положение. – Я опаздываю на поезд!
Он поглядел на часы:
– Впрочем, я уже опоздал!..
Таня нашла в машине томик Шекспира, забытый злоумышленником.
– Ваша? – следователь показал книгу Диме.
– Что вы! – ответил тот.
– Ваша?
Толстенький покачал головой. В подобную передрягу он влипал впервые в жизни.
– Я свидетель! – Продавец табачного киоска появился возле машины и сразу стал центром внимания.
Фотограф с восторгом набросился на него со своим объективом.
– В профиль я получаюсь лучше! – намекнул киоскер.
Его сняли в профиль.
– Я начну с самого начала, – не без торжественности приступил к рассказу старик. – Сегодня не завезли "Беломор". Я уже устал отвечать: нет "Беломора"!
– Ближе к делу! – попросил следователь.
– Молодой человек, в вашей профессии нельзя торопиться. "Беломор" – это деталь для следствия. Он тоже просил "Беломор". А потом купил сигареты "Друг" Тридцать копеек пачка, на коробке собака, я подумал: почему он нервничает? Вам интересно?
– Очень! – ответил Подберезовиков.
– Он высокий, сутулый. Лицо обыкновенное. Даже симпатичное лицо. Ходит с портфелем. Тот, кто курит "Беломор", не курит сигареты с собакой на коробке, они дороже и создают другое настроение. А это его сообщник. – Он показал на пришибленного толстенького. – Они посовещались, и он тоже влез в чужую машину! Они хотели удрать вместе!
– Я не сообщник! – нищенски затянула жертва. – Я просто невезучий, несчастный человек. У меня горит путевка в Сочи!
Толстенькому стало жутко. Он осознал, что вместо курорта едет в тюрьму!
ГЛАВА СЕДЬМАЯ, В которой бежевая «Волга» еще раз подвергается нападению.
Назавтра после работы Деточкин привычно маячил на остановке. Когда подошел желанный троллейбус, Юрий Иванович, как и все пассажиры, проник в него с задней площадки. Несмотря на роман с водителем, Деточкин не разрешал себе ездить без билета. Он аккуратно проделал все процедуры, связанные с бескондукторным обслуживанием, и оказался в Любиной кабине.
– Следующая остановка – Пушкинская площадь! объявила в микрофон Люба, искоса поглядев на Деточкина.
– Люба, я должен с тобой поговорить!
Люба промолчала. •
– Люба, я пришел с тобой мириться!
– А мы и не ссорились! – холодно ответила Любовь. Она следила, кончилась ли посадка.
– Можно ехать! – позволил Деточкин. – Одни сошли, другие сели.
Троллейбус покатил дальше.
– Зачем нам ссориться, Люба? Мы же с тобой близкие люди!
Люба горестно усмехнулась:
– Близкие люди знают все друг про друга! А ты все время что-то от меня скрываешь. Был шофером, вдруг становишься страховым агентом! Потом эти командировки… неожиданные… Какие? Почему?
Деточкину было противно лгать Любе, но сказать правду он не смел:
– Когда-нибудь ты все поймешь. Только чем позже это случится, тем лучше…
– Ты пришел издеваться надо мной, Юрий Иванович? – Люба устала от тайн Деточкина. – Перестань меня мучить, а то я задавлю кого-нибудь!
