Текст книги "Баку + Симона = .."

Автор книги: Эльчин Гасанов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)

– Послушайте, милейший, не берите это в голову.

Что вам до золота, у вас такая прекрасная подружка.

Симона опустила глаза, исподлобья глядела на Баку.

– Прощайте, – бросил Баку, у него был уже хулиганский вид.

Он открыл дверь кабинета и вышел, за ним волоча свои ноги на высоких каблуках, поплелась Симона.

Дверь закрылась, мэр остался один. С минуту он сидел в

нерешительности. Потом вздохнул и провел ладонью по лицу. Зазвонил его мобильник. Мэр рассеянно ответил

– Я послал его к вам. Посмотрите, в чем тут дело, мне кажется, интересный экземпляр. Как вы думаете, доктор? Интересно, нет? У него странные слова из физики. По-моему, насмотрелся военных фильмов.

Голос в трубке отвечал ему. Мэр слушал и кивал головой.

– Минутку, я запишу... – Он поискал свою авторучку. – Подождите у телефона, пожалуйста. Я ищу кое-что...

Он ощупал карманы.

– Ручка только что была тут. Подождите...

Он отложил телефон, оглядел стол, посмотрел в ящик. Потом окаменел, оцепенел. Золотая фляга превратилась в ржавое железо. Золотое кресло поблекло.

Медленно сунул руку в карман и пошарил в нем. Двумя пальцами вытащил щепотку чего-то. На промокательную бумагу на столе высыпалось немного желтовато-красной ржавчины.

Некоторое время мэр сидел, глядя перед собой. Потом взял

мобильник.

– Ашхен, – взволнованно и бессвязно пробормотал он, – положите трубку. – Он услышал щелчок и набрал другой номер на своем сотовом. – Алло, командир! Каждую минуту мимо вас может пройти

парень с девушкой, пока они не улетели, остановите его. Если

понадобится, застрелите их, ни о чем не спрашивая, убейте их обоих, ясно? Убейте! Говорит мэр. Да... убейте их...обоих.... вы слышите? Вы все поняли? – энергично кивая орал в телефон мэр.

– Но... позвольте... – возразил удивленный голос на другом конце, – я не могу... просто не могу!

– Что вы хотите сказать, о Аллах? Как так не можете? – истерично выкрикнул мэр.

– Потому что... – голос прервался. В аппарате слышалось взволнованное дыхание командира. Мэр потряс телефоном.

– Внимание, тревога, все к оружию!

– Я никого не смогу застрелить, – ответил седоусый командир.

Мэр тяжело сел, с полминуты задыхался и жмурился. Он ничего не видел и не слышал, но он знал, что там, за этими стенами, весь город превращался в ржавую массу. Золотые реки в один миг остановились, заржавели, золотые сверкающие строения превратились в убогие железные коробки. Буря поднялась, внезапно налетел ветер, ураган, люди закрывали лавки, бежали через дорогу. В один эпизод все перемешалось, все потеряли самообладание. Кругом паника, душевное онемение, все цеплялись друг за друга.

Золотые дороги в одну секунду превращались в металлические автобаны. Все рявкало, грохало. Золотоград осиротел.

– Господин... – завизжал командир, видевший все это. – Клянусь вам...Честно...

– Слушайте, слушайте меня! – закричал торопливо мэр. – Идите за ними, задержите их руками, задушите их, закопайте, убейте, остановите их! Остановите! Я сейчас буду у вас! – и он бросил трубку.

По привычке он выдвинул нижний ящик стола, чтобы взять револьвер. Кожаная кобура была наполнена бурой ржавчиной. Он с проклятием отскочил от стола, бешеным темпом отправился вниз, остановился на пол пути. Забежал в туалет, заперся, подошел к окну, взглянул в окно. Убитый горем, посмотрел на птицу, она смеялась, порхая крыльями.

– Ужасное положение! О – хо – хо – хо – хо!!!!! – стал рыдать со смеха мэр. – Бурлюм, топалах! Топалах! А – ха – ха – ха!

7.

После того, что произошло в Золотограде, Баку с Симоной решили обратно лететь в Азербайджан.

Золото мира исчезло, теперь войн не будет, можно возвращаться.

По пути Симона несколько раз пилила Баку.

– Почему ты мне не говорил о своих научных делах?

– Да времени не было все, – уклонился от ответа Баку.

Симона не видела его глаз, чтоб понять его искренность. Баку был в черных очках. Они целенаправленно летели над горами, лесами.

– За нами может быть погоня, Симона, так что будем осторожны, – он посмотрел на зеркало в салоне. – По моему погони нет.

Все вертелось перед лобовым стеклом, кружилось, подпрыгивало. Мимо пролетела машина воздушной полиции. Симона откинула голову на спинку сиденья. Она устала от пережитого потрясения, была удивлена широкими научными познаниями Баку.

Так они благополучно долетели до города Баку, вплотную подъехали к дому на гладком шоссе, со скрежетом остановили.

Выключив мотор, они просидели в салоне минут пять, глядя на квадратную площадь перед домиком Баку. Она была покрыта толстым слоем зеленой и розовой краски.

Лениво зашли в мертвенно – бледный дом, Баку от усталости плюхнулся в кресло, тяжело выдохнул. В его облике было нечто дикое, индейское, колдовское, мифическое.

Симона закрыла дверь, щелк, вошла в комнату. Потупила глаза, присела рядом с Баку. Хотя обстановка в комнате носила модерно – драматический характер, но царила унылость.

– Баку, а мама мне в детстве говорила, что ты с принцем будешь жить в золотом городе, как я ей поверила. Дура я! – динамично гримасничая воскликнула Симона.

– Все это сказки, милая, ты была ребенком, – он ее жалел в максимально большей степени, чем этого требовалось.

– Это ты все испортил своим первобытным экспериментом. Мы были у цели, как было все соблазнительно, а ты взял, да превратил все золото в железо, и все алмазы и золота почернели. Ну почему, почему нет счастья на земле?!

– У Аллаха счастья мало в запасе, в заначке, поэтому не все люди живут счастливо. Счастья не для всех поровну.

Симона отошла к окну, руки в карманах, поглядела на улицу. Стало очень тихо, устрашающе тихо. От такой тишины становилось неприятно, жутко.

Не слышно было даже мухи, комара, шмеля. Ничего! Комната напоминала склепоподобную темницу.

Кругом тоскливая тишина, тишина обволакивала, убаюкивала, затормаживала все желания. Беспокойство нарастало, герметическое уединение требовало плача. Внутри все обмирало, изнывало.

'Почему, почему мне в жизни не везет. Ну почему! А я так верила маме, думала, надеялась, что с принцем, с этим Баку надолго устроимся в золото – бриллиантовом городке. Мы уже были там. И вот, бац! – все коту под хвост.

В этот момент ее мобильный телефон зазвонил. Звонила ее мама. Она с заплаканными глазами крикнула в аппарат:

– Ты меня обманула мама! Сказок не бывает! Чуда тоже не бывает! Оно бывает лишь во сне!

8.

Баку с Симоной скучали, бродили молча, кушали пирожки с капустой. Усердно жевали.

Потом устраивали романтические полеты над городом, при лунном свете кружили над домами.

В 11 вечере, пролетая над старой эстакадой, Баку сбили старую черную машину 'Штампс', за рулем которой находился светленький мальчик. Машина опрокинулась влево, оглушительным ревом пошла вниз, ударилась о большой камень. Повалил густой дым.

Тут же Баку спустил свою тачку вниз, они с Симоной высвободили раненного пацана. Им оказался 14 летний юноша в белой майке с красными щеками, звали его Абок. У него были коститые колени,

Большой живот.

Он улыбнулся, подал руку. Так они и подружились. Абок появился в жизни Баку и Симоны неожиданно, как с неба свалился.

Он не имел семью, приехал в Азербайджан из Чили. Предварительно удостоверившись, что все нормально, ничего не сломано, не задето, Баку его приютил у себя дома, стали они жить вместе. Так и подружились.

Часто ходили к подножию горы подышать воздухом, поболтать.

Абок оказался очень разговорчивым малым, фонтан анекдотов, приколов.

Что примечательно, после появления в их доме Абока, прямо во дворе Баку стал цвести большой фикус.

Он цвел и цвел, как большое табачное дерево, распуская свои пампады.

– Гляди, странно как – то, – обратилась Симона к Баку. – Этого фикуса не было раньше.

– Да...я тоже это заметил. Может это случайность, – зевнул Баку.

Но однажды Баку с Симоной вернувшись домой, застали Абока без сознания, и вместо лица у него была... кровавая маска, на которой торчало совершенно обнаженное, не закрывающееся веком глазное яблоко. Позже выяснилось, что на несчастного ребенка напала обезьяна шимпанзе, которая сбежала с зоопарка. Но обезьяна 'напала и покусала'. Случилось нечто ужасное: животное сняло скальп с головы Абока, с его черепа и лица...

Вмешательство врачей мало что изменило: мальчик остался жив, но лица у него не было. Вместо лица – грубое нагромождение кое-как затянувшихся лицевых мышц.

Абок долго ходил с забинтованным лицом. Симона убрала из дома все зеркала. Но однажды она, придя домой, обнаружила, что тугая повязка на голове и лице Абока сидит неплотно. И когда в столе Симона обнаружила крохотное зеркальце, она всё поняла: Абок втайне от них разбинтовал лицо и разглядывал в зеркало свой нынешний облик. Затем молча заново обвязал себя. Он все понял.

День и ночь Симона с Баку дежурили у его изголовья, но Абок ходил по комнате, но на улицу выходить стеснялся. Но в том и дело, что как он таинственно появился, так и исчез. Следующим утром Баку обнаружил, что Абока дома нет, но он оставил записку.

'Не корите мня, друзья. Ухожу на войну. Вы же знаете, повсюду войны, а мне уже нечего терять. Прощайте!'

Баку с Симоной сконфузились, вспоминали Абока. Он им запомнился пацаном с какой то райской простодушностью.

Несколько раз Баку заявлял в полицию об исчезновении Абока, начались поиски, но все безуспешно. Абок исчез. Опять Баку с Симоной стали скучать, часто его вспоминая.

Симона в каждой пролетающей птице хотела узнать глаза Абока.

'Может, он уже умер, превратился вот в этого чирикающего воробья – думала Симона.

Через три месяца в дверь дома Баку постучался полицейский в красных погонах.

– Вы и есть Баку, с которым жил Абок Аджан? – спросил полицейский пошлым слогом

– Да, а что случилось?

– Его убили на фронте в Туполево. Сегодня утром. Он был великолепным снайпером, всегда любил ходить в маске. Поубивал примерно 40 вражеских солдат. Я прибыл сюда вас уведомить об этом.

После этого полицейский ушел, оставив Баку в оцепенении. Он тут же позвонил Симоне, та быстренько примчалась. Баку все ей рассказал.

Оба молча присели на лавочке перед домом. Симона медленно обернулась в сторону фикуса.

– Смотри Баку, фикус завял! – выкрикнула она, указав на понуривший зеленый стебель.

Фикус в самом деле упал на бок, полностью иссох, зачах, а к вечеру превратился в прах.

– Симона, останься сегодня у меня. Переночуй, хорошо?

– Боишься один оставаться?

– Не важно. Останешься?

– Хорошо.

Они зашли домой. Целый вечер просидели у камина, Баку не снимая черные очки, разглядывал цветной журнал, Симона задумчиво глядела на него.

Через час стали собираться спать.

9.

Однажды Баку прилетел на своем 'Бэмри' домой раньше обычного, приземлился у дома, выскочил из кабины, направился к порогу. У порога его встретил садовник Чечя, 30 летний пузатый мужчина.

Он сообщил Баку, что Симона дома держит большой сундук, а в сундуке спрятался ее любовник.

– Пока вас не было дома, трое рабочих притащили тот сундук к вам домой. Когда ушли рабочие, я заподозрил что – то неладное. Мне кажется, в сундуке кто – то есть.

Баку оцепенел, решил проверить слова Чечи.

Вошел в квартиру, устремился в комнату Симоны, увидел, как она сидит перед большим и очень красивым сундуком, протирает пыль с него. Деревянный сундук, расписанный лебедями, был с огромным вместилищем. Было ясно, что в таком большом сундуке может спрятаться человек.

– Симона, что в сундуке? – спросил Баку.

– Это?....я не знаю...– Симона растерялась.

– Как это не знаю, – исподлобья взглянул на нее Баку.

– Ключа нету, ключа! – воскликнула Симона.

– То есть как это?

– А вот так, – склонила голову, как бы размышляя.

– Ничего, я попытаюсь открыть, ты только выйди, – сказал он почти шепотом.

Симона выскочила из комнаты, Баку призвал на помощь Чечю.

Попросил его притащить с собой отмычку. Чечя принес отмычку, передал ее Баку. Баку встал перед сундуком, думал очень долго, не мог понять, в чем дело. Хотел употребить свой разум на поиск истины. Потом попросил Чечю позвать двоих рабочих. Ночью того же дня они не мешкая, вчетвером потащили сундук на улицу, в палисадник, закопали его в черную землю под тутовым деревом. Так и не открыли, не узнали, что в нем было.

– Так будет лучше, – вздохнул спокойно Баку.

О сундуке между ним и Симоной больше не было и речи.

10.

С тех пор прошло два года. Баку продолжал дружить с Симоной.

Однажды Баку проснулся среди ночи, ощутив у себя на

шее чьи-то пальцы.

В густой тьме он скорее угадал, нежели разглядел

невесомое тело, нависшее прямо над ним:

Симона пристраивалась так и этак, норовя трясущимися

руками сдавить ему горло.

Он широко раскрыл глаза. До него дошло, что она задумала.

Это было так нелепо, что он едва не расхохотался!

Симона отважилась на убийство!

От нее пахло апельсиновым соком. При этом она досадливо отдувалась, ее руки вспотели, и тут у нее вырвалось:

– Ну и?

'А может, взять да резко включить свет, чтобы застигнуть

ее врасплох? Дура – дурой, тупая курица, оседлала постылого парня,

а ему хоть бы что – вот смеху-то будет!' – думал про себя Баку.

Баку промычал что-то невнятное и зевнул.

– Симона?

Ее руки так и застыли у него на ключице.

– Ты уж, будь добра... – он повернулся на бок, словно

в полусне, – того... сделай одолжение... – еще один зевок,

– отодвинься... на свой край. Что? Ох, как хорошо-то.

Симона заворочалась в темноте. Он услышал, как звякнули

кубики льда. Это она нацедила очередную порцию текиллы.

Назавтра, в ясный теплый полдень, ожидавшие гостей старики

– Баку с Симоной – устроились на террасе и протянули друг

другу бокалы. Он предложил ей сироп, а она ему – чай.

Наступила пауза: каждый внимательно изучал напиток и

не торопился подносить его к губам. Когда Баку вертел свой

бокал в руках, у него на скрюченном пальце сверкнул и заиграл

крупный бриллиантовый перстень. Его передернуло, но в конце

концов он собрался с духом.

– Знаешь, Симона, – начал он, – а ведь ты уже одной ногой

в могиле.

Симона высунулась из-за букета нарциссов, стоявшего

в хрустальной вазе, и бросила взгляд на усохшего, как мумия,

Баку. У обоих затряслись руки, оба это заметили. Сегодня,

по случаю прихода гостей, она натянула густо-синее платье,

на которое ледяными нитями легло тяжелое колье, вдела в

уши искрящиеся шарики-серьги и ярко накрасила губы.

– Как странно, милый, просто уму непостижимо, – манерно

проскрипела Симона. – Не далее как минувшей ночью...

– Ты то же самое подумала обо мне?

– Надо бы кое-что обсудить.

– Вот и я о том же. – Подавшись вперед, он застыл в

кресле, как восковая фигура. – Дело не срочное. Но на тот

случай, если я тебя прикончу или ты – меня, нам нужно друг друга обезопасить, верно? И нечего на меня таращиться, милая. Думаешь, я не видел, как ты ночью надо мной суетилась? Примеривалась, как бы ловчее ухватить

за горло, звенела стаканами, уж не знаю, что еще.

– О Аллах. – Напудренные щечки Симоны вспыхнули. -

Выходит, ты не спал? Какой ужас. Извини, я должна прилечь.

– Потерпишь. – Баку преградил ей путь. – Случись мне

первым отправиться на тот свет, тебя нужно оградить от

подозрений, чтобы все было чики – пики. То же самое

нужно организовать и для меня – на случай твоей кончины. Какой

смысл планировать устранение другого, если за это

самому придется отвечать перед законом?

– Резонно, – согласилась она.

– Так вот, я предлагаю... как бы это сказать... время

от времени обмениваться любовными записочками. Не скупиться

на нежные слова в присутствии знакомых, делать друг другу

подарки, и так далее, и тому подобное.

– Надо признать, голова у тебя варит неплохо, – сказала

она.

– Если мы будем изображать безумную, проверенную временем

любовь, ни у кого не возникнет и тени подозрения.

– Положа руку на сердце, Баку, – устало произнесла

Симона, – мне совершенно все равно, кто из нас первым отправится

в мир иной. Ты мне никогда не нравился. Да, я была в тебя

влюблена – но то было в детстве. Но ты так и не стал мне другом.

– Не умничай, – перебил он. – Мы с тобой – вздорные юноши, нам нечего ловить, нам только и осталось, что устроить

похоронный балаган. Но игра со смертью будет куда

увлекательнее, если договориться о правилах и создать друг

другу равные условия. Кстати, давно ли ты надумала меня

укокошить?

Она заулыбалась.

– Помнишь, на прошлой неделе мы летели в горы на пейзаж? Но возвращался ты один, помнишь? И чуть не взорвался.

– Аллах – Аллах! – Он расхохотался. – Я-то подумал,

это произошло случайно.

– Нет милый, это отключила тормоза.

Его согнуло от смеха.

– Ну, ладно. Зато ты неделю назад грохнулась на пороге. А

ведь это я смазал порог лаком!

Она инстинктивно ахнула, пригубила текиллу и замерла.

Угадав ее мысли, он покосился на свою рюмку.

– Это, случаем, не отравлено? – он понюхал содержимое.

– Вот еще, – ответила она и, как ящерица, быстро и

боязливо тронула кончиком языка сладкий напиток. – При вскрытии

в желудке найдут следы яда. Ты лучше душ проверь. Я установила

предельную температуру, чтобы тебя хватил удар.

– В жизни не поверю! – фыркнул он.

– Ну, допустим, замышляла – призналась она.

В парадную дверь позвонили.

Симона просияла:

– Совсем вылетело из головы: у нас же сегодня гости! Это

Гасанчик с женой. Он, конечно, ужасный пошляк, но ты прояви

терпение. И надень очки.

– Да уж, надо бы. Очередная попытка меня поймать? Не намазала ли ты очки отравой?

– Жаль, не додумалась! Ну, шагом марш!

И они, взявшись под ручку, с фальшивым хохотом направились

к порогу встречать гостей, о которых чуть не забыли.

Начали с коктейлей. Баку с Симоной сидели рядышком,

держась за руки, как школьники, и натужно смеялись незатейливым

анекдотам Гасанчика. Сверкая фарфоровыми улыбками,

они приговаривали:

– Надо же, как смешно! И тут же – друг

другу на ухо:

– Какие есть задумки? – Электробритву в ванну?

– Неплохо, неплохо!

– А Гейдар ему и говорит... – рокотал Гасанчик.

Стараясь не шевелить губами, Баку прошептал Симоне:

– Знаешь, моя неприязнь к тебе уже бьет через край, как

первая любовь. А теперь, в довершение всего, ты склоняешь меня

к тяжкому преступлению. Как тебе это удается?

– Учись, пока я жива, – так же тихо ответила Симона.

В гостиной зазвучали раскаты смеха. Обстановка

разрядилась, стала непринужденной и даже легкомысленной.

– А Абуля ему и говорит: 'Сначала ты, потом я!

– торжествующе закончил Гасанчик.

– Ой, хохма! – раздался новый взрыв хохота.

– Ну-ка, дорогой мой, – Симона повернулась к Баку,

– теперь ты что-нибудь расскажи. Но прежде, – со значением

добавила она, – спустись в погреб, милый, принеси вина.

Гаснчик – сама любезность – вскочил с кресла.

– Позвольте, я схожу!

– Ах, что вы, Гасан, ни в коем случае! – Симона

отчаянно замахала руками.

Но Гасанчик уже выскочил из комнаты.

– О Аллах, – ужаснулась Симона.

В тот же миг из погреба донесся отчаянный вопль, а затем

– оглушительный грохот.

Симона засеменила на помощь, но через мгновение вернулась,

сдавив рукой горло.

– Бэлла, крепитесь, – простонала она. – Надо спуститься

и посмотреть. Кажется, Гасанчик упал с лестницы.

На следующее утро Баку, шаркая, переступил через

порог; он прижимал к груди обтянутый бархатом футляр размером

примерно метр на полтора, с закрепленными в гнездах

пистолетами.

– Вот и я! – прокричал он.

Ему навстречу, позвякивая браслетом, вышла Симона: в одной

руке она держала ром с содовой, а другой опиралась на

тросточку.

– Это еще что? – недовольно спросила она.

– Сначала ответь, как здоровье Гасанчика?

– Порвал связки. Жаль, что не голосовые.

– Надо же, как некстати подломилась эта верхняя ступенька.

– Он повесил футляр на свободный крючок. – К счастью, слазать

в погреб вызвался Гасанчик, а не я.

– Скорее к несчастью. – Симона залпом осушила бокал. -

Теперь объясни, что это значит.

– Я ведь коллекционирую старинное оружие. – Он указал

на пистолеты в кожаных гнездах.

– Ну и что?..

– Оно требует ухода. Пах – пах! – ухмыльнулся он.

– Коллекционер застрелил жену во время чистки дуэльного

пистолета. 'Я не знал, что он заряжен', – повторяет безутешный

вдовец.

– Один-ноль в твою пользу, – сказала Симона.

Через час он принялся чистить коллекционный револьвер и

едва не вышиб себе мозги.

Симона прибежала, застыла в дверях.

– Подумать только. Ничто тебя не берет.

– Заряжен, Аллах – Аллах! – Трясущейся рукой он поднял

револьвер. – Он же не был заряжен! Неужели...

– Неужели что?

Он выхватил три других экспоната.

– Все до единого заряжены! Это ты!

– Конечно я, – не стала отпираться Симона. – Пока ты

обедал. Наверно, чаю хочешь. Пошли.

В стене зияло пулевое отверстие.

– Какой, на фиг, чай? – взвился он. – Неси черное пиво.

Настал ее черед делать покупки.

– В доме завелись летучие тараканы. – Что-то со стуком

перекатывалось у нее в сумке. По всем комнатам без промедления

были расставлены ловушки для тараканов; на подоконники, на столах, кресле, в общем, везде.

– Теперь летучим тварям спасенья нет, – заявила она, щедрой

рукой рассыпая отраву на полках со съестными припасами.

– Роешь мне яму, – заметил Баку, – и сама же в нее

попадешь.

– Не дождешься. И вообще, жертве должно быть все равно,

как отдать концы. Все равно ведь превратимся в птицу. Нет разве?

– Но такой садизм – это уж слишком.

– Мелочь это. Чтобы тебя навеки перекосило, милый мой,

достаточно подмешать тебе в какао одну-единственную щепотку

мышьяка!

– Имей в виду, – выпалил он в ответ, – у меня есть рецепт

гремучей смеси, от которой тебя и вовсе разнесет в клочья!

Она присмирела.

– Ладно, Баку, не стану же я подсыпать тебе мышьяк!

Он поклонился:

– Тогда и я не стану подсыпать тебе гремучую смесь.

– Договорились, – сказала она.

Смертельные игры не прекращались. Он купил самые

большие крысоловки, чтобы расставить в закутках коридора.

– Привыкла расхаживать босиком – вот и получай: увечье

невелико, а заражение крови обеспечено!

Тогда она усеяла все диваны булавками для чехлов. Стоило

ему провести рукой по обивке, как из пальцев начинала сочиться

кровь.

– Ой блин! – Он зализывал ранки. – Это что, отравленные

стрелы из африканского Кельмаджаро?

– Нет, что ты: самые обычные ржавые иглы от

противостолбнячных инъекций.

– Ну и ну, – только и сказал он.

Несмотря на быстро подступающую немощь, Баку

оставался заядлым автомобилистом. Его частенько видели за

рулем, когда он с азартом гонял по небу свой желтый 'Бэмри', парил над холмами и равнинами.

Как-то вечером он позвонил из Сумгаита.

– Симона? Представляешь, я чуть не рухнул в пропасть.

Правое переднее крыло отлетело на ровном месте!

– Я рассчитывала, что это произойдет на пике!

– Ну, извини.

– В журнале 'Пассаж' показывали, как это делается: ослабляешь болты – и дело с концом.

– Ладно, я – козел, – сказал он. – А у тебя-то

что новенького?

– На лестнице оторвалась ковровая дорожка. Слуга Аким плечо вывихнул.

– Бедняга Аким!

– Я ведь теперь его всюду посылаю вперед. Скатился

кубарем, все ступеньки пересчитал. Его счастье, что не умер, лишь вывих.

– Неровен час, он по нашей милости отправится на тот

свет.

– Ты шутишь? Аким мне – как родной!

– В таком случае дай ему расчет, а сама подыскивай

нового слугу, или служанку. Окажись она между двух огней, ее, по крайней мере, будет не так жалко. Страшно подумать, что на Акима может упасть огромная люстра или, к примеру...

– Люстра, говоришь? – вскричала Симона. – А ведь ты возился

с хрустальной люстрой из Эрмитажа, что досталась мне

от бабушки! Вот что я вам скажу, господин хороший: руки прочь

от этой люстры!

– Молчу, молчу, – пробормотал он.

– Нет, надо же было додуматься! Этим хрустальным подвескам

нет цены! Да если они, упав, не укокошат меня на месте, я и

на одной ноге доскачу, чтобы прибить тебя, а потом

откачаю и еще раз прибью!

Как-то вечером, отужинав, Баку вышел на террасу

с сигарой. Вернувшись в комнату, он обвел глазами стол:

– А где же твой пирожок с кремом?

– Угостила новую горничную. Мне не хотелось сладкого.

– Ты соображаешь, что делаешь?

Она вперилась в него ненавидящим взглядом:

– Не хочешь ли ты сказать, что пирожок был отравлен?

В кухне что-то с грохотом обрушилось на пол.

Баку отправился посмотреть, в чем дело, и очень скоро

вернулся.

– Новая горничная свое отслужила, – сообщил он.

В течении двух мину тело новой горничной превратилось в бедую чайку, упорхнула в небо через открытое окно.

В доме что ни день толпились гости. Так задумала Симона. Обычно они вели уединенный образ жизни.

– Под шумок легче провернуть дело. Чем не стрельба

по движущейся мишени!

К ним опять зачастил Гасанчик, который сильно хромал

после падения с лестницы, хотя с той поры прошла не одна

неделя. Он все так же сыпал анекдотами и надсадно хохотал,

а однажды едва не отстрелил себе ухо из дуэльного пистолета.

Гости помирали со смеху, но сочли за благо убраться пораньше.

Гасанчик поклялся, что ноги его больше не будет в этом доме.

Потом вышел казус с одной девушкой Ирой, которая, оставшись у них ночевать, решила воспользоваться

феном Симоны и получила если не смертельный, то

поистине сокрушительный удар током. Унося ноги, она растирала

левое ухо. Иногда Баку тоже пользовался феном.

Баку после этого не прикасался к фену вообще.

Вскоре после этого пропал некий Иса Исахан. А вслед

за ним – доктор Устаев. В последний раз несчастных видели по

субботам в гостях у Баку и Симоны.

– В прятки играете? – подтрунивали знакомые, дружески

похлопывая Баку по спине. – Признайтесь, что вы с ними

сделали? Отравили мухоморами? Пустили на удобрение?

– Скажете тоже! – сдавленно посмеивался Баку. – Ха-ха,

при чем тут мухоморы! Один полез в холодильник за мороженым, не смог выбраться и за ночь сам превратился в эскимо. Только под утро отморозился, началось превращение в птицу, он стал синей птицей, улетел. Я кстати его видел утром, он сидел на ветке перед крыльцом, кричал и пел. Другой зацепился за иконостась и пробил головой стекло в оранжерее. Тут же он стал вороной, больше я его не видел.

– Превратился в эскимо! Пробил стекло! – подхватывали

гости. – Ну, Баку, вы и шутник!

– Это чистая правда! – настаивал Баку.

– Чего только люди не придумают!

– Нет, серьезно, куда запропастился доктор Устаев? А

этот прохиндей Иса?

– И в самом деле, куда подевались Иса и Устаев? -

спросила Симона через пару дней.

– Надо подумать. Историю с мороженым подстроил я сам. А

вот иконостась?.. Не ты ли подбросил ее в самое неподходящее

место, чтобы я споткнулся и угодил головой в стекло?

Симона застыла. Он попал в точку.

– Так-так, – сказал Баку, – значит, настало время кое о

чем потолковать. Пирушкам надо положить конец. Еще одна жертва

– и сюда примчится полиция с сиренами.

– Верно, – согласилась Симона. – Наши маневры рикошетом

ударят по нам самим. Что же касается иконостаси... Перед сном ты

всегда прогуливаешься по оранжерее. Но за каким чертом туда

понесло Устаев – в два часа ночи? Поделом этому болвану.

Долго он будет лететь над полями.

– Силы небесные! Отныне никаких гостей.

– Будем коротать время наедине – ты да я, да еще... гм...

люстра.

– Не дождешься! Я так запрятала стремянку – вовек не

отыщешь.

– Вот лакудра! – не сдержался Баку.

В тот вечер, сидя у камина, он наполнил несколько чашек зеленого чая. Стоило ему выйти

из комнаты, чтобы ответить на сотовый телефон, как она

бросила в свою собственную чашку щепоть белого порошка.

– Какая гадость, – пробормотала она. – Банально до

неприличия. Зато расспросов не будет.

С этими словами она – для верности – добавила еще

чуть-чуть смертоносного зелья. Тут вернулся Баку, опустился

в кресло и взял со стола чашку. Повертев ее перед глазами, он

с ухмылкой перевел взгляд на Симону:

– Шалишь!

– Ты о чем? – с невинным видом спросила она.

В камине уютно потрескивай поленья. На полке тикали часы.

– Не возражаешь, дорогуша, если мы поменяемся чашками?

– Уж не думаешь ли ты, что я подсыпала тебе яду, пока

ты говорил по телефону?

– Слишком банально. Но не исключено.

– Ох уж, бдительность-подозрительность. Ну, будь

по-твоему. Меняемся.

На его лице отразилось удивление, однако чашки перешли из

рук в руки.

– Чтоб тебе пусто было, – буркнули они в один голос и

даже рассмеялись.

Каждый с загадочной улыбкой опорожнил свою чашку.

С видом беспредельного блаженства они поудобнее устроились

в креслах, обратив к огню призрачно-бледные лица, и

наслаждались ощущением тепла, которое разливалось по их тонким,

если не сказать, паучьим жилам. Баку распрямил ноги и

протянул пальцы к тлеющим углям.

– Ах, – выдохнул он. – Что может быть лучше доброго

зеленого чая!

Симона склонила красивую головку, пожевала ярко накрашенные

губы и начала клевать носом, то и дело исподволь поглядывая

на Баку.

– Жалко горничную, – вдруг прошептала она.

– Да уж, – так же тихо отозвался он. – Горничную жалко.

Огонь разгорелся с новой силой, и Симона, помолчав,

добавила:

– Устаева тоже жалко.

– Нет слов. – Он подремал. – Да и Ису, между прочим,

тоже.

– И тебя, Баку, – после паузы медленно выговорила она,

хитро сощурившись. – Как самочувствие?

– В сон клонит.

– Сильно?

– Угу. – Он остановил на ней взгляд совершенно ясных глаз.

– А ты, дорогуша, сама-то как?

– Спать хочется, – ответила она, смежив веки. Тут

оба встрепенулись. – К чему эти расспросы?

– В самом деле, – насторожился он. – К чему это?

– Видишь ли... – Она долго разглядывала стены дома – я полагаю, хотя до конца не уверена, что у тебя скоро откажут желудочно-кишечный тракт и центральная нервная система.

Он еще немного посидел с сонным видом, безмятежно

поглядывая на огонь в камине, прислушиваясь к тиканью часов.

– Отравила? – дремотно произнес он, и тут неведомая

сила подбросила его с кресла. – Что ты сказала? – Упавшая на

пол чашка разлетелась вдребезги.

Симона подалась вперед, словно прорицательница.

– У меня хватило ума подсыпать яду в свою же порцию -

я знала: ты захочешь поменяться рюмками, чтобы себя

обезопасить. Вот и поменялись! – Она захихикала дребезжащим

смешком.

Откинувшись на спинку кресла, он схватился обеими руками

за лицо, словно боясь, как бы глаза не вылезли из орбит. Потом

вдруг что-то вспомнил и разразился неудержимым взрывом хохота.

– В чем дело? – вскричала Симона. – Что смешного?

– Да то, – задохнулся он, кривя рот в жуткой ухмылке и

не сдерживая слез, – что я тоже подсыпал яду в свою собственную

рюмку! Искал удобного случая, чтобы с тобой поменяться!

– Боже! – Улыбка исчезла с ее лица. – Что за нелепость?

Почему мне это не пришло в голову?

– Да потому, что мы с тобой слишком умные! – Он снова

откинулся назад, сдавленно хохотнув.

– Какой позор, какое непотребство, надо же так оплошать,

о, как я себя ненавижу!

– Да ладно..., – проскрипел он. – Лучше вспомни, как

ты ненавидишь меня.

– Всем истерзанным сердцем и душой. А ты?