Текст книги "Класс коррекции"

Автор книги: Екатерина Мурашова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 9 страниц) [доступный отрывок для чтения: 4 страниц]

Глава 10

Во вторник Митька пришел в школу один и ходил с таким потерянным видом, что всем было ясно: к вечеру изловчится как-нибудь и напьется. Просил денег у Пантелея. Пантелей не дал. Не потому, что нету, – принципиально. Хотя Митька и говорил, что отработает. Мне кажется, отказал из-за Витьки. Пантелей ее как-то… уважает, что ли?

Ленка и я пробовали спросить у Митьки, куда Витька подевалась, он бормотал что-то, но никто не понял. Митьке надо задавать прямые вопросы, чтоб он отвечал только «да» и «нет». Мы выяснили, что Витька не заболела и не сбежала. Маринка вызвалась сходить после уроков и узнать, в чем там дело.

В среду Маринка отчиталась. Оказывается, Митькина и прочих его братьев и сестер маманька куда-то подевалась. Ушла и не вернулась. С ней такое и раньше бывало, ничего страшного. Но сейчас осталась Милка, Митьки и прочих самая младшая сестра. Милке семь месяцев, и до сей поры она ела только молоко. А сейчас орет благим матом третьи сутки и кашку, которую ей Витька варит, есть никак не хочет. Витька уже с ног падает. Пока Маринка два часа качала Милкину кроватку, Витька поспала. А Митьку Милка боится.

– Может, в ясли ее? – спросил Игорь Овсянников.

– Семь месяцев, идиот! – рявкнула Маринка. – Какие ясли?! С полутора лет берут, да и то не во все.

– Можно в дом ребенка, – сказал Ванька. – Только жалко. Там дюже плохо.

– Витька с Митькой никому отдавать не хотят, – сообщила Маринка. – Думают, маманька вернется. Она ж раньше-то возвращалась…

На последней перемене ко мне «прихилял» Юра на своих сложных костылях (он сам так свою походку называет: «хилять на полусогнутых») и жалобно попросил:

– Антон, объясни про Милку. Я не понял – как так?

– А вот так! – зло ответил я. Потом успокоился и объяснил.

Вообще-то тетя Нина, Митьки, Милки и остальных мать, – женщина неплохая и очень добрая. Она им иногда и книжки читает, и стирает, и даже елку новогоднюю делает. А иногда – ее как выключает кто. Лежит и не делает ничего. Может, это болезнь какая, а может, у нее просто сил мало – не знаю. Она ведь не пьет, не курит и наркотики не любит очень. И гулящей ее тоже не назовешь. А детей у нее так много, потому… В общем, потому что она очень добрая и отказывать никому не умеет. Но и делать с этими детьми тоже ничего не делает. Как Митькиного отца посадили, так и живет… непонятно как. Иногда уходит куда-то. Потом возвращается. Вот и теперь.

На следующий день Мишаня принес и отдал Митьке кенгурушник, в котором младенцев носить, у него от младшей сестры остался. А Пантелей пришел в школу с огромным рюкзаком. Его даже внизу охранник пускать не хотел. Потом посмотрел, что не бомба, и пустил. В рюкзаке лежало детское питание в коробочках и баночках. Мы думали, что он его тоже Митьке отдаст, но Пантелей Митьке не доверяет. После математики он ему сказал: «Веди!» – и Митька повел.

После выходных Витька пришла в школу, зато Ленка исчезла. Я понял, что девчонки установили дежурство, чтобы Витька могла как-то учиться. Хотел предложить свои услуги, но не решился. Потому что я вряд ли с семимесячным младенцем справлюсь. Боюсь я их и не люблю. Где-то до двух лет. Потом – ничего. А когда совсем маленькие – они страшные. Лежат такие личинки толстенькие или ковыляют на кривых ножках, бормочут что-то на своем колдовском языке… Головы большие, ручки маленькие, загребущие, главное слово – «дай!» Страшные…

Глава 11

В среду новый учитель географии сказал:

– А знаете что, ребята? Давайте в субботу съездим с вами за город, на экскурсию. Посмотрим горные породы и минералы, характерные для нашей области. Вот хоть в Саблино. Там есть очень интересные обнажения с окаменелостями.

– Как это – «обнажения с окаменелостями»? – тут же заинтересовался Таракан, делая неприличные жесты. Все, кто понял намек, громко захихикали. Остальные захихикали просто так.

Бедный географ! Нашел, кому предложить. Наверное, ему из всех параллелей дали только «дэшек» и «ешек». Вот он и выбрал наименьшее зло – нас.

– Вы знаете, Сергей Анатольевич, нас ведь на экскурсии не берут, – серьезно сказала Маринка.

– Почему?

– Потому что мы себя плохо ведем, – тоном девчонки-ябеды проблеял Игорь Овсянников.

– Но, может, ничего? Не так уж плохо? – спросил учитель, и мне опять стало его жалко. – Есть же и в вашем классе ребята, которые хотят что-то знать. Крылова? Антонов? Стефания?

Тут уж все заржали просто в голос, а Таракан сзади стукнул Стешу по плечу и крикнул ей прямо в ухо:

– Стешка! Хочешь обнажения смотреть?

Стеша медленно обернулась, осветила Таракана взглядом своих лазоревых глаз, подумала и ответила:

– Хочу.

В субботу мы не поехали на экскурсию. Я, Ванька и Игорь Овсянников ходили к Таракану в больницу. Накануне его папаша напился и бросился на мать с кухонным ножом. Таракан вступился за мать и укусил отца за руку. Нож тот выронил, но Таракану досталось не слабо.

Он лежал в общей большой палате и казался каким-то очень маленьким. Мать сидела рядом на облезлой табуретке и тихо плакала.

Таракан, синий с желтым, ее очень стеснялся и гнал домой, но нам она, по-честному, совершенно не мешала. Казалось, она может сидеть здесь и плакать вечно. Как какая-нибудь статуя с фонтаном. Кому она мешает?

Ванька достал из-за пазухи и отдал Таракану три яблока, а я – шоколадку. Игорь Овсянников принес потрепанный эротический журнал.

Таракан злобился и скалил мелкие зубы.

– В суд можно подать, – сказал я.

– Она не согласится, – Таракан кивнул на плачущую мать, как на неодушевленный предмет. – Пока он ее вообще не прибьет. Или меня. Тогда его посадят.

Юрка все эти дни вел себя так, словно мы с ним были едва знакомы. Я тоже в гости не напрашивался.

Потом однажды он дождался меня в раздевалке и спросил, сидя на скамейке и глядя снизу вверх:

– Ну что? Надумал чего-нибудь?

– Ничего не надумал, – честно ответил я. И сам спросил: – Когда?

Глава 12

– Ты здесь давно уже бываешь, – сказал я, сидя на траве и глядя в небо. Небо как небо – голубое, с облачками-барашками. Юрка, как и в прошлый раз, ходил по поляне и собирал землянику. – Как ты думаешь, что теперь будет?

Сказать честно, мне было страшно. В прошлый раз – почти совсем нет, а в этот – страшно просто до колик. Говорят, что с парашютом трудно прыгнуть не в первый, а во второй раз. Когда уже все знаешь. Может быть, здесь что-то в этом роде. Но вряд ли…

– Я думаю, теперь тебе что-нибудь предложат. Ну, чтобы ты выбрал. Что тебе больше подходит… Ты не волнуйся.

Я зажмурился. Юрка не знал, но я-то догадывался, что мне подходит. И не мог не волноваться. Но может быть, Юрка ошибается?

– Хочешь? – Юрка протянул мне ладонь с ягодками земляники. Как будто капельки крови. Я помотал головой. – Тогда пошли?

– Пошли, – согласился я.

Замок был как на картинке. Он вырастал из скалы, в узких окнах горели красноватые огоньки, подъемный мост через расщелину был поднят и, слегка наклонившись, висел на толстых цепях.

– Ого! – сказал Юрка. – Никогда здесь такого не видел. Классный замок. Наверное, там колдун живет или еще кто-нибудь в том же роде.

Юрке было весело и интересно. Мне было холодно. Вообще-то к вечеру в лесу действительно похолодало, но мой холод, кажется, шел изнутри.

На поляне горел костер, сложенный как-то странно – домиком. Вокруг сидели люди. Лица и колени у них были оранжевые, а все остальное – черное. Люди пели:

 
Я теперь вспоминаю, как песню,
Пионерии первый отряд,
Вижу снова рабочую Пресню
И знакомые лица ребят…
 

Юрка улыбнулся и шагнул в круг. Я остался в кустах. Сидящие у костра раздвинулись, освобождая Юрке место. Песня была вроде бы детская, но возраст у собравшихся людей был самый разный. Юркины губы двигались, наверное, он пытался подпевать. Как и песня про трех ковбоев, эта песня показалась мне смутно знакомой. Но слов я не знал. И что делать дальше – тоже. Идти к замку? Юрка помахал рукой, приглашая к костру.

– Сейчас картошка будет. Печеная, – беззвучно, одними губами сказал он. Я облизнулся, но отрицательно помотал головой. Люди у костра мне нравились. Мешать им не хотелось. Вдруг я подойду, и у них тоже что-нибудь начнется, как в кабачке? Лучше я тут посижу, в кустах.

От пионерского костра долетало мягкое тепло, блики прыгали на листьях, я сам не заметил, как задремал.

Проснулся оттого, что Юра тряс меня за плечо. Я мгновенно вскочил на ноги и даже принял то, что считал боевой стойкой, – вероятно, древние рефлексы сработали помимо сознания.

Юра усмехнулся:

– Ты прямо как Конан-варвар. Только меча не хватает.

– Угу, – сказал я, не вдаваясь в дискуссии. – Куда дальше?

Светало. На поляне уже никого не было, и даже угли были тщательно разметены. Взахлеб пели птички, а роса казалась рассыпанными в траве изумрудами.

– Дома нас, наверное, уже по моргам ищут, – сказал я, стараясь казаться безразличным, как и положено полноценному Конану.

– Не, – Юрка помотал головой. – Я иногда чую, когда можно. Сейчас – можно. Пошли.

Мне нравится ходить по лесу, только редко приходится. По проселочной дороге можно идти долго-долго и ни о чем не помнить. Иногда я думаю, что хорошо бы стать лесником и жить одному в избушке на берегу лесного озера. У меня там были бы три собаки, кошка, может быть, даже куры и коза. Почему-то мне кажется, что я сумел бы со всеми ними справиться.

Неожиданно лесная дорога, по которой мы шли, выскочила на шоссе. Я присвистнул, оглянулся на Юру, но он не выглядел удивленным. Замок на скале по-прежнему виднелся вдалеке. Почему-то при свете дня он выглядел более зловещим, чем ночью, хотя, казалось бы, должно быть наоборот. Еще дальше синели горы. Не сговариваясь, мы свернули в сторону замка.

Почти сразу же на шоссе показался вывернувший из-за поворота автомобиль. Он ехал нам навстречу, и потому голосовать смысла не имело. Автомобиль был шикарный, блестящий, но какой-то слегка… устаревший, что ли? Впрочем, я совсем не разбираюсь в автомобилях. Вот Ванька определил бы точнее.

Автомобиль мягко затормозил рядом с нами. Из открытого окна донеслась приятная мелодия. Широкие сиденья были обиты вишневым бархатом. За рулем сидел симпатичный толстый дядька с седыми висками, лет пятидесяти на вид. Мы с Юркой переглянулись и разом подумали о том, очень ли нам надо в этот несимпатичный замок. А может, обойдемся?

– Здравствуйте, молодые люди, – поздоровался дядька. – Куда путь держите?

– Здравствуйте, – вежливо ответил Юрка. – Насчет пути мы еще сами не решили. – Он оглянулся на меня, и я согласно кивнул. – А вы не подскажете нам, кто во-он в том замке живет?

– О-о, это такая глупость, молодые люди, такая глупость! – заволновался дядька. – Вам ни в коем случае не следует туда ходить!

Видно было, что водитель автомобиля никогда не изучал психологию и даже не читал современных журналов. Иначе он знал бы, что если подростку сказать: «Не ходи туда!» – он именно туда и направится в первую очередь.

– А все же – что там такое? – поинтересовался я.

– Там, видите ли, проживает заколдованная принцесса! фыркнул дядька, и сразу стало ясно, как он относится к принцессам вообще и к заколдованным в частности. Мы с Юркой засмеялись – уж очень все это было нелепо.

– Вот именно! – обрадовался водитель. – Я и говорю: совершеннейшая глупость. И ведь лезут туда, ненормальные, и сворачивают себе шеи совершенно по-настоящему…

Я почувствовал, что вполне могу повременить и не сворачивать себе шею из-за какой-то заколдованной принцессы. Честно сказать, меня принцессы сейчас вообще интересовали по минимуму. Дядька легко прочитал мои мысли и обрадовался еще больше:

– Нечего вам там делать, ребята, нечего совершенно! Садитесь лучше, подвезу до города с ветерком! Здесь всего ничего, до города-то…

Я посмотрел на Юрку и решительно потянул на себя блестящую дверцу. Из салона пахнуло одеколоном «Шипр». Я помнил этот запах, именно таким одеколоном душился после бритья мой дедушка.

Город был обычный на первый взгляд, но очень странный, если приглядеться повнимательнее. Большинство домов – одноэтажные, стоят в глубине садов. Улочки петляют между садами, давешний автомобиль по ним явно не проехал бы. Застрял бы на повороте. Кое-где попадаются настоящие дворцы. Кажется, что все дворцы выстроили джинны, не имеющие представления об архитектуре как науке, и эти странные конструкции держатся друг на друге лишь с помощью заклинаний. Жить в них тоже вряд ли удобно. Впрочем, кому что нравится. Например, ближе к центру мы с Юркой обнаружили несколько совершенно петербургских серых домов, стоящих квадратом. Посередине имелся двор-колодец и даже помойный бак, переполненный отбросами. В отбросах лениво рылись два кота – черный и полосатый.

– А это откуда? – спросил я.

– Не знаю, – пожал плечами Юрка. – Наверное, кто-то зелень не переносит. Только асфальт.

Кроме сказочных дворцов и нескольких многоэтажных, явно жилых, зданий, над городом возвышались и еще какие-то строения, которые мы решили считать храмами. Среди них я опознал православную церковь с золочеными луковицами, католический собор и голубую мечеть с минаретом. Остальные храмы, должно быть, принадлежали неизвестным нам богам.

В центре города раскинулся рынок, напоминавший обычную барахолку. От витавших над рынком запахов рот у меня мигом наполнился слюной. Юрка, видимо, тоже проголодался, потому что остановился возле лотка с пирожками и достал горсть мелочи.

– Тут что, наши деньги принимают? – удивился я.

– Любые принимают, – сказал Юрка. – Лишь бы настоящие. Я как-то специально взял из дома марки немецкие. Тоже приняли. И все друг друга понимают. Как это получается – не спрашивай, не знаю.

Мы съели по два пирожка с картошкой и запили их чем-то, что продавалось в глазированных горшочках и называлось «узвар». Юрка сказал, что это вкусно и мне надо попробовать, я согласился (а что мне еще оставалось?), но как-то этот узвар меня не порадовал. Приторный слишком и похож на столовский компот. Хорошо было бы попить чистой водички, но где ее взять? Может, где-то колодцы есть? Или у них водопровод? Юрку я расспрашивать не стал и как-то сразу почувствовал, что очень устал. И одновременно испугался, что мы останемся тут навсегда. Ничего плохого вокруг не было, но я не хотел здесь оставаться – это я как-то четко понял.

Потом мы пошли в парк, который располагался в квартале от рынка, и там я напился из небольшого фонтана. Сели на лавочку.

– А почему здесь весна-лето? У нас-то зима скоро.

– А здесь всегда так.

– Всегда?! – удивился я. – Почему?

– А ты б хотел, чтобы сейчас ноябрь был? – вопросом на вопрос ответил Юрка.

Я поежился.

– Нет, конечно.

– Вот и никто не хочет. Поэтому так и получается.

Мы помолчали.

– Ну что? – спросил Юрка.

– Почему – я?! – собирался спросить спокойно, но получился почти визг.

– Потому что я не знаю ничего, – тихо ответил Юрка. – Я же в клетке жил. А ты – на воле. Тебе и решать.

– Здесь что-то неправильно, – сказал я. – Ты чувствуешь?

Пока мы шли к рынку и парку тоже, мы видели людей, жителей города. Большинство сидели на верандах или в саду, пили чай или обедали. Некоторые беседовали между собой, прогуливаясь все в тех же садах. Мирная, спокойная картина. Но все-таки – что у них сейчас: обед, завтрак или ужин?

– Конечно, чувствую, – согласился Юрка. – А у нас что – все правильно?

– Не знаю, – я помотал головой, словно отгоняя мошек или комаров. – Мишане хорошо бы сюда, поглядеть, послушать… Витьке с Милкой тоже, и Стеше – может быть, она снова говорить бы начала и понимать…

Так – что? – спросил Юрка.

– Но ведь потом-то возвращаться… Как бы хуже не сделать…

– Может, не сделаем, я же привык…

– Но ты-то сюда как попал? Тебя кто-то привел?

– Нет, как-то само собой получилось… Однажды.

– Вот видишь… В твоем случае сработал какой-то закон. Причем ты до сих пор не знаешь, какой. И я не знаю. А здесь…

– Ты… Ты захочешь еще сюда вернуться?

– Не знаю. Не знаю. Не знаю! – я почти кричал. Две девушки в светлых платьях колокольчиками, гулявшие по аллее, приостановились и с удивлением посмотрели в мою сторону. Я почувствовал, как на глазах выступили слезы, разозлился и от злости сумел загнать слезы назад. Они так и не пролились.

– Какие красивые, серьезные мальчики, – сказала одна девушка другой.

– Будем надеяться, что у них все получится, – откликнулась другая, с цветком шиповника в волосах.

Девушки ласково улыбнулись нам с Юркой и пошли дальше.

– Давай попробуем, – сказал я. Меня никто и никогда не называл красивым мальчиком. Вот Юрка без его болезни и вправду – красивый. А я? Вдруг я тоже – красивый и серьезный? – Но все равно – что-то здесь не так.

– А Паша? – нерешительно спросил Юрка. – Паша тоже… Я не знаю, как у него дома…

– Худо у него дома, – сказал я и кивнул головой. – Пускай…

Если здесь и вправду сбываются желания, то Пашка прямо на той земляничной поляне меня и кончит. Придушит собственными руками. Чтоб под ногами не мешался и Юру не отвлекал.

Глава 13

– Что у тебя с рукой? – Маринка кивнула на подживающие костяшки, покрытые коричнево-желтой корочкой.

– В боевое карате записался, – ответил я и убрал руку в карман. – Учусь стенки кулаками прошибать. Пока не очень получается.

– Правда?! – почему-то обрадовалась Маринка. – Давно пора, – и отошла, оставив меня размышлять над ее словами. Почему это, интересно, мне давно пора в боевое карате?!

– Мишаня, слушай сюда! – решительно начал я. Мишаня напрягся и закрутил головой, пытаясь одновременно и услышать меня (я говорил громко, но кричать не решался), и удержать в сохранившемся поле зрения. – Хочешь посмотреть и послушать, как все? Есть место…

– Пошел ты! – твердо сказал Мишаня. – Мне врач сказал: будешь наркотики принимать, сразу – ослепнешь и оглохнешь. Мне это надо?

– При чем тут наркотики, Мишаня! – сказал я и сам почувствовал в своем голосе неуверенность. А что я предлагаю Мишане? Что?! – Просто есть такое место. Юрка там ходит и даже на лошади скачет, – добавил я для убедительности.

– У тебя что, Антон, крыша поехала? – в голосе Мишани послышалась тревога и даже сочувствие. – Говорили же тебе: меньше книжек надо читать!

– Хочешь попробовать или нет?! – крикнул я. – Если у меня крыша поехала, ты-то чем рискуешь? Денег мы не берем.

– Мы?

– Да, мы с Юркой.

Мишаня колебался, вращал глазами, тер нос, переминался с ноги на ногу. Видно было, что ему и хочется, и колется.

– Ладно, думай до конца уроков, – милостиво разрешил я. – А там скажешь. Мне или Юрке.

– Стеша не хочет, – грустно констатировал Юрка.

Я рассмеялся:

– А как ты узнал-то?

Спрашивать у Стеши бесполезно. Ее надо брать за руку и вести. Если она знает человека и доверяет ему, то пойдет. Куда угодно.

– Она сама сказала: «Спасибо, нет».

– Стеша сказала?! – А вот это уже интересно… Очень, очень интересно…

– Да. Мне даже показалось, что она испугалась. Она сделала вот так, – с Юркиной пластикой жест напоминал изгнание нечистой силы. – И ушла. Быстро. Ее еще какие-то парни остановили, взрослые, и чем-то угостили. Кажется, шоколадкой. Она взяла, но как будто не заметила, и дальше пошла. А потом ее Лена поймала.

Мне всегда казалось, что после всех своих несчастий Стеша хоть и мало понимает, но много чувствует каким-то другим способом. И если Юрка все точно рассказывает и она так решительно отказалась, то это что-то да значит…

– Это что-то значит, – сказал я.

– Да, я тоже так подумал, – согласился Юрка. – Ты думаешь, зря мы…

– Не знаю я, что думать! – огрызнулся я. – Но ничего не делать – это самое простое.

– Знаешь, Паскаль говорил, что если бы люди научились тихо сидеть в своих комнатах, то количество зла в мире сильно уменьшилось бы…

– Какой Паскаль? – перед моими глазами замелькали разноцветные обложки книг с монстрами, магами и инопланетными чудовищами.

– Ну, этот… математик, – сказал Юрка.

Ты… ты Паскаля читал? – я осторожно вернул на место отвалившуюся челюсть.

– Подумаешь, – Юрка улыбнулся так, словно извинялся за что-то. – Делать-то нечего было. Ноги не ходят, руки не работают, а мозги у меня, сам знаешь, в порядке…

– Да-а, – мне стало здорово и неуютно одновременно. Словно в душной комнате сквозняком потянуло.

– Ты мне когда-нибудь расскажешь? Про себя? – спросил Юрка.

– Когда-нибудь расскажу, – пообещал я, а про себя подумал, что рассказывать в общем-то нечего. – Я Паскаля не читал, только мне кажется, что он прав всего наполовину: зло, может быть, и уменьшилось бы, но ведь и добро – тоже. Согласен?

– Согласен, – сказал Юрка.

Елизавета Петровна, завуч по внеклассной работе, квадратно возвышалась над столом и терпеливо улыбалась. Улыбка походила на прямоугольник, в котором длина раза в четыре превосходит ширину. Сергей Анатольевич, молодой географ, стоял перед ней. В течение разговора она уже два раза предлагала ему сесть, он садился, но тут же снова вскакивал. В предбаннике кабинета прятался за дверью тихий Игорь Овсянников, вызванный к завучу за очередную проделку. Понятно, что предстать пред светлые очи он не торопился и с любопытством прислушивался к происходящему в кабинете.

– Но почему же «Е» и «Д» классы не ездят на экскурсии?

– Поймите же, Сергей Анатольевич! – прямоугольник улыбки зазмеился в такт словам. – Вне стен школы этих детей просто невозможно удержать вместе. Они разбегаются, ведут себя антиобщественно, пристают к прохожим. В конце концов, мы за них отвечаем и не можем себе позволить… У нас обширная экскурсионная программа для гимназических классов…

– Но это же нерационально! Детей из гимназических классов родители и так сводят в музеи, в театры. А этих просто некому вести! Именно поэтому школа и должна…

– Запомните, во внешкольное время школа никому и ничему не должна! То, что мы делаем, – это наша благая инициатива. Вести куда-то этих детей, за которых вы так хлопочете, значит подрывать авторитет нашей гимназии, рисковать…

– Значит, престиж гимназии для вас важнее, чем развитие, образование детей?

– В вас, любезный Сергей Анатольевич, говорит юношеский максимализм. Когда-то и я была такой же, – Елизавета Петровна глубоко вдохнула и сделалась похожа на лягушку из рекламы, страдающую от вздутия живота. – «Если я гореть не буду, если ты гореть не будешь…», «Пусть сильнее грянет буря!», «Все зависит от меня» и т. д. А теперь… Поймите, престиж гимназии, ее имя создавалось годами, трудами многих достойных людей, и все это вовсе не показуха, как вы, наверное, в пылу раздражения полагаете. Гимназическим, да и обычным классам мы даем сегодня очень приличное среднее образование…

– А что же «дэшки» и «ешки»? Брак, некондиция? Вы знаете, как они сами (сами!) себя называют? Дэшки – «долбанутые», а…

– Избавьте! – завуч махнула полной рукой с неярким, в тон блузке, лаком. – Поверьте, я не меньше вашего хотела бы помочь этим детям. Но, в отличие от вас, на моей стороне опыт, в том числе педагогический, и он говорит: в сложившихся условиях помочь невозможно. Невозможно! И не думайте, что мне легко так говорить. Наоборот: в моей юности было такое, что вам, по счастью, уже не грозит, и знаете, не так уж легко по капле выдавливать из себя буйнопомешанного буревестника… – Елизавета Петровна закручинилась, а прямоугольник рта превратился в овал.

– Не может быть, чтобы не было выхода! – решительно сказал Сергей Анатольевич. – Наверняка есть!

– Какой же? – с любопытством взглянула на него завуч.

– Перемешать классы! Сделать, как раньше. Тогда на каждый класс будет по три-четыре таких ребенка, с ними можно будет работать, ездить на экскурсии…

– Волюнтаризм! презрительно фыркнула Елизавета Петровна. – Вы думаете, наши спонсоры захотят, чтобы в одном классе с их детьми учились Паша Зорин или Вася Метелин? За что, по-вашему, они платят школе не такие уж маленькие деньги? И я, между прочим, не кладу их себе в карман, но вкладываю в развитие школы. Компьютерный класс, мебель, собственная мини-пекарня… Да и зарплата у вас не совсем такая, как у ваших коллег из обычных муниципальных школ… Так что я призываю вас успокоиться, тем более что Дима Димура и Митя Катаев из ваших «Е» и «Д» классов не так уж рвутся посетить филармонию или Русский музей. Поверьте и… извините за прямоту. Лучше сразу…

– Извините и вы меня, Елизавета Петровна, – тихо сказал Сергей Анатольевич. – Но я пока не буду успокаиваться…

– Что ж, воля ваша, – вздохнула завуч. – Дерзайте, но помните, что если они с вами, то вы за них отвечаете. В том числе по уголовному законодательству.

– А если они без меня, без нас, то за них никто не отвечает… – еще тише пробормотал Сергей Анатольевич и вышел. Овсянников совсем сплющился за дверью, но до него никому не было дела.

– Ой, девки, сегодня завуч географу такую пропесочку устроила! Я случайно услышал, – взахлеб рассказывал Игорь Овсянников Ленке с Маринкой и примкнувшей к ним Стеше. Ленка что-то просматривала в учебнике по физике, Маринка жадно слушала, Стеша смотрела за окно, где кружились крупные хлопья первого снега.

– Он, вроде, все хочет нас повести куда-то. Упорный! А она ему: и не думайте, Сергей Анатольевич, они, мы, то есть, – явление антиобщественное и опасное для престижа ее…гимназии.

Маринка хихикнула. Ленка подняла голову и посмотрела на Игоря мутными глазами, в которых плавали обрывки физических формул.

– Слышь, Стешка, – Игорь помахал рукой между Стешиным лицом и оконным стеклом. – Я так думаю, что этот, обнажения с отложениями, через тебя страдает…

– Да ты что?! – ахнула мигом отключившаяся от физики Ленка.

– А то! Не видела, что ли, как он на нее пялится?

– Через меня страдает? – медленно переспросила Стеша и тут же обернулась к Маринке. – Почему снег черный?

Все четверо уставились за окно и увидели, что на фоне светло-серого неба падающие хлопья и вправду кажутся черными.

– Весь мир – дерьмо! Потому, – предположил Игорь Овсянников. Стешины глаза распахнулись еще больше и стали совершенно неправдоподобными.

– Отвяжись от нее, – сказал я. Я решал задачи рядом на подоконнике и слышал весь разговор краем уха.

– А ты, Антон, чего лезешь? – мигом окрысился Игорь. – Тебе какое дело?!

Я ссориться с Игорем не собирался, поэтому ответил мирно:

– Не надо ее тревожить. Ты знаешь, как она это все понимает? Вот и никто не знает. Вдруг хуже станет?

– Да ладно, – Игорь махнул было рукой, но вдруг опять завелся. – Нет, но тебе-то что? Ты-то чего во все за всех лезешь?! Тебе что за дело?!

– Так уж я устроен, наверное, – честно ответил я.

В этот миг прозвенел звонок на урок.

– Тебе знаешь что… знаешь что… тебе надо по капле выдавливать из себя буйнопомешанного буревестника! – гордо сказал Игорь и удалился в сторону кабинета физики. Я осел на подоконник и тихо позвал вслед:

– Эй, Овсянников, ты что – Горького с Чеховым читал, что ли?

Игорь не обернулся и ответом меня не удостоил.